— Мне угодно Донмигеля. — Принц Рекенья решительно кивнул своим словам.
— Боюсь, я не знаю никого с таким именем.
— Отрекаетесь от своего имени? Уже отреклись! Вы... предали дружбу, доверие! — Гарсиласо отстранился от канцлера, пытался заглянуть в лицо, но тот так и стоял, верноподданнически показывая макушку. — Признайтесь, вы сожалеете, что вам достался не тот принц! Сожалеете, что болт не попал в цель, так?! Или это вы и отдали приказ стрелять? Предав старшего принца, хотели убить и младшего? А следующим был бы отец? Но вам не занять эскарлотского престола! Престол Рекенья для Рекенья!
— Я служу дому Рекенья душой и телом.
— Лжёте! Вы отправили за Райнеро солдат, они найдут его и схватят, а потом отец убьёт его! Как я был глуп, когда поверил, что это он отдал приказ стрелять в меня!
Гарсиласо попятился к двери, на глаза навернулись слёзы. От страшной догадки перехватило дыхание. У канцлера на поясе висела боевая шпага.
Донмигель шагнул навстречу. Гарсиласо отшатнулся.
— Принц Рекенья, вы сказали...
— Прочь от меня. Я позову стражу.
— Салисьо, подожди!
Гарсиласо зажмурился, руки канцлера крепко сжали его плечи.
— Салисьо. Ты же знаешь, от меня не должно быть секретов, иначе и я не буду тебе добрым другом. Урок усвоен?
Гарсиласо открыл глаза. Донмилель мягко улыбался.
— Вы знали, что я подслушивал?
— И подглядывал.
— Я случайно. — Гарсиласо вспыхнул. Интересно, о чём именно знает Донмигель... Об исповеди госпожи Дианы ему не может быть известно. Хотя это он отправил Гарсиласо к матери... — Вы нашли комнату ревнивой герцогини?
— Конечно.
Гарсиласо виновато опустил голову.
— Салисьо, — Донмигель наклонился к нему. — Я осуждаю не то, что ты подслушал. Наследному принцу следовало слышать тот разговор. Я недоволен, что ты скрыл это от меня. У нас не должно быть секретов, помнишь?
Гарсиласо вздохнул. Он знал, у Райнеро и правда не было секретов от «Клюва Ита», именно поэтому канцлер успевал сделать так, что наказание за шалость старшего принца бывало вдвое мягче, если бывало вообще. Гарсиласо же ещё не привык раскрывать перед другим человеком душу, как перед собой. Раньше он рассказывал о своих тайнах и грехах только на исповеди, и то он выбирал те, которые можно доверить Пречистой.
— Испугался?
— Немного.
— У тебя живой ум, честно говоря, я тоже испугался, услышав твои обвинения.
Донмигель отпустил его плечи и, придержав шпагу, сел на край стола. Солнце за окном играло бликами по квадратикам потолка и обитым тканью стенам.
— Это же не вы...
— Нет, Салисьо, конечно нет!
— Но кто?
Принц и канцлер встретились взглядами. У Донмигеля были почти чёрные, тёплого оттенка глаза. В них не страшно смотреть, и зачастую только в них Гарсиласо и видел доброту. Как он мог допустить мысль, что Донмигель пожелал ему смерти?
— Я не знаю, но... это конечно не Райнеро лично. Его люди, Салисьо, слуги, прихвостни, их нельзя сбрасывать со счетов, и если им дали приказ... Твой старший брат действительно способен на это, Салисьо, здесь я буду честен с тобой. Но я никогда не предам тебя и сделаю всё для твоей защиты.
— Мне не нравится этот разговор. — Гарсиласо обхватил себя руками. — Райнеро не только обижал меня, он делал хорошее. Однажды он защитил, помогал иногда, а ещё мы плавали, и он...
— Я знаю, на что он способен, потому что это я воспитал его, Салисьо. Воспитал королём.
— Но теперь будущий король я.
Донмигель вздохнул и с улыбкой поманил к себе. Гарсиласо сел на стол рядом с канцлером, его тут же обняли за плечо. Если бы кто-то увидел их... Гарсиласо терялся, какое наказание бы последовало за столько нарушений тексиса.
