Пролог
Последнее время страх был постоянным спутником Гертруды Розалинды Андрос.
Она не могла точно сказать, когда это началось. Когда подспудная, тщательно скрываемая тревога превратилась в липкую паутину страха, в которой она запуталась. И не только она, а вся её семья, весь замок вместе со слугами, весь город…
Что-то с грохотом упало в соседней комнате, и Гертруда сильнее забилась под стол, зажимая себе рот ладонью. Почему они здесь? Они не должны быть здесь! Она была уверена, что смогла сбежать незамеченной. Но возможно после, осмотрев тела, они поняли, что одного не хватает.
Пересчитывали они их прежде, чем начать рубить головы? Гертруда понятия не имела. Она была слишком напугана – она всё ещё слишком напугана – чтобы думать о таких вещах.
Изо всех сил стараясь дышать так поверхностно, как только возможно, когда воздуха не хватает, а сердце отчаянно рвётся прочь из груди, Гертруда подалась вперёд. Главное, делать всё бесшумно и тогда у неё получится сбежать или дождаться помощи. Она не переставала повторять себе это, чтобы не удариться в панику.
Выглянув из-под стола, она никого не увидела ни в комнате, ни в коридоре. Во всяком случае, в той части коридора, которая была видна через открытую дверь. Подождав ещё немного, Гертруда вылезла из своего укрытия и, стараясь не обращать внимания на жуткую боль в спине и пропитанную кровью рубашку, быстро подошла к двери, ведущей в следующую комнату. Открыла её, молясь, чтобы та не скрипела.
Та не скрипела. О замке хорошо заботились. С трудом подавив всхлип, Гертруда запретила себе думать о двух больших ежегодных уборках – осенней и весенней – когда Хальд напоминал огромный, жужжащий и полный жизни улей.
Полный жизни…
Перед её внутренним взором снова встали обезглавленные тела, выложенные в линию и куча голов, на которые она не смотрела, чтобы не лишиться присутствия духа. Его остатков.
Гертруда проскользнула в следующую комнату, затем в следующую, и, наконец, добралась до ванной. Тут она затаилась, переводя дыхание и прислушиваясь. Так прошло несколько часов. А может, всего один. Ей казалось, что время замерло и минуты текут медленно, как засахарившийся мёд. Вот только во время не ткнёшь ложкой и не поболтаешь хорошенько, чтобы оно снова шло как надо.
Спина стала болеть меньше, вместо тёплой крови Гертруда чувствовала стягивающую кожу корку. Кругом стояла тишина, натянутая, как ткань за секунду до того, как порвётся. Она пугала Гертруду, но ещё больше её пугала мысль, что вот сейчас в эту тишину ворвутся голоса альвов. Что её найдут и закончат начатое. Так что пусть уж дальше натягивается, давит на неё всем своим весом, только бы не порвалась.
Гертруда наконец нашла в себе силы пошевелиться. Страх немного отступил и ей хотелось посмотреть, на что похожа её спина. Стоит, наверное, промыть рану и перевязать. Всё необходимое в ванне было. Поколебавшись, она поднялась и вышла в комнату. Со всеми предосторожностями, боясь быть замеченной, выглянула в окно. Никого не увидела.
Пошла в следующую комнату, затем в следующую. Замирала и прислушивалась, а потом выглядывала в окна. Никого. Перед дверью в коридор Гертруда немного помедлила, но, собравшись с духом, вышла. Выглянула в окно. Снова никого. Так она обошла, очень тихо и очень осторожно, весь этаж. Насколько она могла судить, альвы ушли, тела и головы или забрали с собой, или закопали где-нибудь. Может, сожгли, но вряд ли – тогда она бы почувствовала запах.
Гертруда вернулась в ванную, вымылась и, как могла, перевязала себя. Перед этим она попробовала разглядеть свою спину в зеркале и вздрогнула. Там, откуда раньше росли крылья, зияли две уродливые раны. Её брат, хирург, сказал бы, что нужно зашивать.
Закончив перевязку, Гертруда обнаружила, что её щёки мокрые от слёз. Она даже не заметила, что снова плачет.
