— Хорошая, значит, госпожа была, — кивнул ей Верлит, вставая с края постели, поклонился на все четыре стороны по очереди. — Пусть путь через Бездну не будет долог.
— И тьма не продлится вечность, — пробормотала девица. — Дара…
— Что? — не расслышал Верлит.
— Меня зовут Дара, — шепнула и снова зарыдала.
Верлит неловко похлопал ее по плечу, спросил:
— Есть будешь, Дара?
— А что?
— Пшено есть вареное. Молока нет. Остались яйца, есть редька и огурцы. Яблоки есть. Выбирай, красавица. На обед похлебка с солониной будет.
— А сладкое что-нибудь?
Верлит усмехнулся.
— Принесу тебе и сладкого, не беспокойся.
Господа рыцари стояли в конце коридора. Один из них держал в руках миску с кашей.
— Это что такое, господа рыцари?
Рыцарь с тарелкой выступил вперед.
— Хочет сладкое, — прошелестел он, наклоняя голову.
Верлит с поклоном забрал у рыцаря миску.
— Благодарю, милостивый мой господин, это… слипнется у девицы чегой-то. От каши вашей. От сладости такой.
Снова наступила тяжелая, оглушающая тишина. Совещаются, значит.
— Тебе лучше знать, что едят люди, — ответил один из них.
— Господа рыцари, вам чего-то надо? Не изволите ли трапезу продолжить?
Рыцарь, чью миску держал теперь Верлит, протянул вперед руки. Длинные пальцы с черными, острыми как кинжалы, когтями. Верлит ему миску с поклоном вернул. Милостивые господа чинно развернулись и шаг в шаг направились к трапезной. Верлит их взглядом проводил, сказал под нос:
— И никакая она ни эта… особь. Дара ее зовут.
Господа рыцари остановились, повернули головы так, как у людей они не поворачиваются. Верлит лишь молча поклонился, и рыцари продолжили свой путь.
стукнет кулачком по столу, как закричит:
— Зачем напраслину-то возводишь? Каждые три месяца по всем замкам подводы идут! Отец… — тут она запнулась, хлебнула из кружки, что нашла, и даже не поморщилась. А было в кружке пшеничное вино. — Отец нынешнего региса никогда бы не позволил господам рыцарям в чем-то неудобство терпеть.
Верлит только рукой махнул.
— Чего горячишься-то, Дарушка? Не нашего ума это дело.
Она, как имя свое услышала, так махом на скамью и села. Опять за чечевицу взялась.
— И то правда, — говорит. А сама голову опустила, и плечи затряслись. — Господа сами разберутся, кто кому что должен. Воды бы мне, Верлит. Чего это горло печет?
Даже не заметила, что вина пшеничного отпила.
Приготовилась похлебка, сам он пробовать, конечно, не стал. Соленая да горькая. Себе в котелке отдельно сварил, на двоих. Дара из господского котла попробовать решила, так ее пот прошиб, слезы на глаза навернулись.
— Что это за гадость такая? — сипит.
— Так господа рыцари почти лишены тех чувств, что нам для жизни потребны: ни нюха, ни слуха толком, ни зрения, ни этого… вкусы не различают. И осязания, почитай, лишены — что мягкое, что твердое. Все одно. Оттого я делаю все таким. Пусть хоть что-то почувствуют.
Девица вдруг покраснела, шепнула:
— Я и не знала о таком.
Верлит пожал плечами.
— Откуда тебе знать, милая.
— И правда неоткуда. Отец… нынешнего региса большое к ним питал уважение, в гости наведывался. Госпожу мою, регину, несколько раз с собой брал. Но не сюда, не в Усталое Пламя.
— Замки, кажется, все одинаковы.
— Регина говорила, что они с молодым регисом всякое себе позволяли… Насмешничали. Одному рыцарю сапоги к полу приклеили. А он встал, сапоги снял и дальше пошел. Отец… госпожи моей, регины, им всыпал тогда розог самолично…
— Болела спина-то? — сочувственно поддакнул Верлит.
Девица поморщилась и спину потерла. А как встретилась взглядом с ним, руку опустила.
