— Но что-то в нем определенно есть. Что-то такое, с остринкой, — она шумно втянула воздух и чихнула. — Хотя, по-моему, он у тебя уже немного подтух. Так что на твоем месте я бы его не трогала. Если только на легкий перекус, не более.
И не поспоришь. Его эфир не просто подтух, а изначально был малопригоден для поглощения. А как иначе, если внутри этого заморыша вместо сладкого себялюбия и тщеславия плескались лишь злоба да обида на несправедливый мир. Насквозь пропитанный едкой завистью и прогорклым возмущением, такой эфир обычно имеет крайне неприятный вкус. Даже бесы таким побрезгуют, не говоря об инферии, которую и без того скручивает от любого эфира.
— Угостить? — великодушно предложила я, заметив алчный взгляд Мирейны, и протянула узловатую руку.
— Мне чужого не надо, — она фыркнула, слегка уязвленная. — А вот тебе подкрепиться явно не помешает. У тебя эфир уже рябью пошел! Ты давно в Шео… мире смертных?
Оу, Мирейна все еще старается лишний раз не упоминать при мне издревле используемое нами обозначение мира убогих смертных, которым меня изволила наречь Велиала дер Шакс? Серьезно? Будто показное благородство способно изменить тот факт, что у нашей Покровительницы довольно своеобразное чувство юмора. И крайне ядовитый язык.
Впрочем, не привыкать.
— Только что с вызовом разобралась, — начала я, с сомнением прикусив губу. Может, рассказать Мирейне о своей невосприимчивости к эфиру? — А сейчас я просто искала…
А потом и о мемории злосчастном спросить? Уж наверняка она сможет разобраться, кто вздумал так зло подшутить надо мной, состряпав эти липовые призывы. Подруга хороша в подобных вещах.
— Искала? — приподняла бровь Мирейна.
Даже слишком хороша...
— Искала место, где его оставить, — небрежно отмахнулась я и отвернулась.
Мирейна раздраженно цокнула языком.
— Только не снова, Листочек, — простонала она, картинно заломив руки. — Искать безопасное для оболочки место, чтобы оставить ее? Да кто так вообще делает?
— Я делаю, — с вызовом бросила я, уперев руки в бока. — Тебя это вообще волновать не должно.
— Но меня волнует, Листа! — искренне возмутилась Мирейна. — Мы же поспорили, забыла? Кто мне обещал, что первым обзаведется крыльями? Если станешь возиться с каждым встречным-человечным, никогда меня не обгонишь, — она горделиво вскинула подбородок.
— Ну, так вперед, — мрачно указала я на дорогу. — Чего тогда теряешь со мной время? Или есть особая причина? — словно невзначай спросила я, снова вспомнив про мемории.
— Хотела с тобой к Покровительнице отправиться, сказала же, — не задумываясь, ответила Мирейна и достала из-под плаща свою подвеску с девятью кулонами, доверху наполненными золотистым и перламутровым светом. Ее взгляд упал на мою подвеску с тремя тускло-серыми полупустыми кулонами, и Мирейна нахмурилась. — Ты еще не готова?
Я закусила губу и с досадой убрала подвеску под плащ.
Снова первая. И снова не я.
— Мне только жалости твоей не хватало, — сквозь зубы выдавила я, напрочь позабыв, что Мирейна последняя, от кого стоит ждать чего-то подобного.
— С чего бы мне тебя жалеть?! — подтвердила мою мысль Мирейна, сердито мотнув хвостом.
Вдруг подскочила ко мне и, сорвав мою подвеску, сунула мне в руки свою, наполненную и сияющую.
— Но и бросать вот так тоже не стану, — она надела мою подвеску себе на шею и подмигнула. — Вали к Покровительнице. А я пока поищу новую душу.
— Я не собираюсь…
— А кто тебя спрашивает? Сначала догони, Листочек! — хохотнула Мирейна и тут же растворилась в воздухе.
