— Глупый. Так ты ничего не почувствуешь. — Короткая верхняя губа Розамунды Морено при каждом слове открывала передние зубы. Руки Гарсиласо всё сильнее сжимали тряпицу с парами яда. — Сегодня или завтра, но ты умрёшь. Отец сам свернёт тебе шею, слабому уродцу, не достойному трона Рекенья. Он признал моих детей, моего сына, Лоренсо наследует трон, не ты. А тебя убьют. Тебе нет здесь места. Так будь хоть раз достоин титула принца Рекенья, прими смерть сам. Поднеси это к носу, вот так. — Донна Морено направила руку Гарсиласо, он не нашёл сил противиться. Ведь она была права, во всём права... — Подыши через платок, и ты просто уснёшь. Маленький, слабый мальчик.
Сердце спешило отбить последние удары. В нос ударил резкий запах, от него заслезились глаза, зашумело в голове. Всем всё равно, кому он нужен...
— Отойди от мальчика. Немедленно!
От неожиданности Гарсиласо выронил свою смерть, Розамунда отпрянула. Комнату заволокло туманом, или это в глазах всё расплывалось, как если бы Гарсиласо глядел из-под толщи воды? Гарсиласо куда-то упал. Перед глазами плеснуло море, руки Райнеро крепко его держат, не позволяя пойти ко дну. Хвататься за эти руки, не утонуть, жить...
— Гарсиласо! Салисьо! Что ты сделала? — Донмигель? Гарсиласо попытался ответить, но он тонет, идёт ко дну. Он знает, какое оно. Холодное, скользкое, там камни, песок и водоросли. Гарсиласо ляжет на него и будет смотреть вверх, на маленькое окошко солнца, от которого вода светится изнутри голубоватым светом.
— Только спасала его от ваших интриг.
— Лучшее спасение для детской души — послать её в Солнечное Царство?
— И вашу душу вослед, как же маленький принц без любимого воспитателя?
— Если ты убила его, я пристрелю тебя на месте. Гарсиласо!
— Он мёртв, ви Ита.
Гарсиласо с силой дёрнулся, но не вышло даже пошевелиться. Мёртв? Нет же! Он живой, он всё слышит! Глупый и слабый, как он мог согласиться уснуть навечно? Послышался скрип. Гарсиласо обдало холодом, вздох дался легче, шум в ушах почти стих.
— Не шевелись. Убери стилет. Тебя схватят.
— Ты прекрасно понимаешь, что именно мы сейчас пишем историю. Так что могут схватить и тебя, и меня, Клювик Ита, а можем выйти победителями оба. Вопрос лишь в том, что ты выберешь. Будешь и дальше плясать вокруг дорогого бастарда или начнёшь со мной новое время правления. Подумай, великий канцлер, подумай.
По телу пробежала дрожь, никогда ещё Гарсиласо не хватал воздух так жадно. Он вынырнет, сейчас! Только бы с Донмигелем ничего не случилось... Раздался стук, грохот, как если бы отодвигали что-то тяжёлое. Открыть глаза, ну же, так просто!
— Мигель! Я не знаю... не знаю, что... меня заперли... я пришла к Салисьо, и... она! Усыпила! Сучья мачеха! Подстилка хряка!
От крика тётушки захотелось вскочить, побежать к ней, ведь она не бросила, нет, она здесь, с ним! Гарсиласо насилу пошевелил рукой, какая она слабая, будто не его...
— Иди к Гарсиласо, поднеси его к окну.
— Нет... Что с ним... Мигель!
— Делай, что я сказал!
Дрожащие руки гладили его по лицу, голове, прохладные губы прижимались ко лбу. Щекам мокро, но это не его слёзы. Гарсиласо всё-таки открыл глаза. Сквозь муть виден потолок его комнаты, краешек ночи в окне... Он как мог приподнял голову, чтобы увидеть тётушку. Она тут же прижала его к себе. К ногам и рукам возвращалась чувствительность, он больше не утопал в перине, скорее сидел... на подоконнике, в руках тёти. Прохладный ветер приятно дул на него, доносил запах сырости, дождя, отцветающей осени.