В Хальде были запасы еды, и она решила остаться, пока немного не оклемается. «Надо немного оклематься», – так говорил её дед, это была едва ли не любимая его фраза. Ему первому оторвали крылья, когда он бросился на помощь матери и ударил альва, схватившего её, так сильно, что у того что-то хрустнуло в носу и пошла кровь.
На самом деле Гертруда просто не знала, что ей делать. А здесь была вода, была еда, и вообще замок выглядел так, будто ничего не случилось. Конечно, нужно избегать некоторых комнат и главного входа. Может быть попозже, когда ей станет получше, она уберётся там и всё будет выглядеть так, будто всего этого кошмара не было. Она могла бы остаться здесь. Может, даже на несколько лет. Или на всю жизнь. Остаться дома. Альвам точно не придёт в голову искать её тут.
Гертруде нравилось просыпаться по утрам и лежать с закрытыми глазами, на животе, потому что на спине спать было невозможно – слишком больно, и воображать, что всё по-прежнему. Что залежись она в кровати и её камеристка войдёт с требованием от матери: разбудить, во что бы то ни стало! Такое частенько бывало.
И вдруг, спустя несколько дней, дверь действительно отворилась. Гертруда распахнула глаза, ужасно испуганная и одновременно полная надежды. Но перед ней стояли не альвы и не воскресшие родственники, а госпожа Алания Стерлинг – подруга семьи.
В карих глазах за очками-половинками блестели слёзы, она заламывала руки, глядя на Гертруду.
– Герти, – произнесла она со странным хлюпаньем в горле, – Герти.
Потом подошла к кровати, опустилась перед ней на колени и убрала длинные пряди с лица Гертруды. А потом снова сказала:
– Герти.
И она поняла, что снова плачет, не замечая этого.
Часть I. Гертруда
В Мейджхолл Гертруда попала на несколько лет раньше, чем собиралась. С момента, когда Алания нашла её в Хальде с плохо заживающей раной на спине и затуманенным разумом, прошло почти два месяца. И Гертруда научилась делать вид, что у неё всё хорошо. Хотелось бы ей самой в это поверить. По ночам её мучили кошмары, а днём не отпускала тревога. Часто ей казалось, что за ней следят альвы, что они нашли её и хотят закончить начатое.
Гертруда научилась с этим справляться. Секрет был прост – она постоянно должна быть занята. Спать она не ложилась, а падала на кровать в полном изнеможении. И всё равно спала обычно по три-четыре часа, и всё это время её мучили кошмары. Просыпалась Гертруда ничуть не отдохнувшей. Под глазами у неё прочно прописались чёрные круги.
Алания Стерлинг работала учительницей элементальной магии – огненной – в Мейджхолле. Игни огонь в принципе давался хорошо, но Алания превзошла всех, кто был до неё. Мало того что в какой-то момент её огонь приобрёл необычный фиолетовый цвет, так ей ещё и удалось приручить молнию.
Впрочем, купаясь в лучах восхищения, Алания не очень понимала, что ей с этим делать. Пока лет тридцать назад из Мейджхолла не пришло письмо, в котором её приглашали на должность преподавателя на факультете элементальной магии. Она согласилась. К тому времени её муж уже умер и она с дочерью Авианой переехали жить поближе к академии, в портовый город Миртиар. На острове Гилдур, где расположился Мейджхолл, выбор городов был невелик. А Алания не хотела жить слишком близко к академии, в которой ей и так предстояло проводить большую часть года. Так что Миртиар оказался единственным вариантом.
Но сентябрь подходил к концу и Алания вместе с Авианой, в этом году второкурсницей факультета ясновидения, должны были отправляться в Мейджхолл, готовиться к учебному году. О том, чтобы оставить Гертруду одну не было и речи.
– Ты можешь поехать с нами, – предложила Алания, сидя на краешке её кровати и гладя по светлым волосам, – в Мейджхолле безопасно и я буду приглядывать за тобой. Жить будешь в одной комнате с Ави, я устрою. Ей всё равно её соседка не нравилась, весь год пыталась уговорить меня её переселить.
