Изуба склонился носом к ее шее, потянул, точно принюхиваясь к чему-то. И отстранился, брезгливо сморщившись.
- Что это? – недоуменно осведомился он.
- Тебе не понравились благовония, господин? – Накато заморгала. – Я их сама купила в лавке на базаре. Долго выбирала, взяла самые лучшие у торговца!
- Горская глупышка, - Изуба усмехнулся, покачал головой. – Откуда тебе знать, какими могут быть лучшие благовония! Ты разве разбираешься в этом?
- А разве это – грамота, чтобы разбираться? – Накато и впрямь растерялась – даже притворяться не пришлось. – Они пахнут приятно. Я выбрала те, которые пахли приятнее всего!
- Вот что, - хмыкнул чиновник. – Не покупай больше благовоний на базаре! Там нет по-настоящему хороших. Я заказываю их с юга, из самого Нухроба. Я знаю, у кого следует заказывать – не всякий продавец, что хвастает, будто его товар – лучший, действительно продает что-то стоящее. Я скажу Куруше – она подберет тебе благовония. И украшения, - прибавил он. – Ты эти бусы тоже на базаре купила?
- Да… а разве они не красивые? Смотри, какие разноцветные!
- Ох уж эти горцы, - Изуба покачал головой. – Куруша! – крикнул он. – Зайди сюда.
Интересно, та что, возле входа подслушивала? Он выдал мгновенно явившейся женщине распоряжения, и Накато покинула покои чиновника вместе с ней.
Н-да. Представить, чтобы старик Асита отказался от утех ради того, чтобы приодеть наложницу и выбрать ей какие-то правильные благовония, Накато не могла. Тот лишь ворчал, что девку ему приводят больно страшную, худую и несуразную. Но, помнится, и угостить ее даже маленьким кусочком своего ужина не считал нужным. Еще и по рукам как-то треснул, когда она от голода хотела стянуть немного.
Куруша повела ее прямиком в подземелья – там хранились запасы. Первым делом завела в помещение, в котором на бесчисленных полках выстроились флаконы с благовониями.
Здесь были флаконы фигурные, из крашеной желтой глины – совсем, как чашка Мунаш, которую она разбила когда-то. И из какого-то гладкого материала, похожего на разноцветные бусины.
- Ну, сейчас я подберу тебе благовония, - проворчала Куруша. – Ну-ка, - она потянула носом, чуть не ткнувшись им в шею Накато. – Да что ты дергаешься, - фыркнула она. – Тоже еще, пугливая какая! И правда – дешевка, - скривилась презрительно. – Только такие и могла выбрать необразованная горская девица! Ну-ка, - она принялась перебирать ловко флаконы на полках. – Вот, эти тебе подойдут, - она вытянула небольшую склянку. – И вот это, и это – они тоже сладкие – я смотрю, тебе сладкие запахи нравятся. Только не выливай на себя все сразу – выбери что-то одно, и подушись! А следующим – после того, как помоешься. Хозяин любит, чтобы его наложницы душились каждый раз чем-то разным…
Она вручила Накато с полдесятка флаконов. Оглядела ее, покачала головой. И что ей все не так? Все-таки ревность и зависть, что новой флейтистке дарят и одежду, и благовония, и хозяин к себе зовет.
Куруша покопалась в большой шкатулке, выбрала несколько гребней. Из сундука выудила несколько браслетов, украшения на шею. Оглядела с сомнением Накато. Отыскала шкатулку и принялась складывать туда украшения, что отбирала для нее. Туда же отправились и благовония.
- Тебе бы еще и уши проколоть, - посетовала она. – Уши-то не проколоты! Как серьги носить думаешь?
Серьги! Накато с трудом сдержала смех. Кто ж надевает серьги на рабыню? А Амади не озаботился тем, чтобы прокалывать ей уши.
- Совсем у тебя семья нищая, видать, - скривилась Куруша. – Неудивительно, что жених от тебя отказался! Из достоинств-то у невесты только сила, чтоб воду да мешки с зерном таскать. Великое достояние, - она осуждающе покачала головой.
- У нас в горах это ценилось высоко, - заметила Накато.
