1
Голод вульгарен. Изысканно лишь предвкушение.
Он никогда не отправлялся голодным на охоту. Нельзя ее портить спешкой и нетерпением. Разве можно сполна насладиться ожиданием, если у тебя внутренности подводит от голода?
Некоторые умники уверяют, что нет ничего прекраснее вкуса свежего мяса после долгого ожидания пищи. Врут. Он-то знает, что они – самые обыкновенные лентяи, которые отправляются на охоту, лишь когда пустое брюхо выгонит их из убежища. Как можно охотиться, если силы иссякают, а чувство осторожности притупляет голод, безжалостно грызущий изнутри?
Все его знакомые, что сидели в своих норах до того, как голод становился нестерпимым, давно мертвы. Одни теряли осторожность и сами становились добычей. Другие и вовсе гибли оттого, что делались слабее добычи. Добычи, самой природой созданной в разы слабее, медлительнее и глупее расы охотников, которым она предназначена в еду.
Он выбрался наружу. Обоняние защекотал запах палой листвы. Кожи коснулась легкая межсезонная прохлада. Он потянулся всем телом, ощущая, как пробегает вдоль мышц приятная волна напряжения. Хорошо.
Неспешно направился вдоль знакомых мест, зорко оглядываясь по сторонам. Сухие листья на ветках шуршали, когда он задевал их. Он выбирал место, чтобы затаиться и ждать. Ждать, когда беспечная, глупая, жирная, вкусная дичь сама придет к нему.
Место выбрал удачно. В стороне от суеты, и в то же время дичь проходила здесь достаточно часто. Он даже мог выбрать, что ему больше понравится. Заметить его самого среди ветвей при этом было невозможно, даже если знать, куда смотреть. Прямо под его укрытием протянулась утоптанная тропа.
Вот прошли две самки, заросшие зимними шкурами. Толстые, рыхлые, одышливые – он из своего укрытия отлично слышал неровные удары их сердец и тяжелое, нездоровое дыхание. Слишком старые особи, мясо наверняка жесткое, с мерзким привкусом несвежего сала. Такое разве что с голодухи есть и станешь. Вот небольшое стадо из пятерых или шестерых самцов. Слишком уж их много. С таким количеством можно и не справиться. Вырвется один, приведет еще стадо. Помешают спокойно есть. Да и дым от них, наверняка пропахли насквозь отравой. Есть среди этих неразумных животных и вовсе странные, любящие поглощать ядовитые вещества. Может, они так пытаются защититься от паразитов? Вдвойне глупо. Они травят себя, снижая природную защиту, и тем лишь способствуют размножению паразитов внутри своих тел. Он-то знает, сам пару раз едва не подцепил болезнь из зараженной мелкими червями добычи.
Вот бредет, шатаясь, отощавшая, совсем ослабевшая особь с отвратительной облезлой шкурой. Явно больна. Того гляди издохнет. Даже если бы он позарился на столь незавидную дичь, чудовищная вонь насквозь пропитавшего тело животного едкого токсичного вещества заставила бы его передумать. Поразительно, что оно до сих пор живо.
Но вот стихли шаркающие шаги умирающего создания, а из-за деревьев показалась блестящая розовая шкурка и обтянутые белой гладкой кожицей нижние конечности детеныша. Судя по окраске – наверняка самочка. Ему нравились самочки – у них мясо мягкое и нежное. За спиной у неразумной зверушки находился громадный горб – он по опыту уже знал, что в горбу детеныши запасают ядовитые вещества. Удивительный вид животных, напрочь лишенных инстинктов – они едят совершенно несъедобные предметы, не подозревая, что это вредит им. Впрочем, что нравилось ему в детенышах этих животных – те не ели запасенного в горбу. Видимо, инстинкты у них были сильнее, чем у взрослых особей.
Он замер в сладостном предвкушении. Розовая шкурка аппетитно шуршала при каждом шаге детеныша – он слышал это даже с достаточно большого расстояния. Небольшое сердечко выбивало ровный, чуть учащенный от быстрого передвижения ритм.
