— Кто же вас высмеивает? — Кэдоган ухмыльнулся, глянул из-под бровей. Беатриче двинулась вперёд, на коня Яноре, и серый в яблоках невольно попятился к обочине. — Обижаетесь на правду?
— Я не стану это терпеть.
Одно движение слизня, одно неверное прикосновение к эфесу шпаги, и Берни выхватил саблю. Следом воздух взрезали ещё три клинка, единый наскок, рык, не простим слизню угрозы!
— А ну стоять!!!
Берни натянул поводья Вишенки у самого коня Лари. Животное дико заржало, взмыло на дыбы, за вскриком последовал глухой всплеск. Яноре вывалился из седла.
— Оссори, Аддерли, отошли! Аргойл, Далкетт, в сторону, я сказал!
Спешившись, Кэдоган подбежал к самой кромке трясины. Едва удостоив взглядом барахтающегося в зелёной мути слизня, он обернулся к драгунам.
— Что вы сейчас сделали? — Он указал пальцем на утопающего. — По вашему, я недостаточно искусен в фехтовании и не смогу одолеть слизня сам? Если вы хотели унизить меня перед ним, вы это сделали! Спешиться!
В ярости Айрон-Кэдоган являл страшнейший из вихрей, если бы мог, убивал одним взором. Потемневшие глаза по очереди уничтожали подчинённых.
— Оссори, я тебя спрашиваю, я давал приказ наступать?!
— Мы просто не хотели, чтобы ты марал шпагу. — Берни со вздохом выступил из скорбной шеренги драгун. Взглянув на Кэди, он отважился на улыбку. Ярость принца легко усмирить, потому что это всего лишь досада от того, что ему не дали самому завершить начатое... — Посмотри, какие впереди чудные болотца. Слизню там так нравится...
Кэдоган уставился ему в глаза, но Берни не опустил взгляд. Выждав паузу, Кэди не выдержал, нервно усмехнулся и за плечо подвёл побратима к трясине. Яноре пытался выбраться, весьма неуклюже, и, что удивительно, молча. Выходит, бедняге некого звать на помощь, он правда, в нарушение всех тексисов Полукруга, приехал без свиты и даже без слуги — и лишь по странной прихоти Хенрики?
— Он без свиты, без засады, — прочитал Кэди мысли Берни. У побратимов, у них часто оказывались одни мысли и слова на двоих.
Слизень в очередной раз плюхнулся в трясине. Неужели в Блицарде так мало болот, и дурень не знает, что чем больше барахтается, тем быстрее утонет?
— Не был ли это намёк от Хенрики? Несчастный случай в дороге...
— А-яй-яй, никак мыслишь об убийстве?
— Только предполагаю, — засмеялся Берни.
Кэди хлопнул его по плечу. Затем снял свой плащ и жестом подозвал остальных друзей. Стоимость их плащей показалась бы блицардским дворянчикам целым состоянием, но Кэдоган был выше дрожаний над тратами и для своей Хэнни не жалел ничего, даже шанса избавить себя от соперника…
— Глупыш, нельзя так. Хенрика же опечалится, ведь кузен Лари из слизня мигом станет образцовым «несчастненьким». — Кэди подмигнул Берни.
Связав полы их плащей, кинул конец ушедшему по грудь в болото слизню. Берни вместе с Энтони ухватились за «веревку» с противоположной стороны. Кэди держался за узел.
— Не дёргайся! Захлебнёшься. Вытащи руки, хватайся за плащ и держись. Не двигай ногами, убожество, откуда ты такой взялся, затянет же! Хенрика мне за тебя голову оторвёт. Хочешь стать «несчастненьким» посмертно? Нет? Тогда не ной и держись.
Медленно, с трудом, но трясина, наконец, чавкнула, отпуская жертву. С дерева со свистящим криком сорвалась какая-то крупная птица, пронёсшись над головами драгун, будто с проклятиями, сгинула в зарослях. Странно или нет, но без приказа Кэди Лари бы дали утонуть... Внутри, в сердце, что-то цокало, тренькало, звенело, но так ли ценна жизнь слизня?