Я тихо выругалась, все еще таращась в пустоту, где секунду назад весело смеялась подруга, и вдруг зацепилась взглядом за что-то яркое, суетливо снующее вдоль дороги.
Склонив голову, я с тоской разглядывала опавший лист, кружащийся в тревожном танце среди тысяч ему подобных. Почерневшие и побитые капризным сезоном, они скользили по стылому подмерзшему асфальту, издавая сухой, царапающий слух и нутро, звук.
Но этот лист был совсем другим. Яркий, красивый, он метался вдоль пешеходного перехода, трепеща резными краями на промозглом ветру, и путался под ногами сонных смертных, прибиваясь то к высокому сапогу, то к массивному ботинку, словно в отчаянном поиске своего места. Этим он и выделялся. Был единственным в своем роде.
И наверняка последним.
Горько ухмыльнувшись, я отвернулась и поспешила прочь.
Торен вернулся домой глубоко за полночь. Настолько глубоко, что пришлось спешно отключить готовый вот-вот сработать наручный будильник.
Вымотанный донельзя напряженным рабочим днем и насыщенным вечером он устало прислонился к стене в прихожей, закрыл глаза и прислушался. Упоительная глубокая тишина немного успокоила и помогла унять метущееся в тревоге и нехорошем предчувствии сердце, и Торен наконец-то позволил себе выдохнуть.
Мелис спала, и это хорошо. Похоже, она все-таки решила прислушаться к его просьбам. А то завела, понимаешь, моду сидеть до победного в ожидании его возвращения. И это при том, что он из ночных дежурств в последнее время не вылезал! А что поделаешь, деньги на лечение сестры нужны немалые. А еще нужна полезная информация, которую он усиленно собирал в ходе рейдов и дежурств: для предстоящего призыва сумеречного, с которым Торен твердо вознамерился связать себя контрактом, необходимо подготовиться как можно тщательнее.
Ради спасения Мелис он готов абсолютно на все!
Подавляющий браслет на левой руке слабо пискнул, и Торен скривился от болезненной судороги. Ругнувшись себе под нос, он не без труда снял печать с широкого кожаного браслета с медной змейкой и щелкнул застежкой.
Вот уж поистине бесово изобретение! Остатки сумеречного эфира, которые оставались на Торене после открытия пробных Переходов для призыва, укрывал хорошо, вопросов нет. Но на качестве обычной жизни сказывался просто отвратительно! Все эти поломки, замыкания, заминки, опоздания и падения на ровном месте уже начали действовать на нервы. А сегодня, в довершение всего, он еще и бумажник где-то обронил. Вместе с банковскими чипами и личным идентификатором. Просто отличное завершение дня! А если точнее — начало нового, судя по времени на браслете.
Устало вздохнув, Торен снял треклятый браслет — и тут же схлопотал новый болезненный заряд в плечо. Вздрогнув от неожиданности, Торен охнул и, согнувшись пополам, оперся рукой о стену. Пожалуй, все же не стоило выкручивать действие подавляющей печати в браслете на максимум. С другой стороны, а как иначе было пронести из Специального архива меморий, который включал в себя не только ритуал призыва сумеречного, но еще и эфир этого самого сумеречного?
Но как же, бес его задери, больно!
Торен плюхнулся на табуретку и уронил голову на ладони.
Подумать только, а ведь всего год назад он и понятия не имел об этом мире! Жил себе спокойно, валял дурака в авиационном колледже и на редких подработках. Знать ничего не знал о сумеречных тварях, затаившихся по другую сторону Покрова и ждущих любого удобного момента, чтобы проникнуть в этот мир, вцепиться в беззащитного смертного и сожрать, вытянуть его душу без остатка. Ну, или, на худой конец, полакомиться его эфиром. К примеру, эфиром одного неразумного и растерянного новичка, которого в первый же рабочий день вызвали в составе группы зачистки на потасовку у какой-то забегаловки. Изрыгающих проклятия и кровь дебоширов увезли в ближайший стационар, а самого Торена с вцепившимся в его эфир мелким бесом — в санблок Управления зачистки. Отодрали тварь довольно быстро, еще быстрее передали какому-то сумеречному Стражу. Но избавиться от боли и накатившего тогда ощущения панического ужаса перед сумеречными теперь едва ли скоро получится. Если получится вовсе.
