-Что с ним? Могу ли я его увидеть? – быстро спросила Эмме.
-Конечно же нет! – Йоссе, казалось, был искренне позабавлен ее вопросом. – Ты вернешься на кухню, и я сделаю все, чтобы там ты и сгинула, не дожив до дня вашей смехотворной свадьбы. Не думаешь ли ты, что кто-то из королевской семьи вспомнит о тебе и пожелает увидеть?
-Иво…
-Иво сейчас следует думать о том, как сберечь свою собственную голову, - отрезал Йоссе, зло усмехнувшись. – Но вряд ли у него это получится – я буду нашептывать королю нужные слова и день, и ночь. А ты, пока жива, поразмысли о том, как было неразумно дерзить мне, будучи всего лишь ничтожной крестьянской девчонкой. Я не прощаю подобной непочтительности.
И, странное дело, вместо того чтобы вспомнить о словах судомойки, советующей молить придворного чародея о пощаде, Эммелин лишь бросила на Йоссе недобрый угрюмый взгляд исподлобья. «И вам вовек не дождаться моего прощения, господин придворный колдун!» - мелькнула у нее в голове пламенная, яростная мысль – слишком смелая для прежней Эмме. Быть может, то говорил одурманенный зельями и усталостью разум, но самой Эммелин показалось, будто в тот миг тайные чары, прячущиеся где-то глубоко в сердце, дали клятву: им вместе еще предстоит поквитаться с высокомерным чародеем.
-…Прощай, прощай, грязная крестьянская дочь, - ничего не заметивший Йоссе указывал ей на дверь. – Никогда больше тебе не увидеть ни солнце, ни дом, ни своего хромого жениха! Служи при кухне до самой своей смерти - весьма скорой! - и горько сожалей, что решилась когда-то заговорить со мной!..
Из вереска напиток
Забыт давным-давно.
А был он слаще меда,
Пьянее, чем вино.
В котлах его варили
И пили всей семьей
Малютки-медовары
В пещерах под землей.
«Вересковый мед», перевод баллады Роберта Льюиса Стивенсона
Никто из кухонных слуг не выказал удивления, вновь увидев Эммелин. Была ли в том повинна вечная неизбывная усталость, или же рабы Холма так и не поверили, будто кому-то из них удастся увидеть господ и воззвать к их милосердию – кто знает.
Разве что судомойка, посторонившись, чтобы Эмме могла встать рядом с ней у лохани с грязной водой, равнодушно заметила:
-Видишь, принцесса? Нам вовек не допроситься свободы…
Но Эммелин, упрямо нахмурившись и сверкнув черными глазами, ответила:
-Я ни о чем не просила!.. Еще чего!
Ее ответ не понравился кухонным слугам – хоть дерзко себя вела одна лишь Эмме, проучить за непочтительность господа могли и всех прочих. Оттого никто не сказал и слова в защиту новой служанки, когда на кухню прислали заносчивого горбатого гоблина, который объявил, что долговязую девчонку по господскому приказу отправляют из кухни в дальние медоварные подземелья.
-…да еще пару бездельников с собой прихвачу, - прибавил он важно, окинув взглядом притихшую челядь. – Близится осеннее равноденствие, котлы должны кипеть день и ночь!..
Указав на первых попавшихся бедняг, гоблин махнул когтистой кривопалой рукой, и Эмме, растерянно оглянувшись на спрятавшуюся за лоханью судомойку, пошла за ним. Из тихих унылых разговоров, которые изредка велись между слугами, она знала, что подземелья считаются местом несравнимо худшим, чем кладовые и кухни. Следовательно, ее отправили туда в наказание. Чьи-то чуткие уши услыхали, как смело она говорила, и передали Йоссе-чародею. Эта мысль заставила Эмме стиснуть кулаки и вскинуть голову: пусть придворный колдун был несравненно сильнее, сдаваться и уступать она не собиралась. «Если он думает, что я буду трястись от страха и молить о снисхождении, то ошибается. Я выберусь отсюда, и еще посмотрим, за кем будет последнее слово!» - подумала она, усилием воли стряхивая с себя робость и растерянность, которые уж точно не могли помочь в этой беде.
