И среди этих людей пряталась Сюин.
— Небо, защити ее, как ты это сделало восемнадцать лет назад, — прошептала женщина, стараясь ничем не выдать волнения.
В груди неожиданно сдавило. Не дойдя до площади, где уже заканчивались «смотрины», Матушка остановилась у куста пионов, источавшего сладкий, пьянящий аромат, чтобы перевести дыхание, однако стало только хуже. Дурное предчувствие раздирало ее изнутри, из-за чего сердце скакало, будто залетевшая в дом птица — ей не хотелось отпускать Сюин.
Видят боги, она собиралась сделать все, чтобы девушка оставалась рядом с ней как можно дольше, желая оградить малышку от бед. Да, спустя столько лет Сюин по-прежнему была для Матушки той самой малышкой, завернутой в красное одеяльце, от которого пахло дымом.
Она хорошо помнила прохладный вечер в начале лета, когда по городу разносился, казалось, забытый звон колокола.
— Что случилось? — спрашивали обеспокоенные нэи.
— В порту что-то загорелось, — долетел ответ из-за ограды.
А чуть позднее одна из младших учениц прибежала к настоятельнице в храм и передала записку. В ней было всего одно слово — «Джен».
— Где человек, который тебе это дал? — спросила Матушка предательски дрогнувшим голосом.
— Он у госпожи Ю, — ответила девочка.
Женщина поспешила к единственной статуе, стоявшей под открытым небом, так как богиня воды не боялась дождя. По пути настоятельница старалась справиться с охватившими ее волнением, страхом и радостью. Она думала, что больше никогда не увидит его, а он пришел… неужели, чтобы попрощаться?
И Джен на несколько мгновений почувствовала себя совсем глупой девушкой, готовой расплакаться от обиды. В этот миг Матушка искренне жалела, что ее юность прошла без знакомых многим терзаний и волнений.
Когда до статуи оставалось всего несколько шагов, настоятельница спряталась за ствол вишни и приняла самый невозмутимый вид, на который только была способна женщина, посвятившая свою жизнь служению богам. Вот только щеки предательски горели, и что с этим делать — Джен не знала.
Однако стоило ей подойти к скульптуре, как краска схлыну с лица — рядом с Ю ее ждал незнакомец. Хорсиец же, завидев Матушку, поклонился и протянул ей кулек.
— Что это? — изумилась женщина.
Незнакомец помялся и посмотрел куда-то в сторону, а затем громко сказал:
— Вот. Нашел. В канаве валялось. — И шепотом добавил: — От господина Оливера.
И вручив Матушке сверток, хорсиец поспешил скрыться в сгущавшейся между деревьев тьме.
«Оливер», — повторила про себя Матушка. И женщина, совсем как незнакомец, тревожно осмотрелась. К счастью, неподалеку была только пара учениц, торопившихся к себе после занятий.
В этот момент кулек пошевелился.
Настоятельница убрала в сторону уголок одеяла и увидела крохотное личико, которое поморщилось от прикосновения к нежной коже прохладного вечернего ветра.
Женщина сглотнула. От волнения ей показалось, что у нее прямо здесь отнимутся руки или подогнутся ноги, а потому она поспешила уйти в свои комнаты, где положила малышку на кровать.
Некоторое время Матушка просто сидела и смотрела на нежданный «подарок», отказываясь верить, что ребенок реален, что он здесь — лежит рядом с ней, и что это дитя Тинг и Оливера.
И вновь в душе заметались обида, ревность и ужас. Почему младенец здесь? Что случилось с его родителями?
А девочка тем временем открыла глаза, и Матушка охнула, увидев, что они необычного для хорсийцев зеленого цвета. На долю мгновения Джен испугалась.
«Могли ли ребенка подменить?» — подумала женщина, рассматривая нахмурившееся личико. Вдруг это лисица, которая при первой удобной возможности начнет творить бесчинства. Подобное не так давно приключилось в деревне к западу от Гондаге, где оборотень приняла облик сына старосты. Спохватились, когда кицунэ вырезала всех собак в округе. Настоящего же мальчика искали долго. Нашли спустя несколько дней. В канаве. Мертвым.