По телу пробежала привычная волна адреналина – а вдруг почует? У детенышей этого вида часто проявляются инстинкты. Не обоняние, не слух – ибо ни почуять его запах, ни услышать его невозможно – это он знал твердо. Именно инстинкт – тот, из-за которого животные, передвигавшиеся на четырех конечностях, удирали до того, как он успевал к ним подобраться.
Остановилась. Неужели почуяла? Он застыл, боясь дышать. Вдоль мышечной хорды разлился холодок.
Однако самочка не повернула назад и не побежала. Она верхними конечностями сорвала листья и веточки с дерева и, сняв горб, принялась засовывать их туда. Не сбежит. Он длинно выдохнул с облегчением, сдерживая себя, чтобы не выдать свое укрытие свистом воздуха. Как знать – может, у этой самочки очень чуткий слух.
Она набила ветками, корой и листьями и без того набитый горб.
Лучше съешь, глупая, - хотел бы сказать он. – Тебе уже не пригодятся твои запасы. А если ты съешь свежую веточку, твое мясо приобретет приятный привкус.
Он бы даже позволил детенышу прожить чуть дольше, чтобы переварить ветку.
Эх, жаль. Какая бессмысленная запасливость! Самочка приладила горб на место и зашагала дальше. Прямо к тому месту, где он прятался. Он напрягся, изготовившись к броску.
Ну же, ближе, давай. Он уже ясно мог разглядеть ее голую, лишенную шерсти мордочку. Кожица отливала розовым. Сочная, аппетитная зверушка.
Медленный, расширяющий легкие вдох. Пауза. Сладкое предвкушение. И бросок – мощный и точный. Она не успела даже испугаться.
Его когтистые конечности точно пробили грудину жертвы. Он рухнул на дичь всем весом, опрокидывая ее навзничь. Алая, горячая кровь потекла по розовой шкурке, пропитывая ее насквозь. От аромата он перестал замечать запахи вокруг. Не удержавшись от соблазна, вонзил клыки в бесшерстную мордочку, прямо в округлые выпуклости по бокам. До чего же нежное, сладкое мясо! Изумительно.
Нет, он не успел проголодаться, пока ждал ее, но не мог отказать себе в удовольствии погрызть прямо сейчас самые лакомые кусочки. Да и зачем себе отказывать – свеженькое, еще теплое мясо такое вкусное. Он оттащил добычу с дорожки в кусты – мало ли, еще кто-нибудь пройдет. Придется отвлекаться.
Прогрыз тоненькую шейку и подставил пасть под брызнувшую струю густой, солоноватой крови. Легкий привкус железа. Жаль, маловато.
Хищник слизал последние капельки. Сквозь прогрызенные на мордочке дыры виднелись мелкие, тупые, смехотворные клыки в два ряда. Он разжал их щупальцем и захватил короткий мышечный отросток – судя по всему, язык. Примерившись, дернул, выдирая с корнем. И почему самые лакомые кусочки всегда такие маленькие? С наслаждением погрузил зубы в мягкую мышцу. Сочная!
Ну все, побаловался и хватит. Пора нести добычу домой. Только сначала надо убрать все лишнее.
Он всегда потрошил дичь на месте. Шкуру – долой! Совершенно несъедобна. Это, наверное, из-за того, что они питаются чем попало. Как только не вымерли. Хорошо хоть, шкура снимается без особого труда. Словно и не прилегает к телу, а оно только завернуто в нее. В несколько слоев. Горб тоже ему без надобности. Там – ничего съедобного. Без горба и шкуры она тут же сделалась вдвое меньше, чем была. Тоненькая белая шкурка на ходовых конечностях снималась чуть хуже, но он избавился и от нее. И от копыт, которые эти звери отращивают к похолоданию.
