— А зачем мы тогда сюда приперлись? — мило поинтересовалась я, с трудом сдерживая раздражение.
— Почувствовать, — хмыкнул он и вдруг положил мне руки на плечи.
— Перестань, на нас же см… — зашипела я.
По телу пролетела горячая волна, в голове словно что-то взорвалось. Я тихо охнула и покачнулась. Азов сжал сильнее, не давая потерять равновесие.
— Сосредоточься. Слышишь? Они зовут.
В голове и впрямь зашумело. Громко, неистово. Словно ветер и волны смешались в одно целое. Зашептали тысячей голосов. Перед глазами плеснул ослепительно-белый свет.
Из земли рванули вверх импульсы: по ногам, к животу — прямо к сердце. На миг показалось, что меня не стало.
— Соль — хороший проводник, — шепнул на ухо Азов, щекоча дыханием кожу. — Но только тогда, когда получает мою команду.
Перед внутренним взором замелькало множество лиц, силуэтов, теней. Все сплелись в причудливом танце, закружились безумным хороводом.
— Слышащая Землю, Слышащая землю, — звали они еле различимыми голосами. — Услышь, донеси последнюю воли, помоги…
Я сразу растерялась, не понимая, что делать, однако глубоко вдохнула солёный воздух. Спокойно, действовать чётко по плану. В крайнем случае — вцепиться в Азова. У него явно свой интерес, поэтому не бросит.
— Танкурова Елена Дмитриевна, — едва дрогнули мои губы.
Водоворот лиц замер, превратился в смазанную картину художника авангардиста. Один из силуэтов стал чётче, выделился тёмно-красной кляксой.
— Что? — раздался тихий печальный голос. Женский. Вероятно, красивый при жизни. — Кому я нужна?
Разглядеть не удавалось. Да и времени вряд ли мне было выделено много, поэтому пришлось задавать вопросы сразу:
— Я ищу вашего убийцу, Елена Дмитриевна. Что вы помните?
Море недовольно зашумело. Громко вскрикнула чайка, пролетев мимо. Тени-лица затихли. Танкурова не торопилась отвечать.
Казалось, вокруг всё звенит. Я не могла сообразить, откуда идёт звук. Улавливала его даже не через органы слуха, а просто чувствовал.
«Скорее всего, это от соли, — подумала я. — Если она проводник, то обязательно будет иметь какие-то свои побочные эффекты».
Такурова глубоко вздохнула:
— Я ничего не помню, Слышащая. Я умерла во сне.
Надежда что-то прояснить рухнула в одно в мгновение. Пустышка. Смерть во сне и впрямь дело безнадёжное. Жертва ничего не помнит. Никогда. Резко захотелось топнуть ногой. Или стукнуть Азова. Не со зла, а так — от безвыходности.
Танкурова расплылась серой кляксой, сотнями капелек разлетелась во все стороны. У меня закружилась голова, во рту пересохло. Сесть бы сейчас, закрыть глаза и забывать обо всём. Но пока нельзя.
Через ладони Азова в меня снова хлынула сила. Сделав глубокий вдох, я прикрыла глаза и мысленно направилась через бурлящий поток душ погибших. Энергетические импульсы из земли слабо покалывали кожу, солнце жарило прямо в макушку. Ненавижу лето. Души отшатывались от меня, замирали, с любопытством провожали дальше. Чувствовали, что забрела в их мир дивным способом и удерживаюсь тут только чужой волей. Волей Азова.
Оставался только один. Всего один. Ведь особого толку не было ни от Капраря, ни от Далевой. За Танкурову и говорить нечего. Теперь лишь бы с последним повезло.
Перед внутренним взором я удерживал его внешность: худой, рыжий, канапушки на лице. Торчащие вихры, хитрых прищур зелёных глаз. Саянец Максим Викторович. Четырнадцать лет. Ученик школы, мечтал стать футболистом. Вроде как жалоб на мальчишку не поступало, ни за чем плохим замечен не был.
Огненно-оранжевое пятно вспыхнуло перед глазами. Я чуть было не зажмурилась, но тут вспомнил, что этого делать нельзя. Ведь можно всё упустить! Показалось, что по телу пробежал ток. Он! Точно он!
— Максим! — крикнула я, однако губ сорвался лишь хриплый шёпот.
