Я поклонилась. Щеки горели.
Ничего, у меня еще сутки…
Направляясь к кулисам, перехватила взгляд. Андрей смотрел на меня с жалостью и недоумением. Месье Совершенство не позволил бы себе выйти на публику неподготовленным. Да и общаться в подобном ключе с художественным руководством для него немыслимо. Проклятье… Вот и увидел меня впервые на сцене мой кумир. Как я об этом мечтала! Посмешище.
Пространство заполнили звуки адажио. Дивилин танцевал о любви со своей партнершей. Угловатая Инга-Жизель нежным облачком парила в его руках. Я ушла в темноту, к пыльным канатам и готическому камину из чужой оперы. В финале спектакля мне предстоит еще одна сцена, и сейчас нужно хорошенько запомнить, как следует убивать Андрея. Чтобы не помешать Инге-Жизели красиво его спасти.
***
Прогон спектакля закончился. Театр затихал, пустея. Однако мне отдыхать нельзя. Не знаю, как и с кем умудрился договориться наш Тигрыч, но французы позволили мне задержаться еще на пару часов, в репетиционном зале.
Приоткрытая дверь. За ней темнота. Запах линолеума. Гулом в ушах – застоявшаяся тишина замкнутого пространства. Шагнешь туда – кем выйдешь обратно? Делаю шаг вперед и щелкаю выключателем. Лампы дневного света мигом изгоняют всю мистику. Кем ты выйдешь из репетиционного зала, зависит лишь от тебя.
Огромное зеркало от пола до потолка, и ни одного окна. Стены задрапированы светлой материей. Эффект театральности, или же способ скрыть необходимость ремонта?
Хватит глазеть, я просто оттягиваю начало насилия над собой. Над уставшим телом, которому так не хочется снова прыгать и задыхаться. Мне бы поплакать, себя пожалеть…
Работай! Это лучшее обезболивающее и для тела, и для души.
Фанатизм в нас воспитывали с детства. Тоненькие девочки голодали, чтобы стать еще тоньше, скрывали от педагогов полученные травмы, сбивали в кровь пальцы – и работали, работали... Лет в четырнадцать я стала часто болеть, пропускать занятия. Отставать. Фанатизм взял свое. Я решила вставать в шесть утра и каждый день бегать по темному парку – в дождь, снег, мороз… В семнадцать я ныряла в прорубь и уже не болела.
Усталость преодолима. Снова и снова повторяю свои куски. Закрепляется память тела: завтра не ошибусь, не убегу на другую сторону; «редакция» спектакля останется в сохранности. Только этого мало. Чистое исполнение содбасков в заданном хореографом направлении не назовут «магией».
Останавливаюсь. Сердце колотится. Выпиваю глоток воды.
Зеркало отражает одинокую фигуру в широких спортивных штанах и балетном купальнике на бретельках. Непокорные кудряшки коротких волос стянуты в хвост на затылке. Это я.
Жизель? Мирта?
О, кто угодно. Пластилин, не раскрашенная матрешка, лоскутик ткани, ожидающий портного. «Не танцуй чужую тетю, - повторяла Александра Борисовна, педагог по актерскому мастерству. - Любая роль – это набор предлагаемых обстоятельств, в которых действуешь именно ты».
Нежность и ярость, счастье и отчаяние – отыщи их в себе, и тогда это станет сценической правдой. Я привыкла трепетать Жизелью. Но теперь должна превратиться в Мирту.
Властную. Сильную. Жестокую.
Критически оглядываю свое отражение. Ага, как же. Цуцик мелкий, замученный. Глупая девчонка, взявшая на себя слишком много.
Никогда я не могу танцевать, как Андрей Дивилин…
Стоп. Хватит стонать, я Мирта, а не кулик! За работу! Магия театра начинается с репетиционного зала.
Для перевоплощения мне нужна ненависть. Мирта готова убить, она ненавидит мужчин. Где моя благородная ярость?
Ненавижу Херувимыча!
О, да, помогает. Этого гада я бы и правда убила. Прыжки становятся выше, мощнее. Хочу всемогущества!
Ненавижу Ингу!
