В оазисе, где люди всегда были добры друг к другу,
Слабая искра могла воспламенить всё.
Один из каравана убил старуху,
Перерезал ей горло, не пожалев.
И это не предвестило ничего хорошего.
Место, где можно было укрыться от жары,
Теперь стало центром разрушения.
Путники, исповедующие традиции пустыни,
Обратились друг к другу с подозрением.
Не было больше добродушия,
Тревога витала в воздухе,
Словно скрытая угроза.
Преступление повергло оазис в хаос,
Мстители искали месть, другие — спасение.
И вот, оазис, еще недавно мирный,
Превратился в точку кипения.
Зло набирало силу,
Не зная, что будет дальше,
Все были в ужасе.
Никто не знал, что принесет следующий шаг,
Но все понимали: последствия будут страшны.
—
Путь к Архаосу
Воистину, смерть для некоторых — спасение,
Для других — мучение, для кого-то украшение,
На торте судьбы,
Затемнённые ликом,
Бедолаги заснули, разочарованные.
Зазвенели мечи, затрещали копья,
Гнев расцвел, ярко сияя в ночи.
Сородичи гадалки искали мщение,
Вместо правды — лишь угнетение.
Не примут они, что стариков убивают,
Не примут они этого позора, что мир сотрясает.
Слухи вонзались в сердца,
Тот, кто был виновен, исчезал без следа.
Словно волны, раздуло всё вокруг,
Против каравана война началась вдруг.
Сторонники разных берегов,
Стычка не знала границ,
Смерть с косой забирала жизни,
Оазис превратился в ад, в поле кровавое.
Тела падали, песок их поглощал,
Кровь рекой текла, никто не спасал.
Когда-то миролюбивые купцы,
Теперь умирали, их жизни оборваны.
Но не все было так печально,
Маленький караван уже был в пути,
Ночь скрыла их уход,
И крики людей не дотянулись до них.
За дюнами они исчезли,
И только тень их следила за уходом.
—
Полдень настал, и их история закончилась,
В пустыне, где песок встречает горизонт,
Корабль уже ждал их у реки Иллы,
Где река встречается с морем, в пределах Архаоса.
Корабль был словно плод, разрезанный пополам,
Белые паруса, зеленый орнамент,
И огненная чаша маяка,
Светил в тумане, как звезда, что ведет путь.
Посланец императора в легком шелке,
С тонким мечом на поясе,
Вежливо приветствовал путников,
Охлаждая лицо от палящего солнца.
Без долгих речей, они не нуждались в словах,
Госпожа, скрытая в красной парандже,
Служанки защищали её от зноя,
А посланец сопровождал её на корабль.
И последним на корабль шагнул Шут,
Корабль тронулся, понимая, что пора в путь.
И вот они уходили, оставив позади,
Те события, что навсегда изменят судьбы.
—
Ночь перед бурей
Корабль отплыл туда,
Куда была запущена стрела,
Ясность неба предостерегала от штормов,
Но судно благополучно вышло в море,
Бескрайнее, как сами мечты.
А за горизонтом, где садится солнце,
Ждала их столица — Архаос, и император Тоола.
Когда звезды засияли на небе,
И ночь принесла тишину,
Шут зашел в покой Гиззалутеззы,
Она сидела за ширмой,
Знала, что он придет,
Не спала, ждала встречи.
Шут говорил с решимостью, с тенью страха:
Я вижу мир, переплетенный судьбами людей,
Словно потерянные бусины, тысячи красавиц,
Небо звездами засыпано.
А внизу стада овец,
Пастух одинокий ведет их,
Некоторых на убой,
Жертвоприношение, чтобы очистить их разум.
Он продолжил:
Есть высота, где твои идеалы,
Твои мечты, добро и зло,
Тьма и свет,
Белое и черное,
Там не будет значения.
Так что перестань играть,
Завтра может стать последним.
Я могу сделать так, чтобы завтра решилась твоя судьба,
Но потом все уже будет решено.
Так что милая, не искушай меня.
Ты знаешь, что смерть муравьев меня не заботит,
Но излишняя шумиха осквернит разум.
Если хочешь, чтобы дерево росло,
Нужно смириться с природой.
Не порть мне настроение,
Нужно терпение, всё начинается с малого.
