Беспричинный страх нарастал, и Эмме уже была готова бежать вслед за работницами – ох, зря она отказалась пойти вместе со всеми! – но странная слабость охватила ее, заставляя выпустить из рук недовязанный сноп. В ушах застучала кровь, свет становился все ярче, и она поняла, что падает на землю, пышущую жаром.
Стук становился все громче и беспорядочнее, он оглушал Эммелин и ей казалось, что от него дрожит сама земля. «Моя голова сейчас лопнет - вслед за сердцем!» - промелькнула испуганная мысль, и тут же она поняла, что звук этот нарастает не внутри нее самой, а снаружи, и земля вправду гудит, трясется от чьего-то стремительного бега. Перед глазами у Эмме молнией мелькнули изящные оленьи ноги, взрывающие землю ударами острых копыт – она едва успела увернуться от них, но все равно в лицо ей ударили брызги горячей земли и на зубах заскрипел песок.
«Он убегает! – подумала она, оплевываясь и тряся головой. – От чего? От кого?.. Звери? Охотники – в летний полдень?..» - и страшная догадка озарила ее: сбылось то, от чего предостерегал ее Иво!..
И она подняла взгляд, уже догадываясь, что именно увидит перед собой, но все еще надеясь из последних сил, что вихрь королевской охоты промчится мимо, не заметив ее в пылу погони.
Но, если разобраться, разве можно было всерьез в это поверить хотя бы на мгновение?..
…Летний облик дивных созданий Из-Под Холма отличался от того, что она видела осенью: сейчас их одежды слепили сияющей белизной, невесомо окутывали прекрасных дам и господ, струились вслед за ними и трепетали от малейшего движения, точно крылья бабочек и стрекоз. Золота и серебра было меньше, чем в осеннюю пору – но на ярком солнце они сверкали в сотню раз ярче, чем в свете костров. Вместо корон и обручей головы придворных были увенчаны лесными и полевыми цветами – свежими и благоуханными, точно их только что сорвали и окропили утренней росой. Всадники прибывали и прибывали, окружая со всех сторон Эммелин, словно теперь она стала главным трофеем этой охоты вместо несчастного оленя. Тонконогие кони, распаленные погоней, переступали с ноги на ногу, фыркали и грызли позолоченные удила, но ни они, ни сами всадники, казалось, не чувствовали летнего зноя. К лицу и рукам Эмме липла пыль, пот полз по лбу и спине – а королевская охота предстала перед нею белее снега, белее крыльев голубки!..
-Погляди-ка! – воскликнул один из всадников. – Это ведь наша будущая невестка! – и он тут же рассмеялся. – Узнаю ее по грязному лицу. Наконец-то мы свиделись снова. Приветствую тебя, крестьянская дочь!..
Тут и Эмме узнала его: к ней обращался один из старших принцев, Аскейль – нарядная толпа с поклонами расступалась перед его прекрасным конем серебристо-серой масти, пропуская вперед. Голову принца украшал пышный венок из белого подмаренника и зверобоя, лицо было покрыто золотыми узорами, а руки и шея оплетены сетью из тончайших драгоценных цепей, но любой, увидавший Аскейля во всем его великолепии, не смог бы отвести взгляд от его глаз, заполненных чернотой.
-И вправду, это она, - согласился следующий за ним Гаэль. Он выглядел, разумеется, не менее чудесно: его венок был искусно составлен из дымчатой полыни, цмина и белого клевера, одежда расшита серебром, а волосы заплетены в косы и украшены серебряными подвесками у висков так хитро, чтобы скрыть отсутствие острых ушей.
-Приветствую вас, ваши королевские высочества, в людских землях, - с поклоном промолвила Эмме, как можно незаметнее облизав пересохшие от жара и волнения губы.
-Людские земли! – вскричал Аскейль, нахмурившись, и его возглас тут же отозвался недовольным ропотом вокруг. – Какая дерзость! Следует говорить «земли, оскверненные людьми»! Тут все пропахло вашим потом и мерзким железом, которым вы орудуете!..