Пятно замерло. Ни фигуры, ни лица. Почему-то только смазанное пятно. То ли Азову неудобно меня держать, то ли мои силы пропадают.
— Чего? — послышался недовольный мальчишеский голос. — Чего вам всем от меня надо?
Такой вопрос несколько озадачил меня. Однако размышлять было некогда. Пятно дрогнуло и начало удаляться.
— Стой! Подожди!
Кажется, я рванулась вперёд, но Азов меня удержал — только энергические импульсы болью отозвались в ногах.
— Да знаю, я знаю, — донёсся голос. — Одна уже приходила: спрашивала тут, как я умер! А мне больно было, понимаете? Больно! И что вы тут все ходите, явились уже после смерти. Хороши защитнички!
Я даже потеряла дар речи. На меня обрушился шквал эмоций души: гнев, боль, разочарование, страх и жгущая огнём ненависть. Он ненавидел всех сразу. Как дико и странно…
— Она, мол, смогу помочь. Угу, из могилы поднять. Думала, сучка, что я не узнал её голоса. Ведь она это была! Думает, не помню её смех, когда в меня нож втыкала? И вообще… идите вы все!
По глазам ударил ослепительный свет, дыхание на мгновение перекрыло. Перед глазами появилась тьма, а ноги подкосились. Энергетические импульсы резко ушли в землю, и я рухнула вниз. Точнее, повисла в руках Азова. Стало нестерпимо жарко, словно меня попытались положить на раскалённый лист металла.
— Воды… — пробормотала я, однако с губ, кажется, слетело только какое-то невнятное мычание.
— Тоже мне героиня, — недовольно сказал Азов и, поудобнее перехватив меня, куда-то понёс.
Впрочем, утверждать, что именно понёс — я не рискну. Может, и потащил. Состояние было такое, что врагу не пожалеешь. Как бы ещё не вывернуло наизнанку, а то выйдет нехорошо.
Вывернуть не вывернуло, но на какое-то время я всё же отключилась. Пришла в себя только, когда меня похлопали по щекам. А потом, заметив нежелание открывать глаза, щедро плеснули в лицо водой.
— Ай! — вскрикнула я, резко распахивая глаза. Первое, что увидела — поразительно довольное лицо Азова.
— Так лучше, — констатировал он и сунул мне в руки бутылку с минералкой. — Пей.
— У тебя премерзкие манеры, — прошипела я, автоматически вытирая воду с лица тыльной стороной руки, но при этом отчаянно хватаясь за холодную полулитровую бутылку с синей этикеткой. — И отсутствие всех навыков заботы и внимания.
Я сделала глоток. Ещё один, ещё. Кажется, есть эликсир волшебный в мире. Ещё чуть-чуть и я буду готова признать, что Азов не такая уж зараза.
Он только улыбнулся уголками губ и сел рядом. Кажется, мои потуги сказать что-то резкое его порядком веселили. Я снова накинулась на воду. Ну и жажда! Однако, это неудивительно. Если проводником была соль, то теперь тело будет протестовать и требовать восполнения жидкости.
Наконец-то почувствовав себя лучше, я подняла голову, чтоб понять, где мы. Ага, скамейка, козырёк, металлические листы между стойками. Судя по всему — остановка. Хорошо же он меня телепортировал! Ну, ладно — доставил.
— Где мы? — задала я вполне логичный вопрос и покосилась на Азова.
Он невозмутимо смотрел куда-то в даль — на синюю полоску неба без облаков и жёлтую степь.
— В Счастливцево, — кратко бросил он.
— Что? — поперхнулась я и отставила бутылку от греха подальше.
— В Счастливцево, — невозмутимо повторил Азов. — Я не думал, что дух жертвы мог быть так агрессивно настроен. А Приозёрное — всё в соли. Поэтому с тебя бы очень быстро вытянули бы силы. Пришлось доставить прям сюда.
— Но как? — нахмурилась я, переваривая услышанное.
— У меня свои методы, — не смутился он и вдруг положил мне на руки небольшой чёрный пакет. — Домой сейчас ещё рано — нужно побеседовать с обитателем озера. Поэтому тебе лучше подкрепиться.