— Вы, госпожа моя регина, хорошая девушка, — сказал Верлит, кланяясь. — Но лицедейка из вас плохая. Мне ли не знать: у меня сестра старшая с лицедеем спуталась, из дому сбежала. Вы, главное, господам рыцарям не лгите: они страсть этого не любят. И завсегда правду узнают.
Госпожа регина глаза сощурила, прошипела:
— И что они мне сделают? То, что брат любимый, единственный не сделал?
— Господа рыцари умные очень, — с непоколебимой уверенностью ответил Верлит. — Я думаю, придумают что.
Госпожа регина отвернулась.
— Чем мне поможет кучка нелюдей, живущих на краю света?
Верлит аж обиделся за господ рыцарей.
— Нелюди они, может, и нелюди, а по-всякому лучше людей будут, госпожа моя регина.
Она только поморщилась.
— Не зови меня так. Какая я теперь регина. Так, слово одно осталось. Ни короны мне не видать, ни ключей от государства.
Жених регины Аккористы прибыл в Старую Столицу на рассвете. Он ступил на улицы самого старого города этого мира, осколка мира предыдущего. Погребенного под волнами Бездны - катастрофы, как говорили ученые мужи - цикличной и неизбежной, как смена дня и ночи.
Жених регины Аккористы был красив, и, словно в насмешку, отец дал ему имя Кастар, что значит «уродливый». Кастару двадцать лет, кожа его лишена каких-либо изъянов: ни шрамов, ни оспинок, ни даже неровного загара. Все в нем прекрасно и соразмерно. Но вряд ли он сам полностью осознает свою красоту… Ему это не требуется. Ему хватает того, что другие осведомлены о его красоте.
В десятом часу утра он подошел к воротам регисова дома. Постучал. Двое стражей распахнули перед ним створки ворот, расступились с поклоном. Он переступил через порог. Травы, висевшие на косяке, призванные отвращать духов Бездны, ласково погладили его по пшеничного цвета макушке.
Регис стоял на крыльце, сложив руки на тощем животе. Хищно раздувались тонкие ноздри, кривились узкие губы. Кастар остановился на нижней ступеньке, посмотрел снизу вверх на региса доверчиво и спокойно.
— Я пришел за своей невестой, регис Данамар, — сказал он, улыбаясь.
Регис покачал головой.
— Она сбежала, второй сын наместника Кастар.
И странно дернув головой, вернулся в дом.
Кастар последовал за ним. В доме было темно и сыро. Регис шел через анфиладу комнат, не оборачиваясь. И все же Кастар чувствовал, что Данамар знает, что за ним идут. Регис свернул за угол, и Кастар чуть было не потерялся, но услышал, как хлопнула дверь. Он побежал на звук и не остановился, пока не уперся в тупик. Замолотил по дубовой двери что есть мочи.
— Открой, регис. Регис Данамар, открой! — голос его звучал жалко.
Дверь распахнулась. Регис стоял перед ним без плаща и босой. Волосы дыбом, глаза налились кровью.
— Заходи, второй сын наместника Новой Столицы, в которой будет править после моей смерти моя сестра.
Кастар непонимающе посмотрел на него.
— Ты умираешь, господин мой регис?
Тот упал в кресло у камина, вытянул тощие ноги:
— Садись.
Кастар оглянулся. В комнате было только одно кресло. Массивное, тяжелое. В камине плясал огонь, бросая на регисово лицо неверные тени.
— Господин твой регис давно уже мертв… — сказал он наконец сипло. Затем наклонился, закатал штанину, размотал бинты. — Впрочем, тебе-то какая печаль? Быстрее станешь полноправным владетелем всей земли, по которой ступала людская нога… Но ненадолго. Ненадолго. Не вцепятся ли в глотки друг другу твои сыновья и дочери?
Кастар отступил на несколько шагов, расширивгиммся от страха глазами глядя на регисову ногу.
— Знаешь, что это?
На ноге маслянисто поблескивали черные жирные листья пробившейся через кожу черной травы — страшной заразы из Бездны. Регис издал странный смешок, достал из кармана складной нож и срезал листья.
— Не бойся, — шепнул он, закусив губу. — Чтобы заразиться, нужно пить отвар из листьев каждый день. Не менее месяца.