Девочка истошно заплакала. Джен вздрогнула, приходя в себя и вспоминая, что они на святой храмовой земле, куда не может ступить ни один оборотень.
«Значит, зеленые глаза — наследство отца», — заключила настоятельница.
Однако на всякий случай Джен поднесла ребенка к чаше с водой и, увидев там отражение малышки, а не лисьей морды, окончательно расслабилась. Матушка решила распеленать девочку. Когда убирала в сторону красное одеяльце, на кровать вывалился костяной гребень, до этого прятавшийся под шелковой тканью. Женщина подняла знакомое украшение, доставшееся ей от матери, а затем подаренное младшей сестре, когда Джен решила посвятить свою жизнь молитве и сбрила волосы.
— Джен? — спросила вошедшая к Матушке, пожалуй, единственная подруга в храме. Пораженная нэя замерла на пороге. — Что это? — выдохнула она. — Ребенок? Откуда?
И Джен, подозревая, что весь тот спектакль у статуи был не просто так, второй раз в жизни соврала:
— Крестьянин мимо проходил. Сказал, что нашел в канаве, а куда девать не знает. Своих семеро. Вот и принес.
Нэя подозрительно нахмурилась.
— А гребень?
— Гребень мой, Шан. Мама сегодня приснилась, вот я и достала, да забыла убрать в шкатулку.
Шан, кажется, поверила. Женщина подошла к кровати и склонилась над орущим младенцем, рассматривая его и отложенное в сторону красное одеяльце.
— Неужто шелк? — протянула нэя. — Гм. Дорогая вещица. Послушай, может девочку потеряли и надо сообщить страже?
«Стража», — повторила про себя Матушка. Да, так было бы правильно с точки зрения закона и логики, но отчего-то Джен казалось, что ребенка не вернут домой, а девочка на самом деле окажется в какой-нибудь яме. Вот только уже мертвой.
— Шан, детей в канаве не теряют, — протянула настоятельница. — У нее зеленые глаза.
— Понятно, — усмехнулась нэя. — Внеочередная нагулялась, а когда поняла, что позор не спрятать — решила избавиться. Чтоб их демоны прибрали — и паршивок, не умеющих себя держать в руках, и чужеземцев!
Джен молча сидела, стараясь ни жестом, ни мимикой не выдать, что слова задели ее.
— Надо отнести ребенка в приют, — заключила Шан, теряя интерес к подкидышу. — Ей у нас нечего делать.
Но Матушка не согласилась.
— Пусть остается, — возразила она, беря девочку на руки и замечая, что от нее по-прежнему пахнет дымом.
— Она будет объедать наших учениц, — продолжала настаивать нэя.
— Я сама буду кормить ее до восьми лет, — поспешила успокоить подругу Джен. — А потом она сама станет одной из учениц.
— Но если она не будет смиренной и послушной?
— О! — протянула настоятельница, невольно усмехаясь. — Поверь, я сделаю все, чтобы вбить в нее послушание и покорность!
«Я не допущу с ней такую же ошибку, как с Тинг!» — пообещала себе женщина, укачивая девочку
А на следующий день Джен узнала, что в порту сгорел эльгардский корабль, принадлежавший некоему Оливеру Дорвану. Ходили слухи — в живых остались лишь несколько матросов. Новость резанула по сердцу так, что у женщины впервые потемнело в глазах.
Матушка понимала, что полностью спрятать девочку от света было бы слишком подозрительно и вызвало бы массу ненужных вопросов, а потому старалась воспитывать ее даже строже, чем остальных учениц, а иногда, как и других девочек, выпускала Сюин в город с поручениями.
— И кажется, совершила ошибку, — пробормотала настоятельница, всматриваясь в постепенно темнеющее небо.
— Матушка, — говорили проходившие мимо послушницы и нэи, склоняя голову, но погруженная в свои мысли женщина не обращала на них внимания.