— Смотри, Берни, как твой принц просчитался. — Кэдоган рванул в последний раз. Охнув, Лари развалился на мокром мхе. Измученный, в тине с головы до пят, он лежал лицом вниз, зачем-то сжимая руками клочья мха. Его было почти жаль, но без дозволения Кэди Берни бы не решился подать несчастному руки. — Я понятия не имел об этой дороге, а она близко от города, идеальна для прохода армии и вторжения. Нам повезло, что слизень сидел дома...
Запоздалый испуг вдруг забился в висках. После войны в Блицарде многое стало проще, понятнее, привычнее. В том числе смерть. Но сейчас, в эту минуту, могло свершиться убийство, а не честная борьба. Ему двадцать, так много и так мало, ведь он до сих пор не уяснил простых вещей... Берни оглянулся на побледневшего, сжавшего губы в нить Энтони. Тот замер, задумчиво глядя в гущу болота. Друг думал о том же.
Кэдоган уже поднял Лари на ноги, и, улыбаясь, стряхивал с его плеч шматки тины. Лари тяжело дышал, так и не проронив не слова. Только вглядывался в лица драгун. Пытался прочесть, что? До слуха Берни донёсся шёпот Кэдогана на блицард, адресованный Лауритсу:
— Больше не вставай у меня на дороге.
Пара глотков, и вино вдруг закончилось. Яноре тоже разочарованно отставил пустую бутылку, оглянулся на стол, но там оставались только огненные закуски всех мастей и початая Оссори бутылка. Одного призывного рыка хватило, чтобы слуга принёс сразу корзину бутылей с вином и ежевичницей. Круговое построение пыльных стеклянных боков радовало глаз.
Оссори откусил пряничному медведю третью лапу и заел отвоёванной у Яноре колбаской.
— Что за сласти? — кивнул тот на огрызок пряника.
— Подарок жены. Она вместе с Юлианой форн Непперг, то есть, Боон, сходила на новогоднюю ярмарку.
Лауритс оживлённо закивал и, не отрываясь от горлышка бутылки, указал рукой за окно. Сделав последние глотки, улыбнулся не видной из окон Сегне ярмарке как любимому детищу:
— Там очень много товаров из Восточной Петли! Как долго я вёл с купцами переговоры! Но оно того стоило, и у нас теперь есть не только пряности, но сахар, ткани, оружие. И главное — я уговорился с ними о лекарственных растениях и готовых лекарствах. Твою рану мазали одним из них. Видишь, как быстро помогает? Я узнал это ещё на войне и просто не мог так оставить.
Берни коснулся того места, где под одеждой была повязка. Рана действительно будто дремала, не ныла, не кровоточила. Он почти забыл о ней, осталась только слабость, но и она постепенно отступала.
— Альде очень понравилась Хильма, — зачем-то он вспомнил жену. Язык развязывался, что ж, пусть так, Лауритс уже сам не в меру болтлив. — Она рассказала, они с Юлианой спасли маленького мальчика. Мальчишка лизнул кованые перила главного моста через Ульк и конечно примёрз!
Лауритс всё так же зашипел смехом, хохот Берни его заглушил. Мальчиком и сам Берни попадал в такую ловушку, вместе с Кэди они примёрзли языками в их крепости на дереве. Долго же их искала матушка... Вдруг король оборвал смех, нахмурился.
— Ты сказал, ковка? На мосту? Что ещё за главный мост, Оссори? Какой мост эта мотовка обрядила в ковку, да простит ей Изорг бабскую глупость?!
— Альда? — Чуть не открыв рот, Берни покосился на чеканных линдвормов, немало за них опасаясь.
— Хенрика! — Лауритс с раздражением кинул огню остатки хлеба и швырнул почти опустевшее блюдо с колен на столик.
Дверь в комнату вдруг приоткрылась, и к ним, цокая когтями, зашла новая знакомая четы Оссори. Альда бы сейчас забралась в кресло с ногами, да и самому Берни было не по себе от этой зверо-птицы. Страусиха начала встревоженно озираться, как увидела разбушевавшегося от злости хозяина и поспешила к нему.
