Почти дошла, как открывается дверь соседней квартиры и откуда показывается Серафима Георгиевна. Жестом подзывает меня к себе. Первое что пришло в голову: «Дети уснули у неё». Такое и раньше бывало, но обычно, пока я моталась с заданиями на фронт, соседка на время перебирались к нам. Поэтому я без волнения подошла.
- Добрый вечер, - поздоровалась и тут же себя поправила на «… ночь». – Я наверно, их завтра заберу. Не хочу будить.
Серафима Георгиевна вытянула шею, опасливо посмотрев мне за спину. Будто кого-то чужого выглядывала там. И убедившись, что никого нет, шепчет:
- У вас, милочка, гости. Уже часа три как.
- Какие гости? – нервничаю я.
Неужто за мной пришли? А дети как? В детдом? Внутри аж всё похолодело от страха. Добрались всё-таки товарищи. Пичугина нет и защитить меня некому.
Смерти я не боялась. Рано или поздно все с ней встретимся. А вот за детей я тряслась, будто паралитик. Нервный холодок сменила как раз-таки та самая дрожь. Тело подёргивается и зуб на зуб не попадает. Да так не попадает, что пришлось сжать челюсть.
- Мужчина. Он был у вас и вы скандалили тогда.
Ладыжин. И страх тут же сменился злостью. Вот что этому скоту понадобилось, да ещё так поздно?
- Дети там? – киваю я на свою дверь.
- Спят уже. Он же меня чуть ли не вытолкал, когда пришёл. Сказал, товарищ Лисовская скоро будет, а я её подожду, - оправдывалась старушка за своё вынужденное бегство из квартиры. – Алеся Яновна, милочка, это очень плохой человек. Глаза у него недобрые. Я деток теперь к себе забирать буду. Так спокойнее будет и мне, и вам, и Дашеньке с Темочкой.
- Конечно, Серафима Георгиевна, но я сомневаюсь, что он станет у нас частым гостем, - успокаиваю я взволнованную соседку.
- Хотелось бы. Только такие люди не ждут приглашения, - вздохнула она и, попрощавшись, закрыла дверь.
Да, Ладыжину не нужны были приглашения. Он всегда являлся, когда его не ждали или вообще не хотели видеть.
Я медленно потянула за дверную ручку, и тут же терпкий запах сигарет ударил в нос. Он сволочь всё это время курил на кухне, даже не подумав приоткрыть форточку. Его нисколько не смущало, что маленькие дети спят в соседней комнате и вынуждены дышать задымленным воздухом. С трудом подавив желание устроить бывшему любовнику очередной скандал, я сбросила сапоги и как можно тише прошла по коридору. Не хотела, чтобы дети проснулись и стали свидетелями нашей ссоры. А то, что намечается разговор на повышенных тонах, я шкурой чуяла. Вот и старалась раньше времени не срываться до банального бабского визга.
- Что тебе нужно? – сходу задаю вопрос, бросая вещмешок в углу кухни.
Немного звякнули консервы, но детей они точно не разбудили, как и мой шипящий голос.
Форточку он всё-таки открыл. Задумчиво курил, стоя возле окна и смотря на играющие ветвями дерево. И только мой голос заставил Ладыжина затушить сигарету в пепельнице и лениво повернуться.
Мы давно не виделись. И помнится в последнюю нашу встречу благородная седина не таким буйным цветом покрывала его голову. Постарел мой Пашенька, но нисколько не утратил своей мужской привлекательности. Даже наоборот, приобрёл некую мрачную загадочность. Особенно, его холодные серые глаза отблескивали в лунном свете несвойственной ему мудростью. И хоть Паша всегда отличался хитростью и звериной интуицией, но до академического ума ему было далековато.
- Что даже не поздороваешься? – летит мне, а тонкие поджатые губы искривляются в хищной ухмылке.
- Желать тебе здоровья будет лицемерием с моей стороны, - говорю я и, сделав шаг вперёд, замечаю на столе бутылку коньяка с коробкой конфет.
- Да ладно, Леся, не чужие люди. Или ты всё ещё злишься, что не я тогда за тобой пришёл? – намекает Паша на мой арест. – Так не мог. Я Пичугина отправил.