— Маленький мой, хороший мой, пожалуйста, очнись. — Хенрика снова целовала его, на этот раз руки, там, где оставили шрамы осколки разбитого болтом окна. — Я заберу тебя, мы уедем, я обещаю, я не оставлю тебя, только не уходи.
Тётушка плакала, Гарсиласо слышал и чувствовал каждый всхлип. Он пошевелился, поднял голову. Мир прояснился, вдох, ещё! Хенрика крепко обнимала его. Белая, заплаканная, с распухшим носом. Волосы растрепались, губы дрожали, в глазах испуг, почти ужас.
— Тётушка, не надо, — он стиснул её ладонь.
— Хенрика! Одевай его – и уходите. Давай же!
Гарсиласо обернулся на голос канцлера. Донмигель стоял у его кровати, он не смотрел на них с тётей, только на Розамунду Морено. В женщину целил короткий, широкий ствол пистолета. Донна Морено вжалась в стену, не решаясь продвигаться к двери, она замерла, выстави вперёд руку со стилетом. Лезвие было направлено прямо на Донмигеля, но разве это защита от пули?
— Но, он же теперь... Мигель...
— Госпожа Яльте, возьмите себя в руки или уезжайте, и я позабочусь о нём сам! То, что случилось, не делает Салисьо лучше, забыли мои слова? — Донмигель оглянулся на них, встретился с Гарсиласо взглядом. О чём он? Что случилось? Во в глазах канцлера мелькнуло облегчение, но лишь на мгновение, и тут же сменилось жесткостью. Донмигель одет в шляпу и плащ, он собирался куда-то ехать... Домой, перевёз жену в Айруэлу?
Дрожащими руками Хенрика поправляла Гарсиласо воротник сорочки. По голым ногам гулял сквозняк. Гарсиласо замёрз, но это был приятный озноб.
— Тише, не крути шеей, надо чем-то перевязать...
— Это царапина, тётушка. Нам нужно уезжать?
— Что? — Хенрика вздрогнула, обхватила Гарсиласо за плечи. Она напугана, дрожала больше него. — Да, родной. Здесь тебе опасно.
— Моя одежда в сундуке, — Гарсиласо как мог ободряюще улыбнулся тётушке.
Непослушные пальцы воевали с крючками колета, пока Хенрика натягивала на него сапоги. Плащ Гарсиласо застегнул уже увереннее, головокружение наконец прекратилось. Только горьковатый привкус на языке напоминал о просочившейся смерти.
Тётя Хенрика взяла его за руку, повела за собой, проводя за спиной Донмигеля. Канцлер не глядя сжал его за плечо, он не спускал с донны Морено глаз. Она стояла как статуя, веки прикрыты, на губах нервная усмешка. Она опустила стилет, но всё ещё крепко стискивала его в кулаке. Один меткий бросок, и лезвие по рукоять войдёт в шею Гарсиласо... Наверное, поэтому Донмигель двинулся к дверям, не отворачиваясь от Розамунды Морено, но прикрывая спиной принца. Почему-то от канцлера пахло гарью.
— Деньги и вещи в карете, поспешите, госпожа Яльте, увезите его. Уберегите его.
— Донмигель, — Гарсиласо на миг прильнул к другу, обнял его со спины.
— Нас ждут великие дела, дружок. Только немножко позже, — по голосу канцлера Гарсиласо понял, что тот улыбнулся.
Гарсиласо перешагнул порог комнаты, дверь за ними с тётушкой прикрылась, но он видел, как канцлер ви Ита с поднятым пистолетом сделал шаг к донне Морено.
Блицард
Хильма
Альда откусила краешек медовой корочки пирога. Сладость растаяла на языке слишком скоро. Добраться до начинки — груши в сиропе — не стоило и мечтать. Не может же она съесть больше мужа. Графиня Оссори стыдилась своего аппетита, когда им с графом доводилось трапезничать вместе. Сейчас муж являл негласный укор ей. Заспанный, едва оправившийся после зашивания раны, Рональд в последний раз звякнул ложкой о тарелку с фазаньим супом и с видом страдальца отодвинул блюдо. На десерт, как и на жену, он не смотрел.