-Ох, простите, простите!.. – Эмме торопливо оттолкнула ногой серп, который она выронила, почувствовав дурноту. – Я не подумала, что это прозвучит невежливо… Мне мало известно о… о ваших обычаях и законах, но я вовсе не желаю их нарушать, честное слово!..
«Иво говорил, что они не могут меня ни к чему принудить, - лихорадочно думала она, бормоча извинения. – Но он сам… Где он? Что они с ним сделали?!».
-…Мы не раз говорили нашему непослушному младшему брату, - тем временем говорил Аскейль, не скрывая злорадства, - что с твоей стороны было весьма грубо уйти к сородичам-людям, не попрощавшись с нами. Но сколько мы не просили… как мы не настаивали, чтобы он пригласил тебя в наш дворец, чтобы мы познакомились поближе – он отказывался, хоть и знал, что этим… разочаровывает нас…
И в том, как была сказана эта, казалось бы, пустая любезная бессмыслица, Эмме без труда расслышала ответ на свой мысленный вопрос. «Они принуждали Иво привести меня в Холм, но он отказывался, и за это они его наказывали, - сказала она самой себе, замирая от страха, жалости и отвращения. – Вот почему он злился, когда я выходила его искать! Вот почему он выглядел таким измученным при последней нашей встрече!..»
-…Неужели тебе и вправду приятнее низкое общество своих сородичей? – вкрадчиво спрашивал Аскейль. Гаэль же, не произнося ни слова, кривил губы в улыбке, словно слышал в этих речах обещание некой забавной шутки, о которой они вместе с братом давно уж условились.
-Нет, нет, - бормотала Эммелин, пытаясь сообразить, как же правильно повести себя, чтобы не навредить Иво еще больше. – Я ведь всего лишь человек… Уместно ли мне бывать при столь блистательном дворе, как ваш?.. Я просто… просто…
-Еще немного, и может показаться, что ты избегаешь нас, крестьянская дочь, - продолжал черноокий принц, как будто не слыша ее оправданий. – Не брат ли Воронья Лапка оговорил нас, не он ли подучил тебя скрываться от наших глаз и пренебрегать нашим обществом?..
-Да нет же…
-Мы и так весьма обижены на него – на этого злого неблагодарного мальчишку! Ну же, скажи, что не желаешь принять наше приглашение!..
-Приглашение?.. – едва слышно повторила Эммелин, уже догадываясь, к чему клонит Аскейль. Откажи она старшим принцам – и они выместят злость на младшем брате! Не имея возможности принудить ее волшебством или силой, Аскейль и Гаэль решили действовать хитростью. Или же… их кто-то подучил?.. Эммелин невольно бросила быстрый взгляд за спины принцев, ожидая увидеть там рыжие волосы Йоссе-колдуна. Но волшебник, если и участвовал в нынешней охоте, то держался где-то в стороне, прячась за нарядными веселящимися придворными. Нет, нет!.. Только не приглашение!..
-Да, мы бы желали пригласить тебя, маленькая невестка, на большой летний праздник, - усмехнулся Аскейль, испытующе глядя на нее. – Но видим, что ты того не желаешь. Ладно, ладно… Так тому и быть. Но все же не забывай, что ты вскоре войдешь в королевскую семью!.. А держишься так, словно людской мир тебе милее дворца. Не будь такой же строптивой, как неблагодарный упрямец Иво. Уж он-то доставляет немало огорчений семье неподобающим поведением. Быть одной из нас – великая честь. А еще - великий долг. И как же ты его исполняешь?.. Еще чуть-чуть, и может показаться, что ты вовсе не желаешь с нами породниться!
-Простите, ваше высочество, умоляю! – воскликнула Эмме, ощущая, что ее опутывают лукавыми речами по рукам и ногам. – Я знаю, знаю, что должна быть благодарной и день, и ночь!.. Я вне себя от счастья от мысли, что стану частью столь великой королевской семьи!
-…Верна ли ты нашему королю? – спрашивал Аскейль, намеренно не давая ей передышки. – Верна ли данным клятвам?
-Верна!
-Желаешь ли исполнять свой долг?..