«Глупости! Чего ты испугалась, старуха?» — успокаивала саму себя Джен, стараясь совладать с эмоциями. О девочке никто не знает или же думают, что она погибла. Кому нужна простая сирота-полукровка? Однако из головы не шел заинтересованный взгляд генерала, от которого Матушку пробил холодный озноб.
А все то дело, получившее огласку несколько месяцев назад. К казни были приговорены несколько десятков полукровок-посредников, которые служили эльгардцам и форгардцам, шпионили для них и занимались доставкой озия в отдаленные уголки страны. Всех их поймал и привел на эшафот проклятый Вэйдун, демоны его дери!
Почему он так смотрел на Сюин? Не мог же он узнать, кем были муж Тинг и Оливер?! Стоило Матушке представить, в какие интриги может быть втянута племянница, догадайся кто о происхождении девушки, в глазах вновь потемнело, а сердце в груди сжалось до щемящей боли.
— Матушка?! — услышала она голос рядом с собой.
— Шан, — пробормотала женщина. — Позовите Шан…
А затем ноги Джен подогнулись, и она осела на траву рядом с цветущими пионовыми кустами, которые так любила и в честь которых назвала Сюин.
Ворота храма закрылись. Повозка покатилась по улицам города, оживленным даже в темное время суток. Однако никто не затруднял нам путь, наоборот, люди почтительно расступались перед паломниками. Все знали — болезнь безжалостна, и для тех, кто идет в Киую — время дорого.
Странники сидели тихо. Толпа же вокруг гудела, будто рой пчел, не ведающий, что такое сон. Фонари слегка покачивались на ветру, из-за чего тени на стенах домов становились то крошечными, то вытягивались, напоминая тонкие крючковатые пальцы, стремящиеся дотянуться до почерневшего неба и сорвать с него одинокую звезду, которая робко выглянула из-за облака.
Глядя на мигающую, точно сигнальный огонь, точку в вышине, мне вдруг почудилось, будто звезда испугалась, что ее схватят и спрячут в каком-нибудь жутком черном кармане, и она никогда не увидит родного неба. Ведь «светлячок» казался таким одиноким, в то время как теней на земле плясало бесчисленное множество.
А потом я вспомнила, что звезды всегда окружены мириадами огоньков-близнецов и являются частичками удивительных мерцающих картин. Сорвать же звезду с неба — невозможно. Она покидает родной дом исключительно по доброй воле, чтобы подарить кому-нибудь счастье.
И я перестала беспокоиться за далекого «светлячка». Жалко, что с моей судьбой все было не так просто.
Центральные улицы остались позади. Сидя в повозке, я ерзала на месте и никак не могла принять решение — продолжить путь в монастырь или убежать? Передала ли Меймей мои слова Минжу? Не изменились ли его планы?
Ничто не мешало мне покинуть паломников прямо сейчас, вот только я опасалась, что мы разминёмся и не увидим друг друга. Хотела бы я сейчас уйти с Минжем? Да, да и еще раз да! Хотела бы я стать его женой? Не знаю.
Я попробовала представить нашу совместную жизнь и с досадой поняла, что воображала все, что угодно, но только не супружество.
Я мечтала, как буду усердно трудиться. В моих грезах — все, в том числе Матушка, признавали мое мастерство и восхищались моими делами. В моих фантазиях я с оружием в руках одолевала какого-нибудь разбойника или даже жуткого демона, а Минж смотрел на меня с завистью. Но никогда… никогда я не видела себя женой! Наверное, потому что «хорошая служанка ставит счастье своего господина выше собственного».
А город уже остался позади. Мы въехали в неприятную тьму, подсвеченную холодными лунными лучами. Дорога протянулась вдоль рисовых полей, походивших ночью на море, если бы не ужасный запах удобрений, а затем — через лес к подножию гор.
Несколько раз я оборачивалась, чтобы посмотреть на удалявшиеся огни и несколько раз порывалась спрыгнуть с повозки. Но взяв себя в руки и поразмыслив, я приняла решение продолжить путь с паломниками.
Ведь если Минжу все передали — друг придет за мной в монастырь. А если он передумал — в Киую прибудет Матушка и скажет, что мне делать дальше.