Вот так, а то, что осталось – поделить на аккуратные кусочки и с собой. Это ему не на один день. Сначала съест мясо, потом – изгрызет хрящики. Затем – высосет костный мозг до последней капельки. И даже обломков от костей он не оставит – если обработать их слюной и подождать несколько дней, они размякнут и их станет возможно съесть. Очень полезно – в них много питательности. От них и сил прибавляется, и паразиты не цепляются.
Подосадовал на разлившуюся по земле кровь. Как незапасливо! Ну, что ж поделать. Нести целиком неудобно, а в нору она полностью и вовсе не поместится. Прихватил поудобнее кусочки в разные конечности и двинулся к дому.
Дом, его дом!
Служивший ему укрытием несколько десятков лет. Поверхность почвы расковыряли, вход в подземное укрытие обнажили. Внутри лазили двуногие. Рядом с развороченным входом рычали и изрыгали яд лязгающие махины.
От представшей картины щупальца с добычей разжались сами собой, и куски свежей дичи посыпались с высоты прямо на головы копошившимся у входа в его жилище безмозглым животным.
У него все три сердца кровью облились при виде того, как оживились звери-мародеры. Они возбужденно загомонили, некоторые принялись хватать куски. Он отвернулся. Не было сил смотреть, как его добычу станут есть те, кому она не предназначалась.
Однако они не стали есть. Приехала вонючая гремящая повозка, из нее вылезли сородичи разрушителей его жилища, запихали свежее мясо в большие тонкие черные шуршащие листья, и увезли куда-то. Что за глупая живность! Они не едят свежего, предпочитая тухлятину. Не говоря уж о том, что его лишили добычи.
А что эти твари забыли в его доме?! Его захлестнула волна бессильного гнева. Он ничем не мог помешать им. Поодиночке они бессильны, но столь крупное стадо представляет угрозу даже для него. Если он попытается спуститься – подвергнет себя опасности. Напротив, ему лучше уйти как можно дальше отсюда. Вон как они принялись бродить вокруг дерева, на котором он затаился.
Его уютное жилище, которое он так тщательно обустраивал, разворотили. Изнутри слышался неясный шум, и несло запах ядов. Они не просто сломали, они отравили его дом! Он глядел сверху, с высоких ветвей, не в силах оторваться.
Прикатили еще вонючие телеги, привезшие новых животных. Те гомонили, задирали головы, глядя вверх, туда, где он затаился. Они что, ждут, что им на головы свалится еще мясо? Сзади, оттуда, откуда он пришел, слышались крики и шум. Похоже, нашли место, где он поймал добычу.
Хищник заставил себя встряхнуться. Здесь больше делать нечего. Ему нужно новое убежище. По деревьям перебрался на другую сторону рощи. К этому времени успело стемнеть. В сумерках засветились странные неподвижные, закрепленные на длинных воткнутых в землю палках, розоватые и зеленоватые шарики. Они расцветили все необозримое скопление нор дичи длинными светящимися рядами.
Шум и крики приближались к дереву, где он остановился. Среди гомона его чуткий слух различил резкие вскрики четвероногих зверей, что порой бегали следом за двуногими. Четвероногие способны чуять его издали – вспомнил он. И могли выдать его двуногим, не обладающим столь чутким нюхом. Нет, он не станет вступать в драку с целым стадом зверья. Он не столь глуп и самонадеян.
Неподалеку остановилась одна из вонючих телег, на которых ездили двуногие. Он бесшумной тенью соскользнул с дерева, метнулся меж металлических палок, натыканных вокруг рощи, и прилепился к днищу телеги. Та фыркнула, взрыкнула и покатила.
2
За перегородкой он явственно ощущал аромат молодого мяса. Там, внутри берлоги, находился детеныш. Мягкий, сочный и вкусный. И он знал, как выманить глупую дичь.
Двуногие были странными существами. Они общались при помощи сигналов. Например, чтобы войти в берлогу, они нажимали на странную выпуклость в стене, которая издавала внутри берлоги трели. Такая выпуклость находилась возле каждой берлоги, и двуногие часто пользовались ими.