Король Лауритс Яноре принял их так любезно, будто супружеские пары без слуг, без багажа — скандал! — сваливались на его голову постоянно. То есть, к огорчению Альды, короля они не видели, тот поручил позаботиться о них сенешалю Людвику Орнёре. «Мессир фокусник», как называл его Берни, был живым, из плоти и крови, духом дворца Сегне. Он ходил хозяином, почти незаметно касался кончиками красивых тонких пальцев завитка на обоях, блестящего бока дверной ручки, изгиба витража на окне, словно проверяя, в порядке ли его владения. Распахивая двери в их комнаты, Людвик едва дотронулся до створок, но те разлетелись крыльями. Альда видела, как у Рональда перехватило дыхание, но причиной тому оказались вовсе не «фокусы» сенешаля. Людвик выделил им покои, в которых жили драгуны, бывая в гостях у королевы Хенрики.
— Прошу простить моё невежество, ранение совершенно выбило из сил. — Этот тон Рональда Альда хорошо знала. Напряжённый, наигранно безразличный, он означал, что Рональд словом ли, делом ли готовится выстрелить. — Как вы нашли Хильму, пока таскались по книжным лавкам, бросив в кордегардии полудохлого муженька?
Альда отставила чашку со сладковатым медовым напитком. Рональд испытующе уставился на неё. Бледный, с поникшими кудрями, слабый после лечения раны, он не утратил твёрдости взгляда. Альда едва сдержалась, чтобы не сощуриться. Хильму она нашла прекрасной северянкой с очами цвета неба в водах реки Ульк. Хильма хохотала звоном колокольцев на уздечках лошадей, говорила быстрым, крепким стрёкотом горожан, стучала их каблуками по мощёным булыжником улицам. Хильма куталась в меха и яркие одежды, играла расшитыми золотом и камнями лентами, манила запахами выпечки и жареных колбасок. Домики с цветными крышами были как из сказки о дворце из сладостей, изящные мостики — с ковкой и деревянной резьбой — высились над каналами. С набережной было видно, как дремлют, дожидаясь весны, мелководные корабли. Пронзительно, хрипло кричали чайки. Книжная лавка прижималась к главному корпусу Хильмской академии, почти неприметная в тени его величия. У Альды захватило дух, она бы так и любовалась зданием из красного камня, его ажурными арками и башенками, если бы некий одетый в чёрное господин не налетел на неё. Он не заметил графиню Оссори за стопкой книг, которую бережно нёс перед собой, не доверяя слугам. В качестве извинения Людвик предлагал Альде всю книжную лавку, но она попросила лишь о помощи мужу... Оценил ли Рональд? Нет.
— Вам ничего не грозило. К тому же вы, прямо при страже, начали бредить и прогонять меня в весьми нелюбезных выражениях. — Вздохнув, Альда отвернулась от Рональда. Пусть злится сколько угодно, ей не стыдно. Всю дорогу до Хильмы он только и делал, что обвинял её в несуществующей измене и выдуманном предательстве. Альда же покорно сносила все упрёки, ухаживала за раной, ловила каждый беспокойный вздох мужа во сне, боясь, что он может стать последним. Но благодарности Рональд Оссори не ведал. Он и сейчас вспомнил только свою обиду. Глупый, напыщенный мальчишка.
— Не так-то просто носить рога и не думать о моей чести, которую ты запятнала, — угрожающе прогремело с другого конца стола.
Чашка с медовым напитком жалобно звякнула.
— У тебя нет рогов, Рональд! Разве что бараньи, но их ты набил себе сам!
— Намекаешь на Лавеснор?! — Он вскочил. Лекари постарались на славу, муж будто забыл о ране.
— Совсем нет! — Альда не без усилий отодвинулась от стола вместе со стулом. Ругаться совершенно не было сил, но если Рональд Оссори что-то себе придумал, выбить это что-то можно только синяками и шишками. Альда так и не «доросла» до настоящего безголовика, иначе давно бы призвала Берни к ответу.
Рональд скрипнул стулом по дощатому полу и пнул ножку стола. Альда сдержала язвительный смешок. Муж запамятовал, что его, как самого настоящего «несчастненького», не только подлечили, но и переодели, и вместо жёстких драгунских сапог с окованным железом мыском на его ногах красовались сапожки из мягкой кожи. Берни сохранил лицо, хотя и зашипел сквозь зубы.