Торен провел дрожащей ладонью по шее, на которой до сих пор прощупывались мелкие отметины, и поморщился: а ведь именно такие отметины он не раз замечал у своих родителей на запястьях и шее. Да только даже подумать не мог, что в обычных на вид ссадинах заключена целая жизнь и служба на границе миров!
Внезапно открывшаяся правда стала очередным потрясением для Торена, искренне считавшего, что у его родителей скучнейшая в мире работа в Институте исследований эволюционного развития при Департаменте приграничных связей. Только вот исследовали Альза и Николас Райз, как выяснилось, вовсе не обычных животных, а зверей куда более опасного порядка. Настоящих хищников, в чьей пищевой цепи есть лишь одно звено. Горделивое, самовлюбленное и тщеславное звено, мнящее себя венцом творения, но по мнению каждого сумеречного занимающее самую нижнюю ступень эволюции.
И ничего этого Торен, возможно, так никогда бы и не узнал, если бы не случившаяся трагедия. Буквально через несколько недель после автокатастрофы Торену пришло официальное приглашение на собеседование в Департамент, где на него вывалили всю правду и об исследовательской работе четы Райз, и о вероятных последствиях этой работы. По крайней мере, такое объяснение предоставил глава Департамента Джон Лэр, когда предлагал Торену работу. Еще Лэр говорил что-то о неосторожном обращении с артефактами и о проклятии, которое, вероятно, и стало причиной произошедшей автокатастрофы. Все еще сбитый с толку и пребывающий в каком-то одурманивающем тумане скорби и растерянности, Торен принял предложение о сотрудничестве. И тут же окунулся в бесконечную вереницу бессонных рейдов и зачисток, чуть притупивших горечь утраты и быстро научивших его смотреть на реальность с обеих сторон ее грани.
Отчислившись из авиационного колледжа, Торен полностью сосредоточился на своих новых обязанностях, твердо вознамерившись разобраться во всех тонкостях работы и докопаться до истинной причины произошедшей аварии. Погрузившись с головой в новый мир и его правила, он с удивлением ощутил неподдельный интерес к Хейму и его обитателям и даже стал иногда ловить себя на желании построить карьеру в престижном Управлении по контролю за сумеречными высшего порядка…
А полгода спустя у Мелис случился первый приступ лихорадки. Вызов скорой помощи и две недели стационарного лечения с полным обследованием никаких патологий не выявили. Торен, немного успокоившись, привез сестру домой и попросил Мелис сообщать, если она вдруг снова почувствует недомогание. Она тогда лишь легкомысленно отмахнулась, посмеявшись над излишней мнительностью Торена, — а через месяц приступ повторился, принеся с лихорадкой лающий кашель и затрудненное дыхание. Лечение и новое обследование снова результатов не дали, и в этот раз Торен вез сестру домой с тревогой и саднящим, нехорошим предчувствием. Да и Мелис больше не улыбалась: сидя на пассажирском сиденье, она невидяще смотрела вперед, нервно теребя в руках свою любимую фигурку ангелочка.
Как Торен и опасался, новый приступ не заставил себя ждать. Вот только на этот раз вместо лихорадки он обернулся кратковременной потерей памяти и странным поведением, словно вместо разумной и сдержанной семнадцатилетней девушки перед Тореном балагурил восьмилетний ребенок. Это состояние быстро прошло, оставив растерянную и босую Мелис на качелях возле дома.
Приступы повторялись, становясь все продолжительнее. Лечение не помогало, новомодные обследования результатов не приносили. Вместо подготовки к поступлению в выпускном классе Мелис пришлось засесть за учебники дома, а Торен обвесил весь участок датчиками и камерами.