-Желаю!.. – почти выкрикнула Эмме; этот допрос казался ей настоящей пыткой. Аскейль добился своего – она чувствовала, что запуталась и поддалась страху – не столько за себя саму, сколько за Иво, - но как человек, всего лишь единожды споткнувшись, не может удержаться на ногах, так и она падала в ловушку, расставленную по наущению Йоссе – уж в этом она отчего-то не сомневалась.
-Стало быть, ты готова доказать свою честность и верность королевской семье? – быстро спросил Аскейль, сощурившись, а Гаэль вновь тонко и быстро усмехнулся.
-Ох, да только скажите – как?! – в отчаянии выпалила Эммелин, желавшая только одного – чтобы разговор этот, напоминающий прогулку по остриям игл, наконец-то завершился. – Ваше высочество, я уверяю, что сделаю все, как положено… Что готова ВО ВСЕМ УСЛУЖИТЬ ВАМ!..
Принцы торжествующе переглянулись, как будто только этого и ждали. От дурного предчувствия и слабости у Эммелин подкосились ноги: «Они добились своего, я вверила себя их воле! – осенило ее. – Я сказала… сказала… О-о-о, да я же только что согласилась пойти к ним на службу, как сосед Флоссоп!»
-Решено! – вскричал принц Аскейль, не скрывая злого ликования. – Принимаю твое предложение, крестьянская дочь! Ты будешь служить нам… столько, сколько мы пожелаем! Эй, слуги!.. Сюда! Забирайте человеческую девчонку, да отвезите ее в Холм – она пригодится на кухне, там как раз освободилось место!..
…И тотчас в зеленом холме растворились невидимые двери, и они въехали внутрь. Принц вошел в роскошный и светлый зал; толпа прекрасных фей окружила его и увела танцевать. А Кэт никто не заметил: она спряталась за дверью и оттуда смотрела на принца. Он танцевал, танцевал, танцевал, пока не упал без сил на мягкое ложе из цветов. Феи принялись обмахивать его своими веерами, и он снова поднялся и пошел танцевать.
«Кэт-щелкунчик», английская народная сказка
Эмме мало что помнила о том, как впервые попала в Холм. Точно так же, как и сосед Флоссоп, она ощущала дурноту, страх и полное безволие. Стоило только Аскейлю объявить, что сделка заключена, как перед глазами девушки все поплыло: безжалостный полуденный свет словно стал в сотни раз ярче, от земли шел невыносимый жар и само небо, казалось, превратилось в раскаленное золото.
-Но я невеста младшего принца!.. – закричала она из последних сил, чувствуя, как цепкие руки ее куда-то тащат. – Я обменялась с ним клятвами! Вы не можете!..
-Время тех клятв придет еще нескоро, - ответил ей тихий, шелестящий голос Йоссе-колдуна. – Да и младшему принцу сейчас не до тебя. А ты только что дала новое слово, и мы милостиво позволяем тебе исполнить обещанное без промедления!
И как не кричала Эммелин, что не желает служить королевскому двору, что ее обманули и подловили хитростью, изменить свою судьбу она была не в силах. Пришедшие чуть позже работницы увидали только брошенный на земле серп и истоптанную пшеницу – и поначалу решили, что девочка ушла домой, не выдержав жары, так что о пропаже племянницы Алинор Госберт узнала только вечером.
-Ох, они все-таки ее забрали! Забрали!.. – вскричала она, разом потеряв все свое самообладание. – Бесстыдная, подлая нечисть! Я знала, что они не оставят в покое Эммелин – во всей округе нет такой славной работящей девушки…
Конечно же, пропавшую Эмме искали весь следующий день, с утра и до вечера, заглядывая во все заброшенные колодцы, рассматривая следы на песчаном берегу речушки, расспрашивая людей в ближних и дальних деревнях. Больше всех усердствовал сосед Флоссоп, повторявший, что не пожелает и врагу пережить то, что повидал он на бесовской службе. Но, признаться, никто не верил, что Эмме где-нибудь найдется, живой или же мертвой – все же на долю обычного человека отмерено не так уж много везения. Те, кто слыхал о недавних бедах семьи Госбертов, считали, будто всю свою невеликую удачу Эммелин истратила еще в прошлую Страшночь. А кое-кто вполголоса замечал, что лесная нечисть, забрав то, что ей причиталось, теперь, быть может, успокоится и перестанет донимать здешний люд – уж очень суровой выдалась минувшая зима!..
