Впрочем, Эммелин показалось, будто глаза господина Ллогу поблескивают из-под морщинистых век, и сон его не столь уж крепок – просто ему показалось, будто настало время, когда крысе следует самой, без подсказок, говорить с королем, и вмешательство любого рода тут недопустимо. Если разобраться, то в этом можно было угадать совет не хуже прочих, и Эмме вновь мысленно поблагодарила дракона за помощь. Пусть в побуждениях Ллогу содержалось куда больше любопытства, чем доброты, но без его соучастия ей бы нипочем не удалось выдержать медоварное испытание.
Сердце девушки с каждым шагом, уводящим ее прочь из подземелий, билось беспокойнее и радостнее: она не знала, зачем призвал ее король – одарить ли той самой милостью, о которой она мечтала, или же примерно наказать за неудачу на глазах у всех своих подданных, - но там, за пределами Холма, меж деревьев струился чистый свежий воздух, над головой мерцало звездное небо, а ноги не холодил мертвый гладкий камень. Эммелин отчаянно желала хотя бы напоследок ощутить запахи и звуки своего прежнего мира, увидеть лунный свет, льющийся с небес, коснуться босой ногой лесного мха или палой листвы. Лестницы и галереи, по которым ее вели, устремлялись вверх, к утраченной свободе, и девушке все чаще казалось, будто ее лица касается легкое дуновение лесного ветерка, а в ушах все чаще звучало далекое эхо музыки. Праздник Равноденствия, первый из череды великих осенних торжеств, набирал силу, и нутро Холма дрожало от веселых плясок вокруг пылающих костров.
-Не нарушаем ли мы извечный закон? – встревоженно промолвил кто-то из стражников, ничуть не заботясь о том, что Эмме может слышать его слова. – Низкородным слугам человеческого рода не место у наших праздничных огней…
-Но мы исполняем королевский приказ, - с досадой ответил ему другой. – Разве можем мы ослушаться и вернуться с пустыми руками?
-Как грязна и мерзка эта дочь людского племени! - откликнулся третий со вздохом. – Взоры придворных будут оскорблены этим зрелищем…
Но Эмме, слыша их слова, ступала все увереннее и смелее, словно оскорбления и презрение подпитывали ее силы.
-Эй ты, человеческая девчонка, - свысока бросил ей стражник. – Не вздумай дерзить в присутствии короля! Говори только с позволения Его Величества, и не глазей на придворных…
Эммелин хотелось ответить, что ей приходилось раньше бывать на королевском празднике и там она повидала достаточно, чтобы не таращиться по сторонам, словно глупая деревенщина. Но, поразмыслив, девушка смолчала. Даже слуги-люди насмехались над ней, когда она говорила, что помолвлена с младшим принцем – с чего бы стражникам принимать ее слова на веру?
А ветер и вправду становился все свежее – в нем была горечь осенней листвы, терпкий аромат смолы, влажное дыхание оврагов, поросших папоротниками, и Эмме невольно зажмурилась, дыша часто и глубоко. «О, мой родной мир! Как я соскучилась по тебе! Как хочу вернуться к солнцу и луне, к звездам, к вольному ветру!» – печально застонало что-то около самого сердца и впервые за все то время, что Эммелин провела в Холме, глаза ее защипало от слез.
Замирая от восторга и трепета, она прошла сквозь череду распахнутых высоких ворот – сплошь из золотого и серебряного кружева, сверкающего в свете тысяч огней, - и на несколько мгновений разум ее помутился; должно быть, так действовало особое волшебство, разграничивающее пределы Холма и подлунного мира, ныне отданного в распоряжение людскому роду. Ясность разума и зрения вернулись к Эмме, когда она шагнула вслед за стражей в полосу холодного молочно-белого тумана, за которым угадывалась цепь красных огоньков – ряд костров, отмечающих границы нынешнего праздника.