Ночь прошла без происшествий. Я даже умудрилась ненадолго задремать. Во сне мне чудилось, будто за мной кто-то крадется. Я не видела его, не слышала, но ощущала чужое присутствие — и от этого было особенно жутко.
Когда открыла глаза и обнаружила, что горизонт начал неуверенно розоветь — я облегченно выдохнула. Правда, в следующий миг светлая полоса померкла. И так повторилось несколько раз. Солнце словно раздумывало — выйти ему на небо или продолжить прятаться за тяжелые громоздкие тучи, нацелившиеся на вершины гор. Но даже тусклого дневного света хватило, чтобы прогнать ночных демонов, а настроение улучшилось.
Окружавшие меня паломники давно проснулись. Когда же дорога стала подниматься в горы, они решили сделать остановку.
Мужчины и женщины достали из котомок рисовые лепешки и воду и молча принялись жевать. Я присела чуть в стороне, ближе к лесу, чтобы не смущать постившихся припрятанным Матушкой яблоком, и уже потянулась к своим скромным запасам, когда послышался топот копыт и ржание лошади.
Вначале я подумала, что нагнавший нас путник — тоже паломник, только из аристократов, который мог позволить себе некоторые послабления в способе передвижения. Но когда всадник приблизился, я так испугалась, что показалось, будто неведомая сила схватила меня за горло и начала душить.
Недолго думая, я сорвалась с места и помчалась в лес.
Позабыв о делах и подперев стену, я стоял у ворот, опасаясь, что Сюин попытается сбежать, а я, если сдвинусь с места, упущу этот момент, и девушка ускользнет от меня навсегда. Вот только территория была слишком большой, и мне не давали покоя мысли, что есть другой способ выбраться из храма. Но не могу же я ждать бесконечно? Зверь утверждал — могу.
Скрестив руки на груди, я всматривался в проходивших мимо людей. Что за глупости? До сих пор в уме не укладывалось — я торчу здесь и ищу способ достать из святыни девушку. Невольно усмехнулся, оценивая шутку богов.
Когда я уже собирался пойти на риск и оставить наблюдательный пост, чтобы обойти храм, заметил нищего, присевшего с протянутой рукой на противоположной стороне дороги. Идея не заставила себя ждать. В три шага я пересек улицу и подошел к старику.
— Господин, подайте несчастному, — пробормотал тот, низко кланяясь.
В нос ударили запахи чеснока и нечистот, но я сдержался и достал серебряную монету.
Глаза попрошайки округлились.
— Я даю тебе это из благородных побуждений, — протянул, бросая деньгу в грязную ладонь. — Ты можешь взять ее и уйти, и мы никогда больше не увидимся. Но если ты будешь внимательно наблюдать за воротами и стенами храма на этой улице, запоминать, кто оттуда вошел, вышел, а может, даже перелез, то когда вернусь — подарю тебе… — И я достал из кошелька монету, блеснувшую красным в последних солнечных лучах.
— Как пожелаете, господин, — согласился горожанин, уставившийся на золото, будто зачарованный. Его зрачки расширились, а к щекам прилила кровь.
Чутье зверя подсказало, что старик на крючке и не сорвется. И я поспешил обойти вокруг святыни.
Я бродил рядом с храмом и прикидывал возможные планы похищения Сюин, чтобы затем показать своим помощникам самые удобные и малолюдные места. С удивлением отметил, что готов впиться когтями в камень и карабкаться по отвесной стене. Более того, я бы так и поступил вопреки здравомыслию, если бы не проклятая святая земля. Впервые я жалел, что ни при каких условиях не могу ступить на нее! Я бы сейчас пошел на любую сделку с божествами…
«Небо, слышишь? Я готов договариваться с тобой!» — усмехался, всматриваясь в кроны деревьев, выглядывавших из-за ограды.
Все органы чувств обострились до предела, не желая пропускать ни одной важной детали. При этом я передвигался по окружавшим святыню улицам, как по лесной чаще — неприметно, бесшумно, сливаясь с окружающим миром, который постепенно погружался во тьму.
