Близился полдень, и солнечный диск расположился у самого края раздвижной крыши оранжереи, лаская своими живительными лучами зелень листвы и яркие головки распустившихся цветов. Их насыщенный аромат, смешавшись с солоноватым морским воздухом, будоражил кровь, рождая чувства восхищения и радости.
Наблюдая, как солнечные лучи играют на заплетенных в косу серебряных волосах тетушки, Таирия думала о том, что за все это время – добровольного отказа от всего – Лураса совсем не изменилась, только стала выглядеть еще более хрупкой, чем раньше.
В детстве Ири даже немного завидовала тонкой красоте тетушки. Мечтала о таких же светлых вьющихся волосах, а не темно-каштановом оттенке, доставшемся ей от отца. Хотела променять тягучую карамель своих глаз, на серо-зеленую, вечно грустную, глубину, свойственную глазам Лурасы, но то было в детстве. Сейчас Таирия была довольна своей внешностью. Она по праву считалась одной из самых красивых девушек во дворце, и даже не будь Ири дочерью вейнгара, это не изменило бы ее положения.
- Ты опять с ней? Сколько раз повторять? – резкое осуждение в голосе приближающегося по мощеной дорожке отца, заставило Таирию выпустить руку тетушки.
Подавив искру раздражения, девушка встала и заставила себя покорно склонить голову в приветствии.
- Отец…
Приготовилась слушать отповедь, но ее не последовало. Бросив короткое: «Следуй за мной», - правитель Тэлы просто прошел мимо.
- Но… Как же Лураса? Нужно дождаться Гарью, - не подумав, возразила Таирия и тут же пожалела об этом. Взгляд отца, адресованный ей, стал холоднее талой воды спускающейся с ледников.
- Немедленно за мной!
Понуро следуя за отцом дворцовыми коридорами, Таирия думала лишь об одном - чтобы серьезный разговор (а в том, что он будет серьезным, сомневаться не приходилось) закончился как можно скорее, и она смогла бы вернуться в теплицу или же вовсе, уговорив конюха, отправиться на верховую прогулку вдоль моря.
В последнее время девушку все чаще посещали бунтарские мысли. Ей не хотелось находиться в месте, где постепенно разбиваются надежды и рушатся мечты. Чем дальше, тем непригляднее казалась ей жизнь во дворце. Тем сильнее хотелось, вырваться из него, обрести свободу и никогда не возвращаться обратно.
Она больше никому не доверяла, кроме той, что отказывалась разговаривать и жить. Не представляла, с кем можно поделиться своими сомнениями и страхами. Всегда помнила, что у отца везде «глаза» и «уши». Не успеешь обронить слово, сделать что-то, и вейнгар моментально узнает об этом.
Вот так, как сегодня! Только-только успела присесть рядом с тетушкой, а он уже пришел, чтобы забрать ее.
- Почему ты молчал? Почему не сказал? – спросить Сальмир, когда замковые коридоры остались позади, и мужчины спускались по узкой винтовой лестнице в запретные подземелья, входить куда имели право лишь двое – Перворожденный и калерат.
Покой Рианы бдительно охранялся самой ее сутью, и никто не мог нарушить его без ее на то желания, а Нерожденная уже долгое время не впускала к себе никого, кроме этих двоих.
- Зачем?
- Я бы помогал тебе.
- В чем помогал? Проводить вас по тропе? Ты этого не можешь. Никто не может кроме меня.
- А теперь еще и него, - рассерженно выдохнул мужчина, отказываясь понимать причину совершенного другом поступка.
- Нет. Ты не прав. Тарген без меня не сумеет. В нем только часть одной из стихий, без участия остальных тропу не открыть.
- Он просит называть его Лутарг.
- Как? – Антаргин на мгновенье замер, словно наяву услышав когда-то состоявшийся разговор.
… - Я хочу назвать нашего сына Антаргин, в честь тебя, - прошептала она, уткнувшись носом в его грудь.