-Ох, ох, - тихо вздыхал один из слуг, сутулый худой мужчина, отправленный вместе с Эммелин к медоварным котлам. – Хуже не придумаешь! На кухне нам хотя бы объедки перепадали, а там, где варят мед и эль, хмельная нечисть куражится над человеком, как только может…
-Да еще и в канун большого праздника! - скорбно отвечал ему второй, такой же сгорбленный и изможденный. – Сколько ни свари того меда – господам все будет мало!
А ступеньки тем временем вели все вниз и вглубь, проходы становились все ниже и уже, и, казалось, вскоре идти придется, согнувшись вдвое. Редкие светильники на стенах едва-едва освещали путь, но гоблин шустро бежал вприпрыжку, не запинаясь о неровные камни и не путаясь в лабиринте ходов, пронизывающих Холм – должно быть, его красные глаза были привычны к здешнему вечному сумраку, а дорога была знакома, как свои пять пальцев.
-Быстрее, быстрее! – кричал он, срываясь на грубое рычание. – В медовых пещерах нужны рабочие руки!..
Душный, спертый воздух подземелий постепенно становился иным – в нем слышался запах дыма, кисловатой бражки, но все перебивал аромат меда, становившийся все насыщеннее и приторнее. Со все сторон доносились отзвуки громких разговоров, песен и ругани – медоварные пещеры были где-то неподалеку.
Гоблин, пару раз высоко подпрыгнув, шумно втянул носом воздух, и вновь закричал: «Ходу! Ходу, бездельники!». Тут Эммелин догадалась, что он торопится очутиться поближе к бочкам с брагой: красные глаза уродливого создания светились, длинный черный язык высунулся из пасти, как у собаки в жару, а ноздри раздувались что есть силы. Медоварные пещеры были наказанием только для рабов людского рода, прочей же челяди, стоявшей чуть выше по званию, здесь служилось привольно и весело.
-Пошевеливайтесь, иначе прикажу отходить вас розгами!.. – грозно прикрикнул гоблин, недовольство которого росло с каждой секундой. – Чего уставилась на меня, девчонка? Мне говорили, что ты ленива и непочтительна, но я живо выбью из тебя эти замашки. Уж сто лет как я распорядитель медоварни, и мои приказы тут – закон! Веселее, дохлые клячи!..
-…Как скажете, как скажете, милостивый распорядитель Вальтазар, - покорно отвечали другие слуги, из последних сил переставляя уставшие ноги.
Наконец гоблин Вальтазар остановился у крохотных двухстворчатых дверей, в которые Эммелин пришлось протискиваться, согнувшись едва ли не до земли. После всех темных узких коридоров, по которым ей пришлось только что идти, она ожидала, что пещеры, где варят меды, тоже будут тесными и крохотными, покрытыми копотью, наполненными едким дымом. Но владения господина Вальтазара оказались воистину огромными – и Эмме вновь подумала, что тут не обошлось без магии: лесной холм ни за что не вместил бы под собой столь обширный зал. Тут, конечно же, не было позолоты гобеленов, лепнины и узоров, а каменные плиты не блестели, как черные зеркала, но медоварня не поступилась бы величественностью ни одному из тех парадных залов, которые довелось увидеть Эмме на пути к владениям Йоссе-колдуна. Ее высокий стрельчатый свод покоился на каменных колоннах, сложенных из грубых серых камней; каменными были и огромные очаги со вмурованными котлами, где бурлила густая медовая сыта. Огромные дымоходы были сложены при стенах, и огонь без умолку ревел под котлами – так хороша была тяга. Десятки слуг-людей – таких же изнуренных постоянным тяжким трудом, как и кухонная челядь, - подносили дрова к топкам, лили в котлы медовую патоку, помешивали варево, снимали темную пену, сливали кипящую сыту в бочки – никто не сидел без дела.