— Ты, мой принц, ты. Но этот грустный нос заставляет меня страдать.
Гарсиласо хихикнул, Донмигель подал пример, повыше поднимая голову с горделивым носом. Конечно, носу Гарсиласо было далеко до канцлерского, но он честно повторил. Донмигель тут же сложил пальцы, и на противоположной от окна стене, среди солнечных зайчиков, заплясал человечек. Театр теней был тайной канцлера и младшего принца, ведь за подобные запрещённые Церковью игры полагалась смертная казнь. Но Донмигель никогда не складывал тени Отверженного, его пальцы создавали только тени животных и забавных человечков. Он делал это так искусно, что сколько бы Гарсиласо ни пытался повторить, у него получалось только самое простое, и то неуклюже. Тени же Донмигеля будто жили своей жизнью, это завораживало.
Человечек вдоволь набегался за солнечными зайчиками, не поймал ни одного и пропал.
— Донмигель? А куда вы едете?
Канцлер надел шляпу.
— На прогулку с твоей тётушкой. Донья Энрика пожелала узнать Эскарлоту, а какой проводник лучше меня? — Подмигнув Гарсиласо, он спрыгнул со стола и расправил плащ. — Но я задержался.
— А можно мне с вами? — Гарсиласо последовал за Донмигелем к дверям кабинета. — Я тоже могу быть проводником!
— Нет, Салисьо, не в этот раз. — Донмигель пропустил его вперёд, мягко потрепал по волосам. — Принц не может ехать без свиты, а теперь представь, что это будет за процессия! Тётушка же хочет хотя бы на время сбежать от столь неприветливого к ней эскарлотского двора.
— Да, вы правы...
— Э-эй, не печалься. Мы ещё повеселимся. — Донмигель протянул ему красный леденец. Представить канцлера без конфеты за пазухой невозможно, для принца у него всегда находилась сладость.
Гарсиласо сунул леденец за щёку, кивнул, улыбнулся ему. Донмигель жестом показал поднять повыше нос, шутливо взметнул полами плаща и направился на встречу с доньей Энрикой.
Принц Рекенья перекатил леденец за другую щёку и усмехнулся. Как самонадеянны и доверчивы взрослые, даже такие, как Донмигель. Улучив Гарсиласо в одном подглядывании, он решил, что знает обо всех тайнах своего воспитанника.
2
В полукружной поэзии Эскарлота фигурировала как огненный край. Сегодня истый её уроженец повёл заезжую королеву-дикарку на лесную прогулку, где просветил: метафора обусловлена не жаром солнца, весной и летом опаляющего землю до самых трещин. К сожалению, причина и не в оранжево-красной листве, разгулявшейся по лесу неистовыми красками зарева.
Хенрика заворожено глядела, как копыта её лошадки вминаются в хрусткий, шелестящий багрянец, и слушала историю о безумной хозяйке замка, что прежде стоял на месте Пустельгских гор, разделявших Эскарлоту и Равюннскую империю. Правда, начал герцог ви Ита с того, что подловил королеву-дикарку на недостаточном знании землеописания. Она отшутилась, что, в отличие от старшего племянника, университет не оканчивала. А сама жадно выслушала, как во времена Второй Равюннской империи ушла под землю рубежная крепость, как взамен образовалась впадина, чаша с лавой, как её обступили горы, поднявшиеся из-под земли, и как император провозгласил, что отныне берёт отсюда начало новая провинция, чьё имя «Огненный край». Впрочем, помимо знаний учёный ворон припас для гостьи легенду. В чаше с лавой по сей день виднелись полуразрушенные строения из камня, особенно хорошо сохранилась башня, впоследствии ставшая последним пределом хозяйки крепости. Та ждала жениха с захватнической войны, а он вернулся с другой женщиной. Отвергнутая бросилась с башни, и её кровь вскипела лавой…
— Героиня вашей легенды на диво глупа, Мигель. — Хенрика прицокнула. — Ей следовало выцарапать сопернице глаза, а изменника сжечь в этой самой впадине. За мной бы дело не стало… — Легенда нашла в её душе странный отклик. Да, она бежала от любовных притязаний настырного кузена Лауритса, отбиваясь короной. Но… Откопай он себе в Песках другую, приняла бы такой исход Королева Вечных Снегов? Это бы стало оскорблением и попранием жарких битв за её любовь, отрицанием всех его дел, разве нет?
