Она вдруг вспомнила, как в прошлые зимы доводилось порой среди ночи просыпаться от пронзительного воя ветра в трубе, а затем замирать от внезапного приступа страха, когда никакая сила не заставила бы даже краем глаза посмотреть в сторону темного проема окна. Отчего-то тогда Эммелин знала, что сквозь морозные узоры оттуда на нее может взглянуть нечто ужасное и безжалостное, способное навсегда унести с собой во тьму, в сердце злой метели. «Так это была Королевская Охота! – подумала она, чувствуя, как в сердце вползает знакомый ужас, сковывающий по рукам и ногам. – Вот чего я тогда боялась!».
И она, на прощание стиснув руку Иво, послушно побежала прочь, увязая в снегу и задыхаясь от жгучего ветра, почти ослепнув от метели, бьющей в лицо. Впереди мелькали едва различимые огоньки – деревенские жители зажигали свечи и лампы, видя, что сегодня из-за разыгравшейся непогоды темнеет раньше обычного. От волнения она быстро сбилась с привычной тропинки и угодила в снежный занос, как в ловушку.
Но позади, в лесу, уже слышалась тоскливая песня, в которой сплелись и волчий вой, и перезвон ледяных колокольчиков, и чей-то горький плач, и крик ночной птицы.
От сверхъестественного парализующего страха, который она несла с собой, Эмме едва не обезумела, но в ушах у нее зазвучал голос Иво, повторяющий, что нельзя ни оборачиваться, ни останавливаться. Она, сбросив с себя губительное оцепенение, принялась отчаянно барахтаться среди сугробов, и вскоре уже ползла вперед, а затем сумела все же подняться на ноги – и вновь бежала, хоть ей порой казалось, что снег не даст ей больше сделать ни шага.
…Благодаря исправно работающему заклятию принца Иво никто из Госбертов в тот вечер не заметил ни отсутствия Эмме, ни того, как она вернулась домой в сумерках, появившись из снежной мари. И даже волосы девочки, усыпанные тающим снегом, не заставили строгую тетушку Алинор нахмуриться; она смотрела на заиндевевшую одежду племянницы, на алые от ветра и колкого снега щеки, на снег, набившийся в ее башмаки – и словно ничего не замечала.
-Не стоит в такую погоду выходить во двор, - только и сказала она, потирая глаза, как будто ее беспокоила какая-то соринка. – Смени чулки, пока не заболела.
А когда в доме все уже крепко спали – в такие ненастные ночи люди укладывались в кровати пораньше, разумно полагая, что лучше уж не слушать вой ветра и не впускать в душу зимнюю тоску, - Эмме, тихонько лежа в своей кровати, жмурилась, что есть сил, чтобы не поддаться искушению и не посмотреть в окно. Испуг был силен, но теперь к нему примешивалось что-то иное, беспокойное и любопытное. Если раньше ей и подумать было невозможно, чтобы подойти к окну ночью, то теперь, когда она знала, чего именно боится, странная тревожная мысль, как камешек в башмаке, колко напоминала о себе: не лучше ли решиться и взглянуть?.. Не лучше ли сразу покончить со страхом, что сжимает сердце и не дает дышать? Осенний праздник был ужасен – но и прекрасен, прекраснее всего, что видела когда-либо Эмме. На что же похожа Зимняя Охота лесного короля? Быть может, увидеть ее стоит любого наказания?..
Когда Эммелин, изнывая от тревоги, тоски и жгучего любопытства, почти было решилась броситься к окну, вновь в ее ушах зазвучал голос Иво: «Не смотри! Даже одного взгляда достаточно, чтобы пропасть!..» - и тут же силы разом покинули ее. Была ли какая-то магия в советах принца Вороньей Лапки, околдовывал ли он потихоньку свою невесту - раз уж она сама ему это позволила! - кто знает. Как бы то ни было, в ту ночь наставления Иво удержали ее от неразумного порыва.