Щупальце надавило выпуклость, тут же его тонкий слух уловил, как разлились в берлоге звуки. Почти сразу за перегородкой началась возня. Тоненький голосок о ту сторону запищал что-то, невыносимо аппетитное. Он проглотил слюну и снова надавил на выпуклость.
Чем глупое создание там занимается? Двигает какой-то тяжелый предмет. Прерывисто дышит. Пыхтит, словно карабкается куда-то. Оно пытается вылезти за перегородку, забыв, как она открывается? Поистине глупые существа. Создают препятствия, которые сами же не в состоянии преодолеть.
Он снова надавил нетерпеливо, не отпуская, слушая, как перекатывается внутри требовательный звук. Словно звук был так же голоден, как и он.
Наконец он услышал шорох и стук отодвигаемых приспособлений, которые, как он успел узнать, снимают преграды, мешающие прорваться за перегородку. Он замер в сладком предвкушении.
Дверной звонок начал звонить почти сразу, как ушли родители. Мама с папой давно объяснили маленькой Ире, что открывать дверь незнакомым нельзя. Какое-то время она пыталась не обращать внимания. Звонивший оказался настойчив. Может, что-то произошло?
- Кто там? – девочка прислушалась. За дверью царила тишина. – Кто там? – повторила она. Молчание.
Наверное, опять хулиганы хулиганят, решила Ира. И тут звонок зазвонил вновь. Девочка попыталась достать до дверного глазка, однако рост не позволял ей этого. Пришлось идти на кухню за табуреткой. Настырный трезвон не прекращался.
Ира взгромоздилась на табуретку и припала к глазку. Она ожидала увидеть ухмыляющиеся рожи хулиганов, или темноту в глазке – они могли и закрыть его пальцем. Но увидела лишь пустую площадку. Может, звонок испортился?
Девочка решилась-таки открыть дверь, чтобы посмотреть, что творится снаружи. Замок, английский замок, защелка, цепочка. Повернуть ручку. Сердце отчего-то болезненно сжалось – словно в предчувствии.
На площадке было пусто. Ира подняла взгляд на звонок и обомлела. Ничего подобного видеть ей прежде не доводилось.
Всего доля секунды, в которую она запомнила все – мягкое, гибкое, и в то же время сильное, упругое тело, напоминающее осьминога, как она видела его по телевизору. Глаза-щелки, словно затянутые сеткой. Мощные присоски и когти на жутких щупальцах. И несколько рядов острых клыков в пасти…
Всего доля секунды – а потом жуткое нечто, которому даже названия не было, рухнуло на нее сверху.
Почти десять суток ему пришлось отлеживаться на ветках старого дерева в куцей рощице среди скоплений нор. Путешествие под днищем телеги оставило ожоги на его коже. Те болели, не хотели заживать.
По-хорошему, ему следовало соблюдать покой еще столько же, но голод стал невыносим. Дни напролет под его деревом бегала, галдела беззаботная дичь, а он не мог дотянуться до нее. Глядел сверху, облизывался, но был бессилен.
Начал с того, что перебрался внутрь скопления нор в темный отрезок времени, когда двуногие спали и не могли его видеть. Удача улыбнулась ему – на верхнем уровне скопления нашлось место, где никого не было, и куда никто не приходил. Можно было использовать это место как временное лежбище.
Он открыл любопытную закономерность: передвигаться по скоплению нор лучше было в темноте, когда двуногие спали; а вот для охоты больше подошло светлое время, когда большинство из них вылезали из берлог и уходили. Он выследил берлогу, в которой жили две взрослые особи и один детеныш. Взрослые иногда оставляли детеныша одного в берлоге. И это оказалось очень удачно…
Вернее, могло бы оказаться, если бы он настолько не ослабел. Визг дичи едва не оглушил его. А ведь он всегда убивал с первого удара! Открытие обескуражило настолько, что и вторая попытка добить ее, и третья бесславно провалились. Ему даже не удалось заставить маленькую самочку замолчать.