Почему ложь одним даётся так легко и естественно, как дыхание, а другим даже правда с трудом вылетает изо рта? Вот и сейчас Паша лгал мне, как дышал, а я не могла даже высказать своё недовольство. Нет, скорее, разочарование им. Стояла, смотрела на него и молчала. Устала… Вот он говорит: «Не чужие люди» и до предательства Кости я свято в это верила. Это потом уже поняла, что у Паши в априори нет «родных». Есть только цели и средства достижения этих целей. И ко мне он сегодня пришёл не по зову несчастной, одинокой души. Здесь было что-то другое. Что-то связанное с его дальнейшей карьерой.
- Паша, мы оба знаем, что покаяние не твой конёк, и я уже давно не доверчивая девочка. Так что либо ты говоришь зачем припёрся, либо забираешь свою бутылку с конфетами и уматываешь.
Чётко ставлю условия бывшему любовнику и такая решительность ему явно не по душе. Паша зло прищурился, отчего лицо приобрело звериные черты. Особенно, глаза. Холодные от природы, они вдруг загорелись гневом.
- Заматерела ты, Леся, - захрипел Ладыжин, в упор уставившись на меня, будто его налитые злостью глазищи прожгут во мне дыру. – Забыла кем была, и кем стала, и кому всем этим обязана?
- Я на память, Паша, не жалуюсь. Всё помню. Главное, чтобы и ты ничего не забывал, - не двусмысленно намекаю на наше прошлое. – Но, похоже, проблемы с памятью у тебя всё же имеются. Ты так и не сказал мне какого х$рена припёрся? Не за любовью же?
- А если и так? – переключился он и оттаял, растянув рот в уже игривой усмешке. – Может, хочу вернуть всё как прежде было? Ты, я помнишь?
- Помню, Паша. Только теперь у меня дети. Так что ты и я не получится.
- О, дети! – шумно вздыхает Паша и, подойдя к стулу, садиться на него. – Никогда не представлял тебя матерью. – Его рука тянется за бутылкой. Откупорив её, он делает глоток. – Странная ты баба, Леся. От нашего избавилась, чужих пригрела.
- А тебе он нужен был, наш-то? – подсаживать за стол, спрашиваю.
- А может, и нужен был? Так ты же не спросила. За Костю быстрее выскочила, - он делает ещё один глоток, морщится. - С$ка ты, Леська. Ох, и $ука. Но именно такой $укой ты мне и нравишься.
- Паша, давай не будем вспоминать то, что было и вряд ли повторится. Да и не за этим ты ко мне пришёл.
Я ответа от него взгляд и уставилась на окно. Качающиеся ветви на ветру немного отвлекали от нашего не простого разговора. Впервые за десять лет он заговорил про аборт и мне было не приятно это слышать. Если честно, я даже не подозревала, что Паша знает истинную причину моего брака с Костей. Может быть, я и не вышла бы замуж, но холодная больничная палата и едва не убившие меня осложнения сделали своё дело. Ведь со мной тогда был Костя. Он держал меня за руку, умоляя не оставлять его. А Паша? Он даже не навестил. Ни разу! Ладыжин и после моей выписки сделал вид, что ничего существенного не случилось. Подумаешь, чуть не умерла? Бабское дело такое, бывает. Вот что я увидела в глазах Паши, вернувшись на службу. Медленно убивающее меня равнодушие любимого мужчины. Захотелось теплоты, заботы, нежности… и я побежала к его другу. Но, пустота похожая на воронку глубоко засосала и мне уже не хватило сил выбраться.
- Вот всё ты знаешь, - бурчит незваный гость и снова прикладывается к бутылке. – Грядёт новая ковровая война, Леся. Стульчики под жопами нашего начальства шатаются.
Вот как в воду глядела. Не отношения он пришел выяснять, а банально хвост подгорал на службе. Наше начальство, выслуживаясь перед Хозяином, не только соперничали в делах, но и подло подставляли друг друга. Ведь, убрав соперника, есть шанс ещё год другой постоять в тени отца народов. А утратить эту привилегию смерти подобно.