— Возможно, у меня есть одно средство, которое временно сведёт на нет прославленную кровожадность вашего рода. — Герцог ви Ита, разряженный с блеском куклы эскарлотского дона и при этом демонстрирующий завидное владение блицардским языком, поравнял свою вороную кобылу с Фольке и протянул раскрытую ладонь.
На развёрнутом бумажном свёртке краснели, желтели и зеленели леденчики. У Хенрики заранее свело зубы.
— Не угадали, Мигель. Королеве-дикарке не по вкусу сладости.
— Именно поэтому они не сладкие. — Ита хитро улыбнулся, приподнял острые брови. — Попробуйте. Ваш младший племянник больше всего любит красные.
Хенрика переодела перчатки с рук на луку седла и взяла тёмно-красную капельку — чем не кровинка. От сладкой скорлупки дёсны засаднило, Хенрика поскорее разгрызла леденец. Во рту закислило. Слишком знакомая и невозможная в Эскарлоте ягода лопнула на языке.
— Откуда?
— Королева Диана лично следила, как ухаживают за кустами брусники и клюквы.
Хенрика быстро кивнула, поспешила отвернуть лицо, слишком легко на него слетались тени горя, а это не для зоркого вороньего ока. Она не сомневалась, северные ягодки не были популярным при дворе лакомством, неуспех следовал за бедной сестрой в каждом её деянии.
— Небогатое наследство оставила Диана этой стране, — губы холодила грустная улыбка.
— А теперь не угадали вы. — Герцог ви Ита затряс головой так отчаянно, что перья на шляпе сложились в крылья вспугнутой птицы. Какой? На пути к эскарлотской границе до Хенрики доходили слухи, что кузен приволок из похода стаю — стадо? — очень крупных диковинных птах, из чьих перьев в Песках делают украшения и чьи яйца едят. Вот какую заморскую ерунду этот невежественный лесоруб приготовил на смену анатомическому театру и университетским кафедрам. — Сыновья вашей сестры — главное сокровище Эскарлоты.
— Не вы ли рассказывали, что старший подобен чудищу? — Кузену Лауритсу, чтобы озвереть, пришлось четыре года барахтаться в песках и крови, но что довело ограждённого от войн племянника?
— Подобен чудовищу с задатками совершенного правителя, — вздохнул Мигель и направил лошадь на полянку, обнесенную аркадой из стволов-колонн и дуг лилово-багряных листьев. Уж не начнётся ли настоящая Эскарлота для Хенрики Яльте только отсюда?
Настроение улучшалось по мере того, как её проводник своими руками — слуги и приближённые не сопровождали его на прогулке, что ещё обернётся ему выговором от короля — накрывал «стол» для трапезы. В седельных сумках он вёз скатерть, посуду и кушанья, а не книги и документы, как в шутку ей сначала подумалось.
Как и в деле варки кахивы, Мигель показал себя сущим чудесником на поприще сервировки. Хенрика лишь присела на опушённый бахромой край оранжевой скатерти и моргнула, а он уже наколдовал немыслимые яства на плоских деревянных тарелках. Прежде, чем она успела что-то разглядеть, хозяин трапезы протянул ей винный кубок. По счастью, его не обезображивали рекенианские вороны, а по запаху вино выигрышно отличалось от того фруктового сиропа, каким потчевал себя, семейство и гостью король.
— За дом Яльте, донья Энрика. — По лукавому лицу Мигеля пробегали барашки теней от колышущихся листьев. Ему бы пошло баловаться колдовскими трюками, сидя под крылом Стража Веры. — За волчицу, юного волка и волчонка, пока слишком слабого, чтобы быть принятым в стаю…
— Снова не угадали, Мигель. Яльте со смерти Рагнара жили под знаком гарпии, а теперь вместо неё царствует барс Яноре. — Вино отдавало лёгкой горечью трав и пряностью кахивы, Ита не мог бы угодить королеве-дикарке больше. — И не стоит напоминать мне о втором эскарлотском сокровище, выданном вами за яльтийскую зверюшку. В конце концов, я всё ещё здесь… Вы же не думаете, что я терплю эту страну ради брюха Франциско или вашего вороньего носа?