А месяц назад случился новый приступ, по-настоящему напугавший Торена. И дело было вовсе не в болезненной лихорадке, скрутившей хрупкое тело Мелис судорогой. Стоило Торену приблизиться к скрючившейся у стола сестре, как он ощутил его: жуткий, разъедающий ноздри и затуманивающий разум, специфический серный запах, характерный для любого обитателя Хейма! Запах, который он впервые учуял рядом с остатками покореженной машины, в которой его младшая сестра выжила лишь чудом, обретя вместе со второй жизнью страшный статус сироты.
Торен наконец-то осознал, с чем имеет дело. Он все еще до конца не верил в воздействие неизвестного ему проклятия, но точно знал: недомогания Мелис как-то связаны с Хеймом и тварями, там обитающими.
Торен колебался, опасаясь своими действиями навредить измученной приступами и постоянными страхами Мелис еще сильнее. Но и доверить ее Департаменту с его методами обследований, не решился. Оставалось рассчитывать только на себя, и Торен с головой погрузился в архив и реестры Департамента, надеясь отыскать заветный рецепт, способный помочь сестре.
Но поиски так ни к чему и не привели.
Приступы участились. И каждый раз, когда бессознательное Мелис обретало мысли восьмилетней девочки, появлялся все тот же специфический серный запах, становясь все сильнее, отчетливее. Время работало против них, и Торен понял, что сам ни за что не справится.
Измученный тревогами, отчаянием и страхом еще одной потери, отчаявшийся и обессиленный, он обратил свой взор на тех, кто всегда готов воплотить самые смелые и отчаянные мечты в реальность, оказав любую необходимую помощь. На своих условиях, разумеется. И за морально неприемлемую оплату, которую не каждый способен потянуть. Но каждый пытается избежать. Чтобы в конце концов выучить свой последний в жизни урок: оплата неизбежна. А последствия таких вот уроков Торену приходилось разгребать собственноручно… вместе с останками тех, кто рискнул связаться с обитателями Хейма. Как сегодня, например.
Торен сжал голову и тихонько застонал. Неужели это единственный выход?
Будь родители рядом, они бы точно знали, что нужно делать! Возможно, знали, иначе были бы сейчас здесь, а не…
Торен негромко выругался: да хоть бы словом кто обмолвился! А если уж так хотели все скрыть от своих детей, так нужно было стараться как следует, а не позволять какой-то там сумеречной твари себя… не уходить вот так, оставляя их с Мелис разгребать последствия!
Проклятье!
Торен с силой саданул кулаком по стене и тряхнул головой в попытке отбросить назойливые злые мысли, что в последнее время одолевали все чаще. Особенно после того, как Мелис…
Мелис! Вот единственная и первостепенная задача, на которой ему сейчас нужно сосредоточиться! Ничего. Он справится! Все последствия взаимодействия с сумеречными он возьмет на себя. Как и последствия нарушения внутреннего Устава Департамента, запрещающего любое такое взаимодействие без согласования и санкции главы. Да, будет непросто. И, может быть, даже больно. Но Мелис сейчас еще больнее, и с каждым приступом становится только хуже. Так что времени на сомнения у Торена нет. Как и морального права на жалость к самому себе.
Торен тяжело вздохнул, накинул куртку и, похлопав по карману, в котором был припрятан меморий призыва, медленно двинулся к мрачной невзрачной постройке в торце участка.
— Ну что ж, пора познакомиться с вами поближе.
Слонялась я по городу долго — и без того плохо различимые звезды на мрачном небесном полотне потускнели, скрывшись за плотной пеленой серовато-багрового марева: похоже, дело близилось к рассвету.
Снедаемая тревожными мыслями и подозрением, я остановилась у автобусной остановки, позволив ослабленному телу навалиться на информационный стенд.
Кулоны на подвеске тихонько звякнули, и я невесело ухмыльнулась.