«Отчего же люди из окрестных деревень никогда не видят дыма из этих очагов? – Эмме с недоверием обводила взглядом бескрайнюю пещеру, освещенную сотнями свечей и ламп. – Быть может, волшебство превращает его в туман? Или… или все эти залы, кухни, кладовые, подземелья на самом деле не больше муравейника, а я попросту уменьшилась, попав в Холм? Нет, не может быть – все такое… настоящее! И камень похож на камень, и дрова – ну точь-в-точь такие же, как те, которыми мы топим на своих кухнях. Да и здешние господа настолько горды, что нипочем не согласятся стать величиной с муравья. Но как же тогда королевский дворец умещается под лесным пригорком так ловко? Волшебству, конечно, многое под силу, но даже оно не спрячет столь огромные владения от людских глаз! Нет, нет, - она покачала головой, в которой от сложных раздумий что-то без умолку звенело и трещало. – Знаю: все это находится не в людском мире, оттого мы и не можем увидеть дым из здешних труб, услыхать из-под земли музыку королевского бала и тихий плач бедных рабов… Земли людей и нелюдей соприкасаются лишь краешками, связаны тайными тропами, но я сама не смогу вернуться домой, даже если сбегу из подземелья… Мне нужно дозволение самого короля – уж его слово точно важнее, чем слово Йоссе!..».
-Эй, ты! Девчонка-разиня! – чуть менее сердито окрикнул ее гоблин-распорядитель, в руках которого словно по волшебству появилась полная доверху кружка. – Что стоишь? Иди вон к тому котлу, да снимай пену, пока она не пошла через верх!..
И, точно так же быстро, как это случилось ранее на кухне, Эммелин, не успев толком осмотреться, оказалась у раскаленного очага, где в огромном котле побулькивало сладкое варево. В руки ей кто-то сунул огромный тяжелый черпак, а под ноги подвинули ступенчатую скамейку – котел был так велик, что даже рослая Эмме не дотянулась бы до его края. Из-за жара и испарений она почти ничего не видела, и почти сразу получила обидный тычок от кого-то из старших мастеров-медоваров – среди них не водилось людей.
-Работай чище, лентяйка!.. – гаркнул медовар, голову которого украшали острые рожки; его хвост с кисточкой сердито мел каменный пол, а козлиные ноги с копытцами угрожающе выбивали звонкую дробь. – Не то нажалуюсь господину Вальтазару, что ты испортила весь котел!..
Медоварные пещеры и вправду становились для слуг-людей той еще каторгой: им поручали только самую черную и тяжелую работу, нещадно колотили за малейшую провинность, а распорядитель Вальтазар во всем принимал сторону своих сородичей – старших мастеров-медоваров. Хмельной мед и медвяное пиво тут лились рекой – не только в бочки, но и в жадные утробы нечисти. Если людское племя валилось с ног от усталости, то нелюдское – спьяну. Ни одну бочку здесь не отправляли наверх, к господскому столу, не проверив, как следует, качество ее содержимого – весьма похвальное старание!..
Эмме, потеряв счет времени, как и остальные слуги, выполняла все, что ей было сказано – отмывала пригоревшие котлы, процеживала сквозь редкий холст горячее варево, носила охапки дров к очагам, все так же получая за свои старания тычки и затрещины. Казалось, зловредная нечисть только и ищет повод, чтобы поизмываться над бесправными рабами людского племени. Девушка не раз замечала, как старшие мастера норовят толкнуть подчиненных им людей или сбить с ног – впрочем, так, чтобы не навредить содержимому котлов и бочек, ведь недостача меда на пиру навлекла бы господский гнев на всю медоварню.
-…Все потому, что мы здесь чужие, да еще и сами по глупости продали себя в вечное рабство, - печально сказала одна из женщин, помогая Эмме подняться после особенно злой оплеухи. – Посмотрела бы я, что старшие слуги стали бы делать, отпусти господа нас на волю. Называют нас бездельниками, а сами-то!.. – и она покосилась на нескольких мастеров-нелюдей, которые пускали по кругу кувшин, пачкаясь в липкой пене по самые мохнатые уши.