Гиззалутезза молча слушала,
Не проронив ни слова.
Она поняла, о чем шла речь —
Про старуху гадалку.
Смерть её была предостережением,
Шут знал о встрече и её исходе.
Из-за лишних слов, излишних поступков,
Смерть начала играть свою роль.
По глазам его было понятно,
Что если нужно, он пронзит её сердце.
Но на листке, полученном от старухи,
Было важное послание.
Она запомнила его и сожгла,
На огне, который горел в её покое.
Это было решение, от которого не было возврата.
—
Последний акт перед бурей
Прошло время,
И луна вновь уступила место солнцу,
Затем снова вернулась, наблюдая за всеми взглядами,
Что падали на её свет.
Но корабль продолжал своё плавание по спокойному морю,
И, в ночь, достиг берегов столицы.
Как полагается,
Их встретила карета, посланная самим императором.
Путники сели в неё молча, без лишних слов.
По каменистым улицам, между огнями горящих факелов,
Карета везла их в сердце города.
Но не во дворец вела дорога.
Чёрная карета направилась в другую часть города,
Где никто не знал о Гиззалутеззе.
Ей подготовили дворец,
Хотя и не такой великий, как царский,
Но достаточный для королевы ночи.
Тем временем Шут скакал к императору,
Чтобы доложить, что сделка идёт своим ходом.
Теперь пришло время императору выполнить свой долг,
Приложить усилия, и положить семена в почву.
Во славу, что туманит разум,
Бурлящая кровь, пусть решится на отвагу.
—
"И разделю я людей на части,
И столкну их против друг друга,
И буду смотреть, как они пожирают друг друга."
—
Открылись большие двери,
Деревянные распахнулись, и слуги пропустили Шута.
Он вошел в трапезный зал,
Где сидел император Тоола,
За столом, уставленным яствами.
Зал наполнился ароматами пищи,
И с улыбкой император жестом пригласил гостя на трапезу.
Прошло время,
Как в рое насекомых,
В бурлящем хаосе,
Но их встреча была поистине важной.
Свита наблюдала, но не нарушала покой,
Всё было подготовлено к беседе,
Души потребуют своих слов.
Император Тоола, наконец, заговорил:
Друг, скажи, гость с небес,
Как прошёл твой путь?
Сосуд, избранный тобой...
Я осведомлён, что ты привёз её.
Хочу услышать твой голос,
Она ласкает мой слух.
Шут ответил, не спеша:
Каждая нота музыканта,
Должна быть наиграна, как инструмент,
Песня должна быть спета,
И после придёт черед другого.
Один из путей задуманного замысла пройден,
Теперь ваш черед, император.
Время пришло — выполнить свой долг перед мечтой.
В конце оба подняли бокалы,
Посмотрели друг другу в глаза,
Улыбнулись и, наконец, опустошили их.
—
Зачатие Завоевателя
Удар судьбы звучал, как колокольный звон,
Когда народ ликуя кидал лепестки роз,
Приветствуя своих героев.
Но в этот раз судьба затронула запретное,
И жертвой стали все.
—
На следующий день,
В ночь, когда тело императора пылало огнём,
Он поехал.
Он пришёл туда, где его ждала она —
Та, чьё тело кипело страстью не меньше.
Гиззалутезза, облачённая в свой лучший наряд,
Встретила его.
Без слов, без паутины интриг,
Лишь на чувствах началась их прелюдия.
Гиззалутезза, как голодная тигрица,
Подкрадывалась к нему.
Тепло её тела сливалось с огнём свеч,
И звенели золотые цепи на её наряде.
С узорами, что украшали её тело,
Она не была женщиной —
Она была богиней,
Богиней утопий и похоти.
Искусительница вышла на охоту.
Император замер.
Его не пугали битвы, смерть и кровь,
Но такое зрелище было ново.
Он стоял, поражённый невиданной красотой.
Её гипнотизирующий взгляд,
Изгибы тела, отражающие свет,
Было невозможно отвести глаза.
Она повела его в постель.
Соитие произошло.
Император, охваченный жаждой,
Целовал её, теряя разум.
Гиззалутезза, стонущая и страстная,
Когтями царапала его спину.
Чёрная сила, дарованная Шутом,
Проникала по венам императора,
Находя новый дом в зачатии.