— Черная трава…
Регис кивнул.
— Черная трава, которую приносят господа рыцари Разлома. Вот совпадение, правда? И сестра моя регина сбежала, как мне доложили, в замок к ним. Я люблю совпадения. Они делают мир не таким простым местом, каким он кажется.
Кастар отошел к двери, будто в тумане наблюдая за тем, как регис прокаливает на огне длинную толстую иглу, продевает в неё смоченную в пшеничном вине нитку и зашивает рану на икре, из которой только что достал листья черной травы. Не морщась. Не показывая никаких чувств.
— Черная трава — лучшее из всех известных нам обезболивающих, — тоном ученого мужа в лектории произнес он. — Оттого рыцарям Разлома разрешено ввозить ее на обжитую территорию. Но, как и любое порождение Бездны, она несет зло. И семена ее, попадая в человеческое тело, прорастают злом. Нет боли… Это хорошо. До поры до времени, второй сын наместника Кастар. Дотяну до вашей с сестрой свадьбы, потом… Трава не проявляет себя, пока не оплетет все тело изнутри. Теперь ей во мне тесно. Мне и самому в себе тесно.
В комнате стало тихо. Кастар все так же стоял, прислонившись к двери.
— Вот тебе мой совет, второй сын наместника Кастар. Коли народите с сестрой моей региной детей — топите их, как щенят, а себе возьмите на воспитание крепкое крестьянское дитя — без отравленной властью крови. Никогда не слыхал, чтоб крестьяне травили друг друга из-за наследства. А ты? А лучше: не заводите детей, не пачкайте рук. И совесть. Впрочем, все равно. Кто бы ни был вашим наследником, он будет отравлен властью. Люди таковы.
— Ты бредишь, господин мой регис, — тихо сказал Кастар.
Данамар только покачал головой.
— Нет, второй сын наместника Кастар. Та стадия, на которой я буду бредить, придет месяца через два. Не раньше. Я просто хочу присутствовать на свадьбе.
Когда у старого региса родилась дочь, маленькая регина Аккориста, он неожиданно для себя полюбил ее крепче, чем любил своего первенца — младшего региса Данамара, которому в тот год исполнилось четыре.
И старый регис приказал заложить город, назвал его Новой Столицей и подарил своей новорожденной дочери. Наместником же поставил своего друга, человека основательного, к тому же только что ставшего отцом мальчика, такого же золотоволосого, как и маленькая регина.
— Дочери моей регине понадобится супруг, чтобы править городом, — говорил старый регис. — Вырасти его хорошим мужем и крепким хозяином, друг мой. Мальчик Кастар рос в тени своей невесты. Ее именем в городе возводились стены, велись суды и торговля, взимались пошлины и платились налоги. От ее имени выкрикивались на площадях распоряжения. И Кастар с детства привык ей повиноваться.
Новая Столица была построена на землях, недавно освобожденных рыцарями Разлома от влияния Бездны. Мимо текла широкая, полноводная река, верховья которой были надежно скрыты громадой замка, носившего название Спящая Земля. Когда Кастар был мал, рыбачить на реке было опасно. Рыбы там водилось вдоволь, но вместе с ней частенько попадались в сети существа весьма странного вида. Проникали через купол, поддерживаемый силами рыцарей, и редкостные чудища, кривые, с выпученными глазами на стебельках, с шипами, отравленной чешуей или вовсе без нее. А иные, густо поросшие черной травой, безглазые и безротые, — переносчики страшной заразы.
Потом рыцари Разлома очистили участок реки, и рыбу стало можно ловить и есть. Прежде рыба была редкостью, добываемой только в двух озерах за Старой Столицей. Ныне же последний бедняк в Новой
Столице ест рыбу. И в другие места везут ее соленой, копченой и вяленой. Такими были земли регины Аккористы, таким был ее жених, выросший на этих землях.
Три года назад, когда обоим было по семнадцать лет, суженые впервые встретились. Старый регис в те дни чувствовал себя неважно. Молодой начал понемногу принимать дела.