«Ох, если бы я могла помочь здешним обездоленным людям!.. – подумала Эмме, чувствуя, как ее бесконечно уставшее сердце на мгновение оживает, чтобы сжаться от жалости и сочувствия. – Но даже Иво смог спасти лишь одного раба, да и то - сам тут же угодил в беду из-за этого… Что же я могу сделать?! Слышишь, заклятие, что сидит внутри меня? Если ты и вправду так сильно и хитро – укажи путь!».
-Работать, дармоедки! – загремел голос господина Вальтазара. – С чего это вам в голову взбрело, будто вам можно рассиживаться, когда на носу большой праздник?! А ну-ка, ты, дерзкая девчонка с кухни… поди сюда… ох, да что ж творится?.. - и он, вцепившись в руку Эмме, потащил ее к какому-то дальнему котлу, исходившему почти что черной пеной.
Прочие слуги, сразу же уловив, что в воздухе пахнет не только горелой патокой, но и серьезной взбучкой, немедленно приникли к своим очагам, старательно изображая необычайную сосредоточенность на своей нехитрой работе. А некоторые из старших мастеров, бывшие опытнее других в медоварных делах, и вовсе почли за лучшее затаиться в пустых бочках до лучших времен.
Эммелин, поняв, что ее сейчас накажут за чужую ошибку, стиснула зубы, повторяя про себя, что уж точно не будет хныкать и просить прощения. «Прикажет отходить меня розгами – ну и пусть! – говорила она самой себе с вызовом. – Чем хуже – тем лучше, я только стану злее и лучше запомню все обиды!..»
-Пока ты болтала попусту, - свирепо пыхтел Вальтазар, продолжая тащить ее за собой к дальнему углу, опустевшему в мгновение ока, - медвяное пиво пришло в полную негодность!.. За такую порчу господского добра я должен сварить тебя в нем заживо!..
-Возможно, пиво еще можно очистить, - промолвила Эмме, стараясь, чтобы по ее голосу нельзя было определить, как ей больно из-за гоблинских когтей. – Отпустите меня, господин распорядитель, и я дважды процежу его - оно станет светлым, как положено.
-Уж мне-то можешь не морочить голову! – рявкнул Вальтазар, швырнув ее в сторону, и с отчаянием уставившись на переливающиеся через край бурые пенистые потеки. – Теперь эти горелые помои придется вылить, а котел и трое таких неумех, как ты, не отмоют, как следует. Он напрочь испорчен – и когда? В канун праздника, когда каждая кастрюля на счету! Какой убыток! Какая беда!.. – рычание его теперь больше походило на вой, и Эмме поняла, что беспокойство его теперь было вполне чистосердечным – но оттого не менее грозным.
Глядя, как гоблин беспорядочно и отчаянно машет когтистыми руками и скачет на месте, шлепая растопыренными босыми лапами по полу, девушка невольно содрогнулась. Прежде ей не доводилось слышать, будто кого-то из провинившихся рабов бросили в кипящий котел, однако она ничуть не сомневалась, что колдуну Йоссе пришлось бы по нраву, сгинь она бесследно в медоварных пещерах.
-Но, господин Вальтазар, - сказала она, превозмогая страх, - посмотрите!.. По соседству есть пустой котел, в котором ничего не варили уже очень давно. Он весь покрылся пылью, но, кажется, цел. Почему бы не воспользоваться им, раз в этом есть необходимость?..
И Эммелин, поднявшись на ноги, несмело указала на огромный котел в дальнем углу, под которым, и вправду, давно уж не разводили огонь – очаг был затянут густой паутиной.
-Уж не вознамерилась ли ты учить меня, как распоряжаться медоварней?! – вскричал гоблин, поперхнувшись от гнева и самую малость растерявшись из-за того, что с ним посмели пререкаться. – Не твоего ума дело, отчего в том котле ничего не варят!
-Он едва ли не больше всех остальных, - возразила Эммелин, решив, что в худшее положение себя поставить уже невозможно. – А вы говорите, что праздник совсем скоро, и если мы не желаем прогневать господ…
-Ты болтаешь про то, в чем ничего не смыслишь! – господин Вальтазар бросил быстрый косой взгляд на котел, и Эмме почудилось, что в этом движении глаз было что-то опасливое. – В большом котле варят только особый королевский мед!.. Точнее говоря, варили… когда-то…
-Конечно же нет! – Йоссе, казалось, был искренне позабавлен ее вопросом. – Ты вернешься на кухню, и я сделаю все, чтобы там ты и сгинула, не дожив до дня вашей смехотворной свадьбы. Не думаешь ли ты, что кто-то из королевской семьи вспомнит о тебе и пожелает увидеть?