…Ну а сама Эммелин, как и приказал принц Аскейль, очутилась на дворцовой кухне, о которой уже кое-что слыхала от соседа Флоссопа. Ее вытряхнули из мешка, словно лесного зверя, пойманного живьем ради забавы, и поручили заботам прочей кухонной челяди.
-Господа наняли новую служанку из вашего людского племени!.. – презрительно квакнул кто-то над головой Эмме. – Приставьте ее к делу, да поживее!
Растрепанная, изрядно помятая Эмме, тяжело дыша, обвела взглядом обступивших ее слуг: то и вправду были обычные люди, точно такие же, как и она сама; но в выражении лиц у них осталось мало человеческого – их служба длилась так давно, что они потеряли всякий счет времени, равно как и надежду на освобождение. Никто из них не посчитал нужным приветствовать Эмме или спросить, как зовут новую служанку – не говоря уже о том, чтобы утешить или посочувствовать беде.
Ей лишь указали на лохань с водой, около которой громоздились горы грязной посуды.
-Будешь мыть тарелки, - равнодушно сказала одна из женщин. – Они никогда не переводятся.
-Это ошибка! - воскликнула Эммелин, переводя умоляющий взгляд с одного безжизненного серого лица на другое. – Я вовсе не хотела наниматься на службу! Мне… мне нужно увидеть короля, он должен меня узнать – по его повелению меня минувшей осенью помолвили с младшим принцем… Я невеста принца Вороньей Лапки!..
-Увидеть короля?!.. – повторил один из слуг, и его лицо едва заметно исказилось: то была слабая тень чувства, которое там, наверху, в мире людей, называлось удивлением.
-О чем ты говоришь, девочка? – покачала головой женщина, когда-то давно, видимо, бывшая сердечнее и добрее прочих. – Ты больше никогда не увидишь ничего, кроме кухонь, кладовых и темных углов, где тебе изредка удастся поспать. Не увидишь до самой смерти – вот только и смерть к нам не придет, пока на то не будет разрешения господ! Иногда ты будешь слышать, как они пируют и танцуют, но тебе не удастся и краем глаза взглянуть на их праздник. Таким, как мы, нельзя и шагу ступить за пределы людской – к столу кушанья подносят слуги выше нас по чину, и людей среди них нет… А ты желаешь увидеть самого короля!.. Короля!.. – и она вновь качнула головой, то ли с осуждением, то ли с сочувствием - не разобрать.
-Но я уже встречала как-то Его Величество! – воскликнула Эмме, все острее сознавая свою беспомощность. – Я бывала на осеннем празднике, танцевала с младшим принцем, после того как нас обручили!..
-Обручили с принцем? – вновь эхом повторил кто-то. – Что болтает эта девчонка? У нее помутился разум прежде времени!..
-Я не лгу и не выдумываю! – в отчаянии закричала Эммелин, едва удерживаясь от того, чтобы затопать ногами, как рассерженный ребенок. – Я невеста принца Вороньей Лапки, младшего сына короля!..
Но чем громче она кричала – тем равнодушнее становились лица остальных слуг. Они, конечно же, не верили ей.