Кастар ждал невесту в саду за длинным регисовым домом, самым высоким — в три этажа — зданием Старой столицы. В час, когда сумерки еще не опустились на землю, а только сделали мир зыбким и неясным, регина вышла к жениху. Она была одета в свободное платье, богато украшенное искусной вышивкой и расшитое драгоценными камнями. Кастар с трепетом поднял на нее глаза. Она будто вышла из сновидения: зеленоватые глаза таили улыбку, и тайну, и грусть, и нежность, алые губы дрожали, будто в ожидании поцелуя... Аккориста сделала плавный шаг вперед, Кастар застыл, готовый повиноваться.
— Что же вы стоите? — тихо спросила она.
Кастар преклонил перед ней колено, поцеловал складку ее старинного, давно вышедшего из моды платья. Она положила руку на его голову, несколько раз вздохнула и, наконец, произнесла будто бы совсем не то, что хотела:
— Вот как ты выглядишь, жених мой Кастар.
— Да, — ответил он, вдыхая тонкий аромат духов, — госпожа моя регина.
Они стояли под сенью цветущих яблонь, в воздухе плыла весна. Аккориста подняла руку, легонько ударила по ветке, и их осыпало лепестками. В это же самое мгновение послышалась негромкая музыка, ей вторил птичий щебет.
— Тебе нравится, жених мой Кастар? — спросила она, Кастар почувствовал, как острые ногти впиваются в кожу головы. — Тебе нравится эта безупречно расписанная сказка?
— Да, госпожа моя регина.
Она убрала руки.
— А мне нет. Брат мой регис хочет подсластить горькое лекарство — мой брак по сговору. Отец и не думал, что такая доля будт мне в тягость. Знай, жених мой Кастар: я не люблю тебя и никогда не полюблю. Не терплю принуждения.
— Возможно, моей любви хватит... — начал он осторожно.
Регина Аккориста махнула рукой.
— Не хочу ничего слышать.
И ушла в дом.
Кастар и молодой регис в тот вечер слушали нанятых музыкантов, а певчих птиц вернули на Пестрый рынок, откуда привезли двумя часами ранее.
— Она может говорить что угодно, — утешал будущий шурин Кастара, — но ей было приятно то, как мы обставили ваше знакомство. Сестра моя регина не легка в общении. Но сердце у нее доброе и ум светлый.
Теперь, тремя годами позднее, все тот же молодой регис уверял Кастара, что девушка, которую он любит, — заговорщица, отравившая брата отваром черной травы, и сбежавшая к рыцарям Разлома, тоже неожиданно ставшим заговорщиками.
Что это, если не бред?
Та регина Аккориста, про которую Кастар жадно ловил любой слух, которой любовался, не стала бы делать подлости. Прежде она сказала бы все в лицо.
За поздним завтраком регис ничего не ел, с явным отвращением смотрел на стоявшие перед ним яства, лениво цедил светло-зеленое питье из бокала. Кастар, налетевший было на утку с яблоками, сник и потерял аппетит вслед за хозяином.
— Ешьте, дорогой мой друг, — усмехнулся регис, заметивший перемены.
Кастар еще сильнее смешался, пробормотал, что при воздерживающемся от пищи хозяине ему неуместно объедаться.
— Не стесняйтесь. Я сам уже не едок, а блюдо…
Это замечание отбило у Кастара желание есть окончательно. А ведь от Старой Столицы до Новой три дня пути, и все это время Кастар питался на ходу.
— Отчего ты, господин мой регис, уверен, что это регина тебя отравила? — спросил он, отставляя тарелку.
— А кто еще? — усмехнулся Данамар. — Кто еще мог подливать мне в питье и еду отвар черной травы? У кого еще был доступ и к траве, и ко мне одновременно? Она заведовала лекарским приказом.
Он встал, отошел к окну.
— Не в моих правилах любить предателей.
Регис вдруг пошатнулся, прислонился к стене. Остановил жестом вскочившего было Кастара. Провел пальцем по переносице, вдруг странно и нежно улыбнулся:
— Мне было четыре, когда она родилась. Маленькая, похожая пищащий комочек. Отец позволил мне ее подержать. Сказал: «Это твоя главная драгоценность, Данамар. Нет ничего дороже родной крови». Это первое мое яркое воспоминание.
