Молодой жандарм задумался. Покушались на бывшую маруху, которая успешно скрывалась сорок с лишним лет. Либо это отвлекающий маневр, либо личная вендетта. При любом раскладе интересная загадка.
- И этот... четвертый, - медленно произнес Кузякин, - он знал о вашей подмене?
Агриппина кивнула, прищурившись.
- Знать-то знал. Только он давно в ином мире. Лет десять как отдал богу душу. Сердце, говорят.
- Вы уверены? - мягко спросил Пантелей. - В его смерти?
На ее лице на мгновение мелькнуло сомнение, но она тут же отмахнулась.
- Уверена. На похоронах была. Сама гроб провожала.
- А может, и не он был в том гробе? - не отступал жандарм. - Вы же сами мастер по подменам.
Агриппина Ивановна резко выпрямилась, и в ее глазах вспыхнул настоящий, неподдельный гнев.
- Ты что такое говоришь?! Полкан никогда бы... - она вдруг осеклась, поняв, что проговорилась.
- Полкан? - Кузякин поднял бровь. - Интересное имя для криминального авторитета. Благодарю вас, Агриппина Ивановна. Теперь у меня есть за что зацепиться.
Он встал, чувствуя, как в голове складывается очередной пазл. Четвертый человек. Полкан. Криминальный авторитет, который помог им скрыться и, возможно, единственный, кроме них, знавший все детали подмены.
И если Агриппина ошибалась насчет его смерти... или если у него были наследники, узнавшие тайну...
Кузякин поклонился.
- Спасибо за беседу. Думаю, мне есть над чем поработать.
Он вышел из комнаты, оставив Агриппину Ивановну в раздумьях. Сомнение, которое он посеял, теперь будет работать на него.
Ему нужно было найти этого Полкана. Живого или мертвого.
Домик травницы выглядел... обыденно. Кузякин недоверчиво покосился на табличку с адресом. Ошибки быть не могло. Либо это и есть домик Николлеты Шаридаз, либо его обманули. Сомнения разрешил стук открываемых ставней, в которых промелькнула седая голова травницы.
- Добрый день! - громко поприветствовал он.
Женщина недоверчиво покосилась на небо, затем на жандарма.
- И тебе того же. Ты за растиркой али настоем?
Пантелей прочистил горло.
- По личному вопросу.
Николлета от удивления вылезла наполовину из окна, да так шустро, что молодой жандарм не успел отшатнуться. Старушка цепко ухватила его за лацкан.
- Белки чистые. Зрачки нормального размера. Ничем подозрительным не пахнет. Ты это чего?
- Э... может вы залезете? Ну или наоборот? В вашем возрасте...
Травница хмыкнула.
- Умеешь, ты, комплименты женщинам делать. Заползай!
Она ловко втянулась вовнутрь. Кузякин озадаченно огляделся. Но найти входную дверь не сумел, все было закрыто плющом, который надежно замаскировал все, кроме окна. Травница с усмешкой наблюдала за его сомнениями. Эта кривая ухмылка заставила его решиться.
- Лихо, - сказала она, когда Пантелей одним ловким движением оказался внутри.- Но можно было и через дверь.
Та, оказалась рядом с окном. Кузякин по привычке вспыхнул от смущения до корней волос, но быстро взял себя в руки. Дверь можно было найти только при тщательном осмотре. Его порядком достали эти игры, проверки на прочность и каверзы от престарелых интриганок.
- Здесь говорить можно или опять будете в словесные шарады играть? - в лоб спросил он.
Николлета хмыкнула, со странной печалью. Мысль, готовая оформится, испуганной мышью скрылась.
- Здесь... - она пожала плечами. - Можно.
Она оглядела свою скромную обитель – сушеные травы, глиняные горшки, простую мебель. Этот дом был ее кельей, ее убежищем и ее тюрьмой.
Кузякин подошел к креслу, которое уютно притаилось в углу рядом с круглым столиком таким маленьким, что на нем могла уместиться только чашка и маленькое блюдце. Женщина снисходительно наблюдала за ним, затем устроилась рядом на второе кресло.