Голод вульгарен. Изысканно лишь предвкушение.
Он никогда не отправлялся голодным на охоту. Нельзя ее портить спешкой и нетерпением. Разве можно сполна насладиться ожиданием, если у тебя внутренности подводит от голода?
Некоторые умники уверяют, что нет ничего прекраснее вкуса свежего мяса после долгого ожидания пищи. Врут. Он-то знает, что они – самые обыкновенные лентяи, которые отправляются на охоту, лишь когда пустое брюхо выгонит их из убежища. Как можно охотиться, если силы иссякают, а чувство осторожности притупляет голод, безжалостно грызущий изнутри?
Все его знакомые, что сидели в своих норах до того, как голод становился нестерпимым, давно мертвы. Одни теряли осторожность и сами становились добычей. Другие и вовсе гибли оттого, что делались слабее добычи. Добычи, самой природой созданной в разы слабее, медлительнее и глупее расы охотников, которым она предназначена в еду.
Он выбрался наружу. Обоняние защекотал запах палой листвы. Кожи коснулась легкая межсезонная прохлада. Он потянулся всем телом, ощущая, как пробегает вдоль мышц приятная волна напряжения. Хорошо.
Неспешно направился вдоль знакомых мест, зорко оглядываясь по сторонам. Сухие листья на ветках шуршали, когда он задевал их. Он выбирал место, чтобы затаиться и ждать. Ждать, когда беспечная, глупая, жирная, вкусная дичь сама придет к нему.
Место выбрал удачно. В стороне от суеты, и в то же время дичь проходила здесь достаточно часто. Он даже мог выбрать, что ему больше понравится. Заметить его самого среди ветвей при этом было невозможно, даже если знать, куда смотреть. Прямо под его укрытием протянулась утоптанная тропа.
Вот прошли две самки, заросшие зимними шкурами. Толстые, рыхлые, одышливые – он из своего укрытия отлично слышал неровные удары их сердец и тяжелое, нездоровое дыхание. Слишком старые особи, мясо наверняка жесткое, с мерзким привкусом несвежего сала. Такое разве что с голодухи есть и станешь. Вот небольшое стадо из пятерых или шестерых самцов. Слишком уж их много. С таким количеством можно и не справиться. Вырвется один, приведет еще стадо. Помешают спокойно есть. Да и дым от них, наверняка пропахли насквозь отравой. Есть среди этих неразумных животных и вовсе странные, любящие поглощать ядовитые вещества. Может, они так пытаются защититься от паразитов? Вдвойне глупо. Они травят себя, снижая природную защиту, и тем лишь способствуют размножению паразитов внутри своих тел. Он-то знает, сам пару раз едва не подцепил болезнь из зараженной мелкими червями добычи.
Вот бредет, шатаясь, отощавшая, совсем ослабевшая особь с отвратительной облезлой шкурой. Явно больна. Того гляди издохнет. Даже если бы он позарился на столь незавидную дичь, чудовищная вонь насквозь пропитавшего тело животного едкого токсичного вещества заставила бы его передумать. Поразительно, что оно до сих пор живо.
Но вот стихли шаркающие шаги умирающего создания, а из-за деревьев показалась блестящая розовая шкурка и обтянутые белой гладкой кожицей нижние конечности детеныша. Судя по окраске – наверняка самочка. Ему нравились самочки – у них мясо мягкое и нежное. За спиной у неразумной зверушки находился громадный горб – он по опыту уже знал, что в горбу детеныши запасают ядовитые вещества. Удивительный вид животных, напрочь лишенных инстинктов – они едят совершенно несъедобные предметы, не подозревая, что это вредит им. Впрочем, что нравилось ему в детенышах этих животных – те не ели запасенного в горбу. Видимо, инстинкты у них были сильнее, чем у взрослых особей.
Он замер в сладостном предвкушении. Розовая шкурка аппетитно шуршала при каждом шаге детеныша – он слышал это даже с достаточно большого расстояния. Небольшое сердечко выбивало ровный, чуть учащенный от быстрого передвижения ритм.