- Ох ты, а обидчивая какая! – зафыркала Куруша. – Обидчивости в тебе на целую дочку какого-нибудь именитого торговца или землевладельца! Не по чину гордости-то столько иметь, - прошипела она, приблизившись вплотную. – Ты здесь не у себя в горах! Да и в горах тебя за такое знатно бы поучили! Ступай давай, чего застыла? – прикрикнула она. – Или ждешь, чтоб тебя еще чем одарили? Так уж довольно!
- Слушаюсь, - выдавила Накато.
Развернулась и пошла. В этом доме у нее есть враг. И враг могущественный – к Куруше прислушивается сам хозяин. На ней держится все в доме.
А может, подружиться с ней? Ведь Изуба тогда приказывал Куруше – подружиться с ней, Накато. Втереться в доверие. Так ей тоже нужно втереться в доверие к домоправительнице!
Девушка сдавленно хихикнула и кинула взгляд по сторонам – не видит ли кто, как новая флейтистка тащит из хранилища шкатулку и хихикает на ходу. Не иначе – стащила что-то. Благо, никого не видать. Смешно все-таки: станут они с Курушей друг к дружке втираться в доверие наперебой. И пытаться сдружиться. Ох, и картина будет!
*** ***
Очутившись у себя, поставила шкатулку на покрывало заправленной постели. Уселась рядом, откинула крышку и вывалила все. Принялась перебирать.
Благовония отложила в сторону. С этим потом – после мытья. А то надушится поверх уже намазанных благовоний, и получится запах, от которого голова кругом. Может, она и неграмотна – но нюх у нее имеется.
Браслеты из начищенного серебра и блестящего желтого металла. Интересно. На медь не похоже. Тоже серебро – только желтое? А серебро бывает желтым?
А вот украшение на шею. Соединенные между собою выточенные из самоцветного камня пластины. Напоминают пояс из малахита, что был у нее, когда она изображала горную владычицу. Только камни голубые, а не зеленые. Голубые, как осеннее небо в ясный безоблачный день.
Накато приложила широкое ожерелье к шее, подошла к зеркалу. Красиво. Она стала прямо, как какая-нибудь городская богатейка. Интересно, ей и уши проколют? Кажется, здесь, в городе, уши без дыр считаются чем-то постыдным. До сих пор она не обращала на это внимания. Но ведь и правда – даже у самых последних служанок, выполняющих тяжелую и грязную работу, в ушах болтались серьги. Пусть простые, медные – но без них не ходила ни одна женщина.
А ей быть наложницей чиновника при самом правителе. У нее непременно должны быть серьги! Большие, как она видела у богатых женщин в красивой, расшитой разноцветной одежде.
А у нее тоже есть теперь такая красивая дорогая одежда! Вон, по приказу Куруши целый сундук в комнату притащили. Внутри – сложенные туники и платки из чудеснейшей ткани. Она никогда не видела столько нарядов разом. Сгустившаяся в душе, подобно грозовым тучам, тревога, понемногу расходилась.
Да, она осталась без защиты Амади. Но много ли проку было от его защиты, если подумать? Без него ей ничто и не угрожало!
Причина всех напастей – замыслы колдуна. Если бы не его планы добраться до сокровищницы правителя, на Накато не пало бы подозрение. Да, Куруша и дальше злобилась бы. Но у нее не было бы причин называть Накато ведьмой. И за ней никто не стал бы следить. Она училась бы у преподавателя правильно играть на флейте и порой приходила бы к хозяину – погреть ему ложе. В доме жили десятка два наложниц – так что Изуба не звал бы ее слишком часто.
Покровительство колдуна защищало Накато И оно же создавало угрозу. И лишние хлопоты.
Интересно, если бы не защита дома Изубы – сколько еще Амади продолжал бы использовать ее, Накато, вслепую? Ей приходилось бы втираться в доверие, выслеживать, высматривать, возможно – что-то искать в доме и передавать ему.