Этот момент стал началом,
Рождением силы, которой даже боги боялись.
Судьба открыла новые врата,
Но никто не знал, что пройдёт через них.
Когда всё закончилось,
Император, обессиленный, потерял сознание.
Гиззалутезза, словно обнимая драгоценное дитя,
Легла рядом.
Тяжело дыша, она уснула.
—
Тишина окутала комнату.
Лишь треск дров напоминал о недавней страсти.
Но даже он вскоре исчез,
Развеянный ветром.
А Шут, наблюдая за всем с крыши соседнего дворца,
Стоял при свете полной луны.
Убедившись, что всё произошло, как задумано,
Он поднял взгляд к небу.
В его глазах появилась печаль,
И одна-единственная слеза скатилась по щеке.
Человека делает человеком гуманность?
Или самопожертвование?
Любовь?
Или, быть может, лучше быть эгоистом
И стать зверем?
—
Рождение Завоевателя
Настала осень,
Жёлтые лепестки заполнили улицы столицы.
Архаос стал золотым пейзажем.
С тех пор, как началась эта история,
Прошло семь месяцев.
Время пришло.
Женщина,
Что носила в себе тайну, готовилась даровать её миру.
Жёлтые лепестки осыпали белые статуи,
Изваяния воинов Упфанаша,
Заполнявших весь город.
В центре стояла величественная тигрица,
А на её спине — воительница.
Это была бабушка Тоолы, великая царица,
Чей взор застыл над столицей.
Но на этой статуе не было ни одного лепестка.
Только красные вороны собрались на её плечах.
—
Внутри дворца звучали крики.
Гиззалутезза страдала, рождая наследника.
Она кричала, хватая воздух,
А повитухи делали всё, чтобы помочь.
Снаружи, в коридоре,
Шут и император ожидали.
Тоола, нервно меряя шагами пол,
Чувствовал напряжение,
Хотя всего четыре месяца назад его жена,
Уже подарила ему сына.
Но тогда он не чувствовал ничего подобного.
Шут сидел спокойно,
Его глаза были спокойны и сосредоточены.
Но едва он хотел что-то сказать,
Прозвучал громкий, чистый плач новорождённого.
—
Первым в комнату вошёл император,
Следом за ним — Шут.
Повитуха передала младенца в руки Тоолы.
Когда он взял дитя,
На него обрушилась аура —
Тяжёлая, древняя,
Наполненная чем-то неизведанным.
И вдруг младенец открыл глаза.
Две тёмно-синие изумрудные звезды,
С кошачьими зрачками —
Точными копиями глаз Шута —
Взглянули на мир.
Держа младенца на руках,
Император подошёл к окну.
С улицы ворвался сильный ветер,
И первыми почувствовав его,
Младенец чихнул.
Затем рассмеялся.
Улыбка заиграла на лице Тоолы.
Он взглянул на ребёнка,
И, как будто услышав зов самих ветров Талхута,
Произнес:
"Запомни, сын мой,
Твоё имя прошептали сами ветра.
Не будет тебе равных.
Ты полетишь выше всех.
Возвысь сердца своего народа,
И познай истинную победу.
Твоё имя, Авдан,
Будет греметь сквозь века.
Но помни свой род,
Помни это, несмотря на власть.
Наш род всегда полагался на мудрость.
И когда придёт твоё время,
Я верю, ты проявишь сдержанность.
Ты станешь императором."
И с этими словами,
Судьба завоевателя была запечатана.
Родился тот, чьё имя изменит мир.
—
Посредственность судьбы
После рождения первого принца,
Когда плачь младенца стих и ребёнка унесли,
Повитухи покинули покои.
В комнате остались только верные служанки Гиззалутеззы.
Дверь крепко закрыли,
И лишь тогда скрытая боль вырвалась наружу.
Гиззалутезза,
Которая терпела ради торжественного момента,
Теперь, сквозь стиснутые зубы,
Начала стонать.
Она страдала.
Служанки знали её тайну:
В её утробе оставался ещё один плод.
Она носила близнецов.
Эту правду поведала старуха-гадалка,
Заплатив за свои слова жизнью.
С трудом, через невыносимую боль,
С глазами, полными слёз,
Она родила второго ребёнка.
Младенец с алыми, словно пламя, волосами
Появился на свет.