Я служила в главном управлении контрразведки «СМЕРШ» наркомата обороны (НКО). Проще говоря, военная контрразведка. Моё поле – это фронт. Сами понимаете, охотничьи угодья пообширнее будут. И начальства у меня было поменьше. Я подчинялась и докладывала старшему майору Филатову, он Абакумову, а тот в свою очередь лично товарищу Сталину. В особых случаях, я отчитывалась только перед Абакумовым. Это то, что касалось Одина. Паша же служил в наркомате внутренних дел. Ходил под Кабуловым. Тот докладывал Меркулову. Ну, а он отчитывался Берии. А Берия уже шёл к Сталину. Правда, если дело стоило внимания нашего главнокомандующего.
Длинная цепочка в иерархии, не то, что у меня. А тут ещё наши ведомства закладывали друг друга, замечая лишь неудачи, недоработки, провалы. И порой их награда зависла от того, кто быстрее доложит Хозяину о провале смежников. Эти ковровые войны мешали работать. Нужно было не только ловить шпионов, но и держать ухо востро на случай очередной рокировки в управлении.
Я слышала, что Паша облажался. Их последняя операция с треском провалилась. Агент Абвера ушёл прямо из-под носа его подчинённых. Мало того ушёл, так ещё и прихватил кое-какие документы. Нет, связного и парочку второстепенных персонажей взяли. Кое-кого ликвидировали. Но факт оставался фактом. Агент ушёл не с пустыми руками. Берия был в бешенстве и не рискнул доложить Хозяину, но по шапкам прилетело всем, кто участвовал в операции. Особенно, ощутили гнев начальства чины пониже, и чтобы не сойти с дистанции на полпути, нужно было срочно реабилитироваться.
Начальство, чтобы удержаться на должности, всегда спихивает свои провалы на подчинённых. В этой цепочке на роль козла отпущения на этот раз оказался сам Ладыжин и высокопоставленные покровители не горели желанием выгораживать его. Самим опасно было. И брак с родственницей Горладзе тоже не спасал. Бедный Пашенька был отпущен в свободное плавание. Не потонет в штормике раздаваемых начальством люлей, значит, продержится на плаву ещё годик другой. Ну, а если раздолбает его лодку в щепы об скалистый берег Власти, то грош цена такому сотруднику. В нашем серпентарии выживают лишь самые изворотливые и хитрющие гады.
- Паша, тебе давно пора понять, что на двух стульях жопой не усидишь. Выбирай какой помягче и сиди, пока не выбьют, - не скрывая сарказма, говорю я и медленно перевожу взгляд на него.
Луна скрылась за тучей, утопив очертания дерева в темноте, и смотреть в густую оконную черноту не хотелось. Да и я надеялась, что встретившись с моими глазами, Паша поймет скрытый смысл сказанных мной слов. Ладыжин никогда никому не был верен. Он предавал всех и каждого. Вот и сейчас он искал союзника в новой разгорающейся ковровой войне. И я нисколько не сомневалась, что первый камень был брошен именно Пашей. В этот раз он решил действовать на опережение, а не ждать когда за ним придут.
- Как всё просто, да? – мотнул он захмелевшей головой. – Выбрал сторону и иди до конца. Только ведь сожрут и не подавятся. А знаешь кто сожрёт? – он наклонился и почти завалился на стол, чтобы дотянуться до меня. – Сожрут именно те, с кем ты и идёшь до конца.
И грузно шмякнулся обратно на стул. Жадно влив в себя очередную порцию коньяка, продолжил хмельную философию.
- Жизнь, Леся, это извилистая тропа на гору. И чем выше по горе, тем уже эта тропа. Место всем не хватает. Приходится толкаться, драться, хитрить и всё это, чтобы дойти туда, - ткнул он пальцем вверх, снова приложившись к бутылке, и на выдохе. – А там никто не достанет.
Туда… Колкий холодок пробежал меж лопаток, и почти беззвучным шёпотом вырвалось из моего рта:
- На чьё место метишь, Паша? Берия или Его?
