Не мог же быть прав отец, утверждавший, что Рони выскочила замуж за человека, которого совсем не знает? Бриг лгал ей не раз. Он легко сделает это снова и снова.
* * *
Пробуждение соответствовало количеству выпитого накануне. И было тяжелым.
Капризное забвение накрыло Брига на пути из бара. Он помнил бармена и блестящие стаканы. Кита с его слезливыми откровениями хотелось бы забыть, но не получалось. И рыжую. Дарт застонал, поняв, что голым лежит под одеялом в чужой, незнакомо пахнущей кровати.
Удушливый стыд охватил его, вынуждая зажмуриться. Как он оказался в этой яме? И как теперь вылезать, не сгорев от презрения к самому себе? Ничего себе вылечил душевные раны – очнувшись в непотребном виде и черт знает где.
Кроме того, что подсевшая к нему в баре девчонка была рыжей, как Софи, Бриг ничего не мог о ней вспомнить... Имя было похожим на имя жены. И глаза зеленые. Напомнили о глубине его падения. Бриг же вроде бы направился домой?
Реальность говорила о другом – даже если он шел к Рони, то оказался у Соньи.
Так звали Рыжую...
В чужой спальне он был один. Тишина колдовала в пустой квартире, равнодушно наблюдая за душевными и телесными страданиями случайного гостя. Телесные Бриг принимал с радостью мазохиста – наказанием за вчерашний вечер. От душевных даже не искал спасения.
Искупавшись в душе, он поплелся на кухню. Голова раскалывалась, и каждый шаг будто сопровождался ударом бревна по затылку.
– Так тебе, идиоту, и надо, – встречал эти удары злобным причитанием Бриг.
На столе он нашел записку и пачку парацетамола.
«С добрым утром, сладкий. Ни в чем себе не отказывай».
Нажраться бы таблеток. Нет, не порывом к самоубийству, но Бриг был противен самому себе. Открутить бы назад или вычеркнуть из жизни несколько часов недавнего прошлого. Хотя бы забыть. Но как раз попытка забыться завела Дартона сюда.
Вернулся давний страх, что не уйти от судьбы родителей. Разве такого будущего он хотел для себя? Бриг и так редко выпивал, но, похоже, это утро станет лучшим адвокатом трезвого образа жизни.
Найти бы теперь силы предстать перед Рони. Ведь если последним желанием, которое он помнил, было вернуться к жене, и все последующие действия совершались без сознательного участия, им все равно нет оправданий.
Идиот.
– Вот тебе, сладкий, ядовитый плевок в душу. Собирай свои пожитки и убирайся.
Домой, к Рони!
Никогда еще Дартон так остро не осознавал, насколько она ему дорога, как в пламени стыда, сжигавшего его в чужой квартире. Выпав из обычной жизни на три дня, Бриг создал себе проблемы и в колледже, и с тренером, и с командой.
Но сначала – Рони. Все остальное не имело пока значения.
Бриг отправился домой пешком – далеко, зато декабрьский ветер разглаживал помятое лицо, освежая дыхание.
Как нашкодившему псу хочется принести хозяину тапочки, так и Брига тянуло сделать что-то приятное для жены. Он зашел в магазин, набрал продуктов на ужин, у кассы вспомнил, что остался без денег, вернул все из корзинки обратно на полки и стеллажи.
С пустыми руками направился было к кафе, где работала Солнечная девочка, но по дороге передумал. Как бы ни хотелось её скорее увидеть, тошнота и головная боль еще давали о себе знать, и лучше побыстрее попасть домой – принять душ, переодеться в свежую одежду, лишний раз почистить зубы, а ужин он сделает из того, что найдет в холодильнике и шкафах.
Справиться удалось со всем, кроме тревоги и поедающего изнутри чувства вины.
Звук открываемой двери показался выстрелом. Бриг быстро пригладил еще влажные волосы, расправил футболку и вышел из кухни в коридор.
– Привет, – проговорил он глухим от волнения голосом.