-Иди-ка, принцесса, к грязным тарелкам, - со вздохом сказала женщина, поначалу отнесшаяся к Эмме чуть добрее других, но теперь косящаяся на нее с досадой. – Забудь о своих выдумках, они тебе не помогут, если уж ты очутилась на кухне. У нас всех полно дел, некогда слушать россказни. Нас всех из-за тебя накажут, а ты очутишься там, где и кухонных объедков тебе не перепадет…
-...Но ведь должен быть кто-то... Кого же мне спросить?.. - шептала Эммелин, обреченно понимая, что слышала ровно то же в рассказе соседа: он тщетно просил о расторжении договора, выспрашивал, кто ведает делами челяди, но его никто не слушал, ведь досрочно уйти со службы Под Холмом никак нельзя, а срок у нее – до самой смерти…
Стук становился все громче и беспорядочнее, он оглушал Эммелин и ей казалось, что от него дрожит сама земля. «Моя голова сейчас лопнет - вслед за сердцем!» - промелькнула испуганная мысль, и тут же она поняла, что звук этот нарастает не внутри нее самой, а снаружи, и земля вправду гудит, трясется от чьего-то стремительного бега. Перед глазами у Эмме молнией мелькнули изящные оленьи ноги, взрывающие землю ударами острых копыт – она едва успела увернуться от них, но все равно в лицо ей ударили брызги горячей земли и на зубах заскрипел песок.
«Он убегает! – подумала она, оплевываясь и тряся головой. – От чего? От кого?.. Звери? Охотники – в летний полдень?..» - и страшная догадка озарила ее: сбылось то, от чего предостерегал ее Иво!..
И она подняла взгляд, уже догадываясь, что именно увидит перед собой, но все еще надеясь из последних сил, что вихрь королевской охоты промчится мимо, не заметив ее в пылу погони.
Но, если разобраться, разве можно было всерьез в это поверить хотя бы на мгновение?..
…Летний облик дивных созданий Из-Под Холма отличался от того, что она видела осенью: сейчас их одежды слепили сияющей белизной, невесомо окутывали прекрасных дам и господ, струились вслед за ними и трепетали от малейшего движения, точно крылья бабочек и стрекоз. Золота и серебра было меньше, чем в осеннюю пору – но на ярком солнце они сверкали в сотню раз ярче, чем в свете костров. Вместо корон и обручей головы придворных были увенчаны лесными и полевыми цветами – свежими и благоуханными, точно их только что сорвали и окропили утренней росой. Всадники прибывали и прибывали, окружая со всех сторон Эммелин, словно теперь она стала главным трофеем этой охоты вместо несчастного оленя. Тонконогие кони, распаленные погоней, переступали с ноги на ногу, фыркали и грызли позолоченные удила, но ни они, ни сами всадники, казалось, не чувствовали летнего зноя. К лицу и рукам Эмме липла пыль, пот полз по лбу и спине – а королевская охота предстала перед нею белее снега, белее крыльев голубки!..
-Погляди-ка! – воскликнул один из всадников. – Это ведь наша будущая невестка! – и он тут же рассмеялся. – Узнаю ее по грязному лицу. Наконец-то мы свиделись снова. Приветствую тебя, крестьянская дочь!..
Тут и Эмме узнала его: к ней обращался один из старших принцев, Аскейль – нарядная толпа с поклонами расступалась перед его прекрасным конем серебристо-серой масти, пропуская вперед. Голову принца украшал пышный венок из белого подмаренника и зверобоя, лицо было покрыто золотыми узорами, а руки и шея оплетены сетью из тончайших драгоценных цепей, но любой, увидавший Аскейля во всем его великолепии, не смог бы отвести взгляд от его глаз, заполненных чернотой.
-И вправду, это она, - согласился следующий за ним Гаэль. Он выглядел, разумеется, не менее чудесно: его венок был искусно составлен из дымчатой полыни, цмина и белого клевера, одежда расшита серебром, а волосы заплетены в косы и украшены серебряными подвесками у висков так хитро, чтобы скрыть отсутствие острых ушей.
-Приветствую вас, ваши королевские высочества, в людских землях, - с поклоном промолвила Эмме, как можно незаметнее облизав пересохшие от жара и волнения губы.
-Людские земли! – вскричал Аскейль, нахмурившись, и его возглас тут же отозвался недовольным ропотом вокруг. – Какая дерзость! Следует говорить «земли, оскверненные людьми»! Тут все пропахло вашим потом и мерзким железом, которым вы орудуете!..
-Ох, простите, простите!.. – Эмме торопливо оттолкнула ногой серп, который она выронила, почувствовав дурноту. – Я не подумала, что это прозвучит невежливо… Мне мало известно о… о ваших обычаях и законах, но я вовсе не желаю их нарушать, честное слово!..