Гиззалутезза изнемогла,
Её тело ослабло, и она потеряла сознание.
Служанки бережно укутали младенца в белое полотно,
Спрятав его, чтобы никто не узнал.
—
На следующее утро,
Гиззалутезза, несмотря на слабость,
Приняла решение.
Она не могла оставаться в столице.
Не из-за себя,
А из-за ребёнка,
Которого теперь хотела защитить любой ценой.
Материнский инстинкт,
Незнакомый ей ранее,
Пробудился.
В её душе появилась тень желания,
Увидеть своего первого сына,
Но она понимала: это невозможно.
Она отдала приказ немедленно уезжать,
Собрав своих слуг.
Карета покинула столицу без почестей,
Без охраны.
Императорские солдаты ушли,
Шут не появился.
Гиззалутезза ощутила облегчение:
Она увозила с собой свою тайну.
На вершине купола одной из башен
Стоял лишь он, наблюдая за уезжающей каретой.
Шут молчал,
Но его взгляд, обращённый к Гиззалутеззе,
Был полон благодарности.
"Спасибо," — хотел сказать он,
Но слова растворились в осеннем воздухе.
Шут думал, что контролирует всё.
Но он и не подозревал,
Что судьба обвела его вокруг пальца.
Незапланированный младенец,
Символ неотвратимости,
Уезжал прочь,
Скрытый от всех.
—
В карете служанка робко спросила:
Госпожа, мы едем в Китa?
Гиззалутезза, обняв младенца, ответила:
Нет. Нам больше нечего там делать.
Найдите самую тихую, самую далёкую деревню.
Королева, известная своей порочностью,
Ощущала странное спокойствие.
Словно в тот момент,
Когда она дала жизнь второму ребёнку,
Она сама переродилась.
Её сердце, некогда затянутое тьмой,
Обрело святость.
Обняв ребёнка,
Гиззалутезза впервые почувствовала настоящее счастье.
Она осознала, что стала матерью,
И не смогла сдержать слёз.
—
Одинокая деревня в горах
Гиззалутезза,
Построила свою новую жизнь в маленькой деревне среди гор.
Далеко от дворцов, интриг и тайн прошлого.
Её дом был скромным, с небольшим участком земли.
Здесь она разводила скот, выращивала овощи,
И, окружённая густыми лесами и зелёными полями,
Жила, наконец, спокойно.
Она, некогда "Королева сладкой ночи",
Теперь была простой женщиной.
Среди сельской природы, под ясным небом,
Гиззалутезза обрела то, чего никогда не знала — счастье.
—
Но это счастье длилось недолго.
Прошёл всего год, и её здоровье начало угасать.
Рождение двух близнецов оставило глубокий след в её теле.
Она чувствовала, что конец близок.
Но, зная это, она не позволяла себе лежать в постели.
Каждый день она старалась проводить с сыном,
Который удивлял всех своей необыкновенной силой и развитием.
Мальчику было всего год,
Но он выглядел как пятилетний ребёнок,
Бегал, смеялся, говорил,
И его ярко-алые волосы сверкали под солнцем.
Гиззалутезза наблюдала, как он играет с собаками,
Бегает по зелёным лугам,
И её сердце наполнялось радостью.
Она ценила каждую минуту, проведённую с ним,
Каждый его смех.
—
В один из жарких дней она позвала его к себе,
Когда они шли по полю среди высоких трав.
Гиззалутезза:
Алока, мой сын,
Ты стал моим светом,
Ты показал мне, что такое любовь,
Даже для такой, как я, для порочной женщины, как я.
Ты открыл моё сердце,
И я познала счастье.
Я стыжусь своей прошлой жизни,
Но теперь,
Благодаря тебе, я знаю, что такое быть матерью.
Скоро я покину тебя,
Но не грусти обо мне.
Впереди тебя ждёт великая судьба,
Много испытаний.
Но я верю, ты справишься.
Твоё имя, Алока,
На языке моего народа Варма означает
'Любовь и Свет'.
Неси его гордо.
Пусть тьма уходит прочь,
И пусть свет в тебе освещает твой путь.
Я люблю тебя больше всего на свете.
С этими словами она нежно поцеловала его в лоб,
И крепко обняла.
Мальчик, не до конца понимая, что происходит,
Но чувствуя любовь, тоже обнял её,
Слабая искра могла воспламенить всё.