— Небо, защити ее, как ты это сделало восемнадцать лет назад, — прошептала женщина, стараясь ничем не выдать волнения.
В груди неожиданно сдавило. Не дойдя до площади, где уже заканчивались «смотрины», Матушка остановилась у куста пионов, источавшего сладкий, пьянящий аромат, чтобы перевести дыхание, однако стало только хуже. Дурное предчувствие раздирало ее изнутри, из-за чего сердце скакало, будто залетевшая в дом птица — ей не хотелось отпускать Сюин.
Видят боги, она собиралась сделать все, чтобы девушка оставалась рядом с ней как можно дольше, желая оградить малышку от бед. Да, спустя столько лет Сюин по-прежнему была для Матушки той самой малышкой, завернутой в красное одеяльце, от которого пахло дымом.
Она хорошо помнила прохладный вечер в начале лета, когда по городу разносился, казалось, забытый звон колокола.
— Что случилось? — спрашивали обеспокоенные нэи.
— В порту что-то загорелось, — долетел ответ из-за ограды.
А чуть позднее одна из младших учениц прибежала к настоятельнице в храм и передала записку. В ней было всего одно слово — «Джен».
— Где человек, который тебе это дал? — спросила Матушка предательски дрогнувшим голосом.
— Он у госпожи Ю, — ответила девочка.
Женщина поспешила к единственной статуе, стоявшей под открытым небом, так как богиня воды не боялась дождя. По пути настоятельница старалась справиться с охватившими ее волнением, страхом и радостью. Она думала, что больше никогда не увидит его, а он пришел… неужели, чтобы попрощаться?
И Джен на несколько мгновений почувствовала себя совсем глупой девушкой, готовой расплакаться от обиды. В этот миг Матушка искренне жалела, что ее юность прошла без знакомых многим терзаний и волнений.
Когда до статуи оставалось всего несколько шагов, настоятельница спряталась за ствол вишни и приняла самый невозмутимый вид, на который только была способна женщина, посвятившая свою жизнь служению богам. Вот только щеки предательски горели, и что с этим делать — Джен не знала.
Однако стоило ей подойти к скульптуре, как краска схлыну с лица — рядом с Ю ее ждал незнакомец. Хорсиец же, завидев Матушку, поклонился и протянул ей кулек.
— Что это? — изумилась женщина.
Незнакомец помялся и посмотрел куда-то в сторону, а затем громко сказал:
— Вот. Нашел. В канаве валялось. — И шепотом добавил: — От господина Оливера.
И вручив Матушке сверток, хорсиец поспешил скрыться в сгущавшейся между деревьев тьме.
«Оливер», — повторила про себя Матушка. И женщина, совсем как незнакомец, тревожно осмотрелась. К счастью, неподалеку была только пара учениц, торопившихся к себе после занятий.
В этот момент кулек пошевелился.
Настоятельница убрала в сторону уголок одеяла и увидела крохотное личико, которое поморщилось от прикосновения к нежной коже прохладного вечернего ветра.
Женщина сглотнула. От волнения ей показалось, что у нее прямо здесь отнимутся руки или подогнутся ноги, а потому она поспешила уйти в свои комнаты, где положила малышку на кровать.
Некоторое время Матушка просто сидела и смотрела на нежданный «подарок», отказываясь верить, что ребенок реален, что он здесь — лежит рядом с ней, и что это дитя Тинг и Оливера.
И вновь в душе заметались обида, ревность и ужас. Почему младенец здесь? Что случилось с его родителями?
А девочка тем временем открыла глаза, и Матушка охнула, увидев, что они необычного для хорсийцев зеленого цвета. На долю мгновения Джен испугалась.
«Могли ли ребенка подменить?» — подумала женщина, рассматривая нахмурившееся личико. Вдруг это лисица, которая при первой удобной возможности начнет творить бесчинства. Подобное не так давно приключилось в деревне к западу от Гондаге, где оборотень приняла облик сына старосты. Спохватились, когда кицунэ вырезала всех собак в округе. Настоящего же мальчика искали долго. Нашли спустя несколько дней. В канаве. Мертвым.
