— Я хотел бы окропить эти цветы вражьей кровью! Я хотел бы заставить всех птиц над нами петь песню славных сражений!
Королева повидала немало спектаклей, от профессионалов и бродяг, от комедиантов и трагиков, но ни один не сравнился бы с тем, что разыгрывал перед ней её великовозрастный тридцатилетний кузен. Бутоны цветов летели во все стороны, стелясь под его сапогами головами песочников, бабочки кружили жадными до трупов птицами, а сам Яноре вился хозяином боя, из коего должен был получиться прекрасный утешитель коршунов…
— Я прославлю тебя! Брошу к твоим ногам все сокровища Восточной Петли! Пройду по раскалённым пескам гиблой яльтийской пургой! — Яноре запрокинул к небу голову в нелепом подражании волку их рода, издал сдавленный вскрик, после чего отбросил шпагу и повалился наземь, таща Хенрику за собой.
Так и есть, он распил пивца со своими почитателями, но в такой день королева могла стерпеть от него что угодно.
— Дили-дили, мой король, возвращайся ты домой. — Хенрика подразнила его оголившейся ножкой, но дурень припал губами к её руке. Сон мог бы сморить её, пока он добирался до шеи. Касания были столь невесомы, что королева сомневалась, целует ли её Яноре или притрагивается ветерок?
— Я сдержу все обещания и вернусь обратно, — шёпот делал его слова ещё более слизнявыми, они подползали к самым её губам. Хенрика дотянулась до ремня из мягкой кожи, опоясывающего его узкий стан, прошлась пальцами влево, затем вправо. Крепко сжала искомое. — Вернусь к тебе пасынком Изорга.
— Пасынком? — сощурилась Хенрика и толкнула кузена в грудь. Упав на спину, Лауритс распластал по траве руки в цветках кружевных манжет и блаженно заулыбался ей. Что бы он ни предвкушал, в его взоре не было и тени непристойности. Хенрика резко села верхом, вынутый у кузена нож ткнулся ему в кадык ледовым осколком. — Как богиня Ингвильда — желаю взять в мужья Изорга, желаю взять в мужья зверя.
В смутной от пара воде проступили очертания звериного лика. Сам Изорг в обличье зимнего барса глядел на клятвопреступницу, морща морду в складчатой гримасе неодобрения. Кровь мерцала на льдистых гранях его клыков.
Я вернулся Изоргом. Вернулся к тебе зверем.
— Нет! — От удара её ладоней Изорг сгинул. По воде шла всего лишь рябь, мигая отражениями огоньков свеч. Хенрика отпрянула к краю бадьи, съёжилась, подтягивая колени в груди. Только что вода обжигала её волнами лавы, песком Мироканской пустыни, но вдруг замёрзла в лёд, попутно вморозив в себя Королеву Вечных Снегов. Яльте, не принявшую другого Яльте. — Ты не получишь меня, слышишь?! Не смотри на меня, не пялься, выколи же себе глаза, жалкий, ничтожный слизень!
— Хенни! У тебя всё хорошо? — Она спиной ощутила появление Непперга в тесной уборной. Проследила за его тенью, взобравшейся вверх по выбеленной стене до круглого оконца под потолком. Его волосы, конечно же, вились змейками, но мысли отпрянули от Изорга лишь с тем, чтобы припасть к стопам мертвеца, Айрона-Кэдогана. Тот приходил к ней линдвормом. И порой чудилось спросонья, что эти крылья осеняют её, хранят её сон, но спешат исчезнуть, почуяв её пробуждение.
— Не слушай, — Хенрика моргнула и потянулась за простынёй на крохотной скамеечке. — Это было не тебе. Но всё равно не пялься!
— Не прими мои слова за грубость, но эти… знаки, следы… — В иной раз Хенрика бы подразнила Мариуса, нарочно подставляя взгляду отметины от поцелуев Мигеля ви Ита, превращая его опасения в ревность, но сейчас бы хотела, чтоб он подавился своим обеспокоенным, полным грозных намёков трёпом. — Я вижу их на шее, плечах, и они тревожат меня больше твоей прославленной красоты. Если случилось что-то… До или после того, как тебе велели уезжать из страны… Доверь мне это. Я ведь убью за тебя.
