— Я ни в чём не хотел каяться, и не нужна мне совсем милость Божья. Если она достанется мне, вдруг не хватит кому-нибудь ещё? Я просто никогда не видел настоящих капелланов и хотел с вами поговорить…
Мне стало больно оттого, что вызвал на лице у этого замечательного капеллана такую досаду.
– Пусты разговоры с грешниками, не готовыми к покаянию даже перед лицом ужасного конца и муки смертной, — мрачно произнёс он и отвернулся.
Не знаю, чего больше я испугался – обещанной муки смертной или того, что всё пропало и теперь о прошлом я ничего не узнаю, и вскричал:
— Я готов к покаянию!! Если вам нужен от меня какой-нибудь грех, то есть у меня грех! — Я посмотрел на капеллана гордо. — Каюсь в том, что я совершил преступление и был приговорён к бетатрину! А до бетатрина я знал вас, капелланов Северного острова, и умел делать вот так!! — И перекрестился.
Мне показалось, что сказал что-то сверхважное, но капеллан больше не удостоил меня вниманием, лишь бросил снисходительный взгляд через плечо, зато его помощник… Услышав мой голос, он так резко обернулся, что выронил из руки ёмкость с капельницей; булькнув, та шлёпнулась на тротуар. Капеллан стремительно подхватил её и в гневе обрушился на недотёпу:
— Что ты творишь, послушник Кенсорин?! Ты хвор?!
Но тот, как в оцепенении, смотрел на меня. От его взгляда мне стало не по себе, я тоже тогда вгляделся в его лицо… и сердце замерло... Да, взгляд немножко другой, изменилось, став сильно мускулистым, лицо, но…
— Санька… — прошептал я, и сердце сильно заколотилось, глазам от слёз стало огненно, горячо.
Невозможно… Этого не может быть! Только почему он – Кенсорин?
Расширив глаза, он смотрел на меня в полном изумлении и медленно поднимался на ноги, а же с объятиями накинулся на него.
— Вот почему мне везде мерещились капелланы, вот оказывается, вот! — тараторил я. — Но ты-то с ними как?
Санька шумно дышал, его грудь сильно вздымалась, словно он испытывал тесноту в моих объятиях и задыхался.
— Ты обознался… – вдруг тихо сказал он, но я его не слушал:
— Я же пытался спсифониться с тобой, а мне говорят, что твоего идентификатора не существует, словно тебя в этом мире никогда не было и нет!!
— Меня в этом мире больше нет…
— Но ты есть в этом мире, есть!!
— Андрей, — запрокинув голову, беспомощно простонал он. — Отпусти меня, Андрей…
— Не позволит прикоснуться к себе муж праведный, готовящий себя ко святому постригу, грешнику нераскаянному!! – грянуло вдруг за спиной.
Я обернулся и увидел лицо капеллана, которое где-то обронило и потеряло прежнюю благожелательность. Казалось, он бросился бы на нас, если бы ему не приходилось стоять на одном колене, удерживая капельницу над головой. Воспользовавшись паузой, Санька вырвался из моих рук, попятился, лепеча:
— Простите… простите, отец Иакинф, – и, отойдя подальше от меня, встал, заложив руки за спину, опустив глаза.
Я, ещё не оправившись от шока, с трепетом разглядывал его. Да, это Санька, мой Санька, несомненно! Но что такое с ним? Бедный… Каким напряжённым сделалось его лицо!
Капеллан теперь поднялся на ноги и был похож на чёрную смерть, но только без косы. Путаница странных букв на его капюшоне завораживала, и он сам, словно гипнотизируя меня, произнёс:
— Молодой человек, если тебе показалось, что ты встретил того, кого знал, то скорее всего, тебе действительно показалось. Успокой разум забвением и ступай с миром.
— Куда я пойду? – умоляюще смотрел на него я. — Куда же я пойду, если у меня кроме Саньки никого нет?!
Я хотел сделать шаг к другу, но капеллан вцепился в рукав. Вид его был страшен: сведенные брови над мрачным взглядом парили словно туча над тёмным озером.
— Не искушай послушника жалостью. Иди прочь. – Грозно сказал он мне.
— Наставник… — несмело обратился к капеллану Санька. — Это правда… Андрей – мой единственный друг, и...
— Послушник Кенсорин, запомни: нет у тебя других друзей, кроме братьев святых твоих! – холодным, как космическая пустота голосом, ответил капеллан, продолжая сверлить меня глазами.