Ну Мирейна, ну бесовка, верна себе до последнего! Что ей демон, что цербер, что сам Багровый — всем задаст мертвого пепла, подожжет хвосты и заставит плясать под цокот своих копыт.
И не поспоришь. Его эфир не просто подтух, а изначально был малопригоден для поглощения. А как иначе, если внутри этого заморыша вместо сладкого себялюбия и тщеславия плескались лишь злоба да обида на несправедливый мир. Насквозь пропитанный едкой завистью и прогорклым возмущением, такой эфир обычно имеет крайне неприятный вкус. Даже бесы таким побрезгуют, не говоря об инферии, которую и без того скручивает от любого эфира.
— Угостить? — великодушно предложила я, заметив алчный взгляд Мирейны, и протянула узловатую руку.
— Мне чужого не надо, — она фыркнула, слегка уязвленная. — А вот тебе подкрепиться явно не помешает. У тебя эфир уже рябью пошел! Ты давно в Шео… мире смертных?
Оу, Мирейна все еще старается лишний раз не упоминать при мне издревле используемое нами обозначение мира убогих смертных, которым меня изволила наречь Велиала дер Шакс? Серьезно? Будто показное благородство способно изменить тот факт, что у нашей Покровительницы довольно своеобразное чувство юмора. И крайне ядовитый язык.
Впрочем, не привыкать.
— Только что с вызовом разобралась, — начала я, с сомнением прикусив губу. Может, рассказать Мирейне о своей невосприимчивости к эфиру? — А сейчас я просто искала…
А потом и о мемории злосчастном спросить? Уж наверняка она сможет разобраться, кто вздумал так зло подшутить надо мной, состряпав эти липовые призывы. Подруга хороша в подобных вещах.
— Искала? — приподняла бровь Мирейна.
Даже слишком хороша...
— Искала место, где его оставить, — небрежно отмахнулась я и отвернулась.
Мирейна раздраженно цокнула языком.
— Только не снова, Листочек, — простонала она, картинно заломив руки. — Искать безопасное для оболочки место, чтобы оставить ее? Да кто так вообще делает?
— Я делаю, — с вызовом бросила я, уперев руки в бока. — Тебя это вообще волновать не должно.
— Но меня волнует, Листа! — искренне возмутилась Мирейна. — Мы же поспорили, забыла? Кто мне обещал, что первым обзаведется крыльями? Если станешь возиться с каждым встречным-человечным, никогда меня не обгонишь, — она горделиво вскинула подбородок.
— Ну, так вперед, — мрачно указала я на дорогу. — Чего тогда теряешь со мной время? Или есть особая причина? — словно невзначай спросила я, снова вспомнив про мемории.
— Хотела с тобой к Покровительнице отправиться, сказала же, — не задумываясь, ответила Мирейна и достала из-под плаща свою подвеску с девятью кулонами, доверху наполненными золотистым и перламутровым светом. Ее взгляд упал на мою подвеску с тремя тускло-серыми полупустыми кулонами, и Мирейна нахмурилась. — Ты еще не готова?
Я закусила губу и с досадой убрала подвеску под плащ.
Снова первая. И снова не я.
— Мне только жалости твоей не хватало, — сквозь зубы выдавила я, напрочь позабыв, что Мирейна последняя, от кого стоит ждать чего-то подобного.
— С чего бы мне тебя жалеть?! — подтвердила мою мысль Мирейна, сердито мотнув хвостом.
Вдруг подскочила ко мне и, сорвав мою подвеску, сунула мне в руки свою, наполненную и сияющую.
— Но и бросать вот так тоже не стану, — она надела мою подвеску себе на шею и подмигнула. — Вали к Покровительнице. А я пока поищу новую душу.
— Я не собираюсь…
— А кто тебя спрашивает? Сначала догони, Листочек! — хохотнула Мирейна и тут же растворилась в воздухе.
Я тихо выругалась, все еще таращась в пустоту, где секунду назад весело смеялась подруга, и вдруг зацепилась взглядом за что-то яркое, суетливо снующее вдоль дороги.