- Вы рассказали одну историю, Агриппина другую, а письмо вещает третью. При всех своих недостатках и дворцовом прошлом Агриппина Ивановна не тот человек, который умеет напустить тумана. Она умеет молчать, но если заговорит, то выложит все. А вот вы... - он достал письмо. - К кому оно адресовано?
Женщина колебалась. Лицо ее сохраняло иронично-снисходительное выражение, но глаза... Пантелей подался к ней вперед.
- Вы никому не рассказывали про этого человека, так ведь? - проницательно спросил он. - Вы считаете, что это он выследил Агриппину?
Николлета дернулась.
- Вы считаете, что это из-за вас! - догадался жандарм.
Из травницы словно стержень вынули. Она резко обмякла.
- Больше некому. О подмене знало только три человека.
- Почему три? Было же четыре.
Николлета отмахнулась.
- Денщик государя был плох. Он скончался вскоре.
Кузякин прищурил глаз. Носкова передергивало от его новых "ужимок". Но Пантелей искал себя и свой стиль. Если прищуривание помогает сконцентрироваться, то почему нет? Молодой жандарм отдавал себе отчет, что все эти театральные жесты и мимика - попытка не затеряться на фоне "Наузского мастифа". Чего уж таить, Анхель умело использовал все свои стороны. Рядом с более старшим и опытным коллегой молодому жандарму было неловко порой, но вдали... поэтому прищуривание, хмыканье, драматизм и театральщина. В конце концов, он же на отдыхе!
- Вы видели тело? - зацепился он.
- Что? - не поняла Шаридаз.
- Вы второй человек, который с уверенностью говорит, что денщик был плох. Но ни вы, ни Агриппина не видели его смерти.
Он выжидающе посмотрел на нее. Уверенность двух женщин, что один из хранителей тайны мертв, его настораживала.
- Ну... - Николлета медленно выпрямилась. - А ведь и правда. Мы почему-то решили, что после такого удара ему не выжить и забыли о нем.
- Он знал о подмене? - напрямую спросил жандарм.
- Знал. Он знал обо всем. Мы обсуждали все детали с ним. Полкан, помнится, тогда из-за этого ругался. Мол зачем посвящать лишних людей в план с подменой.
Пантелей мысленно сделал стойку на имя последнего из квартета спасителей.
- Почему вы решили посвятить его в план?
Черты лица бывшей графини заострились. Взгляд стал жестче.
- Я понятия не имею, - медленно произнесла она.- А ведь Полкан был прав, но я настояла. Почему то была уверена, что так надо и так правильно.
- Как с вашей влюбленностью, - тихо добавил Пантелей.- Кто он?
Травница откинулась на спинку кресла.
- Мы познакомились на благотворительном вечере. Я должна была посещать ряд светских мероприятий и такие вечера были частью их. Моя семья была патроном нескольких школ и больниц. На благотворительных вечерах молодые и перспективные учителя, лекари, музыканты могли познакомится с нужными людьми. Мы искали хороших и надежных людей в наши школы и больницы. Не каждый захочет ехать в провинцию и трудиться ради людей, практически на голом энтузиазме. Там и познакомились.
«Голый энтузиазм» семья Шереметевым хорошо оплачивала.
- Вы сразу его приметили? - уточнил Пантелей.
Она мотнула головой.
- Нет. Нас познакомили... - она задумалась, вспоминая былое.
Кузякин сделал стойку, но спрашивать кто не стал. Позже. Не спугнуть бы откровения графини Шереметьевой.
- Он мне не понравился сначала. Лощеный, нос морщит.... А потом, а потом как обухом по голове.
Пантелей согласно кивнул.
- Вас приворожили к нему.
Брови Николлеты взлетели вверх.
- Душа моя, сие есть мракобесие и ересь.
Кузякин закатил глаза. Не сдержался. Не сказать, что эффект ему понравился, но попробовать стоило.
- С вами поработал сенсуит. На вас было оказано воздействие топорное и очень сильное с единственной целью - заставить почувствовать сильнейшую и нездоровую симпатию к определенному человеку. Такое воздействие запрещено. Объект воздействия чаще всего сходит с ума.