— Хорошо же, если рога мне только чудятся, потрудитесь объяснить, почему вы оказались невестой Рейнольта и теперь пускаетесь в самостоятельные прогулки. Негоже порядочной жене путешествовать без мужа!
Он сорвался на крик, рык, рванул пуговицы куртки из тёмно-серого сукна. Его будто душило, так яростно он оттянул воротничок от горла.
— Я не невеста... и никогда бы не стала. — Вжимаясь в сидение, Альда пыталась совладать хотя бы с голосом, но тот уже звенел слезами.
Рональд в два шага навис над ней медведем, сильные руки стиснули деревянную спинку стула, так что Альда бы не удивилась, услышь она треск искусной резьбы. Кудри упали графу Оссори на жёсткое лицо, щёки и шея залились румянцем, голубые глаза пронзали, убивали.
— Я бы не вышла за него.
Её шёпот потонул в громком сопении мужа. Он глубоко дышал, будто наполнял лёгкие яростью и так силился сдержать её. Рональд нервно улыбнулся, между бровями пролегли две глубокие морщинки.
— Я спрошу ещё раз. Почему ты оказалась одна в том лесу? — его голос дрожал от злости. Рональд уже спрашивал её об этом по дороге в Хильму, и не раз, но Альда отмалчивалась. Она не находила в себе сил снова оказаться в той ночи, вспомнить, испытать заново весь ужас... И боялась, муж снова усомнится в её словах.
Альда стиснула себя за локти, под ладонями смялась вышивка по рукаву сорочки. В платье того же фасона, с декоративными полосами ткани через плечо, она у себя в библиотеке встретила Дисглейрио. Не случись того поцелуя, не случилось бы и всего остального? Сбежала бы она из Григиама лишь с двумя слугами, ехала бы даже ночами?
Рональд не отступал, ждал ответа. Не в силах посмотреть ему в глаза, Альда «увлеклась» вышивкой по вороту его куртки. Черные и рубиновые нити сплетались в узор из цветов, солнца, клубка стеблей и брызг росы. Альда провела пальцами по точно такому же узору у себя на рукавах, опустила голову.
— Я говорила тебе правду, я хотела найти тебя, — сказала или только шевельнула губами?
Рональд отозвался также тихо:
— Но нашёл тебя я. Альда.
Она чувствовала на себе его взгляд, горячее дыхание. Глаза защипало от слёз, наложить бы печать на уста, но слова сами срываются, не поймать.
— Потому что я сорвалась с лошади. Она скакала слишком быстро, без седла, и я не могла... не сумела... Я плохая наездница. — Альда прикрыла рукой дрожащие губы. Если она расплачется, Рональд рассердится и обзовёт плаксой. Но отчего-то именно сейчас захотелось рассказать ему всё, тревожная тайна бурлила в горле отравой.
Тень мужа исчезла. Альда моргнула, подняла глаза: Берни присел перед ней на корточки, прямо к войлочным туфелькам, руки положил на подлокотники стула. Он вглядывался ей в лицо, больше не злясь. Дышать стало необъяснимо легче, но Альда всё ещё оставалась во власти этого медведя. Или в безопасности?
— Мы ехали ночью, со мной были Дженни и Эд. Ошибкой было уезжать вот так, но Энтони страдал от ранения, а оставаться дома, ждать я не могла. Я искала тебя на постоялых дворах по Гусиному тракту, я торопилась, и той ночью... я решила не останавливаться, пересечь границу с Блицардом. Я была уверена, ты уже давно здесь.
Рональд был на своём месте. Двери зала, где они обедали, выходили на анфиладу из трёх комнат, несложно догадаться, какие три драгуна в них жили. Последняя комната, чья дверь расписана расправившим крылья линдвормом, заперта. В комнатах преобладала мебель из неведомого Альде тёмного, почти чёрного дерева, мерцали статуэтки и сосуды из серебра, светлые стены, на первый взгляд просто отштукатуренные, на самом деле были готовыми для чертежей поверхностями. Овальные окна в пол, по краям забранные кристаллами витражей, пропускали потоки дневного света. Взгляд Альды неизменно цеплялся за тапестри на дальней стене. Кабан с золотой щетиной на загривке убегал от своры собак, следом друг за другом мчали три охотника. Вторым скакал огненно-рыжий, у губ он держал рожок. Вздрогнув, Альда сосредоточила заблуждавший взгляд на муже.