- Хочешь, чтобы мальчик стал разрушителем? – посмеялся он, запустив руку в светлые волосы, рассыпавшиеся по хрупким плечам.
- Ты разрушитель? – Лураса в изумлении вскинула голову, чтобы заглянуть в его глаза и увидеть подтверждение во взгляде. – Смеешься надо мной?
- Нет. Антаргин - значит разрушитель. Разрушающий вихрь, если точно.
Она нахмурилась, размышляя над чем-то, а затем спросила.
- А Таргин?
- Усмиренная стихия, - он заговорщически подмигнул, щелкнув пальцем по сморщившемуся в недовольстве носику.
- Фу…, плохое имя, - расстроено протянула она, и Антаргин расхохотался, не в силах сдержать себя.
Ему всегда с трудом удавалось следовать запутанным путем ее мыслей.
- Почему?
- Слишком спокойное для такого силача, - она нежно погладила свой еще плоский живот, а ему показала язык, напомнив проказливую силиту.
- Тогда назови его Лутарг – сын Лурасы и Антаргина, - предложил свой вариант.
- Ну… - Лураса задумалась, накручивая локон на палец, а потом не согласилась: - нет; это будет имя только для нас с тобой, а для всех остальных он станет Таргеном. – Она счастливо улыбнулась, довольная собой, и быстро добавила. - Только не говори мне, что это значит.
Он не сказал…
- Лутарг, - повторил Сальмир. – Он конечно и на Таргена отзывается, но…
- Это не важно, - остановил друга Антаргин, продолжив путь. – Совсем неважно, - одними губами, беззвучно.
- Что ты собираешься делать дальше? Ты же читал его там, вместе со мной. Он не знает - кто он, кто мы. Он ничего не знает, она не успела открыть ему.
- Да, читал, - согласился мужчина, - но сейчас есть я, чтобы открыть ему правду.
- Ты думаешь, он просто во все поверит? – с сомнением уточнил Сальмир.
- Мы сможем убедить его, - отозвался Антаргин и, остановившись перед сплошной каменной преградой, к которой привела их лестница, добавил: - Сегодня я пойду один.
Сальмир выразительно вскинул бровь.
- Как пожелает Перворожденный…
Уснуть Лутаргу так и не удалось. Большую часть времени он лежал в кровати, бесцельно глядя в потолок и задаваясь неразрешимыми пока вопросами, один из которых занимал молодого человека больше остальных – не угодил ли он в ловушку похуже, чем Эргастенские пещеры? После изучал интерьер комнаты, в которой оказался. А когда темень на улице стала рассеиваться, интерес Лутарга переместился за ее пределы, и сосредоточился на понемногу проступающих за окнами очертаниях. Вскоре мужчина сделал ошеломившее его открытие – он по-прежнему находился в Трисшунских горах в цитадели шисгарцев, и перед его взором раскинулось ущелье, из которого вчера утром они с Сарином начали подъем к высеченной в скале крепости.
Нахмурившись, Лутарг шаг за шагом стал восстанавливать в уме их путь по цитадели, воссоздавая план крепости и воскрешая в памяти изъеденное временем убранство комнат. Для привыкшего передвигаться по хаотичному лабиринту пещер человека, это не составляло труда.
Лутарг довольно быстро определился с местом своего пребывания – восточная башня, только из нее мог открываться подобный вид. С самой комнатой было сложнее. Насколько он помнил их там было три, и в какой именно он сейчас находится, Лутарг сказать не мог, если только не посмотреть, что за дверью.
Но выглянуть, чтобы найти ответ на этот вопрос, молодой человек не успел. В дверь постучали, и почти сразу на пороге появился уже знакомый Лутаргу Сальмир.
- Твоя одежда. Должна подойти, - коротко бросил мужчина, положив стопку белья на край кровати. – Перворожденный ждет нас.
Молодой человек с сомнением оглядел аккуратно сложенные вещи. На его собственные они никак не походили – ни цветом, ни выделкой. Судя по всему, ему передали нечто похожее на то, что носили сами каратели.
- А мои где? – с сомнением беря верхний из стопки предмет, спросил Лутарг.
Ответ не обнадежил.
- Ты тресаир, так одевайся как тресаир. Я подожду за дверью.
Каратель вышел, а молодой человек еще довольно долго вертел в руках непонятную вещь, пытаясь разобраться, каким образом с ней сладить.
Когда Лутарг справился с непростой задачей по облачению, вышел в коридор, Сальмир ждал его, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Выглядел шисгарец не то расстроенным, не то встревоженным, а, возможно, и то и другое.
- Я готов, - проинформировал его Лутарг, а когда их взгляды встретились, Сальмир вполне очевидно нахмурился.
- Постарайся сдерживать свои эмоции, - посоветовал он и недовольно поджал губы. – Никому из нас не совладать с тобой. Поэтому будь благоразумен.
Антаргин не находил в себе сил просто сидеть и ждать. Не мог! Его переполняли эмоции. От хваленой невозмутимости Перворожденного не осталось и следа. Мужчина взволнованно выхаживал из стороны в сторону, то и дело бросая нетерпеливые взгляды на дверь, которая в скором времени должна была впустить в комнату его сына.
Он сознательно выбрал именно эти покои для их встречи. Покои, являющиеся зеркальным отражением тех, в которых прошел самый счастливый год его жизни. Целый год с ней – с Лурасой. С женщиной, от которой изначально пытался отказаться, а потом еле смог отпустить – отпустить с изрядной частью себя самого.
Рука мужчины, точно в нежной ласке, прошлась по пологу балдахина собранного у стойки струящимся каскадом, едва касаясь розовой ткани. Раса любила этот цвет больше остальных, и почему-то называла его радужным, Антаргин так и не смог понять почему. Она во многом осталась для него загадкой, хоть и считала, что именно он знает ее лучше, чем кто-либо. Сам Перворожденный в это никогда до конца не верил.
В последнее время он стал реже заходить сюда. Даже продолжая ощущать едва уловимую связь с сыном, мужчина стал терять надежду. Сомневаться, что увидит его когда-нибудь. И оттого находиться здесь с каждым разом становилось все болезненнее и болезненнее, практически невыносимо. Осознание, что ничего нельзя изменить, давалось с неимоверным трудом.
Но вот их встреча близится. Осталось недолго, и он впервые воочию увидит того, кто долгие год живет в его сердце. Того, чьего первого крика не слышал, кого никогда не держал на руках, кого ничему не смог научить. И сейчас Антаргину казалось, что время замерло и назло всему не собирается двигаться дальше, а, застыв на моменте «до», будет бесконечно терзать его оживанием. Мучительнее кары придумать невозможно!
Было и еще кое-что добавляющее Перворожденному нервозности. Сегодня Риана впервые отказала ему во встрече. Просто не появилась, сколько он ни звал, ни ждал, ни просил. Это, несомненно, выбивало из колеи. «Неужели из-за деления?» – вопрос не давал покоя. И все же подтверждения этой мысли Антаргин не находил. Тем более, что когда-то давно уже признавался в этом «грехе», и тогда был прощен, если слова «это твой выбор» можно отнести к прощению.
Остановившись возле одного из узких оконцев, мужчина окинул взглядом открывающийся из него вид. Все как всегда – кажущаяся безмятежность. Привычная картина вроде бы мирной жизни, на самом деле, таковой не являющейся.
Ожидания Рианы не оправдались. Ее народ не смог смириться с заточением, особенно когда пришло понимание о его неотвратимости. Многие так и не научились жить, ограничивая себя. Не захотели научиться.
Увидев, как Окаэнтар с силой оттолкнул со своего пути мальчика-конюха, Антаргин не смог повадить злость. С каждым днем его противник все больше наглел и, уже не скрываясь, противоречил главе тресаиров. Его усилиями Истинные разбились на два лагеря; тех, кто был за немедленный переход с потерей спящих, и тех, кто все еще верил в возможность полного возвращения в мир живых. Антаргин, несмотря ни на что, продолжал относить себя к последним.
Это была его обязанность, его право и ответственность, возложенные Рианой - спасти всех тресаиров. Также как она когда-то увела всех оставшихся в живых в Саришэ, пожертвовав ради этого своим телом и ежедневно отдавая кусочек силы на поддержание нового мира - поддержание их возможности жить.
Антаргина бесконечно бесило, что Окаэнтар не ценит этой жертвы. Воспринимает ее, как данность, и всеми силами стремится окончательно разрушить то хрупкое равновесие, что еще существует в Саришэ, не зная при этом, сколь малая часть от него сохранилась на самом деле.
А сам Антаргин знал. Знал, что если они не найдут выход в ближайшее время, то о жизни, как таковой, можно забыть. Что когда последние силы Рианы иссякнут - а их почти не осталось - тропа закроется, а Саришэ превратится в выжженную хаосом пустыню, непригодную для чьего-либо существования, даже для чистого духа.
Сейчас все надежды тресаиров сводились к единственному человеку – к Таргену. В том случае, если он согласится помочь, будет готов рискнуть собой – ведь, насколько Антаргин понимал, вход во дворец тэланского правителя ему закрыт - попытается добыть кариал Перворожденного и пронесет его по тропе, чтобы возродить силу Рианы, то тресаиры вновь будут свободны и смогут вернуться в большой мир - тот мир, который когда-то принадлежал им.
Пока Антаргин размышлял о сыне, долге и возможностях, объект его мыслей вслед за Сальмиром шествовал по замковым коридорам, на каждом шагу утверждаясь в мысли - он находится в Шисгарской крепости. Вот только выглядела она иначе, нежели вчера днем. Диаметрально иначе.
От запустения, затхлости, пыли не осталось и следа. Все вокруг блистало чистотой и буквально кричало о благополучии. Гардины на окнах, украшенные выбитым рисунком и легкомысленными кисточками, тканые дорожки с замысловатыми узорами, устилающие полы, изящные вазы на подставках с живыми цветами, яркими пятнами раскрашивающие коридоры - все это говорило о жизни, противореча виденной им ранее разрухе.
Это было то же самое место, и не оно одновременно. В голове Лутарга с трудом укладывалось, как такое возможно. «Хотя бестелесные духи, проходящие сквозь стены и светящиеся в темноте, тоже не есть привычное зрелище», - напомнил себе молодой человек, взглянув на спину своего провожатого.
Тот методично двигался к цели. Ему кланялись, с ним пытались заговорить, но Сальмир ни на кого не обращал внимания. Лишь несколько раз обронил короткое «после», видимо, пообещав выслушать в дальнейшем.
Но не только карателю отвешивали поклоны. Лутарг не сразу понял, что ему также кланяются. И обдают восхищенными взглядами, пока случайно едва не налетел на выскочившую из-за угла женщину. То, как она смотрела, как извинялась, заламывая руки, натолкнуло на мысль об обожании. Он не привык к этому. К страху, ненависти, презрительности – да, но не к благоговению. Принять это оказалось сложно.
И все же не с одними почтением и преклонением столкнулся Лутарг. Нашлось и нечто хорошо знакомое, изученное вдоль и поперек – антипатия. Их было трое – карателей, шисгарцев, тресаиров… Неважно. Они о чем-то оживленно переговаривались, покуда не заметили их с Сальмиром приближения. Беседа моментально иссякла, и Лутарг ощутил на себе неприязненнее взгляды.
Он знал их, как самого себя. Миллион раз они вгрызались в его спину, когда, завладев хлыстом бывшего хозяина, смог отплатить тому за проведенное в цепях время. Чувствовал страстное желание других оказаться на его месте, видел, как оно завистливым ядом травит их души, подвигая ступить на тропу смерти – смерти от удара более сильного надсмотрщика.
- Калерат.
- Окаэнтар.
Ответное приветствие Сальмира однозначно – они в равной мере друг друга не жалуют.
- Так это правда? Он, наконец, здесь, - язвительность режет слух. – Что-то не торопился…
Наблюдая, как солнечные лучи играют на заплетенных в косу серебряных волосах тетушки, Таирия думала о том, что за все это время – добровольного отказа от всего – Лураса совсем не изменилась, только стала выглядеть еще более хрупкой, чем раньше.
В детстве Ири даже немного завидовала тонкой красоте тетушки. Мечтала о таких же светлых вьющихся волосах, а не темно-каштановом оттенке, доставшемся ей от отца. Хотела променять тягучую карамель своих глаз, на серо-зеленую, вечно грустную, глубину, свойственную глазам Лурасы, но то было в детстве. Сейчас Таирия была довольна своей внешностью. Она по праву считалась одной из самых красивых девушек во дворце, и даже не будь Ири дочерью вейнгара, это не изменило бы ее положения.
- Ты опять с ней? Сколько раз повторять? – резкое осуждение в голосе приближающегося по мощеной дорожке отца, заставило Таирию выпустить руку тетушки.
Подавив искру раздражения, девушка встала и заставила себя покорно склонить голову в приветствии.
- Отец…
Приготовилась слушать отповедь, но ее не последовало. Бросив короткое: «Следуй за мной», - правитель Тэлы просто прошел мимо.
- Но… Как же Лураса? Нужно дождаться Гарью, - не подумав, возразила Таирия и тут же пожалела об этом. Взгляд отца, адресованный ей, стал холоднее талой воды спускающейся с ледников.
- Немедленно за мной!
Понуро следуя за отцом дворцовыми коридорами, Таирия думала лишь об одном - чтобы серьезный разговор (а в том, что он будет серьезным, сомневаться не приходилось) закончился как можно скорее, и она смогла бы вернуться в теплицу или же вовсе, уговорив конюха, отправиться на верховую прогулку вдоль моря.
В последнее время девушку все чаще посещали бунтарские мысли. Ей не хотелось находиться в месте, где постепенно разбиваются надежды и рушатся мечты. Чем дальше, тем непригляднее казалась ей жизнь во дворце. Тем сильнее хотелось, вырваться из него, обрести свободу и никогда не возвращаться обратно.
Она больше никому не доверяла, кроме той, что отказывалась разговаривать и жить. Не представляла, с кем можно поделиться своими сомнениями и страхами. Всегда помнила, что у отца везде «глаза» и «уши». Не успеешь обронить слово, сделать что-то, и вейнгар моментально узнает об этом.
Вот так, как сегодня! Только-только успела присесть рядом с тетушкой, а он уже пришел, чтобы забрать ее.
***
- Почему ты молчал? Почему не сказал? – спросить Сальмир, когда замковые коридоры остались позади, и мужчины спускались по узкой винтовой лестнице в запретные подземелья, входить куда имели право лишь двое – Перворожденный и калерат.
Покой Рианы бдительно охранялся самой ее сутью, и никто не мог нарушить его без ее на то желания, а Нерожденная уже долгое время не впускала к себе никого, кроме этих двоих.
- Зачем?
- Я бы помогал тебе.
- В чем помогал? Проводить вас по тропе? Ты этого не можешь. Никто не может кроме меня.
- А теперь еще и него, - рассерженно выдохнул мужчина, отказываясь понимать причину совершенного другом поступка.
- Нет. Ты не прав. Тарген без меня не сумеет. В нем только часть одной из стихий, без участия остальных тропу не открыть.
- Он просит называть его Лутарг.
- Как? – Антаргин на мгновенье замер, словно наяву услышав когда-то состоявшийся разговор.
… - Я хочу назвать нашего сына Антаргин, в честь тебя, - прошептала она, уткнувшись носом в его грудь.
- Хочешь, чтобы мальчик стал разрушителем? – посмеялся он, запустив руку в светлые волосы, рассыпавшиеся по хрупким плечам.
- Ты разрушитель? – Лураса в изумлении вскинула голову, чтобы заглянуть в его глаза и увидеть подтверждение во взгляде. – Смеешься надо мной?
- Нет. Антаргин - значит разрушитель. Разрушающий вихрь, если точно.
Она нахмурилась, размышляя над чем-то, а затем спросила.
- А Таргин?
- Усмиренная стихия, - он заговорщически подмигнул, щелкнув пальцем по сморщившемуся в недовольстве носику.
- Фу…, плохое имя, - расстроено протянула она, и Антаргин расхохотался, не в силах сдержать себя.
Ему всегда с трудом удавалось следовать запутанным путем ее мыслей.
- Почему?
- Слишком спокойное для такого силача, - она нежно погладила свой еще плоский живот, а ему показала язык, напомнив проказливую силиту.
- Тогда назови его Лутарг – сын Лурасы и Антаргина, - предложил свой вариант.
- Ну… - Лураса задумалась, накручивая локон на палец, а потом не согласилась: - нет; это будет имя только для нас с тобой, а для всех остальных он станет Таргеном. – Она счастливо улыбнулась, довольная собой, и быстро добавила. - Только не говори мне, что это значит.
Он не сказал…
- Лутарг, - повторил Сальмир. – Он конечно и на Таргена отзывается, но…
- Это не важно, - остановил друга Антаргин, продолжив путь. – Совсем неважно, - одними губами, беззвучно.
- Что ты собираешься делать дальше? Ты же читал его там, вместе со мной. Он не знает - кто он, кто мы. Он ничего не знает, она не успела открыть ему.
- Да, читал, - согласился мужчина, - но сейчас есть я, чтобы открыть ему правду.
- Ты думаешь, он просто во все поверит? – с сомнением уточнил Сальмир.
- Мы сможем убедить его, - отозвался Антаргин и, остановившись перед сплошной каменной преградой, к которой привела их лестница, добавил: - Сегодня я пойду один.
Сальмир выразительно вскинул бровь.
- Как пожелает Перворожденный…
***
Уснуть Лутаргу так и не удалось. Большую часть времени он лежал в кровати, бесцельно глядя в потолок и задаваясь неразрешимыми пока вопросами, один из которых занимал молодого человека больше остальных – не угодил ли он в ловушку похуже, чем Эргастенские пещеры? После изучал интерьер комнаты, в которой оказался. А когда темень на улице стала рассеиваться, интерес Лутарга переместился за ее пределы, и сосредоточился на понемногу проступающих за окнами очертаниях. Вскоре мужчина сделал ошеломившее его открытие – он по-прежнему находился в Трисшунских горах в цитадели шисгарцев, и перед его взором раскинулось ущелье, из которого вчера утром они с Сарином начали подъем к высеченной в скале крепости.
Нахмурившись, Лутарг шаг за шагом стал восстанавливать в уме их путь по цитадели, воссоздавая план крепости и воскрешая в памяти изъеденное временем убранство комнат. Для привыкшего передвигаться по хаотичному лабиринту пещер человека, это не составляло труда.
Лутарг довольно быстро определился с местом своего пребывания – восточная башня, только из нее мог открываться подобный вид. С самой комнатой было сложнее. Насколько он помнил их там было три, и в какой именно он сейчас находится, Лутарг сказать не мог, если только не посмотреть, что за дверью.
Но выглянуть, чтобы найти ответ на этот вопрос, молодой человек не успел. В дверь постучали, и почти сразу на пороге появился уже знакомый Лутаргу Сальмир.
- Твоя одежда. Должна подойти, - коротко бросил мужчина, положив стопку белья на край кровати. – Перворожденный ждет нас.
Молодой человек с сомнением оглядел аккуратно сложенные вещи. На его собственные они никак не походили – ни цветом, ни выделкой. Судя по всему, ему передали нечто похожее на то, что носили сами каратели.
- А мои где? – с сомнением беря верхний из стопки предмет, спросил Лутарг.
Ответ не обнадежил.
- Ты тресаир, так одевайся как тресаир. Я подожду за дверью.
Каратель вышел, а молодой человек еще довольно долго вертел в руках непонятную вещь, пытаясь разобраться, каким образом с ней сладить.
Когда Лутарг справился с непростой задачей по облачению, вышел в коридор, Сальмир ждал его, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Выглядел шисгарец не то расстроенным, не то встревоженным, а, возможно, и то и другое.
- Я готов, - проинформировал его Лутарг, а когда их взгляды встретились, Сальмир вполне очевидно нахмурился.
- Постарайся сдерживать свои эмоции, - посоветовал он и недовольно поджал губы. – Никому из нас не совладать с тобой. Поэтому будь благоразумен.
ГЛАВА 14
Антаргин не находил в себе сил просто сидеть и ждать. Не мог! Его переполняли эмоции. От хваленой невозмутимости Перворожденного не осталось и следа. Мужчина взволнованно выхаживал из стороны в сторону, то и дело бросая нетерпеливые взгляды на дверь, которая в скором времени должна была впустить в комнату его сына.
Он сознательно выбрал именно эти покои для их встречи. Покои, являющиеся зеркальным отражением тех, в которых прошел самый счастливый год его жизни. Целый год с ней – с Лурасой. С женщиной, от которой изначально пытался отказаться, а потом еле смог отпустить – отпустить с изрядной частью себя самого.
Рука мужчины, точно в нежной ласке, прошлась по пологу балдахина собранного у стойки струящимся каскадом, едва касаясь розовой ткани. Раса любила этот цвет больше остальных, и почему-то называла его радужным, Антаргин так и не смог понять почему. Она во многом осталась для него загадкой, хоть и считала, что именно он знает ее лучше, чем кто-либо. Сам Перворожденный в это никогда до конца не верил.
В последнее время он стал реже заходить сюда. Даже продолжая ощущать едва уловимую связь с сыном, мужчина стал терять надежду. Сомневаться, что увидит его когда-нибудь. И оттого находиться здесь с каждым разом становилось все болезненнее и болезненнее, практически невыносимо. Осознание, что ничего нельзя изменить, давалось с неимоверным трудом.
Но вот их встреча близится. Осталось недолго, и он впервые воочию увидит того, кто долгие год живет в его сердце. Того, чьего первого крика не слышал, кого никогда не держал на руках, кого ничему не смог научить. И сейчас Антаргину казалось, что время замерло и назло всему не собирается двигаться дальше, а, застыв на моменте «до», будет бесконечно терзать его оживанием. Мучительнее кары придумать невозможно!
Было и еще кое-что добавляющее Перворожденному нервозности. Сегодня Риана впервые отказала ему во встрече. Просто не появилась, сколько он ни звал, ни ждал, ни просил. Это, несомненно, выбивало из колеи. «Неужели из-за деления?» – вопрос не давал покоя. И все же подтверждения этой мысли Антаргин не находил. Тем более, что когда-то давно уже признавался в этом «грехе», и тогда был прощен, если слова «это твой выбор» можно отнести к прощению.
Остановившись возле одного из узких оконцев, мужчина окинул взглядом открывающийся из него вид. Все как всегда – кажущаяся безмятежность. Привычная картина вроде бы мирной жизни, на самом деле, таковой не являющейся.
Ожидания Рианы не оправдались. Ее народ не смог смириться с заточением, особенно когда пришло понимание о его неотвратимости. Многие так и не научились жить, ограничивая себя. Не захотели научиться.
Увидев, как Окаэнтар с силой оттолкнул со своего пути мальчика-конюха, Антаргин не смог повадить злость. С каждым днем его противник все больше наглел и, уже не скрываясь, противоречил главе тресаиров. Его усилиями Истинные разбились на два лагеря; тех, кто был за немедленный переход с потерей спящих, и тех, кто все еще верил в возможность полного возвращения в мир живых. Антаргин, несмотря ни на что, продолжал относить себя к последним.