Я озадачилась и заглянула в пакет. К моему удивлению там оказалась красная, зелёная и коричневая палочки чурчхелы. Вмиг стало жарче. Или это просто солнце так стало, что попадает под козырёк остановки? Орехи в загущенном виноградном соке. Вроде ничего особенного, но у нас не делают. Больше в Крыму и здесь — на юге Херсонской области. С одной стороны, ничего особенного. С другой — я могла есть её, как сумасшедшая. Олег об этом знал и вечно подкалывал. Только… откуда Азов в курсе?
— За этой остановкой — есть рынок, — невинно сказал он, словно сейчас это было очень важно. — Или надо было взять что-то другое?
— Н-нет, — с трудом выдавила я, неожиданно даже для себя вцепляясь мёртвой хваткой в пакет. Плевать, что и как. Я действительно за это лакомство готова многое отдать.
— Вот и славно, — кивнул Азов. — Немного отдохнём и отправимся.
— И существо примет нас днём? — уточнила я, помня, что как раз надо приходить ночью.
Азов пожал плечами:
— Куда оно, горемычное, денется?
Возможно. Всё же я понятия не имею, настолько велики силы сидящего рядом со мной… бога? Или сущности? Или…
— Кстати, — резко сказала я, заставив Азова удивлённо посмотреть на меня. — Ты так и не сказал: почему Тиргатао ненавидит море?
День выдался солнечным, горячим. По-городски шумным, в любую минуту готовым показать своим жителям: вот вам и суета, и жар одиннадцати утра. А может, уже не утра?
Под тенью деревьев можно было даже сидеть. Узорчатой такой, объемной, будто кто-то решил расчертить на земле причудливую схему. Справа шёл дурманящий аромат от бордовых и красных роз. Тихонько журчала вода в фонтане, находившемся в нескольких шагах.
Грабар задумчиво смотрел на памятник Потёмкина, гордо стоявший на постаменте, отблёскивавший бронзой на солнце. Ну, Григорий Александрович, светлейший князь, хорошего тебе денёчка, чай Городовой неплохо свою службу несёт, раз беды обходят Херсон стороной. Так, только угрожающе скалятся, но сунуться сюда не смеют.
Памятник основателя города был неподвижен, однако в какую-то секунду Грабару показалось, что вспыхнула в глазах золотистая искорка. Так-то оно всегда. Кто давал свои жизненные силы городам, тот никогда из них не уходил навсегда.
Грабар откинулся на спинку скамьи и вдруг увидел, как к нему приближается Железный. Тот шёл бодрой походкой и чуть щурился. В неизменной клетчатой рубашке. В коричневых лёгких брюках, бежевых сандалиях. С тканевой сумкой через плечо. Совсем небольшой, если книжка или планшет поместятся — будет хорошо. За ним, подпрыгивая на коротеньких лапках, бежал угольно-чёрный мопс с красным ошейником. Железный шёл так, словно и не замечал Грабара. Однако стоило только ему оказаться в нескольких шагах от Олега, и провидец быстро свернул и уселся рядом на скамейке.
— Похолодание обещают с завтрашнего дня, — мягко сказал он, не глядя на Олега и лишь внимательно наблюдая за резвящимся мопсом.
Его, кстати, Грабар видел с Железным только на улице. В доме кроме вредного серого котяры Боси никогда и никого не наблюдалось. Мопс, точнее мопсиха по кличке Пифия, отличалась хулиганским нравом и большущими агатовыми глазами, в которые нельзя было смотреть просто так. Желательно бы при этом ещё что-то дать. Повкуснее.
— Я только за, — проворчал Грабар, задумчиво разглядывая сумку Железного и отмечая необычный значок в виде сегмента, на котором стояло четыре буквы «ПНУМ». — Это жара доканает любого.
— Как знать, как знать, Олежек, — вздохнул Железный, по-прежнему не глядя на Грабара. — А значок — это от моего коллеги, подарочек. Знаешь, есть в Полтаве университет. Говорят, что магический. Правда, я бы не сказал. Вот приглашали консультантом.
Он всё же бросил быстрый взгляд, Грабар успел отметить смешинки в ореховых глазах. Однако реагировать на сомнительную шутку не стал. Полтава — город ещё тот. Не зря там Гоголь творил отечественный хоррор. Магия — она везде. Просто не глянцево-сказочная, а… другая.
— Прохлада — всё равно лучше жары, — сказал он отстранённо, наблюдая, как Пифия подбежала к фонтану и, став на задние лапы, передними облокотилась на бортик, с любопытством посматривая на резвившихся с водой детей.