— Вы только скрашиваете горькие дни малыша, но не спасаете его, — не принял шутки канцлер. В коротких пальцах блеснула двузубчатая вилочка с наколотым на неё кусочком мяса, тонким, как лепесток. — Поверьте, этой стране найдётся, чем ещё вас порадовать.
Хенрика с некоторым опасением взяла вилочку с подношением. Розово-оранжевое, оно выглядело сырым, но наверняка его коптили, как андрийские колбаски. Пахло мясцо так, будто подпортилось, но любопытство пересилило в ней всё. Пока она аккуратно прожёвывала острящий деликатес, Ита придирчиво изучал спираль из тарталеток — разнообразие начинок не поддавалось счёту.
— Энрика, вы — перелётная птица, вы вернётесь домой, как только условия станут опять вам пригодны. — Учёный ворон выбрал корзиночку с паштетом, яйцом и измельчённой зеленью, затем заглянул Хенрике в глаза. Под его собственными мешки сами смотрелись как тарталетки. — А Салисьо останется, и обратите внимание на короля! Негоже доброму подданному произносить эти слова, но недолго Франциско Рекенья задержится на этом свете. Салисьо мал. Пока он достигнет совершеннолетия, у власти упрочатся другие, и тут я один не воин. — И канцлер вонзил на диво белые зубы в угощение, явно давая неуступчивой тётке младшего принца обдумать сказанное.
Хенрика угостилась вторым лепестком мясца с обманчивым впечатлением. Франциско Рекенья, жирный ворон Эскарлоты, выкаркивал одну из ведущих партий в политическом многоголосье стран Полукруга. Этому же ворону были нипочём чириканья трёх стай мелких пташек — знати, духовенства и выборных граждан от отдельных городов. Формально они имели право голоса на особом собрании — кортесе, — но не осмеливались этим правом воспользоваться. Ригсдаг в Блицарде был куда более непоседлив и голосист — нахрапистые дворяне, кичливые купцы, суровые лесорубы. Неприятное общество, приходилось изъясняться с ни просторечиями, а под конец заседаний зазывать его на дармовое пиво. Эти невежды принимали свою «маленькую королеву» со снисхождением и жалостью, в то время как члены кортеса в равной мере благоговели и перед Франциско Рекенья, и перед его канцлером.
Это Хенрика уяснила в первые же дни своего пребывания в Эскарлоте. Не могла уяснить другого — как этот человек может подстрекать её к похищению наследного принца? Ему, что же, мало того, что он добился отмены Закона о запрете признания бастардов и отмены казни несовершеннолетних, объединил слушания в Церковном и Светских судах, благоустроил крупные города и реставрировал руины? Насколько Хенрика знала, большая часть его дел была мягким, вкрадчивым противодействием на деяния короля Франциско. Особенно если подавать это королю как его собственные монаршие замыслы, своевременно являвшиеся на смену устаревающим законам. Однако авторство последней своей затеи Мигель ви Ита оставлял себе и вообще видел её едва ли не величайшим своим поступком, когда бы она удалась. Но этого не будет. Как бы сильно Хенрика Яльте ни бравировала своей сумасбродностью, как бы ни привязалась к малышу Салисьо, её ответом оставалось «нет». Пусть собственное решение и разбивало ей сердце.
— Ваш кортес запуган и слаб, Мигель. Он боится гримас вашего носа не меньше, чем рёва Франциско. И это с ним вы не воин? А король умрёт не раньше, чем вы подбросите ему «его же» финальный замысел и получите согласие, чтобы осуществить его. Вы открыли ему глаза на то, что в Петле из бывших язычников получаются сносные обращённые люцеане и с ними можно торговать. Неужели после такого вы всё ещё боитесь, что можете чего-то от него не добиться? Оппозиции же я при дворе не увидела. Боюсь, вы морочите мне голову. Во-первых, вы думаете, что в государственном устройстве я разбираюсь ещё хуже, чем в землеописании. Во-вторых, исключаете моего старшего племянника, которого вы уже дважды выставили редкостным чудищем.