По телу пробежала привычная волна адреналина – а вдруг почует? У детенышей этого вида часто проявляются инстинкты. Не обоняние, не слух – ибо ни почуять его запах, ни услышать его невозможно – это он знал твердо. Именно инстинкт – тот, из-за которого животные, передвигавшиеся на четырех конечностях, удирали до того, как он успевал к ним подобраться.
Остановилась. Неужели почуяла? Он застыл, боясь дышать. Вдоль мышечной хорды разлился холодок.
Однако самочка не повернула назад и не побежала. Она верхними конечностями сорвала листья и веточки с дерева и, сняв горб, принялась засовывать их туда. Не сбежит. Он длинно выдохнул с облегчением, сдерживая себя, чтобы не выдать свое укрытие свистом воздуха. Как знать – может, у этой самочки очень чуткий слух.
Она набила ветками, корой и листьями и без того набитый горб.
Лучше съешь, глупая, - хотел бы сказать он. – Тебе уже не пригодятся твои запасы. А если ты съешь свежую веточку, твое мясо приобретет приятный привкус.
Он бы даже позволил детенышу прожить чуть дольше, чтобы переварить ветку.
Эх, жаль. Какая бессмысленная запасливость! Самочка приладила горб на место и зашагала дальше. Прямо к тому месту, где он прятался. Он напрягся, изготовившись к броску.
Ну же, ближе, давай. Он уже ясно мог разглядеть ее голую, лишенную шерсти мордочку. Кожица отливала розовым. Сочная, аппетитная зверушка.
Медленный, расширяющий легкие вдох. Пауза. Сладкое предвкушение. И бросок – мощный и точный. Она не успела даже испугаться.
Его когтистые конечности точно пробили грудину жертвы. Он рухнул на дичь всем весом, опрокидывая ее навзничь. Алая, горячая кровь потекла по розовой шкурке, пропитывая ее насквозь. От аромата он перестал замечать запахи вокруг. Не удержавшись от соблазна, вонзил клыки в бесшерстную мордочку, прямо в округлые выпуклости по бокам. До чего же нежное, сладкое мясо! Изумительно.
Нет, он не успел проголодаться, пока ждал ее, но не мог отказать себе в удовольствии погрызть прямо сейчас самые лакомые кусочки. Да и зачем себе отказывать – свеженькое, еще теплое мясо такое вкусное. Он оттащил добычу с дорожки в кусты – мало ли, еще кто-нибудь пройдет. Придется отвлекаться.
Прогрыз тоненькую шейку и подставил пасть под брызнувшую струю густой, солоноватой крови. Легкий привкус железа. Жаль, маловато.
Хищник слизал последние капельки. Сквозь прогрызенные на мордочке дыры виднелись мелкие, тупые, смехотворные клыки в два ряда. Он разжал их щупальцем и захватил короткий мышечный отросток – судя по всему, язык. Примерившись, дернул, выдирая с корнем. И почему самые лакомые кусочки всегда такие маленькие? С наслаждением погрузил зубы в мягкую мышцу. Сочная!
Ну все, побаловался и хватит. Пора нести добычу домой. Только сначала надо убрать все лишнее.
Он всегда потрошил дичь на месте. Шкуру – долой! Совершенно несъедобна. Это, наверное, из-за того, что они питаются чем попало. Как только не вымерли. Хорошо хоть, шкура снимается без особого труда. Словно и не прилегает к телу, а оно только завернуто в нее. В несколько слоев. Горб тоже ему без надобности. Там – ничего съедобного. Без горба и шкуры она тут же сделалась вдвое меньше, чем была. Тоненькая белая шкурка на ходовых конечностях снималась чуть хуже, но он избавился и от нее. И от копыт, которые эти звери отращивают к похолоданию.