«Иво говорил, что они не могут меня ни к чему принудить, - лихорадочно думала она, бормоча извинения. – Но он сам… Где он? Что они с ним сделали?!».
-…Мы не раз говорили нашему непослушному младшему брату, - тем временем говорил Аскейль, не скрывая злорадства, - что с твоей стороны было весьма грубо уйти к сородичам-людям, не попрощавшись с нами. Но сколько мы не просили… как мы не настаивали, чтобы он пригласил тебя в наш дворец, чтобы мы познакомились поближе – он отказывался, хоть и знал, что этим… разочаровывает нас…
И в том, как была сказана эта, казалось бы, пустая любезная бессмыслица, Эмме без труда расслышала ответ на свой мысленный вопрос. «Они принуждали Иво привести меня в Холм, но он отказывался, и за это они его наказывали, - сказала она самой себе, замирая от страха, жалости и отвращения. – Вот почему он злился, когда я выходила его искать! Вот почему он выглядел таким измученным при последней нашей встрече!..»
-…Неужели тебе и вправду приятнее низкое общество своих сородичей? – вкрадчиво спрашивал Аскейль. Гаэль же, не произнося ни слова, кривил губы в улыбке, словно слышал в этих речах обещание некой забавной шутки, о которой они вместе с братом давно уж условились.
-Нет, нет, - бормотала Эммелин, пытаясь сообразить, как же правильно повести себя, чтобы не навредить Иво еще больше. – Я ведь всего лишь человек… Уместно ли мне бывать при столь блистательном дворе, как ваш?.. Я просто… просто…
-Еще немного, и может показаться, что ты избегаешь нас, крестьянская дочь, - продолжал черноокий принц, как будто не слыша ее оправданий. – Не брат ли Воронья Лапка оговорил нас, не он ли подучил тебя скрываться от наших глаз и пренебрегать нашим обществом?..
-Да нет же…
-Мы и так весьма обижены на него – на этого злого неблагодарного мальчишку! Ну же, скажи, что не желаешь принять наше приглашение!..
-Приглашение?.. – едва слышно повторила Эммелин, уже догадываясь, к чему клонит Аскейль. Откажи она старшим принцам – и они выместят злость на младшем брате! Не имея возможности принудить ее волшебством или силой, Аскейль и Гаэль решили действовать хитростью. Или же… их кто-то подучил?.. Эммелин невольно бросила быстрый взгляд за спины принцев, ожидая увидеть там рыжие волосы Йоссе-колдуна. Но волшебник, если и участвовал в нынешней охоте, то держался где-то в стороне, прячась за нарядными веселящимися придворными. Нет, нет!.. Только не приглашение!..
-Да, мы бы желали пригласить тебя, маленькая невестка, на большой летний праздник, - усмехнулся Аскейль, испытующе глядя на нее. – Но видим, что ты того не желаешь. Ладно, ладно… Так тому и быть. Но все же не забывай, что ты вскоре войдешь в королевскую семью!.. А держишься так, словно людской мир тебе милее дворца. Не будь такой же строптивой, как неблагодарный упрямец Иво. Уж он-то доставляет немало огорчений семье неподобающим поведением. Быть одной из нас – великая честь. А еще - великий долг. И как же ты его исполняешь?.. Еще чуть-чуть, и может показаться, что ты вовсе не желаешь с нами породниться!
-Простите, ваше высочество, умоляю! – воскликнула Эмме, ощущая, что ее опутывают лукавыми речами по рукам и ногам. – Я знаю, знаю, что должна быть благодарной и день, и ночь!.. Я вне себя от счастья от мысли, что стану частью столь великой королевской семьи!
-…Верна ли ты нашему королю? – спрашивал Аскейль, намеренно не давая ей передышки. – Верна ли данным клятвам?
-Верна!
-Желаешь ли исполнять свой долг?..
-Желаю!.. – почти выкрикнула Эмме; этот допрос казался ей настоящей пыткой. Аскейль добился своего – она чувствовала, что запуталась и поддалась страху – не столько за себя саму, сколько за Иво, - но как человек, всего лишь единожды споткнувшись, не может удержаться на ногах, так и она падала в ловушку, расставленную по наущению Йоссе – уж в этом она отчего-то не сомневалась.