Склонив голову, я с тоской разглядывала опавший лист, кружащийся в тревожном танце среди тысяч ему подобных. Почерневшие и побитые капризным сезоном, они скользили по стылому подмерзшему асфальту, издавая сухой, царапающий слух и нутро, звук.
Но этот лист был совсем другим. Яркий, красивый, он метался вдоль пешеходного перехода, трепеща резными краями на промозглом ветру, и путался под ногами сонных смертных, прибиваясь то к высокому сапогу, то к массивному ботинку, словно в отчаянном поиске своего места. Этим он и выделялся. Был единственным в своем роде.
И наверняка последним.
Горько ухмыльнувшись, я отвернулась и поспешила прочь.
***
Торен вернулся домой глубоко за полночь. Настолько глубоко, что пришлось спешно отключить готовый вот-вот сработать наручный будильник.
Вымотанный донельзя напряженным рабочим днем и насыщенным вечером он устало прислонился к стене в прихожей, закрыл глаза и прислушался. Упоительная глубокая тишина немного успокоила и помогла унять метущееся в тревоге и нехорошем предчувствии сердце, и Торен наконец-то позволил себе выдохнуть.
Мелис спала, и это хорошо. Похоже, она все-таки решила прислушаться к его просьбам. А то завела, понимаешь, моду сидеть до победного в ожидании его возвращения. И это при том, что он из ночных дежурств в последнее время не вылезал! А что поделаешь, деньги на лечение сестры нужны немалые. А еще нужна полезная информация, которую он усиленно собирал в ходе рейдов и дежурств: для предстоящего призыва сумеречного, с которым Торен твердо вознамерился связать себя контрактом, необходимо подготовиться как можно тщательнее.
Ради спасения Мелис он готов абсолютно на все!
Подавляющий браслет на левой руке слабо пискнул, и Торен скривился от болезненной судороги. Ругнувшись себе под нос, он не без труда снял печать с широкого кожаного браслета с медной змейкой и щелкнул застежкой.
Вот уж поистине бесово изобретение! Остатки сумеречного эфира, которые оставались на Торене после открытия пробных Переходов для призыва, укрывал хорошо, вопросов нет. Но на качестве обычной жизни сказывался просто отвратительно! Все эти поломки, замыкания, заминки, опоздания и падения на ровном месте уже начали действовать на нервы. А сегодня, в довершение всего, он еще и бумажник где-то обронил. Вместе с банковскими чипами и личным идентификатором. Просто отличное завершение дня! А если точнее — начало нового, судя по времени на браслете.
Устало вздохнув, Торен снял треклятый браслет — и тут же схлопотал новый болезненный заряд в плечо. Вздрогнув от неожиданности, Торен охнул и, согнувшись пополам, оперся рукой о стену. Пожалуй, все же не стоило выкручивать действие подавляющей печати в браслете на максимум. С другой стороны, а как иначе было пронести из Специального архива меморий, который включал в себя не только ритуал призыва сумеречного, но еще и эфир этого самого сумеречного?
Но как же, бес его задери, больно!
Торен плюхнулся на табуретку и уронил голову на ладони.
Подумать только, а ведь всего год назад он и понятия не имел об этом мире! Жил себе спокойно, валял дурака в авиационном колледже и на редких подработках. Знать ничего не знал о сумеречных тварях, затаившихся по другую сторону Покрова и ждущих любого удобного момента, чтобы проникнуть в этот мир, вцепиться в беззащитного смертного и сожрать, вытянуть его душу без остатка. Ну, или, на худой конец, полакомиться его эфиром. К примеру, эфиром одного неразумного и растерянного новичка, которого в первый же рабочий день вызвали в составе группы зачистки на потасовку у какой-то забегаловки. Изрыгающих проклятия и кровь дебоширов увезли в ближайший стационар, а самого Торена с вцепившимся в его эфир мелким бесом — в санблок Управления зачистки. Отодрали тварь довольно быстро, еще быстрее передали какому-то сумеречному Стражу. Но избавиться от боли и накатившего тогда ощущения панического ужаса перед сумеречными теперь едва ли скоро получится. Если получится вовсе.