— Боюсь, я не знаю никого с таким именем.
— Отрекаетесь от своего имени? Уже отреклись! Вы... предали дружбу, доверие! — Гарсиласо отстранился от канцлера, пытался заглянуть в лицо, но тот так и стоял, верноподданнически показывая макушку. — Признайтесь, вы сожалеете, что вам достался не тот принц! Сожалеете, что болт не попал в цель, так?! Или это вы и отдали приказ стрелять? Предав старшего принца, хотели убить и младшего? А следующим был бы отец? Но вам не занять эскарлотского престола! Престол Рекенья для Рекенья!
— Я служу дому Рекенья душой и телом.
— Лжёте! Вы отправили за Райнеро солдат, они найдут его и схватят, а потом отец убьёт его! Как я был глуп, когда поверил, что это он отдал приказ стрелять в меня!
Гарсиласо попятился к двери, на глаза навернулись слёзы. От страшной догадки перехватило дыхание. У канцлера на поясе висела боевая шпага.
Донмигель шагнул навстречу. Гарсиласо отшатнулся.
— Принц Рекенья, вы сказали...
— Прочь от меня. Я позову стражу.
— Салисьо, подожди!
Гарсиласо зажмурился, руки канцлера крепко сжали его плечи.
— Салисьо. Ты же знаешь, от меня не должно быть секретов, иначе и я не буду тебе добрым другом. Урок усвоен?
Гарсиласо открыл глаза. Донмилель мягко улыбался.
— Вы знали, что я подслушивал?
— И подглядывал.
— Я случайно. — Гарсиласо вспыхнул. Интересно, о чём именно знает Донмигель... Об исповеди госпожи Дианы ему не может быть известно. Хотя это он отправил Гарсиласо к матери... — Вы нашли комнату ревнивой герцогини?
— Конечно.
Гарсиласо виновато опустил голову.
— Салисьо, — Донмигель наклонился к нему. — Я осуждаю не то, что ты подслушал. Наследному принцу следовало слышать тот разговор. Я недоволен, что ты скрыл это от меня. У нас не должно быть секретов, помнишь?
Гарсиласо вздохнул. Он знал, у Райнеро и правда не было секретов от «Клюва Ита», именно поэтому канцлер успевал сделать так, что наказание за шалость старшего принца бывало вдвое мягче, если бывало вообще. Гарсиласо же ещё не привык раскрывать перед другим человеком душу, как перед собой. Раньше он рассказывал о своих тайнах и грехах только на исповеди, и то он выбирал те, которые можно доверить Пречистой.
— Испугался?
— Немного.
— У тебя живой ум, честно говоря, я тоже испугался, услышав твои обвинения.
Донмигель отпустил его плечи и, придержав шпагу, сел на край стола. Солнце за окном играло бликами по квадратикам потолка и обитым тканью стенам.
— Это же не вы...
— Нет, Салисьо, конечно нет!
— Но кто?
Принц и канцлер встретились взглядами. У Донмигеля были почти чёрные, тёплого оттенка глаза. В них не страшно смотреть, и зачастую только в них Гарсиласо и видел доброту. Как он мог допустить мысль, что Донмигель пожелал ему смерти?
— Я не знаю, но... это конечно не Райнеро лично. Его люди, Салисьо, слуги, прихвостни, их нельзя сбрасывать со счетов, и если им дали приказ... Твой старший брат действительно способен на это, Салисьо, здесь я буду честен с тобой. Но я никогда не предам тебя и сделаю всё для твоей защиты.
— Мне не нравится этот разговор. — Гарсиласо обхватил себя руками. — Райнеро не только обижал меня, он делал хорошее. Однажды он защитил, помогал иногда, а ещё мы плавали, и он...
— Я знаю, на что он способен, потому что это я воспитал его, Салисьо. Воспитал королём.
— Но теперь будущий король я.
Донмигель вздохнул и с улыбкой поманил к себе. Гарсиласо сел на стол рядом с канцлером, его тут же обняли за плечо. Если бы кто-то увидел их... Гарсиласо терялся, какое наказание бы последовало за столько нарушений тексиса.