— Я была с мужчиной, Мариус. — От простыни исходил сладкий аромат, почти такой же, как от воды в бадье, куда Хенрика плеснула травяные и цветочные выжимки из флаконов с рекенианскими воронами. Герцог ви Ита дарил королеве-дикарке много подарков, прося взамен о такой малости — похитить королевского сына. Но она смалодушничала, струсила, и горько за это поплатится. — Я долго не могла понять, он ли похож на тебя или наоборот. И всё же нет, это ты похож на Мигеля.
И Хенрика как можно быстрее прошла мимо обманутого любовника, выхватив взглядом, как краска заливает его шею, уловив краем уха, как трещат размыкающиеся крючки на колете. Её мокрые ступни, не выбирая, давили мозаичных птах, как знать, может, была среди них та порода, что заворожила кузена Лауритса. Из Непперга вышла сносная камеристка — на постели с округлой спинкой королеву-дикарку дожидался соответствующий наряд.
— И ты считаешь это приемлемым?! — Праведный братец Юльхе не желал верить услышанному, но отступал под натиском неоспоримых свидетельств.
— Что ты себе надумал, а? — Простыня смертным саваном окутала топорщащую крылья птаху. — Я? Верна? Тебе?
Непперг лишь хрустнул пальцами. Пожав плечами, Хенрика надела сорочку из блаутурского льна, и явились непрошенные мысли, разобраться с которыми она бы предпочла утром. Куда ей теперь податься? В Блицарде её подстерегает он, зверь, пасынок Изорга, и отныне Хенрика знала твёрдо: она скорее перегрызёт себе вены, чем попадётся ему в лапы. Святой град Эльтюда, чествовавший её четыре года назад, теперь не будет любезен с ней. Она не пошла за Грозу Восточной Петли, нового кумира Прюммеанского мира, и довела до слёз бастардика главы Прюммеанской Церкви. Все бы ахнули, если бы «донья Энрика» заполучила в почитатели Иньиго Рекенья, но поди его отыщи среди красот Полукруга! Значит, Блаутур? Брат Кэдогана не откажет в приюте несостоявшейся родственнице… К тому же, бедняжка недавно овдовел и теперь страдал, что значительно упрощало дело. При Кэдогане Лоутеан был жалок и незаметен, но дурным королём он не стал. Не докучал подданным, тихо вёл войну с Эскарлотой, и, Хенрика знала, питал слабость к искусству. Сейчас мальчик сер от горя, идеальный «несчастненький», как не пожалеть его?
— Я уезжаю в Блаутур, ты можешь отправляться домой.
— Что? Почему?
Присев на приступок, Хенрика принялась натягивать шерстяные чулки. По слухам, в Блаутуре изобрели машину для вязания чулок. Там королева не вспомнит об этом сминающемся на коленях недоразумении даже после того, как износит подаренные ей две пары из шёлка.
— Как я могу смущать твою добродетель новым, превосходящим тебя любовником?
Не позвав прихваченную из Блицарда камеристку, Непперг сам подобрал с пола простыню, начал было сворачивать, но раздумал и смял в неопрятный ком. Багрянец въелся ему даже в ушные раковины, глаза перехватили отсветы свеч, послали Хенрике грозный высверк.
— Ты не можешь! Я же... люблю!
— Если бы ты любил меня так же, как смеешь ревновать, — сухо произнесла Хенрика, — то сам предложил бы место, куда мы могли бы уехать. — Она через голову натянула платье и тут же распустила волосы, распределяя их по плечам. После невесомых, гладко льнущих к телу здешних тканей сукно из Изенборга причиняло боль своей грубостью. Серо-коричневый цвет ни шёл ни в какое сравнение с блеском золота. Овальный вырез приходился на два пальца выше того места, откуда бы могли открыться полукружья грудей. Тяжёлая трубчатая юбка не скользила с изяществом вверх по ноге. Хенрика видела себя в настенном зеркале, блеклая фигурка в вечерней мгле. Никто бы не ругнул скверным словом женщину в столь убогом, «добродетельном» платье.
— К сожалению, апаресидская бабушка не оставила мне в наследство дворца на своей родине, — Непперг отчего-то разволновался от своей не смешной, в общем-то, шутки, и не сразу попал шнуровкой в дырочки, когда Хенрика повернулась к нему спиной. — Но замок Непперг был бы счастлив принять тебя.