Торен провел дрожащей ладонью по шее, на которой до сих пор прощупывались мелкие отметины, и поморщился: а ведь именно такие отметины он не раз замечал у своих родителей на запястьях и шее. Да только даже подумать не мог, что в обычных на вид ссадинах заключена целая жизнь и служба на границе миров!
Внезапно открывшаяся правда стала очередным потрясением для Торена, искренне считавшего, что у его родителей скучнейшая в мире работа в Институте исследований эволюционного развития при Департаменте приграничных связей. Только вот исследовали Альза и Николас Райз, как выяснилось, вовсе не обычных животных, а зверей куда более опасного порядка. Настоящих хищников, в чьей пищевой цепи есть лишь одно звено. Горделивое, самовлюбленное и тщеславное звено, мнящее себя венцом творения, но по мнению каждого сумеречного занимающее самую нижнюю ступень эволюции.
И ничего этого Торен, возможно, так никогда бы и не узнал, если бы не случившаяся трагедия. Буквально через несколько недель после автокатастрофы Торену пришло официальное приглашение на собеседование в Департамент, где на него вывалили всю правду и об исследовательской работе четы Райз, и о вероятных последствиях этой работы. По крайней мере, такое объяснение предоставил глава Департамента Джон Лэр, когда предлагал Торену работу. Еще Лэр говорил что-то о неосторожном обращении с артефактами и о проклятии, которое, вероятно, и стало причиной произошедшей автокатастрофы. Все еще сбитый с толку и пребывающий в каком-то одурманивающем тумане скорби и растерянности, Торен принял предложение о сотрудничестве. И тут же окунулся в бесконечную вереницу бессонных рейдов и зачисток, чуть притупивших горечь утраты и быстро научивших его смотреть на реальность с обеих сторон ее грани.
Отчислившись из авиационного колледжа, Торен полностью сосредоточился на своих новых обязанностях, твердо вознамерившись разобраться во всех тонкостях работы и докопаться до истинной причины произошедшей аварии. Погрузившись с головой в новый мир и его правила, он с удивлением ощутил неподдельный интерес к Хейму и его обитателям и даже стал иногда ловить себя на желании построить карьеру в престижном Управлении по контролю за сумеречными высшего порядка…
А полгода спустя у Мелис случился первый приступ лихорадки. Вызов скорой помощи и две недели стационарного лечения с полным обследованием никаких патологий не выявили. Торен, немного успокоившись, привез сестру домой и попросил Мелис сообщать, если она вдруг снова почувствует недомогание. Она тогда лишь легкомысленно отмахнулась, посмеявшись над излишней мнительностью Торена, — а через месяц приступ повторился, принеся с лихорадкой лающий кашель и затрудненное дыхание. Лечение и новое обследование снова результатов не дали, и в этот раз Торен вез сестру домой с тревогой и саднящим, нехорошим предчувствием. Да и Мелис больше не улыбалась: сидя на пассажирском сиденье, она невидяще смотрела вперед, нервно теребя в руках свою любимую фигурку ангелочка.
Как Торен и опасался, новый приступ не заставил себя ждать. Вот только на этот раз вместо лихорадки он обернулся кратковременной потерей памяти и странным поведением, словно вместо разумной и сдержанной семнадцатилетней девушки перед Тореном балагурил восьмилетний ребенок. Это состояние быстро прошло, оставив растерянную и босую Мелис на качелях возле дома.
Приступы повторялись, становясь все продолжительнее. Лечение не помогало, новомодные обследования результатов не приносили. Вместо подготовки к поступлению в выпускном классе Мелис пришлось засесть за учебники дома, а Торен обвесил весь участок датчиками и камерами.