— Ты, мой принц, ты. Но этот грустный нос заставляет меня страдать.
Гарсиласо хихикнул, Донмигель подал пример, повыше поднимая голову с горделивым носом. Конечно, носу Гарсиласо было далеко до канцлерского, но он честно повторил. Донмигель тут же сложил пальцы, и на противоположной от окна стене, среди солнечных зайчиков, заплясал человечек. Театр теней был тайной канцлера и младшего принца, ведь за подобные запрещённые Церковью игры полагалась смертная казнь. Но Донмигель никогда не складывал тени Отверженного, его пальцы создавали только тени животных и забавных человечков. Он делал это так искусно, что сколько бы Гарсиласо ни пытался повторить, у него получалось только самое простое, и то неуклюже. Тени же Донмигеля будто жили своей жизнью, это завораживало.
Человечек вдоволь набегался за солнечными зайчиками, не поймал ни одного и пропал.
— Донмигель? А куда вы едете?
Канцлер надел шляпу.
— На прогулку с твоей тётушкой. Донья Энрика пожелала узнать Эскарлоту, а какой проводник лучше меня? — Подмигнув Гарсиласо, он спрыгнул со стола и расправил плащ. — Но я задержался.
— А можно мне с вами? — Гарсиласо последовал за Донмигелем к дверям кабинета. — Я тоже могу быть проводником!
— Нет, Салисьо, не в этот раз. — Донмигель пропустил его вперёд, мягко потрепал по волосам. — Принц не может ехать без свиты, а теперь представь, что это будет за процессия! Тётушка же хочет хотя бы на время сбежать от столь неприветливого к ней эскарлотского двора.
— Да, вы правы...
— Э-эй, не печалься. Мы ещё повеселимся. — Донмигель протянул ему красный леденец. Представить канцлера без конфеты за пазухой невозможно, для принца у него всегда находилась сладость.
Гарсиласо сунул леденец за щёку, кивнул, улыбнулся ему. Донмигель жестом показал поднять повыше нос, шутливо взметнул полами плаща и направился на встречу с доньей Энрикой.
Принц Рекенья перекатил леденец за другую щёку и усмехнулся. Как самонадеянны и доверчивы взрослые, даже такие, как Донмигель. Улучив Гарсиласо в одном подглядывании, он решил, что знает обо всех тайнах своего воспитанника.
2
В полукружной поэзии Эскарлота фигурировала как огненный край. Сегодня истый её уроженец повёл заезжую королеву-дикарку на лесную прогулку, где просветил: метафора обусловлена не жаром солнца, весной и летом опаляющего землю до самых трещин. К сожалению, причина и не в оранжево-красной листве, разгулявшейся по лесу неистовыми красками зарева.
Хенрика заворожено глядела, как копыта её лошадки вминаются в хрусткий, шелестящий багрянец, и слушала историю о безумной хозяйке замка, что прежде стоял на месте Пустельгских гор, разделявших Эскарлоту и Равюннскую империю. Правда, начал герцог ви Ита с того, что подловил королеву-дикарку на недостаточном знании землеописания. Она отшутилась, что, в отличие от старшего племянника, университет не оканчивала. А сама жадно выслушала, как во времена Второй Равюннской империи ушла под землю рубежная крепость, как взамен образовалась впадина, чаша с лавой, как её обступили горы, поднявшиеся из-под земли, и как император провозгласил, что отныне берёт отсюда начало новая провинция, чьё имя «Огненный край». Впрочем, помимо знаний учёный ворон припас для гостьи легенду. В чаше с лавой по сей день виднелись полуразрушенные строения из камня, особенно хорошо сохранилась башня, впоследствии ставшая последним пределом хозяйки крепости. Та ждала жениха с захватнической войны, а он вернулся с другой женщиной. Отвергнутая бросилась с башни, и её кровь вскипела лавой…
— Героиня вашей легенды на диво глупа, Мигель. — Хенрика прицокнула. — Ей следовало выцарапать сопернице глаза, а изменника сжечь в этой самой впадине. За мной бы дело не стало… — Легенда нашла в её душе странный отклик. Да, она бежала от любовных притязаний настырного кузена Лауритса, отбиваясь короной. Но… Откопай он себе в Песках другую, приняла бы такой исход Королева Вечных Снегов? Это бы стало оскорблением и попранием жарких битв за её любовь, отрицанием всех его дел, разве нет?