На мгновение Эммелин показалось, что время повернуло вспять – все вокруг было ровно таким же, как в ту Страшночь, когда она, нарушив запрет, без приглашения пришла к королевским кострам. «Что, если весь этот год, ужасный и чудесный, мне попросту привиделся? – вдруг подумалось ей, и мысль эта заставила ее похолодеть. – Что, если я вовсе не помолвлена с принцем Вороньей Лапкой? Что, если это все выдумка, видение, сон наяву?! Я… Я слишком испугалась, когда меня вели на королевский суд под гневными и презрительными взглядами знати Из-Под Холма – вот и вообразила, будто кто-то меня спасет… тот самый мальчишка – единственный, в ком я увидела здесь друга. Не было наших с Иво встреч и разговоров на опушке леса, и я не стала служанкой в Холме из-за собственной оплошности… Не варила мед, не спрашивала советов у старого дракона… Ох, нет, нет! Только не это! Как бы ни были страшны и тяжки мои приключения, я не желаю, чтобы они оказались мороком. Я… я ни от чего не отказываюсь!» - мысль-вскрик, эхом повторявшая ее же собственные недавние слова, помогла Эммелин прийти в себя и сбросить растерянное оцепенение. «Да, не отказываюсь, - повторила она самой себе уже спокойнее и увереннее. – Ни от сваренного мной меда, ни от прошлого – ведь в нем есть Иво!»
Яснее и отчетливее зазвучали голоса – нарядные придворные, окутанные с ног до головы мерцанием и блеском, позабыв на время о винах, медах и танцах, переговаривались, указывая друг другу на Эмме, идущую в окружении стражников. «Неужели это она?» - было написано на их лицах, угадывалось в их быстром шепоте и смешках. Им вторила лесная чернь, что держалась чуть поодаль от знати, но точно так же изнывала от любопытства. Все гости желали увидеть, кого же призвал к себе король – и никак не ожидали, что перед ними предстанет долговязая оборванная девчонка из презренного людского племени, с головы до ног измазанная сажей и горелой патокой.
Сама же Эмме искала взглядом только своего жениха – и нигде не находила. Возможно, принц Воронья Лапка по своему обыкновению держался поодаль от шумного застолья. Но куда вероятнее было то, что Йоссе все же добился своего - хромой принц угодил в немилость, потеряв право сопровождать королевскую семью. Или – еще хуже! – он утратил даже прежнюю свою невеликую свободу, позволявшую ему прятаться от злокозненного наставника в укромных дворцовых уголках и хоть изредка сбегать из Холма, чтобы повидаться с крестьянской дочерью.
-Ваше величество, мы привели ту, что сварила вересковый мед! – объявил стражник, и Эмме, вздрогнув, поняла, что, сама того не заметив, очутилась у подножия королевского стола.
Подняв взгляд, она вновь ощутила то самое зыбкое чувство – когда явь смешивается с воспоминаниями и разум не в силах распознать, где правда, а где игра распаленного воображения. Как будто не было ни той жестокой зимы, когда мимо окон людских поселений мчалась королевская охота; ни веселой весны и ведьминских шабашей; ни жаркого лета и всадников, явившихся из раскаленной полуденной мари. Прошлогодняя праздничная Страшночь, казалось, все длилась и длилась – разве что сейчас деревья покрывала золотая листва, а воздухе еще не чувствовалось холодное дыхание близкой зимы. Все так же за королевским столом восседали юные вороньи принцы со своими прекрасными невестами, синеглазая величественная королева, огненно-рыжий волшебник Йоссе – и сам белобородый король Людуэн, иссохший от старости и тайной болезни.
В костлявых длинных пальцах король сжимал тот самый кубок, что недавно наполнила Эмме. Он то подносил вересковый мед к самым губам, но тут же отводил чашу в сторону, как будто не решаясь пригубить; то шумно вдыхал аромат, прикрывая глаза и поджимая старческие бесцветные губы. Могло показаться, что он не расслышал слова стражи, однако спустя некоторое время послышался его надтреснутый старческий голос.