Ой, ошибочка, Инга девушка. Девушек виллисы не убивают. А зря! Девушка, с которой изменяет мужчина, тоже заслуживает смерти. Как Мирта, могу пересмотреть правила на своем кладбище. Не пускать Жизель-Ингу из могилки на свободу под сени дерев! Нечего ей танцевать с Дивилиным…
Я перевела дух. Что-то меня занесло. Не в того перевоплощаюсь. Не трогаем Ингу, возвращаем на «экран внутреннего видения» худрука. Презренный Никанор, сын Серафима! Склонись пред моим величием!
Еще раз сначала первую вариацию… Как учили: умри, но сделай! Кстати, весьма подходящий рецепт: лягу костьми на своей репетиции, поднимусь в виде призрака и по праву возглавлю виллис.
Пожалуй, еще никогда я не работала с таким исступлением. А потом долго сидела на полу, скручивая и растягивая измученное тело. Зеркало отражало темные круги под потускневшими глазами. Хвост расплела, и колечки рыжих кудряшек облепили мокрый от пота лоб.
Выйдя из зала, с удивлением увидела Эдика. Он сидел на диванчике в холле, скособочившись над ноутбуком.
Заметив меня, парень обрадовался:
- Асёнок-лисёнок! Неизлечимый психоз трудоголика не дает спать по ночам?
Я отмахнулась:
- Сам-то почему не уходишь?
- А мне здесь хорошо. Вай-фай ловится, никто не отвлекает. Уютно.
Я с сомнением окинула взглядом пустынное пространство возле каменной лестницы. «Уютно» здесь может быть разве что сквознякам.
- Признайся, нас заперли, и поэтому ты не можешь уйти?
Глаза Эдика обрели выражение странной мечтательности.
Я развернулась, собираясь направиться в грим-уборную, чтобы переодеться. Покачнулась. Придержалась за стену. Эдик нахмурился:
- Знаешь, Асёнок, иногда мне становится за тебя страшно. Нельзя же так убиваться на репетициях!
Я улыбнулась:
- Ошибаешься, мне хорошо. Почти поняла, что такое нирвана. Ни мыслей, ни чувств, не желаний…
- О, в таком случае, даже завидую.
Мы помолчали.
- Собирайся, я тебя подожду.
- Да ладно, не стоит…
- Красивая девушка в «городе любви», вечером - и без эскорта? – Эдик поцокал языком. - Хочется приключений?
- Только не сейчас, - ужаснулась я.
- Тогда пойдем вместе. Не спеши, мне здесь есть, чем заняться, - Эдик снова уткнулся в ноутбук.
- Спасибо, - прошептала я искренне. Замечательный друг.
Когда я вернулась в холл, он так и сидел, бегая пальцами по клавиатуре. В очередной раз отметила, что вне сцены наш компьютерный гений смотрится импозантно. Густые темные волосы забраны в хвост, на носу очки в тонкой оправе, которые ему очень идут… Мне иногда кажется, что этими очками Эдик отгораживается от мира. На сцене их приходится снимать, заменяя контактными линзами, и он тут же становится беззащитным и каким-то потерянным. Впрочем, сцена – вообще не его место.
Эдик забрал у меня из рук сумку, и мы двинулись к отелю сквозь говор и музыку ночного Парижа. Толстая луна зацепилась боком за верхушку Эйфелевой башни и лениво размышляла: взлететь выше или задержаться, позируя полуночным фотографам?
Я плелась, еле передвигая ноги. Эдик бережно довел меня до самой двери и простился, пожелав хорошенько выспаться. Упав на кровать, позвонила Танюшке:
- Прости, дорогая, вечерний чаек отменяется. Сейчас я гожусь разве что кладбища.
Луна за окном покачнулась, когда я закрывала глаза.
Как обычно бывает при сильной усталости, мозг зациклился на том, что я делала днем. Даже во сне я продолжила прыгать по залу, приговаривая: я Мирта… Надо сказать, прыжок – моя гордость, часто танцую «прыжковые» партии. Поэтому сны, в которых взмываю над полом в парящем полете, для меня не редкость. Мощными рывками я поднимаюсь все выше и выше, удовольствие портит лишь страх приземления: кажется, что ноги не выдержат столкновения с полом. Поэтому всякий раз в таких сновидениях я стараюсь найти альтернативные способы спуска. То долечу до какой-нибудь крыши, чтобы воспользоваться выходом на чердак, то цепляюсь за ветку дерева. Если действие происходит на сцене, приходится хвататься за полотно кулис и съезжать, как по канату на уроках физкультуры в далеком, «добалетном» детстве, вздымая облака вековой театральной пыли.