— Вероятно, ты забыл, что я больше не королева и не могу быть как дома, находясь в гостях у своих бывших подданных, — как могла терпеливо напомнила Хенрика. — Это значит, я бы стала твоей содержанкой. Невозможно. Унизительно.
— Дом твоего бывшего подданного заждался графиню Непперг.
Хенрика с трудом разобрала эти слова. Мариус облёк их в хрип и под конец в шёпот, а возможности ответить на них тотчас ей не оставил. Повинуясь шнуровке, платье сдавило её, не вдохнуть. Испуг расходился в сердце, как трещины по плоти льда. И снова мужчина выбрал её. Позволил себе. Посмел.
— Я полюбил тебя, как только поступил на службу, я полюбил тебя за твою доброту, которой ты дарила всякого, за кем бежало по пятам зло, ты спасала их от смертей и мук, давала им второй шанс, им, погубленным и заблудшим. Ты спасла и меня, когда всё на свете стало бесполезно, когда умерла моя бедная Эмме, а я вернулся к золе в очаге, дому в руинах. Я смотрел на тебя и хотел жить уже для того, чтобы когда-нибудь посчитать эти веснушки, погреться под солнцем глаз — если бы ты только знала, какие они у тебя! Веришь, я завидовал Юльхе, бестолковой, глупенькой Юльхе, ведь она во всём помогала тебе, утешала тебя и слушала тайны, делала для тебя больше, чем позволялось кому-либо другому! О святейший Прюмме, бывали минуты, когда я не представлял лучшей доли, чем стать слугой для тебя, я последовал бы за тобой не в Рюнкль, не в Эскарлоту — а за самый дальний край этого мира, хоть во льды Тикты, если бы захотела туда уехать. Но ведь это далеко и ненужно, мой дом возрождён, он станет достойным тебя, а титул графини Непперг не хуже любого другого, Хенрика, выходи за меня!
Путаные слова засыпали её снежной крошкой, отгонять бессмысленно, лишь закрыться от них руками, лишь ждать, когда же они иссякнут, растают, забудутся, ну же, скорее, ну!
— Я сделаю тебя первой дамой у себя в графстве, я положу к твоим ступням белейшие розы из садов Непперга, я сам облачу тебя в свадебные одежды и понесу до алтаря на руках, верь мне, Хенрика!
Она ошибалась, о, как она ошибалась! Это песочные горсти засыпали её, царапая, обжигая. Усы, сообразила Хенрика, у кузена они стали рыжие, как раскалённый песок, добавили весомости его поцелуям, ранее похожим на беспомощные дуновения…
— Нет! — Хенрика содрогнулась от ужаса. Вырвалась. Смогла сделать вдох. — Наследница древнейшего рода Яльте — за графа Непперга, который не может дать ей больше, нежели розы из его садов? Я ухожу.
— Опять?! — охнули за спиной. Это, конечно, Мариус, черноусый и черноглазый внучок апаресидской бабушки, лис с чёрной шерстью, но повернуться к нему было выше её сил. — Ты… ты была с ним днём, а теперь идёшь на ночь!
— Это самый важный мужчина в моей жизни, — вдруг поняла Хенрика, обувая туфельки на плоской подошве. — Возможно, перед сном мы выпьем молока, а если мне удастся поцеловать его в лобик, я буду счастлива…
— Кажется, ты говорила, король запретил тебе видеться с племянником, — Непперг с усилием сдерживал в голосе дрожь бешенства.
— Тебя не спросила. — Жёлтые завитки, прошившие серую замшу, двоились и блестели под пеленой её слёз, отчего туфли выглядели не так и плохо.
— Да сколько можно! — В исступлении Непперг оказался таким же быстрым и громким, как его апаресидская бабушка и все её предки. — Ты пропадаешь с этим мальчишкой, пропадаешь с его канцлером, а я сижу здесь… словно твоя прислуга!
— Вот и собирай мои вещи, ты сам сказал, что нет тебе лучшей доли. — Пожалуй, Хенрика сможет в последний раз с ногами забраться на кровать Салисьо. Он скажет, что она удивительная, а она спросит, отчего же, и крепко-крепко обнимет его, своего приручённого зверёнка, своего маленького Яльте. — А меня ждёт мой мальчик.