Рони снимала сапожки. Медленно выпрямилась. Лицо бледное, темные круги пролегли под глазами, будто она заболела. Парень дернулся вперед, желая заключить ее в объятия, но холодный взгляд остановил его.
– Вернулся? Я не ждала тебя раньше завтрашнего дня, – спокойно проговорила жена и прошла мимо в комнату.
Что-то случилось.
Совершенно неправильное и неверное. Рони были не свойственны колкая холодность и показное равнодушие.
Бриг проследовал за ней, наблюдая, как она достает из шкафа красное платье, купленное для Рождественского вечера, раскладывает на кровати, подбирает к нему набор нижнего белья.
– В чем дело, Воробышек? – осторожно спросил Бриг.
Рони дернулась, как от удара, и быстро развернулась – губы сжаты в узкую полоску, и в глазах блестят злые слезы.
– Ее ты тоже называешь птичкой? Рыжим цыплёнком?
– Кого? – едва слышно отозвался Бриг, чувствуя, что под ногами исчезает пол.
Этого просто не может быть!
– Свою подружку, к которой ты ездил в командировку?
– Рони, – выдохнул Бриг и замолчал.
Все. С момента, как на пороге его дома оказалась Кэт, все рушилось и рассыпалось карточным домиком. Каким образом Рони узнала? Откуда? В самых страшных кошмарах Бриг не мог представить то, что слышал и видел сейчас в глазах Рони.
– Выйди, пожалуйста. – Ее голос оставался спокойным, несмотря на струившиеся по щекам слезы. – Мне нужно переодеться.
Бриг послушался и молча вышел в коридор. Привалился спиной к стене и медленно сполз на пол, обхватывая голову руками. Что делать? Как объяснять Солнечной девочке, что с ним произошло? Почему он поступил так, как поступил, если самому сложно понять собственные действия?
Рассказать о смерти Сэга и в каком виде он его нашел?
Значит – признаться в том самом недоверии, о котором говорила Рони. Будто не захотел делить с любимым человеком большое горе. И разве это не предательство, свершенное еще до того, как он начал заливать свою печаль в баре и закончил в компании чужой женщины? Станет оправданием то, что он был сильно пьян и не помнит, как попал к рыжей домой? То, что не собирался быть с ней?
Глупо. Отвратительно. Если говорить о том, что безобразно напился, придется назвать причину. Выходил сплошной круг из недоверия и предательства. И в это болото его привело желание оградить Солнечную девочку от грязи, в которой он давно вымазан. Так что Бриг сам расставил сети лжи, в которые угодил, и теперь оставалось только вымаливать прощение у жены.
Она появилась из комнаты, наградив его, сидевшего на полу, быстрым и слегка презрительным взглядом – уколола прямо в сердце.
Что угодно, но не презрение!
Не жалость! Бриг быстро поднялся. Хотел спросить у Рони, куда она собралась, и не решался. Стоял напротив и не мог отвести глаз. Такая красивая!
Красное платье превратило юную девушку в ослепительную молодую женщину, и Солнечная девочка выглядела непривычно взрослой и далекой. Не только благодаря магии платья. Обида и боль нарисовали на юном лице незнакомые черты.
– Я иду на день рождения. Одна, – резко и не оставляя места для возражений, проговорила его обычно ласковая жена. – Ты не приглашен, потому что еще день будешь находиться в отъезде.
– Рони, нам нужно поговорить...
– Нужно, – согласилась она, поправив у зеркала волосы, и схватила со столика сумку. – Вот как вернешься из командировки, так и поговорим.
Откуда в ней такая отчужденность, поразился Бриг и сделал шаг, но Рони остановила гневным взглядом и выбежала из квартиры, громко хлопнув дверью.
* * *
Колючие слезы высохли по дороге, и в дом Клема? Рони заходила с улыбкой, собираясь насладиться вечером и компанией.