— Теперь понимаешь, что и мне здесь не сладко? — Лауритс погладил севшую ему в ноги питомицу по шее, будто жалуясь ей, не Берни. — В моей казне ветер гоняет песчаные дюны, при дворе меня уже прозвали «Ларс Бережливый», и всё потому, что я закрываю строительство ещё одной библиотеки, театра, сдираю с мостов ковку! — Страусиха крикнула, легонько клюнула Яноре в сапог. Тот рассеянно прошелся рукой по перьям у её шеи. — Эти перила — по меньшей мере пушка, а может и две! Эти золотые канделябры по всему дворцу — сытая зима для черни! Эти страусы, Оссори — мясо, яйца и пух! — Лауритс в гневе закрыл лицо руками, резко отнял, устало потёр переносицу. Страусиха на него пялилась, Оссори мог поклясться, обиженно. Король вздохнул, наклонился к птахе, зашептал ей что-то на клокочущем, неразборчивом языке. Страусиха выслушала извинения на мироканском, благосклонно клюнула хозяина в плечо, занялась перьями в крыле.
— А ещё я точно не был брату короля Лоутеана невестой, — вздохнул Яноре после того, как оставил подопечную. — Так что контрибуция за Девятнадцатилетнюю жаждет выплаты, а долг и проценты за годы отсрочки столь велики, что я предпочитаю не смотреть на них лишний раз. А спасибо я должен сказать сбежавшей королеве, дражайшей кузине, бедной-несчастной девочке. — Король снова засмеялся, на этот раз несколько обречённо.
— Я мог бы помочь с контрибуцией, — отозвался Оссори, — поговорить с Лоутеаном, но... В данный момент предмет наших с ним переговоров — моя голова.
— Ты приехал за помощью ко мне, а предлагаешь её сам. — Яноре взглянул на Берни и дружески кивнул. — Это ценно.
— Но, раз сейчас мы ничем не можем помочь друг другу, не забыть ли нам горести за приятной беседой? — Берни отправил в рот остатки пряника, допил последние глотки вина, протянул Лари бутылку ежевичницы. Бутыль тот перехватил с довольно таки хищной усмешкой. — Как там в Песках, Ларс, как вы предпочитали веселить попавших вам в плен врагов?
— Ооо, из меня получился на редкость искусный затейщик! — Лауритс оскалил тусклые зубы. — Ты знаешь, какой длины кишки, если разматывать их из живота ещё живого песочника?
— А ты знаешь, какие песни поют эскарлотцы, горя заживо?
Бутылки забренчали в предвкушении увлекательных рассказов. Страусиха давно спала у ног хозяина, пряча голову под крыло. Король не забыл «слизня», король простил его.
Блицард
Хильма
Юлиана форн Боон приложила палец к губам, после чего нажала на дверную ручку в форме волнистого крыла линдворма и толкнула створку плечом. Прямоугольник чёрной, в перекладинах из серебра двери не сдвинулся ни на нийю. От разочарования Альда Оссори закусила губу. Библиотека должна была стать её фавориткой в списке чудес Сегне, опережая и Башню с часами, и Комнату с механизмами.
— Так проходит слава земная , — закатила глаза Юлиана, длинными пальчиками ощупав у себя на поясе виноградную гроздь кошеля. Диковинка состояла из какой-то объёмистой, плотной, сужающейся книзу ткани, а на ту были нашиты виноградинки кристаллов. — У всемогущей статс-дамы нет ключей от Библиотеки, Альдхен, так что мы можем сесть здесь под дверьми и заплакать, а можем погулять по Обсидиановой галерее, где я опишу тебе это отныне запретное место.
Отрицая затею усесться и плакать, Альда хихикнула. Юлиана улыбнулась ей, взяла под руку и прогулочным шагом повела обратно на круговую галерею, в королевство чёрного обсидиана и белого мрамора, в свет, в чьих глубинах клубится тьма, и в тьму, окаймлённую светом. Вчера Альда вообразила мессира сенешаля духом Сегне. Но сегодня почувствовала, что это Сегне воплощал единение Айрона-Кэдогана Нейдреборна и Хенрики Яльте, линдворма и жертвенной девы, непроглядной ночи и робкого, неуверенного в своих правах утра. И в то же время Сегне самим своим существованием являл любовь победителя, очутившегося у ног побеждённой.