— Это на тебя так отъезд Эммануила Борисовича повлиял? — улыбнулся Железный.
Грабар тоже улыбнулся в ответ. Криво, давая понять, какую сомнительную шутку сейчас отпустил собеседник. И отчаянно не признаваясь себе, что после того, как Чех уехал, и впрямь стало пусто и холодно.
Проклятый Следящий сжёг карты снов. И в то же время подпитывал своей силой — вкусной и хмельной. Заставляющей сердце быстрее биться, а голову кружиться от ощущения какой-то новой мощи.
— Привыкнешь ещё, — хмыкнул тогда Чех, когда после долгой истории про Зурет, всё же частично помог Олегу восстановиться после блуждания по снам. — Осторожнее надо.
А потом ушёл, почти на рассвете. Уже переступил через порог и лениво обернулся, посмотрел внимательно, словно хотел что-то разглядеть на лице Олега.
— Если что случится, то ты знаешь, где находится Одесса.
И растворился во тьме. Будто никогда и не было.
Грабар тогда только ошалело уставился на лестничную клетку, не веря своим глазам. Но Следящий и впрямь ушёл. Даже не попрощался. И это никак не давало разобраться: скоро ли всё закончится, и при чем тут Одесса?
А теперь и этот ещё!
— А вы что-то знаете? — невинным тоном поинтересовался Грабар.
Пифия тявкнула и подбежала к хозяину. Тот опустил руку, принявшись чесать её за ухом.
— Знаю, что снился тебе сон, — как-то странно произнёс Железный, и Грабар замер. — Был он, а вспомнить — не можешь. И съедает тебя это уже не первый день. Потому что в том сне — часть паззла, которую надо вложить в картину, чтобы всё стало на свои места. Знаю, что сказал ты всё Колесник, но она пока так и не ответила, а ещё…
Пифия возмущённо тявкнула и посмотрела на Олега. Железный приложил к губам длинный желтоватый палец. Мопсиха вздохнула и села рядом с ногой хозяина.
— А ещё? — осторожно спросил Грабар резко охрипшим голосом.
— А ещё — ночь, Олежка. И шторм. И пусть море мелкое-мелкое, но шторм — злой, беспощадный. И пропадают там люди пропадом. И в утлых меотских лодчонках, и современных кораблях…
Грабар вздрогнул. Или и вправду стало холоднее? А, точно, тучи зашли. И егоза Пифия как-то жалобно заскулила. Только Железный сидел как ни в чём не бывало.
— О чём вы, Рудольф Валерьевич?
Но тот снова приложил палец к губам. И только ветер зашумел в кронах деревьев — сильно, недовольно, будто сердился на кого-то или на что-то. Голова почему-то закружилась. Но в тот же момент Грабар едва не подпрыгнул от радости. Словно глоток ключевой воды проник в измученную жаждой глотку. Он вспомнил! Вспомнил свой сон!
Железный улыбнулся. Посмотрел на затянутое тучами солнце. Шепнул:
— Пошли, Пифия, не будем мешать.
Но Грабар этого уже не слышал. И не видел, как провидец вдруг растворился в солнечном дне. Только прикрыл глаза и… рухнул в то время и место, разум и сердце… Услышал шёпот, срывавшийся с собственных губ. Хрипловатый и — женский. Во сне можно быть кем угодно. Делать, что угодно, но только чтобы это не шло вразрез с правилами сновидов, которые не любят чужаков в своих владениях.
— Теме, Теме… Не было между нами дружбы никогда, — шептали его губы – ил инее его вовсе? — и не будет. Но принял ты кровь моего возлюбленного, забрав навсегда. Так приди же на мой зов…
В босые ступни спивались мелкие камешки и битые ракушки. Но ступни воительницы — не нежные ножки дочки вождя — и не такое терпели. Шаг. Ещё шаг — остановиться. Посмотреть в ночную даль и укутанные тьмой волны, мерно набегающие одна на другую. Протянуть руку — рвануть серебряную фибулу.
Грубый плащ рухнул к ногам. Губы растянулись в улыбке — злой и веселой, отчаянно открытой. А в глазах — боль. И пусть самих глаз не видно, но во сне можно учуять и не такое. Она отбросила ногой плащ, только едва слышно звякнул металлический браслет на щиколотке.
