-Как и все прочие до тебя, - мимоходом заметил король, взмахом руки показывая, чтобы его кубок вновь наполнили до краев. - Но раз сам придворный чародей подтверждает, что ты действовала честно, не прибегая к обманным заклинаниям, пришло время исполнить твое желание. Я обещал великую награду тому, кто сумеет сварить вересковый мед, как в прежние времена. Хоть ты и чуждого нам людского племени, но я сдержу свое слово, как если бы ты была одной из моих добрых полноправных подданных. Честно проси о том, чего желаешь, - и Эмме вздрогнула, увидев, что прищур его синих глаз теперь удивительно похож на хищный жадный взгляд Йоссе. – Чего бы ты хотела? Свободу от службы в Холме? Свободу от прежних, опрометчиво данных клятв? Хотела бы ты навсегда вернуться в людской мир, к своим соплеменникам?..
«Да, да!.. – хотелось закричать Эммелин, и от волнения ее дыхание участилось, словно она из последних сил взбиралась вверх по склону высокой горы. – Отпустите меня домой, освободите от помолвки, принуждающей меня вернуться в Холм вашей нежеланной невесткой! О, Ваше Величество, я чужая здесь, я не смогу жить под землей что служанкой, что женой принца. Мне вовек не стать своей при вашем дворе, я умру здесь от тоски по звездному небу и просторам полей! Я побывала в Холме, я узнала, как тяжко там приходится людям, как противна нашей природе жизнь в волшебном дворце. Так простите же меня за нарушение извечных законов и отошлите с глаз долой, чтобы никогда больше мне не пришлось переступить границу ваших владений!..»
Слова эти рвались с ее языка, заставляли задыхаться и сжимать кулаки, как это бывает перед прыжком через пропасть, - но что-то вопреки этому жгучему желанию властно принуждало ее к молчанию. И чем более пытливым, сомневающимся становился взгляд короля, чем явнее проступала тень торжествующей улыбки на губах Йоссе – тем тяжелее дышалось Эмме. Ее горло словно сжимала невидимая рука, в ушах звучал тихий голос: «Подумай, как следует! Не торопись! Если король так легко угадал твои желания – не про них ли Йоссе шептал ему на ухо? И… и бедный Иво! Если ты сейчас откажешься от него, то никогда не узнаешь, что с ним стало. Бросишь принца Воронью Лапку в беде! Никогда… - тут сердце ее что-то кольнуло. – Ты никогда больше его не увидишь… никогда…».
-Нет, Ваше Величество, - наконец произнесла она осипшим голосом, выдававшим то, каких усилий ей стоил этот простой ответ. – Я хотела попросить о другом. Хоть и боюсь, что вас это прогневает…
-Говори, - нетерпеливо качнул головой король, явно удивленный ее словами. – Чего же ты желаешь, если не свободы от власти Холма в настоящем и будущем?
-Разве смею я отказываться от столь великой чести? – промолвила Эмме, чувствуя, как сердце ее плачет и кричит от отчаяния, но злая растерянность, проступившая на лице Йоссе, пожалуй, стоила этих тайных слез. – С чего бы мне желать разрыва помолвки с младшим принцем? Я только и жду, что дня нашей свадьбы!
-Вот как? – заметил король, бросив косой взгляд на враз помрачневшего колдуна. – Ты, стало быть, верна моему младшему сыну и по-прежнему желаешь стать его женой?
-Больше всего на свете, - сказала Эмме, и если голос ее дрогнул, то лишь самую малость. По меньшей мере и высокородным гостям за столом, и лесной черни, до сих пор чутко ловившей отголоски происходящего у королевского стола, пришелся по нраву ее ответ: кто-то счел это поводом еще раз поднять кубок с радостным возгласом, а в толпе многие довольно заурчали и заквакали. Гулко ударили копыта о землю, раздался звонкий свист и одобрительное щелканье языками – словом, верную своему хромому жениху Эммелин чествовали едва ли не охотнее, чем по приказу короля ранее.