Регис подошел к Кастару, ухватил за подбородок цепкими пальцами, вынуждая поднять голову, посмотреть ему в глаза.
— И тьма не продлится вечность, — пробормотала девица. — Дара…
— Что? — не расслышал Верлит.
— Меня зовут Дара, — шепнула и снова зарыдала.
Верлит неловко похлопал ее по плечу, спросил:
— Есть будешь, Дара?
— А что?
— Пшено есть вареное. Молока нет. Остались яйца, есть редька и огурцы. Яблоки есть. Выбирай, красавица. На обед похлебка с солониной будет.
— А сладкое что-нибудь?
Верлит усмехнулся.
— Принесу тебе и сладкого, не беспокойся.
Господа рыцари стояли в конце коридора. Один из них держал в руках миску с кашей.
— Это что такое, господа рыцари?
Рыцарь с тарелкой выступил вперед.
— Хочет сладкое, — прошелестел он, наклоняя голову.
Верлит с поклоном забрал у рыцаря миску.
— Благодарю, милостивый мой господин, это… слипнется у девицы чегой-то. От каши вашей. От сладости такой.
Снова наступила тяжелая, оглушающая тишина. Совещаются, значит.
— Тебе лучше знать, что едят люди, — ответил один из них.
— Господа рыцари, вам чего-то надо? Не изволите ли трапезу продолжить?
Рыцарь, чью миску держал теперь Верлит, протянул вперед руки. Длинные пальцы с черными, острыми как кинжалы, когтями. Верлит ему миску с поклоном вернул. Милостивые господа чинно развернулись и шаг в шаг направились к трапезной. Верлит их взглядом проводил, сказал под нос:
— И никакая она ни эта… особь. Дара ее зовут.
Господа рыцари остановились, повернули головы так, как у людей они не поворачиваются. Верлит лишь молча поклонился, и рыцари продолжили свой путь.
стукнет кулачком по столу, как закричит:
— Зачем напраслину-то возводишь? Каждые три месяца по всем замкам подводы идут! Отец… — тут она запнулась, хлебнула из кружки, что нашла, и даже не поморщилась. А было в кружке пшеничное вино. — Отец нынешнего региса никогда бы не позволил господам рыцарям в чем-то неудобство терпеть.
Верлит только рукой махнул.
— Чего горячишься-то, Дарушка? Не нашего ума это дело.
Она, как имя свое услышала, так махом на скамью и села. Опять за чечевицу взялась.
— И то правда, — говорит. А сама голову опустила, и плечи затряслись. — Господа сами разберутся, кто кому что должен. Воды бы мне, Верлит. Чего это горло печет?
Даже не заметила, что вина пшеничного отпила.
Приготовилась похлебка, сам он пробовать, конечно, не стал. Соленая да горькая. Себе в котелке отдельно сварил, на двоих. Дара из господского котла попробовать решила, так ее пот прошиб, слезы на глаза навернулись.
— Что это за гадость такая? — сипит.
— Так господа рыцари почти лишены тех чувств, что нам для жизни потребны: ни нюха, ни слуха толком, ни зрения, ни этого… вкусы не различают. И осязания, почитай, лишены — что мягкое, что твердое. Все одно. Оттого я делаю все таким. Пусть хоть что-то почувствуют.
Девица вдруг покраснела, шепнула:
— Я и не знала о таком.
Верлит пожал плечами.
— Откуда тебе знать, милая.
— И правда неоткуда. Отец… нынешнего региса большое к ним питал уважение, в гости наведывался. Госпожу мою, регину, несколько раз с собой брал. Но не сюда, не в Усталое Пламя.
— Замки, кажется, все одинаковы.
— Регина говорила, что они с молодым регисом всякое себе позволяли… Насмешничали. Одному рыцарю сапоги к полу приклеили. А он встал, сапоги снял и дальше пошел. Отец… госпожи моей, регины, им всыпал тогда розог самолично…
— Болела спина-то? — сочувственно поддакнул Верлит.
Девица поморщилась и спину потерла. А как встретилась взглядом с ним, руку опустила.
— Вы, госпожа моя регина, хорошая девушка, — сказал Верлит, кланяясь. — Но лицедейка из вас плохая. Мне ли не знать: у меня сестра старшая с лицедеем спуталась, из дому сбежала. Вы, главное, господам рыцарям не лгите: они страсть этого не любят. И завсегда правду узнают.