— Начнём с того, что всё, досель увиденное тобой, было делом рук исключительно принца Тимрийского, — в щебет Юлиана вкладывала учительские нотки, и эта уловка не позволяла упустить ни слова из сказанного. — В то время как библиотеку моя королева обустраивала лично!
И Альда с восторгом слушала о плафоне, разрисованном золотом созвездий, нишах с деревянными статуями выдающихся умов Полукруга и Восточной Петли, рукописных и печатных книгах, редких, украшенных столь богато, что они могли бы по праву занять место в сокровищнице и послужить разменной монетой.
— Мой муж бы пошутил, — отважилась Альдв на полушутку, когда Юлиана завершила рассказ описанием заседаний учёного кружка, возглавляемого королевой лично, — что эти книги можно преподнести как выкуп, если бы кто-то из круга госпожи Яльте оказался в плену.
Странно, но такая «безоблачная», звонкая, смешливая Юльхе, как сама она просила её называть, оборвала поступь и вытянула алые губы, сжимая их так плотно, что на округлых щеках пролегли впадинки. От смущения Альду бросило в жар, она выпустила руку почти подруги.
— Госпожа Яльте не пожертвовала бы своими книгами, — голос Юлианы зазвенел, но не серебряными колокольцами, а натянутой стрункой. Пушистые ресницы медленно опустились, гася зажегшийся в глазах блеск. — Не пожертвовала бы, даже если бы кону стояла жизнь её брата… двоюродного брата.
— П-простите, я не хотела, не знала, я... — Альда огляделась, но среди обсидиана и мрамора они были совсем одни, только внизу, в круглом зале, корпели за своими конторками писцы в плоских шапочках. — Может быть, здесь есть ещё что-то от Айрона-Кэдогана… К примеру, его личные покои, смежные с нашей комнатой… Рональд был бы так рад…
— Знаю! — Баронесса форн Боон хлопнула в узкие ладошки, вновь становясь той «безоблачной», звенящей Юльхе, которую хочется разглядывать, как по колдовству движущуюся картинку, и слушать, как весёлые птичьи трели. — В Сегне не счесть как много тайных переходов и скрытых комнаток — они были страстью вашего принца. Я проведу тебя в такое место, где он встанет перед нами как живой! Правда, мы пойдём не через ваши комнаты, там сейчас Ларс травит Рональда песочными кушаньями, и уж точно мальчики меряются саблями — чья кровавей. Мы пойдём через спальню моей королевы, только глаза прикрой — не то ослепнешь от белого!
И статс-дама с хихиканьем повлекла гостью к ступеням, они сливались с обсидиановым полом и поднимались в непроглядную темноту. Юлиана, конечно же, знала, что делает, и Альда доверилась, как доверилась часы назад, выбравшись из тиши своих комнат Сегне в город, охваченный предновогодней суматохой.
Они отправились в центр Хильмы пешком, без сопровождающих, что отозвалось бы скандалом в Григиаме, но почиталось обычным здесь. Утром Юльхе, как и весь двор, отстояла службу по усопшей сестре королевы Хенрики, но, кажется, ничуть не устала.
Прогулявшись по главной площади, где трясли на ветру бородами огромные, перевитые пунцовыми лентами козлы из соломы, Альда и Юлиана съели по горячей вафле и леденчику на палочке и избавили малыша от участи зимовать в обнимку с ковкой на мосту, после чего очутились на оледеневшем пространстве. Юлиана объяснила, что это каток, и без страха обула странные башмаки на изогнутых лезвиях, что раздавались прямо там — коньки. На прогулку она надела платье из шерстяного бархата и соболий полушубок, но ничто не стесняло её ловких, изящных движений. При виде катающихся, среди коих были и знатные дамы с кавалерами, и простолюдины с детьми, захватывало дух, и Альда согласилась встать на коньки. Ей стоило немалых усилий держаться на них, а уж ездить… Первая в жизни графини Оссори подруга взяла её за руки и покатила. Юлиана щебетала о новогодних праздниках в Хильме, расспрашивала Альду о её платье для бала, обрисовывала своё, и по тому, как часто звучало имя короля, в какой форме оно звучало, любой бы мог сделать вывод о королевском романе. Альда чувствовала, что неудержимо краснеет.