Вот так, а то, что осталось – поделить на аккуратные кусочки и с собой. Это ему не на один день. Сначала съест мясо, потом – изгрызет хрящики. Затем – высосет костный мозг до последней капельки. И даже обломков от костей он не оставит – если обработать их слюной и подождать несколько дней, они размякнут и их станет возможно съесть. Очень полезно – в них много питательности. От них и сил прибавляется, и паразиты не цепляются.
Подосадовал на разлившуюся по земле кровь. Как незапасливо! Ну, что ж поделать. Нести целиком неудобно, а в нору она полностью и вовсе не поместится. Прихватил поудобнее кусочки в разные конечности и двинулся к дому.
*** ***
Дом, его дом!
Служивший ему укрытием несколько десятков лет. Поверхность почвы расковыряли, вход в подземное укрытие обнажили. Внутри лазили двуногие. Рядом с развороченным входом рычали и изрыгали яд лязгающие махины.
От представшей картины щупальца с добычей разжались сами собой, и куски свежей дичи посыпались с высоты прямо на головы копошившимся у входа в его жилище безмозглым животным.
У него все три сердца кровью облились при виде того, как оживились звери-мародеры. Они возбужденно загомонили, некоторые принялись хватать куски. Он отвернулся. Не было сил смотреть, как его добычу станут есть те, кому она не предназначалась.
Однако они не стали есть. Приехала вонючая гремящая повозка, из нее вылезли сородичи разрушителей его жилища, запихали свежее мясо в большие тонкие черные шуршащие листья, и увезли куда-то. Что за глупая живность! Они не едят свежего, предпочитая тухлятину. Не говоря уж о том, что его лишили добычи.
А что эти твари забыли в его доме?! Его захлестнула волна бессильного гнева. Он ничем не мог помешать им. Поодиночке они бессильны, но столь крупное стадо представляет угрозу даже для него. Если он попытается спуститься – подвергнет себя опасности. Напротив, ему лучше уйти как можно дальше отсюда. Вон как они принялись бродить вокруг дерева, на котором он затаился.
Его уютное жилище, которое он так тщательно обустраивал, разворотили. Изнутри слышался неясный шум, и несло запах ядов. Они не просто сломали, они отравили его дом! Он глядел сверху, с высоких ветвей, не в силах оторваться.
Прикатили еще вонючие телеги, привезшие новых животных. Те гомонили, задирали головы, глядя вверх, туда, где он затаился. Они что, ждут, что им на головы свалится еще мясо? Сзади, оттуда, откуда он пришел, слышались крики и шум. Похоже, нашли место, где он поймал добычу.
Хищник заставил себя встряхнуться. Здесь больше делать нечего. Ему нужно новое убежище. По деревьям перебрался на другую сторону рощи. К этому времени успело стемнеть. В сумерках засветились странные неподвижные, закрепленные на длинных воткнутых в землю палках, розоватые и зеленоватые шарики. Они расцветили все необозримое скопление нор дичи длинными светящимися рядами.
Шум и крики приближались к дереву, где он остановился. Среди гомона его чуткий слух различил резкие вскрики четвероногих зверей, что порой бегали следом за двуногими. Четвероногие способны чуять его издали – вспомнил он. И могли выдать его двуногим, не обладающим столь чутким нюхом. Нет, он не станет вступать в драку с целым стадом зверья. Он не столь глуп и самонадеян.
Неподалеку остановилась одна из вонючих телег, на которых ездили двуногие. Он бесшумной тенью соскользнул с дерева, метнулся меж металлических палок, натыканных вокруг рощи, и прилепился к днищу телеги. Та фыркнула, взрыкнула и покатила.
2
За перегородкой он явственно ощущал аромат молодого мяса. Там, внутри берлоги, находился детеныш. Мягкий, сочный и вкусный. И он знал, как выманить глупую дичь.
Двуногие были странными существами. Они общались при помощи сигналов. Например, чтобы войти в берлогу, они нажимали на странную выпуклость в стене, которая издавала внутри берлоги трели. Такая выпуклость находилась возле каждой берлоги, и двуногие часто пользовались ими.