— Санька, не бросай меня… – со слезами пролепетал я.
На лбу моего друга пролегла змеёй мучительная складка.
— Наставник, смилуйся над ним, спаси от гибели его… – к моему великому счастью, продолжал настаивать он.
Капеллан обернулся и холодно уставился на Саньку, тот же, заметавшись глазами по своим ботинкам, всё-таки поднял взгляд на лицо капеллана и уже смелее сказал:
— В полукилометре отсюда есть резервный вход на вип-линию подземки, по которой он сможет добраться до дома или оставаться там в безопасности. Прошу тебя, Наставник! Дай ему ключ архиепископии на вход!
Капеллан думал, отведя взгляд в сторону. Я чувствовал всей душой, как Саньке перед этим человеком невыносимо плохо, но он, преодолевая себя, продолжал тихо упрашивать:
— Наставник, я совершил преступление перед другом, а, значит, нарушил заповедь Бога. Прося тебя спасти его, я стремлюсь тем самым не проявить греховную эмпатию, а загладить перед Всевышним вину. Иначе, как с грехом таким мечтать о постриге?
Слушая Саньку, я очень удивлялся незнакомой интонации и новым словам в его лексиконе. На краткий миг мне показалось, что это и вправду не он, но… это для меня с момента нашего расставания не прошло и месяца, а для Саньки? Сколько времени прошло для него?! Мои мысли прервал капеллан:
— Резервный вход на вип-линию обычно хорошо замаскирован. Это значит, что сам он его не найдёт. Бросить пострадавших я не могу. Кому его вести?
— Я его проведу, – сказал Санька и, увидев вздох капеллана, готового возразить, тут же добавил:
— Клянусь Богом Авраама и Ужасом Исаака: от святой участи я не сбегу.
— Страшна твоя клятва и проклят ты, если её не исполнишь. – Капеллан разжал пальцы, выпуская меня. – Что ж, веди его. Пересылаю ключ авторизации и даю двадцать минут. Если в душу твою искуситель пошлёт помысел отступить от слова твоего, помни: Око Бога над тобой – оно тебя соблюдёт.
Тут произошло такое, что чуть меня окончательно не разуверило, что это – Санька: человек, внешне похожий на Саньку, с голосом, похожим на Санькин… вдруг встал на колени перед капелланом и в поклоне коснулся лицом земли, а когда поднялся, сказал да так, словно вложил в слова всю свою душу:
— Благодарю, Наставник! Служу Отечеству и Богу!! – и схватив меня за плечо, потащил вдоль магнетрассы.
Я оглянулся с тревогой на капеллана, но он не смотрел на нас, а поднял на руки человека, переложил в подъехавшие автоматизированные носилки и побежал рядом с ними к пиликающему сиреной реанемакару.
Я еле успевал за Санькой, спотыкался, то и дело пытался заглянуть ему под капюшон, но он отворачивался и молчал. Ему дали двадцать минут… десять туда, десять обратно, но уже без меня. Значит, у меня для разговора с Санькой есть всего лишь эти десять минут, и что же, потом мы попрощаемся навсегда?! Я попытался его расспросить, куда он из альфа-центра пропал и почему нашёлся среди капелланов, но в ответ он сжимал зубы и молчал. От Сашки исходила какая-то смертная тоска, мне показалось, что всё это из-за того Ужаса, которым он поклялся. Я спросил, что значит его страшная клятва, но Санька и на это не ответил.
Потихоньку народ всё-таки разъезжался, толпы на улицах становились меньше, зато военных – больше. Мы свернули на узкую улочку старого города, куда не могли проехать броневики, и пошли прочь от магнестрали. Справа и слева горели рекламами вечно праздничные витрины бутиков, кафе, ресторанов. Улочка давно опустела, все двери были плотно заперты. И в этой пустоте затаилась какая-то тревога. От стены к стене перебегали, озираясь, какие-то люди, отовсюду раздавался звон бьющихся стёкол. Мне стало страшно, я покрутил головой, надеясь увидеть военных, но их как раз как ветром сдуло.
Санька тащил меня мимо разбитых витрин, откуда на нас устремлялись мрачные взгляды копошащихся в чужом добре мародёров. Хотя нет, не на нас. На Саньку, не на меня. Видно чем-то раздражал их помутнённую грабежом совесть служитель Бога.
Санька шёл, не сбавляя темпа, только оглядывался внимательно по сторонам. «Что же я молчу, – забеспокоился я. – Время уходит, надо с ним поговорить!»