-Видишь, чародей? – вполголоса обратился король к Йоссе. – А ты говорил, что мальчишка – обманщик, и помолвка его – злая мятежная насмешка над моей отцовской и королевской властью…
-Так и есть! – вскинулся тот, не сдержавшись. – Дерзкие проказы, интриги, сыновья непочтительность! Он спас человеческую девчонку от заслуженного наказания только потому, что желал поступить наперекор вашей воле! Желал втайне насмеяться над извечными законами! Не постыдился обменяться клятвами с низкородной, связав ее с королевским домом – из одной только своей испорченности! Вся его возня с людьми, все тайные похождения…
-Тише, Йоссе, - укоризненно заметил король, с каждой минутой выглядевший не в пример живее и разумнее себя прежнего. – Подобные разговоры не для ушей черни, тебе ли не знать? - и чародей, уличенный в очевидном проступке, побагровел от досады. – Тем более, что безымянная девчонка вовсе не желает разрывать помолвку вопреки всем твоим обвинениям, и, стало быть, мой младший сын, называя ее своей избранницей, поступал безрассудно, но не злонамеренно…
И Эмме склонила голову, чтобы спрятать быструю усмешку: она верно угадала, что замыслил придворный чародей! Все это время он нашептывал королю дурное о младшем принце и его невесте, ставил в вину Вороньей Лапке встречи и разговоры с людьми, объясняя это скрытым мятежом и противлением королевской воле – а затем наверняка добился, чтобы Иво наказали за умышленное неповиновение отцу и законам Холма!..
-…Но все же, - король Людуэн снова повернулся к Эммелин, оставив уязвленного Йоссе морщиться от неудовольствия и сердито бормотать что-то себе под нос. – О чем же ты хотела меня попросить, безымянная крестьянская дочь? Говори смело, я не откажу тебе ни в чем, если это не противоречит древним законам и соображениям чести.
«Ох, да ведь я, расторгнув помолвку по собственной воле в присутствии двора и черни, подвергла бы бесчестью саму королевскую семью! – запоздало осенило Эмме. – Йоссе пообещал, что именно так я и поступлю, а король Людуэн наверняка бы не исполнил это мое желание – еще бы и приказал, чего доброго, казнить, чтобы исправить прежнюю свою ошибку! И Иво навсегда остался бы в немилости… Ох! ОХ!» - и от осознания, какой опасности ей только что удалось избежать, у Эмме перехватило дух.
-Ваше Величество, - начала она, пытаясь справиться с запоздало настигшим ее волнением. – Я хотела попросить милости не для себя, а для своих соплеменников, вечных рабов Холма. Все они когда-то нарушили древние законы или сами отдали себя на вечную службу по недомыслию, но эти ошибки уже многократно искуплены тяжким трудом в подземельях. Прошу вас… Умоляю!.. Отпустите их домой, к семьям! У Холма полно более верных и расторопных слуг, привычных к здешней жизни. А люди… люди медленно угасают, тоскуя по своему миру. Не так уж много от них пользы – ваши гоблины постоянно ругают людей за медлительность и слабость и не доверяют им сколько-нибудь важные дела. Я знаю… - тут она запнулась, засомневавшись, не слишком ли дерзко прозвучат ее дальнейшие слова, но все же продолжила. – Знаю!.. Следующей же зимой королевская охота промчится над человеческими деревнями и найдет для вас новых слуг, ведь люди, сколько их ни пугай, сколько ни учи, все равно нарушают законы и не понимают истинную цену своих же слов. Но эти, измученные и уставшие до смерти… дайте им вольную, светлейший король! Об этой милости я хотела вас попросить… - и Эмме, умолкнув, склонилась в низком поклоне.
Просьба ее заставила короля погрузиться в глубокие раздумья: морщины на его высохшем старом лице подрагивали, непрерывно меняя общий рисунок, как будто на лице у Людуэна молниеносно сменялась одна маска за другой - и многие из них были воистину страшны. Даже Йоссе притих, склонив рыжую голову – да и прочие гости замерли, ожидая королевского решения.