Увидев ее, Роберт забыл про остальных гостей и весь вечер ухаживал только за ней. Он почти сразу же предложил ей должность своего секретаря и уговаривал приступить к работе в ближайшие дни. Кузен подруги был интересным собеседником, и если бы не раннее облысение, лишившее будущего работодателя половины волос, увеличив и без того круглый лоб, то Роберта можно было назвать красавцем за прямой нос и выразительные карие глаза. Рони беззаботно смеялась его шуткам, оставив все неприятное за порогом этого дома. Сейчас она веселилась, смешливая Рони Таймер, получившая хорошо оплачиваемую, престижную должность, подруга именинницы и будущая студентка юридического колледжа – в эту игру стоило играть подольше. Сделать ее реальностью.
Вернувшись домой, она нашла Брига спящим в кресле у выключенного телевизора. Согнувшись пополам, с отросшей шевелюрой густых волос и осунувшимся лицом, он выглядел измученным парнишкой. Рони даже испытала прилив жалости - подойти бы, погладить по щеке, уткнуться носом в горячую макушку, вдыхая родной запах. Или хотя бы накрыть мужа одеялом. Но перед глазами встали картины, как он в клубах табачного дыма висит на рыжей девчонке, и от жалости не осталось и следа.
Лишь обида и злость, что Бриг все так бездарно, некрасиво испортил...
Она бросила на диван стопку постельного белья, чтобы муж понял, если проснется, где ему следует лечь, и ушла в спальню.
Долго ревела, спрятавшись с головой под одеяло, пока не забылась от усталости.
Утро началось встречей на кухне двух не выспавшихся и не отдохнувших после короткого сна супругов. Бриг по обычаю заварил кофе и решил, что настало время оправдываться. Поведал о смерти отчима и о том, что дождливым вечером выпил лишнего после похорон. Как очутился в компании рыжей девчонки, не помнил.
Рони прилежно выслушивала, не перебивая. Когда Бриг замолчал, вытерла ладонями влажные щеки и поднялась, оставив нетронутым подсоленный слезами напиток.
– Я увольняюсь из кафе. Если хозяин отпустит сразу, то уже к концу этой недели начну работать на новом месте. Секретарем Роберта Клема`. Зарплата в два раза больше, чем официантки.
– Хорошо, – сказал Бриг, поморщившись.
Если бы он начал возражать или расспрашивать, Рони, наверное, сорвалась бы в крик, а сил выяснять отношения не было. Бриг несомненно говорил правду, но, как обычно, не всю. И это ничего не поменяло.
Последующие дни до самого Рождества превратились в дурной сон. Вернее, еще больше они напоминали на жалостливое кино, которое неотрывно просматривала Рони. Оказывается, душевная боль способна создавать эффект отчуждения.
Молодые супруги превратились в соседей, почти не разговаривая друг с другом. Они встречались на кухне, сталкивались иногда в дверях ванной комнаты. Будто со стороны, Рони видела, как оба замирают, случайно соприкоснувшись, и разводят в стороны взгляды. Щеки молодой женщины розовеют, сжимаются ладони молодого мужчины…
Накануне первого дня на новой работе, Линда уговорила дочь пройтись по магазинам и выбрать одежду, больше соответствующую должности секретаря уважаемой фирмы.
Клема? окружил помощницу заботой и вниманием и изредка подвозил домой.
Подобное отношение было излишним, не стоило его допускать, но Рони охватило чувство, слишком напоминавшее желание отмстить. Особенно когда Бриг увидел её выходившей из машины начальника и не решился ничего сказать по этому поводу.
Разыгрывая самоуверенную, спокойную женщину днем, ночами Рони вертелась в ставшей огромной и не согревавшейся постели, тоскуя о близости мужа.
Бригу в гостиной тоже не спалось – диван протестующе скрипел в ночи.
Словно в кино, со стороны, Рони видела жаркие взгляды, которыми сопровождал ее муж, если думал, что она не замечает: взгляды, полные желания и тоски – от них быстрее начинало биться сердце и возбуждение накатывало властной волной.
Утром Рождественского дня, пока Бриг был в ванной комнате, Рони положила на кухонный стол красиво упакованную рубашку, написала на листочке: «Увидимся у моих родителей» и поспешно ушла, чтобы не проводить свободный день наедине с мужем.