В этот раз я взмывала в воздух в диком, нечеловеческом восторге, жалея лишь о том, что не успела сменить тренировочные штаны на белоснежное облако театрального костюма. Да, вот так я хочу танцевать на премьере! Сильная и прекрасная, настоящая Мирта!
Постепенно к наслаждению танцем начало примешиваться смутное, необъяснимое беспокойство. Будто я куда-то опаздываю. Попытка игнорировать неясные ощущения к результату не привела. Беспокойство разгоралось все сильнее, пока я в сердцах не приземлилась на краю оркестровой ямы:
- Да что же со мной происходит?!
«Наконец-то!» - возликовало нечто в моей душе, и я оказалась лежащей в постели своего гостиничного номера. Тут же снова придавило усталостью.
- Безобразие, - недовольно пробурчала я. – Полетать спокойно нельзя.
«Отчего же, лети!» - возразило коварное «нечто», и вместо равномерной прохлады кондиционера я вдруг ощутила дуновение ветерка из распахнутого окна.
- Намекаешь, что пора выходить на небесные просторы?
«Да торопись же!» - нетерпеливо прикрикнул голос, и я решила больше не пререкаться. Откинув одеяло, выбралась из постели и подошла к подоконнику. Темные массивы крыш сонными тюленями разлеглись внизу.
«Прыгай скорее!» - подзадоривал меня засевший внутри командир.
- А если упаду? – засомневалась я, поеживаясь не то от страха, не то от ночной прохлады.
«Ты же Мирта!» - искренне возмутился голос.
- И то верно, - рассмеялась я и, сильно оттолкнувшись, стартовала с подоконника в роскошном жете анаван.
Душу охватило знакомое ликование. Я парила над спящим городом, упиваясь собственным всемогуществом. Только вместо костюма на мне теперь были даже не спортивные штаны – зелененькая пижама. А как бы красиво сейчас развивалась пышная, невесомая юбка…
К Нотр-Даму я не полетела, почему-то его побаиваюсь. Совершила пару кругов над золотым куполом Дома Инвалидов, помахала издали Эйфелевой башне. Луна от нее уже отлепилась, плыла в окружении звезд. Захотелось отдалиться от назойливого света городских улиц. Может, отправиться в Булонский лес? Проверю, действительно ли там по ночам так развратно, как пишут…
Сознание снова пронзила мысль: надо спешить!
Хорошо, пусть гуляки в Булонском лесу без помех предаются пороку. Повинуясь упорному зову, я заложила вираж и двинулась куда-то на юг, за пределы огромного города.
Целью моего путешествия оказалось кладбище. Просторное и ухоженное. В темноте отчетливо проступал белоснежный силуэт церкви, но зов гнал меня дальше, в наиболее древнюю часть.
«Успела!» - прозвучало внутри.
Замедлив полет, я аккуратно опустилась на землю. Босые пятки утонули во влажной траве. Приятно! Хорошо, что в сегодняшнем сне я не надела пуанты, позволю ногам отдохнуть.
Замшелые камни надгробий. Полустертые надписи, которые нелегко разобрать. Я склонилась над массивной плитой, пытаясь прочесть дату захоронения, и вдруг почувствовала нестерпимое желание обернуться.
К древним могилам в абсолютной тишине слетались печальные девушки в белоснежных одеяниях. Неужто виллисы?
На моих глазах призрачные фигуры собрались в круг и продолжили движение медленным хороводом.
- Вау, как классно! И кто же из вас Жизель?
Мой голос взорвал хрупкий покой, царивший на кладбище. Полупрозрачные девушки сбились с монотонного ритма движений и буквально посыпались на влажную землю.
- Ох, девчат, не испачкайтесь, - поморщилась я, сожалея, что вмешалась в молчаливую вечеринку столь внезапно. Аккуратнее надо с призраками, это существа тонкой организации.
Виллисы столпились вокруг, в немом изумлении разглядывая не столько меня, сколько зелененькую пижаму. Пауза явно затягивалась. Я осторожно прокашлялась:
- Извините за неожиданное вторжение. Может быть, я не вовремя. Но если среди вас есть Жизель, мне и правда было бы интересно с ней познакомиться.