-Просишь за своих негодных соплеменников… - проскрипел король. – Вот уж кто не заслуживает моей милости – так это они! Но, если разобраться, нарушения закона в этом нет, да и желание помочь сородичам – не преступно само по себе. В былые времена случалось, что в честь славных побед или рождения долгожданных наследников короли объявляли всеобщее помилование для рабов и преступников… Почему бы и мне сегодня не последовать их примеру?
-Из-за меда?! – вспыхнул Йоссе, вновь не в силах совладать с гневом.
-Именно из-за него, колдун, - невозмутимо отвечал Людуэн. – Ты не заметил в нем ничего особенного, а я… я, пожалуй, распробовал в нем кое-что удивительное!.. Хорошо, безымянное людское дитя! Так тому и быть – я освобождаю всех слуг низкого человеческого племени, они вольны возвращаться к своим семьям… - тут он испытующе посмотрел на Эмме. – Ты ведь просила за всех, кроме себя, не так ли?
-Да, Ваше Величество, - промолвила девушка, сморгнув незаметно слезы. – Моя принадлежность Холму – великая честь, а не наказание, и я не смею от нее отказываться…
-И если ты останешься при медоварне до самой своей свадьбы, то тоже сочтешь это за честь? – продолжил расспросы король, все так же неотрывно глядя на Эмме. – Тебе по нраву быть служанкой?
-Я честно исполню любое данное мной обещание, - отвечала Эмме, держась из последних сил. – Раз я сама вызвалась служить, то так тому и быть… Разрешите мне только увидеться с Иво! Где он? Почему его нет на празднике? О, Ваше Величество, я останусь в Холме столько, сколько вам будет угодно, и буду без устали варить вересковый мед к вашему столу, но если мне будет позволено хоть изредка видеться с ним, то…
-И впрямь, в отличие от прочих своих соплеменников, ты знаешь цену своим словам, - задумчиво промолвил король, не дав ей договорить. – И умеешь как просить о королевской милости, так и принимать ее. Если бы ты попыталась схитрить, то я бы счел уговор нарушенным и, возможно, отменил бы свой указ о помиловании людей. Но раз тебе и вправду было достаточно свободы для твоих соплеменников и у просьбы твоей не было двойного дна… Тогда я сам дарую тебе свободу от службы в Холме! Невесте даже самого недостойного из моих сыновей не к лицу быть рабыней при медоварах. Тот, кто взял с тебя слово служить Холму, должен бы знать, что шутка эта – дурного тона! – хоть Людуэн при этом не поворачивал голову в сторону старших сыновей, те разом сникли и отставили в сторону свои кубки. – А в награду за честную службу я даю тебе особое королевское разрешение до самой свадьбы приходить в мои владения и уходить из них, когда тебе вздумается!
-О, Ваше Величество!.. - прошептала Эмме, падая на колени - не столько из благодарности, сколько из-за приступа слабости. Она уже не различала ни рукоплесканий, ни топота копыт, ни веселого свиста – голова у нее звенела изнутри, словно там крошилось и билось тончайшее стекло. «Опасность, опасность!» - вновь послышалось ей, но разве можно было в это поверить, когда речь шла о стольких нежданных благодеяниях?..
-Тем самым ты сравняешься в правах с любым из моих подданных, - продолжал Людуэн, и глаза его горели все ярче и жаднее. – Принимаешь ли ты эту милость?
-Да… Конечно… - пробормотала вконец растерявшаяся Эммелин. – Я благодарна вам, Ваше Ве…
-А теперь подойди поближе, - не дав ей договорить, промолвил Людуэн, и некогда скрипучий старческий голос его стал неожиданно вкрадчивым. – За мед, который ты сварила, я одарю тебя знаком особого королевского расположения… Покажи-ка мне свою руку!