Один из каравана убил старуху,
Перерезал ей горло, не пожалев.
И это не предвестило ничего хорошего.
Место, где можно было укрыться от жары,
Теперь стало центром разрушения.
Путники, исповедующие традиции пустыни,
Обратились друг к другу с подозрением.
Не было больше добродушия,
Тревога витала в воздухе,
Словно скрытая угроза.
Преступление повергло оазис в хаос,
Мстители искали месть, другие — спасение.
И вот, оазис, еще недавно мирный,
Превратился в точку кипения.
Зло набирало силу,
Не зная, что будет дальше,
Все были в ужасе.
Никто не знал, что принесет следующий шаг,
Но все понимали: последствия будут страшны.
—
Путь к Архаосу
Воистину, смерть для некоторых — спасение,
Для других — мучение, для кого-то украшение,
На торте судьбы,
Затемнённые ликом,
Бедолаги заснули, разочарованные.
Зазвенели мечи, затрещали копья,
Гнев расцвел, ярко сияя в ночи.
Сородичи гадалки искали мщение,
Вместо правды — лишь угнетение.
Не примут они, что стариков убивают,
Не примут они этого позора, что мир сотрясает.
Слухи вонзались в сердца,
Тот, кто был виновен, исчезал без следа.
Словно волны, раздуло всё вокруг,
Против каравана война началась вдруг.
Сторонники разных берегов,
Стычка не знала границ,
Смерть с косой забирала жизни,
Оазис превратился в ад, в поле кровавое.
Тела падали, песок их поглощал,
Кровь рекой текла, никто не спасал.
Когда-то миролюбивые купцы,
Теперь умирали, их жизни оборваны.
Но не все было так печально,
Маленький караван уже был в пути,
Ночь скрыла их уход,
И крики людей не дотянулись до них.
За дюнами они исчезли,
И только тень их следила за уходом.
—
Полдень настал, и их история закончилась,
В пустыне, где песок встречает горизонт,
Корабль уже ждал их у реки Иллы,
Где река встречается с морем, в пределах Архаоса.
Корабль был словно плод, разрезанный пополам,
Белые паруса, зеленый орнамент,
И огненная чаша маяка,
Светил в тумане, как звезда, что ведет путь.
Посланец императора в легком шелке,
С тонким мечом на поясе,
Вежливо приветствовал путников,
Охлаждая лицо от палящего солнца.
Без долгих речей, они не нуждались в словах,
Госпожа, скрытая в красной парандже,
Служанки защищали её от зноя,
А посланец сопровождал её на корабль.
И последним на корабль шагнул Шут,
Корабль тронулся, понимая, что пора в путь.
И вот они уходили, оставив позади,
Те события, что навсегда изменят судьбы.
—
Ночь перед бурей
Корабль отплыл туда,
Куда была запущена стрела,
Ясность неба предостерегала от штормов,
Но судно благополучно вышло в море,
Бескрайнее, как сами мечты.
А за горизонтом, где садится солнце,
Ждала их столица — Архаос, и император Тоола.
Когда звезды засияли на небе,
И ночь принесла тишину,
Шут зашел в покой Гиззалутеззы,
Она сидела за ширмой,
Знала, что он придет,
Не спала, ждала встречи.
Шут говорил с решимостью, с тенью страха:
Я вижу мир, переплетенный судьбами людей,
Словно потерянные бусины, тысячи красавиц,
Небо звездами засыпано.
А внизу стада овец,
Пастух одинокий ведет их,
Некоторых на убой,
Жертвоприношение, чтобы очистить их разум.
Он продолжил:
Есть высота, где твои идеалы,
Твои мечты, добро и зло,
Тьма и свет,
Белое и черное,
Там не будет значения.
Так что перестань играть,
Завтра может стать последним.
Я могу сделать так, чтобы завтра решилась твоя судьба,
Но потом все уже будет решено.
Так что милая, не искушай меня.
Ты знаешь, что смерть муравьев меня не заботит,
Но излишняя шумиха осквернит разум.
Если хочешь, чтобы дерево росло,
Нужно смириться с природой.
Не порть мне настроение,
Нужно терпение, всё начинается с малого.
Гиззалутезза молча слушала,
Не проронив ни слова.