Сердце спешило отбить последние удары. В нос ударил резкий запах, от него заслезились глаза, зашумело в голове. Всем всё равно, кому он нужен...
— Отойди от мальчика. Немедленно!
От неожиданности Гарсиласо выронил свою смерть, Розамунда отпрянула. Комнату заволокло туманом, или это в глазах всё расплывалось, как если бы Гарсиласо глядел из-под толщи воды? Гарсиласо куда-то упал. Перед глазами плеснуло море, руки Райнеро крепко его держат, не позволяя пойти ко дну. Хвататься за эти руки, не утонуть, жить...
— Гарсиласо! Салисьо! Что ты сделала? — Донмигель? Гарсиласо попытался ответить, но он тонет, идёт ко дну. Он знает, какое оно. Холодное, скользкое, там камни, песок и водоросли. Гарсиласо ляжет на него и будет смотреть вверх, на маленькое окошко солнца, от которого вода светится изнутри голубоватым светом.
— Только спасала его от ваших интриг.
— Лучшее спасение для детской души — послать её в Солнечное Царство?
— И вашу душу вослед, как же маленький принц без любимого воспитателя?
— Если ты убила его, я пристрелю тебя на месте. Гарсиласо!
— Он мёртв, ви Ита.
Гарсиласо с силой дёрнулся, но не вышло даже пошевелиться. Мёртв? Нет же! Он живой, он всё слышит! Глупый и слабый, как он мог согласиться уснуть навечно? Послышался скрип. Гарсиласо обдало холодом, вздох дался легче, шум в ушах почти стих.
— Не шевелись. Убери стилет. Тебя схватят.
— Ты прекрасно понимаешь, что именно мы сейчас пишем историю. Так что могут схватить и тебя, и меня, Клювик Ита, а можем выйти победителями оба. Вопрос лишь в том, что ты выберешь. Будешь и дальше плясать вокруг дорогого бастарда или начнёшь со мной новое время правления. Подумай, великий канцлер, подумай.
По телу пробежала дрожь, никогда ещё Гарсиласо не хватал воздух так жадно. Он вынырнет, сейчас! Только бы с Донмигелем ничего не случилось... Раздался стук, грохот, как если бы отодвигали что-то тяжёлое. Открыть глаза, ну же, так просто!
— Мигель! Я не знаю... не знаю, что... меня заперли... я пришла к Салисьо, и... она! Усыпила! Сучья мачеха! Подстилка хряка!
От крика тётушки захотелось вскочить, побежать к ней, ведь она не бросила, нет, она здесь, с ним! Гарсиласо насилу пошевелил рукой, какая она слабая, будто не его...
— Иди к Гарсиласо, поднеси его к окну.
— Нет... Что с ним... Мигель!
— Делай, что я сказал!
Дрожащие руки гладили его по лицу, голове, прохладные губы прижимались ко лбу. Щекам мокро, но это не его слёзы. Гарсиласо всё-таки открыл глаза. Сквозь муть виден потолок его комнаты, краешек ночи в окне... Он как мог приподнял голову, чтобы увидеть тётушку. Она тут же прижала его к себе. К ногам и рукам возвращалась чувствительность, он больше не утопал в перине, скорее сидел... на подоконнике, в руках тёти. Прохладный ветер приятно дул на него, доносил запах сырости, дождя, отцветающей осени.
— Маленький мой, хороший мой, пожалуйста, очнись. — Хенрика снова целовала его, на этот раз руки, там, где оставили шрамы осколки разбитого болтом окна. — Я заберу тебя, мы уедем, я обещаю, я не оставлю тебя, только не уходи.
Тётушка плакала, Гарсиласо слышал и чувствовал каждый всхлип. Он пошевелился, поднял голову. Мир прояснился, вдох, ещё! Хенрика крепко обнимала его. Белая, заплаканная, с распухшим носом. Волосы растрепались, губы дрожали, в глазах испуг, почти ужас.