Ничего удивительного в том, что Юлиана форн Боон с лёгкостью заводила дружбу и с монаршими особами, и с чужестранками, не казавшими носа дальше фамильного особняка.
— Я не стану это терпеть.
Одно движение слизня, одно неверное прикосновение к эфесу шпаги, и Берни выхватил саблю. Следом воздух взрезали ещё три клинка, единый наскок, рык, не простим слизню угрозы!
— А ну стоять!!!
Берни натянул поводья Вишенки у самого коня Лари. Животное дико заржало, взмыло на дыбы, за вскриком последовал глухой всплеск. Яноре вывалился из седла.
— Оссори, Аддерли, отошли! Аргойл, Далкетт, в сторону, я сказал!
Спешившись, Кэдоган подбежал к самой кромке трясины. Едва удостоив взглядом барахтающегося в зелёной мути слизня, он обернулся к драгунам.
— Что вы сейчас сделали? — Он указал пальцем на утопающего. — По вашему, я недостаточно искусен в фехтовании и не смогу одолеть слизня сам? Если вы хотели унизить меня перед ним, вы это сделали! Спешиться!
В ярости Айрон-Кэдоган являл страшнейший из вихрей, если бы мог, убивал одним взором. Потемневшие глаза по очереди уничтожали подчинённых.
— Оссори, я тебя спрашиваю, я давал приказ наступать?!
— Мы просто не хотели, чтобы ты марал шпагу. — Берни со вздохом выступил из скорбной шеренги драгун. Взглянув на Кэди, он отважился на улыбку. Ярость принца легко усмирить, потому что это всего лишь досада от того, что ему не дали самому завершить начатое... — Посмотри, какие впереди чудные болотца. Слизню там так нравится...
Кэдоган уставился ему в глаза, но Берни не опустил взгляд. Выждав паузу, Кэди не выдержал, нервно усмехнулся и за плечо подвёл побратима к трясине. Яноре пытался выбраться, весьма неуклюже, и, что удивительно, молча. Выходит, бедняге некого звать на помощь, он правда, в нарушение всех тексисов Полукруга, приехал без свиты и даже без слуги — и лишь по странной прихоти Хенрики?
— Он без свиты, без засады, — прочитал Кэди мысли Берни. У побратимов, у них часто оказывались одни мысли и слова на двоих.
Слизень в очередной раз плюхнулся в трясине. Неужели в Блицарде так мало болот, и дурень не знает, что чем больше барахтается, тем быстрее утонет?
— Не был ли это намёк от Хенрики? Несчастный случай в дороге...
— А-яй-яй, никак мыслишь об убийстве?
— Только предполагаю, — засмеялся Берни.
Кэди хлопнул его по плечу. Затем снял свой плащ и жестом подозвал остальных друзей. Стоимость их плащей показалась бы блицардским дворянчикам целым состоянием, но Кэдоган был выше дрожаний над тратами и для своей Хэнни не жалел ничего, даже шанса избавить себя от соперника…
— Глупыш, нельзя так. Хенрика же опечалится, ведь кузен Лари из слизня мигом станет образцовым «несчастненьким». — Кэди подмигнул Берни.
Связав полы их плащей, кинул конец ушедшему по грудь в болото слизню. Берни вместе с Энтони ухватились за «веревку» с противоположной стороны. Кэди держался за узел.
— Не дёргайся! Захлебнёшься. Вытащи руки, хватайся за плащ и держись. Не двигай ногами, убожество, откуда ты такой взялся, затянет же! Хенрика мне за тебя голову оторвёт. Хочешь стать «несчастненьким» посмертно? Нет? Тогда не ной и держись.
Медленно, с трудом, но трясина, наконец, чавкнула, отпуская жертву. С дерева со свистящим криком сорвалась какая-то крупная птица, пронёсшись над головами драгун, будто с проклятиями, сгинула в зарослях. Странно или нет, но без приказа Кэди Лари бы дали утонуть... Внутри, в сердце, что-то цокало, тренькало, звенело, но так ли ценна жизнь слизня?
— Смотри, Берни, как твой принц просчитался. — Кэдоган рванул в последний раз. Охнув, Лари развалился на мокром мхе. Измученный, в тине с головы до пят, он лежал лицом вниз, зачем-то сжимая руками клочья мха. Его было почти жаль, но без дозволения Кэди Берни бы не решился подать несчастному руки. — Я понятия не имел об этой дороге, а она близко от города, идеальна для прохода армии и вторжения. Нам повезло, что слизень сидел дома...