Вот и пошли у нас откровенные разговоры. Откровенные и опасные. Раньше я за Пашей такой слабины не замечала. Нет, он не был трусом или мнения своего не имел. Скорее, осторожничал, не позволяя себе ничего лишнего в разговорах. Неверно, поэтому в компаниях так называемых «близких» друзей никогда не пил. А тут сам пришёл с бутылкой и, вылакав её в одного, дал волю языку.
От большого доверия к бывшей любовнице? Нет. Паша не настолько доверял мне, чтобы под градусом изливать душу, попутно посвящая в самые сокровенные желания и коварные планы. И до старческого маразма ему было далековато. Это был холодный расчёт. Паша открывает мне тайну будущего заговора в размытых общих чертах, дав, тем самым, некую иллюзию контроля. А я? Что я должна дать ему взамен? Тайну…
- Шшшш, - шипит он змеею, отодвигая бутылку в сторону и ближе наклоняясь ко мне. – Я и тебя за собой проведу по этой тропке.
- Куда, Паша, к стенке? – нервно сглотнула я слюну.
По этой проклятой тропке мне идти не хотелось. Тем более, было кого терять.
- К стенке мы поставим своих врагов, - с циничной уверенностью говорит великий комбинатор заговоров, не учитывая один лишь факт, что мне с ним давно не по пути.
- У тебя, Паша, врагов слишком много и стенки такой длинной нет, - отстранившись, сказала я.
Мои глаза неторопливо прошлись по едва различимым в темноте линиям его лица и, зацепившись за серые холодные стекляшки, с болью упали на стол. За что я любила Пашу? За мужскую красоту? Скорее всего, да. Ведь настоящие мужские поступки это не про него. Изворотливый, беспринципный, жестокий. Идёт война, гибнут тысячи, а Паша, словно паук, плетёт свою мерзкую паутину. И я нужна ему только в роли ниточки в хитросплетенном узоре кабинетных интриг.
- Нас никто не сможет…
- Паша, я за тобой не пойду, - резко перебиваю его, надеясь поставить точку в этом опасном разговоре. – Мне не нужна твоя гора. Крыльев нет слетать потом, и головы запасной тоже. Так что ползи туда сам.
- Хорошо, не хочешь не иди. Но знай, я два раза предлагать не буду, - сипит бывший любовник.
Но разочарования в его голосе я не слышала. Он предвидел мой отказ и на этот случай у него был план Б. Ещё дальше отодвинув бутылку, будто та мешала ему сосредоточиться на разговоре, Ладыжин выдал истинную причину ночного визита.
- Отдай мне Одина.
О-па! Приплыли! А у нас в управлении крот. И этот крот, совсем не крот, а мелкий дятел, который стучит Ладыжину. Полномочия у стукача ограничены, раз Паша сам пришёл узнать кто такой Один. Про агента знали только три человека: я, Абакумов, Сталин. Даже мой непосредственный начальник Филатов в глаза не видел дела Одина. Оно находится у Абакумова и в его кабинет не так просто попасть. Так что дятел Ладыжина мог лишь краем уха слышать про ценного шпиона в стане врага. А кто таков? Догадайся.
Зачем Паше Один? Всё просто. Перешагнуть сразу через несколько ступенек по служебной лестнице и стать вторым человеком после Берия. А потом? А потом мне стало страшно… Непомерные амбиции Ладыжина подведут под монастырь не только меня. Нас и так проредили предыдущие чистки, потом уж точно пройдутся серпом.
И моего агента ему не видать.
- Один – это скандинавский бог, а Один – один, единственный, неповторимый, - спокойно говорю я.
Паша корчит недовольную гримасу и отстраняется от меня.
- Это ты сейчас про фашиста? – зло спрашивает, с подозрением прищурив глаза.
- Про агента, - поясняю я.
- Похоже, он для тебя не только агент, - его голос уже хрипит злобой, пропитывая каждое сказанное им слово ревностью. А когда дыхание старшего майора стало настолько частым, что чуть ли не рвет пуговицы на кители, он сквозь зубы просипел. – С фашистом? С немцем снюхалась, др&нь? Пристрелю, как собаку!
Я много чего ожидала от него, но не этого.