— И что, ты меня отведёшь, а сам к капеллану вернёшься? – с отчаянием спросил я, переступая через человека, внезапно вывалившегося с мешком на плечах из дверей кафе.
Санька покосился на меня. На его обычно безэмоциональном лице лежал отпечаток внутреннего горя. Он снова мне ничего не сказал, но у меня всё заболело внутри.
Раздался стук, словно били в барабаны. Санька, сбавив шаг, наблюдая за компанией из пяти… нет семи… нет, восьми человек, которая вывернула из переулка и шла нам навстречу. В руках у них были биты, которыми ударяли по стенам – там, там, там-та-там! – всё громче и громче.
Мне стало жутко. Санька совсем остановился. Люди расходились полукругом и нас обступали. Санька дернул меня за плечо и попятился назад, не давая нас окружить, но из переулка, который мы прошли, вышли ещё двое и подошли к нам со спины; а тот, у кого сочетались самые безумные глаза с самой наглой рожей, спросил у стоящего справа от него:
— Что может быть противнее, чем откусить яблоко и обнаружить в нём червячка?
— Встретить во время прогулки святошу? – постукивая битой по ладони, задумчиво сказал тот.
— Тепло, но ещё не горячо, – усмехнулась свирепая рожа, и у его подельника озарилось догадкой лицо:
— А-а-а, быть изнасилованным и убитым!
— Верно, — оскалился первый, и рывком распахнул верховик, показывая, что на пузе у него настоящий пистолет. — У вас минута, чтобы перевести крипту на мой счёт. — Сашка прищурился и наклонил голову. — Не расслышали? — Бандит достал и направил на нас пистолет.
Дальше я плохо понял, что произошло. Сначала Санька толкнул меня и, пока я падал, ринулся вперед. Что-то хлопнуло... Я закрыл лицо руками, а когда открыл, вся компания вокруг превратилась в лежащих, стонущих и расползающихся в разные стороны окровавленных людей. Санька за шиворот поднял меня и снова потащил вперед.
После пережитого мои ноги заплетались, как у пьяного. Больше никто нас не трогал, даже наоборот, увидев издалека, скрывались за углом или прятались в глубине разбитых витрин. Санька шумно дышал и шёл всё медленнее. Мы свернули в тупик, в конце которого виднелся сетчатый забор, а в нём – дверь с замком. Дверь откатилась, когда Санька с пси-браслета открыл её выданным капелланом ключом. Мы прошли в замкнутый каменный мешок с вертикальными, уходящими в небо стенами, свернули направо, обнаружили глухую стену без окон, с терминалами мусоропровода и логотипом станции ассенизации, на которой я работал, а между ними – ещё одну ничем не примечательную дверь. Тем же способом Санька открыл и её. За дверью прохода открылась ниша, которая оказалась обычным элеватором.
— Ну вот и всё… — сказал Санька, и я вдруг увидел, что он совершенно без сил. – Теперь прощай…
— Не возвращайся к нему, Санька, – со слезами умолял я. – Я же ничего без тебя не вспомню! До бетатрина ты был моим другом, а после – ты ещё и моя память, моя единственная надежда узнать, что произошло с нами обоими в мой День рождения!
Что-то страшное отразилось в Сашкиных глазах, словно перед ним стоял не я, а тот самый Ужас, которым он поклялся. Он разомкнул губы, словно хотел что-то мне сказать, но остановил себя, потом смутился и только умоляюще прошептал:
— Андрей… прости меня…
— Санька, за что?!! – вскричал я и вдруг замер, уставившись на натёкшую лужу крови у него под ногами. Я поднял глаза и увидел небольшую дырочку посреди живота в намокшей от крови ткани комбинезона.
Он ранен? Но, наверное, это несерьёзно, раз после столько прошёл и стоит сейчас, разговаривая со мной. Не успел я так подумать, как Саня тяжело привалился плечом к стене дверного проёма и заговорил бессвязно:
— Как быть мне? Как?.. Если я ничего не скажу ему, не прощу себя... Если я всё расскажу ему, он не простит меня…
Он зажал рану рукой, застонал, кусая в кровь губы, и повернул ко мне лицо.