— Избалованный! Слабый! Хитрый и наглый! Несносный мальчишка! А я-то считал своего племянника тем ещё подарком! Да Юлиус ангел в сравнении с этим забитым ничтожеством!
— Закрой рот!
Пощёчина была такой силы, что в руке зазвенело от боли.
— Я… Хенрика, подожди! Прости меня, я не хотел, я извиняюсь…
Отпечаток её ладони вспыхнул белым на багряной щеке Непперга. Снег на крови. Лик Изорга в кровавом тумане.
Я пришёл к тебе Изоргом. Я пришёл к тебе зверем.
— Ты не получишь меня! — выкрикнула Хенрика и бросилась прочь.
*Ригсдаг Блицарда состоял из трех палат — дворянство, среднее сословие, крестьяне. На одного дворянина (их всего 50) приходится два горожанина и три крестьянина, таким образом, в ригсдаг входило 300 сословных представителей. С 1523 года в ригсдаг четвертой палатой вошло духовенство Прюммеанской церкви в количестве 30. Один голос дворянина приравнивался к десяти крестьянским, восьми голосам представителей среднего сословия и шести голосам церковников.
Блицард
Хильма
— Рональд, это Хильма? Мы приехали?
Голос Альды вырвал Берни из дрёмы. Ёжась от морозного воздуха, он нехотя всмотрелся вперёд. Действительно, Хильма. Оссори потёр лоб, хотел поскрести щетину на подбородке, но только сколупнул тут же отозвавшуюся жжением царапину. Альда пожелала побрить мужа, пока он валялся в бреду. Стало быть, Хильма встретит его в почти приличном виде, если не считать нечёсаных волос под баретом и синюшных кругов под глазами.
Столица Блицарда встречала гостей опущенными подвесными воротами на крепких цепях. Когда-то в воротах был смысл, но сейчас ров засыпан, а прошитые железными балками доски с утра топтали торговцы и непоседы, которым даже в такой холод не сиделось у тёплого очага. Оссори передёрнул плечами, его бил озноб, невероятная слабость тянула из седла, но дражайшая супруга вцепилась крепко. Она заёрзала, пытаясь выглянуть из-за мужниного плеча.
— Когда мы въезжали сюда с победой, нас встречала сама королева, а её кузен отирался рядом жалкой тенью, — зачем-то пробубнил Берни. Альда промолчала, только покрепче обхватила его за пояс. Едва ли она поймёт, каково это — просить помощи у того, кого драгуны четыре года кряду поднимали на смех.
Впереди тащились несколько телег, ослы время от времени истошно орали, но обогнать сейчас не выйдет. Да, первый его въезд в этот город был другим. Триумф Айрона-Кэдогана, сломленная страна, победа Блаутура! Когда драгуны во главе отборных частей блаутурской армии въезжали в Хильму, город сжался, замер в ожидании расправы. Слава о Неистовых летела впереди них. Наглухо закрытые ставни, пустые улицы, и только ратуша, трясясь мелкой дрожью, семенила к принцу Тимрийскому с приветствиями и чашей вина. Кэди тогда смеялся, что блицардцы слишком поздно взялись утолить его жажду — он уже и так напился… Крови.
— Берни, это дворец Сегне там, над городом?
Оссори поднял взгляд туда, куда указывала Альда. Его чуть пошатнуло в седле, но боль до поры утихла. И отчего супруга так оживилась? Не иначе предвкушает тёплый приём. Если Лари Яноре не забыл старых обид, глупо надеяться на радушие.
— Нет, это старый королевский замок. Теперь в нём никто не живёт. — Берни перехватил руку Альды прежде, чем она накрыла ею место под грудью. Казалось, даже от её лёгкого прикосновения он постыдно лишится чувств. Под плотной кожаной перчаткой ледяные пальцы. Оссори стянул свои перчатки, ещё хранящие его тепло, надел Альде на руки. Она мёрзла, позволить ей заболеть ещё раз недопустимо, ведь промедление хоть в один день будет Рейнольту лучшим подарком.
— Но после нашей победы в Девятнадцатилетней на пороге этого замка делегацию Блаутура встречала королева Хенрика.