— Почувствовать, — хмыкнул он и вдруг положил мне руки на плечи.
— Перестань, на нас же см… — зашипела я.
По телу пролетела горячая волна, в голове словно что-то взорвалось. Я тихо охнула и покачнулась. Азов сжал сильнее, не давая потерять равновесие.
— Сосредоточься. Слышишь? Они зовут.
В голове и впрямь зашумело. Громко, неистово. Словно ветер и волны смешались в одно целое. Зашептали тысячей голосов. Перед глазами плеснул ослепительно-белый свет.
Из земли рванули вверх импульсы: по ногам, к животу — прямо к сердце. На миг показалось, что меня не стало.
— Соль — хороший проводник, — шепнул на ухо Азов, щекоча дыханием кожу. — Но только тогда, когда получает мою команду.
Перед внутренним взором замелькало множество лиц, силуэтов, теней. Все сплелись в причудливом танце, закружились безумным хороводом.
— Слышащая Землю, Слышащая землю, — звали они еле различимыми голосами. — Услышь, донеси последнюю воли, помоги…
Я сразу растерялась, не понимая, что делать, однако глубоко вдохнула солёный воздух. Спокойно, действовать чётко по плану. В крайнем случае — вцепиться в Азова. У него явно свой интерес, поэтому не бросит.
— Танкурова Елена Дмитриевна, — едва дрогнули мои губы.
Водоворот лиц замер, превратился в смазанную картину художника авангардиста. Один из силуэтов стал чётче, выделился тёмно-красной кляксой.
— Что? — раздался тихий печальный голос. Женский. Вероятно, красивый при жизни. — Кому я нужна?
Разглядеть не удавалось. Да и времени вряд ли мне было выделено много, поэтому пришлось задавать вопросы сразу:
— Я ищу вашего убийцу, Елена Дмитриевна. Что вы помните?
Море недовольно зашумело. Громко вскрикнула чайка, пролетев мимо. Тени-лица затихли. Танкурова не торопилась отвечать.
Казалось, вокруг всё звенит. Я не могла сообразить, откуда идёт звук. Улавливала его даже не через органы слуха, а просто чувствовал.
«Скорее всего, это от соли, — подумала я. — Если она проводник, то обязательно будет иметь какие-то свои побочные эффекты».
Такурова глубоко вздохнула:
— Я ничего не помню, Слышащая. Я умерла во сне.
Надежда что-то прояснить рухнула в одно в мгновение. Пустышка. Смерть во сне и впрямь дело безнадёжное. Жертва ничего не помнит. Никогда. Резко захотелось топнуть ногой. Или стукнуть Азова. Не со зла, а так — от безвыходности.
Танкурова расплылась серой кляксой, сотнями капелек разлетелась во все стороны. У меня закружилась голова, во рту пересохло. Сесть бы сейчас, закрыть глаза и забывать обо всём. Но пока нельзя.
Через ладони Азова в меня снова хлынула сила. Сделав глубокий вдох, я прикрыла глаза и мысленно направилась через бурлящий поток душ погибших. Энергетические импульсы из земли слабо покалывали кожу, солнце жарило прямо в макушку. Ненавижу лето. Души отшатывались от меня, замирали, с любопытством провожали дальше. Чувствовали, что забрела в их мир дивным способом и удерживаюсь тут только чужой волей. Волей Азова.
Оставался только один. Всего один. Ведь особого толку не было ни от Капраря, ни от Далевой. За Танкурову и говорить нечего. Теперь лишь бы с последним повезло.
Перед внутренним взором я удерживал его внешность: худой, рыжий, канапушки на лице. Торчащие вихры, хитрых прищур зелёных глаз. Саянец Максим Викторович. Четырнадцать лет. Ученик школы, мечтал стать футболистом. Вроде как жалоб на мальчишку не поступало, ни за чем плохим замечен не был.
Огненно-оранжевое пятно вспыхнуло перед глазами. Я чуть было не зажмурилась, но тут вспомнил, что этого делать нельзя. Ведь можно всё упустить! Показалось, что по телу пробежал ток. Он! Точно он!
— Максим! — крикнула я, однако губ сорвался лишь хриплый шёпот.
Пятно замерло. Ни фигуры, ни лица. Почему-то только смазанное пятно. То ли Азову неудобно меня держать, то ли мои силы пропадают.