- Но я в своем уме, - обыденно констатировала она.
- Да. Потому что у вас, как и у других представителей аристократии есть сопротивляемость к внушению, которую ваш дед еще более сильно развивал. Вас можно было "оглушить" лишь раз. А дальше... - Он почесал переносицу, обдумывая мысль. - Объект должен был вести себя так, чтобы вам понравиться. А потом, нужно было поддерживать иллюзию. Поэтому редкие встречи и письма.
Травница качнула головой, то ли соглашаясь, то ли окунаясь в воспоминания
- Мы практически не виделись. В основном переписывались. Обменивались записками. Редко когда удавалось поговорить. Несколько раз были на одних и тех же мероприятиях, но там только взглядами обменивались.
Пантелей ехидно улыбнулся.
- Я тебе настойку от желудка в чай подмешаю, - сбила с него всякую спесь женщина.
Молодой жандарм с трудом подавил желание отодвинуться от нее. Николлета была права: она не графиня Шереметьева. Та девушка давно сгинула в жизненных перипетиях. Он присмотрелся к ней. Взгляд прямой и порой жестокий. Говоря о настойке, она не блефовала.
- Как вы выжили? - тихо спросил он.
Она улыбнулась уголком губ.
- Мы сейчас об этом будем говорить?
Кузякину больше всего хотелось узнать перипетии молодой девушки, которая столкнулась с жестоким миром. Усилием воли он заставил себя мотнуть головой.
- Давайте вернемся к вашей влюбленности. Из того, что вы сообщили - вас "пасли". Общение свели до минимума, чтобы раньше времени не прозрели. Но что-то должно было быть еще, чтобы поддерживать навязанную влюбленность. Что? Духи, цветы, стихи, книги, платок? Когда вас познакомили? До или после смерти советника?
Женщина нахмурилась.
- До официального объявления точно. Обычно на такие вечера я сопровождала дядю, но тогда его уже не было. Мне сказали, что он уехал по делам... - глаза ее сузились.
Кузякин ощутил неприятный холодок.
- Вы ведь не будете мстить? - тихо спросил он.
- Мстить? - женщина искренне удивилась. - На месть имела право графиня Шереметьева. Николлета Шаридаз не имеет отношения к этим делам никакого.
Пантелей потер устало глаза. Разговор был сложным.
- Просто помогите мне разобраться во всем и заговорщиков ждет Тайная канцелярия.
Женщина холодно улыбнулась.
- Дело ваше, - устало сказал Кузякин. - Хотите брать на душу грех... - он махнул рукой. Перед ним сидела умудренная опытом женщина. Стоит ли тратить время на озвучивание очевидных вещей? Он вернулся к теме разговора. - Значит вами сразу заинтересовались, как только умер советник, а ваш дядя отбыл в поместье создавать видимость его существования.
Жандарм задумался. Что это значит? В принципе, что было известно давно - заговорщики были среди самых близких и доверенных лиц императорской семьи.
- Почему государь доверил жизнь наследника денщику? Почему был уверен в его верности?
Николлета выгнула бровь.
- Клятва верности, присяга на верность, спасение жизни и так далее.
Молодой жандарм мотнул головой.
- Нет. Это не аргумент. Любую клятву можно нарушить, как и присягу. Особенно, если человек уверен, что его обманули. Долгие годы можно служить верой и правдой и в один момент предать. Бывали случаи, когда человек специально поступал на службу к тому, кого хотел уничтожить, проявляя чудеса храбрости и самопожертвования только ради того, чтобы в подходящий момент вонзить нож в спину.
Травница задумчиво хмыкнула.
- Для восторженного вьюноши ты рассуждаешь на удивление здраво и цинично.
Пантелей ответил такой же холодной улыбкой.
- Мои душевные качества никак не влияют на умственные. В военном училище корпуса жандармерии особое внимание уделяется истории без прикрас и красивых лозунгов. Глупо ожидать от людей восторженного отношения. Когда речь идет об их выживании.
Николлета довольно хмыкнула.
- Понятия не имею, почему ему все так доверяли, - буднично сообщила она. - У меня было письмо дяди. В нем он описал ситуацию и особенно подчеркнул, что доверять никому нельзя. Я и не доверяла. Но денщик... - она развела руки в сторону. - Я не знаю.
Жандарм прищурил глаз.
Архивные записи о Нике Шереметьевой всплыли в памяти: ее дед, первый советник, воспитывал ее лично, развивая не только ум, но и волю, и критическое мышление. Девушка, способная в подростковом возрасте вести сложную двойную игру с Тайной канцелярией, вряд ли была склонна к слепому доверию.
- Вспомните, - настаивал он, - вы, судя по всему, человек с сильной волей и трезвым умом. Ваш дед учил вас многому. Как же вышло, что вы, получив такое предупреждение от дяди, все же позволили денщику стать ключевым звеном в операции по спасению наследника? Что заставило вас, против логики и голоса разума, довериться ему?
Женщина молчала, ее взгляд стал отсутствующим, будто она вглядывалась в давно забытые ощущения.
- Ты прав. Это... это было похоже на ту же уверенность, что и с Черноморцевым. Та же внутренняя, необъяснимая убежденность, что этому человеку можно верить. Будто кто-то... вложил ее в меня.
- Вложил? - Кузякин почувствовал, как по спине пробежал холодок. - То есть вы предполагаете, что на вас воздействовали... и в случае с денщиком тоже?
Теперь картина приобретала новые, пугающие очертания. Если на Нику Шереметьеву действовал не один, а несколько манипуляторов, использующих запрещенные техники, то заговор против императорской семьи и ее верных слуг был куда глубже и изощреннее, чем он предполагал. Возможно, денщик был не жертвой, а частью этого заговора.
Травница хмыкнула.
- Для восторженного вьюноши ты рассуждаешь на удивление здраво и цинично.
Пантелей ответил такой же холодной улыбкой.
- Мои душевные качества никак не влияют на умственные. В военном училище корпуса жандармерии особое внимание уделяется истории без прикрас и красивых лозунгов. Глупо ожидать от людей восторженного отношения. Когда речь идет об их выживании.
Николлета холодно улыбнулась.
- Понятия не имею, почему ему все так доверяли, - буднично сообщила она. - У меня было письмо дяди. В нем он описал ситуацию и особенно подчеркнул, что доверять никому нельзя. Я и не доверяла. Но денщик... - она развела руки в сторону. - Я не знаю.
На чайном столике появился чайник и две чашки. Каким-то непонятным образом все спокойно поместилось на крохотном кружочке стола. Пантелей вдохнул ароматный пар свежезаваренных трав.
- Что думаешь делать? - спросила его травница.
- Мне не хватает информации.
Женщина цыкнула.
- Информации у тебя достаточно. Но тебе не хватает правильного ракурса.
Кузякин с удивлением посмотрел на нее.
- Прежде чем ты раскроешь рот, вспомни, что я уже в преклонном возрасте. Одной страшной тайны за глаза хватит. - Она пригубила чай и улыбнулась. - Если понадобиться попить чай или настойка от желудочных колик, приходи, но лучше не стоит.
Жандарм закрыл рот и кивнул. Они пили чай в тишине. Удивительно насколько вкус чая не подходил к обстановке: напряженной давящей. В то время, как вкус чая был манящий и легкий. Его бы пить на веранде, закутавшись в плед и встречать рассвет. Когда в чашке осталось жидкости на два глотка, женщина кивнула Пантелею и добавила:
- Тебе пора.
Николлета была удивительной личностью со сложной судьбой. А еще она спокойно и прямо выставляла его вон.
- Прежде чем я уйду, кто он?
Кривая улыбка, в которой словно тенью отразилась юная Ника Шереметьева.
- Учитель французского языка Руслан Александрович Черноморцев, исчезнувший без следа после моего побега.
- А вы?..
- Искала. Не официально, но искала. И, да, сейчас я думаю, что имя не настоящее. Но тогда мне это не приходило в голову. Расспрашивать напрямью не рисковала. Боялась привлечь внимание и привести к наследнику. А теперь вон. Не вздумай следить за мной! Если бы я задумала месть, не привлекла жандарма. Делай свою работу.
- И этот... четвертый, - медленно произнес Кузякин, - он знал о вашей подмене?
Агриппина кивнула, прищурившись.
- Знать-то знал. Только он давно в ином мире. Лет десять как отдал богу душу. Сердце, говорят.
- Вы уверены? - мягко спросил Пантелей. - В его смерти?
На ее лице на мгновение мелькнуло сомнение, но она тут же отмахнулась.
- Уверена. На похоронах была. Сама гроб провожала.
- А может, и не он был в том гробе? - не отступал жандарм. - Вы же сами мастер по подменам.
Агриппина Ивановна резко выпрямилась, и в ее глазах вспыхнул настоящий, неподдельный гнев.
- Ты что такое говоришь?! Полкан никогда бы... - она вдруг осеклась, поняв, что проговорилась.
- Полкан? - Кузякин поднял бровь. - Интересное имя для криминального авторитета. Благодарю вас, Агриппина Ивановна. Теперь у меня есть за что зацепиться.
Он встал, чувствуя, как в голове складывается очередной пазл. Четвертый человек. Полкан. Криминальный авторитет, который помог им скрыться и, возможно, единственный, кроме них, знавший все детали подмены.
И если Агриппина ошибалась насчет его смерти... или если у него были наследники, узнавшие тайну...
Кузякин поклонился.
- Спасибо за беседу. Думаю, мне есть над чем поработать.
Он вышел из комнаты, оставив Агриппину Ивановну в раздумьях. Сомнение, которое он посеял, теперь будет работать на него.
Ему нужно было найти этого Полкана. Живого или мертвого.
Глава 6
Домик травницы выглядел... обыденно. Кузякин недоверчиво покосился на табличку с адресом. Ошибки быть не могло. Либо это и есть домик Николлеты Шаридаз, либо его обманули. Сомнения разрешил стук открываемых ставней, в которых промелькнула седая голова травницы.
- Добрый день! - громко поприветствовал он.
Женщина недоверчиво покосилась на небо, затем на жандарма.
- И тебе того же. Ты за растиркой али настоем?
Пантелей прочистил горло.
- По личному вопросу.
Николлета от удивления вылезла наполовину из окна, да так шустро, что молодой жандарм не успел отшатнуться. Старушка цепко ухватила его за лацкан.
- Белки чистые. Зрачки нормального размера. Ничем подозрительным не пахнет. Ты это чего?
- Э... может вы залезете? Ну или наоборот? В вашем возрасте...
Травница хмыкнула.
- Умеешь, ты, комплименты женщинам делать. Заползай!
Она ловко втянулась вовнутрь. Кузякин озадаченно огляделся. Но найти входную дверь не сумел, все было закрыто плющом, который надежно замаскировал все, кроме окна. Травница с усмешкой наблюдала за его сомнениями. Эта кривая ухмылка заставила его решиться.
- Лихо, - сказала она, когда Пантелей одним ловким движением оказался внутри.- Но можно было и через дверь.
Та, оказалась рядом с окном. Кузякин по привычке вспыхнул от смущения до корней волос, но быстро взял себя в руки. Дверь можно было найти только при тщательном осмотре. Его порядком достали эти игры, проверки на прочность и каверзы от престарелых интриганок.
- Здесь говорить можно или опять будете в словесные шарады играть? - в лоб спросил он.
Николлета хмыкнула, со странной печалью. Мысль, готовая оформится, испуганной мышью скрылась.
- Здесь... - она пожала плечами. - Можно.
Она оглядела свою скромную обитель – сушеные травы, глиняные горшки, простую мебель. Этот дом был ее кельей, ее убежищем и ее тюрьмой.
Кузякин подошел к креслу, которое уютно притаилось в углу рядом с круглым столиком таким маленьким, что на нем могла уместиться только чашка и маленькое блюдце. Женщина снисходительно наблюдала за ним, затем устроилась рядом на второе кресло.
- Вы рассказали одну историю, Агриппина другую, а письмо вещает третью. При всех своих недостатках и дворцовом прошлом Агриппина Ивановна не тот человек, который умеет напустить тумана. Она умеет молчать, но если заговорит, то выложит все. А вот вы... - он достал письмо. - К кому оно адресовано?
Женщина колебалась. Лицо ее сохраняло иронично-снисходительное выражение, но глаза... Пантелей подался к ней вперед.
- Вы никому не рассказывали про этого человека, так ведь? - проницательно спросил он. - Вы считаете, что это он выследил Агриппину?
Николлета дернулась.
- Вы считаете, что это из-за вас! - догадался жандарм.
Из травницы словно стержень вынули. Она резко обмякла.
- Больше некому. О подмене знало только три человека.
- Почему три? Было же четыре.
Николлета отмахнулась.
- Денщик государя был плох. Он скончался вскоре.
Кузякин прищурил глаз. Носкова передергивало от его новых "ужимок". Но Пантелей искал себя и свой стиль. Если прищуривание помогает сконцентрироваться, то почему нет? Молодой жандарм отдавал себе отчет, что все эти театральные жесты и мимика - попытка не затеряться на фоне "Наузского мастифа". Чего уж таить, Анхель умело использовал все свои стороны. Рядом с более старшим и опытным коллегой молодому жандарму было неловко порой, но вдали... поэтому прищуривание, хмыканье, драматизм и театральщина. В конце концов, он же на отдыхе!
- Вы видели тело? - зацепился он.
- Что? - не поняла Шаридаз.
- Вы второй человек, который с уверенностью говорит, что денщик был плох. Но ни вы, ни Агриппина не видели его смерти.
Он выжидающе посмотрел на нее. Уверенность двух женщин, что один из хранителей тайны мертв, его настораживала.
- Ну... - Николлета медленно выпрямилась. - А ведь и правда. Мы почему-то решили, что после такого удара ему не выжить и забыли о нем.
- Он знал о подмене? - напрямую спросил жандарм.
- Знал. Он знал обо всем. Мы обсуждали все детали с ним. Полкан, помнится, тогда из-за этого ругался. Мол зачем посвящать лишних людей в план с подменой.
Пантелей мысленно сделал стойку на имя последнего из квартета спасителей.
- Почему вы решили посвятить его в план?
Черты лица бывшей графини заострились. Взгляд стал жестче.
- Я понятия не имею, - медленно произнесла она.- А ведь Полкан был прав, но я настояла. Почему то была уверена, что так надо и так правильно.
- Как с вашей влюбленностью, - тихо добавил Пантелей.- Кто он?
Травница откинулась на спинку кресла.
- Мы познакомились на благотворительном вечере. Я должна была посещать ряд светских мероприятий и такие вечера были частью их. Моя семья была патроном нескольких школ и больниц. На благотворительных вечерах молодые и перспективные учителя, лекари, музыканты могли познакомится с нужными людьми. Мы искали хороших и надежных людей в наши школы и больницы. Не каждый захочет ехать в провинцию и трудиться ради людей, практически на голом энтузиазме. Там и познакомились.
«Голый энтузиазм» семья Шереметевым хорошо оплачивала.
- Вы сразу его приметили? - уточнил Пантелей.
Она мотнула головой.
- Нет. Нас познакомили... - она задумалась, вспоминая былое.
Кузякин сделал стойку, но спрашивать кто не стал. Позже. Не спугнуть бы откровения графини Шереметьевой.
- Он мне не понравился сначала. Лощеный, нос морщит.... А потом, а потом как обухом по голове.
Пантелей согласно кивнул.
- Вас приворожили к нему.
Брови Николлеты взлетели вверх.
- Душа моя, сие есть мракобесие и ересь.
Кузякин закатил глаза. Не сдержался. Не сказать, что эффект ему понравился, но попробовать стоило.
- С вами поработал сенсуит. На вас было оказано воздействие топорное и очень сильное с единственной целью - заставить почувствовать сильнейшую и нездоровую симпатию к определенному человеку. Такое воздействие запрещено. Объект воздействия чаще всего сходит с ума.
- Но я в своем уме, - обыденно констатировала она.
- Да. Потому что у вас, как и у других представителей аристократии есть сопротивляемость к внушению, которую ваш дед еще более сильно развивал. Вас можно было "оглушить" лишь раз. А дальше... - Он почесал переносицу, обдумывая мысль. - Объект должен был вести себя так, чтобы вам понравиться. А потом, нужно было поддерживать иллюзию. Поэтому редкие встречи и письма.
Травница качнула головой, то ли соглашаясь, то ли окунаясь в воспоминания
- Мы практически не виделись. В основном переписывались. Обменивались записками. Редко когда удавалось поговорить. Несколько раз были на одних и тех же мероприятиях, но там только взглядами обменивались.
Пантелей ехидно улыбнулся.
- Я тебе настойку от желудка в чай подмешаю, - сбила с него всякую спесь женщина.
Молодой жандарм с трудом подавил желание отодвинуться от нее. Николлета была права: она не графиня Шереметьева. Та девушка давно сгинула в жизненных перипетиях. Он присмотрелся к ней. Взгляд прямой и порой жестокий. Говоря о настойке, она не блефовала.
- Как вы выжили? - тихо спросил он.
Она улыбнулась уголком губ.
- Мы сейчас об этом будем говорить?
Кузякину больше всего хотелось узнать перипетии молодой девушки, которая столкнулась с жестоким миром. Усилием воли он заставил себя мотнуть головой.
- Давайте вернемся к вашей влюбленности. Из того, что вы сообщили - вас "пасли". Общение свели до минимума, чтобы раньше времени не прозрели. Но что-то должно было быть еще, чтобы поддерживать навязанную влюбленность. Что? Духи, цветы, стихи, книги, платок? Когда вас познакомили? До или после смерти советника?
Женщина нахмурилась.
- До официального объявления точно. Обычно на такие вечера я сопровождала дядю, но тогда его уже не было. Мне сказали, что он уехал по делам... - глаза ее сузились.
Кузякин ощутил неприятный холодок.
- Вы ведь не будете мстить? - тихо спросил он.
- Мстить? - женщина искренне удивилась. - На месть имела право графиня Шереметьева. Николлета Шаридаз не имеет отношения к этим делам никакого.
Пантелей потер устало глаза. Разговор был сложным.
- Просто помогите мне разобраться во всем и заговорщиков ждет Тайная канцелярия.
Женщина холодно улыбнулась.
- Дело ваше, - устало сказал Кузякин. - Хотите брать на душу грех... - он махнул рукой. Перед ним сидела умудренная опытом женщина. Стоит ли тратить время на озвучивание очевидных вещей? Он вернулся к теме разговора. - Значит вами сразу заинтересовались, как только умер советник, а ваш дядя отбыл в поместье создавать видимость его существования.
Жандарм задумался. Что это значит? В принципе, что было известно давно - заговорщики были среди самых близких и доверенных лиц императорской семьи.
- Почему государь доверил жизнь наследника денщику? Почему был уверен в его верности?
Николлета выгнула бровь.
- Клятва верности, присяга на верность, спасение жизни и так далее.
Молодой жандарм мотнул головой.
- Нет. Это не аргумент. Любую клятву можно нарушить, как и присягу. Особенно, если человек уверен, что его обманули. Долгие годы можно служить верой и правдой и в один момент предать. Бывали случаи, когда человек специально поступал на службу к тому, кого хотел уничтожить, проявляя чудеса храбрости и самопожертвования только ради того, чтобы в подходящий момент вонзить нож в спину.
Травница задумчиво хмыкнула.
- Для восторженного вьюноши ты рассуждаешь на удивление здраво и цинично.
Пантелей ответил такой же холодной улыбкой.
- Мои душевные качества никак не влияют на умственные. В военном училище корпуса жандармерии особое внимание уделяется истории без прикрас и красивых лозунгов. Глупо ожидать от людей восторженного отношения. Когда речь идет об их выживании.
Николлета довольно хмыкнула.
- Понятия не имею, почему ему все так доверяли, - буднично сообщила она. - У меня было письмо дяди. В нем он описал ситуацию и особенно подчеркнул, что доверять никому нельзя. Я и не доверяла. Но денщик... - она развела руки в сторону. - Я не знаю.