Госпожа регина глаза сощурила, прошипела:
— И что они мне сделают? То, что брат любимый, единственный не сделал?
— Господа рыцари умные очень, — с непоколебимой уверенностью ответил Верлит. — Я думаю, придумают что.
Госпожа регина отвернулась.
— Чем мне поможет кучка нелюдей, живущих на краю света?
Верлит аж обиделся за господ рыцарей.
— Нелюди они, может, и нелюди, а по-всякому лучше людей будут, госпожа моя регина.
Она только поморщилась.
— Не зови меня так. Какая я теперь регина. Так, слово одно осталось. Ни короны мне не видать, ни ключей от государства.
***
Жених регины Аккористы прибыл в Старую Столицу на рассвете. Он ступил на улицы самого старого города этого мира, осколка мира предыдущего. Погребенного под волнами Бездны - катастрофы, как говорили ученые мужи - цикличной и неизбежной, как смена дня и ночи.
Жених регины Аккористы был красив, и, словно в насмешку, отец дал ему имя Кастар, что значит «уродливый». Кастару двадцать лет, кожа его лишена каких-либо изъянов: ни шрамов, ни оспинок, ни даже неровного загара. Все в нем прекрасно и соразмерно. Но вряд ли он сам полностью осознает свою красоту… Ему это не требуется. Ему хватает того, что другие осведомлены о его красоте.
В десятом часу утра он подошел к воротам регисова дома. Постучал. Двое стражей распахнули перед ним створки ворот, расступились с поклоном. Он переступил через порог. Травы, висевшие на косяке, призванные отвращать духов Бездны, ласково погладили его по пшеничного цвета макушке.
Регис стоял на крыльце, сложив руки на тощем животе. Хищно раздувались тонкие ноздри, кривились узкие губы. Кастар остановился на нижней ступеньке, посмотрел снизу вверх на региса доверчиво и спокойно.
— Я пришел за своей невестой, регис Данамар, — сказал он, улыбаясь.
Регис покачал головой.
— Она сбежала, второй сын наместника Кастар.
И странно дернув головой, вернулся в дом.
Кастар последовал за ним. В доме было темно и сыро. Регис шел через анфиладу комнат, не оборачиваясь. И все же Кастар чувствовал, что Данамар знает, что за ним идут. Регис свернул за угол, и Кастар чуть было не потерялся, но услышал, как хлопнула дверь. Он побежал на звук и не остановился, пока не уперся в тупик. Замолотил по дубовой двери что есть мочи.
— Открой, регис. Регис Данамар, открой! — голос его звучал жалко.
Дверь распахнулась. Регис стоял перед ним без плаща и босой. Волосы дыбом, глаза налились кровью.
— Заходи, второй сын наместника Новой Столицы, в которой будет править после моей смерти моя сестра.
Кастар непонимающе посмотрел на него.
— Ты умираешь, господин мой регис?
Тот упал в кресло у камина, вытянул тощие ноги:
— Садись.
Кастар оглянулся. В комнате было только одно кресло. Массивное, тяжелое. В камине плясал огонь, бросая на регисово лицо неверные тени.
— Господин твой регис давно уже мертв… — сказал он наконец сипло. Затем наклонился, закатал штанину, размотал бинты. — Впрочем, тебе-то какая печаль? Быстрее станешь полноправным владетелем всей земли, по которой ступала людская нога… Но ненадолго. Ненадолго. Не вцепятся ли в глотки друг другу твои сыновья и дочери?
Кастар отступил на несколько шагов, расширивгиммся от страха глазами глядя на регисову ногу.
— Знаешь, что это?
На ноге маслянисто поблескивали черные жирные листья пробившейся через кожу черной травы — страшной заразы из Бездны. Регис издал странный смешок, достал из кармана складной нож и срезал листья.
— Не бойся, — шепнул он, закусив губу. — Чтобы заразиться, нужно пить отвар из листьев каждый день. Не менее месяца.
— Черная трава…
Регис кивнул.