— Возможно, у меня есть одно средство, которое временно сведёт на нет прославленную кровожадность вашего рода. — Герцог ви Ита, разряженный с блеском куклы эскарлотского дона и при этом демонстрирующий завидное владение блицардским языком, поравнял свою вороную кобылу с Фольке и протянул раскрытую ладонь.
На развёрнутом бумажном свёртке краснели, желтели и зеленели леденчики. У Хенрики заранее свело зубы.
— Не угадали, Мигель. Королеве-дикарке не по вкусу сладости.
— Именно поэтому они не сладкие. — Ита хитро улыбнулся, приподнял острые брови. — Попробуйте. Ваш младший племянник больше всего любит красные.
Хенрика переодела перчатки с рук на луку седла и взяла тёмно-красную капельку — чем не кровинка. От сладкой скорлупки дёсны засаднило, Хенрика поскорее разгрызла леденец. Во рту закислило. Слишком знакомая и невозможная в Эскарлоте ягода лопнула на языке.
— Откуда?
— Королева Диана лично следила, как ухаживают за кустами брусники и клюквы.
Хенрика быстро кивнула, поспешила отвернуть лицо, слишком легко на него слетались тени горя, а это не для зоркого вороньего ока. Она не сомневалась, северные ягодки не были популярным при дворе лакомством, неуспех следовал за бедной сестрой в каждом её деянии.
— Небогатое наследство оставила Диана этой стране, — губы холодила грустная улыбка.
— А теперь не угадали вы. — Герцог ви Ита затряс головой так отчаянно, что перья на шляпе сложились в крылья вспугнутой птицы. Какой? На пути к эскарлотской границе до Хенрики доходили слухи, что кузен приволок из похода стаю — стадо? — очень крупных диковинных птах, из чьих перьев в Песках делают украшения и чьи яйца едят. Вот какую заморскую ерунду этот невежественный лесоруб приготовил на смену анатомическому театру и университетским кафедрам. — Сыновья вашей сестры — главное сокровище Эскарлоты.
— Не вы ли рассказывали, что старший подобен чудищу? — Кузену Лауритсу, чтобы озвереть, пришлось четыре года барахтаться в песках и крови, но что довело ограждённого от войн племянника?
— Подобен чудовищу с задатками совершенного правителя, — вздохнул Мигель и направил лошадь на полянку, обнесенную аркадой из стволов-колонн и дуг лилово-багряных листьев. Уж не начнётся ли настоящая Эскарлота для Хенрики Яльте только отсюда?
Настроение улучшалось по мере того, как её проводник своими руками — слуги и приближённые не сопровождали его на прогулке, что ещё обернётся ему выговором от короля — накрывал «стол» для трапезы. В седельных сумках он вёз скатерть, посуду и кушанья, а не книги и документы, как в шутку ей сначала подумалось.
Как и в деле варки кахивы, Мигель показал себя сущим чудесником на поприще сервировки. Хенрика лишь присела на опушённый бахромой край оранжевой скатерти и моргнула, а он уже наколдовал немыслимые яства на плоских деревянных тарелках. Прежде, чем она успела что-то разглядеть, хозяин трапезы протянул ей винный кубок. По счастью, его не обезображивали рекенианские вороны, а по запаху вино выигрышно отличалось от того фруктового сиропа, каким потчевал себя, семейство и гостью король.
— За дом Яльте, донья Энрика. — По лукавому лицу Мигеля пробегали барашки теней от колышущихся листьев. Ему бы пошло баловаться колдовскими трюками, сидя под крылом Стража Веры. — За волчицу, юного волка и волчонка, пока слишком слабого, чтобы быть принятым в стаю…
— Снова не угадали, Мигель. Яльте со смерти Рагнара жили под знаком гарпии, а теперь вместо неё царствует барс Яноре. — Вино отдавало лёгкой горечью трав и пряностью кахивы, Ита не мог бы угодить королеве-дикарке больше. — И не стоит напоминать мне о втором эскарлотском сокровище, выданном вами за яльтийскую зверюшку. В конце концов, я всё ещё здесь… Вы же не думаете, что я терплю эту страну ради брюха Франциско или вашего вороньего носа?