Щупальце надавило выпуклость, тут же его тонкий слух уловил, как разлились в берлоге звуки. Почти сразу за перегородкой началась возня. Тоненький голосок о ту сторону запищал что-то, невыносимо аппетитное. Он проглотил слюну и снова надавил на выпуклость.
Чем глупое создание там занимается? Двигает какой-то тяжелый предмет. Прерывисто дышит. Пыхтит, словно карабкается куда-то. Оно пытается вылезти за перегородку, забыв, как она открывается? Поистине глупые существа. Создают препятствия, которые сами же не в состоянии преодолеть.
Он снова надавил нетерпеливо, не отпуская, слушая, как перекатывается внутри требовательный звук. Словно звук был так же голоден, как и он.
Наконец он услышал шорох и стук отодвигаемых приспособлений, которые, как он успел узнать, снимают преграды, мешающие прорваться за перегородку. Он замер в сладком предвкушении.
*** ***
Дверной звонок начал звонить почти сразу, как ушли родители. Мама с папой давно объяснили маленькой Ире, что открывать дверь незнакомым нельзя. Какое-то время она пыталась не обращать внимания. Звонивший оказался настойчив. Может, что-то произошло?
- Кто там? – девочка прислушалась. За дверью царила тишина. – Кто там? – повторила она. Молчание.
Наверное, опять хулиганы хулиганят, решила Ира. И тут звонок зазвонил вновь. Девочка попыталась достать до дверного глазка, однако рост не позволял ей этого. Пришлось идти на кухню за табуреткой. Настырный трезвон не прекращался.
Ира взгромоздилась на табуретку и припала к глазку. Она ожидала увидеть ухмыляющиеся рожи хулиганов, или темноту в глазке – они могли и закрыть его пальцем. Но увидела лишь пустую площадку. Может, звонок испортился?
Девочка решилась-таки открыть дверь, чтобы посмотреть, что творится снаружи. Замок, английский замок, защелка, цепочка. Повернуть ручку. Сердце отчего-то болезненно сжалось – словно в предчувствии.
На площадке было пусто. Ира подняла взгляд на звонок и обомлела. Ничего подобного видеть ей прежде не доводилось.
Всего доля секунды, в которую она запомнила все – мягкое, гибкое, и в то же время сильное, упругое тело, напоминающее осьминога, как она видела его по телевизору. Глаза-щелки, словно затянутые сеткой. Мощные присоски и когти на жутких щупальцах. И несколько рядов острых клыков в пасти…
Всего доля секунды – а потом жуткое нечто, которому даже названия не было, рухнуло на нее сверху.
*** ***
Почти десять суток ему пришлось отлеживаться на ветках старого дерева в куцей рощице среди скоплений нор. Путешествие под днищем телеги оставило ожоги на его коже. Те болели, не хотели заживать.
По-хорошему, ему следовало соблюдать покой еще столько же, но голод стал невыносим. Дни напролет под его деревом бегала, галдела беззаботная дичь, а он не мог дотянуться до нее. Глядел сверху, облизывался, но был бессилен.
Начал с того, что перебрался внутрь скопления нор в темный отрезок времени, когда двуногие спали и не могли его видеть. Удача улыбнулась ему – на верхнем уровне скопления нашлось место, где никого не было, и куда никто не приходил. Можно было использовать это место как временное лежбище.
Он открыл любопытную закономерность: передвигаться по скоплению нор лучше было в темноте, когда двуногие спали; а вот для охоты больше подошло светлое время, когда большинство из них вылезали из берлог и уходили. Он выследил берлогу, в которой жили две взрослые особи и один детеныш. Взрослые иногда оставляли детеныша одного в берлоге. И это оказалось очень удачно…
Вернее, могло бы оказаться, если бы он настолько не ослабел. Визг дичи едва не оглушил его. А ведь он всегда убивал с первого удара! Открытие обескуражило настолько, что и вторая попытка добить ее, и третья бесславно провалились. Ему даже не удалось заставить маленькую самочку замолчать.