– Не уверена, получится ли у меня сейчас учиться, – осторожно ответила Гертруда, – да я и не знаю на кого…
Вообще-то, она знала. И собиралась на ювелирное дело. Драгоценные, полудрагоценные камни и металлы завораживали её, а ещё восхитительнее был процесс их превращения в особенное, магическое украшение или даже оружие. Хотя Гертруде больше нравились украшения.
Но это было до того, как Крылья Серафины пришли за её семьёй. Теперь одна мысль о том, что ей придётся быть на виду, сидеть в одном классе с десятками учеников, есть с сотнями, и Гертруде становилось плохо. По-настоящему плохо: сердце начинало биться так, что она чувствовала его под кожей, её прошибал холодный пот, не хватало воздуха, как бы она ни старалась вдохнуть, в глазах темнело, и она боялась, что потеряет сознание.
Алания печально улыбнулась.
– Не переживай, тебе не придётся учиться. Хотя, если захочешь, я устрою тебя на любой факультет.
– Тогда хорошо, – с облегчением сказала Гертруда, обрадованная, что всё решилось.
Ей всё ещё не хотелось жить в огромном замке с сотнями других магов, но это всё-таки было лучше, чем оставаться совсем одной в пустом доме в Миртиаре – такая вот ирония. Гертруда нашла в себе силы улыбнуться. По крайней мере, в одном Алания точно права – рядом с ней ей будет безопаснее.
В Мейджхолл они приехали раньше, чем начали прибывать ученики.
Гертруда с Авианой никогда не были особенно близки, но, видимо, свою соседку та действительно не любила, потому что её замене на Гертруду очень обрадовалась.
– В Мейджхолле совсем неплохо, – рассказывала Авиана, помогая ей разобрать вещи, – особенно, если не нужно напрягаться с учёбой. Считай, что ты на отдыхе. Я потом свожу тебя в Мирнавен. Может, даже в Карьер спустимся. Там есть несколько очень красивых мест!
Авиана продолжала болтать, и Гертруда была благодарна ей за то, что та заполняет пустоту своим голосом.
Авиана Стерлинг внешне была копией своей матери. Черноволосая, кудрявая, смуглая, только глаза у неё были на несколько оттенков темнее. А вот спокойного, собранного характера матери не унаследовала. Она напоминало маленький смерч, носясь по комнате, раскладывая вещи, свои и Гертруды, звеня браслетами и беспрерывно болтая.
Гертруде это нравилось.
Вечером Авиана похлопала по своей кровати, предлагая Гертруде к ней присоединиться, и достала из тумбочки хрустальный шар.
– Давай-ка посмотрим, что нам принесёт будущий год! Учебный, конечно же. Положи руку на шар.
Но Гертруда замерла, не в силах даже поднять ладонь. Она не хотела знать, что её ждёт. Боялась, что ничего хорошего. Что, если она не параноик, а альвы действительно следят за ней и ждут удобного момента, чтобы её убить? Что, если хрустальный шар покажет темноту и пустоту, что, если её ничего не ждёт? Это, пожалуй, даже не худший вариант.
– А знаешь что? – Вдруг сказала Авиана, закидывая шар обратно в тумбочку и захлопывая дверку сильнее, чем следовало. – К чёрту это гадание! В этот раз я хочу, чтобы год был полон сюрпризов.
Спустя месяц, проведённый Гертрудой в добровольном заключении в их с Авианой комнате, её навестила Алания. Вообще-то, она заходила почти каждый день. Иногда приносила разные вкусности с кухни, не полагавшиеся ученикам. Но в этот раз она принесла с собой блокнот, перьевую ручку, чернильницу и промокательную бумагу.
Гертруда посмотрела на тёмно-синюю обложку, погладила её пальцем. Тканевая, приятная на ощупь. В их семье всегда предпочитали блокноты и альбомы в кожаных обложках. Она была рада, что эта из ткани.