Девочка истошно заплакала. Джен вздрогнула, приходя в себя и вспоминая, что они на святой храмовой земле, куда не может ступить ни один оборотень.
«Значит, зеленые глаза — наследство отца», — заключила настоятельница.
Однако на всякий случай Джен поднесла ребенка к чаше с водой и, увидев там отражение малышки, а не лисьей морды, окончательно расслабилась. Матушка решила распеленать девочку. Когда убирала в сторону красное одеяльце, на кровать вывалился костяной гребень, до этого прятавшийся под шелковой тканью. Женщина подняла знакомое украшение, доставшееся ей от матери, а затем подаренное младшей сестре, когда Джен решила посвятить свою жизнь молитве и сбрила волосы.
— Джен? — спросила вошедшая к Матушке, пожалуй, единственная подруга в храме. Пораженная нэя замерла на пороге. — Что это? — выдохнула она. — Ребенок? Откуда?
И Джен, подозревая, что весь тот спектакль у статуи был не просто так, второй раз в жизни соврала:
— Крестьянин мимо проходил. Сказал, что нашел в канаве, а куда девать не знает. Своих семеро. Вот и принес.
Нэя подозрительно нахмурилась.
— А гребень?
— Гребень мой, Шан. Мама сегодня приснилась, вот я и достала, да забыла убрать в шкатулку.
Шан, кажется, поверила. Женщина подошла к кровати и склонилась над орущим младенцем, рассматривая его и отложенное в сторону красное одеяльце.
— Неужто шелк? — протянула нэя. — Гм. Дорогая вещица. Послушай, может девочку потеряли и надо сообщить страже?
«Стража», — повторила про себя Матушка. Да, так было бы правильно с точки зрения закона и логики, но отчего-то Джен казалось, что ребенка не вернут домой, а девочка на самом деле окажется в какой-нибудь яме. Вот только уже мертвой.
— Шан, детей в канаве не теряют, — протянула настоятельница. — У нее зеленые глаза.
— Понятно, — усмехнулась нэя. — Внеочередная нагулялась, а когда поняла, что позор не спрятать — решила избавиться. Чтоб их демоны прибрали — и паршивок, не умеющих себя держать в руках, и чужеземцев!
Джен молча сидела, стараясь ни жестом, ни мимикой не выдать, что слова задели ее.
— Надо отнести ребенка в приют, — заключила Шан, теряя интерес к подкидышу. — Ей у нас нечего делать.
Но Матушка не согласилась.
— Пусть остается, — возразила она, беря девочку на руки и замечая, что от нее по-прежнему пахнет дымом.
— Она будет объедать наших учениц, — продолжала настаивать нэя.
— Я сама буду кормить ее до восьми лет, — поспешила успокоить подругу Джен. — А потом она сама станет одной из учениц.
— Но если она не будет смиренной и послушной?
— О! — протянула настоятельница, невольно усмехаясь. — Поверь, я сделаю все, чтобы вбить в нее послушание и покорность!
«Я не допущу с ней такую же ошибку, как с Тинг!» — пообещала себе женщина, укачивая девочку
А на следующий день Джен узнала, что в порту сгорел эльгардский корабль, принадлежавший некоему Оливеру Дорвану. Ходили слухи — в живых остались лишь несколько матросов. Новость резанула по сердцу так, что у женщины впервые потемнело в глазах.
Матушка понимала, что полностью спрятать девочку от света было бы слишком подозрительно и вызвало бы массу ненужных вопросов, а потому старалась воспитывать ее даже строже, чем остальных учениц, а иногда, как и других девочек, выпускала Сюин в город с поручениями.
— И кажется, совершила ошибку, — пробормотала настоятельница, всматриваясь в постепенно темнеющее небо.
— Матушка, — говорили проходившие мимо послушницы и нэи, склоняя голову, но погруженная в свои мысли женщина не обращала на них внимания.