Но перед тем, как крепко уснуть, Эмме успела упрямо подумать: «Пускай, пускай!.. Мне и впрямь еще рано встречаться с королевской охотой. Но однажды я все же не побоюсь посмотреть на нее – и кто знает, что из этого выйдет!»
…С тех пор каждую ночь королевич и фея встречались в роще под старыми липами. Пока светит солнце, королевич места себе не находит. День-деньской тоскует он по своей фее, ждет не дождется, когда ночь настанет и месяц на небе проглянет, и все гадает: «Придет ли сегодня моя фея?» Королевич любил маленькую фею все сильней и сильней, а фея каждую ночь становилась все выше.
«Крошка-фея», английская народная сказка
Все сходились во мнении, что столь суровой зимы давно в этих краях не бывало. Вьюги и морозы, пронизывающий до костей ветер, снежная пелена за окном и день, и ночь – люди опасались лишний раз выйти за порог своего жилья, и даже к соседям наведывались лишь по большой необходимости. Впрочем, холод и голод всерьез угрожали разве что самым бедным жителям здешних деревень – и многих из них приютили более зажиточные соседи, запасшиеся дровами и заполнившие полки кладовых доверху.
В большом доме Госбертов нашли прибежище сразу два семейства – старик Финч со своей старухой, состоявшие в родстве с кухаркой Тиллой, да трое детишек Флоссопов - их отец пропал с концами, отправившись в город незадолго до того, как на здешние края обрушились нескончаемые снежные бури. Говорили, что его наверняка застигло в пути ненастье, но затем прибавляли, понизив голос, что в такую злую пору путника подстерегает кое-что опаснее вьюги: многие слышали по ночам хохот и вой Зимней Охоты.
-Нечисть словно чует возвращение прежних времен! – как-то сказала Тилла, возясь у очага. – Раньше у лесного короля было больше власти, а у людей – больше страха…
И Эммелин, молча помогавшая ей на кухне, вздрогнула, едва не утопив большую ложку в кастрюле с похлебкой. Ей вспомнилось, как Иво рассказывал, что король Людуэн ждет рождения сына, который вернет лесному королевству былую славу – и станет причиной смерти всех остальных сыновей старого короля. Не была ли суровая зима предвестником этих страшных перемен?..
Но узнать у Иво, не случилось ли чего Под Холмом, у нее никак не вышло бы – из-за обездоленных семейств, принятых на зиму в дом Госбертов, работы у слуг было невпроворот, а тетка Алинор теперь только и знала, что отсылать Эммелин им в помощь. Да и сбежать у нее не вышло бы – снег без устали заметал дороги и тропы, и нередко случалось так, что поутру приходилось заново откапывать двери дома и ворота подворья. Свободно мчаться, куда глаза глядят, могла разве что Зимняя Охота – ей, летящей по небу, были ни к чему дороги, и Эмме порой завидовала придворным короля Людуэна – уж им-то не приходилось день за днем коротать на кухне, ничего не различая сквозь затянутое морозными узорами окно.
И даже когда остальные домочадцы собирались по вечерам у камина, чтобы обсудить прошедший день и скудные местные новости, Эммелин предпочитала оставаться на кухне, где компанию ей составляли разве что кошки да дремлющая Тилла. Эмме знала, что в ее присутствии никто не осмеливается говорить свободно, как будто стоит только зазеваться – и тут же разговор сам по себе свернет к тому, о чем говорить нельзя; и всем – кроме несмышленых младших Госбертов - в тягость ее общество. Больше она не просила старую кухарку рассказывать про былые времена, про волшебные происшествия и жестокие проказы дивного народца, - не потому, что боялась вспоминать о собственном приключении, а потому что не желала рассердить тетушку, выказывая интерес к тому, что едва не очернило доброе имя семьи (в том, что Тилла донесет хозяйке о крамольных беседах, сомневаться не приходилось). Единственное, о чем она решалась спрашивать – так это о своей матери. Даже подозрительной тетушке Алинор было невдомек, что в этом темном уголке прошлого тоже прячется и искусительно подмигивает лукавая колдовская сила. Откуда в медном кольце взялась магия? Почему и Йоссе, и Иво, не сговариваясь, утверждали, что истинную сущность Эмме скрывает какое-то хитрое заклятие?..
Но Тилла никогда не видала матушку Эммелин, и знала лишь то, что когда-то деревенские Госберты рассорились с какими-то своими дальними родичами из города, оборвав всякие связи.
-Слыхала я, что твоя матушка была очень хороша собой, - сказала старая кухарка, вздыхая от тщетных усилий припомнить хоть что-то о той давней истории. – И что муж ее, твой отец, то ли умер, то ли сгинул бесследно, в те дни, когда ты появилась на свет. Бедная твоя мать! Едва произведя на свет дитя, потерять мужа, а затем и самой сойти во гроб!.. Горькая, горькая судьба, но раз уж ты, обделенная всем сирота, сумела при всем том обрести дом – значит, высшим силам угодно сохранить тебе жизнь…
И если раньше Эмме, слыша эти слова, испытывала лишь горечь и потерянность, то сейчас в ее жизни появилась путеводная нить, далекий блуждающий огонек во тьме, зовущий за собой – желание узнать, кто и когда одарил ее заклятьем.
Однако вновь повстречаться с Иво – единственным, при ком она могла вслух произносить свои вопросы, - ей было суждено только весной, после долгой оттепели, освободившей из снежного плена деревенские усадьбы и дороги. Снег еще не сошел с полей, но выйдя за ворота, Эммелин увидела, как ручей, прокладывающий себе путь меж обледенелыми следами повозок, несет с собой потрепанные, измочаленные вороньи перья – недоставленные послания, пролежавшие в снегу всю зиму. Никакая сила не могла больше остановить ее, и только-только солнце начало клониться к закату, как она уже бежала к лесной опушке, проваливаясь по колено в мокрый снег, зачерпывая башмаками ледяную воду. Никогда ни по кому еще она так не тосковала, как по хромому принцу, хоть и знала, что он ужасно рассердился бы, узнав об этом.
Но не успела Эммелин всерьез растревожиться от мысли, что Иво, в отличие от нее самой, не отсчитывал дни до новой встречи и не радовался оттаявшим тропам, как он бесшумно появился из черноты голых ветвей. На этот раз он не торопился освобождаться из ее объятий, не ворчал с досадой, что все это – совершенно излишне, а замер, словно растерявшись. А затем Эмме почувствовала, как он неуверенно коснулся ее растрепанных волос.
-Я… я тоже рад тебя видеть, - сказал Иво с запинкой. – Не думал, что ты придешь.
-Не приду?! – вскричала Эмме, отстраняясь. – Это еще почему?
-Ты всю зиму провела с людьми – это должно было напомнить тебе, какому миру ты изначально принадлежишь, - Иво пожал плечами якобы равнодушно, но во взгляде его читалось что-то тревожное и ищущее. – И, должно быть, ты не раз слышала по ночам песни Зимней Охоты – они наполняют человеческое сердце страхом и тоской. А ведь я тоже ее часть, и не раз кружил вокруг твоего дома, когда над этими полями билось сердце вьюги…
-Я не боялась, - сказала Эммелин, нахмурившись. – Просто была острожной, как ты и советовал. Если бы я знала, что ты где-то поблизости, то и вовсе бы радовалась вою ветра в печных трубах… - тут она осеклась, запоздало кое-что заметив. - Погоди-ка! Ты изменился! Стал выше!.. – и она, шагнула назад, чтобы проверить, не показалось ли ей.
Действительно, Иво уже не был таким щуплым и тщедушным, как при первой их встрече. Плечи его стали шире, спина выпрямилась, и даже плащ, в который он по привычке кутался, не мог скрыть, что хромой принц прибавил в росте – хоть, увы, его воронья лапа никуда не подевалась.
-…Мне тоже все платья после зимы коротки! – воскликнула Эмме, с удивлением рассматривая все эти перемены и не обращая внимания на растущее замешательство Иво, который немедленно укутался в плащ по самые глаза и насупился. – Тетка говорит, что я и так была долговязой для девчонки, но теперь, видно, вознамерилась обогнать даже старших кузенов!.. Но ты… Посмотри-ка на себя! Да тебя не узнать!..
Но не успела она спросить, что за волшебство добавило хромому принцу здоровья – не надеясь, впрочем, на прямой ответ, - как Иво невольно взглянул на руку, палец на которой был, как всегда, забинтован. Этой подсказки было достаточно, чтобы Эмме догадалась, о чем он думает. И догадка эта ее ошеломила.
-Это все магия, которая сидит в моем кольце! – недоверчиво прошептала она. – Она преображает тебя!.. Что же это за чары? Только не говори вновь, что это знание не принесет мне пользы! Мы меняемся – ты и я!.. Что уж может быть важнее?..
И она принялась лихорадочно рассматривать свое кольцо – показалось ли ей в вечернем свете, или же оно тоже посветлело и стало блестеть ярче?..
-Кажется… кажется, твое заклятие… разрушается, - неуверенно сказал Иво, никогда еще на памяти Эмме не выглядевший столь смущенным. – И высвобожденная сила его такова, что даже я, надев твое кольцо, попал под влияние чар.
-Если это мое заклятие, то, выходит, его создали именно для меня? – засыпала его вопросами Эммелин, сгорая от желания узнать хоть что-то новое о своем происхождении. – Зачем? Кто бы мог это сделать? Это магия вашего народа?..
-Я не знаю, - отвечал вороний принц, хмурясь и отводя взгляд. – Мои магические умения не столь велики, чтобы разгадать это колдовство и узнать имя его творца. Волшба обитателей Холма стихийна. Немногие умеют ею управлять - как неспособны обычные люди замедлять биение своего сердца или останавливать ток крови. В заклятиях вроде твоего разбирается разве что Йоссе. Он из породы чистокровных колдунов: ни наш высокий род, ни низкий людской; везде чужие, но всюду вхожи. Однако если ты спросишь его, то погибнешь… - и по лицу Иво пробежала тень, указывающая на нечто недосказанное, дурное, тягостное. Не в первый раз он предупреждал Эмме об опасности, исходящей от придворного волшебника, и, стало быть, видел в нем угрозу пострашнее капризной воли королевы или равнодушной жестокости своего отца-короля.
-А другие лесные ведьмы? – спросила Эммелин, от волнения ходя взад-вперед и сминая в руках фартук. – В лесу живет так много волшебных созданий! Быть может, кто-то из них сумеет разобраться, что за чары меняют нас? О, пожалуйста, Иво!.. Как встретиться с колдуньями? Я помню, в Страшночь две тетушки-ведьмы были довольно добры ко мне, и сейчас я бы не испугалась, доведись мне с ними говорить. Где мне их найти?.. Если ты снова начнешь говорить, что это не мое дело – так и знай, я пойду одна в лес ночью и буду приветствовать каждый пень и каждую корягу, пока мне кто-то не ответит!..
Принцу, разумеется, не пришлись по душе ее рассуждения, и в конце концов он вынужден был пообещать, что при случае представит свою юную невесту нескольким старым колдуньям из чащобы – из числа наименее кровожадных и зубастых.
-…Мою мать при дворе всегда считали выскочкой из лесного простонародья, - сделав усилие над собой, промолвил Иво с напрочь фальшивой небрежностью. – Под Холмом это повод для насмешек, а дальняя родня матушки мной не пренебрегает, несмотря на проклятие…
И Эммелин достало сообразительности унять на этот раз жгучее любопытство и не расспрашивать, значит ли это, что хромой вороний принц по матушке относится к тому же племени, что и Йоссе. До сих пор он ни словом об этом не обмолвился, но, кажется, у наставника и ученика, открыто ненавидящих друг друга, было куда больше общего, чем могло показаться на первый взгляд.
Несмотря на опасения Эмме, не до конца поверившей в искренность уступки принца, Иво сдержал свое слово: в один из вечеров, когда снега на полях почти не осталось, а на прогретых солнцем опушках уже показались подснежники и крокусы, он, вновь не в силах скрыть смущения, объявил, что приглашает Эмме на весенний праздник лесной черни - предшествующий куда более торжественному и важному Равноденствию, - где она сможет перемолвиться с лесными ведьмами, если на то у нее хватит решимости.
И она, на прощание стиснув руку Иво, послушно побежала прочь, увязая в снегу и задыхаясь от жгучего ветра, почти ослепнув от метели, бьющей в лицо. Впереди мелькали едва различимые огоньки – деревенские жители зажигали свечи и лампы, видя, что сегодня из-за разыгравшейся непогоды темнеет раньше обычного. От волнения она быстро сбилась с привычной тропинки и угодила в снежный занос, как в ловушку.
Но позади, в лесу, уже слышалась тоскливая песня, в которой сплелись и волчий вой, и перезвон ледяных колокольчиков, и чей-то горький плач, и крик ночной птицы.
От сверхъестественного парализующего страха, который она несла с собой, Эмме едва не обезумела, но в ушах у нее зазвучал голос Иво, повторяющий, что нельзя ни оборачиваться, ни останавливаться. Она, сбросив с себя губительное оцепенение, принялась отчаянно барахтаться среди сугробов, и вскоре уже ползла вперед, а затем сумела все же подняться на ноги – и вновь бежала, хоть ей порой казалось, что снег не даст ей больше сделать ни шага.
…Благодаря исправно работающему заклятию принца Иво никто из Госбертов в тот вечер не заметил ни отсутствия Эмме, ни того, как она вернулась домой в сумерках, появившись из снежной мари. И даже волосы девочки, усыпанные тающим снегом, не заставили строгую тетушку Алинор нахмуриться; она смотрела на заиндевевшую одежду племянницы, на алые от ветра и колкого снега щеки, на снег, набившийся в ее башмаки – и словно ничего не замечала.
-Не стоит в такую погоду выходить во двор, - только и сказала она, потирая глаза, как будто ее беспокоила какая-то соринка. – Смени чулки, пока не заболела.
А когда в доме все уже крепко спали – в такие ненастные ночи люди укладывались в кровати пораньше, разумно полагая, что лучше уж не слушать вой ветра и не впускать в душу зимнюю тоску, - Эмме, тихонько лежа в своей кровати, жмурилась, что есть сил, чтобы не поддаться искушению и не посмотреть в окно. Испуг был силен, но теперь к нему примешивалось что-то иное, беспокойное и любопытное. Если раньше ей и подумать было невозможно, чтобы подойти к окну ночью, то теперь, когда она знала, чего именно боится, странная тревожная мысль, как камешек в башмаке, колко напоминала о себе: не лучше ли решиться и взглянуть?.. Не лучше ли сразу покончить со страхом, что сжимает сердце и не дает дышать? Осенний праздник был ужасен – но и прекрасен, прекраснее всего, что видела когда-либо Эмме. На что же похожа Зимняя Охота лесного короля? Быть может, увидеть ее стоит любого наказания?..
Когда Эммелин, изнывая от тревоги, тоски и жгучего любопытства, почти было решилась броситься к окну, вновь в ее ушах зазвучал голос Иво: «Не смотри! Даже одного взгляда достаточно, чтобы пропасть!..» - и тут же силы разом покинули ее. Была ли какая-то магия в советах принца Вороньей Лапки, околдовывал ли он потихоньку свою невесту - раз уж она сама ему это позволила! - кто знает. Как бы то ни было, в ту ночь наставления Иво удержали ее от неразумного порыва.
Но перед тем, как крепко уснуть, Эмме успела упрямо подумать: «Пускай, пускай!.. Мне и впрямь еще рано встречаться с королевской охотой. Но однажды я все же не побоюсь посмотреть на нее – и кто знает, что из этого выйдет!»
Глава 12
…С тех пор каждую ночь королевич и фея встречались в роще под старыми липами. Пока светит солнце, королевич места себе не находит. День-деньской тоскует он по своей фее, ждет не дождется, когда ночь настанет и месяц на небе проглянет, и все гадает: «Придет ли сегодня моя фея?» Королевич любил маленькую фею все сильней и сильней, а фея каждую ночь становилась все выше.
«Крошка-фея», английская народная сказка
Все сходились во мнении, что столь суровой зимы давно в этих краях не бывало. Вьюги и морозы, пронизывающий до костей ветер, снежная пелена за окном и день, и ночь – люди опасались лишний раз выйти за порог своего жилья, и даже к соседям наведывались лишь по большой необходимости. Впрочем, холод и голод всерьез угрожали разве что самым бедным жителям здешних деревень – и многих из них приютили более зажиточные соседи, запасшиеся дровами и заполнившие полки кладовых доверху.
В большом доме Госбертов нашли прибежище сразу два семейства – старик Финч со своей старухой, состоявшие в родстве с кухаркой Тиллой, да трое детишек Флоссопов - их отец пропал с концами, отправившись в город незадолго до того, как на здешние края обрушились нескончаемые снежные бури. Говорили, что его наверняка застигло в пути ненастье, но затем прибавляли, понизив голос, что в такую злую пору путника подстерегает кое-что опаснее вьюги: многие слышали по ночам хохот и вой Зимней Охоты.
-Нечисть словно чует возвращение прежних времен! – как-то сказала Тилла, возясь у очага. – Раньше у лесного короля было больше власти, а у людей – больше страха…
И Эммелин, молча помогавшая ей на кухне, вздрогнула, едва не утопив большую ложку в кастрюле с похлебкой. Ей вспомнилось, как Иво рассказывал, что король Людуэн ждет рождения сына, который вернет лесному королевству былую славу – и станет причиной смерти всех остальных сыновей старого короля. Не была ли суровая зима предвестником этих страшных перемен?..
Но узнать у Иво, не случилось ли чего Под Холмом, у нее никак не вышло бы – из-за обездоленных семейств, принятых на зиму в дом Госбертов, работы у слуг было невпроворот, а тетка Алинор теперь только и знала, что отсылать Эммелин им в помощь. Да и сбежать у нее не вышло бы – снег без устали заметал дороги и тропы, и нередко случалось так, что поутру приходилось заново откапывать двери дома и ворота подворья. Свободно мчаться, куда глаза глядят, могла разве что Зимняя Охота – ей, летящей по небу, были ни к чему дороги, и Эмме порой завидовала придворным короля Людуэна – уж им-то не приходилось день за днем коротать на кухне, ничего не различая сквозь затянутое морозными узорами окно.
И даже когда остальные домочадцы собирались по вечерам у камина, чтобы обсудить прошедший день и скудные местные новости, Эммелин предпочитала оставаться на кухне, где компанию ей составляли разве что кошки да дремлющая Тилла. Эмме знала, что в ее присутствии никто не осмеливается говорить свободно, как будто стоит только зазеваться – и тут же разговор сам по себе свернет к тому, о чем говорить нельзя; и всем – кроме несмышленых младших Госбертов - в тягость ее общество. Больше она не просила старую кухарку рассказывать про былые времена, про волшебные происшествия и жестокие проказы дивного народца, - не потому, что боялась вспоминать о собственном приключении, а потому что не желала рассердить тетушку, выказывая интерес к тому, что едва не очернило доброе имя семьи (в том, что Тилла донесет хозяйке о крамольных беседах, сомневаться не приходилось). Единственное, о чем она решалась спрашивать – так это о своей матери. Даже подозрительной тетушке Алинор было невдомек, что в этом темном уголке прошлого тоже прячется и искусительно подмигивает лукавая колдовская сила. Откуда в медном кольце взялась магия? Почему и Йоссе, и Иво, не сговариваясь, утверждали, что истинную сущность Эмме скрывает какое-то хитрое заклятие?..
Но Тилла никогда не видала матушку Эммелин, и знала лишь то, что когда-то деревенские Госберты рассорились с какими-то своими дальними родичами из города, оборвав всякие связи.
-Слыхала я, что твоя матушка была очень хороша собой, - сказала старая кухарка, вздыхая от тщетных усилий припомнить хоть что-то о той давней истории. – И что муж ее, твой отец, то ли умер, то ли сгинул бесследно, в те дни, когда ты появилась на свет. Бедная твоя мать! Едва произведя на свет дитя, потерять мужа, а затем и самой сойти во гроб!.. Горькая, горькая судьба, но раз уж ты, обделенная всем сирота, сумела при всем том обрести дом – значит, высшим силам угодно сохранить тебе жизнь…
И если раньше Эмме, слыша эти слова, испытывала лишь горечь и потерянность, то сейчас в ее жизни появилась путеводная нить, далекий блуждающий огонек во тьме, зовущий за собой – желание узнать, кто и когда одарил ее заклятьем.
Однако вновь повстречаться с Иво – единственным, при ком она могла вслух произносить свои вопросы, - ей было суждено только весной, после долгой оттепели, освободившей из снежного плена деревенские усадьбы и дороги. Снег еще не сошел с полей, но выйдя за ворота, Эммелин увидела, как ручей, прокладывающий себе путь меж обледенелыми следами повозок, несет с собой потрепанные, измочаленные вороньи перья – недоставленные послания, пролежавшие в снегу всю зиму. Никакая сила не могла больше остановить ее, и только-только солнце начало клониться к закату, как она уже бежала к лесной опушке, проваливаясь по колено в мокрый снег, зачерпывая башмаками ледяную воду. Никогда ни по кому еще она так не тосковала, как по хромому принцу, хоть и знала, что он ужасно рассердился бы, узнав об этом.
Но не успела Эммелин всерьез растревожиться от мысли, что Иво, в отличие от нее самой, не отсчитывал дни до новой встречи и не радовался оттаявшим тропам, как он бесшумно появился из черноты голых ветвей. На этот раз он не торопился освобождаться из ее объятий, не ворчал с досадой, что все это – совершенно излишне, а замер, словно растерявшись. А затем Эмме почувствовала, как он неуверенно коснулся ее растрепанных волос.
-Я… я тоже рад тебя видеть, - сказал Иво с запинкой. – Не думал, что ты придешь.
-Не приду?! – вскричала Эмме, отстраняясь. – Это еще почему?
-Ты всю зиму провела с людьми – это должно было напомнить тебе, какому миру ты изначально принадлежишь, - Иво пожал плечами якобы равнодушно, но во взгляде его читалось что-то тревожное и ищущее. – И, должно быть, ты не раз слышала по ночам песни Зимней Охоты – они наполняют человеческое сердце страхом и тоской. А ведь я тоже ее часть, и не раз кружил вокруг твоего дома, когда над этими полями билось сердце вьюги…
-Я не боялась, - сказала Эммелин, нахмурившись. – Просто была острожной, как ты и советовал. Если бы я знала, что ты где-то поблизости, то и вовсе бы радовалась вою ветра в печных трубах… - тут она осеклась, запоздало кое-что заметив. - Погоди-ка! Ты изменился! Стал выше!.. – и она, шагнула назад, чтобы проверить, не показалось ли ей.
Действительно, Иво уже не был таким щуплым и тщедушным, как при первой их встрече. Плечи его стали шире, спина выпрямилась, и даже плащ, в который он по привычке кутался, не мог скрыть, что хромой принц прибавил в росте – хоть, увы, его воронья лапа никуда не подевалась.
-…Мне тоже все платья после зимы коротки! – воскликнула Эмме, с удивлением рассматривая все эти перемены и не обращая внимания на растущее замешательство Иво, который немедленно укутался в плащ по самые глаза и насупился. – Тетка говорит, что я и так была долговязой для девчонки, но теперь, видно, вознамерилась обогнать даже старших кузенов!.. Но ты… Посмотри-ка на себя! Да тебя не узнать!..
Но не успела она спросить, что за волшебство добавило хромому принцу здоровья – не надеясь, впрочем, на прямой ответ, - как Иво невольно взглянул на руку, палец на которой был, как всегда, забинтован. Этой подсказки было достаточно, чтобы Эмме догадалась, о чем он думает. И догадка эта ее ошеломила.
-Это все магия, которая сидит в моем кольце! – недоверчиво прошептала она. – Она преображает тебя!.. Что же это за чары? Только не говори вновь, что это знание не принесет мне пользы! Мы меняемся – ты и я!.. Что уж может быть важнее?..
И она принялась лихорадочно рассматривать свое кольцо – показалось ли ей в вечернем свете, или же оно тоже посветлело и стало блестеть ярче?..
-Кажется… кажется, твое заклятие… разрушается, - неуверенно сказал Иво, никогда еще на памяти Эмме не выглядевший столь смущенным. – И высвобожденная сила его такова, что даже я, надев твое кольцо, попал под влияние чар.
-Если это мое заклятие, то, выходит, его создали именно для меня? – засыпала его вопросами Эммелин, сгорая от желания узнать хоть что-то новое о своем происхождении. – Зачем? Кто бы мог это сделать? Это магия вашего народа?..
-Я не знаю, - отвечал вороний принц, хмурясь и отводя взгляд. – Мои магические умения не столь велики, чтобы разгадать это колдовство и узнать имя его творца. Волшба обитателей Холма стихийна. Немногие умеют ею управлять - как неспособны обычные люди замедлять биение своего сердца или останавливать ток крови. В заклятиях вроде твоего разбирается разве что Йоссе. Он из породы чистокровных колдунов: ни наш высокий род, ни низкий людской; везде чужие, но всюду вхожи. Однако если ты спросишь его, то погибнешь… - и по лицу Иво пробежала тень, указывающая на нечто недосказанное, дурное, тягостное. Не в первый раз он предупреждал Эмме об опасности, исходящей от придворного волшебника, и, стало быть, видел в нем угрозу пострашнее капризной воли королевы или равнодушной жестокости своего отца-короля.
-А другие лесные ведьмы? – спросила Эммелин, от волнения ходя взад-вперед и сминая в руках фартук. – В лесу живет так много волшебных созданий! Быть может, кто-то из них сумеет разобраться, что за чары меняют нас? О, пожалуйста, Иво!.. Как встретиться с колдуньями? Я помню, в Страшночь две тетушки-ведьмы были довольно добры ко мне, и сейчас я бы не испугалась, доведись мне с ними говорить. Где мне их найти?.. Если ты снова начнешь говорить, что это не мое дело – так и знай, я пойду одна в лес ночью и буду приветствовать каждый пень и каждую корягу, пока мне кто-то не ответит!..
Принцу, разумеется, не пришлись по душе ее рассуждения, и в конце концов он вынужден был пообещать, что при случае представит свою юную невесту нескольким старым колдуньям из чащобы – из числа наименее кровожадных и зубастых.
-…Мою мать при дворе всегда считали выскочкой из лесного простонародья, - сделав усилие над собой, промолвил Иво с напрочь фальшивой небрежностью. – Под Холмом это повод для насмешек, а дальняя родня матушки мной не пренебрегает, несмотря на проклятие…
И Эммелин достало сообразительности унять на этот раз жгучее любопытство и не расспрашивать, значит ли это, что хромой вороний принц по матушке относится к тому же племени, что и Йоссе. До сих пор он ни словом об этом не обмолвился, но, кажется, у наставника и ученика, открыто ненавидящих друг друга, было куда больше общего, чем могло показаться на первый взгляд.
Несмотря на опасения Эмме, не до конца поверившей в искренность уступки принца, Иво сдержал свое слово: в один из вечеров, когда снега на полях почти не осталось, а на прогретых солнцем опушках уже показались подснежники и крокусы, он, вновь не в силах скрыть смущения, объявил, что приглашает Эмме на весенний праздник лесной черни - предшествующий куда более торжественному и важному Равноденствию, - где она сможет перемолвиться с лесными ведьмами, если на то у нее хватит решимости.