-Так это ты сварила этот мед? – спросил Людуэн, вскользь глянув на Эммелин и не выказав ни удивления, ни гнева.
-Я всего лишь хотела исполнить пожелание Вашего Величества, - промолвила Эмме, поклонившись и заметив при этом, как беспокойно и подозрительно рассматривает ее Йоссе. Придворный чародей считал, что навсегда избавился от невесты младшего принца – и теперь не желал верить глазам своим. Да и кто смог бы с уверенностью узнать прежнюю Эмме в служанке-оборванке, чернотой лица сравнявшейся с подземными гоблинами и бесами?
-С чего ты взяла, что это тебе по силам? – продолжал тем временем свои расспросы король.
-Разве добрые слуги Его Величества должны рассуждать, по силам ли им выполнить королевский приказ? Их единственный и главнейший долг – прилагать все усилия к тому, чтобы повелитель остался доволен их работой, - без запинки отозвалась Эммелин, и льстивый этот ответ удивительным образом прозвучал из ее уст так дерзко, что придворные загудели, как рой потревоженных пчел, а красивое лицо Йоссе стало мрачнее тучи: теперь он окончательно убедился в том, кто стоит сейчас перед королевским праздничным столом.
-Как тебя зовут, дочь людского племени? – король поставил перед собой кубок и вперил в Эммелин пронзительный взгляд; в нем не было ни проблеска узнавания – то ли дело лихорадочный блеск во взгляде Йоссе-колдуна!..
-Ваше Величество, я – невеста принца Вороньей Лапки, не знающая своего истинного имени, - сказала девушка, вновь поклонившись. – Минувшей осенью, в Страшночь вы сами помолвили нас и назначили свадьбу на третью по счету осень. Мне было позволено остаться до свадьбы в мире людей, но я из-за собственной неосторожности угодила на службу в Холм и была приставлена к медоварне…
Слова эти переполошили не только зевак из лесного простонародья, заохавших от удивления и восторга, но и ближайшее окружение короля. Недовольно прищурила свои льдисто-синие глаза королева Алисейна, потянулись друг к другу враз помрачневшие юные принцы, переговариваясь вполголоса – должно быть, шутка, на которую подбил их придворный чародей, теперь не казалась им такой уж веселой. Сам Йоссе, не теряя времени, тут же припал к уху короля, что-то жарко нашептывая Его Величеству и злобно косясь на Эммелин. Не составляло большого труда догадаться: он торопится оговорить девушку, чтобы любые ее дальнейшие слова показались королю ложью или дерзостью – или же и тем, и другим одновременно.
Но старый Людуэн рассеянно отмахнулся от чародея – и тот вспыхнул алым румянцем от досады.
-Знаешь ли ты, моя безымянная невестка, - продолжил король, как ни в чем не бывало, - что вересковый мед не подавали к моему столу так давно, что в людском мире подобные сроки измеряются жизнями целых поколений?
-Мне говорили об этом, - коротко, но бесстрашно отвечала Эмме.
-Я наказал многих из тех, кто дерзнул поднести мне мед, называя его вересковым и восхваляя свое искусство, - Людуэн говорил все громче и торжественнее, однако в торжестве этом слышалось что-то недоброе. – Хоть я и стар, однако не выжил из ума, и помню тот самый вкус, достойный королей древности. Никому не удавалось воссоздать даже его бледную тень. С со своими головами простились многие медовары, славные в Холме и за его пределами. Непомерное тщеславие привело их к гибели – каждый из них думал, будто знает, в чем истинный секрет верескового напитка. Откуда взяться подобному тщеславию у ничтожной крестьянской дочери?
-Ваше Величество, - Эммелин опустилась на одно колено, склонив голову. – Все так, во мне нет ни крупицы тщеславия, ни толики гордости – откуда бы им взяться у дочери недостойного людского племени? Я желала лишь заслужить вашу милость – и ничего более.