Зато теперь Амади нет. Он не сумеет дотянуться до нее. Накато коснулась знака на руке. Сумеет ли колдун воспользоваться печатью, чтобы напомнить о себе нерадивой помощнице? Но ей пока что не нужно ничего делать. Ее дело – усыпить подозрения. И в ближайшие декады ничего предпринимать не следует. Она может просто носить красивую одежду и украшения, расчесывать и заплетать волосы, душиться благовониями и есть вкусную еду. И играть на флейте.
Это намного больше, чем можно было бы представить в самых смелых мечтах.
Глава 22. Иму
Бледное лицо, напрочь лишенное растительности. Лысый череп. Серовато-коричневатая кожа, запавшие глубоко темные глаза. Пронзительный взгляд.
Он глядел прямо на Накато – пристально, не отрываясь. Глядел спокойно, равнодушно – и от этого почему-то делалось жутковато. Тем более, уж такого-то гостя девушка точно не ждала! Кругом клубился туман – только они двое стояли друг напротив друга на каком-то каменистом островке посреди бесцветного марева.
- Ну, что молчишь? – проговорил наконец он. – Неужто не признала? Коротка же у тебя память.
- Мастер Иму? – выдавила Накато. – Откуда ты здесь?
- А ты сама как считаешь? – протянул колдун.
- Ты же умер! – слова вырвались до того, как она успела подумать.
- Правильнее будет сказать – ты меня убила, - мягко поправил он. – Одним ударом! – покачал головой. – Пробила котелком череп. Я и понять ничего не успел. Очнулся уже здесь, в потустороннем мире.
- Мы разве в потустороннем мире?
- А где же, по-твоему? Сны граничат с потусторонним – они и есть область потустороннего отчасти. Сны, как и зеркальные отражения – дверь в потусторонний мир. Тебе этого Амади не говорил?
- Погоди! Это и правда сон, - Накато сощурилась, склонила голову набок. – В таком случае, ты сильно рискуешь, появляясь передо мною, мастер Иму, - она усмехнулась. – На доме обо Изубы находится сильная защита от таких, как ты. Тебя поймают духи-стражи!
- Какая наивная девочка! – Иму расхохотался. – Стражи, что охраняют дом Изубы, хватают живых, что пытаются пробраться сюда через потусторонний край. А я – давно мертв! Я – дух бесплотный. Так что им до меня нет дела. Я могу приходить сюда, когда захочу и показываться, кому посчитаю нужным. Амади, кажется, сейчас не в силах к нам присоединиться, - он снова издевательски рассмеялся.
- Так ты явился нарочно, чтобы показаться мне?
- А ты как думала? Скажи, девочка, - вкрадчиво проговорил он. – Зачем ты меня убила?
- Ты… ты ведь душил мастера Амади! – Накато с трудом подобрала слова – так ее поразил вопрос Иму. – Это ведь он меня разбудил!
- Ты хочешь сказать – это он приказал проломить мне голову?
- Он не мог ничего приказать – ты ведь душил его, - повторила девушка. – Он лишь разбудил меня. С помощью печати. Я проснулась, не знала, что нужно сделать. Я хотела лишь остановить тебя, - прибавила она беспомощно.
- Тебе это удалось, - Иму кивнул. – ты остановила.
- Я не хотела убивать, - она заморгала в растерянности, понимая, что он ей не верит.
- Э, нет, - протянул он. – Это чиновника своего ты можешь обмануть хлопаньем ресничек и этим жалобным голосочком, - Иму зло рассмеялся. – Я-то знаю, что ты такое, и на что способна! – лицо его исказилось бешенством. – Ты меня убила, девка непотребная! Ты отобрала мою жизнь! – зарычал он.
И вдруг протянул руки, вцепился ей в горло. Накато дернулась назад – тщетно. Тощие скрюченные пальцы держали крепко.
Лицо Иму, искаженное и посиневшее, оказалось неожиданно совсем рядом. Он уставился ей прямо в глаза. Девушка хватала ртом воздух – и не могла вдохнуть. Мертвый колдун держал крепко.
Сердце сжал ужас. Чего ему нужно?! Он решил отомстить, убить ее за то, что она лишила его жизни? В глазах потемнело. Вдохнуть хотя бы немного!