Ладыжин, взревев раненым быком, подорвался и накинулся на меня. Схватив в охапку, он всем своим телом вдавил моё в стену. И это была не ярость ревности или желание проучить предательницу. Нет. Это было нечто другое.
- Добрый вечер, - поздоровалась и тут же себя поправила на «… ночь». – Я наверно, их завтра заберу. Не хочу будить.
Серафима Георгиевна вытянула шею, опасливо посмотрев мне за спину. Будто кого-то чужого выглядывала там. И убедившись, что никого нет, шепчет:
- У вас, милочка, гости. Уже часа три как.
- Какие гости? – нервничаю я.
Неужто за мной пришли? А дети как? В детдом? Внутри аж всё похолодело от страха. Добрались всё-таки товарищи. Пичугина нет и защитить меня некому.
Смерти я не боялась. Рано или поздно все с ней встретимся. А вот за детей я тряслась, будто паралитик. Нервный холодок сменила как раз-таки та самая дрожь. Тело подёргивается и зуб на зуб не попадает. Да так не попадает, что пришлось сжать челюсть.
- Мужчина. Он был у вас и вы скандалили тогда.
Ладыжин. И страх тут же сменился злостью. Вот что этому скоту понадобилось, да ещё так поздно?
- Дети там? – киваю я на свою дверь.
- Спят уже. Он же меня чуть ли не вытолкал, когда пришёл. Сказал, товарищ Лисовская скоро будет, а я её подожду, - оправдывалась старушка за своё вынужденное бегство из квартиры. – Алеся Яновна, милочка, это очень плохой человек. Глаза у него недобрые. Я деток теперь к себе забирать буду. Так спокойнее будет и мне, и вам, и Дашеньке с Темочкой.
- Конечно, Серафима Георгиевна, но я сомневаюсь, что он станет у нас частым гостем, - успокаиваю я взволнованную соседку.
- Хотелось бы. Только такие люди не ждут приглашения, - вздохнула она и, попрощавшись, закрыла дверь.
Да, Ладыжину не нужны были приглашения. Он всегда являлся, когда его не ждали или вообще не хотели видеть.
Я медленно потянула за дверную ручку, и тут же терпкий запах сигарет ударил в нос. Он сволочь всё это время курил на кухне, даже не подумав приоткрыть форточку. Его нисколько не смущало, что маленькие дети спят в соседней комнате и вынуждены дышать задымленным воздухом. С трудом подавив желание устроить бывшему любовнику очередной скандал, я сбросила сапоги и как можно тише прошла по коридору. Не хотела, чтобы дети проснулись и стали свидетелями нашей ссоры. А то, что намечается разговор на повышенных тонах, я шкурой чуяла. Вот и старалась раньше времени не срываться до банального бабского визга.
- Что тебе нужно? – сходу задаю вопрос, бросая вещмешок в углу кухни.
Немного звякнули консервы, но детей они точно не разбудили, как и мой шипящий голос.
Форточку он всё-таки открыл. Задумчиво курил, стоя возле окна и смотря на играющие ветвями дерево. И только мой голос заставил Ладыжина затушить сигарету в пепельнице и лениво повернуться.
Мы давно не виделись. И помнится в последнюю нашу встречу благородная седина не таким буйным цветом покрывала его голову. Постарел мой Пашенька, но нисколько не утратил своей мужской привлекательности. Даже наоборот, приобрёл некую мрачную загадочность. Особенно, его холодные серые глаза отблескивали в лунном свете несвойственной ему мудростью. И хоть Паша всегда отличался хитростью и звериной интуицией, но до академического ума ему было далековато.
- Что даже не поздороваешься? – летит мне, а тонкие поджатые губы искривляются в хищной ухмылке.
- Желать тебе здоровья будет лицемерием с моей стороны, - говорю я и, сделав шаг вперёд, замечаю на столе бутылку коньяка с коробкой конфет.
- Да ладно, Леся, не чужие люди. Или ты всё ещё злишься, что не я тогда за тобой пришёл? – намекает Паша на мой арест. – Так не мог. Я Пичугина отправил.