Королева повидала немало спектаклей, от профессионалов и бродяг, от комедиантов и трагиков, но ни один не сравнился бы с тем, что разыгрывал перед ней её великовозрастный тридцатилетний кузен. Бутоны цветов летели во все стороны, стелясь под его сапогами головами песочников, бабочки кружили жадными до трупов птицами, а сам Яноре вился хозяином боя, из коего должен был получиться прекрасный утешитель коршунов…
— Я прославлю тебя! Брошу к твоим ногам все сокровища Восточной Петли! Пройду по раскалённым пескам гиблой яльтийской пургой! — Яноре запрокинул к небу голову в нелепом подражании волку их рода, издал сдавленный вскрик, после чего отбросил шпагу и повалился наземь, таща Хенрику за собой.
Так и есть, он распил пивца со своими почитателями, но в такой день королева могла стерпеть от него что угодно.
— Дили-дили, мой король, возвращайся ты домой. — Хенрика подразнила его оголившейся ножкой, но дурень припал губами к её руке. Сон мог бы сморить её, пока он добирался до шеи. Касания были столь невесомы, что королева сомневалась, целует ли её Яноре или притрагивается ветерок?
— Я сдержу все обещания и вернусь обратно, — шёпот делал его слова ещё более слизнявыми, они подползали к самым её губам. Хенрика дотянулась до ремня из мягкой кожи, опоясывающего его узкий стан, прошлась пальцами влево, затем вправо. Крепко сжала искомое. — Вернусь к тебе пасынком Изорга.
— Пасынком? — сощурилась Хенрика и толкнула кузена в грудь. Упав на спину, Лауритс распластал по траве руки в цветках кружевных манжет и блаженно заулыбался ей. Что бы он ни предвкушал, в его взоре не было и тени непристойности. Хенрика резко села верхом, вынутый у кузена нож ткнулся ему в кадык ледовым осколком. — Как богиня Ингвильда — желаю взять в мужья Изорга, желаю взять в мужья зверя.
В смутной от пара воде проступили очертания звериного лика. Сам Изорг в обличье зимнего барса глядел на клятвопреступницу, морща морду в складчатой гримасе неодобрения. Кровь мерцала на льдистых гранях его клыков.
Я вернулся Изоргом. Вернулся к тебе зверем.
— Нет! — От удара её ладоней Изорг сгинул. По воде шла всего лишь рябь, мигая отражениями огоньков свеч. Хенрика отпрянула к краю бадьи, съёжилась, подтягивая колени в груди. Только что вода обжигала её волнами лавы, песком Мироканской пустыни, но вдруг замёрзла в лёд, попутно вморозив в себя Королеву Вечных Снегов. Яльте, не принявшую другого Яльте. — Ты не получишь меня, слышишь?! Не смотри на меня, не пялься, выколи же себе глаза, жалкий, ничтожный слизень!
— Хенни! У тебя всё хорошо? — Она спиной ощутила появление Непперга в тесной уборной. Проследила за его тенью, взобравшейся вверх по выбеленной стене до круглого оконца под потолком. Его волосы, конечно же, вились змейками, но мысли отпрянули от Изорга лишь с тем, чтобы припасть к стопам мертвеца, Айрона-Кэдогана. Тот приходил к ней линдвормом. И порой чудилось спросонья, что эти крылья осеняют её, хранят её сон, но спешат исчезнуть, почуяв её пробуждение.
— Не слушай, — Хенрика моргнула и потянулась за простынёй на крохотной скамеечке. — Это было не тебе. Но всё равно не пялься!
— Не прими мои слова за грубость, но эти… знаки, следы… — В иной раз Хенрика бы подразнила Мариуса, нарочно подставляя взгляду отметины от поцелуев Мигеля ви Ита, превращая его опасения в ревность, но сейчас бы хотела, чтоб он подавился своим обеспокоенным, полным грозных намёков трёпом. — Я вижу их на шее, плечах, и они тревожат меня больше твоей прославленной красоты. Если случилось что-то… До или после того, как тебе велели уезжать из страны… Доверь мне это. Я ведь убью за тебя.