У Таймеров ожидалось много гостей: родственники со стороны отца, племянница Линды, семья образцового Грега, которого до сих держали поблизости, примером надежного мужчины и достойного жениха.
Ужин начался, сменились первые, затем вторые блюда, а Бриг так и не появился. Рони пришлось выдумать ему внезапную командировку. А что еще было говорить под осуждающими взглядами родителей? Потом начались танцы. В красном платье она кружила в объятиях Грега, лишь бы отвлечься от боли, сковавшей сердце. Рони заигрывала со своим образцовым партнером и неестественно громко смеялась, чтобы не расплакаться. Она бы осталась ночевать у родителей, если бы Мартин и Линда хотя бы попытались скрыть свои эмоции, но «Мы предупреждали» так и читалось в их укоряющих взорах и усмешках. Поэтому Рони отправилась домой.
Стоило зайти в прихожую, как черная тень метнулась к ней, напугав. Бриг!
Обхватил её лицо руками и прижался лбом ко лбу.
– Не могу так больше! Не могу, – зашептал он. – Схожу с ума, находясь так близко и одновременно так далеко от тебя.
Сухое рыдание вырвалось из ее горла, его прервал горячий, настойчивый поцелуй. И Рони не смогла не ответить. Вцепилась в широкие плечи, притягивая Брига еще ближе. Он был в новой рубашке, в её подарке, значит, собирался к Таймерам на ужин. Почему не дошел? Слезы потекли сами собой.
Бриг целовал ей веки, шептал ласковые слова и признания в любви – нежно горячо! Она не могла больше сопротивляться: ни тело, ни душа не хотели отказываться от этого человека. Он был её, Рони – его. Они дышали вместе. Неважно стало, что и почему произошло, и, слушая тяжелые, быстрые удары своего и чужого сердца, девушка поняла, что простила. Не разрывая глубокого поцелуя, Бриг прижал её спиной к стене, пока она торопливо снимала с него рубашку, безжалостно обрывая пуговицы с дорогого подарка.
Чем горче ссора, тем слаще примирение, говорят… Сумасшедшая ночь перетекла в опьяненный страстью день. Рождественские выходные сложились в чувственный разговор, почти без слов, в котором звучало все: горечь обиды и жесткие обвинения, холод затянувшейся ссоры и жар прерванной и вновь обретенной близости, пока, наконец, не затянулись свежие раны, и вместо шрамов не осталась нежность – море нежности. Желания… Бриг всегда был внимательным. Но то, как он заботился о жене после примирения, и вовсе покоряло – Рони чувствовала себя самой любимой, красивой, желанной и настолько счастливой, что не сомневалась – еще чуть больше, чем она чувствует, и не выдержать сердцу – разорвется от пенящихся эмоций, и Рони, став облаком, поплывет над землей.
Выходные перетекли в не менее страстные и счастливые будни.
Девушке нравилась новая работа, но она спешила домой, чтобы провести почти все свободное время с мужем. Снова, как сиамские близнецы, супруги ходили вдвоем по магазинам, вместе готовили ужин, залезали в ванну и под душ, проводили долгие часы в постели, укрывшись от внешнего мира толстыми покрывалами своих чувств. Пока однажды, вернувшись вечером, Рони не нашла на кухонном столе записку.
«Дорогая, любимая, солнечная...
Мне снова придется исчезнуть из города.
Надолго. Не знаю, когда смогу вернуться. Если вдруг понадобиться помощь, не раздумывая, обращайся к своему отцу. Тебе лучше переехать к родителям.»
Без подписи.
Вновь без объяснений.
Позже, перебирая в памяти короткое время рождественского счастья, уместившегося в пару недель, разбирая его по дням, часам и минутам, Рони выудила много мгновений, которые не замечала, ослеплённая любовью. Знаков, выдававших волнение Брига. В его ласках и признаниях сквозило отчаяние, будто он прощался. В мягком взгляде таилась боль неизбежного расставания.