— Чего? — послышался недовольный мальчишеский голос. — Чего вам всем от меня надо?
Такой вопрос несколько озадачил меня. Однако размышлять было некогда. Пятно дрогнуло и начало удаляться.
— Стой! Подожди!
Кажется, я рванулась вперёд, но Азов меня удержал — только энергические импульсы болью отозвались в ногах.
— Да знаю, я знаю, — донёсся голос. — Одна уже приходила: спрашивала тут, как я умер! А мне больно было, понимаете? Больно! И что вы тут все ходите, явились уже после смерти. Хороши защитнички!
Я даже потеряла дар речи. На меня обрушился шквал эмоций души: гнев, боль, разочарование, страх и жгущая огнём ненависть. Он ненавидел всех сразу. Как дико и странно…
— Она, мол, смогу помочь. Угу, из могилы поднять. Думала, сучка, что я не узнал её голоса. Ведь она это была! Думает, не помню её смех, когда в меня нож втыкала? И вообще… идите вы все!
По глазам ударил ослепительный свет, дыхание на мгновение перекрыло. Перед глазами появилась тьма, а ноги подкосились. Энергетические импульсы резко ушли в землю, и я рухнула вниз. Точнее, повисла в руках Азова. Стало нестерпимо жарко, словно меня попытались положить на раскалённый лист металла.
— Воды… — пробормотала я, однако с губ, кажется, слетело только какое-то невнятное мычание.
— Тоже мне героиня, — недовольно сказал Азов и, поудобнее перехватив меня, куда-то понёс.
Впрочем, утверждать, что именно понёс — я не рискну. Может, и потащил. Состояние было такое, что врагу не пожалеешь. Как бы ещё не вывернуло наизнанку, а то выйдет нехорошо.
Вывернуть не вывернуло, но на какое-то время я всё же отключилась. Пришла в себя только, когда меня похлопали по щекам. А потом, заметив нежелание открывать глаза, щедро плеснули в лицо водой.
— Ай! — вскрикнула я, резко распахивая глаза. Первое, что увидела — поразительно довольное лицо Азова.
— Так лучше, — констатировал он и сунул мне в руки бутылку с минералкой. — Пей.
— У тебя премерзкие манеры, — прошипела я, автоматически вытирая воду с лица тыльной стороной руки, но при этом отчаянно хватаясь за холодную полулитровую бутылку с синей этикеткой. — И отсутствие всех навыков заботы и внимания.
Я сделала глоток. Ещё один, ещё. Кажется, есть эликсир волшебный в мире. Ещё чуть-чуть и я буду готова признать, что Азов не такая уж зараза.
Он только улыбнулся уголками губ и сел рядом. Кажется, мои потуги сказать что-то резкое его порядком веселили. Я снова накинулась на воду. Ну и жажда! Однако, это неудивительно. Если проводником была соль, то теперь тело будет протестовать и требовать восполнения жидкости.
Наконец-то почувствовав себя лучше, я подняла голову, чтоб понять, где мы. Ага, скамейка, козырёк, металлические листы между стойками. Судя по всему — остановка. Хорошо же он меня телепортировал! Ну, ладно — доставил.
— Где мы? — задала я вполне логичный вопрос и покосилась на Азова.
Он невозмутимо смотрел куда-то в даль — на синюю полоску неба без облаков и жёлтую степь.
— В Счастливцево, — кратко бросил он.
— Что? — поперхнулась я и отставила бутылку от греха подальше.
— В Счастливцево, — невозмутимо повторил Азов. — Я не думал, что дух жертвы мог быть так агрессивно настроен. А Приозёрное — всё в соли. Поэтому с тебя бы очень быстро вытянули бы силы. Пришлось доставить прям сюда.
— Но как? — нахмурилась я, переваривая услышанное.
— У меня свои методы, — не смутился он и вдруг положил мне на руки небольшой чёрный пакет. — Домой сейчас ещё рано — нужно побеседовать с обитателем озера. Поэтому тебе лучше подкрепиться.
Я озадачилась и заглянула в пакет. К моему удивлению там оказалась красная, зелёная и коричневая палочки чурчхелы. Вмиг стало жарче. Или это просто солнце так стало, что попадает под козырёк остановки? Орехи в загущенном виноградном соке. Вроде ничего особенного, но у нас не делают. Больше в Крыму и здесь — на юге Херсонской области. С одной стороны, ничего особенного. С другой — я могла есть её, как сумасшедшая. Олег об этом знал и вечно подкалывал. Только… откуда Азов в курсе?