«Глупости! Чего ты испугалась, старуха?» — успокаивала саму себя Джен, стараясь совладать с эмоциями. О девочке никто не знает или же думают, что она погибла. Кому нужна простая сирота-полукровка? Однако из головы не шел заинтересованный взгляд генерала, от которого Матушку пробил холодный озноб.
А все то дело, получившее огласку несколько месяцев назад. К казни были приговорены несколько десятков полукровок-посредников, которые служили эльгардцам и форгардцам, шпионили для них и занимались доставкой озия в отдаленные уголки страны. Всех их поймал и привел на эшафот проклятый Вэйдун, демоны его дери!
Почему он так смотрел на Сюин? Не мог же он узнать, кем были муж Тинг и Оливер?! Стоило Матушке представить, в какие интриги может быть втянута племянница, догадайся кто о происхождении девушки, в глазах вновь потемнело, а сердце в груди сжалось до щемящей боли.
— Матушка?! — услышала она голос рядом с собой.
— Шан, — пробормотала женщина. — Позовите Шан…
А затем ноги Джен подогнулись, и она осела на траву рядом с цветущими пионовыми кустами, которые так любила и в честь которых назвала Сюин.
Глава 5
Ворота храма закрылись. Повозка покатилась по улицам города, оживленным даже в темное время суток. Однако никто не затруднял нам путь, наоборот, люди почтительно расступались перед паломниками. Все знали — болезнь безжалостна, и для тех, кто идет в Киую — время дорого.
Странники сидели тихо. Толпа же вокруг гудела, будто рой пчел, не ведающий, что такое сон. Фонари слегка покачивались на ветру, из-за чего тени на стенах домов становились то крошечными, то вытягивались, напоминая тонкие крючковатые пальцы, стремящиеся дотянуться до почерневшего неба и сорвать с него одинокую звезду, которая робко выглянула из-за облака.
Глядя на мигающую, точно сигнальный огонь, точку в вышине, мне вдруг почудилось, будто звезда испугалась, что ее схватят и спрячут в каком-нибудь жутком черном кармане, и она никогда не увидит родного неба. Ведь «светлячок» казался таким одиноким, в то время как теней на земле плясало бесчисленное множество.
А потом я вспомнила, что звезды всегда окружены мириадами огоньков-близнецов и являются частичками удивительных мерцающих картин. Сорвать же звезду с неба — невозможно. Она покидает родной дом исключительно по доброй воле, чтобы подарить кому-нибудь счастье.
И я перестала беспокоиться за далекого «светлячка». Жалко, что с моей судьбой все было не так просто.
Центральные улицы остались позади. Сидя в повозке, я ерзала на месте и никак не могла принять решение — продолжить путь в монастырь или убежать? Передала ли Меймей мои слова Минжу? Не изменились ли его планы?
Ничто не мешало мне покинуть паломников прямо сейчас, вот только я опасалась, что мы разминёмся и не увидим друг друга. Хотела бы я сейчас уйти с Минжем? Да, да и еще раз да! Хотела бы я стать его женой? Не знаю.
Я попробовала представить нашу совместную жизнь и с досадой поняла, что воображала все, что угодно, но только не супружество.
Я мечтала, как буду усердно трудиться. В моих грезах — все, в том числе Матушка, признавали мое мастерство и восхищались моими делами. В моих фантазиях я с оружием в руках одолевала какого-нибудь разбойника или даже жуткого демона, а Минж смотрел на меня с завистью. Но никогда… никогда я не видела себя женой! Наверное, потому что «хорошая служанка ставит счастье своего господина выше собственного».
А город уже остался позади. Мы въехали в неприятную тьму, подсвеченную холодными лунными лучами. Дорога протянулась вдоль рисовых полей, походивших ночью на море, если бы не ужасный запах удобрений, а затем — через лес к подножию гор.
Несколько раз я оборачивалась, чтобы посмотреть на удалявшиеся огни и несколько раз порывалась спрыгнуть с повозки. Но взяв себя в руки и поразмыслив, я приняла решение продолжить путь с паломниками.
Ведь если Минжу все передали — друг придет за мной в монастырь. А если он передумал — в Киую прибудет Матушка и скажет, что мне делать дальше.