— Я была с мужчиной, Мариус. — От простыни исходил сладкий аромат, почти такой же, как от воды в бадье, куда Хенрика плеснула травяные и цветочные выжимки из флаконов с рекенианскими воронами. Герцог ви Ита дарил королеве-дикарке много подарков, прося взамен о такой малости — похитить королевского сына. Но она смалодушничала, струсила, и горько за это поплатится. — Я долго не могла понять, он ли похож на тебя или наоборот. И всё же нет, это ты похож на Мигеля.
И Хенрика как можно быстрее прошла мимо обманутого любовника, выхватив взглядом, как краска заливает его шею, уловив краем уха, как трещат размыкающиеся крючки на колете. Её мокрые ступни, не выбирая, давили мозаичных птах, как знать, может, была среди них та порода, что заворожила кузена Лауритса. Из Непперга вышла сносная камеристка — на постели с округлой спинкой королеву-дикарку дожидался соответствующий наряд.
— И ты считаешь это приемлемым?! — Праведный братец Юльхе не желал верить услышанному, но отступал под натиском неоспоримых свидетельств.
— Что ты себе надумал, а? — Простыня смертным саваном окутала топорщащую крылья птаху. — Я? Верна? Тебе?
Непперг лишь хрустнул пальцами. Пожав плечами, Хенрика надела сорочку из блаутурского льна, и явились непрошенные мысли, разобраться с которыми она бы предпочла утром. Куда ей теперь податься? В Блицарде её подстерегает он, зверь, пасынок Изорга, и отныне Хенрика знала твёрдо: она скорее перегрызёт себе вены, чем попадётся ему в лапы. Святой град Эльтюда, чествовавший её четыре года назад, теперь не будет любезен с ней. Она не пошла за Грозу Восточной Петли, нового кумира Прюммеанского мира, и довела до слёз бастардика главы Прюммеанской Церкви. Все бы ахнули, если бы «донья Энрика» заполучила в почитатели Иньиго Рекенья, но поди его отыщи среди красот Полукруга! Значит, Блаутур? Брат Кэдогана не откажет в приюте несостоявшейся родственнице… К тому же, бедняжка недавно овдовел и теперь страдал, что значительно упрощало дело. При Кэдогане Лоутеан был жалок и незаметен, но дурным королём он не стал. Не докучал подданным, тихо вёл войну с Эскарлотой, и, Хенрика знала, питал слабость к искусству. Сейчас мальчик сер от горя, идеальный «несчастненький», как не пожалеть его?
— Я уезжаю в Блаутур, ты можешь отправляться домой.
— Что? Почему?
Присев на приступок, Хенрика принялась натягивать шерстяные чулки. По слухам, в Блаутуре изобрели машину для вязания чулок. Там королева не вспомнит об этом сминающемся на коленях недоразумении даже после того, как износит подаренные ей две пары из шёлка.
— Как я могу смущать твою добродетель новым, превосходящим тебя любовником?
Не позвав прихваченную из Блицарда камеристку, Непперг сам подобрал с пола простыню, начал было сворачивать, но раздумал и смял в неопрятный ком. Багрянец въелся ему даже в ушные раковины, глаза перехватили отсветы свеч, послали Хенрике грозный высверк.
— Ты не можешь! Я же... люблю!
— Если бы ты любил меня так же, как смеешь ревновать, — сухо произнесла Хенрика, — то сам предложил бы место, куда мы могли бы уехать. — Она через голову натянула платье и тут же распустила волосы, распределяя их по плечам. После невесомых, гладко льнущих к телу здешних тканей сукно из Изенборга причиняло боль своей грубостью. Серо-коричневый цвет ни шёл ни в какое сравнение с блеском золота. Овальный вырез приходился на два пальца выше того места, откуда бы могли открыться полукружья грудей. Тяжёлая трубчатая юбка не скользила с изяществом вверх по ноге. Хенрика видела себя в настенном зеркале, блеклая фигурка в вечерней мгле. Никто бы не ругнул скверным словом женщину в столь убогом, «добродетельном» платье.
— К сожалению, апаресидская бабушка не оставила мне в наследство дворца на своей родине, — Непперг отчего-то разволновался от своей не смешной, в общем-то, шутки, и не сразу попал шнуровкой в дырочки, когда Хенрика повернулась к нему спиной. — Но замок Непперг был бы счастлив принять тебя.