— За этой остановкой — есть рынок, — невинно сказал он, словно сейчас это было очень важно. — Или надо было взять что-то другое?
— Н-нет, — с трудом выдавила я, неожиданно даже для себя вцепляясь мёртвой хваткой в пакет. Плевать, что и как. Я действительно за это лакомство готова многое отдать.
— Вот и славно, — кивнул Азов. — Немного отдохнём и отправимся.
— И существо примет нас днём? — уточнила я, помня, что как раз надо приходить ночью.
Азов пожал плечами:
— Куда оно, горемычное, денется?
Возможно. Всё же я понятия не имею, настолько велики силы сидящего рядом со мной… бога? Или сущности? Или…
— Кстати, — резко сказала я, заставив Азова удивлённо посмотреть на меня. — Ты так и не сказал: почему Тиргатао ненавидит море?
Глава 5. Мой ашаук
День выдался солнечным, горячим. По-городски шумным, в любую минуту готовым показать своим жителям: вот вам и суета, и жар одиннадцати утра. А может, уже не утра?
Под тенью деревьев можно было даже сидеть. Узорчатой такой, объемной, будто кто-то решил расчертить на земле причудливую схему. Справа шёл дурманящий аромат от бордовых и красных роз. Тихонько журчала вода в фонтане, находившемся в нескольких шагах.
Грабар задумчиво смотрел на памятник Потёмкина, гордо стоявший на постаменте, отблёскивавший бронзой на солнце. Ну, Григорий Александрович, светлейший князь, хорошего тебе денёчка, чай Городовой неплохо свою службу несёт, раз беды обходят Херсон стороной. Так, только угрожающе скалятся, но сунуться сюда не смеют.
Памятник основателя города был неподвижен, однако в какую-то секунду Грабару показалось, что вспыхнула в глазах золотистая искорка. Так-то оно всегда. Кто давал свои жизненные силы городам, тот никогда из них не уходил навсегда.
Грабар откинулся на спинку скамьи и вдруг увидел, как к нему приближается Железный. Тот шёл бодрой походкой и чуть щурился. В неизменной клетчатой рубашке. В коричневых лёгких брюках, бежевых сандалиях. С тканевой сумкой через плечо. Совсем небольшой, если книжка или планшет поместятся — будет хорошо. За ним, подпрыгивая на коротеньких лапках, бежал угольно-чёрный мопс с красным ошейником. Железный шёл так, словно и не замечал Грабара. Однако стоило только ему оказаться в нескольких шагах от Олега, и провидец быстро свернул и уселся рядом на скамейке.
— Похолодание обещают с завтрашнего дня, — мягко сказал он, не глядя на Олега и лишь внимательно наблюдая за резвящимся мопсом.
Его, кстати, Грабар видел с Железным только на улице. В доме кроме вредного серого котяры Боси никогда и никого не наблюдалось. Мопс, точнее мопсиха по кличке Пифия, отличалась хулиганским нравом и большущими агатовыми глазами, в которые нельзя было смотреть просто так. Желательно бы при этом ещё что-то дать. Повкуснее.
— Я только за, — проворчал Грабар, задумчиво разглядывая сумку Железного и отмечая необычный значок в виде сегмента, на котором стояло четыре буквы «ПНУМ». — Это жара доканает любого.
— Как знать, как знать, Олежек, — вздохнул Железный, по-прежнему не глядя на Грабара. — А значок — это от моего коллеги, подарочек. Знаешь, есть в Полтаве университет. Говорят, что магический. Правда, я бы не сказал. Вот приглашали консультантом.
Он всё же бросил быстрый взгляд, Грабар успел отметить смешинки в ореховых глазах. Однако реагировать на сомнительную шутку не стал. Полтава — город ещё тот. Не зря там Гоголь творил отечественный хоррор. Магия — она везде. Просто не глянцево-сказочная, а… другая.
— Прохлада — всё равно лучше жары, — сказал он отстранённо, наблюдая, как Пифия подбежала к фонтану и, став на задние лапы, передними облокотилась на бортик, с любопытством посматривая на резвившихся с водой детей.