И Эмме, покорно исполняя все его указания, подошла к пиршественному столу и протянула вперед грязную подрагивающую руку.
-Неужто это помолвочное кольцо моего сына? – воскликнул король, с внезапной силой схватив ее за запястье. – Мне помнилось, оно было из золота. Это никуда не годится!.. – и он, сняв с одного из своих тонких костлявых пальцев золотой перстень, надел его на мизинец Эмме. – Вот, это твоя награда за королевский мед!.. Теперь ты, несмотря на людское обличье, имеешь столько же свободы в моих владениях и в Холме, как и любой из тех, кто сидит за этим столом!.. Согласна ли ты с этим?
Тихо ахнула королева Алисейн, прошипел что-то злое и растерянное Йоссе, младшие принцы давились медом, желая побыстрее отрешиться в хмельном угаре от безусловно опасных странностей, происходящих с королем и его новой маленькой фавориткой.
-Я согласна, - прошептала Эмме, чувствуя себя так скверно, как ни разу не случалось с ней в подземельях.
Что только принц ни делал, как только ни тёр палец, но позолота с него не сползала. А вскоре вернулся и отец-король.
– Всё ли было хорошо в моё отсутствие? – спросил принца король. – Что ты поделывал? И не ходил ли в заветную комнату?
– Всё у нас хорошо, отец, – отвечал принц. – Занимался я и тем, и сем, а к запретной комнате даже не подходил.
– А что это у тебя с пальцем?
– Ничего страшного, отец. Это я метал кинжал и порезался, – ответил принц.
«Принц и конь Байяр», французская народная сказка
Золотой перстень короля, слишком тяжелый и массивный для мизинца Эмме, впился в кожу так больно, словно палец туго перевязали стальной нитью. Девушка невольно отпрянула, прижимая руку к груди: кольцо казалось ей то раскаленным докрасна, то обжигало льдом; золото, из которого оно было выковано, дрожало, плавилось и меняло свою форму, оплетая палец все плотнее и надежнее, стремясь прийтись точно по размеру новой владелице. Не стоило и надеяться, что от этого подарка получится избавиться без позволения короля.
-Ты, должно быть, устала и голодна, - услышала Эммелин голос Людуэна, доносившийся словно издали. – Не желаешь ли разделить со своей будущими родичами праздничное угощение?
Вновь гневно сверкнули синие глаза королевы, не на шутку уязвленной милостями, которые щедро расточал ее супруг безродной девчонке, а Йоссе вцепился в край стола с такой силой, что холеные пальцы его побелели. Старшие принцы смотрели на будущую невестку со страхом и отвращением, как будто она на их глазах превращалась во что-то значительно более мерзкое и презренное, чем обычный человек – и без того довольно гадкое создание в их глазах. Словом, никто за столом не был рад затее короля – и хуже знака быть не могло. Очередная опасность, западня, из которой нет пути назад для того, кто был пойман на неосторожном слове!
Преодолевая головокружение и тошноту, Эммелин отняла пылающую руку от груди и промолвила:
-Почту за величайшую честь, Ваше Величество, сидеть за одним столом с королевской семьей, - тут ее голос окреп и зазвенел, - …сидеть рядом с вами и со своим женихом!..
Этот внезапный отпор то ли озадачил короля, то ли позабавил; никто, пожалуй, не смог бы с уверенностью сказать, какие чувства заставляют морщинистое лицо непрерывно искажаться.
-И в самом деле, невесте полагается быть подле жениха! - поборов некие тайные сомнения, объявил наконец Людуэн. - Йоссе!.. Пусть мой младший сын присоединится к нам сегодня, отправь за ним своих слуг. Нынешний праздник станет праздником воистину для всех! – он высоко поднял кубок, обращаясь к лесным гостям. – Пейте! Веселитесь! Танцуйте без устали до самого рассвета!.. – и тут даже самый глупый фавн понял бы, что король приказывает любопытствующей черни вернуться к кострам, а не толпиться далее у столов знати, подслушивая разговоры, не предназначенные для ее ушей.