— Черная трава, которую приносят господа рыцари Разлома. Вот совпадение, правда? И сестра моя регина сбежала, как мне доложили, в замок к ним. Я люблю совпадения. Они делают мир не таким простым местом, каким он кажется.
Кастар отошел к двери, будто в тумане наблюдая за тем, как регис прокаливает на огне длинную толстую иглу, продевает в неё смоченную в пшеничном вине нитку и зашивает рану на икре, из которой только что достал листья черной травы. Не морщась. Не показывая никаких чувств.
— Черная трава — лучшее из всех известных нам обезболивающих, — тоном ученого мужа в лектории произнес он. — Оттого рыцарям Разлома разрешено ввозить ее на обжитую территорию. Но, как и любое порождение Бездны, она несет зло. И семена ее, попадая в человеческое тело, прорастают злом. Нет боли… Это хорошо. До поры до времени, второй сын наместника Кастар. Дотяну до вашей с сестрой свадьбы, потом… Трава не проявляет себя, пока не оплетет все тело изнутри. Теперь ей во мне тесно. Мне и самому в себе тесно.
В комнате стало тихо. Кастар все так же стоял, прислонившись к двери.
— Вот тебе мой совет, второй сын наместника Кастар. Коли народите с сестрой моей региной детей — топите их, как щенят, а себе возьмите на воспитание крепкое крестьянское дитя — без отравленной властью крови. Никогда не слыхал, чтоб крестьяне травили друг друга из-за наследства. А ты? А лучше: не заводите детей, не пачкайте рук. И совесть. Впрочем, все равно. Кто бы ни был вашим наследником, он будет отравлен властью. Люди таковы.
— Ты бредишь, господин мой регис, — тихо сказал Кастар.
Данамар только покачал головой.
— Нет, второй сын наместника Кастар. Та стадия, на которой я буду бредить, придет месяца через два. Не раньше. Я просто хочу присутствовать на свадьбе.
***
Когда у старого региса родилась дочь, маленькая регина Аккориста, он неожиданно для себя полюбил ее крепче, чем любил своего первенца — младшего региса Данамара, которому в тот год исполнилось четыре.
И старый регис приказал заложить город, назвал его Новой Столицей и подарил своей новорожденной дочери. Наместником же поставил своего друга, человека основательного, к тому же только что ставшего отцом мальчика, такого же золотоволосого, как и маленькая регина.
— Дочери моей регине понадобится супруг, чтобы править городом, — говорил старый регис. — Вырасти его хорошим мужем и крепким хозяином, друг мой. Мальчик Кастар рос в тени своей невесты. Ее именем в городе возводились стены, велись суды и торговля, взимались пошлины и платились налоги. От ее имени выкрикивались на площадях распоряжения. И Кастар с детства привык ей повиноваться.
Новая Столица была построена на землях, недавно освобожденных рыцарями Разлома от влияния Бездны. Мимо текла широкая, полноводная река, верховья которой были надежно скрыты громадой замка, носившего название Спящая Земля. Когда Кастар был мал, рыбачить на реке было опасно. Рыбы там водилось вдоволь, но вместе с ней частенько попадались в сети существа весьма странного вида. Проникали через купол, поддерживаемый силами рыцарей, и редкостные чудища, кривые, с выпученными глазами на стебельках, с шипами, отравленной чешуей или вовсе без нее. А иные, густо поросшие черной травой, безглазые и безротые, — переносчики страшной заразы.
Потом рыцари Разлома очистили участок реки, и рыбу стало можно ловить и есть. Прежде рыба была редкостью, добываемой только в двух озерах за Старой Столицей. Ныне же последний бедняк в Новой
Столице ест рыбу. И в другие места везут ее соленой, копченой и вяленой. Такими были земли регины Аккористы, таким был ее жених, выросший на этих землях.
Три года назад, когда обоим было по семнадцать лет, суженые впервые встретились. Старый регис в те дни чувствовал себя неважно. Молодой начал понемногу принимать дела.