Она поняла, о чем шла речь —
Про старуху гадалку.
Смерть её была предостережением,
Шут знал о встрече и её исходе.
Из-за лишних слов, излишних поступков,
Смерть начала играть свою роль.
По глазам его было понятно,
Что если нужно, он пронзит её сердце.
Но на листке, полученном от старухи,
Было важное послание.
Она запомнила его и сожгла,
На огне, который горел в её покое.
Это было решение, от которого не было возврата.
—
Последний акт перед бурей
Прошло время,
И луна вновь уступила место солнцу,
Затем снова вернулась, наблюдая за всеми взглядами,
Что падали на её свет.
Но корабль продолжал своё плавание по спокойному морю,
И, в ночь, достиг берегов столицы.
Как полагается,
Их встретила карета, посланная самим императором.
Путники сели в неё молча, без лишних слов.
По каменистым улицам, между огнями горящих факелов,
Карета везла их в сердце города.
Но не во дворец вела дорога.
Чёрная карета направилась в другую часть города,
Где никто не знал о Гиззалутеззе.
Ей подготовили дворец,
Хотя и не такой великий, как царский,
Но достаточный для королевы ночи.
Тем временем Шут скакал к императору,
Чтобы доложить, что сделка идёт своим ходом.
Теперь пришло время императору выполнить свой долг,
Приложить усилия, и положить семена в почву.
Во славу, что туманит разум,
Бурлящая кровь, пусть решится на отвагу.
—
"И разделю я людей на части,
И столкну их против друг друга,
И буду смотреть, как они пожирают друг друга."
—
Открылись большие двери,
Деревянные распахнулись, и слуги пропустили Шута.
Он вошел в трапезный зал,
Где сидел император Тоола,
За столом, уставленным яствами.
Зал наполнился ароматами пищи,
И с улыбкой император жестом пригласил гостя на трапезу.
Прошло время,
Как в рое насекомых,
В бурлящем хаосе,
Но их встреча была поистине важной.
Свита наблюдала, но не нарушала покой,
Всё было подготовлено к беседе,
Души потребуют своих слов.
Император Тоола, наконец, заговорил:
Друг, скажи, гость с небес,
Как прошёл твой путь?
Сосуд, избранный тобой...
Я осведомлён, что ты привёз её.
Хочу услышать твой голос,
Она ласкает мой слух.
Шут ответил, не спеша:
Каждая нота музыканта,
Должна быть наиграна, как инструмент,
Песня должна быть спета,
И после придёт черед другого.
Один из путей задуманного замысла пройден,
Теперь ваш черед, император.
Время пришло — выполнить свой долг перед мечтой.
В конце оба подняли бокалы,
Посмотрели друг другу в глаза,
Улыбнулись и, наконец, опустошили их.
—
Зачатие Завоевателя
Удар судьбы звучал, как колокольный звон,
Когда народ ликуя кидал лепестки роз,
Приветствуя своих героев.
Но в этот раз судьба затронула запретное,
И жертвой стали все.
—
На следующий день,
В ночь, когда тело императора пылало огнём,
Он поехал.
Он пришёл туда, где его ждала она —
Та, чьё тело кипело страстью не меньше.
Гиззалутезза, облачённая в свой лучший наряд,
Встретила его.
Без слов, без паутины интриг,
Лишь на чувствах началась их прелюдия.
Гиззалутезза, как голодная тигрица,
Подкрадывалась к нему.
Тепло её тела сливалось с огнём свеч,
И звенели золотые цепи на её наряде.
С узорами, что украшали её тело,
Она не была женщиной —
Она была богиней,
Богиней утопий и похоти.
Искусительница вышла на охоту.
Император замер.
Его не пугали битвы, смерть и кровь,
Но такое зрелище было ново.
Он стоял, поражённый невиданной красотой.
Её гипнотизирующий взгляд,
Изгибы тела, отражающие свет,
Было невозможно отвести глаза.
Она повела его в постель.
Соитие произошло.
Император, охваченный жаждой,
Целовал её, теряя разум.
Гиззалутезза, стонущая и страстная,
Когтями царапала его спину.
Чёрная сила, дарованная Шутом,
Проникала по венам императора,
Находя новый дом в зачатии.
Этот момент стал началом,
Рождением силы, которой даже боги боялись.