Славя короля, поздравляя невесту младшего принца и желая друг другу веселой ночи, лесные зеваки, приплясывая на ходу и распевая во все горло веселые песни, сговорчиво потянулись к огням, пылающим у подножия Холма – никто не желал прогневать короля, силы которого сегодня на глазах умножались.
«Да, да!.. – хотелось закричать Эммелин, и от волнения ее дыхание участилось, словно она из последних сил взбиралась вверх по склону высокой горы. – Отпустите меня домой, освободите от помолвки, принуждающей меня вернуться в Холм вашей нежеланной невесткой! О, Ваше Величество, я чужая здесь, я не смогу жить под землей что служанкой, что женой принца. Мне вовек не стать своей при вашем дворе, я умру здесь от тоски по звездному небу и просторам полей! Я побывала в Холме, я узнала, как тяжко там приходится людям, как противна нашей природе жизнь в волшебном дворце. Так простите же меня за нарушение извечных законов и отошлите с глаз долой, чтобы никогда больше мне не пришлось переступить границу ваших владений!..»
Слова эти рвались с ее языка, заставляли задыхаться и сжимать кулаки, как это бывает перед прыжком через пропасть, - но что-то вопреки этому жгучему желанию властно принуждало ее к молчанию. И чем более пытливым, сомневающимся становился взгляд короля, чем явнее проступала тень торжествующей улыбки на губах Йоссе – тем тяжелее дышалось Эмме. Ее горло словно сжимала невидимая рука, в ушах звучал тихий голос: «Подумай, как следует! Не торопись! Если король так легко угадал твои желания – не про них ли Йоссе шептал ему на ухо? И… и бедный Иво! Если ты сейчас откажешься от него, то никогда не узнаешь, что с ним стало. Бросишь принца Воронью Лапку в беде! Никогда… - тут сердце ее что-то кольнуло. – Ты никогда больше его не увидишь… никогда…».
-Нет, Ваше Величество, - наконец произнесла она осипшим голосом, выдававшим то, каких усилий ей стоил этот простой ответ. – Я хотела попросить о другом. Хоть и боюсь, что вас это прогневает…
-Говори, - нетерпеливо качнул головой король, явно удивленный ее словами. – Чего же ты желаешь, если не свободы от власти Холма в настоящем и будущем?
-Разве смею я отказываться от столь великой чести? – промолвила Эмме, чувствуя, как сердце ее плачет и кричит от отчаяния, но злая растерянность, проступившая на лице Йоссе, пожалуй, стоила этих тайных слез. – С чего бы мне желать разрыва помолвки с младшим принцем? Я только и жду, что дня нашей свадьбы!
-Вот как? – заметил король, бросив косой взгляд на враз помрачневшего колдуна. – Ты, стало быть, верна моему младшему сыну и по-прежнему желаешь стать его женой?
-Больше всего на свете, - сказала Эмме, и если голос ее дрогнул, то лишь самую малость. По меньшей мере и высокородным гостям за столом, и лесной черни, до сих пор чутко ловившей отголоски происходящего у королевского стола, пришелся по нраву ее ответ: кто-то счел это поводом еще раз поднять кубок с радостным возгласом, а в толпе многие довольно заурчали и заквакали. Гулко ударили копыта о землю, раздался звонкий свист и одобрительное щелканье языками – словом, верную своему хромому жениху Эммелин чествовали едва ли не охотнее, чем по приказу короля ранее.