— Вероятно, ты забыл, что я больше не королева и не могу быть как дома, находясь в гостях у своих бывших подданных, — как могла терпеливо напомнила Хенрика. — Это значит, я бы стала твоей содержанкой. Невозможно. Унизительно.
— Дом твоего бывшего подданного заждался графиню Непперг.
Хенрика с трудом разобрала эти слова. Мариус облёк их в хрип и под конец в шёпот, а возможности ответить на них тотчас ей не оставил. Повинуясь шнуровке, платье сдавило её, не вдохнуть. Испуг расходился в сердце, как трещины по плоти льда. И снова мужчина выбрал её. Позволил себе. Посмел.
— Я полюбил тебя, как только поступил на службу, я полюбил тебя за твою доброту, которой ты дарила всякого, за кем бежало по пятам зло, ты спасала их от смертей и мук, давала им второй шанс, им, погубленным и заблудшим. Ты спасла и меня, когда всё на свете стало бесполезно, когда умерла моя бедная Эмме, а я вернулся к золе в очаге, дому в руинах. Я смотрел на тебя и хотел жить уже для того, чтобы когда-нибудь посчитать эти веснушки, погреться под солнцем глаз — если бы ты только знала, какие они у тебя! Веришь, я завидовал Юльхе, бестолковой, глупенькой Юльхе, ведь она во всём помогала тебе, утешала тебя и слушала тайны, делала для тебя больше, чем позволялось кому-либо другому! О святейший Прюмме, бывали минуты, когда я не представлял лучшей доли, чем стать слугой для тебя, я последовал бы за тобой не в Рюнкль, не в Эскарлоту — а за самый дальний край этого мира, хоть во льды Тикты, если бы захотела туда уехать. Но ведь это далеко и ненужно, мой дом возрождён, он станет достойным тебя, а титул графини Непперг не хуже любого другого, Хенрика, выходи за меня!
Путаные слова засыпали её снежной крошкой, отгонять бессмысленно, лишь закрыться от них руками, лишь ждать, когда же они иссякнут, растают, забудутся, ну же, скорее, ну!
— Я сделаю тебя первой дамой у себя в графстве, я положу к твоим ступням белейшие розы из садов Непперга, я сам облачу тебя в свадебные одежды и понесу до алтаря на руках, верь мне, Хенрика!
Она ошибалась, о, как она ошибалась! Это песочные горсти засыпали её, царапая, обжигая. Усы, сообразила Хенрика, у кузена они стали рыжие, как раскалённый песок, добавили весомости его поцелуям, ранее похожим на беспомощные дуновения…
— Нет! — Хенрика содрогнулась от ужаса. Вырвалась. Смогла сделать вдох. — Наследница древнейшего рода Яльте — за графа Непперга, который не может дать ей больше, нежели розы из его садов? Я ухожу.
— Опять?! — охнули за спиной. Это, конечно, Мариус, черноусый и черноглазый внучок апаресидской бабушки, лис с чёрной шерстью, но повернуться к нему было выше её сил. — Ты… ты была с ним днём, а теперь идёшь на ночь!
— Это самый важный мужчина в моей жизни, — вдруг поняла Хенрика, обувая туфельки на плоской подошве. — Возможно, перед сном мы выпьем молока, а если мне удастся поцеловать его в лобик, я буду счастлива…
— Кажется, ты говорила, король запретил тебе видеться с племянником, — Непперг с усилием сдерживал в голосе дрожь бешенства.
— Тебя не спросила. — Жёлтые завитки, прошившие серую замшу, двоились и блестели под пеленой её слёз, отчего туфли выглядели не так и плохо.
— Да сколько можно! — В исступлении Непперг оказался таким же быстрым и громким, как его апаресидская бабушка и все её предки. — Ты пропадаешь с этим мальчишкой, пропадаешь с его канцлером, а я сижу здесь… словно твоя прислуга!
— Вот и собирай мои вещи, ты сам сказал, что нет тебе лучшей доли. — Пожалуй, Хенрика сможет в последний раз с ногами забраться на кровать Салисьо. Он скажет, что она удивительная, а она спросит, отчего же, и крепко-крепко обнимет его, своего приручённого зверёнка, своего маленького Яльте. — А меня ждёт мой мальчик.