- Среди нас нет Жизели, - наконец, шевельнулась одна из виллис. – Кто это?
- Наивная дурочка, влюбившаяся в графа. Не вынесла обмана и сошла с ума.
- Mamma mia! – прошептала моя собеседница, горестно заламывая руки. В ее черных очах мелькнул отблеск отнюдь не призрачного темперамента. – Несчастная девушка!
- Да, не позавидуешь. Всякий раз расстраиваюсь, когда играю сцену сумасшествия. - Заметив общее недоумение, решила пояснить: - Я актриса. Балерина.
- И тебя тоже предал любимый?
- Делал это на каждом спектакле, - усмехнулась я. – Но теперь я сменила амплуа. Кстати, меня зовут Ася.
- Джованна, - представилась черноглазая. – Мой жених проиграл меня в карты перед самой свадьбой. Узнав об этом, я взбежала на колокольню и прыгнула вниз. С тех пор научилась летать…
- Тоже неплохая история, - одобрила я. – Слушай, а где ваша Мирта?
- Мирта? – озадаченно нахмурилась Джованна.
- Ну, кто у вас тут за старшую?
- Старшая у нас Ингрид, - Джованна уверенно выпихнула вперед крепкую девицу с блеклыми волосами и невыразительным лицом. – Ей пятьсот двадцать три года.
- Йа, - меланхолично подтвердила Ингрид.
- Ох… Я имела в виду, кто среди вас самая главная?
- Главная? Так это Мари, - расцвела Джованна, уяснив, наконец, что мне нужно. – Вон ее могилка. Четыре столетия назад Мари впервые послала нам зов. С той поры мы каждую ночь собираемся здесь с разных концов света. Я похоронена в Италии. Ингрид с севера. Много девушек из Испании, Франции…
- А как же языковой барьер?
- Наше общение - это общение душ, - пожала плечами Джованна. Девушки одобрительно загудели.
Поразмыслив, я признала, что она права. Родственные души всегда поймут друг друга, и слова тут бывают вообще не нужны. Я окинула взглядом прозрачные лица:
- А куда же подевалась харизматичная основательница вашего клуба?
- Отлучилась на сеанс спиритизма. Скоро вернется.
- Серьезная дамочка. Даже после смерти без дела не сидит.
Напряжение потихоньку спадало. Девушки перестали смущаться, душещипательные истории посыпались со всех сторон. Каждая спешила вставить свое слово, и только молчаливая Ингрид оставалась средь этой пены эмоций невозмутимой, молчаливой скалой. За нее говорила темпераментная Джованна:
- Ингрид жила в устье Хандер… Херден…
- Хардангерфьорда, - терпеливо подсказала северянка.
- Вот-вот, попробуй-ка, выговори! – расхохоталась итальянка. Я невольно подумала, что не отказалась бы при жизни иметь хоть десятую долю энергии, что осталась в ней после смерти. – Так вот, наша Ингрид любила местного доктора. Вокруг него постоянно увивались хилые, болезненные девицы, и он потчевал их разными снадобьями, подолгу беседуя с каждой. Ингрид же за всю свою жизнь ни разу не пробовала лекарства. «Зачем тебе? - смеялся любимый в ответ на просьбу угостить ее микстурой. – Ты воплощение здоровья!» И Ингрид гордилась своей силой и выносливостью, до тех пор, пока ее ненаглядный не сбежал с одной из своих худосочных пациенток. Вот тогда-то Ингрид и узнала, что такое лекарство. Выпила все, что нашла…
- Йа, - отрешенно кивала северянка, подтверждая слова подруги.
Ничто так не сближает женщин, как мужское коварство. Атмосфера на кладбище установилась самая дружеская. Душевная во всех смыслах этого слова. Вскоре я уже скользила в общем хороводе над заросшими могилками. Лица у виллис были торжественными. Глаза прикрыты. В замысловатых прическах не дрогнет ни единый волосок. Я даже пожалела, что мои взлохмаченные кудряшки смотрятся столь легкомысленно.