-Видишь, чародей? – вполголоса обратился король к Йоссе. – А ты говорил, что мальчишка – обманщик, и помолвка его – злая мятежная насмешка над моей отцовской и королевской властью…
-Так и есть! – вскинулся тот, не сдержавшись. – Дерзкие проказы, интриги, сыновья непочтительность! Он спас человеческую девчонку от заслуженного наказания только потому, что желал поступить наперекор вашей воле! Желал втайне насмеяться над извечными законами! Не постыдился обменяться клятвами с низкородной, связав ее с королевским домом – из одной только своей испорченности! Вся его возня с людьми, все тайные похождения…
-Тише, Йоссе, - укоризненно заметил король, с каждой минутой выглядевший не в пример живее и разумнее себя прежнего. – Подобные разговоры не для ушей черни, тебе ли не знать? - и чародей, уличенный в очевидном проступке, побагровел от досады. – Тем более, что безымянная девчонка вовсе не желает разрывать помолвку вопреки всем твоим обвинениям, и, стало быть, мой младший сын, называя ее своей избранницей, поступал безрассудно, но не злонамеренно…
И Эмме склонила голову, чтобы спрятать быструю усмешку: она верно угадала, что замыслил придворный чародей! Все это время он нашептывал королю дурное о младшем принце и его невесте, ставил в вину Вороньей Лапке встречи и разговоры с людьми, объясняя это скрытым мятежом и противлением королевской воле – а затем наверняка добился, чтобы Иво наказали за умышленное неповиновение отцу и законам Холма!..
-…Но все же, - король Людуэн снова повернулся к Эммелин, оставив уязвленного Йоссе морщиться от неудовольствия и сердито бормотать что-то себе под нос. – О чем же ты хотела меня попросить, безымянная крестьянская дочь? Говори смело, я не откажу тебе ни в чем, если это не противоречит древним законам и соображениям чести.
«Ох, да ведь я, расторгнув помолвку по собственной воле в присутствии двора и черни, подвергла бы бесчестью саму королевскую семью! – запоздало осенило Эмме. – Йоссе пообещал, что именно так я и поступлю, а король Людуэн наверняка бы не исполнил это мое желание – еще бы и приказал, чего доброго, казнить, чтобы исправить прежнюю свою ошибку! И Иво навсегда остался бы в немилости… Ох! ОХ!» - и от осознания, какой опасности ей только что удалось избежать, у Эмме перехватило дух.
-Ваше Величество, - начала она, пытаясь справиться с запоздало настигшим ее волнением. – Я хотела попросить милости не для себя, а для своих соплеменников, вечных рабов Холма. Все они когда-то нарушили древние законы или сами отдали себя на вечную службу по недомыслию, но эти ошибки уже многократно искуплены тяжким трудом в подземельях. Прошу вас… Умоляю!.. Отпустите их домой, к семьям! У Холма полно более верных и расторопных слуг, привычных к здешней жизни. А люди… люди медленно угасают, тоскуя по своему миру. Не так уж много от них пользы – ваши гоблины постоянно ругают людей за медлительность и слабость и не доверяют им сколько-нибудь важные дела. Я знаю… - тут она запнулась, засомневавшись, не слишком ли дерзко прозвучат ее дальнейшие слова, но все же продолжила. – Знаю!.. Следующей же зимой королевская охота промчится над человеческими деревнями и найдет для вас новых слуг, ведь люди, сколько их ни пугай, сколько ни учи, все равно нарушают законы и не понимают истинную цену своих же слов. Но эти, измученные и уставшие до смерти… дайте им вольную, светлейший король! Об этой милости я хотела вас попросить… - и Эмме, умолкнув, склонилась в низком поклоне.
Просьба ее заставила короля погрузиться в глубокие раздумья: морщины на его высохшем старом лице подрагивали, непрерывно меняя общий рисунок, как будто на лице у Людуэна молниеносно сменялась одна маска за другой - и многие из них были воистину страшны. Даже Йоссе притих, склонив рыжую голову – да и прочие гости замерли, ожидая королевского решения.
-Просишь за своих негодных соплеменников… - проскрипел король. – Вот уж кто не заслуживает моей милости – так это они! Но, если разобраться, нарушения закона в этом нет, да и желание помочь сородичам – не преступно само по себе. В былые времена случалось, что в честь славных побед или рождения долгожданных наследников короли объявляли всеобщее помилование для рабов и преступников… Почему бы и мне сегодня не последовать их примеру?