— Вы только скрашиваете горькие дни малыша, но не спасаете его, — не принял шутки канцлер. В коротких пальцах блеснула двузубчатая вилочка с наколотым на неё кусочком мяса, тонким, как лепесток. — Поверьте, этой стране найдётся, чем ещё вас порадовать.
Хенрика с некоторым опасением взяла вилочку с подношением. Розово-оранжевое, оно выглядело сырым, но наверняка его коптили, как андрийские колбаски. Пахло мясцо так, будто подпортилось, но любопытство пересилило в ней всё. Пока она аккуратно прожёвывала острящий деликатес, Ита придирчиво изучал спираль из тарталеток — разнообразие начинок не поддавалось счёту.
— Энрика, вы — перелётная птица, вы вернётесь домой, как только условия станут опять вам пригодны. — Учёный ворон выбрал корзиночку с паштетом, яйцом и измельчённой зеленью, затем заглянул Хенрике в глаза. Под его собственными мешки сами смотрелись как тарталетки. — А Салисьо останется, и обратите внимание на короля! Негоже доброму подданному произносить эти слова, но недолго Франциско Рекенья задержится на этом свете. Салисьо мал. Пока он достигнет совершеннолетия, у власти упрочатся другие, и тут я один не воин. — И канцлер вонзил на диво белые зубы в угощение, явно давая неуступчивой тётке младшего принца обдумать сказанное.
Хенрика угостилась вторым лепестком мясца с обманчивым впечатлением. Франциско Рекенья, жирный ворон Эскарлоты, выкаркивал одну из ведущих партий в политическом многоголосье стран Полукруга. Этому же ворону были нипочём чириканья трёх стай мелких пташек — знати, духовенства и выборных граждан от отдельных городов. Формально они имели право голоса на особом собрании — кортесе, — но не осмеливались этим правом воспользоваться. Ригсдаг в Блицарде был куда более непоседлив и голосист — нахрапистые дворяне, кичливые купцы, суровые лесорубы. Неприятное общество, приходилось изъясняться с ни просторечиями, а под конец заседаний зазывать его на дармовое пиво. Эти невежды принимали свою «маленькую королеву» со снисхождением и жалостью, в то время как члены кортеса в равной мере благоговели и перед Франциско Рекенья, и перед его канцлером.
Это Хенрика уяснила в первые же дни своего пребывания в Эскарлоте. Не могла уяснить другого — как этот человек может подстрекать её к похищению наследного принца? Ему, что же, мало того, что он добился отмены Закона о запрете признания бастардов и отмены казни несовершеннолетних, объединил слушания в Церковном и Светских судах, благоустроил крупные города и реставрировал руины? Насколько Хенрика знала, большая часть его дел была мягким, вкрадчивым противодействием на деяния короля Франциско. Особенно если подавать это королю как его собственные монаршие замыслы, своевременно являвшиеся на смену устаревающим законам. Однако авторство последней своей затеи Мигель ви Ита оставлял себе и вообще видел её едва ли не величайшим своим поступком, когда бы она удалась. Но этого не будет. Как бы сильно Хенрика Яльте ни бравировала своей сумасбродностью, как бы ни привязалась к малышу Салисьо, её ответом оставалось «нет». Пусть собственное решение и разбивало ей сердце.
— Ваш кортес запуган и слаб, Мигель. Он боится гримас вашего носа не меньше, чем рёва Франциско. И это с ним вы не воин? А король умрёт не раньше, чем вы подбросите ему «его же» финальный замысел и получите согласие, чтобы осуществить его. Вы открыли ему глаза на то, что в Петле из бывших язычников получаются сносные обращённые люцеане и с ними можно торговать. Неужели после такого вы всё ещё боитесь, что можете чего-то от него не добиться? Оппозиции же я при дворе не увидела. Боюсь, вы морочите мне голову. Во-первых, вы думаете, что в государственном устройстве я разбираюсь ещё хуже, чем в землеописании. Во-вторых, исключаете моего старшего племянника, которого вы уже дважды выставили редкостным чудищем.