Почему ложь одним даётся так легко и естественно, как дыхание, а другим даже правда с трудом вылетает изо рта? Вот и сейчас Паша лгал мне, как дышал, а я не могла даже высказать своё недовольство. Нет, скорее, разочарование им. Стояла, смотрела на него и молчала. Устала… Вот он говорит: «Не чужие люди» и до предательства Кости я свято в это верила. Это потом уже поняла, что у Паши в априори нет «родных». Есть только цели и средства достижения этих целей. И ко мне он сегодня пришёл не по зову несчастной, одинокой души. Здесь было что-то другое. Что-то связанное с его дальнейшей карьерой.
- Паша, мы оба знаем, что покаяние не твой конёк, и я уже давно не доверчивая девочка. Так что либо ты говоришь зачем припёрся, либо забираешь свою бутылку с конфетами и уматываешь.
Чётко ставлю условия бывшему любовнику и такая решительность ему явно не по душе. Паша зло прищурился, отчего лицо приобрело звериные черты. Особенно, глаза. Холодные от природы, они вдруг загорелись гневом.
- Заматерела ты, Леся, - захрипел Ладыжин, в упор уставившись на меня, будто его налитые злостью глазищи прожгут во мне дыру. – Забыла кем была, и кем стала, и кому всем этим обязана?
- Я на память, Паша, не жалуюсь. Всё помню. Главное, чтобы и ты ничего не забывал, - не двусмысленно намекаю на наше прошлое. – Но, похоже, проблемы с памятью у тебя всё же имеются. Ты так и не сказал мне какого х$рена припёрся? Не за любовью же?
- А если и так? – переключился он и оттаял, растянув рот в уже игривой усмешке. – Может, хочу вернуть всё как прежде было? Ты, я помнишь?
- Помню, Паша. Только теперь у меня дети. Так что ты и я не получится.
- О, дети! – шумно вздыхает Паша и, подойдя к стулу, садиться на него. – Никогда не представлял тебя матерью. – Его рука тянется за бутылкой. Откупорив её, он делает глоток. – Странная ты баба, Леся. От нашего избавилась, чужих пригрела.
- А тебе он нужен был, наш-то? – подсаживать за стол, спрашиваю.
- А может, и нужен был? Так ты же не спросила. За Костю быстрее выскочила, - он делает ещё один глоток, морщится. - С$ка ты, Леська. Ох, и $ука. Но именно такой $укой ты мне и нравишься.
- Паша, давай не будем вспоминать то, что было и вряд ли повторится. Да и не за этим ты ко мне пришёл.
Я ответа от него взгляд и уставилась на окно. Качающиеся ветви на ветру немного отвлекали от нашего не простого разговора. Впервые за десять лет он заговорил про аборт и мне было не приятно это слышать. Если честно, я даже не подозревала, что Паша знает истинную причину моего брака с Костей. Может быть, я и не вышла бы замуж, но холодная больничная палата и едва не убившие меня осложнения сделали своё дело. Ведь со мной тогда был Костя. Он держал меня за руку, умоляя не оставлять его. А Паша? Он даже не навестил. Ни разу! Ладыжин и после моей выписки сделал вид, что ничего существенного не случилось. Подумаешь, чуть не умерла? Бабское дело такое, бывает. Вот что я увидела в глазах Паши, вернувшись на службу. Медленно убивающее меня равнодушие любимого мужчины. Захотелось теплоты, заботы, нежности… и я побежала к его другу. Но, пустота похожая на воронку глубоко засосала и мне уже не хватило сил выбраться.
- Вот всё ты знаешь, - бурчит незваный гость и снова прикладывается к бутылке. – Грядёт новая ковровая война, Леся. Стульчики под жопами нашего начальства шатаются.
ГЛАВА 4.2
Вот как в воду глядела. Не отношения он пришел выяснять, а банально хвост подгорал на службе. Наше начальство, выслуживаясь перед Хозяином, не только соперничали в делах, но и подло подставляли друг друга. Ведь, убрав соперника, есть шанс ещё год другой постоять в тени отца народов. А утратить эту привилегию смерти подобно.