-Из-за меда?! – вспыхнул Йоссе, вновь не в силах совладать с гневом.
-Именно из-за него, колдун, - невозмутимо отвечал Людуэн. – Ты не заметил в нем ничего особенного, а я… я, пожалуй, распробовал в нем кое-что удивительное!.. Хорошо, безымянное людское дитя! Так тому и быть – я освобождаю всех слуг низкого человеческого племени, они вольны возвращаться к своим семьям… - тут он испытующе посмотрел на Эмме. – Ты ведь просила за всех, кроме себя, не так ли?
-Да, Ваше Величество, - промолвила девушка, сморгнув незаметно слезы. – Моя принадлежность Холму – великая честь, а не наказание, и я не смею от нее отказываться…
-И если ты останешься при медоварне до самой своей свадьбы, то тоже сочтешь это за честь? – продолжил расспросы король, все так же неотрывно глядя на Эмме. – Тебе по нраву быть служанкой?
-Я честно исполню любое данное мной обещание, - отвечала Эмме, держась из последних сил. – Раз я сама вызвалась служить, то так тому и быть… Разрешите мне только увидеться с Иво! Где он? Почему его нет на празднике? О, Ваше Величество, я останусь в Холме столько, сколько вам будет угодно, и буду без устали варить вересковый мед к вашему столу, но если мне будет позволено хоть изредка видеться с ним, то…
-И впрямь, в отличие от прочих своих соплеменников, ты знаешь цену своим словам, - задумчиво промолвил король, не дав ей договорить. – И умеешь как просить о королевской милости, так и принимать ее. Если бы ты попыталась схитрить, то я бы счел уговор нарушенным и, возможно, отменил бы свой указ о помиловании людей. Но раз тебе и вправду было достаточно свободы для твоих соплеменников и у просьбы твоей не было двойного дна… Тогда я сам дарую тебе свободу от службы в Холме! Невесте даже самого недостойного из моих сыновей не к лицу быть рабыней при медоварах. Тот, кто взял с тебя слово служить Холму, должен бы знать, что шутка эта – дурного тона! – хоть Людуэн при этом не поворачивал голову в сторону старших сыновей, те разом сникли и отставили в сторону свои кубки. – А в награду за честную службу я даю тебе особое королевское разрешение до самой свадьбы приходить в мои владения и уходить из них, когда тебе вздумается!
-О, Ваше Величество!.. - прошептала Эмме, падая на колени - не столько из благодарности, сколько из-за приступа слабости. Она уже не различала ни рукоплесканий, ни топота копыт, ни веселого свиста – голова у нее звенела изнутри, словно там крошилось и билось тончайшее стекло. «Опасность, опасность!» - вновь послышалось ей, но разве можно было в это поверить, когда речь шла о стольких нежданных благодеяниях?..
-Тем самым ты сравняешься в правах с любым из моих подданных, - продолжал Людуэн, и глаза его горели все ярче и жаднее. – Принимаешь ли ты эту милость?
-Да… Конечно… - пробормотала вконец растерявшаяся Эммелин. – Я благодарна вам, Ваше Ве…
-А теперь подойди поближе, - не дав ей договорить, промолвил Людуэн, и некогда скрипучий старческий голос его стал неожиданно вкрадчивым. – За мед, который ты сварила, я одарю тебя знаком особого королевского расположения… Покажи-ка мне свою руку!
И Эмме, покорно исполняя все его указания, подошла к пиршественному столу и протянула вперед грязную подрагивающую руку.
-Неужто это помолвочное кольцо моего сына? – воскликнул король, с внезапной силой схватив ее за запястье. – Мне помнилось, оно было из золота. Это никуда не годится!.. – и он, сняв с одного из своих тонких костлявых пальцев золотой перстень, надел его на мизинец Эмме. – Вот, это твоя награда за королевский мед!.. Теперь ты, несмотря на людское обличье, имеешь столько же свободы в моих владениях и в Холме, как и любой из тех, кто сидит за этим столом!.. Согласна ли ты с этим?