— Андрей… слушай меня, Андрей… Я – не Саня… Столько лет одиночества… Я очень нуждался… я просто нуждался в тебе… мне жизненно необходима была дружба с тобой… потому что я посмел захотеть быть как все… как вы, как люди… я обманывал тебя, чтобы беспрепятственно твоей дружбой наслаждаться… мне было страшно, что ты узнаешь... я хотел умереть раньше, чем ты узнаешь обо мне всё… я хотел унести свою тайну в могилу...
— Санька… это что за бред? – Во мне всё дрожало от страха.
— …сейчас мне всё равно…
— Саня, не надо… – я плакал, зажав голову руками, а он на меня смотрел кротко и виновато, и не требовал к себе жалости, а сам меня жалел.
— Андрей, я – ES-CNDR… искусственный человек… меня вывели в лучшем случае – для мяса на поле боя, в худшем – на запчасти для андроидов в Марсианских колониях...
Какое облегчение… Вот что мучило моего друга! Наверное, потому он и в монахи сбежал? Какая же всё это была ерунда!
— Так ты из пробирки? Хех! Нашёл чем удивить!
— Я врал тебе, когда говорил, что работаю в лаборатории… Нет, не учёным я был, а самим материалом для генетических, ментальных… и социальных экспериментов...
— Твоей работой были… твои собственные мучения? — ужаснулся я, он же вздохнул тяжко и глубоко:
– Ты был моим заданием по социализации, но ты стал для меня большим… Спасибо тебе, Андрей… рядом с тобой я почувствовал себя настоящим человеком…
— Ты и есть человек! Ты – самый настоящий, ты – просто потрясающий человек, Санька!! Самый дорогой для меня человек!! — восторженно воскликнул я.
— Самый дорогой человек? – голосом усмехнулся он, но не лицом. – Я знал это и предал тебя... Ведь предать может только тот, кому беззаветно верят...
— Санька… – Я тихо всхлипывал, понимая, что он говорит сейчас правду. Ту самую правду, которую я от него требовал, жгучую и болючую. — Не хочешь ли ты мне сказать, что…
— Это я сдал тебя федералам, – в полном созвучии с моими мыслями проговорил он, глядя на меня не моргая. Его лицо потухло, и на нём догорали ещё подёрнутые влажной пеленой глаза.
— Санька, но за что?! — даже засмеялся я, хоть по щекам лились слёзы. — Нет, Санька, ты меня не предал! Но запомни: ты предашь меня, только если заставишь себя разлюбить!!
Саня еле держал открытыми глаза, всё смотрел и смотрел на меня, словно прощался…
— Найди её... Я не стал брать её… она на свободе, в Вознесенке… знаю, что она ищет тебя…
— Кто она? Кто ищет меня?!
— Твой настоящий дорогой человек… у которого я отнял тебя… Прощай…
Его голос превратился в хрип. Он устало втолкнул меня в кабину, но я в отчаянии вцепился в него, пытаясь втянуть в кабину, и закричал:
— Санька!! Не оставляй меня одного!! Не нужно мне никого!! Наша дружба – навсегда, понимаешь? Навек!!
Он сопротивлялся, держась за двери, но руки ослабли. Я рванул его на себя и тут же стукнул ладонью по панели, отправляя элеватор вниз. Двери закрылись, замигала жёлтая стрелка, направленная вниз. Санька осел на пол, я привалил его к стене, нервно дрожа.
— Ужас Божий… – проговорил Санька, устремив взгляд перед собой в пустоту.
Мне стало больно оттого, что вызвал на лице у этого замечательного капеллана такую досаду.
– Пусты разговоры с грешниками, не готовыми к покаянию даже перед лицом ужасного конца и муки смертной, — мрачно произнёс он и отвернулся.
Не знаю, чего больше я испугался – обещанной муки смертной или того, что всё пропало и теперь о прошлом я ничего не узнаю, и вскричал:
— Я готов к покаянию!! Если вам нужен от меня какой-нибудь грех, то есть у меня грех! — Я посмотрел на капеллана гордо. — Каюсь в том, что я совершил преступление и был приговорён к бетатрину! А до бетатрина я знал вас, капелланов Северного острова, и умел делать вот так!! — И перекрестился.
Мне показалось, что сказал что-то сверхважное, но капеллан больше не удостоил меня вниманием, лишь бросил снисходительный взгляд через плечо, зато его помощник… Услышав мой голос, он так резко обернулся, что выронил из руки ёмкость с капельницей; булькнув, та шлёпнулась на тротуар. Капеллан стремительно подхватил её и в гневе обрушился на недотёпу:
— Что ты творишь, послушник Кенсорин?! Ты хвор?!