Вот так, в одночасье, всего парой строк, будни превратились в Ожидание.
* * *
Пробуждение соответствовало количеству выпитого накануне. И было тяжелым.
Капризное забвение накрыло Брига на пути из бара. Он помнил бармена и блестящие стаканы. Кита с его слезливыми откровениями хотелось бы забыть, но не получалось. И рыжую. Дарт застонал, поняв, что голым лежит под одеялом в чужой, незнакомо пахнущей кровати.
Удушливый стыд охватил его, вынуждая зажмуриться. Как он оказался в этой яме? И как теперь вылезать, не сгорев от презрения к самому себе? Ничего себе вылечил душевные раны – очнувшись в непотребном виде и черт знает где.
Кроме того, что подсевшая к нему в баре девчонка была рыжей, как Софи, Бриг ничего не мог о ней вспомнить... Имя было похожим на имя жены. И глаза зеленые. Напомнили о глубине его падения. Бриг же вроде бы направился домой?
Реальность говорила о другом – даже если он шел к Рони, то оказался у Соньи.
Так звали Рыжую...
В чужой спальне он был один. Тишина колдовала в пустой квартире, равнодушно наблюдая за душевными и телесными страданиями случайного гостя. Телесные Бриг принимал с радостью мазохиста – наказанием за вчерашний вечер. От душевных даже не искал спасения.
Искупавшись в душе, он поплелся на кухню. Голова раскалывалась, и каждый шаг будто сопровождался ударом бревна по затылку.
– Так тебе, идиоту, и надо, – встречал эти удары злобным причитанием Бриг.
На столе он нашел записку и пачку парацетамола.
«С добрым утром, сладкий. Ни в чем себе не отказывай».
Нажраться бы таблеток. Нет, не порывом к самоубийству, но Бриг был противен самому себе. Открутить бы назад или вычеркнуть из жизни несколько часов недавнего прошлого. Хотя бы забыть. Но как раз попытка забыться завела Дартона сюда.
Вернулся давний страх, что не уйти от судьбы родителей. Разве такого будущего он хотел для себя? Бриг и так редко выпивал, но, похоже, это утро станет лучшим адвокатом трезвого образа жизни.
Найти бы теперь силы предстать перед Рони. Ведь если последним желанием, которое он помнил, было вернуться к жене, и все последующие действия совершались без сознательного участия, им все равно нет оправданий.
Идиот.
– Вот тебе, сладкий, ядовитый плевок в душу. Собирай свои пожитки и убирайся.
Домой, к Рони!
Никогда еще Дартон так остро не осознавал, насколько она ему дорога, как в пламени стыда, сжигавшего его в чужой квартире. Выпав из обычной жизни на три дня, Бриг создал себе проблемы и в колледже, и с тренером, и с командой.
Но сначала – Рони. Все остальное не имело пока значения.
Бриг отправился домой пешком – далеко, зато декабрьский ветер разглаживал помятое лицо, освежая дыхание.
Как нашкодившему псу хочется принести хозяину тапочки, так и Брига тянуло сделать что-то приятное для жены. Он зашел в магазин, набрал продуктов на ужин, у кассы вспомнил, что остался без денег, вернул все из корзинки обратно на полки и стеллажи.
С пустыми руками направился было к кафе, где работала Солнечная девочка, но по дороге передумал. Как бы ни хотелось её скорее увидеть, тошнота и головная боль еще давали о себе знать, и лучше побыстрее попасть домой – принять душ, переодеться в свежую одежду, лишний раз почистить зубы, а ужин он сделает из того, что найдет в холодильнике и шкафах.
Справиться удалось со всем, кроме тревоги и поедающего изнутри чувства вины.
Звук открываемой двери показался выстрелом. Бриг быстро пригладил еще влажные волосы, расправил футболку и вышел из кухни в коридор.
– Привет, – проговорил он глухим от волнения голосом.
Рони снимала сапожки. Медленно выпрямилась. Лицо бледное, темные круги пролегли под глазами, будто она заболела. Парень дернулся вперед, желая заключить ее в объятия, но холодный взгляд остановил его.