Судьба открыла новые врата,
Но никто не знал, что пройдёт через них.
Когда всё закончилось,
Император, обессиленный, потерял сознание.
Гиззалутезза, словно обнимая драгоценное дитя,
Легла рядом.
Тяжело дыша, она уснула.
—
Тишина окутала комнату.
Лишь треск дров напоминал о недавней страсти.
Но даже он вскоре исчез,
Развеянный ветром.
А Шут, наблюдая за всем с крыши соседнего дворца,
Стоял при свете полной луны.
Убедившись, что всё произошло, как задумано,
Он поднял взгляд к небу.
В его глазах появилась печаль,
И одна-единственная слеза скатилась по щеке.
Человека делает человеком гуманность?
Или самопожертвование?
Любовь?
Или, быть может, лучше быть эгоистом
И стать зверем?
—
Рождение Завоевателя
Настала осень,
Жёлтые лепестки заполнили улицы столицы.
Архаос стал золотым пейзажем.
С тех пор, как началась эта история,
Прошло семь месяцев.
Время пришло.
Женщина,
Что носила в себе тайну, готовилась даровать её миру.
Жёлтые лепестки осыпали белые статуи,
Изваяния воинов Упфанаша,
Заполнявших весь город.
В центре стояла величественная тигрица,
А на её спине — воительница.
Это была бабушка Тоолы, великая царица,
Чей взор застыл над столицей.
Но на этой статуе не было ни одного лепестка.
Только красные вороны собрались на её плечах.
—
Внутри дворца звучали крики.
Гиззалутезза страдала, рождая наследника.
Она кричала, хватая воздух,
А повитухи делали всё, чтобы помочь.
Снаружи, в коридоре,
Шут и император ожидали.
Тоола, нервно меряя шагами пол,
Чувствовал напряжение,
Хотя всего четыре месяца назад его жена,
Уже подарила ему сына.
Но тогда он не чувствовал ничего подобного.
Шут сидел спокойно,
Его глаза были спокойны и сосредоточены.
Но едва он хотел что-то сказать,
Прозвучал громкий, чистый плач новорождённого.
—
Первым в комнату вошёл император,
Следом за ним — Шут.
Повитуха передала младенца в руки Тоолы.
Когда он взял дитя,
На него обрушилась аура —
Тяжёлая, древняя,
Наполненная чем-то неизведанным.
И вдруг младенец открыл глаза.
Две тёмно-синие изумрудные звезды,
С кошачьими зрачками —
Точными копиями глаз Шута —
Взглянули на мир.
Держа младенца на руках,
Император подошёл к окну.
С улицы ворвался сильный ветер,
И первыми почувствовав его,
Младенец чихнул.
Затем рассмеялся.
Улыбка заиграла на лице Тоолы.
Он взглянул на ребёнка,
И, как будто услышав зов самих ветров Талхута,
Произнес:
"Запомни, сын мой,
Твоё имя прошептали сами ветра.
Не будет тебе равных.
Ты полетишь выше всех.
Возвысь сердца своего народа,
И познай истинную победу.
Твоё имя, Авдан,
Будет греметь сквозь века.
Но помни свой род,
Помни это, несмотря на власть.
Наш род всегда полагался на мудрость.
И когда придёт твоё время,
Я верю, ты проявишь сдержанность.
Ты станешь императором."
И с этими словами,
Судьба завоевателя была запечатана.
Родился тот, чьё имя изменит мир.
—
Посредственность судьбы
После рождения первого принца,
Когда плачь младенца стих и ребёнка унесли,
Повитухи покинули покои.
В комнате остались только верные служанки Гиззалутеззы.
Дверь крепко закрыли,
И лишь тогда скрытая боль вырвалась наружу.
Гиззалутезза,
Которая терпела ради торжественного момента,
Теперь, сквозь стиснутые зубы,
Начала стонать.
Она страдала.
Служанки знали её тайну:
В её утробе оставался ещё один плод.
Она носила близнецов.
Эту правду поведала старуха-гадалка,
Заплатив за свои слова жизнью.
С трудом, через невыносимую боль,
С глазами, полными слёз,
Она родила второго ребёнка.
Младенец с алыми, словно пламя, волосами
Появился на свет.