-Иво…
-Иво сейчас следует думать о том, как сберечь свою собственную голову, - отрезал Йоссе, зло усмехнувшись. – Но вряд ли у него это получится – я буду нашептывать королю нужные слова и день, и ночь. А ты, пока жива, поразмысли о том, как было неразумно дерзить мне, будучи всего лишь ничтожной крестьянской девчонкой. Я не прощаю подобной непочтительности.
И, странное дело, вместо того чтобы вспомнить о словах судомойки, советующей молить придворного чародея о пощаде, Эммелин лишь бросила на Йоссе недобрый угрюмый взгляд исподлобья. «И вам вовек не дождаться моего прощения, господин придворный колдун!» - мелькнула у нее в голове пламенная, яростная мысль – слишком смелая для прежней Эмме. Быть может, то говорил одурманенный зельями и усталостью разум, но самой Эммелин показалось, будто в тот миг тайные чары, прячущиеся где-то глубоко в сердце, дали клятву: им вместе еще предстоит поквитаться с высокомерным чародеем.
-…Прощай, прощай, грязная крестьянская дочь, - ничего не заметивший Йоссе указывал ей на дверь. – Никогда больше тебе не увидеть ни солнце, ни дом, ни своего хромого жениха! Служи при кухне до самой своей смерти - весьма скорой! - и горько сожалей, что решилась когда-то заговорить со мной!..
Глава 18
Из вереска напиток
Забыт давным-давно.
А был он слаще меда,
Пьянее, чем вино.
В котлах его варили
И пили всей семьей
Малютки-медовары
В пещерах под землей.
«Вересковый мед», перевод баллады Роберта Льюиса Стивенсона
Никто из кухонных слуг не выказал удивления, вновь увидев Эммелин. Была ли в том повинна вечная неизбывная усталость, или же рабы Холма так и не поверили, будто кому-то из них удастся увидеть господ и воззвать к их милосердию – кто знает.
Разве что судомойка, посторонившись, чтобы Эмме могла встать рядом с ней у лохани с грязной водой, равнодушно заметила:
-Видишь, принцесса? Нам вовек не допроситься свободы…
Но Эммелин, упрямо нахмурившись и сверкнув черными глазами, ответила:
-Я ни о чем не просила!.. Еще чего!
Ее ответ не понравился кухонным слугам – хоть дерзко себя вела одна лишь Эмме, проучить за непочтительность господа могли и всех прочих. Оттого никто не сказал и слова в защиту новой служанки, когда на кухню прислали заносчивого горбатого гоблина, который объявил, что долговязую девчонку по господскому приказу отправляют из кухни в дальние медоварные подземелья.
-…да еще пару бездельников с собой прихвачу, - прибавил он важно, окинув взглядом притихшую челядь. – Близится осеннее равноденствие, котлы должны кипеть день и ночь!..
Указав на первых попавшихся бедняг, гоблин махнул когтистой кривопалой рукой, и Эмме, растерянно оглянувшись на спрятавшуюся за лоханью судомойку, пошла за ним. Из тихих унылых разговоров, которые изредка велись между слугами, она знала, что подземелья считаются местом несравнимо худшим, чем кладовые и кухни. Следовательно, ее отправили туда в наказание. Чьи-то чуткие уши услыхали, как смело она говорила, и передали Йоссе-чародею. Эта мысль заставила Эмме стиснуть кулаки и вскинуть голову: пусть придворный колдун был несравненно сильнее, сдаваться и уступать она не собиралась. «Если он думает, что я буду трястись от страха и молить о снисхождении, то ошибается. Я выберусь отсюда, и еще посмотрим, за кем будет последнее слово!» - подумала она, усилием воли стряхивая с себя робость и растерянность, которые уж точно не могли помочь в этой беде.