Кастар ждал невесту в саду за длинным регисовым домом, самым высоким — в три этажа — зданием Старой столицы. В час, когда сумерки еще не опустились на землю, а только сделали мир зыбким и неясным, регина вышла к жениху. Она была одета в свободное платье, богато украшенное искусной вышивкой и расшитое драгоценными камнями. Кастар с трепетом поднял на нее глаза. Она будто вышла из сновидения: зеленоватые глаза таили улыбку, и тайну, и грусть, и нежность, алые губы дрожали, будто в ожидании поцелуя... Аккориста сделала плавный шаг вперед, Кастар застыл, готовый повиноваться.
— Что же вы стоите? — тихо спросила она.
Кастар преклонил перед ней колено, поцеловал складку ее старинного, давно вышедшего из моды платья. Она положила руку на его голову, несколько раз вздохнула и, наконец, произнесла будто бы совсем не то, что хотела:
— Вот как ты выглядишь, жених мой Кастар.
— Да, — ответил он, вдыхая тонкий аромат духов, — госпожа моя регина.
Они стояли под сенью цветущих яблонь, в воздухе плыла весна. Аккориста подняла руку, легонько ударила по ветке, и их осыпало лепестками. В это же самое мгновение послышалась негромкая музыка, ей вторил птичий щебет.
— Тебе нравится, жених мой Кастар? — спросила она, Кастар почувствовал, как острые ногти впиваются в кожу головы. — Тебе нравится эта безупречно расписанная сказка?
— Да, госпожа моя регина.
Она убрала руки.
— А мне нет. Брат мой регис хочет подсластить горькое лекарство — мой брак по сговору. Отец и не думал, что такая доля будт мне в тягость. Знай, жених мой Кастар: я не люблю тебя и никогда не полюблю. Не терплю принуждения.
— Возможно, моей любви хватит... — начал он осторожно.
Регина Аккориста махнула рукой.
— Не хочу ничего слышать.
И ушла в дом.
Кастар и молодой регис в тот вечер слушали нанятых музыкантов, а певчих птиц вернули на Пестрый рынок, откуда привезли двумя часами ранее.
— Она может говорить что угодно, — утешал будущий шурин Кастара, — но ей было приятно то, как мы обставили ваше знакомство. Сестра моя регина не легка в общении. Но сердце у нее доброе и ум светлый.
Теперь, тремя годами позднее, все тот же молодой регис уверял Кастара, что девушка, которую он любит, — заговорщица, отравившая брата отваром черной травы, и сбежавшая к рыцарям Разлома, тоже неожиданно ставшим заговорщиками.
Что это, если не бред?
Та регина Аккориста, про которую Кастар жадно ловил любой слух, которой любовался, не стала бы делать подлости. Прежде она сказала бы все в лицо.
***
За поздним завтраком регис ничего не ел, с явным отвращением смотрел на стоявшие перед ним яства, лениво цедил светло-зеленое питье из бокала. Кастар, налетевший было на утку с яблоками, сник и потерял аппетит вслед за хозяином.
— Ешьте, дорогой мой друг, — усмехнулся регис, заметивший перемены.
Кастар еще сильнее смешался, пробормотал, что при воздерживающемся от пищи хозяине ему неуместно объедаться.
— Не стесняйтесь. Я сам уже не едок, а блюдо…
Это замечание отбило у Кастара желание есть окончательно. А ведь от Старой Столицы до Новой три дня пути, и все это время Кастар питался на ходу.
— Отчего ты, господин мой регис, уверен, что это регина тебя отравила? — спросил он, отставляя тарелку.
— А кто еще? — усмехнулся Данамар. — Кто еще мог подливать мне в питье и еду отвар черной травы? У кого еще был доступ и к траве, и ко мне одновременно? Она заведовала лекарским приказом.
Он встал, отошел к окну.
— Не в моих правилах любить предателей.
Регис вдруг пошатнулся, прислонился к стене. Остановил жестом вскочившего было Кастара. Провел пальцем по переносице, вдруг странно и нежно улыбнулся:
— Мне было четыре, когда она родилась. Маленькая, похожая пищащий комочек. Отец позволил мне ее подержать. Сказал: «Это твоя главная драгоценность, Данамар. Нет ничего дороже родной крови». Это первое мое яркое воспоминание.
Регис подошел к Кастару, ухватил за подбородок цепкими пальцами, вынуждая поднять голову, посмотреть ему в глаза.