– Вернулся? Я не ждала тебя раньше завтрашнего дня, – спокойно проговорила жена и прошла мимо в комнату.
Что-то случилось.
Совершенно неправильное и неверное. Рони были не свойственны колкая холодность и показное равнодушие.
Бриг проследовал за ней, наблюдая, как она достает из шкафа красное платье, купленное для Рождественского вечера, раскладывает на кровати, подбирает к нему набор нижнего белья.
– В чем дело, Воробышек? – осторожно спросил Бриг.
Рони дернулась, как от удара, и быстро развернулась – губы сжаты в узкую полоску, и в глазах блестят злые слезы.
– Ее ты тоже называешь птичкой? Рыжим цыплёнком?
– Кого? – едва слышно отозвался Бриг, чувствуя, что под ногами исчезает пол.
Этого просто не может быть!
– Свою подружку, к которой ты ездил в командировку?
– Рони, – выдохнул Бриг и замолчал.
Все. С момента, как на пороге его дома оказалась Кэт, все рушилось и рассыпалось карточным домиком. Каким образом Рони узнала? Откуда? В самых страшных кошмарах Бриг не мог представить то, что слышал и видел сейчас в глазах Рони.
– Выйди, пожалуйста. – Ее голос оставался спокойным, несмотря на струившиеся по щекам слезы. – Мне нужно переодеться.
Бриг послушался и молча вышел в коридор. Привалился спиной к стене и медленно сполз на пол, обхватывая голову руками. Что делать? Как объяснять Солнечной девочке, что с ним произошло? Почему он поступил так, как поступил, если самому сложно понять собственные действия?
Рассказать о смерти Сэга и в каком виде он его нашел?
Значит – признаться в том самом недоверии, о котором говорила Рони. Будто не захотел делить с любимым человеком большое горе. И разве это не предательство, свершенное еще до того, как он начал заливать свою печаль в баре и закончил в компании чужой женщины? Станет оправданием то, что он был сильно пьян и не помнит, как попал к рыжей домой? То, что не собирался быть с ней?
Глупо. Отвратительно. Если говорить о том, что безобразно напился, придется назвать причину. Выходил сплошной круг из недоверия и предательства. И в это болото его привело желание оградить Солнечную девочку от грязи, в которой он давно вымазан. Так что Бриг сам расставил сети лжи, в которые угодил, и теперь оставалось только вымаливать прощение у жены.
Она появилась из комнаты, наградив его, сидевшего на полу, быстрым и слегка презрительным взглядом – уколола прямо в сердце.
Что угодно, но не презрение!
Не жалость! Бриг быстро поднялся. Хотел спросить у Рони, куда она собралась, и не решался. Стоял напротив и не мог отвести глаз. Такая красивая!
Красное платье превратило юную девушку в ослепительную молодую женщину, и Солнечная девочка выглядела непривычно взрослой и далекой. Не только благодаря магии платья. Обида и боль нарисовали на юном лице незнакомые черты.
– Я иду на день рождения. Одна, – резко и не оставляя места для возражений, проговорила его обычно ласковая жена. – Ты не приглашен, потому что еще день будешь находиться в отъезде.
– Рони, нам нужно поговорить...
– Нужно, – согласилась она, поправив у зеркала волосы, и схватила со столика сумку. – Вот как вернешься из командировки, так и поговорим.
Откуда в ней такая отчужденность, поразился Бриг и сделал шаг, но Рони остановила гневным взглядом и выбежала из квартиры, громко хлопнув дверью.
* * *
Колючие слезы высохли по дороге, и в дом Клема? Рони заходила с улыбкой, собираясь насладиться вечером и компанией.