Я служила в главном управлении контрразведки «СМЕРШ» наркомата обороны (НКО). Проще говоря, военная контрразведка. Моё поле – это фронт. Сами понимаете, охотничьи угодья пообширнее будут. И начальства у меня было поменьше. Я подчинялась и докладывала старшему майору Филатову, он Абакумову, а тот в свою очередь лично товарищу Сталину. В особых случаях, я отчитывалась только перед Абакумовым. Это то, что касалось Одина. Паша же служил в наркомате внутренних дел. Ходил под Кабуловым. Тот докладывал Меркулову. Ну, а он отчитывался Берии. А Берия уже шёл к Сталину. Правда, если дело стоило внимания нашего главнокомандующего.
Длинная цепочка в иерархии, не то, что у меня. А тут ещё наши ведомства закладывали друг друга, замечая лишь неудачи, недоработки, провалы. И порой их награда зависла от того, кто быстрее доложит Хозяину о провале смежников. Эти ковровые войны мешали работать. Нужно было не только ловить шпионов, но и держать ухо востро на случай очередной рокировки в управлении.
Я слышала, что Паша облажался. Их последняя операция с треском провалилась. Агент Абвера ушёл прямо из-под носа его подчинённых. Мало того ушёл, так ещё и прихватил кое-какие документы. Нет, связного и парочку второстепенных персонажей взяли. Кое-кого ликвидировали. Но факт оставался фактом. Агент ушёл не с пустыми руками. Берия был в бешенстве и не рискнул доложить Хозяину, но по шапкам прилетело всем, кто участвовал в операции. Особенно, ощутили гнев начальства чины пониже, и чтобы не сойти с дистанции на полпути, нужно было срочно реабилитироваться.
Начальство, чтобы удержаться на должности, всегда спихивает свои провалы на подчинённых. В этой цепочке на роль козла отпущения на этот раз оказался сам Ладыжин и высокопоставленные покровители не горели желанием выгораживать его. Самим опасно было. И брак с родственницей Горладзе тоже не спасал. Бедный Пашенька был отпущен в свободное плавание. Не потонет в штормике раздаваемых начальством люлей, значит, продержится на плаву ещё годик другой. Ну, а если раздолбает его лодку в щепы об скалистый берег Власти, то грош цена такому сотруднику. В нашем серпентарии выживают лишь самые изворотливые и хитрющие гады.
- Паша, тебе давно пора понять, что на двух стульях жопой не усидишь. Выбирай какой помягче и сиди, пока не выбьют, - не скрывая сарказма, говорю я и медленно перевожу взгляд на него.
Луна скрылась за тучей, утопив очертания дерева в темноте, и смотреть в густую оконную черноту не хотелось. Да и я надеялась, что встретившись с моими глазами, Паша поймет скрытый смысл сказанных мной слов. Ладыжин никогда никому не был верен. Он предавал всех и каждого. Вот и сейчас он искал союзника в новой разгорающейся ковровой войне. И я нисколько не сомневалась, что первый камень был брошен именно Пашей. В этот раз он решил действовать на опережение, а не ждать когда за ним придут.
- Как всё просто, да? – мотнул он захмелевшей головой. – Выбрал сторону и иди до конца. Только ведь сожрут и не подавятся. А знаешь кто сожрёт? – он наклонился и почти завалился на стол, чтобы дотянуться до меня. – Сожрут именно те, с кем ты и идёшь до конца.
И грузно шмякнулся обратно на стул. Жадно влив в себя очередную порцию коньяка, продолжил хмельную философию.
- Жизнь, Леся, это извилистая тропа на гору. И чем выше по горе, тем уже эта тропа. Место всем не хватает. Приходится толкаться, драться, хитрить и всё это, чтобы дойти туда, - ткнул он пальцем вверх, снова приложившись к бутылке, и на выдохе. – А там никто не достанет.
Туда… Колкий холодок пробежал меж лопаток, и почти беззвучным шёпотом вырвалось из моего рта:
- На чьё место метишь, Паша? Берия или Его?
Вот и пошли у нас откровенные разговоры. Откровенные и опасные. Раньше я за Пашей такой слабины не замечала. Нет, он не был трусом или мнения своего не имел. Скорее, осторожничал, не позволяя себе ничего лишнего в разговорах. Неверно, поэтому в компаниях так называемых «близких» друзей никогда не пил. А тут сам пришёл с бутылкой и, вылакав её в одного, дал волю языку.