И вновь Йоссе, задыхаясь от злого волнения, зашептал что-то королю на ухо, кривя губы, чтобы не сорваться в крик.
-Погоди, придворный чародей, - ответил ему король, не отводя тяжелого изучающего взгляда от Эммелин. – Пусть крестьянская дочь сама скажет, зачем ей понадобилась моя милость, – тут он поднял кубок внезапно сильным и уверенным движением, как будто приветствуя безымянную рабыню. - Ведь она и впрямь ее заслужила! Приветствуйте невесту моего младшего сына, верные подданные! Славьте ее!.. Из-под ее грязных людских рук вышел тот самый мед, который не мог сварить ни один из моих искусных медоваров. В этом кубке – истинный вересковый мед. Лучший из тех, что я пробовал! До дна! До дна!..
…Прочтя письмо, сестра феи сказала Юлии:
- Что бы я могла тебе подарить за труд? Смотри, вот коробка, полная лент. Возьми самую красивую и сделай себе из нее кушак – увидишь, как это будет тебе к лицу.
Юлия взяла ленту и отправилась в обратный путь. Дойдя до Жербо, она обвила лентой первый попавшийся куст – он тотчас запылал.
«Фирозет», французская народная сказка
Слова короля прозвучали и радостно, и зловеще – что-то недоброе таилось в них, и Эмме, слух которой обострился от волнения, почувствовала, как по спине пробежал холодок: опасность вовсе не миновала!.. Пусть у нее получилось то, что не удавалось искуснейшим медоварам, пусть знать и простонародье рукоплескали по приказу короля чумазой служанке, пусть сам Людуэн жадно припал к кубку, проливая янтарные капли на свои затканные золотом одежды – но глаза Йоссе-чародея сощурились, как у хищного зверя, ждущего в засаде добычу, прекрасное лицо королевы Алисейны было холодно и неприветливо, да и принцы обеспокоенно перешептывались между собой, лишь для виду изображая, будто вместе с прочими чествуют исполнительницу давнего королевского желания. И во всем этом Эммелин угадывала тайную ловушку, невидимые путы, заранее хитро расставленные придворным колдуном.
-Что ж, крестьянская дочь, - с неожиданной живостью промолвил король, наконец отставив в сторону кубок и усмехаясь каким-то своим тайным мыслям. – Как же вышло, что ты сумела мне угодить? Отчего достигла успеха там, где десятки до тебя потерпели неудачу? - тут он внезапно обратился к Йоссе. – Скажи-ка, колдун, не чуешь ли ты тут какого-то волшебного обмана?
-Если вы того желаете, Ваше Величество, - неохотно промолвил чародей, - то я проверю, хоть вересковый мед никогда не был мне по вкусу. Но, как я и говорил раньше, в этой девчонке нет ни капли магии, и вряд ли она способна использовать хотя бы простейшее заклинание…
-Так попробуй то, что сварила безымянная девчонка, и рассуди, не спрятан ли в меду какой-то тайный морок, - приказал король, и тут же сам господин Вальтазар, волшебным образом возникший у королевского стола, с суетливыми поклонами наполнил кубок Йоссе из серебряного кувшина. Должно быть, все это время гоблин-медовар прятался в толпе, дожидаясь королевского приговора, а затем, узнав, что мед все же удостоился похвалы Его Величества, приказал своим подручным доставить бочки из погребов к праздничным столам, чтобы отныне распоряжаться их драгоценным содержимым единолично.
Но придворный чародей не удостоил кланяющегося и лебезящего гоблина ни единым добрым словом. Отпив крошечный глоток меда под тяжелым королевским взглядом, Йоссе донельзя манерно промокнул губы кружевным платочком и ответил, что не чует в напитке никакой скрытой магии, а также с весьма кислым выражением лица согласился с утверждением, будто вкус у этого верескового меда ровно тот же, что и в прежние времена.