— Тётушка, не надо, — он стиснул её ладонь.
— Хенрика! Одевай его – и уходите. Давай же!
Гарсиласо обернулся на голос канцлера. Донмигель стоял у его кровати, он не смотрел на них с тётей, только на Розамунду Морено. В женщину целил короткий, широкий ствол пистолета. Донна Морено вжалась в стену, не решаясь продвигаться к двери, она замерла, выстави вперёд руку со стилетом. Лезвие было направлено прямо на Донмигеля, но разве это защита от пули?
— Но, он же теперь... Мигель...
— Госпожа Яльте, возьмите себя в руки или уезжайте, и я позабочусь о нём сам! То, что случилось, не делает Салисьо лучше, забыли мои слова? — Донмигель оглянулся на них, встретился с Гарсиласо взглядом. О чём он? Что случилось? Во в глазах канцлера мелькнуло облегчение, но лишь на мгновение, и тут же сменилось жесткостью. Донмигель одет в шляпу и плащ, он собирался куда-то ехать... Домой, перевёз жену в Айруэлу?
Дрожащими руками Хенрика поправляла Гарсиласо воротник сорочки. По голым ногам гулял сквозняк. Гарсиласо замёрз, но это был приятный озноб.
— Тише, не крути шеей, надо чем-то перевязать...
— Это царапина, тётушка. Нам нужно уезжать?
— Что? — Хенрика вздрогнула, обхватила Гарсиласо за плечи. Она напугана, дрожала больше него. — Да, родной. Здесь тебе опасно.
— Моя одежда в сундуке, — Гарсиласо как мог ободряюще улыбнулся тётушке.
Непослушные пальцы воевали с крючками колета, пока Хенрика натягивала на него сапоги. Плащ Гарсиласо застегнул уже увереннее, головокружение наконец прекратилось. Только горьковатый привкус на языке напоминал о просочившейся смерти.
Тётя Хенрика взяла его за руку, повела за собой, проводя за спиной Донмигеля. Канцлер не глядя сжал его за плечо, он не спускал с донны Морено глаз. Она стояла как статуя, веки прикрыты, на губах нервная усмешка. Она опустила стилет, но всё ещё крепко стискивала его в кулаке. Один меткий бросок, и лезвие по рукоять войдёт в шею Гарсиласо... Наверное, поэтому Донмигель двинулся к дверям, не отворачиваясь от Розамунды Морено, но прикрывая спиной принца. Почему-то от канцлера пахло гарью.
— Деньги и вещи в карете, поспешите, госпожа Яльте, увезите его. Уберегите его.
— Донмигель, — Гарсиласо на миг прильнул к другу, обнял его со спины.
— Нас ждут великие дела, дружок. Только немножко позже, — по голосу канцлера Гарсиласо понял, что тот улыбнулся.
Гарсиласо перешагнул порог комнаты, дверь за ними с тётушкой прикрылась, но он видел, как канцлер ви Ита с поднятым пистолетом сделал шаг к донне Морено.
Глава 28
Блицард
Хильма
Альда откусила краешек медовой корочки пирога. Сладость растаяла на языке слишком скоро. Добраться до начинки — груши в сиропе — не стоило и мечтать. Не может же она съесть больше мужа. Графиня Оссори стыдилась своего аппетита, когда им с графом доводилось трапезничать вместе. Сейчас муж являл негласный укор ей. Заспанный, едва оправившийся после зашивания раны, Рональд в последний раз звякнул ложкой о тарелку с фазаньим супом и с видом страдальца отодвинул блюдо. На десерт, как и на жену, он не смотрел.
Король Лауритс Яноре принял их так любезно, будто супружеские пары без слуг, без багажа — скандал! — сваливались на его голову постоянно. То есть, к огорчению Альды, короля они не видели, тот поручил позаботиться о них сенешалю Людвику Орнёре. «Мессир фокусник», как называл его Берни, был живым, из плоти и крови, духом дворца Сегне. Он ходил хозяином, почти незаметно касался кончиками красивых тонких пальцев завитка на обоях, блестящего бока дверной ручки, изгиба витража на окне, словно проверяя, в порядке ли его владения. Распахивая двери в их комнаты, Людвик едва дотронулся до створок, но те разлетелись крыльями. Альда видела, как у Рональда перехватило дыхание, но причиной тому оказались вовсе не «фокусы» сенешаля. Людвик выделил им покои, в которых жили драгуны, бывая в гостях у королевы Хенрики.