-Ох, ох, - тихо вздыхал один из слуг, сутулый худой мужчина, отправленный вместе с Эммелин к медоварным котлам. – Хуже не придумаешь! На кухне нам хотя бы объедки перепадали, а там, где варят мед и эль, хмельная нечисть куражится над человеком, как только может…
-Да еще и в канун большого праздника! - скорбно отвечал ему второй, такой же сгорбленный и изможденный. – Сколько ни свари того меда – господам все будет мало!
А ступеньки тем временем вели все вниз и вглубь, проходы становились все ниже и уже, и, казалось, вскоре идти придется, согнувшись вдвое. Редкие светильники на стенах едва-едва освещали путь, но гоблин шустро бежал вприпрыжку, не запинаясь о неровные камни и не путаясь в лабиринте ходов, пронизывающих Холм – должно быть, его красные глаза были привычны к здешнему вечному сумраку, а дорога была знакома, как свои пять пальцев.
-Быстрее, быстрее! – кричал он, срываясь на грубое рычание. – В медовых пещерах нужны рабочие руки!..
Душный, спертый воздух подземелий постепенно становился иным – в нем слышался запах дыма, кисловатой бражки, но все перебивал аромат меда, становившийся все насыщеннее и приторнее. Со все сторон доносились отзвуки громких разговоров, песен и ругани – медоварные пещеры были где-то неподалеку.
Гоблин, пару раз высоко подпрыгнув, шумно втянул носом воздух, и вновь закричал: «Ходу! Ходу, бездельники!». Тут Эммелин догадалась, что он торопится очутиться поближе к бочкам с брагой: красные глаза уродливого создания светились, длинный черный язык высунулся из пасти, как у собаки в жару, а ноздри раздувались что есть силы. Медоварные пещеры были наказанием только для рабов людского рода, прочей же челяди, стоявшей чуть выше по званию, здесь служилось привольно и весело.
-Пошевеливайтесь, иначе прикажу отходить вас розгами!.. – грозно прикрикнул гоблин, недовольство которого росло с каждой секундой. – Чего уставилась на меня, девчонка? Мне говорили, что ты ленива и непочтительна, но я живо выбью из тебя эти замашки. Уж сто лет как я распорядитель медоварни, и мои приказы тут – закон! Веселее, дохлые клячи!..
-…Как скажете, как скажете, милостивый распорядитель Вальтазар, - покорно отвечали другие слуги, из последних сил переставляя уставшие ноги.
Наконец гоблин Вальтазар остановился у крохотных двухстворчатых дверей, в которые Эммелин пришлось протискиваться, согнувшись едва ли не до земли. После всех темных узких коридоров, по которым ей пришлось только что идти, она ожидала, что пещеры, где варят меды, тоже будут тесными и крохотными, покрытыми копотью, наполненными едким дымом. Но владения господина Вальтазара оказались воистину огромными – и Эмме вновь подумала, что тут не обошлось без магии: лесной холм ни за что не вместил бы под собой столь обширный зал. Тут, конечно же, не было позолоты гобеленов, лепнины и узоров, а каменные плиты не блестели, как черные зеркала, но медоварня не поступилась бы величественностью ни одному из тех парадных залов, которые довелось увидеть Эмме на пути к владениям Йоссе-колдуна. Ее высокий стрельчатый свод покоился на каменных колоннах, сложенных из грубых серых камней; каменными были и огромные очаги со вмурованными котлами, где бурлила густая медовая сыта. Огромные дымоходы были сложены при стенах, и огонь без умолку ревел под котлами – так хороша была тяга. Десятки слуг-людей – таких же изнуренных постоянным тяжким трудом, как и кухонная челядь, - подносили дрова к топкам, лили в котлы медовую патоку, помешивали варево, снимали темную пену, сливали кипящую сыту в бочки – никто не сидел без дела.