-И ты, крестьянская дочь, подтверждаешь, что не использовала тайные заклинания, чтобы сварить этот мед? – обратился король к Эммелин, перед тем обменявшись с чародеем несколькими многозначительными взглядами, не сулившими ничего доброго.
-Я всего лишь следовала Книге Рецептов, Ваше Величество, - отвечала девушка.
Сердце девушки с каждым шагом, уводящим ее прочь из подземелий, билось беспокойнее и радостнее: она не знала, зачем призвал ее король – одарить ли той самой милостью, о которой она мечтала, или же примерно наказать за неудачу на глазах у всех своих подданных, - но там, за пределами Холма, меж деревьев струился чистый свежий воздух, над головой мерцало звездное небо, а ноги не холодил мертвый гладкий камень. Эммелин отчаянно желала хотя бы напоследок ощутить запахи и звуки своего прежнего мира, увидеть лунный свет, льющийся с небес, коснуться босой ногой лесного мха или палой листвы. Лестницы и галереи, по которым ее вели, устремлялись вверх, к утраченной свободе, и девушке все чаще казалось, будто ее лица касается легкое дуновение лесного ветерка, а в ушах все чаще звучало далекое эхо музыки. Праздник Равноденствия, первый из череды великих осенних торжеств, набирал силу, и нутро Холма дрожало от веселых плясок вокруг пылающих костров.
-Не нарушаем ли мы извечный закон? – встревоженно промолвил кто-то из стражников, ничуть не заботясь о том, что Эмме может слышать его слова. – Низкородным слугам человеческого рода не место у наших праздничных огней…
-Но мы исполняем королевский приказ, - с досадой ответил ему другой. – Разве можем мы ослушаться и вернуться с пустыми руками?
-Как грязна и мерзка эта дочь людского племени! - откликнулся третий со вздохом. – Взоры придворных будут оскорблены этим зрелищем…
Но Эмме, слыша их слова, ступала все увереннее и смелее, словно оскорбления и презрение подпитывали ее силы.
-Эй ты, человеческая девчонка, - свысока бросил ей стражник. – Не вздумай дерзить в присутствии короля! Говори только с позволения Его Величества, и не глазей на придворных…
Эммелин хотелось ответить, что ей приходилось раньше бывать на королевском празднике и там она повидала достаточно, чтобы не таращиться по сторонам, словно глупая деревенщина. Но, поразмыслив, девушка смолчала. Даже слуги-люди насмехались над ней, когда она говорила, что помолвлена с младшим принцем – с чего бы стражникам принимать ее слова на веру?
А ветер и вправду становился все свежее – в нем была горечь осенней листвы, терпкий аромат смолы, влажное дыхание оврагов, поросших папоротниками, и Эмме невольно зажмурилась, дыша часто и глубоко. «О, мой родной мир! Как я соскучилась по тебе! Как хочу вернуться к солнцу и луне, к звездам, к вольному ветру!» – печально застонало что-то около самого сердца и впервые за все то время, что Эммелин провела в Холме, глаза ее защипало от слез.
Замирая от восторга и трепета, она прошла сквозь череду распахнутых высоких ворот – сплошь из золотого и серебряного кружева, сверкающего в свете тысяч огней, - и на несколько мгновений разум ее помутился; должно быть, так действовало особое волшебство, разграничивающее пределы Холма и подлунного мира, ныне отданного в распоряжение людскому роду. Ясность разума и зрения вернулись к Эмме, когда она шагнула вслед за стражей в полосу холодного молочно-белого тумана, за которым угадывалась цепь красных огоньков – ряд костров, отмечающих границы нынешнего праздника.