– Я подумала, – сказала Алания, составляя всё остальное на стол, – что ведение дневника может помочь. Нужно же куда-то излить те мысли и чувства, что сейчас бродят внутри твоей головы. Я подозреваю, что ещё немного, и им не останется места. А когда это происходит, всегда случаются нехорошие вещи.
Несколько дней Гертруда присматривалась к дневнику, не решаясь сделать первую запись. Боялась, что мысли и чувства, хлынув на страницы, утопят её. Что она не сможет с ними справиться. Что блокнота в синей тканевой обложке окажется недостаточно, чтобы их сдержать.
Но Алания была права – ещё немного, и внутри Гертруды для этих чувств не останется места. А если им в любом случае суждено вырваться на свободу, не лучше ли это контролировать? Так что она открыла блокнот на первой странице (и обрадовалась, что бумага не слепяще белого цвета, который напоминал ей об альвах, а нежно-кремового), раскупорила пузырёк чернил, взяла в руки перо.
Понадобилась почти минута, чтобы Гертруда решилась опустить перо в чернильницу. И ещё столько же, чтобы провести первую черту. Она написала сегодняшнее число и рука замерла.
В течение нескольких следующих часов Гертруда то подходила к столу с открытым блокнотом, то снова садилась на кровать и пыталась читать книги, которые Алания принесла ей из библиотеки. Слова отказывались ложиться на бумагу.
Вечером в комнату ввалилась Авиана, на ходу начавшая болтать о слишком сложном экзамене и слишком придирчивом учителе. Заметив на столе дневник, она замолчала. Потом присела на краешек стула, посмотрела на страницу и спросила:
– Не знаешь о чём писать?
Гертруда неопределённо пожала плечами. Тогда Авиана постучала ногтем по дате на странице.
– Почему бы тебе просто не начать описывать сегодняшние события?
Больше к разговору о дневнике она не возвращалась, а снова начала рассказывать о том, как прошёл её сегодняшний день. Вечером, когда Авиана уже легла, Гертруда встала, села за стол, зажгла лампу. Снова открыла чернильницу. Дневник, так и не закрытый, лежал на столе. Она глубоко вдохнула, словно готовилась нырнуть в воду, и начала писать.
Намного позже Гертруда поняла, что блокнот в синей обложке стал её спасением. Она начала с малюсеньких записей о днях, в которых ничего не происходило. Несколько слов. «Читала книгу. Погода хорошая для ноября». Потом несколько строчек. Рассуждения о том, что она прочитала, ничего о прошлом.
Записи становились всё длиннее, о прошлом Гертруда всё ещё не писала, но в какой-то момент подумала, что было бы неплохо писать о чём-то, кроме книг. Поймав себя на этой мысли, она долго сидела за столом с занесённой над страницей рукой. С перьевой ручки капали чернила. Гертруда медленно вернула её на подставку. Читать ей больше не хотелось. Она стала ждать Авиану.
Завывали последние февральские метели, когда поздним вечером они вместе спустились в библиотеку. Это был первый раз, когда Гертруда так надолго покинула комнату и ушла так далеко. Библиотека стала ещё одним её пристанищем, местом, где она чувствовала себя в относительной безопасности.
Она выбирала время, когда учеников там почти не было: утренние занятия и выходные дни. Пробиралась в дальний уголок, и занималась тем же, чем и в комнате – читала. И всё-таки это ощущалось по-другому.
Гертруда стала выбираться на ночные прогулки с Аланией. Ей было неловко просить женщину сопровождать её, но та была только рада. С Аланией она чувствовала, что ей не грозит никакая опасность.
Глава I. Неогранённый изумруд. Часть первая
Гвендолин сражалась с ветром, пытаясь открыть дверцу кареты. Их отвезли к самому краю обрыва, у которого начиналась одна из подвесных дорожек. Кассия и Линнея выглядывали из окошка, практически сидя друг на друге, и не спешили предлагать свою помощь. Кучер тоже явно считал, что это не его проблема. Он может и подождать, пока мисс борется с дверью.
Интересно, как он запоёт, если она сожжёт эту упрямую дверь? Впрочем, при таком ветре пламя сейчас же перекинется дальше и охватит всю карету.