«Отчего же люди из окрестных деревень никогда не видят дыма из этих очагов? – Эмме с недоверием обводила взглядом бескрайнюю пещеру, освещенную сотнями свечей и ламп. – Быть может, волшебство превращает его в туман? Или… или все эти залы, кухни, кладовые, подземелья на самом деле не больше муравейника, а я попросту уменьшилась, попав в Холм? Нет, не может быть – все такое… настоящее! И камень похож на камень, и дрова – ну точь-в-точь такие же, как те, которыми мы топим на своих кухнях. Да и здешние господа настолько горды, что нипочем не согласятся стать величиной с муравья. Но как же тогда королевский дворец умещается под лесным пригорком так ловко? Волшебству, конечно, многое под силу, но даже оно не спрячет столь огромные владения от людских глаз! Нет, нет, - она покачала головой, в которой от сложных раздумий что-то без умолку звенело и трещало. – Знаю: все это находится не в людском мире, оттого мы и не можем увидеть дым из здешних труб, услыхать из-под земли музыку королевского бала и тихий плач бедных рабов… Земли людей и нелюдей соприкасаются лишь краешками, связаны тайными тропами, но я сама не смогу вернуться домой, даже если сбегу из подземелья… Мне нужно дозволение самого короля – уж его слово точно важнее, чем слово Йоссе!..».
-Эй, ты! Девчонка-разиня! – чуть менее сердито окрикнул ее гоблин-распорядитель, в руках которого словно по волшебству появилась полная доверху кружка. – Что стоишь? Иди вон к тому котлу, да снимай пену, пока она не пошла через верх!..
И, точно так же быстро, как это случилось ранее на кухне, Эммелин, не успев толком осмотреться, оказалась у раскаленного очага, где в огромном котле побулькивало сладкое варево. В руки ей кто-то сунул огромный тяжелый черпак, а под ноги подвинули ступенчатую скамейку – котел был так велик, что даже рослая Эмме не дотянулась бы до его края. Из-за жара и испарений она почти ничего не видела, и почти сразу получила обидный тычок от кого-то из старших мастеров-медоваров – среди них не водилось людей.
-Работай чище, лентяйка!.. – гаркнул медовар, голову которого украшали острые рожки; его хвост с кисточкой сердито мел каменный пол, а козлиные ноги с копытцами угрожающе выбивали звонкую дробь. – Не то нажалуюсь господину Вальтазару, что ты испортила весь котел!..
Медоварные пещеры и вправду становились для слуг-людей той еще каторгой: им поручали только самую черную и тяжелую работу, нещадно колотили за малейшую провинность, а распорядитель Вальтазар во всем принимал сторону своих сородичей – старших мастеров-медоваров. Хмельной мед и медвяное пиво тут лились рекой – не только в бочки, но и в жадные утробы нечисти. Если людское племя валилось с ног от усталости, то нелюдское – спьяну. Ни одну бочку здесь не отправляли наверх, к господскому столу, не проверив, как следует, качество ее содержимого – весьма похвальное старание!..
Эмме, потеряв счет времени, как и остальные слуги, выполняла все, что ей было сказано – отмывала пригоревшие котлы, процеживала сквозь редкий холст горячее варево, носила охапки дров к очагам, все так же получая за свои старания тычки и затрещины. Казалось, зловредная нечисть только и ищет повод, чтобы поизмываться над бесправными рабами людского племени. Девушка не раз замечала, как старшие мастера норовят толкнуть подчиненных им людей или сбить с ног – впрочем, так, чтобы не навредить содержимому котлов и бочек, ведь недостача меда на пиру навлекла бы господский гнев на всю медоварню.
-…Все потому, что мы здесь чужие, да еще и сами по глупости продали себя в вечное рабство, - печально сказала одна из женщин, помогая Эмме подняться после особенно злой оплеухи. – Посмотрела бы я, что старшие слуги стали бы делать, отпусти господа нас на волю. Называют нас бездельниками, а сами-то!.. – и она покосилась на нескольких мастеров-нелюдей, которые пускали по кругу кувшин, пачкаясь в липкой пене по самые мохнатые уши.
«Ох, если бы я могла помочь здешним обездоленным людям!.. – подумала Эмме, чувствуя, как ее бесконечно уставшее сердце на мгновение оживает, чтобы сжаться от жалости и сочувствия. – Но даже Иво смог спасти лишь одного раба, да и то - сам тут же угодил в беду из-за этого… Что же я могу сделать?! Слышишь, заклятие, что сидит внутри меня? Если ты и вправду так сильно и хитро – укажи путь!».