— Прошу простить моё невежество, ранение совершенно выбило из сил. — Этот тон Рональда Альда хорошо знала. Напряжённый, наигранно безразличный, он означал, что Рональд словом ли, делом ли готовится выстрелить. — Как вы нашли Хильму, пока таскались по книжным лавкам, бросив в кордегардии полудохлого муженька?
Альда отставила чашку со сладковатым медовым напитком. Рональд испытующе уставился на неё. Бледный, с поникшими кудрями, слабый после лечения раны, он не утратил твёрдости взгляда. Альда едва сдержалась, чтобы не сощуриться. Хильму она нашла прекрасной северянкой с очами цвета неба в водах реки Ульк. Хильма хохотала звоном колокольцев на уздечках лошадей, говорила быстрым, крепким стрёкотом горожан, стучала их каблуками по мощёным булыжником улицам. Хильма куталась в меха и яркие одежды, играла расшитыми золотом и камнями лентами, манила запахами выпечки и жареных колбасок. Домики с цветными крышами были как из сказки о дворце из сладостей, изящные мостики — с ковкой и деревянной резьбой — высились над каналами. С набережной было видно, как дремлют, дожидаясь весны, мелководные корабли. Пронзительно, хрипло кричали чайки. Книжная лавка прижималась к главному корпусу Хильмской академии, почти неприметная в тени его величия. У Альды захватило дух, она бы так и любовалась зданием из красного камня, его ажурными арками и башенками, если бы некий одетый в чёрное господин не налетел на неё. Он не заметил графиню Оссори за стопкой книг, которую бережно нёс перед собой, не доверяя слугам. В качестве извинения Людвик предлагал Альде всю книжную лавку, но она попросила лишь о помощи мужу... Оценил ли Рональд? Нет.
— Вам ничего не грозило. К тому же вы, прямо при страже, начали бредить и прогонять меня в весьми нелюбезных выражениях. — Вздохнув, Альда отвернулась от Рональда. Пусть злится сколько угодно, ей не стыдно. Всю дорогу до Хильмы он только и делал, что обвинял её в несуществующей измене и выдуманном предательстве. Альда же покорно сносила все упрёки, ухаживала за раной, ловила каждый беспокойный вздох мужа во сне, боясь, что он может стать последним. Но благодарности Рональд Оссори не ведал. Он и сейчас вспомнил только свою обиду. Глупый, напыщенный мальчишка.
— Не так-то просто носить рога и не думать о моей чести, которую ты запятнала, — угрожающе прогремело с другого конца стола.
Чашка с медовым напитком жалобно звякнула.
— У тебя нет рогов, Рональд! Разве что бараньи, но их ты набил себе сам!
— Намекаешь на Лавеснор?! — Он вскочил. Лекари постарались на славу, муж будто забыл о ране.
— Совсем нет! — Альда не без усилий отодвинулась от стола вместе со стулом. Ругаться совершенно не было сил, но если Рональд Оссори что-то себе придумал, выбить это что-то можно только синяками и шишками. Альда так и не «доросла» до настоящего безголовика, иначе давно бы призвала Берни к ответу.
Рональд скрипнул стулом по дощатому полу и пнул ножку стола. Альда сдержала язвительный смешок. Муж запамятовал, что его, как самого настоящего «несчастненького», не только подлечили, но и переодели, и вместо жёстких драгунских сапог с окованным железом мыском на его ногах красовались сапожки из мягкой кожи. Берни сохранил лицо, хотя и зашипел сквозь зубы.
— Хорошо же, если рога мне только чудятся, потрудитесь объяснить, почему вы оказались невестой Рейнольта и теперь пускаетесь в самостоятельные прогулки. Негоже порядочной жене путешествовать без мужа!