На мгновение Эммелин показалось, что время повернуло вспять – все вокруг было ровно таким же, как в ту Страшночь, когда она, нарушив запрет, без приглашения пришла к королевским кострам. «Что, если весь этот год, ужасный и чудесный, мне попросту привиделся? – вдруг подумалось ей, и мысль эта заставила ее похолодеть. – Что, если я вовсе не помолвлена с принцем Вороньей Лапкой? Что, если это все выдумка, видение, сон наяву?! Я… Я слишком испугалась, когда меня вели на королевский суд под гневными и презрительными взглядами знати Из-Под Холма – вот и вообразила, будто кто-то меня спасет… тот самый мальчишка – единственный, в ком я увидела здесь друга. Не было наших с Иво встреч и разговоров на опушке леса, и я не стала служанкой в Холме из-за собственной оплошности… Не варила мед, не спрашивала советов у старого дракона… Ох, нет, нет! Только не это! Как бы ни были страшны и тяжки мои приключения, я не желаю, чтобы они оказались мороком. Я… я ни от чего не отказываюсь!» - мысль-вскрик, эхом повторявшая ее же собственные недавние слова, помогла Эммелин прийти в себя и сбросить растерянное оцепенение. «Да, не отказываюсь, - повторила она самой себе уже спокойнее и увереннее. – Ни от сваренного мной меда, ни от прошлого – ведь в нем есть Иво!»
Яснее и отчетливее зазвучали голоса – нарядные придворные, окутанные с ног до головы мерцанием и блеском, позабыв на время о винах, медах и танцах, переговаривались, указывая друг другу на Эмме, идущую в окружении стражников. «Неужели это она?» - было написано на их лицах, угадывалось в их быстром шепоте и смешках. Им вторила лесная чернь, что держалась чуть поодаль от знати, но точно так же изнывала от любопытства. Все гости желали увидеть, кого же призвал к себе король – и никак не ожидали, что перед ними предстанет долговязая оборванная девчонка из презренного людского племени, с головы до ног измазанная сажей и горелой патокой.
Сама же Эмме искала взглядом только своего жениха – и нигде не находила. Возможно, принц Воронья Лапка по своему обыкновению держался поодаль от шумного застолья. Но куда вероятнее было то, что Йоссе все же добился своего - хромой принц угодил в немилость, потеряв право сопровождать королевскую семью. Или – еще хуже! – он утратил даже прежнюю свою невеликую свободу, позволявшую ему прятаться от злокозненного наставника в укромных дворцовых уголках и хоть изредка сбегать из Холма, чтобы повидаться с крестьянской дочерью.
-Ваше величество, мы привели ту, что сварила вересковый мед! – объявил стражник, и Эмме, вздрогнув, поняла, что, сама того не заметив, очутилась у подножия королевского стола.
Подняв взгляд, она вновь ощутила то самое зыбкое чувство – когда явь смешивается с воспоминаниями и разум не в силах распознать, где правда, а где игра распаленного воображения. Как будто не было ни той жестокой зимы, когда мимо окон людских поселений мчалась королевская охота; ни веселой весны и ведьминских шабашей; ни жаркого лета и всадников, явившихся из раскаленной полуденной мари. Прошлогодняя праздничная Страшночь, казалось, все длилась и длилась – разве что сейчас деревья покрывала золотая листва, а воздухе еще не чувствовалось холодное дыхание близкой зимы. Все так же за королевским столом восседали юные вороньи принцы со своими прекрасными невестами, синеглазая величественная королева, огненно-рыжий волшебник Йоссе – и сам белобородый король Людуэн, иссохший от старости и тайной болезни.
В костлявых длинных пальцах король сжимал тот самый кубок, что недавно наполнила Эмме. Он то подносил вересковый мед к самым губам, но тут же отводил чашу в сторону, как будто не решаясь пригубить; то шумно вдыхал аромат, прикрывая глаза и поджимая старческие бесцветные губы. Могло показаться, что он не расслышал слова стражи, однако спустя некоторое время послышался его надтреснутый старческий голос.
-Так это ты сварила этот мед? – спросил Людуэн, вскользь глянув на Эммелин и не выказав ни удивления, ни гнева.
-Я всего лишь хотела исполнить пожелание Вашего Величества, - промолвила Эмме, поклонившись и заметив при этом, как беспокойно и подозрительно рассматривает ее Йоссе. Придворный чародей считал, что навсегда избавился от невесты младшего принца – и теперь не желал верить глазам своим. Да и кто смог бы с уверенностью узнать прежнюю Эмме в служанке-оборванке, чернотой лица сравнявшейся с подземными гоблинами и бесами?
-С чего ты взяла, что это тебе по силам? – продолжал тем временем свои расспросы король.
-Разве добрые слуги Его Величества должны рассуждать, по силам ли им выполнить королевский приказ? Их единственный и главнейший долг – прилагать все усилия к тому, чтобы повелитель остался доволен их работой, - без запинки отозвалась Эммелин, и льстивый этот ответ удивительным образом прозвучал из ее уст так дерзко, что придворные загудели, как рой потревоженных пчел, а красивое лицо Йоссе стало мрачнее тучи: теперь он окончательно убедился в том, кто стоит сейчас перед королевским праздничным столом.
-Как тебя зовут, дочь людского племени? – король поставил перед собой кубок и вперил в Эммелин пронзительный взгляд; в нем не было ни проблеска узнавания – то ли дело лихорадочный блеск во взгляде Йоссе-колдуна!..
-Ваше Величество, я – невеста принца Вороньей Лапки, не знающая своего истинного имени, - сказала девушка, вновь поклонившись. – Минувшей осенью, в Страшночь вы сами помолвили нас и назначили свадьбу на третью по счету осень. Мне было позволено остаться до свадьбы в мире людей, но я из-за собственной неосторожности угодила на службу в Холм и была приставлена к медоварне…
Слова эти переполошили не только зевак из лесного простонародья, заохавших от удивления и восторга, но и ближайшее окружение короля. Недовольно прищурила свои льдисто-синие глаза королева Алисейна, потянулись друг к другу враз помрачневшие юные принцы, переговариваясь вполголоса – должно быть, шутка, на которую подбил их придворный чародей, теперь не казалась им такой уж веселой. Сам Йоссе, не теряя времени, тут же припал к уху короля, что-то жарко нашептывая Его Величеству и злобно косясь на Эммелин. Не составляло большого труда догадаться: он торопится оговорить девушку, чтобы любые ее дальнейшие слова показались королю ложью или дерзостью – или же и тем, и другим одновременно.
Но старый Людуэн рассеянно отмахнулся от чародея – и тот вспыхнул алым румянцем от досады.
-Знаешь ли ты, моя безымянная невестка, - продолжил король, как ни в чем не бывало, - что вересковый мед не подавали к моему столу так давно, что в людском мире подобные сроки измеряются жизнями целых поколений?
-Мне говорили об этом, - коротко, но бесстрашно отвечала Эмме.
-Я наказал многих из тех, кто дерзнул поднести мне мед, называя его вересковым и восхваляя свое искусство, - Людуэн говорил все громче и торжественнее, однако в торжестве этом слышалось что-то недоброе. – Хоть я и стар, однако не выжил из ума, и помню тот самый вкус, достойный королей древности. Никому не удавалось воссоздать даже его бледную тень. С со своими головами простились многие медовары, славные в Холме и за его пределами. Непомерное тщеславие привело их к гибели – каждый из них думал, будто знает, в чем истинный секрет верескового напитка. Откуда взяться подобному тщеславию у ничтожной крестьянской дочери?
-Ваше Величество, - Эммелин опустилась на одно колено, склонив голову. – Все так, во мне нет ни крупицы тщеславия, ни толики гордости – откуда бы им взяться у дочери недостойного людского племени? Я желала лишь заслужить вашу милость – и ничего более.
И вновь Йоссе, задыхаясь от злого волнения, зашептал что-то королю на ухо, кривя губы, чтобы не сорваться в крик.
-Погоди, придворный чародей, - ответил ему король, не отводя тяжелого изучающего взгляда от Эммелин. – Пусть крестьянская дочь сама скажет, зачем ей понадобилась моя милость, – тут он поднял кубок внезапно сильным и уверенным движением, как будто приветствуя безымянную рабыню. - Ведь она и впрямь ее заслужила! Приветствуйте невесту моего младшего сына, верные подданные! Славьте ее!.. Из-под ее грязных людских рук вышел тот самый мед, который не мог сварить ни один из моих искусных медоваров. В этом кубке – истинный вересковый мед. Лучший из тех, что я пробовал! До дна! До дна!..
Глава 25
…Прочтя письмо, сестра феи сказала Юлии:
- Что бы я могла тебе подарить за труд? Смотри, вот коробка, полная лент. Возьми самую красивую и сделай себе из нее кушак – увидишь, как это будет тебе к лицу.
Юлия взяла ленту и отправилась в обратный путь. Дойдя до Жербо, она обвила лентой первый попавшийся куст – он тотчас запылал.
«Фирозет», французская народная сказка
Слова короля прозвучали и радостно, и зловеще – что-то недоброе таилось в них, и Эмме, слух которой обострился от волнения, почувствовала, как по спине пробежал холодок: опасность вовсе не миновала!.. Пусть у нее получилось то, что не удавалось искуснейшим медоварам, пусть знать и простонародье рукоплескали по приказу короля чумазой служанке, пусть сам Людуэн жадно припал к кубку, проливая янтарные капли на свои затканные золотом одежды – но глаза Йоссе-чародея сощурились, как у хищного зверя, ждущего в засаде добычу, прекрасное лицо королевы Алисейны было холодно и неприветливо, да и принцы обеспокоенно перешептывались между собой, лишь для виду изображая, будто вместе с прочими чествуют исполнительницу давнего королевского желания. И во всем этом Эммелин угадывала тайную ловушку, невидимые путы, заранее хитро расставленные придворным колдуном.
-Что ж, крестьянская дочь, - с неожиданной живостью промолвил король, наконец отставив в сторону кубок и усмехаясь каким-то своим тайным мыслям. – Как же вышло, что ты сумела мне угодить? Отчего достигла успеха там, где десятки до тебя потерпели неудачу? - тут он внезапно обратился к Йоссе. – Скажи-ка, колдун, не чуешь ли ты тут какого-то волшебного обмана?
-Если вы того желаете, Ваше Величество, - неохотно промолвил чародей, - то я проверю, хоть вересковый мед никогда не был мне по вкусу. Но, как я и говорил раньше, в этой девчонке нет ни капли магии, и вряд ли она способна использовать хотя бы простейшее заклинание…
-Так попробуй то, что сварила безымянная девчонка, и рассуди, не спрятан ли в меду какой-то тайный морок, - приказал король, и тут же сам господин Вальтазар, волшебным образом возникший у королевского стола, с суетливыми поклонами наполнил кубок Йоссе из серебряного кувшина. Должно быть, все это время гоблин-медовар прятался в толпе, дожидаясь королевского приговора, а затем, узнав, что мед все же удостоился похвалы Его Величества, приказал своим подручным доставить бочки из погребов к праздничным столам, чтобы отныне распоряжаться их драгоценным содержимым единолично.
Но придворный чародей не удостоил кланяющегося и лебезящего гоблина ни единым добрым словом. Отпив крошечный глоток меда под тяжелым королевским взглядом, Йоссе донельзя манерно промокнул губы кружевным платочком и ответил, что не чует в напитке никакой скрытой магии, а также с весьма кислым выражением лица согласился с утверждением, будто вкус у этого верескового меда ровно тот же, что и в прежние времена.
-И ты, крестьянская дочь, подтверждаешь, что не использовала тайные заклинания, чтобы сварить этот мед? – обратился король к Эммелин, перед тем обменявшись с чародеем несколькими многозначительными взглядами, не сулившими ничего доброго.
-Я всего лишь следовала Книге Рецептов, Ваше Величество, - отвечала девушка.