После десятого круга меня стало подташнивать. На семнадцатом разобрала жуткая тоска. К двадцать первому я не выдержала и остановилась:
Ничего, у меня еще сутки…
Направляясь к кулисам, перехватила взгляд. Андрей смотрел на меня с жалостью и недоумением. Месье Совершенство не позволил бы себе выйти на публику неподготовленным. Да и общаться в подобном ключе с художественным руководством для него немыслимо. Проклятье… Вот и увидел меня впервые на сцене мой кумир. Как я об этом мечтала! Посмешище.
Пространство заполнили звуки адажио. Дивилин танцевал о любви со своей партнершей. Угловатая Инга-Жизель нежным облачком парила в его руках. Я ушла в темноту, к пыльным канатам и готическому камину из чужой оперы. В финале спектакля мне предстоит еще одна сцена, и сейчас нужно хорошенько запомнить, как следует убивать Андрея. Чтобы не помешать Инге-Жизели красиво его спасти.
***
Прогон спектакля закончился. Театр затихал, пустея. Однако мне отдыхать нельзя. Не знаю, как и с кем умудрился договориться наш Тигрыч, но французы позволили мне задержаться еще на пару часов, в репетиционном зале.
Приоткрытая дверь. За ней темнота. Запах линолеума. Гулом в ушах – застоявшаяся тишина замкнутого пространства. Шагнешь туда – кем выйдешь обратно? Делаю шаг вперед и щелкаю выключателем. Лампы дневного света мигом изгоняют всю мистику. Кем ты выйдешь из репетиционного зала, зависит лишь от тебя.
Огромное зеркало от пола до потолка, и ни одного окна. Стены задрапированы светлой материей. Эффект театральности, или же способ скрыть необходимость ремонта?
Хватит глазеть, я просто оттягиваю начало насилия над собой. Над уставшим телом, которому так не хочется снова прыгать и задыхаться. Мне бы поплакать, себя пожалеть…
Работай! Это лучшее обезболивающее и для тела, и для души.
Фанатизм в нас воспитывали с детства. Тоненькие девочки голодали, чтобы стать еще тоньше, скрывали от педагогов полученные травмы, сбивали в кровь пальцы – и работали, работали... Лет в четырнадцать я стала часто болеть, пропускать занятия. Отставать. Фанатизм взял свое. Я решила вставать в шесть утра и каждый день бегать по темному парку – в дождь, снег, мороз… В семнадцать я ныряла в прорубь и уже не болела.
Усталость преодолима. Снова и снова повторяю свои куски. Закрепляется память тела: завтра не ошибусь, не убегу на другую сторону; «редакция» спектакля останется в сохранности. Только этого мало. Чистое исполнение содбасков в заданном хореографом направлении не назовут «магией».
Останавливаюсь. Сердце колотится. Выпиваю глоток воды.
Зеркало отражает одинокую фигуру в широких спортивных штанах и балетном купальнике на бретельках. Непокорные кудряшки коротких волос стянуты в хвост на затылке. Это я.
Жизель? Мирта?
О, кто угодно. Пластилин, не раскрашенная матрешка, лоскутик ткани, ожидающий портного. «Не танцуй чужую тетю, - повторяла Александра Борисовна, педагог по актерскому мастерству. - Любая роль – это набор предлагаемых обстоятельств, в которых действуешь именно ты».
Нежность и ярость, счастье и отчаяние – отыщи их в себе, и тогда это станет сценической правдой. Я привыкла трепетать Жизелью. Но теперь должна превратиться в Мирту.
Властную. Сильную. Жестокую.
Критически оглядываю свое отражение. Ага, как же. Цуцик мелкий, замученный. Глупая девчонка, взявшая на себя слишком много.
Никогда я не могу танцевать, как Андрей Дивилин…
Стоп. Хватит стонать, я Мирта, а не кулик! За работу! Магия театра начинается с репетиционного зала.
Для перевоплощения мне нужна ненависть. Мирта готова убить, она ненавидит мужчин. Где моя благородная ярость?
Ненавижу Херувимыча!
О, да, помогает. Этого гада я бы и правда убила. Прыжки становятся выше, мощнее. Хочу всемогущества!
Ненавижу Ингу!