Запоздалый испуг вдруг забился в висках. После войны в Блицарде многое стало проще, понятнее, привычнее. В том числе смерть. Но сейчас, в эту минуту, могло свершиться убийство, а не честная борьба. Ему двадцать, так много и так мало, ведь он до сих пор не уяснил простых вещей... Берни оглянулся на побледневшего, сжавшего губы в нить Энтони. Тот замер, задумчиво глядя в гущу болота. Друг думал о том же.
Кэдоган уже поднял Лари на ноги, и, улыбаясь, стряхивал с его плеч шматки тины. Лари тяжело дышал, так и не проронив не слова. Только вглядывался в лица драгун. Пытался прочесть, что? До слуха Берни донёсся шёпот Кэдогана на блицард, адресованный Лауритсу:
— Больше не вставай у меня на дороге.
Пара глотков, и вино вдруг закончилось. Яноре тоже разочарованно отставил пустую бутылку, оглянулся на стол, но там оставались только огненные закуски всех мастей и початая Оссори бутылка. Одного призывного рыка хватило, чтобы слуга принёс сразу корзину бутылей с вином и ежевичницей. Круговое построение пыльных стеклянных боков радовало глаз.
Оссори откусил пряничному медведю третью лапу и заел отвоёванной у Яноре колбаской.
— Что за сласти? — кивнул тот на огрызок пряника.
— Подарок жены. Она вместе с Юлианой форн Непперг, то есть, Боон, сходила на новогоднюю ярмарку.
Лауритс оживлённо закивал и, не отрываясь от горлышка бутылки, указал рукой за окно. Сделав последние глотки, улыбнулся не видной из окон Сегне ярмарке как любимому детищу:
— Там очень много товаров из Восточной Петли! Как долго я вёл с купцами переговоры! Но оно того стоило, и у нас теперь есть не только пряности, но сахар, ткани, оружие. И главное — я уговорился с ними о лекарственных растениях и готовых лекарствах. Твою рану мазали одним из них. Видишь, как быстро помогает? Я узнал это ещё на войне и просто не мог так оставить.
Берни коснулся того места, где под одеждой была повязка. Рана действительно будто дремала, не ныла, не кровоточила. Он почти забыл о ней, осталась только слабость, но и она постепенно отступала.
— Альде очень понравилась Хильма, — зачем-то он вспомнил жену. Язык развязывался, что ж, пусть так, Лауритс уже сам не в меру болтлив. — Она рассказала, они с Юлианой спасли маленького мальчика. Мальчишка лизнул кованые перила главного моста через Ульк и конечно примёрз!
Лауритс всё так же зашипел смехом, хохот Берни его заглушил. Мальчиком и сам Берни попадал в такую ловушку, вместе с Кэди они примёрзли языками в их крепости на дереве. Долго же их искала матушка... Вдруг король оборвал смех, нахмурился.
— Ты сказал, ковка? На мосту? Что ещё за главный мост, Оссори? Какой мост эта мотовка обрядила в ковку, да простит ей Изорг бабскую глупость?!
— Альда? — Чуть не открыв рот, Берни покосился на чеканных линдвормов, немало за них опасаясь.
— Хенрика! — Лауритс с раздражением кинул огню остатки хлеба и швырнул почти опустевшее блюдо с колен на столик.
Дверь в комнату вдруг приоткрылась, и к ним, цокая когтями, зашла новая знакомая четы Оссори. Альда бы сейчас забралась в кресло с ногами, да и самому Берни было не по себе от этой зверо-птицы. Страусиха начала встревоженно озираться, как увидела разбушевавшегося от злости хозяина и поспешила к нему.