-Работать, дармоедки! – загремел голос господина Вальтазара. – С чего это вам в голову взбрело, будто вам можно рассиживаться, когда на носу большой праздник?! А ну-ка, ты, дерзкая девчонка с кухни… поди сюда… ох, да что ж творится?.. - и он, вцепившись в руку Эмме, потащил ее к какому-то дальнему котлу, исходившему почти что черной пеной.
Прочие слуги, сразу же уловив, что в воздухе пахнет не только горелой патокой, но и серьезной взбучкой, немедленно приникли к своим очагам, старательно изображая необычайную сосредоточенность на своей нехитрой работе. А некоторые из старших мастеров, бывшие опытнее других в медоварных делах, и вовсе почли за лучшее затаиться в пустых бочках до лучших времен.
Эммелин, поняв, что ее сейчас накажут за чужую ошибку, стиснула зубы, повторяя про себя, что уж точно не будет хныкать и просить прощения. «Прикажет отходить меня розгами – ну и пусть! – говорила она самой себе с вызовом. – Чем хуже – тем лучше, я только стану злее и лучше запомню все обиды!..»
-Пока ты болтала попусту, - свирепо пыхтел Вальтазар, продолжая тащить ее за собой к дальнему углу, опустевшему в мгновение ока, - медвяное пиво пришло в полную негодность!.. За такую порчу господского добра я должен сварить тебя в нем заживо!..
-Возможно, пиво еще можно очистить, - промолвила Эмме, стараясь, чтобы по ее голосу нельзя было определить, как ей больно из-за гоблинских когтей. – Отпустите меня, господин распорядитель, и я дважды процежу его - оно станет светлым, как положено.
-Уж мне-то можешь не морочить голову! – рявкнул Вальтазар, швырнув ее в сторону, и с отчаянием уставившись на переливающиеся через край бурые пенистые потеки. – Теперь эти горелые помои придется вылить, а котел и трое таких неумех, как ты, не отмоют, как следует. Он напрочь испорчен – и когда? В канун праздника, когда каждая кастрюля на счету! Какой убыток! Какая беда!.. – рычание его теперь больше походило на вой, и Эмме поняла, что беспокойство его теперь было вполне чистосердечным – но оттого не менее грозным.
Глядя, как гоблин беспорядочно и отчаянно машет когтистыми руками и скачет на месте, шлепая растопыренными босыми лапами по полу, девушка невольно содрогнулась. Прежде ей не доводилось слышать, будто кого-то из провинившихся рабов бросили в кипящий котел, однако она ничуть не сомневалась, что колдуну Йоссе пришлось бы по нраву, сгинь она бесследно в медоварных пещерах.
-Но, господин Вальтазар, - сказала она, превозмогая страх, - посмотрите!.. По соседству есть пустой котел, в котором ничего не варили уже очень давно. Он весь покрылся пылью, но, кажется, цел. Почему бы не воспользоваться им, раз в этом есть необходимость?..
И Эммелин, поднявшись на ноги, несмело указала на огромный котел в дальнем углу, под которым, и вправду, давно уж не разводили огонь – очаг был затянут густой паутиной.
-Уж не вознамерилась ли ты учить меня, как распоряжаться медоварней?! – вскричал гоблин, поперхнувшись от гнева и самую малость растерявшись из-за того, что с ним посмели пререкаться. – Не твоего ума дело, отчего в том котле ничего не варят!
-Он едва ли не больше всех остальных, - возразила Эммелин, решив, что в худшее положение себя поставить уже невозможно. – А вы говорите, что праздник совсем скоро, и если мы не желаем прогневать господ…
-Ты болтаешь про то, в чем ничего не смыслишь! – господин Вальтазар бросил быстрый косой взгляд на котел, и Эмме почудилось, что в этом движении глаз было что-то опасливое. – В большом котле варят только особый королевский мед!.. Точнее говоря, варили… когда-то…