— Это на тебя так отъезд Эммануила Борисовича повлиял? — улыбнулся Железный.
Грабар тоже улыбнулся в ответ. Криво, давая понять, какую сомнительную шутку сейчас отпустил собеседник. И отчаянно не признаваясь себе, что после того, как Чех уехал, и впрямь стало пусто и холодно.
Проклятый Следящий сжёг карты снов. И в то же время подпитывал своей силой — вкусной и хмельной. Заставляющей сердце быстрее биться, а голову кружиться от ощущения какой-то новой мощи.
— Привыкнешь ещё, — хмыкнул тогда Чех, когда после долгой истории про Зурет, всё же частично помог Олегу восстановиться после блуждания по снам. — Осторожнее надо.
А потом ушёл, почти на рассвете. Уже переступил через порог и лениво обернулся, посмотрел внимательно, словно хотел что-то разглядеть на лице Олега.
— Если что случится, то ты знаешь, где находится Одесса.
И растворился во тьме. Будто никогда и не было.
Грабар тогда только ошалело уставился на лестничную клетку, не веря своим глазам. Но Следящий и впрямь ушёл. Даже не попрощался. И это никак не давало разобраться: скоро ли всё закончится, и при чем тут Одесса?
А теперь и этот ещё!
— А вы что-то знаете? — невинным тоном поинтересовался Грабар.
Пифия тявкнула и подбежала к хозяину. Тот опустил руку, принявшись чесать её за ухом.
— Знаю, что снился тебе сон, — как-то странно произнёс Железный, и Грабар замер. — Был он, а вспомнить — не можешь. И съедает тебя это уже не первый день. Потому что в том сне — часть паззла, которую надо вложить в картину, чтобы всё стало на свои места. Знаю, что сказал ты всё Колесник, но она пока так и не ответила, а ещё…
Пифия возмущённо тявкнула и посмотрела на Олега. Железный приложил к губам длинный желтоватый палец. Мопсиха вздохнула и села рядом с ногой хозяина.
— А ещё? — осторожно спросил Грабар резко охрипшим голосом.
— А ещё — ночь, Олежка. И шторм. И пусть море мелкое-мелкое, но шторм — злой, беспощадный. И пропадают там люди пропадом. И в утлых меотских лодчонках, и современных кораблях…
Грабар вздрогнул. Или и вправду стало холоднее? А, точно, тучи зашли. И егоза Пифия как-то жалобно заскулила. Только Железный сидел как ни в чём не бывало.
— О чём вы, Рудольф Валерьевич?
Но тот снова приложил палец к губам. И только ветер зашумел в кронах деревьев — сильно, недовольно, будто сердился на кого-то или на что-то. Голова почему-то закружилась. Но в тот же момент Грабар едва не подпрыгнул от радости. Словно глоток ключевой воды проник в измученную жаждой глотку. Он вспомнил! Вспомнил свой сон!
Железный улыбнулся. Посмотрел на затянутое тучами солнце. Шепнул:
— Пошли, Пифия, не будем мешать.
Но Грабар этого уже не слышал. И не видел, как провидец вдруг растворился в солнечном дне. Только прикрыл глаза и… рухнул в то время и место, разум и сердце… Услышал шёпот, срывавшийся с собственных губ. Хрипловатый и — женский. Во сне можно быть кем угодно. Делать, что угодно, но только чтобы это не шло вразрез с правилами сновидов, которые не любят чужаков в своих владениях.
— Теме, Теме… Не было между нами дружбы никогда, — шептали его губы – ил инее его вовсе? — и не будет. Но принял ты кровь моего возлюбленного, забрав навсегда. Так приди же на мой зов…
В босые ступни спивались мелкие камешки и битые ракушки. Но ступни воительницы — не нежные ножки дочки вождя — и не такое терпели. Шаг. Ещё шаг — остановиться. Посмотреть в ночную даль и укутанные тьмой волны, мерно набегающие одна на другую. Протянуть руку — рвануть серебряную фибулу.
Грубый плащ рухнул к ногам. Губы растянулись в улыбке — злой и веселой, отчаянно открытой. А в глазах — боль. И пусть самих глаз не видно, но во сне можно учуять и не такое. Она отбросила ногой плащ, только едва слышно звякнул металлический браслет на щиколотке.