— Теперь понимаешь, что и мне здесь не сладко? — Лауритс погладил севшую ему в ноги питомицу по шее, будто жалуясь ей, не Берни. — В моей казне ветер гоняет песчаные дюны, при дворе меня уже прозвали «Ларс Бережливый», и всё потому, что я закрываю строительство ещё одной библиотеки, театра, сдираю с мостов ковку! — Страусиха крикнула, легонько клюнула Яноре в сапог. Тот рассеянно прошелся рукой по перьям у её шеи. — Эти перила — по меньшей мере пушка, а может и две! Эти золотые канделябры по всему дворцу — сытая зима для черни! Эти страусы, Оссори — мясо, яйца и пух! — Лауритс в гневе закрыл лицо руками, резко отнял, устало потёр переносицу. Страусиха на него пялилась, Оссори мог поклясться, обиженно. Король вздохнул, наклонился к птахе, зашептал ей что-то на клокочущем, неразборчивом языке. Страусиха выслушала извинения на мироканском, благосклонно клюнула хозяина в плечо, занялась перьями в крыле.
— А ещё я точно не был брату короля Лоутеана невестой, — вздохнул Яноре после того, как оставил подопечную. — Так что контрибуция за Девятнадцатилетнюю жаждет выплаты, а долг и проценты за годы отсрочки столь велики, что я предпочитаю не смотреть на них лишний раз. А спасибо я должен сказать сбежавшей королеве, дражайшей кузине, бедной-несчастной девочке. — Король снова засмеялся, на этот раз несколько обречённо.
— Я мог бы помочь с контрибуцией, — отозвался Оссори, — поговорить с Лоутеаном, но... В данный момент предмет наших с ним переговоров — моя голова.
— Ты приехал за помощью ко мне, а предлагаешь её сам. — Яноре взглянул на Берни и дружески кивнул. — Это ценно.
— Но, раз сейчас мы ничем не можем помочь друг другу, не забыть ли нам горести за приятной беседой? — Берни отправил в рот остатки пряника, допил последние глотки вина, протянул Лари бутылку ежевичницы. Бутыль тот перехватил с довольно таки хищной усмешкой. — Как там в Песках, Ларс, как вы предпочитали веселить попавших вам в плен врагов?
— Ооо, из меня получился на редкость искусный затейщик! — Лауритс оскалил тусклые зубы. — Ты знаешь, какой длины кишки, если разматывать их из живота ещё живого песочника?
— А ты знаешь, какие песни поют эскарлотцы, горя заживо?
Бутылки забренчали в предвкушении увлекательных рассказов. Страусиха давно спала у ног хозяина, пряча голову под крыло. Король не забыл «слизня», король простил его.
Глава 31
Блицард
Хильма
Юлиана форн Боон приложила палец к губам, после чего нажала на дверную ручку в форме волнистого крыла линдворма и толкнула створку плечом. Прямоугольник чёрной, в перекладинах из серебра двери не сдвинулся ни на нийю. От разочарования Альда Оссори закусила губу. Библиотека должна была стать её фавориткой в списке чудес Сегне, опережая и Башню с часами, и Комнату с механизмами.
— Так проходит слава земная , — закатила глаза Юлиана, длинными пальчиками ощупав у себя на поясе виноградную гроздь кошеля. Диковинка состояла из какой-то объёмистой, плотной, сужающейся книзу ткани, а на ту были нашиты виноградинки кристаллов. — У всемогущей статс-дамы нет ключей от Библиотеки, Альдхен, так что мы можем сесть здесь под дверьми и заплакать, а можем погулять по Обсидиановой галерее, где я опишу тебе это отныне запретное место.
Отрицая затею усесться и плакать, Альда хихикнула. Юлиана улыбнулась ей, взяла под руку и прогулочным шагом повела обратно на круговую галерею, в королевство чёрного обсидиана и белого мрамора, в свет, в чьих глубинах клубится тьма, и в тьму, окаймлённую светом. Вчера Альда вообразила мессира сенешаля духом Сегне. Но сегодня почувствовала, что это Сегне воплощал единение Айрона-Кэдогана Нейдреборна и Хенрики Яльте, линдворма и жертвенной девы, непроглядной ночи и робкого, неуверенного в своих правах утра. И в то же время Сегне самим своим существованием являл любовь победителя, очутившегося у ног побеждённой.
— Начнём с того, что всё, досель увиденное тобой, было делом рук исключительно принца Тимрийского, — в щебет Юлиана вкладывала учительские нотки, и эта уловка не позволяла упустить ни слова из сказанного. — В то время как библиотеку моя королева обустраивала лично!