Ночь прошла без происшествий. Я даже умудрилась ненадолго задремать. Во сне мне чудилось, будто за мной кто-то крадется. Я не видела его, не слышала, но ощущала чужое присутствие — и от этого было особенно жутко.
Когда открыла глаза и обнаружила, что горизонт начал неуверенно розоветь — я облегченно выдохнула. Правда, в следующий миг светлая полоса померкла. И так повторилось несколько раз. Солнце словно раздумывало — выйти ему на небо или продолжить прятаться за тяжелые громоздкие тучи, нацелившиеся на вершины гор. Но даже тусклого дневного света хватило, чтобы прогнать ночных демонов, а настроение улучшилось.
Окружавшие меня паломники давно проснулись. Когда же дорога стала подниматься в горы, они решили сделать остановку.
Мужчины и женщины достали из котомок рисовые лепешки и воду и молча принялись жевать. Я присела чуть в стороне, ближе к лесу, чтобы не смущать постившихся припрятанным Матушкой яблоком, и уже потянулась к своим скромным запасам, когда послышался топот копыт и ржание лошади.
Вначале я подумала, что нагнавший нас путник — тоже паломник, только из аристократов, который мог позволить себе некоторые послабления в способе передвижения. Но когда всадник приблизился, я так испугалась, что показалось, будто неведомая сила схватила меня за горло и начала душить.
Недолго думая, я сорвалась с места и помчалась в лес.
***
Позабыв о делах и подперев стену, я стоял у ворот, опасаясь, что Сюин попытается сбежать, а я, если сдвинусь с места, упущу этот момент, и девушка ускользнет от меня навсегда. Вот только территория была слишком большой, и мне не давали покоя мысли, что есть другой способ выбраться из храма. Но не могу же я ждать бесконечно? Зверь утверждал — могу.
Скрестив руки на груди, я всматривался в проходивших мимо людей. Что за глупости? До сих пор в уме не укладывалось — я торчу здесь и ищу способ достать из святыни девушку. Невольно усмехнулся, оценивая шутку богов.
Когда я уже собирался пойти на риск и оставить наблюдательный пост, чтобы обойти храм, заметил нищего, присевшего с протянутой рукой на противоположной стороне дороги. Идея не заставила себя ждать. В три шага я пересек улицу и подошел к старику.
— Господин, подайте несчастному, — пробормотал тот, низко кланяясь.
В нос ударили запахи чеснока и нечистот, но я сдержался и достал серебряную монету.
Глаза попрошайки округлились.
— Я даю тебе это из благородных побуждений, — протянул, бросая деньгу в грязную ладонь. — Ты можешь взять ее и уйти, и мы никогда больше не увидимся. Но если ты будешь внимательно наблюдать за воротами и стенами храма на этой улице, запоминать, кто оттуда вошел, вышел, а может, даже перелез, то когда вернусь — подарю тебе… — И я достал из кошелька монету, блеснувшую красным в последних солнечных лучах.
— Как пожелаете, господин, — согласился горожанин, уставившийся на золото, будто зачарованный. Его зрачки расширились, а к щекам прилила кровь.
Чутье зверя подсказало, что старик на крючке и не сорвется. И я поспешил обойти вокруг святыни.
Я бродил рядом с храмом и прикидывал возможные планы похищения Сюин, чтобы затем показать своим помощникам самые удобные и малолюдные места. С удивлением отметил, что готов впиться когтями в камень и карабкаться по отвесной стене. Более того, я бы так и поступил вопреки здравомыслию, если бы не проклятая святая земля. Впервые я жалел, что ни при каких условиях не могу ступить на нее! Я бы сейчас пошел на любую сделку с божествами…
«Небо, слышишь? Я готов договариваться с тобой!» — усмехался, всматриваясь в кроны деревьев, выглядывавших из-за ограды.
Все органы чувств обострились до предела, не желая пропускать ни одной важной детали. При этом я передвигался по окружавшим святыню улицам, как по лесной чаще — неприметно, бесшумно, сливаясь с окружающим миром, который постепенно погружался во тьму.