Накато вцепилась в неестественно тощие руки, душившие ее. Да помилуют ее всемогущие боги, откуда столько силы у бесплотного духа?! Даже ее силы, обретенной после снадобий Амади, не хватало, чтобы хоть немного ослабить хватку. Отчаявшись, девушка ударила по локтям, надеясь выбить их – тогда Иму ее и отпустит. Не тут-то было! Руки не шелохнулись – будто на них легкий ветерок подул. Иму издевательски рассмеялся.
Проснулась Накато в полной темноте. Подскочив, села на постели, задыхаясь и держась за горло. Шея болела – точно ее и впрямь кто-то душил.
Она закашлялась. Поднялась на трясущиеся ноги, кое-как сдвинула в сторону оконную перегородку. Снаружи пахнуло прохладой.
Голова кружилась. Как бы не выпасть наружу! Она отодвинулась назад, вернулась на постель. Плюхнулась на матрас, но укладываться не стала. При воспоминании о сне ее трясло. Перед глазами до сих пор мелькали разноцветные точки. Мысль, что она заснет и снова встретится во сне с Иму, приводила в ужас.
А может, это просто кошмар? Не всегда ведь сон что-то значит. Иногда он значит лишь то, что тебя гложет какая-то тревога.
А причины для тревоги у нее были: с Амади стряслось что-то скверное, ее саму подозревают в пособничестве колдуну, нарушившему покой дома Изубы. Возможно, ее до сих пор мучила вина за то, что слишком сильно ударила тогда Иму – и тот умер. Нелепо, глупо. Амади горевал о его смерти – хоть и ничего не говорил Накато.
В конце концов, когда она видела во сне духов!
Мысли эти слабо успокаивали. Девушка и хотела бы лечь, но не могла себя заставить. И шея болела. Не выдержав, она поднялась, зажгла светильник. Подошла к зеркалу.
На шее явственно отпечатались следы пальцев. Черные, багровые – уж это-то точно не сон! Накато пришла в ужас. Что она скажет хозяину?! Что сон дурной приснился? Пятна-то вот они, наяву. Девушка прижала ладони к щекам.
А может, удастся скрыть предательские пятна? Надеть одно из ожерелий, полученных накануне. Нет, все равно видно будет.
А может, пожаловаться, что ее зловредные духи донимают? Не обязательно ведь говорить, что это – дух некогда убитого ею по неосторожности колдуна.
Колдуны, живущие в доме Изубы и защищающие его, отвадят от нее напасть. А если Иму расскажет им, кто он и кто она? И если расскажет им об Амади?! Накато схватилась за голову. Да помилуют ее боги! Что же ей делать?! Она уж было обрадовалась – мол, поживет немного в свое удовольствие. Без заданий Амади, без хлопот и тревог. Будет просто выполнять приказы хозяина и жить в красивом доме.
Откуда Иму взялся?! Почему именно теперь? И предвидел ли такое Амади? Хотя – если бы предвидел, наверное, предупредил бы ее.
Она так и не сомкнула глаз до рассвета. Хотя ночник погасила быстро – сразу, как услышала обостренным слухом тихий шорох. Она была твердо уверена – это кто-то заметил, что у нее горит свет. Еще бы не заметить – стены полупрозрачные! Промасленная бумага не позволяет видеть, что происходит в соседнем помещении, но отлично пропускает свет!
Пришлось сидеть тихо-тихо, будто снова заснула. Укладываться не решилась – боялась задремать и снова встретиться с Иму.
Поутру начался урок у учителя музыки. После этого пришлось идти к Изубе – тот позвал ее почти сразу. Накато с трудом сдерживала зевоту. Благо, чиновник не стал требовать с нее музыки. Отпуская, посетовал – мол, он-то думал, горские девушки должны быть погорячее. А черная флейтистка оказалась даже более снулой, чем девицы с земель к югу от Нухроба. Ни огня в ней, ни страсти. Одна покорность – да проку-то с того?!
*** ***
Иму. Снова Иму.
Которую ночь подряд? Еще не декаду, но точно больше половины.
Он являлся всякий раз, как она засыпала. Неважно – ночью или ей удавалось прилечь днем. Приходил, насмехался и угрожал. А когда ему надоедало – принимался душить. И она просыпалась, перепуганная и задыхающаяся.