От большого доверия к бывшей любовнице? Нет. Паша не настолько доверял мне, чтобы под градусом изливать душу, попутно посвящая в самые сокровенные желания и коварные планы. И до старческого маразма ему было далековато. Это был холодный расчёт. Паша открывает мне тайну будущего заговора в размытых общих чертах, дав, тем самым, некую иллюзию контроля. А я? Что я должна дать ему взамен? Тайну…
- Шшшш, - шипит он змеею, отодвигая бутылку в сторону и ближе наклоняясь ко мне. – Я и тебя за собой проведу по этой тропке.
- Куда, Паша, к стенке? – нервно сглотнула я слюну.
По этой проклятой тропке мне идти не хотелось. Тем более, было кого терять.
- К стенке мы поставим своих врагов, - с циничной уверенностью говорит великий комбинатор заговоров, не учитывая один лишь факт, что мне с ним давно не по пути.
- У тебя, Паша, врагов слишком много и стенки такой длинной нет, - отстранившись, сказала я.
Мои глаза неторопливо прошлись по едва различимым в темноте линиям его лица и, зацепившись за серые холодные стекляшки, с болью упали на стол. За что я любила Пашу? За мужскую красоту? Скорее всего, да. Ведь настоящие мужские поступки это не про него. Изворотливый, беспринципный, жестокий. Идёт война, гибнут тысячи, а Паша, словно паук, плетёт свою мерзкую паутину. И я нужна ему только в роли ниточки в хитросплетенном узоре кабинетных интриг.
- Нас никто не сможет…
- Паша, я за тобой не пойду, - резко перебиваю его, надеясь поставить точку в этом опасном разговоре. – Мне не нужна твоя гора. Крыльев нет слетать потом, и головы запасной тоже. Так что ползи туда сам.
- Хорошо, не хочешь не иди. Но знай, я два раза предлагать не буду, - сипит бывший любовник.
Но разочарования в его голосе я не слышала. Он предвидел мой отказ и на этот случай у него был план Б. Ещё дальше отодвинув бутылку, будто та мешала ему сосредоточиться на разговоре, Ладыжин выдал истинную причину ночного визита.
- Отдай мне Одина.
О-па! Приплыли! А у нас в управлении крот. И этот крот, совсем не крот, а мелкий дятел, который стучит Ладыжину. Полномочия у стукача ограничены, раз Паша сам пришёл узнать кто такой Один. Про агента знали только три человека: я, Абакумов, Сталин. Даже мой непосредственный начальник Филатов в глаза не видел дела Одина. Оно находится у Абакумова и в его кабинет не так просто попасть. Так что дятел Ладыжина мог лишь краем уха слышать про ценного шпиона в стане врага. А кто таков? Догадайся.
Зачем Паше Один? Всё просто. Перешагнуть сразу через несколько ступенек по служебной лестнице и стать вторым человеком после Берия. А потом? А потом мне стало страшно… Непомерные амбиции Ладыжина подведут под монастырь не только меня. Нас и так проредили предыдущие чистки, потом уж точно пройдутся серпом.
И моего агента ему не видать.
- Один – это скандинавский бог, а Один – один, единственный, неповторимый, - спокойно говорю я.
Паша корчит недовольную гримасу и отстраняется от меня.
- Это ты сейчас про фашиста? – зло спрашивает, с подозрением прищурив глаза.
- Про агента, - поясняю я.
- Похоже, он для тебя не только агент, - его голос уже хрипит злобой, пропитывая каждое сказанное им слово ревностью. А когда дыхание старшего майора стало настолько частым, что чуть ли не рвет пуговицы на кители, он сквозь зубы просипел. – С фашистом? С немцем снюхалась, др&нь? Пристрелю, как собаку!
Я много чего ожидала от него, но не этого.
Ладыжин, взревев раненым быком, подорвался и накинулся на меня. Схватив в охапку, он всем своим телом вдавил моё в стену. И это была не ярость ревности или желание проучить предательницу. Нет. Это было нечто другое.