Он сорвался на крик, рык, рванул пуговицы куртки из тёмно-серого сукна. Его будто душило, так яростно он оттянул воротничок от горла.
— Я не невеста... и никогда бы не стала. — Вжимаясь в сидение, Альда пыталась совладать хотя бы с голосом, но тот уже звенел слезами.
Рональд в два шага навис над ней медведем, сильные руки стиснули деревянную спинку стула, так что Альда бы не удивилась, услышь она треск искусной резьбы. Кудри упали графу Оссори на жёсткое лицо, щёки и шея залились румянцем, голубые глаза пронзали, убивали.
— Я бы не вышла за него.
Её шёпот потонул в громком сопении мужа. Он глубоко дышал, будто наполнял лёгкие яростью и так силился сдержать её. Рональд нервно улыбнулся, между бровями пролегли две глубокие морщинки.
— Я спрошу ещё раз. Почему ты оказалась одна в том лесу? — его голос дрожал от злости. Рональд уже спрашивал её об этом по дороге в Хильму, и не раз, но Альда отмалчивалась. Она не находила в себе сил снова оказаться в той ночи, вспомнить, испытать заново весь ужас... И боялась, муж снова усомнится в её словах.
Альда стиснула себя за локти, под ладонями смялась вышивка по рукаву сорочки. В платье того же фасона, с декоративными полосами ткани через плечо, она у себя в библиотеке встретила Дисглейрио. Не случись того поцелуя, не случилось бы и всего остального? Сбежала бы она из Григиама лишь с двумя слугами, ехала бы даже ночами?
Рональд не отступал, ждал ответа. Не в силах посмотреть ему в глаза, Альда «увлеклась» вышивкой по вороту его куртки. Черные и рубиновые нити сплетались в узор из цветов, солнца, клубка стеблей и брызг росы. Альда провела пальцами по точно такому же узору у себя на рукавах, опустила голову.
— Я говорила тебе правду, я хотела найти тебя, — сказала или только шевельнула губами?
Рональд отозвался также тихо:
— Но нашёл тебя я. Альда.
Она чувствовала на себе его взгляд, горячее дыхание. Глаза защипало от слёз, наложить бы печать на уста, но слова сами срываются, не поймать.
— Потому что я сорвалась с лошади. Она скакала слишком быстро, без седла, и я не могла... не сумела... Я плохая наездница. — Альда прикрыла рукой дрожащие губы. Если она расплачется, Рональд рассердится и обзовёт плаксой. Но отчего-то именно сейчас захотелось рассказать ему всё, тревожная тайна бурлила в горле отравой.
Тень мужа исчезла. Альда моргнула, подняла глаза: Берни присел перед ней на корточки, прямо к войлочным туфелькам, руки положил на подлокотники стула. Он вглядывался ей в лицо, больше не злясь. Дышать стало необъяснимо легче, но Альда всё ещё оставалась во власти этого медведя. Или в безопасности?
— Мы ехали ночью, со мной были Дженни и Эд. Ошибкой было уезжать вот так, но Энтони страдал от ранения, а оставаться дома, ждать я не могла. Я искала тебя на постоялых дворах по Гусиному тракту, я торопилась, и той ночью... я решила не останавливаться, пересечь границу с Блицардом. Я была уверена, ты уже давно здесь.
Рональд был на своём месте. Двери зала, где они обедали, выходили на анфиладу из трёх комнат, несложно догадаться, какие три драгуна в них жили. Последняя комната, чья дверь расписана расправившим крылья линдвормом, заперта. В комнатах преобладала мебель из неведомого Альде тёмного, почти чёрного дерева, мерцали статуэтки и сосуды из серебра, светлые стены, на первый взгляд просто отштукатуренные, на самом деле были готовыми для чертежей поверхностями. Овальные окна в пол, по краям забранные кристаллами витражей, пропускали потоки дневного света. Взгляд Альды неизменно цеплялся за тапестри на дальней стене. Кабан с золотой щетиной на загривке убегал от своры собак, следом друг за другом мчали три охотника. Вторым скакал огненно-рыжий, у губ он держал рожок. Вздрогнув, Альда сосредоточила заблуждавший взгляд на муже.