А месяц назад случился новый приступ, по-настоящему напугавший Торена. И дело было вовсе не в болезненной лихорадке, скрутившей хрупкое тело Мелис судорогой. Стоило Торену приблизиться к скрючившейся у стола сестре, как он ощутил его: жуткий, разъедающий ноздри и затуманивающий разум, специфический серный запах, характерный для любого обитателя Хейма! Запах, который он впервые учуял рядом с остатками покореженной машины, в которой его младшая сестра выжила лишь чудом, обретя вместе со второй жизнью страшный статус сироты.
Торен наконец-то осознал, с чем имеет дело. Он все еще до конца не верил в воздействие неизвестного ему проклятия, но точно знал: недомогания Мелис как-то связаны с Хеймом и тварями, там обитающими.
Торен колебался, опасаясь своими действиями навредить измученной приступами и постоянными страхами Мелис еще сильнее. Но и доверить ее Департаменту с его методами обследований, не решился. Оставалось рассчитывать только на себя, и Торен с головой погрузился в архив и реестры Департамента, надеясь отыскать заветный рецепт, способный помочь сестре.
Но поиски так ни к чему и не привели.
Приступы участились. И каждый раз, когда бессознательное Мелис обретало мысли восьмилетней девочки, появлялся все тот же специфический серный запах, становясь все сильнее, отчетливее. Время работало против них, и Торен понял, что сам ни за что не справится.
Измученный тревогами, отчаянием и страхом еще одной потери, отчаявшийся и обессиленный, он обратил свой взор на тех, кто всегда готов воплотить самые смелые и отчаянные мечты в реальность, оказав любую необходимую помощь. На своих условиях, разумеется. И за морально неприемлемую оплату, которую не каждый способен потянуть. Но каждый пытается избежать. Чтобы в конце концов выучить свой последний в жизни урок: оплата неизбежна. А последствия таких вот уроков Торену приходилось разгребать собственноручно… вместе с останками тех, кто рискнул связаться с обитателями Хейма. Как сегодня, например.
Торен сжал голову и тихонько застонал. Неужели это единственный выход?
Будь родители рядом, они бы точно знали, что нужно делать! Возможно, знали, иначе были бы сейчас здесь, а не…
Торен негромко выругался: да хоть бы словом кто обмолвился! А если уж так хотели все скрыть от своих детей, так нужно было стараться как следует, а не позволять какой-то там сумеречной твари себя… не уходить вот так, оставляя их с Мелис разгребать последствия!
Проклятье!
Торен с силой саданул кулаком по стене и тряхнул головой в попытке отбросить назойливые злые мысли, что в последнее время одолевали все чаще. Особенно после того, как Мелис…
Мелис! Вот единственная и первостепенная задача, на которой ему сейчас нужно сосредоточиться! Ничего. Он справится! Все последствия взаимодействия с сумеречными он возьмет на себя. Как и последствия нарушения внутреннего Устава Департамента, запрещающего любое такое взаимодействие без согласования и санкции главы. Да, будет непросто. И, может быть, даже больно. Но Мелис сейчас еще больнее, и с каждым приступом становится только хуже. Так что времени на сомнения у Торена нет. Как и морального права на жалость к самому себе.
Торен тяжело вздохнул, накинул куртку и, похлопав по карману, в котором был припрятан меморий призыва, медленно двинулся к мрачной невзрачной постройке в торце участка.
— Ну что ж, пора познакомиться с вами поближе.
***
Слонялась я по городу долго — и без того плохо различимые звезды на мрачном небесном полотне потускнели, скрывшись за плотной пеленой серовато-багрового марева: похоже, дело близилось к рассвету.
Снедаемая тревожными мыслями и подозрением, я остановилась у автобусной остановки, позволив ослабленному телу навалиться на информационный стенд.
Кулоны на подвеске тихонько звякнули, и я невесело ухмыльнулась.
Ну Мирейна, ну бесовка, верна себе до последнего! Что ей демон, что цербер, что сам Багровый — всем задаст мертвого пепла, подожжет хвосты и заставит плясать под цокот своих копыт.