Увидев ее, Роберт забыл про остальных гостей и весь вечер ухаживал только за ней. Он почти сразу же предложил ей должность своего секретаря и уговаривал приступить к работе в ближайшие дни. Кузен подруги был интересным собеседником, и если бы не раннее облысение, лишившее будущего работодателя половины волос, увеличив и без того круглый лоб, то Роберта можно было назвать красавцем за прямой нос и выразительные карие глаза. Рони беззаботно смеялась его шуткам, оставив все неприятное за порогом этого дома. Сейчас она веселилась, смешливая Рони Таймер, получившая хорошо оплачиваемую, престижную должность, подруга именинницы и будущая студентка юридического колледжа – в эту игру стоило играть подольше. Сделать ее реальностью.
Вернувшись домой, она нашла Брига спящим в кресле у выключенного телевизора. Согнувшись пополам, с отросшей шевелюрой густых волос и осунувшимся лицом, он выглядел измученным парнишкой. Рони даже испытала прилив жалости - подойти бы, погладить по щеке, уткнуться носом в горячую макушку, вдыхая родной запах. Или хотя бы накрыть мужа одеялом. Но перед глазами встали картины, как он в клубах табачного дыма висит на рыжей девчонке, и от жалости не осталось и следа.
Лишь обида и злость, что Бриг все так бездарно, некрасиво испортил...
Она бросила на диван стопку постельного белья, чтобы муж понял, если проснется, где ему следует лечь, и ушла в спальню.
Долго ревела, спрятавшись с головой под одеяло, пока не забылась от усталости.
Утро началось встречей на кухне двух не выспавшихся и не отдохнувших после короткого сна супругов. Бриг по обычаю заварил кофе и решил, что настало время оправдываться. Поведал о смерти отчима и о том, что дождливым вечером выпил лишнего после похорон. Как очутился в компании рыжей девчонки, не помнил.
Рони прилежно выслушивала, не перебивая. Когда Бриг замолчал, вытерла ладонями влажные щеки и поднялась, оставив нетронутым подсоленный слезами напиток.
– Я увольняюсь из кафе. Если хозяин отпустит сразу, то уже к концу этой недели начну работать на новом месте. Секретарем Роберта Клема`. Зарплата в два раза больше, чем официантки.
– Хорошо, – сказал Бриг, поморщившись.
Если бы он начал возражать или расспрашивать, Рони, наверное, сорвалась бы в крик, а сил выяснять отношения не было. Бриг несомненно говорил правду, но, как обычно, не всю. И это ничего не поменяло.
Последующие дни до самого Рождества превратились в дурной сон. Вернее, еще больше они напоминали на жалостливое кино, которое неотрывно просматривала Рони. Оказывается, душевная боль способна создавать эффект отчуждения.
Молодые супруги превратились в соседей, почти не разговаривая друг с другом. Они встречались на кухне, сталкивались иногда в дверях ванной комнаты. Будто со стороны, Рони видела, как оба замирают, случайно соприкоснувшись, и разводят в стороны взгляды. Щеки молодой женщины розовеют, сжимаются ладони молодого мужчины…
Накануне первого дня на новой работе, Линда уговорила дочь пройтись по магазинам и выбрать одежду, больше соответствующую должности секретаря уважаемой фирмы.
Клема? окружил помощницу заботой и вниманием и изредка подвозил домой.
Подобное отношение было излишним, не стоило его допускать, но Рони охватило чувство, слишком напоминавшее желание отмстить. Особенно когда Бриг увидел её выходившей из машины начальника и не решился ничего сказать по этому поводу.
Разыгрывая самоуверенную, спокойную женщину днем, ночами Рони вертелась в ставшей огромной и не согревавшейся постели, тоскуя о близости мужа.
Бригу в гостиной тоже не спалось – диван протестующе скрипел в ночи.
Словно в кино, со стороны, Рони видела жаркие взгляды, которыми сопровождал ее муж, если думал, что она не замечает: взгляды, полные желания и тоски – от них быстрее начинало биться сердце и возбуждение накатывало властной волной.
Утром Рождественского дня, пока Бриг был в ванной комнате, Рони положила на кухонный стол красиво упакованную рубашку, написала на листочке: «Увидимся у моих родителей» и поспешно ушла, чтобы не проводить свободный день наедине с мужем.