Ой, ошибочка, Инга девушка. Девушек виллисы не убивают. А зря! Девушка, с которой изменяет мужчина, тоже заслуживает смерти. Как Мирта, могу пересмотреть правила на своем кладбище. Не пускать Жизель-Ингу из могилки на свободу под сени дерев! Нечего ей танцевать с Дивилиным…
Я перевела дух. Что-то меня занесло. Не в того перевоплощаюсь. Не трогаем Ингу, возвращаем на «экран внутреннего видения» худрука. Презренный Никанор, сын Серафима! Склонись пред моим величием!
Еще раз сначала первую вариацию… Как учили: умри, но сделай! Кстати, весьма подходящий рецепт: лягу костьми на своей репетиции, поднимусь в виде призрака и по праву возглавлю виллис.
Пожалуй, еще никогда я не работала с таким исступлением. А потом долго сидела на полу, скручивая и растягивая измученное тело. Зеркало отражало темные круги под потускневшими глазами. Хвост расплела, и колечки рыжих кудряшек облепили мокрый от пота лоб.
Выйдя из зала, с удивлением увидела Эдика. Он сидел на диванчике в холле, скособочившись над ноутбуком.
Заметив меня, парень обрадовался:
- Асёнок-лисёнок! Неизлечимый психоз трудоголика не дает спать по ночам?
Я отмахнулась:
- Сам-то почему не уходишь?
- А мне здесь хорошо. Вай-фай ловится, никто не отвлекает. Уютно.
Я с сомнением окинула взглядом пустынное пространство возле каменной лестницы. «Уютно» здесь может быть разве что сквознякам.
- Признайся, нас заперли, и поэтому ты не можешь уйти?
Глаза Эдика обрели выражение странной мечтательности.
Я развернулась, собираясь направиться в грим-уборную, чтобы переодеться. Покачнулась. Придержалась за стену. Эдик нахмурился:
- Знаешь, Асёнок, иногда мне становится за тебя страшно. Нельзя же так убиваться на репетициях!
Я улыбнулась:
- Ошибаешься, мне хорошо. Почти поняла, что такое нирвана. Ни мыслей, ни чувств, не желаний…
- О, в таком случае, даже завидую.
Мы помолчали.
- Собирайся, я тебя подожду.
- Да ладно, не стоит…
- Красивая девушка в «городе любви», вечером - и без эскорта? – Эдик поцокал языком. - Хочется приключений?
- Только не сейчас, - ужаснулась я.
- Тогда пойдем вместе. Не спеши, мне здесь есть, чем заняться, - Эдик снова уткнулся в ноутбук.
- Спасибо, - прошептала я искренне. Замечательный друг.
Когда я вернулась в холл, он так и сидел, бегая пальцами по клавиатуре. В очередной раз отметила, что вне сцены наш компьютерный гений смотрится импозантно. Густые темные волосы забраны в хвост, на носу очки в тонкой оправе, которые ему очень идут… Мне иногда кажется, что этими очками Эдик отгораживается от мира. На сцене их приходится снимать, заменяя контактными линзами, и он тут же становится беззащитным и каким-то потерянным. Впрочем, сцена – вообще не его место.
Эдик забрал у меня из рук сумку, и мы двинулись к отелю сквозь говор и музыку ночного Парижа. Толстая луна зацепилась боком за верхушку Эйфелевой башни и лениво размышляла: взлететь выше или задержаться, позируя полуночным фотографам?
Я плелась, еле передвигая ноги. Эдик бережно довел меня до самой двери и простился, пожелав хорошенько выспаться. Упав на кровать, позвонила Танюшке:
- Прости, дорогая, вечерний чаек отменяется. Сейчас я гожусь разве что кладбища.
Луна за окном покачнулась, когда я закрывала глаза.
Глава 7, в которой древние призраки обнажают коленки
Как обычно бывает при сильной усталости, мозг зациклился на том, что я делала днем. Даже во сне я продолжила прыгать по залу, приговаривая: я Мирта… Надо сказать, прыжок – моя гордость, часто танцую «прыжковые» партии. Поэтому сны, в которых взмываю над полом в парящем полете, для меня не редкость. Мощными рывками я поднимаюсь все выше и выше, удовольствие портит лишь страх приземления: кажется, что ноги не выдержат столкновения с полом. Поэтому всякий раз в таких сновидениях я стараюсь найти альтернативные способы спуска. То долечу до какой-нибудь крыши, чтобы воспользоваться выходом на чердак, то цепляюсь за ветку дерева. Если действие происходит на сцене, приходится хвататься за полотно кулис и съезжать, как по канату на уроках физкультуры в далеком, «добалетном» детстве, вздымая облака вековой театральной пыли.