— Избалованный! Слабый! Хитрый и наглый! Несносный мальчишка! А я-то считал своего племянника тем ещё подарком! Да Юлиус ангел в сравнении с этим забитым ничтожеством!
— Закрой рот!
Пощёчина была такой силы, что в руке зазвенело от боли.
— Я… Хенрика, подожди! Прости меня, я не хотел, я извиняюсь…
Отпечаток её ладони вспыхнул белым на багряной щеке Непперга. Снег на крови. Лик Изорга в кровавом тумане.
Я пришёл к тебе Изоргом. Я пришёл к тебе зверем.
— Ты не получишь меня! — выкрикнула Хенрика и бросилась прочь.
*Ригсдаг Блицарда состоял из трех палат — дворянство, среднее сословие, крестьяне. На одного дворянина (их всего 50) приходится два горожанина и три крестьянина, таким образом, в ригсдаг входило 300 сословных представителей. С 1523 года в ригсдаг четвертой палатой вошло духовенство Прюммеанской церкви в количестве 30. Один голос дворянина приравнивался к десяти крестьянским, восьми голосам представителей среднего сословия и шести голосам церковников.
Глава 26
Блицард
Хильма
— Рональд, это Хильма? Мы приехали?
Голос Альды вырвал Берни из дрёмы. Ёжась от морозного воздуха, он нехотя всмотрелся вперёд. Действительно, Хильма. Оссори потёр лоб, хотел поскрести щетину на подбородке, но только сколупнул тут же отозвавшуюся жжением царапину. Альда пожелала побрить мужа, пока он валялся в бреду. Стало быть, Хильма встретит его в почти приличном виде, если не считать нечёсаных волос под баретом и синюшных кругов под глазами.
Столица Блицарда встречала гостей опущенными подвесными воротами на крепких цепях. Когда-то в воротах был смысл, но сейчас ров засыпан, а прошитые железными балками доски с утра топтали торговцы и непоседы, которым даже в такой холод не сиделось у тёплого очага. Оссори передёрнул плечами, его бил озноб, невероятная слабость тянула из седла, но дражайшая супруга вцепилась крепко. Она заёрзала, пытаясь выглянуть из-за мужниного плеча.
— Когда мы въезжали сюда с победой, нас встречала сама королева, а её кузен отирался рядом жалкой тенью, — зачем-то пробубнил Берни. Альда промолчала, только покрепче обхватила его за пояс. Едва ли она поймёт, каково это — просить помощи у того, кого драгуны четыре года кряду поднимали на смех.
Впереди тащились несколько телег, ослы время от времени истошно орали, но обогнать сейчас не выйдет. Да, первый его въезд в этот город был другим. Триумф Айрона-Кэдогана, сломленная страна, победа Блаутура! Когда драгуны во главе отборных частей блаутурской армии въезжали в Хильму, город сжался, замер в ожидании расправы. Слава о Неистовых летела впереди них. Наглухо закрытые ставни, пустые улицы, и только ратуша, трясясь мелкой дрожью, семенила к принцу Тимрийскому с приветствиями и чашей вина. Кэди тогда смеялся, что блицардцы слишком поздно взялись утолить его жажду — он уже и так напился… Крови.
— Берни, это дворец Сегне там, над городом?
Оссори поднял взгляд туда, куда указывала Альда. Его чуть пошатнуло в седле, но боль до поры утихла. И отчего супруга так оживилась? Не иначе предвкушает тёплый приём. Если Лари Яноре не забыл старых обид, глупо надеяться на радушие.
— Нет, это старый королевский замок. Теперь в нём никто не живёт. — Берни перехватил руку Альды прежде, чем она накрыла ею место под грудью. Казалось, даже от её лёгкого прикосновения он постыдно лишится чувств. Под плотной кожаной перчаткой ледяные пальцы. Оссори стянул свои перчатки, ещё хранящие его тепло, надел Альде на руки. Она мёрзла, позволить ей заболеть ещё раз недопустимо, ведь промедление хоть в один день будет Рейнольту лучшим подарком.
— Но после нашей победы в Девятнадцатилетней на пороге этого замка делегацию Блаутура встречала королева Хенрика.