И Альда с восторгом слушала о плафоне, разрисованном золотом созвездий, нишах с деревянными статуями выдающихся умов Полукруга и Восточной Петли, рукописных и печатных книгах, редких, украшенных столь богато, что они могли бы по праву занять место в сокровищнице и послужить разменной монетой.
— Мой муж бы пошутил, — отважилась Альдв на полушутку, когда Юлиана завершила рассказ описанием заседаний учёного кружка, возглавляемого королевой лично, — что эти книги можно преподнести как выкуп, если бы кто-то из круга госпожи Яльте оказался в плену.
Странно, но такая «безоблачная», звонкая, смешливая Юльхе, как сама она просила её называть, оборвала поступь и вытянула алые губы, сжимая их так плотно, что на округлых щеках пролегли впадинки. От смущения Альду бросило в жар, она выпустила руку почти подруги.
— Госпожа Яльте не пожертвовала бы своими книгами, — голос Юлианы зазвенел, но не серебряными колокольцами, а натянутой стрункой. Пушистые ресницы медленно опустились, гася зажегшийся в глазах блеск. — Не пожертвовала бы, даже если бы кону стояла жизнь её брата… двоюродного брата.
— П-простите, я не хотела, не знала, я... — Альда огляделась, но среди обсидиана и мрамора они были совсем одни, только внизу, в круглом зале, корпели за своими конторками писцы в плоских шапочках. — Может быть, здесь есть ещё что-то от Айрона-Кэдогана… К примеру, его личные покои, смежные с нашей комнатой… Рональд был бы так рад…
— Знаю! — Баронесса форн Боон хлопнула в узкие ладошки, вновь становясь той «безоблачной», звенящей Юльхе, которую хочется разглядывать, как по колдовству движущуюся картинку, и слушать, как весёлые птичьи трели. — В Сегне не счесть как много тайных переходов и скрытых комнаток — они были страстью вашего принца. Я проведу тебя в такое место, где он встанет перед нами как живой! Правда, мы пойдём не через ваши комнаты, там сейчас Ларс травит Рональда песочными кушаньями, и уж точно мальчики меряются саблями — чья кровавей. Мы пойдём через спальню моей королевы, только глаза прикрой — не то ослепнешь от белого!
И статс-дама с хихиканьем повлекла гостью к ступеням, они сливались с обсидиановым полом и поднимались в непроглядную темноту. Юлиана, конечно же, знала, что делает, и Альда доверилась, как доверилась часы назад, выбравшись из тиши своих комнат Сегне в город, охваченный предновогодней суматохой.
Они отправились в центр Хильмы пешком, без сопровождающих, что отозвалось бы скандалом в Григиаме, но почиталось обычным здесь. Утром Юльхе, как и весь двор, отстояла службу по усопшей сестре королевы Хенрики, но, кажется, ничуть не устала.
Прогулявшись по главной площади, где трясли на ветру бородами огромные, перевитые пунцовыми лентами козлы из соломы, Альда и Юлиана съели по горячей вафле и леденчику на палочке и избавили малыша от участи зимовать в обнимку с ковкой на мосту, после чего очутились на оледеневшем пространстве. Юлиана объяснила, что это каток, и без страха обула странные башмаки на изогнутых лезвиях, что раздавались прямо там — коньки. На прогулку она надела платье из шерстяного бархата и соболий полушубок, но ничто не стесняло её ловких, изящных движений. При виде катающихся, среди коих были и знатные дамы с кавалерами, и простолюдины с детьми, захватывало дух, и Альда согласилась встать на коньки. Ей стоило немалых усилий держаться на них, а уж ездить… Первая в жизни графини Оссори подруга взяла её за руки и покатила. Юлиана щебетала о новогодних праздниках в Хильме, расспрашивала Альду о её платье для бала, обрисовывала своё, и по тому, как часто звучало имя короля, в какой форме оно звучало, любой бы мог сделать вывод о королевском романе. Альда чувствовала, что неудержимо краснеет.
Ничего удивительного в том, что Юлиана форн Боон с лёгкостью заводила дружбу и с монаршими особами, и с чужестранками, не казавшими носа дальше фамильного особняка.