В этот раз я взмывала в воздух в диком, нечеловеческом восторге, жалея лишь о том, что не успела сменить тренировочные штаны на белоснежное облако театрального костюма. Да, вот так я хочу танцевать на премьере! Сильная и прекрасная, настоящая Мирта!
Постепенно к наслаждению танцем начало примешиваться смутное, необъяснимое беспокойство. Будто я куда-то опаздываю. Попытка игнорировать неясные ощущения к результату не привела. Беспокойство разгоралось все сильнее, пока я в сердцах не приземлилась на краю оркестровой ямы:
- Да что же со мной происходит?!
«Наконец-то!» - возликовало нечто в моей душе, и я оказалась лежащей в постели своего гостиничного номера. Тут же снова придавило усталостью.
- Безобразие, - недовольно пробурчала я. – Полетать спокойно нельзя.
«Отчего же, лети!» - возразило коварное «нечто», и вместо равномерной прохлады кондиционера я вдруг ощутила дуновение ветерка из распахнутого окна.
- Намекаешь, что пора выходить на небесные просторы?
«Да торопись же!» - нетерпеливо прикрикнул голос, и я решила больше не пререкаться. Откинув одеяло, выбралась из постели и подошла к подоконнику. Темные массивы крыш сонными тюленями разлеглись внизу.
«Прыгай скорее!» - подзадоривал меня засевший внутри командир.
- А если упаду? – засомневалась я, поеживаясь не то от страха, не то от ночной прохлады.
«Ты же Мирта!» - искренне возмутился голос.
- И то верно, - рассмеялась я и, сильно оттолкнувшись, стартовала с подоконника в роскошном жете анаван.
Душу охватило знакомое ликование. Я парила над спящим городом, упиваясь собственным всемогуществом. Только вместо костюма на мне теперь были даже не спортивные штаны – зелененькая пижама. А как бы красиво сейчас развивалась пышная, невесомая юбка…
К Нотр-Даму я не полетела, почему-то его побаиваюсь. Совершила пару кругов над золотым куполом Дома Инвалидов, помахала издали Эйфелевой башне. Луна от нее уже отлепилась, плыла в окружении звезд. Захотелось отдалиться от назойливого света городских улиц. Может, отправиться в Булонский лес? Проверю, действительно ли там по ночам так развратно, как пишут…
Сознание снова пронзила мысль: надо спешить!
Хорошо, пусть гуляки в Булонском лесу без помех предаются пороку. Повинуясь упорному зову, я заложила вираж и двинулась куда-то на юг, за пределы огромного города.
Целью моего путешествия оказалось кладбище. Просторное и ухоженное. В темноте отчетливо проступал белоснежный силуэт церкви, но зов гнал меня дальше, в наиболее древнюю часть.
«Успела!» - прозвучало внутри.
Замедлив полет, я аккуратно опустилась на землю. Босые пятки утонули во влажной траве. Приятно! Хорошо, что в сегодняшнем сне я не надела пуанты, позволю ногам отдохнуть.
Замшелые камни надгробий. Полустертые надписи, которые нелегко разобрать. Я склонилась над массивной плитой, пытаясь прочесть дату захоронения, и вдруг почувствовала нестерпимое желание обернуться.
К древним могилам в абсолютной тишине слетались печальные девушки в белоснежных одеяниях. Неужто виллисы?
На моих глазах призрачные фигуры собрались в круг и продолжили движение медленным хороводом.
- Вау, как классно! И кто же из вас Жизель?
Мой голос взорвал хрупкий покой, царивший на кладбище. Полупрозрачные девушки сбились с монотонного ритма движений и буквально посыпались на влажную землю.
- Ох, девчат, не испачкайтесь, - поморщилась я, сожалея, что вмешалась в молчаливую вечеринку столь внезапно. Аккуратнее надо с призраками, это существа тонкой организации.
Виллисы столпились вокруг, в немом изумлении разглядывая не столько меня, сколько зелененькую пижаму. Пауза явно затягивалась. Я осторожно прокашлялась:
- Извините за неожиданное вторжение. Может быть, я не вовремя. Но если среди вас есть Жизель, мне и правда было бы интересно с ней познакомиться.