Тихо ахнула королева Алисейн, прошипел что-то злое и растерянное Йоссе, младшие принцы давились медом, желая побыстрее отрешиться в хмельном угаре от безусловно опасных странностей, происходящих с королем и его новой маленькой фавориткой.
-Я согласна, - прошептала Эмме, чувствуя себя так скверно, как ни разу не случалось с ней в подземельях.
Глава 26
Что только принц ни делал, как только ни тёр палец, но позолота с него не сползала. А вскоре вернулся и отец-король.
– Всё ли было хорошо в моё отсутствие? – спросил принца король. – Что ты поделывал? И не ходил ли в заветную комнату?
– Всё у нас хорошо, отец, – отвечал принц. – Занимался я и тем, и сем, а к запретной комнате даже не подходил.
– А что это у тебя с пальцем?
– Ничего страшного, отец. Это я метал кинжал и порезался, – ответил принц.
«Принц и конь Байяр», французская народная сказка
Золотой перстень короля, слишком тяжелый и массивный для мизинца Эмме, впился в кожу так больно, словно палец туго перевязали стальной нитью. Девушка невольно отпрянула, прижимая руку к груди: кольцо казалось ей то раскаленным докрасна, то обжигало льдом; золото, из которого оно было выковано, дрожало, плавилось и меняло свою форму, оплетая палец все плотнее и надежнее, стремясь прийтись точно по размеру новой владелице. Не стоило и надеяться, что от этого подарка получится избавиться без позволения короля.
-Ты, должно быть, устала и голодна, - услышала Эммелин голос Людуэна, доносившийся словно издали. – Не желаешь ли разделить со своей будущими родичами праздничное угощение?
Вновь гневно сверкнули синие глаза королевы, не на шутку уязвленной милостями, которые щедро расточал ее супруг безродной девчонке, а Йоссе вцепился в край стола с такой силой, что холеные пальцы его побелели. Старшие принцы смотрели на будущую невестку со страхом и отвращением, как будто она на их глазах превращалась во что-то значительно более мерзкое и презренное, чем обычный человек – и без того довольно гадкое создание в их глазах. Словом, никто за столом не был рад затее короля – и хуже знака быть не могло. Очередная опасность, западня, из которой нет пути назад для того, кто был пойман на неосторожном слове!
Преодолевая головокружение и тошноту, Эммелин отняла пылающую руку от груди и промолвила:
-Почту за величайшую честь, Ваше Величество, сидеть за одним столом с королевской семьей, - тут ее голос окреп и зазвенел, - …сидеть рядом с вами и со своим женихом!..
Этот внезапный отпор то ли озадачил короля, то ли позабавил; никто, пожалуй, не смог бы с уверенностью сказать, какие чувства заставляют морщинистое лицо непрерывно искажаться.
-И в самом деле, невесте полагается быть подле жениха! - поборов некие тайные сомнения, объявил наконец Людуэн. - Йоссе!.. Пусть мой младший сын присоединится к нам сегодня, отправь за ним своих слуг. Нынешний праздник станет праздником воистину для всех! – он высоко поднял кубок, обращаясь к лесным гостям. – Пейте! Веселитесь! Танцуйте без устали до самого рассвета!.. – и тут даже самый глупый фавн понял бы, что король приказывает любопытствующей черни вернуться к кострам, а не толпиться далее у столов знати, подслушивая разговоры, не предназначенные для ее ушей.
Славя короля, поздравляя невесту младшего принца и желая друг другу веселой ночи, лесные зеваки, приплясывая на ходу и распевая во все горло веселые песни, сговорчиво потянулись к огням, пылающим у подножия Холма – никто не желал прогневать короля, силы которого сегодня на глазах умножались.