-Стало быть, ты готова доказать свою честность и верность королевской семье? – быстро спросил Аскейль, сощурившись, а Гаэль вновь тонко и быстро усмехнулся.
-Ох, да только скажите – как?! – в отчаянии выпалила Эммелин, желавшая только одного – чтобы разговор этот, напоминающий прогулку по остриям игл, наконец-то завершился. – Ваше высочество, я уверяю, что сделаю все, как положено… Что готова ВО ВСЕМ УСЛУЖИТЬ ВАМ!..
Принцы торжествующе переглянулись, как будто только этого и ждали. От дурного предчувствия и слабости у Эммелин подкосились ноги: «Они добились своего, я вверила себя их воле! – осенило ее. – Я сказала… сказала… О-о-о, да я же только что согласилась пойти к ним на службу, как сосед Флоссоп!»
-Решено! – вскричал принц Аскейль, не скрывая злого ликования. – Принимаю твое предложение, крестьянская дочь! Ты будешь служить нам… столько, сколько мы пожелаем! Эй, слуги!.. Сюда! Забирайте человеческую девчонку, да отвезите ее в Холм – она пригодится на кухне, там как раз освободилось место!..
Глава 16
…И тотчас в зеленом холме растворились невидимые двери, и они въехали внутрь. Принц вошел в роскошный и светлый зал; толпа прекрасных фей окружила его и увела танцевать. А Кэт никто не заметил: она спряталась за дверью и оттуда смотрела на принца. Он танцевал, танцевал, танцевал, пока не упал без сил на мягкое ложе из цветов. Феи принялись обмахивать его своими веерами, и он снова поднялся и пошел танцевать.
«Кэт-щелкунчик», английская народная сказка
Эмме мало что помнила о том, как впервые попала в Холм. Точно так же, как и сосед Флоссоп, она ощущала дурноту, страх и полное безволие. Стоило только Аскейлю объявить, что сделка заключена, как перед глазами девушки все поплыло: безжалостный полуденный свет словно стал в сотни раз ярче, от земли шел невыносимый жар и само небо, казалось, превратилось в раскаленное золото.
-Но я невеста младшего принца!.. – закричала она из последних сил, чувствуя, как цепкие руки ее куда-то тащат. – Я обменялась с ним клятвами! Вы не можете!..
-Время тех клятв придет еще нескоро, - ответил ей тихий, шелестящий голос Йоссе-колдуна. – Да и младшему принцу сейчас не до тебя. А ты только что дала новое слово, и мы милостиво позволяем тебе исполнить обещанное без промедления!
И как не кричала Эммелин, что не желает служить королевскому двору, что ее обманули и подловили хитростью, изменить свою судьбу она была не в силах. Пришедшие чуть позже работницы увидали только брошенный на земле серп и истоптанную пшеницу – и поначалу решили, что девочка ушла домой, не выдержав жары, так что о пропаже племянницы Алинор Госберт узнала только вечером.
-Ох, они все-таки ее забрали! Забрали!.. – вскричала она, разом потеряв все свое самообладание. – Бесстыдная, подлая нечисть! Я знала, что они не оставят в покое Эммелин – во всей округе нет такой славной работящей девушки…
Конечно же, пропавшую Эмме искали весь следующий день, с утра и до вечера, заглядывая во все заброшенные колодцы, рассматривая следы на песчаном берегу речушки, расспрашивая людей в ближних и дальних деревнях. Больше всех усердствовал сосед Флоссоп, повторявший, что не пожелает и врагу пережить то, что повидал он на бесовской службе. Но, признаться, никто не верил, что Эмме где-нибудь найдется, живой или же мертвой – все же на долю обычного человека отмерено не так уж много везения. Те, кто слыхал о недавних бедах семьи Госбертов, считали, будто всю свою невеликую удачу Эммелин истратила еще в прошлую Страшночь. А кое-кто вполголоса замечал, что лесная нечисть, забрав то, что ей причиталось, теперь, быть может, успокоится и перестанет донимать здешний люд – уж очень суровой выдалась минувшая зима!..
…Ну а сама Эммелин, как и приказал принц Аскейль, очутилась на дворцовой кухне, о которой уже кое-что слыхала от соседа Флоссопа. Ее вытряхнули из мешка, словно лесного зверя, пойманного живьем ради забавы, и поручили заботам прочей кухонной челяди.
-Господа наняли новую служанку из вашего людского племени!.. – презрительно квакнул кто-то над головой Эмме. – Приставьте ее к делу, да поживее!
Растрепанная, изрядно помятая Эмме, тяжело дыша, обвела взглядом обступивших ее слуг: то и вправду были обычные люди, точно такие же, как и она сама; но в выражении лиц у них осталось мало человеческого – их служба длилась так давно, что они потеряли всякий счет времени, равно как и надежду на освобождение. Никто из них не посчитал нужным приветствовать Эмме или спросить, как зовут новую служанку – не говоря уже о том, чтобы утешить или посочувствовать беде.
Ей лишь указали на лохань с водой, около которой громоздились горы грязной посуды.
-Будешь мыть тарелки, - равнодушно сказала одна из женщин. – Они никогда не переводятся.
-Это ошибка! - воскликнула Эммелин, переводя умоляющий взгляд с одного безжизненного серого лица на другое. – Я вовсе не хотела наниматься на службу! Мне… мне нужно увидеть короля, он должен меня узнать – по его повелению меня минувшей осенью помолвили с младшим принцем… Я невеста принца Вороньей Лапки!..
-Увидеть короля?!.. – повторил один из слуг, и его лицо едва заметно исказилось: то была слабая тень чувства, которое там, наверху, в мире людей, называлось удивлением.
-О чем ты говоришь, девочка? – покачала головой женщина, когда-то давно, видимо, бывшая сердечнее и добрее прочих. – Ты больше никогда не увидишь ничего, кроме кухонь, кладовых и темных углов, где тебе изредка удастся поспать. Не увидишь до самой смерти – вот только и смерть к нам не придет, пока на то не будет разрешения господ! Иногда ты будешь слышать, как они пируют и танцуют, но тебе не удастся и краем глаза взглянуть на их праздник. Таким, как мы, нельзя и шагу ступить за пределы людской – к столу кушанья подносят слуги выше нас по чину, и людей среди них нет… А ты желаешь увидеть самого короля!.. Короля!.. – и она вновь качнула головой, то ли с осуждением, то ли с сочувствием - не разобрать.
-Но я уже встречала как-то Его Величество! – воскликнула Эмме, все острее сознавая свою беспомощность. – Я бывала на осеннем празднике, танцевала с младшим принцем, после того как нас обручили!..
-Обручили с принцем? – вновь эхом повторил кто-то. – Что болтает эта девчонка? У нее помутился разум прежде времени!..
-Я не лгу и не выдумываю! – в отчаянии закричала Эммелин, едва удерживаясь от того, чтобы затопать ногами, как рассерженный ребенок. – Я невеста принца Вороньей Лапки, младшего сына короля!..
Но чем громче она кричала – тем равнодушнее становились лица остальных слуг. Они, конечно же, не верили ей.
-Иди-ка, принцесса, к грязным тарелкам, - со вздохом сказала женщина, поначалу отнесшаяся к Эмме чуть добрее других, но теперь косящаяся на нее с досадой. – Забудь о своих выдумках, они тебе не помогут, если уж ты очутилась на кухне. У нас всех полно дел, некогда слушать россказни. Нас всех из-за тебя накажут, а ты очутишься там, где и кухонных объедков тебе не перепадет…
-...Но ведь должен быть кто-то... Кого же мне спросить?.. - шептала Эммелин, обреченно понимая, что слышала ровно то же в рассказе соседа: он тщетно просил о расторжении договора, выспрашивал, кто ведает делами челяди, но его никто не слушал, ведь досрочно уйти со службы Под Холмом никак нельзя, а срок у нее – до самой смерти…