- Среди нас нет Жизели, - наконец, шевельнулась одна из виллис. – Кто это?
- Наивная дурочка, влюбившаяся в графа. Не вынесла обмана и сошла с ума.
- Mamma mia! – прошептала моя собеседница, горестно заламывая руки. В ее черных очах мелькнул отблеск отнюдь не призрачного темперамента. – Несчастная девушка!
- Да, не позавидуешь. Всякий раз расстраиваюсь, когда играю сцену сумасшествия. - Заметив общее недоумение, решила пояснить: - Я актриса. Балерина.
- И тебя тоже предал любимый?
- Делал это на каждом спектакле, - усмехнулась я. – Но теперь я сменила амплуа. Кстати, меня зовут Ася.
- Джованна, - представилась черноглазая. – Мой жених проиграл меня в карты перед самой свадьбой. Узнав об этом, я взбежала на колокольню и прыгнула вниз. С тех пор научилась летать…
- Тоже неплохая история, - одобрила я. – Слушай, а где ваша Мирта?
- Мирта? – озадаченно нахмурилась Джованна.
- Ну, кто у вас тут за старшую?
- Старшая у нас Ингрид, - Джованна уверенно выпихнула вперед крепкую девицу с блеклыми волосами и невыразительным лицом. – Ей пятьсот двадцать три года.
- Йа, - меланхолично подтвердила Ингрид.
- Ох… Я имела в виду, кто среди вас самая главная?
- Главная? Так это Мари, - расцвела Джованна, уяснив, наконец, что мне нужно. – Вон ее могилка. Четыре столетия назад Мари впервые послала нам зов. С той поры мы каждую ночь собираемся здесь с разных концов света. Я похоронена в Италии. Ингрид с севера. Много девушек из Испании, Франции…
- А как же языковой барьер?
- Наше общение - это общение душ, - пожала плечами Джованна. Девушки одобрительно загудели.
Поразмыслив, я признала, что она права. Родственные души всегда поймут друг друга, и слова тут бывают вообще не нужны. Я окинула взглядом прозрачные лица:
- А куда же подевалась харизматичная основательница вашего клуба?
- Отлучилась на сеанс спиритизма. Скоро вернется.
- Серьезная дамочка. Даже после смерти без дела не сидит.
Напряжение потихоньку спадало. Девушки перестали смущаться, душещипательные истории посыпались со всех сторон. Каждая спешила вставить свое слово, и только молчаливая Ингрид оставалась средь этой пены эмоций невозмутимой, молчаливой скалой. За нее говорила темпераментная Джованна:
- Ингрид жила в устье Хандер… Херден…
- Хардангерфьорда, - терпеливо подсказала северянка.
- Вот-вот, попробуй-ка, выговори! – расхохоталась итальянка. Я невольно подумала, что не отказалась бы при жизни иметь хоть десятую долю энергии, что осталась в ней после смерти. – Так вот, наша Ингрид любила местного доктора. Вокруг него постоянно увивались хилые, болезненные девицы, и он потчевал их разными снадобьями, подолгу беседуя с каждой. Ингрид же за всю свою жизнь ни разу не пробовала лекарства. «Зачем тебе? - смеялся любимый в ответ на просьбу угостить ее микстурой. – Ты воплощение здоровья!» И Ингрид гордилась своей силой и выносливостью, до тех пор, пока ее ненаглядный не сбежал с одной из своих худосочных пациенток. Вот тогда-то Ингрид и узнала, что такое лекарство. Выпила все, что нашла…
- Йа, - отрешенно кивала северянка, подтверждая слова подруги.
Ничто так не сближает женщин, как мужское коварство. Атмосфера на кладбище установилась самая дружеская. Душевная во всех смыслах этого слова. Вскоре я уже скользила в общем хороводе над заросшими могилками. Лица у виллис были торжественными. Глаза прикрыты. В замысловатых прическах не дрогнет ни единый волосок. Я даже пожалела, что мои взлохмаченные кудряшки смотрятся столь легкомысленно.
После десятого круга меня стало подташнивать. На семнадцатом разобрала жуткая тоска. К двадцать первому я не выдержала и остановилась:
