Он плакал, молился и читал. Как же это было больно! Он хотел умереть физически, чтобы не умереть от боли. Перебирая свитки, он переживал всё то, что люди, посланные им на смерть, пережили на этом берегу. Разбирал курганы, молился над обезображенными тлением телами, искал другие свитки, чтобы среди свитков тех, кто предпочёл умереть на берегу, найти один единственный и не нашёл. Надежда росла, он вглядывался через марево мокрой взвеси в другой берег.
Сильный ветер бушевал в ветвях голых лиственниц и разгонял туман. На водной глади появилась лодка, она стала приближаться. Скоро она причалила к берегу. Трое монахов в серых промокших от влажного воздуха балахонах, узнав нового архиепископа, сначала замерли в изумлении, затем низко поклонились, прося благословения.
Но Владыка их не благословил. Надвинув поглубже на лицо капюшон, молча вошёл в лодку, и монахи тут же поспешили вёслами оттолкнуться от берега.
Мокрые, холодные, поросшие таёжным мхом стены Козеозёрского монастыря с воротами на все четыре стороны света, четырёхугольником окружали небольшой грязный двор с выложенными из камней дорожками. В центре располагался летний храм, с установленными на папертях часами, которые отбивали монастырское время, а также шесть колоколов и железное клепало. Ветер теребил привязанными к колокольным языкам канатами. Тут же находился и тёплый зимний храм, соединённый с трапезной.
Монашеские кельи полукругом темнели с восточной стороны от храмов, так чтобы монах в оконце своей кельи мог всегда видеть храм и его святой алтарь. Территория внутри монастырской ограды считалась священной и предназначалась только для «ангельского чина» — монашествующих. Поэтому гостиные кельи для присылаемых на исправление находились у Святых врат, при входе в монастырь. На всех окнах стояли решётки.
Архиепископа встретил настоятель монастыря – невысокий, рыхлый, сгорбленный, словно наполненный водой старец, со спутанной бородой и грязными ногтями. Поверх его грубой серой рясы на металлической цепи среди многочисленных вериг висел чугунный крест. Старца звали Иона.
Настоятель выразил соболезнование в связи с кончиной Владыки Арсения, великого основателя монастыря, и поздравил нового Владыку со вступлением на престол. Архиепископу сразу предложили отобедать в трапезной, но Владыка отказался и попросил показать ему дела недавно прибывших для исправления в монастырь.
Его отвели в казённую палату, усадили за стол морёного дуба и дали пачку листов, пробитую шилом и крепко сшитую шелковой нитью. Откинув за спину мокрый плащ, он сел на скрипучую скамью и в потоке света настольной лампы быстро читал, внимательно пробегая глазами страницы до конца, где стояла отметка о текущем состоянии дел: «милостью Божьей исправлен», «нуждается в дополнительном исправлении», «без покаяния погребён».
Наконец он нашёл то, чего искал, и разгладил подрагивающими пальцами нужную страницу. Он еле себя заставил опустить глаза и взглянуть на финальную отметку, а взглянув, застыл – строчка была пустой. Настоятель, не понимая, чем связано оцепенение Владыки, заглянул ему через плечо.
— Простите, Ваше Высокопреосвященство, отметки пока нет. Дело в том, что экзекуция в процессе. По послушнику Савватию окончательное решение не принято. Этот еретик оказался непокорным Божьей воле, богохульником и грешником. Во время телесных наказаний он кричал, подкапывая под вашу систему «Очистительных Христа ради страданий», что «не пытки, а только Бог может заставить грешника искупить свою вину», нападал словесно на братию, обвинял в причинении несправедливых страданий, на что братья ему с любовью отвечали: «Ну что вы, Савва, разве мы в Средневековье? Зачем вы представляете себя висящим на цепях вниз головой с вырезанным языком? Наша задача спасти вас, а не казнить».
Слушая его, Владыка читал дело, пробегая глазами по строчкам.
— «Спасти, а не казнить»... Поэтому вы просто сначала вернули ему чувствительность ног, а потом стали их ломать?
У архиерея отлила от лица кровь, ему казалось, что сейчас потеряет сознание. Памятью Александра он вспомнил, как радовался первым шагам Савватия, как оберегал его здоровье и следил, чтобы тот долго не носил экзоскелет, особенно на улице в мороз.
Голос настоятеля противно зудел над ухом:
— Ваш предшественник Владыка Арсений учил свою паству, что тело мучить труднее, а душу – легче, так как у нервной системы защиты против пси никакой нет. Так гораздо гуманнее, всё же. Поэтому мы не стали продолжать телесные экзекуции и ввели вероотступника в длительные пси-отношения с душами сразу нескольких умалишенных.
Арсений в ужасе поднял глаза.
— Давно ли вы это сделали?
— Ну вот про это ничего не знаю. Где там наш Виссарион, пси-программист?! Опять эксперименты ставит на скотине в стойле? Хотя дайте посмотреть... Так... Вот же, есть отметка: первый курс процедур закончили позавчера, следующий – завтра. А вчера и сегодня Савватию есть ничего нельзя, чтобы завтра снова не пришлось мыть процедурную келью.
Словно грозовое облако Арсений поднялся с места. Настоятель не понял, что произошло, но почувствовал его энергию и испугался:
— Помилуйте, Владыка! Отметка будет сразу по итогам экзекуции! Мы обязательно напишем отчёт!
— Отведите меня к нему, — глухим голосом потребовал Владыка.
Монах испугался такой внезапной ревизии священоначалия и пробормотал:
— Ваше Высокопреосвященство вольно поступить так, как сочтёт нужным. Но мы советуем вам не посещать его. Не подумайте ничего. Просто нам хотелось бы избавить вас от необходимости испытывать на себе его ненависть.
Ладонь архиепископа, лежащая на столе, сжалась в кулак. Настоятелю не хотелось видеть Владыку в гневе. Он встревоженно поклонился и тут же пригласил пройти в сопровождение старого монаха.
На улице лил ледяной дождь, низкие тучи обволакивали кресты на куполах церквей. Они прошли мимо двух осликов, которые месили грязь копытами и крутили деревянное колесо энергогенератора.
Монах подошёл к гостевой келье, вытащил из-под полы связку ключей, выбрал один из них крупный, с двумя бороздками и открыл им замок. Впустив внутрь Владыку, сразу прикрыл за ним от холода дверь. За дверью вниз уходила лестница, выдолбленная в скальной породе.
— Вот сюда, пожалуйста, — показывал монах почтительным голосом. — Будьте осторожны, крутые ступеньки! А теперь направо, не ударьтесь, Ваше Высокопреосвященство, тут низкий потолок!
Арсений вошёл в келью, напоминавшую скорее тёмный каменный склеп. Монах пошарил рукой и зажёг электрическую лампу в нише на стене, защищённую металлической клеткой из прутьев. Несколько секунд архиепископ смотрел на человека, лежащего перед ним на нарах из двух длинных неструганных досок, и сердцебиение разрывало грудную клетку.
Он увидел жуткий, неизгладимый след, который оставили на этом лице мучения последних дней. Борозды морщин по серому от грязи лицу, белобрысые слипшиеся волосы, полуоткрытые ничего не видящие прозрачные глаза, искусанные губы с запёкшейся кровью, на щеке засохшая слюна.
От шеи до ног человек был связан тонким жгутом с небольшим шагом и примотан к нарам из неструганных досок, да так сильно, что верёвки впились в тело и разорвали до мяса кожу. В местах ран одежда мокла в кровавых язвах. На ничем не покрытых ногах чернели рубленные раны и обширные гематомы вокруг них.
Одна из стен кельи была вся покрыта строчками, написанных пальцами на грязи.
Кто я? Мне обычно говорят:
Выхожу я из дверей тюрьмы
Словно князь из собственного замка –
Радостен и твёрд, пою псалмы.
Кто я? Мне обычно говорят:
Часто я беседую со стражей
Дружелюбно, чётко и легко –
Словно им повелеваю даже!
Кто я? Ведь ещё мне говорят:
Я переношу свои несчастья
Улыбаясь, как святые братья,
Как любой, привыкший побеждать. 59
Казалось, Владыка читал эти стихи, не дыша. В его душе шла мучительная битва: Александр со стоном плакал о Савватии, Арсений содрогался от страха перед встречей с ним.
— Долго ли он лежит связанным? — безжизненно ровным голосом из-под низко опущенного капюшона произнёс архиепископ.
Услышав его голос, Савватий с закрытыми глазами судорожно дёрнулся, но верёвки больно впились ему в тело, и он весь сжался, болезненно переводя дыхание.
— Всего пару дней, — словно наобум сказал монах, и тут же сменил тему: — Высокопреосвященнейший Владыка, простите, ваш визит был для нас полной неожиданностью! Мы не успели приготовить для вас удобства. Я сейчас принесу стул.
Арсений не повысил голоса, но его лицо давно было белым от гнева.
— Не надо никаких удобств. Прошу, оставьте нас одних.
Монах поклонился и тут же ушёл. Арсений откинул капюшон, вытащил из аптечки автошприц и ввёл Савватию в вену поддерживающий раствор, который спасет его от быстрой смерти в течении нескольких часов после освобождения от длительного сдавливания и влил в рот из фляги тёплое питьё. В этот момент Савватий открыл глаза и с ужасом уставился на него.
— Ты... ты... В-высокоп-преосвященейший Владыка? — с трудом произнёс он.
Архиепископ замер, не двигаясь, словно мумия, поднятая из саркофага, прислушиваясь к внутренней борьбе. Через несколько мгновений он очнулся, ни слова не говоря, снял с пояса и подсунул под верёвки нож. Но нечаянно затянул их сильнее. Савва вздрогнул и закусил губу.
— Не мучай меня, отец Александр... — простонал он. — Или кто ты? Ваше Высокопреосвященство? Боже... Мне даже слышать это – невыносимая пытка... Не трогай... не трогай меня, ради Бога... не мучай меня...
Арсений молча резал веревки с ужасом и страшной усталостью в душе. Страдальческая гримаса исказила лицо Савватия.
— Отец Александр... Я не злюсь на тебя, что ты отнял у меня ноги, — еле слышно проговорил он. — Ведь ты меня избавил от всего лишнего. С ногами я чувствовал себя сильным, ведь я и вправду был привязан к этим ногам. А главное, ты показал, что веры во мне мало. Я ведь по-настоящему испугался, что они уморят меня во время пытки. Смерти испугался, маловерный... Не готов, значит, я ещё к смерти и встрече с Господом нашим. Испугался без покаяния перед смертью остаться. Добродетели во мне мало, а грехов много...
Голос его оборвался. Измученными глазами Савватий жадно смотрел на него, как влюблённый, которого разлучили с любовью насильно, и которому не переступить проложенной между ними преграды.
Владыка опустился перед ним на колени и обхватил руками его холодные руки, спрятал лицо на его груди.
— Прости меня, Савва, прости...
Архиепископ вытащил из внутреннего кармана плаща вакуумный пакет и подал ему.
— Возьми. Это твоё. Это я для тебя сохранил.
Савватий узнал манускрипт и бесчувственными пальцами схватил его, не смог удержать и прижал запястьями к груди. Из глаз покатились слёзы.
В эту минуту архиепископ понял, что всё изменилось внутри. Александр окреп и победил, заполнил всю его сущность, оставив Арсения на периферии сознания.
Больше он – не Арсений. Он – Александр.
И теперь уже Владыка Александр медленно встал, сорвал с плеч плащ, туго обмотал им Савватия и поднял с нар.
— Я люблю тебя, Савва... — со слезами счастья произнёс Александр. Крепко прижал друга к груди и понёс наверх к Свету, к Свету...
За ним по пятам, бряцая веригами, бежали настоятель и два монаха.
— Ваше Высокопреосвященство, куда же вы его несете, куда?
— Отпустите измученных на свободу, — бросил ему через плечо Александр. — Освобождайте, переправляйте на лодках и грузите в мой квадрокоптер.
— Но предыдущий Владыка не благословлял нас ступать на тот берег!
— А я благословляю. Монастырь упразднён.
Настоятель шел за ним, падая на колени и поднимаясь, простирая дрожащие руки.
— Как упразднён? Помилуйте, Владыка! Не гневитесь! Неужели вы лишите нас святыни из-за какого-то отсутствия по нерадивости одной-единственной отметки? Как же теперь мы будем жить?! Что будем делать?!
Три мощных вспышки озарили небо, а за ними разлилось зарево света такой силы, что пробило пелену облаков. Полыхнуло Северное сияние. Монахи сразу отстали. Задрав головы, они с ужасом смотрели на светопреставление, кричали «Конец света! Монастырь упразднён! Парусия грядёт! Конец света!» и крестились.
В небо Судного дня Александр не смотрел, понимая, что впереди – трудное время выживания в конвертоплане, потерявшим связь со спутниковой навигацией, посреди безбрежной холодной тайги, и нёс Савватия к лодке, не поднимая головы. Пристроив спасённого на дне между сиденьями, быстро вернулся за остальными узниками и не остановился, пока своими собственными руками не вынес из плена всех своих овец.
- - - - - - - - - - - - - - -
ПРИМЕЧАНИЕ
58 — Стихи Дитриха Бонхёффера, написанные в фашистском плену (пер. с нем., в переложении автора)
Конец части. Далее 5 часть (эпилог)
После процедуры я сидел в удобном кресле холла альфа-центра и ждал Саньку, а он никак не выходил. Ну сколько же можно ждать? Я посидел еще немного и даже поспал. Его всё не было. Я уже проголодался, сходил в автомат-кафе, взял себе бесплатный паек – чай с бутербродом, и быстро-быстро назад. Но Саньки не было!
Вчера же мы с Санькой одержали сокрушительную победу – перебили всех паршивых некроспиритуалов на Шедаре и решили гнать их до самого Альтаира, чтобы добить в логове их... но оплаченное время кончилось. Мы вышли из виртуала и, еще чувствуя себя настоящими космодесантниками, зашли в бар и заказали себе настоящего виски. Саньке крепкий алкоголь – как вода: у него в организме какая-то мутация, он с алкоголя не пьянеет, а я, с непривычки, напился вдрызг! Мы горланили гимны Космической федерации, братались и, насмотревшись рекламы альфа-центра, вещающей с проекции над барной стойкой, тут же порешили навсегда сохранить этот чудный день для истории и полетели в альфу. Нам очень повезло – попали на акцию «Счастье одно на двоих: приведи друга, и получи 100% скидку! – Один плюс один равно один!», и тут же сняли проекции личности.
Радость потихоньку сменялась негодованием. Наверное, Саньке, как и мне, всё ещё плохо после наркоза. Х-х, тоже мне, космодесантник! То ли дело я: и не генномодифицированный, и надрался вчера, а сейчас – как огурец! Ну… как маринованный такой огурец, но всё же – огурец!
Всё! Мне надоело сидеть. Я решил нарушить наш уговор и полететь домой, но прежде оставить негодующее сообщение. Я подошел к стойке регистрации и обратился к виртуальному администратору – изображению девушки на экранной стене:
— Я хочу оставить сообщение для Искандера Сурикова, записывайте: «Саня, ты – лох. Я тебя ждал, но не дождался и пошел домой. Как очухаешься – айда ко мне. С тебя – пицца». Записали?
Возникла пауза. Что-то поставило виртуальную службу в тупик. Девушка с экрана сказала:
— Повторите, пожалуйста, для кого это сообщение?
У меня что, после наркоза проблемы еще и с дикцией? Я несколько раз вытянул губы в трубочку и растянул их в улыбке, разминаясь.
— Для Искандера Сурикова, – сильно артикулируя, повторил я. — Клиента альфа-центра. Вчера вечером мы вместе пришли по ак-ци-и!
Ненавижу разговаривать с роботами... Вот что-то у них заклинит – и всё, туши свет!
Сильный ветер бушевал в ветвях голых лиственниц и разгонял туман. На водной глади появилась лодка, она стала приближаться. Скоро она причалила к берегу. Трое монахов в серых промокших от влажного воздуха балахонах, узнав нового архиепископа, сначала замерли в изумлении, затем низко поклонились, прося благословения.
Но Владыка их не благословил. Надвинув поглубже на лицо капюшон, молча вошёл в лодку, и монахи тут же поспешили вёслами оттолкнуться от берега.
Мокрые, холодные, поросшие таёжным мхом стены Козеозёрского монастыря с воротами на все четыре стороны света, четырёхугольником окружали небольшой грязный двор с выложенными из камней дорожками. В центре располагался летний храм, с установленными на папертях часами, которые отбивали монастырское время, а также шесть колоколов и железное клепало. Ветер теребил привязанными к колокольным языкам канатами. Тут же находился и тёплый зимний храм, соединённый с трапезной.
Монашеские кельи полукругом темнели с восточной стороны от храмов, так чтобы монах в оконце своей кельи мог всегда видеть храм и его святой алтарь. Территория внутри монастырской ограды считалась священной и предназначалась только для «ангельского чина» — монашествующих. Поэтому гостиные кельи для присылаемых на исправление находились у Святых врат, при входе в монастырь. На всех окнах стояли решётки.
Архиепископа встретил настоятель монастыря – невысокий, рыхлый, сгорбленный, словно наполненный водой старец, со спутанной бородой и грязными ногтями. Поверх его грубой серой рясы на металлической цепи среди многочисленных вериг висел чугунный крест. Старца звали Иона.
Настоятель выразил соболезнование в связи с кончиной Владыки Арсения, великого основателя монастыря, и поздравил нового Владыку со вступлением на престол. Архиепископу сразу предложили отобедать в трапезной, но Владыка отказался и попросил показать ему дела недавно прибывших для исправления в монастырь.
Его отвели в казённую палату, усадили за стол морёного дуба и дали пачку листов, пробитую шилом и крепко сшитую шелковой нитью. Откинув за спину мокрый плащ, он сел на скрипучую скамью и в потоке света настольной лампы быстро читал, внимательно пробегая глазами страницы до конца, где стояла отметка о текущем состоянии дел: «милостью Божьей исправлен», «нуждается в дополнительном исправлении», «без покаяния погребён».
Наконец он нашёл то, чего искал, и разгладил подрагивающими пальцами нужную страницу. Он еле себя заставил опустить глаза и взглянуть на финальную отметку, а взглянув, застыл – строчка была пустой. Настоятель, не понимая, чем связано оцепенение Владыки, заглянул ему через плечо.
— Простите, Ваше Высокопреосвященство, отметки пока нет. Дело в том, что экзекуция в процессе. По послушнику Савватию окончательное решение не принято. Этот еретик оказался непокорным Божьей воле, богохульником и грешником. Во время телесных наказаний он кричал, подкапывая под вашу систему «Очистительных Христа ради страданий», что «не пытки, а только Бог может заставить грешника искупить свою вину», нападал словесно на братию, обвинял в причинении несправедливых страданий, на что братья ему с любовью отвечали: «Ну что вы, Савва, разве мы в Средневековье? Зачем вы представляете себя висящим на цепях вниз головой с вырезанным языком? Наша задача спасти вас, а не казнить».
Слушая его, Владыка читал дело, пробегая глазами по строчкам.
— «Спасти, а не казнить»... Поэтому вы просто сначала вернули ему чувствительность ног, а потом стали их ломать?
У архиерея отлила от лица кровь, ему казалось, что сейчас потеряет сознание. Памятью Александра он вспомнил, как радовался первым шагам Савватия, как оберегал его здоровье и следил, чтобы тот долго не носил экзоскелет, особенно на улице в мороз.
Голос настоятеля противно зудел над ухом:
— Ваш предшественник Владыка Арсений учил свою паству, что тело мучить труднее, а душу – легче, так как у нервной системы защиты против пси никакой нет. Так гораздо гуманнее, всё же. Поэтому мы не стали продолжать телесные экзекуции и ввели вероотступника в длительные пси-отношения с душами сразу нескольких умалишенных.
Арсений в ужасе поднял глаза.
— Давно ли вы это сделали?
— Ну вот про это ничего не знаю. Где там наш Виссарион, пси-программист?! Опять эксперименты ставит на скотине в стойле? Хотя дайте посмотреть... Так... Вот же, есть отметка: первый курс процедур закончили позавчера, следующий – завтра. А вчера и сегодня Савватию есть ничего нельзя, чтобы завтра снова не пришлось мыть процедурную келью.
Словно грозовое облако Арсений поднялся с места. Настоятель не понял, что произошло, но почувствовал его энергию и испугался:
— Помилуйте, Владыка! Отметка будет сразу по итогам экзекуции! Мы обязательно напишем отчёт!
— Отведите меня к нему, — глухим голосом потребовал Владыка.
Монах испугался такой внезапной ревизии священоначалия и пробормотал:
— Ваше Высокопреосвященство вольно поступить так, как сочтёт нужным. Но мы советуем вам не посещать его. Не подумайте ничего. Просто нам хотелось бы избавить вас от необходимости испытывать на себе его ненависть.
Ладонь архиепископа, лежащая на столе, сжалась в кулак. Настоятелю не хотелось видеть Владыку в гневе. Он встревоженно поклонился и тут же пригласил пройти в сопровождение старого монаха.
На улице лил ледяной дождь, низкие тучи обволакивали кресты на куполах церквей. Они прошли мимо двух осликов, которые месили грязь копытами и крутили деревянное колесо энергогенератора.
Монах подошёл к гостевой келье, вытащил из-под полы связку ключей, выбрал один из них крупный, с двумя бороздками и открыл им замок. Впустив внутрь Владыку, сразу прикрыл за ним от холода дверь. За дверью вниз уходила лестница, выдолбленная в скальной породе.
— Вот сюда, пожалуйста, — показывал монах почтительным голосом. — Будьте осторожны, крутые ступеньки! А теперь направо, не ударьтесь, Ваше Высокопреосвященство, тут низкий потолок!
Арсений вошёл в келью, напоминавшую скорее тёмный каменный склеп. Монах пошарил рукой и зажёг электрическую лампу в нише на стене, защищённую металлической клеткой из прутьев. Несколько секунд архиепископ смотрел на человека, лежащего перед ним на нарах из двух длинных неструганных досок, и сердцебиение разрывало грудную клетку.
Он увидел жуткий, неизгладимый след, который оставили на этом лице мучения последних дней. Борозды морщин по серому от грязи лицу, белобрысые слипшиеся волосы, полуоткрытые ничего не видящие прозрачные глаза, искусанные губы с запёкшейся кровью, на щеке засохшая слюна.
От шеи до ног человек был связан тонким жгутом с небольшим шагом и примотан к нарам из неструганных досок, да так сильно, что верёвки впились в тело и разорвали до мяса кожу. В местах ран одежда мокла в кровавых язвах. На ничем не покрытых ногах чернели рубленные раны и обширные гематомы вокруг них.
Одна из стен кельи была вся покрыта строчками, написанных пальцами на грязи.
Кто я? Мне обычно говорят:
Выхожу я из дверей тюрьмы
Словно князь из собственного замка –
Радостен и твёрд, пою псалмы.
Кто я? Мне обычно говорят:
Часто я беседую со стражей
Дружелюбно, чётко и легко –
Словно им повелеваю даже!
Кто я? Ведь ещё мне говорят:
Я переношу свои несчастья
Улыбаясь, как святые братья,
Как любой, привыкший побеждать. 59
Казалось, Владыка читал эти стихи, не дыша. В его душе шла мучительная битва: Александр со стоном плакал о Савватии, Арсений содрогался от страха перед встречей с ним.
— Долго ли он лежит связанным? — безжизненно ровным голосом из-под низко опущенного капюшона произнёс архиепископ.
Услышав его голос, Савватий с закрытыми глазами судорожно дёрнулся, но верёвки больно впились ему в тело, и он весь сжался, болезненно переводя дыхание.
— Всего пару дней, — словно наобум сказал монах, и тут же сменил тему: — Высокопреосвященнейший Владыка, простите, ваш визит был для нас полной неожиданностью! Мы не успели приготовить для вас удобства. Я сейчас принесу стул.
Арсений не повысил голоса, но его лицо давно было белым от гнева.
— Не надо никаких удобств. Прошу, оставьте нас одних.
Монах поклонился и тут же ушёл. Арсений откинул капюшон, вытащил из аптечки автошприц и ввёл Савватию в вену поддерживающий раствор, который спасет его от быстрой смерти в течении нескольких часов после освобождения от длительного сдавливания и влил в рот из фляги тёплое питьё. В этот момент Савватий открыл глаза и с ужасом уставился на него.
— Ты... ты... В-высокоп-преосвященейший Владыка? — с трудом произнёс он.
Архиепископ замер, не двигаясь, словно мумия, поднятая из саркофага, прислушиваясь к внутренней борьбе. Через несколько мгновений он очнулся, ни слова не говоря, снял с пояса и подсунул под верёвки нож. Но нечаянно затянул их сильнее. Савва вздрогнул и закусил губу.
— Не мучай меня, отец Александр... — простонал он. — Или кто ты? Ваше Высокопреосвященство? Боже... Мне даже слышать это – невыносимая пытка... Не трогай... не трогай меня, ради Бога... не мучай меня...
Арсений молча резал веревки с ужасом и страшной усталостью в душе. Страдальческая гримаса исказила лицо Савватия.
— Отец Александр... Я не злюсь на тебя, что ты отнял у меня ноги, — еле слышно проговорил он. — Ведь ты меня избавил от всего лишнего. С ногами я чувствовал себя сильным, ведь я и вправду был привязан к этим ногам. А главное, ты показал, что веры во мне мало. Я ведь по-настоящему испугался, что они уморят меня во время пытки. Смерти испугался, маловерный... Не готов, значит, я ещё к смерти и встрече с Господом нашим. Испугался без покаяния перед смертью остаться. Добродетели во мне мало, а грехов много...
Голос его оборвался. Измученными глазами Савватий жадно смотрел на него, как влюблённый, которого разлучили с любовью насильно, и которому не переступить проложенной между ними преграды.
Владыка опустился перед ним на колени и обхватил руками его холодные руки, спрятал лицо на его груди.
— Прости меня, Савва, прости...
Архиепископ вытащил из внутреннего кармана плаща вакуумный пакет и подал ему.
— Возьми. Это твоё. Это я для тебя сохранил.
Савватий узнал манускрипт и бесчувственными пальцами схватил его, не смог удержать и прижал запястьями к груди. Из глаз покатились слёзы.
В эту минуту архиепископ понял, что всё изменилось внутри. Александр окреп и победил, заполнил всю его сущность, оставив Арсения на периферии сознания.
Больше он – не Арсений. Он – Александр.
И теперь уже Владыка Александр медленно встал, сорвал с плеч плащ, туго обмотал им Савватия и поднял с нар.
— Я люблю тебя, Савва... — со слезами счастья произнёс Александр. Крепко прижал друга к груди и понёс наверх к Свету, к Свету...
За ним по пятам, бряцая веригами, бежали настоятель и два монаха.
— Ваше Высокопреосвященство, куда же вы его несете, куда?
— Отпустите измученных на свободу, — бросил ему через плечо Александр. — Освобождайте, переправляйте на лодках и грузите в мой квадрокоптер.
— Но предыдущий Владыка не благословлял нас ступать на тот берег!
— А я благословляю. Монастырь упразднён.
Настоятель шел за ним, падая на колени и поднимаясь, простирая дрожащие руки.
— Как упразднён? Помилуйте, Владыка! Не гневитесь! Неужели вы лишите нас святыни из-за какого-то отсутствия по нерадивости одной-единственной отметки? Как же теперь мы будем жить?! Что будем делать?!
Три мощных вспышки озарили небо, а за ними разлилось зарево света такой силы, что пробило пелену облаков. Полыхнуло Северное сияние. Монахи сразу отстали. Задрав головы, они с ужасом смотрели на светопреставление, кричали «Конец света! Монастырь упразднён! Парусия грядёт! Конец света!» и крестились.
В небо Судного дня Александр не смотрел, понимая, что впереди – трудное время выживания в конвертоплане, потерявшим связь со спутниковой навигацией, посреди безбрежной холодной тайги, и нёс Савватия к лодке, не поднимая головы. Пристроив спасённого на дне между сиденьями, быстро вернулся за остальными узниками и не остановился, пока своими собственными руками не вынес из плена всех своих овец.
- - - - - - - - - - - - - - -
ПРИМЕЧАНИЕ
58 — Стихи Дитриха Бонхёффера, написанные в фашистском плену (пер. с нем., в переложении автора)
Конец части. Далее 5 часть (эпилог)
Часть 5 и последняя.
Глава 1. Что-то не так
После процедуры я сидел в удобном кресле холла альфа-центра и ждал Саньку, а он никак не выходил. Ну сколько же можно ждать? Я посидел еще немного и даже поспал. Его всё не было. Я уже проголодался, сходил в автомат-кафе, взял себе бесплатный паек – чай с бутербродом, и быстро-быстро назад. Но Саньки не было!
Вчера же мы с Санькой одержали сокрушительную победу – перебили всех паршивых некроспиритуалов на Шедаре и решили гнать их до самого Альтаира, чтобы добить в логове их... но оплаченное время кончилось. Мы вышли из виртуала и, еще чувствуя себя настоящими космодесантниками, зашли в бар и заказали себе настоящего виски. Саньке крепкий алкоголь – как вода: у него в организме какая-то мутация, он с алкоголя не пьянеет, а я, с непривычки, напился вдрызг! Мы горланили гимны Космической федерации, братались и, насмотревшись рекламы альфа-центра, вещающей с проекции над барной стойкой, тут же порешили навсегда сохранить этот чудный день для истории и полетели в альфу. Нам очень повезло – попали на акцию «Счастье одно на двоих: приведи друга, и получи 100% скидку! – Один плюс один равно один!», и тут же сняли проекции личности.
Радость потихоньку сменялась негодованием. Наверное, Саньке, как и мне, всё ещё плохо после наркоза. Х-х, тоже мне, космодесантник! То ли дело я: и не генномодифицированный, и надрался вчера, а сейчас – как огурец! Ну… как маринованный такой огурец, но всё же – огурец!
Всё! Мне надоело сидеть. Я решил нарушить наш уговор и полететь домой, но прежде оставить негодующее сообщение. Я подошел к стойке регистрации и обратился к виртуальному администратору – изображению девушки на экранной стене:
— Я хочу оставить сообщение для Искандера Сурикова, записывайте: «Саня, ты – лох. Я тебя ждал, но не дождался и пошел домой. Как очухаешься – айда ко мне. С тебя – пицца». Записали?
Возникла пауза. Что-то поставило виртуальную службу в тупик. Девушка с экрана сказала:
— Повторите, пожалуйста, для кого это сообщение?
У меня что, после наркоза проблемы еще и с дикцией? Я несколько раз вытянул губы в трубочку и растянул их в улыбке, разминаясь.
— Для Искандера Сурикова, – сильно артикулируя, повторил я. — Клиента альфа-центра. Вчера вечером мы вместе пришли по ак-ци-и!
Ненавижу разговаривать с роботами... Вот что-то у них заклинит – и всё, туши свет!