Это была его обязанность, его право и ответственность, возложенные Рианой - спасти всех тресаиров. Также как она когда-то увела всех оставшихся в живых в Саришэ, пожертвовав ради этого своим телом и ежедневно отдавая кусочек силы на поддержание нового мира - поддержание их возможности жить.
Антаргина бесконечно бесило, что Окаэнтар не ценит этой жертвы. Воспринимает ее, как данность, и всеми силами стремится окончательно разрушить то хрупкое равновесие, что еще существует в Саришэ, не зная при этом, сколь малая часть от него сохранилась на самом деле.
А сам Антаргин знал. Знал, что если они не найдут выход в ближайшее время, то о жизни, как таковой, можно забыть. Что когда последние силы Рианы иссякнут - а их почти не осталось - тропа закроется, а Саришэ превратится в выжженную хаосом пустыню, непригодную для чьего-либо существования, даже для чистого духа.
Сейчас все надежды тресаиров сводились к единственному человеку – к Таргену. В том случае, если он согласится помочь, будет готов рискнуть собой – ведь, насколько Антаргин понимал, вход во дворец тэланского правителя ему закрыт - попытается добыть кариал Перворожденного и пронесет его по тропе, чтобы возродить силу Рианы, то тресаиры вновь будут свободны и смогут вернуться в большой мир - тот мир, который когда-то принадлежал им.
Пока Антаргин размышлял о сыне, долге и возможностях, объект его мыслей вслед за Сальмиром шествовал по замковым коридорам, на каждом шагу утверждаясь в мысли - он находится в Шисгарской крепости. Вот только выглядела она иначе, нежели вчера днем. Диаметрально иначе.
От запустения, затхлости, пыли не осталось и следа. Все вокруг блистало чистотой и буквально кричало о благополучии. Гардины на окнах, украшенные выбитым рисунком и легкомысленными кисточками, тканые дорожки с замысловатыми узорами, устилающие полы, изящные вазы на подставках с живыми цветами, яркими пятнами раскрашивающие коридоры - все это говорило о жизни, противореча виденной им ранее разрухе.
Это было то же самое место, и не оно одновременно. В голове Лутарга с трудом укладывалось, как такое возможно. «Хотя бестелесные духи, проходящие сквозь стены и светящиеся в темноте, тоже не есть привычное зрелище», - напомнил себе молодой человек, взглянув на спину своего провожатого.
Тот методично двигался к цели. Ему кланялись, с ним пытались заговорить, но Сальмир ни на кого не обращал внимания. Лишь несколько раз обронил короткое «после», видимо, пообещав выслушать в дальнейшем.
Но не только карателю отвешивали поклоны. Лутарг не сразу понял, что ему также кланяются. И обдают восхищенными взглядами, пока случайно едва не налетел на выскочившую из-за угла женщину. То, как она смотрела, как извинялась, заламывая руки, натолкнуло на мысль об обожании. Он не привык к этому. К страху, ненависти, презрительности – да, но не к благоговению. Принять это оказалось сложно.
И все же не с одними почтением и преклонением столкнулся Лутарг. Нашлось и нечто хорошо знакомое, изученное вдоль и поперек – антипатия. Их было трое – карателей, шисгарцев, тресаиров… Неважно. Они о чем-то оживленно переговаривались, покуда не заметили их с Сальмиром приближения. Беседа моментально иссякла, и Лутарг ощутил на себе неприязненнее взгляды.
Он знал их, как самого себя. Миллион раз они вгрызались в его спину, когда, завладев хлыстом бывшего хозяина, смог отплатить тому за проведенное в цепях время. Чувствовал страстное желание других оказаться на его месте, видел, как оно завистливым ядом травит их души, подвигая ступить на тропу смерти – смерти от удара более сильного надсмотрщика.
- Калерат.
- Окаэнтар.
Ответное приветствие Сальмира однозначно – они в равной мере друг друга не жалуют.
- Так это правда? Он, наконец, здесь, - язвительность режет слух. – Что-то не торопился…