Гиззалутезза изнемогла,
Её тело ослабло, и она потеряла сознание.
Служанки бережно укутали младенца в белое полотно,
Спрятав его, чтобы никто не узнал.
—
На следующее утро,
Гиззалутезза, несмотря на слабость,
Приняла решение.
Она не могла оставаться в столице.
Не из-за себя,
А из-за ребёнка,
Которого теперь хотела защитить любой ценой.
Материнский инстинкт,
Незнакомый ей ранее,
Пробудился.
В её душе появилась тень желания,
Увидеть своего первого сына,
Но она понимала: это невозможно.
Она отдала приказ немедленно уезжать,
Собрав своих слуг.
Карета покинула столицу без почестей,
Без охраны.
Императорские солдаты ушли,
Шут не появился.
Гиззалутезза ощутила облегчение:
Она увозила с собой свою тайну.
На вершине купола одной из башен
Стоял лишь он, наблюдая за уезжающей каретой.
Шут молчал,
Но его взгляд, обращённый к Гиззалутеззе,
Был полон благодарности.
"Спасибо," — хотел сказать он,
Но слова растворились в осеннем воздухе.
Шут думал, что контролирует всё.
Но он и не подозревал,
Что судьба обвела его вокруг пальца.
Незапланированный младенец,
Символ неотвратимости,
Уезжал прочь,
Скрытый от всех.
—
В карете служанка робко спросила:
Госпожа, мы едем в Китa?
Гиззалутезза, обняв младенца, ответила:
Нет. Нам больше нечего там делать.
Найдите самую тихую, самую далёкую деревню.
Королева, известная своей порочностью,
Ощущала странное спокойствие.
Словно в тот момент,
Когда она дала жизнь второму ребёнку,
Она сама переродилась.
Её сердце, некогда затянутое тьмой,
Обрело святость.
Обняв ребёнка,
Гиззалутезза впервые почувствовала настоящее счастье.
Она осознала, что стала матерью,
И не смогла сдержать слёз.
—
Одинокая деревня в горах
Гиззалутезза,
Построила свою новую жизнь в маленькой деревне среди гор.
Далеко от дворцов, интриг и тайн прошлого.
Её дом был скромным, с небольшим участком земли.
Здесь она разводила скот, выращивала овощи,
И, окружённая густыми лесами и зелёными полями,
Жила, наконец, спокойно.
Она, некогда "Королева сладкой ночи",
Теперь была простой женщиной.
Среди сельской природы, под ясным небом,
Гиззалутезза обрела то, чего никогда не знала — счастье.
—
Но это счастье длилось недолго.
Прошёл всего год, и её здоровье начало угасать.
Рождение двух близнецов оставило глубокий след в её теле.
Она чувствовала, что конец близок.
Но, зная это, она не позволяла себе лежать в постели.
Каждый день она старалась проводить с сыном,
Который удивлял всех своей необыкновенной силой и развитием.
Мальчику было всего год,
Но он выглядел как пятилетний ребёнок,
Бегал, смеялся, говорил,
И его ярко-алые волосы сверкали под солнцем.
Гиззалутезза наблюдала, как он играет с собаками,
Бегает по зелёным лугам,
И её сердце наполнялось радостью.
Она ценила каждую минуту, проведённую с ним,
Каждый его смех.
—
В один из жарких дней она позвала его к себе,
Когда они шли по полю среди высоких трав.
Гиззалутезза:
Алока, мой сын,
Ты стал моим светом,
Ты показал мне, что такое любовь,
Даже для такой, как я, для порочной женщины, как я.
Ты открыл моё сердце,
И я познала счастье.
Я стыжусь своей прошлой жизни,
Но теперь,
Благодаря тебе, я знаю, что такое быть матерью.
Скоро я покину тебя,
Но не грусти обо мне.
Впереди тебя ждёт великая судьба,
Много испытаний.
Но я верю, ты справишься.
Твоё имя, Алока,
На языке моего народа Варма означает
'Любовь и Свет'.
Неси его гордо.
Пусть тьма уходит прочь,
И пусть свет в тебе освещает твой путь.
Я люблю тебя больше всего на свете.
С этими словами она нежно поцеловала его в лоб,
И крепко обняла.
Мальчик, не до конца понимая, что происходит,
Но чувствуя любовь, тоже обнял её,