Жандарм прищурил глаз.
Архивные записи о Нике Шереметьевой всплыли в памяти: ее дед, первый советник, воспитывал ее лично, развивая не только ум, но и волю, и критическое мышление. Девушка, способная в подростковом возрасте вести сложную двойную игру с Тайной канцелярией, вряд ли была склонна к слепому доверию.
- Вспомните, - настаивал он, - вы, судя по всему, человек с сильной волей и трезвым умом. Ваш дед учил вас многому. Как же вышло, что вы, получив такое предупреждение от дяди, все же позволили денщику стать ключевым звеном в операции по спасению наследника? Что заставило вас, против логики и голоса разума, довериться ему?
Женщина молчала, ее взгляд стал отсутствующим, будто она вглядывалась в давно забытые ощущения.
- Ты прав. Это... это было похоже на ту же уверенность, что и с Черноморцевым. Та же внутренняя, необъяснимая убежденность, что этому человеку можно верить. Будто кто-то... вложил ее в меня.
- Вложил? - Кузякин почувствовал, как по спине пробежал холодок. - То есть вы предполагаете, что на вас воздействовали... и в случае с денщиком тоже?
Теперь картина приобретала новые, пугающие очертания. Если на Нику Шереметьеву действовал не один, а несколько манипуляторов, использующих запрещенные техники, то заговор против императорской семьи и ее верных слуг был куда глубже и изощреннее, чем он предполагал. Возможно, денщик был не жертвой, а частью этого заговора.
Травница хмыкнула.
- Для восторженного вьюноши ты рассуждаешь на удивление здраво и цинично.
Пантелей ответил такой же холодной улыбкой.
- Мои душевные качества никак не влияют на умственные. В военном училище корпуса жандармерии особое внимание уделяется истории без прикрас и красивых лозунгов. Глупо ожидать от людей восторженного отношения. Когда речь идет об их выживании.
Николлета холодно улыбнулась.
- Понятия не имею, почему ему все так доверяли, - буднично сообщила она. - У меня было письмо дяди. В нем он описал ситуацию и особенно подчеркнул, что доверять никому нельзя. Я и не доверяла. Но денщик... - она развела руки в сторону. - Я не знаю.
На чайном столике появился чайник и две чашки. Каким-то непонятным образом все спокойно поместилось на крохотном кружочке стола. Пантелей вдохнул ароматный пар свежезаваренных трав.
- Что думаешь делать? - спросила его травница.
- Мне не хватает информации.
Женщина цыкнула.
- Информации у тебя достаточно. Но тебе не хватает правильного ракурса.
Кузякин с удивлением посмотрел на нее.
- Прежде чем ты раскроешь рот, вспомни, что я уже в преклонном возрасте. Одной страшной тайны за глаза хватит. - Она пригубила чай и улыбнулась. - Если понадобиться попить чай или настойка от желудочных колик, приходи, но лучше не стоит.
Жандарм закрыл рот и кивнул. Они пили чай в тишине. Удивительно насколько вкус чая не подходил к обстановке: напряженной давящей. В то время, как вкус чая был манящий и легкий. Его бы пить на веранде, закутавшись в плед и встречать рассвет. Когда в чашке осталось жидкости на два глотка, женщина кивнула Пантелею и добавила:
- Тебе пора.
Николлета была удивительной личностью со сложной судьбой. А еще она спокойно и прямо выставляла его вон.
- Прежде чем я уйду, кто он?
Кривая улыбка, в которой словно тенью отразилась юная Ника Шереметьева.
- Учитель французского языка Руслан Александрович Черноморцев, исчезнувший без следа после моего побега.
- А вы?..
- Искала. Не официально, но искала. И, да, сейчас я думаю, что имя не настоящее. Но тогда мне это не приходило в голову. Расспрашивать напрямью не рисковала. Боялась привлечь внимание и привести к наследнику. А теперь вон. Не вздумай следить за мной! Если бы я задумала месть, не привлекла жандарма. Делай свою работу.