У Таймеров ожидалось много гостей: родственники со стороны отца, племянница Линды, семья образцового Грега, которого до сих держали поблизости, примером надежного мужчины и достойного жениха.
Ужин начался, сменились первые, затем вторые блюда, а Бриг так и не появился. Рони пришлось выдумать ему внезапную командировку. А что еще было говорить под осуждающими взглядами родителей? Потом начались танцы. В красном платье она кружила в объятиях Грега, лишь бы отвлечься от боли, сковавшей сердце. Рони заигрывала со своим образцовым партнером и неестественно громко смеялась, чтобы не расплакаться. Она бы осталась ночевать у родителей, если бы Мартин и Линда хотя бы попытались скрыть свои эмоции, но «Мы предупреждали» так и читалось в их укоряющих взорах и усмешках. Поэтому Рони отправилась домой.
Стоило зайти в прихожую, как черная тень метнулась к ней, напугав. Бриг!
Обхватил её лицо руками и прижался лбом ко лбу.
– Не могу так больше! Не могу, – зашептал он. – Схожу с ума, находясь так близко и одновременно так далеко от тебя.
Сухое рыдание вырвалось из ее горла, его прервал горячий, настойчивый поцелуй. И Рони не смогла не ответить. Вцепилась в широкие плечи, притягивая Брига еще ближе. Он был в новой рубашке, в её подарке, значит, собирался к Таймерам на ужин. Почему не дошел? Слезы потекли сами собой.
Бриг целовал ей веки, шептал ласковые слова и признания в любви – нежно горячо! Она не могла больше сопротивляться: ни тело, ни душа не хотели отказываться от этого человека. Он был её, Рони – его. Они дышали вместе. Неважно стало, что и почему произошло, и, слушая тяжелые, быстрые удары своего и чужого сердца, девушка поняла, что простила. Не разрывая глубокого поцелуя, Бриг прижал её спиной к стене, пока она торопливо снимала с него рубашку, безжалостно обрывая пуговицы с дорогого подарка.
Чем горче ссора, тем слаще примирение, говорят… Сумасшедшая ночь перетекла в опьяненный страстью день. Рождественские выходные сложились в чувственный разговор, почти без слов, в котором звучало все: горечь обиды и жесткие обвинения, холод затянувшейся ссоры и жар прерванной и вновь обретенной близости, пока, наконец, не затянулись свежие раны, и вместо шрамов не осталась нежность – море нежности. Желания… Бриг всегда был внимательным. Но то, как он заботился о жене после примирения, и вовсе покоряло – Рони чувствовала себя самой любимой, красивой, желанной и настолько счастливой, что не сомневалась – еще чуть больше, чем она чувствует, и не выдержать сердцу – разорвется от пенящихся эмоций, и Рони, став облаком, поплывет над землей.
Выходные перетекли в не менее страстные и счастливые будни.
Девушке нравилась новая работа, но она спешила домой, чтобы провести почти все свободное время с мужем. Снова, как сиамские близнецы, супруги ходили вдвоем по магазинам, вместе готовили ужин, залезали в ванну и под душ, проводили долгие часы в постели, укрывшись от внешнего мира толстыми покрывалами своих чувств. Пока однажды, вернувшись вечером, Рони не нашла на кухонном столе записку.
«Дорогая, любимая, солнечная...
Мне снова придется исчезнуть из города.
Надолго. Не знаю, когда смогу вернуться. Если вдруг понадобиться помощь, не раздумывая, обращайся к своему отцу. Тебе лучше переехать к родителям.»
Без подписи.
Вновь без объяснений.
Позже, перебирая в памяти короткое время рождественского счастья, уместившегося в пару недель, разбирая его по дням, часам и минутам, Рони выудила много мгновений, которые не замечала, ослеплённая любовью. Знаков, выдававших волнение Брига. В его ласках и признаниях сквозило отчаяние, будто он прощался. В мягком взгляде таилась боль неизбежного расставания.
Вот так, в одночасье, всего парой строк, будни превратились в Ожидание.