Но тот, как в оцепенении, смотрел на меня. От его взгляда мне стало не по себе, я тоже тогда вгляделся в его лицо… и сердце замерло... Да, взгляд немножко другой, изменилось, став сильно мускулистым, лицо, но…
— Санька… — прошептал я, и сердце сильно заколотилось, глазам от слёз стало огненно, горячо.
Невозможно… Этого не может быть! Только почему он – Кенсорин?
Расширив глаза, он смотрел на меня в полном изумлении и медленно поднимался на ноги, а же с объятиями накинулся на него.
— Вот почему мне везде мерещились капелланы, вот оказывается, вот! — тараторил я. — Но ты-то с ними как?
Санька шумно дышал, его грудь сильно вздымалась, словно он испытывал тесноту в моих объятиях и задыхался.
— Ты обознался… – вдруг тихо сказал он, но я его не слушал:
— Я же пытался спсифониться с тобой, а мне говорят, что твоего идентификатора не существует, словно тебя в этом мире никогда не было и нет!!
— Меня в этом мире больше нет…
— Но ты есть в этом мире, есть!!
— Андрей, — запрокинув голову, беспомощно простонал он. — Отпусти меня, Андрей…
— Не позволит прикоснуться к себе муж праведный, готовящий себя ко святому постригу, грешнику нераскаянному!! – грянуло вдруг за спиной.
Я обернулся и увидел лицо капеллана, которое где-то обронило и потеряло прежнюю благожелательность. Казалось, он бросился бы на нас, если бы ему не приходилось стоять на одном колене, удерживая капельницу над головой. Воспользовавшись паузой, Санька вырвался из моих рук, попятился, лепеча:
— Простите… простите, отец Иакинф, – и, отойдя подальше от меня, встал, заложив руки за спину, опустив глаза.
Я, ещё не оправившись от шока, с трепетом разглядывал его. Да, это Санька, мой Санька, несомненно! Но что такое с ним? Бедный… Каким напряжённым сделалось его лицо!
Капеллан теперь поднялся на ноги и был похож на чёрную смерть, но только без косы. Путаница странных букв на его капюшоне завораживала, и он сам, словно гипнотизируя меня, произнёс:
— Молодой человек, если тебе показалось, что ты встретил того, кого знал, то скорее всего, тебе действительно показалось. Успокой разум забвением и ступай с миром.
— Куда я пойду? – умоляюще смотрел на него я. — Куда же я пойду, если у меня кроме Саньки никого нет?!
Я хотел сделать шаг к другу, но капеллан вцепился в рукав. Вид его был страшен: сведенные брови над мрачным взглядом парили словно туча над тёмным озером.
— Не искушай послушника жалостью. Иди прочь. – Грозно сказал он мне.
— Наставник… — несмело обратился к капеллану Санька. — Это правда… Андрей – мой единственный друг, и...
— Послушник Кенсорин, запомни: нет у тебя других друзей, кроме братьев святых твоих! – холодным, как космическая пустота голосом, ответил капеллан, продолжая сверлить меня глазами.
— Санька, не бросай меня… – со слезами пролепетал я.
На лбу моего друга пролегла змеёй мучительная складка.
— Наставник, смилуйся над ним, спаси от гибели его… – к моему великому счастью, продолжал настаивать он.
Капеллан обернулся и холодно уставился на Саньку, тот же, заметавшись глазами по своим ботинкам, всё-таки поднял взгляд на лицо капеллана и уже смелее сказал:
— В полукилометре отсюда есть резервный вход на вип-линию подземки, по которой он сможет добраться до дома или оставаться там в безопасности. Прошу тебя, Наставник! Дай ему ключ архиепископии на вход!
Капеллан думал, отведя взгляд в сторону. Я чувствовал всей душой, как Саньке перед этим человеком невыносимо плохо, но он, преодолевая себя, продолжал тихо упрашивать:
— Наставник, я совершил преступление перед другом, а, значит, нарушил заповедь Бога. Прося тебя спасти его, я стремлюсь тем самым не проявить греховную эмпатию, а загладить перед Всевышним вину. Иначе, как с грехом таким мечтать о постриге?
Слушая Саньку, я очень удивлялся незнакомой интонации и новым словам в его лексиконе. На краткий миг мне показалось, что это и вправду не он, но… это для меня с момента нашего расставания не прошло и месяца, а для Саньки? Сколько времени прошло для него?! Мои мысли прервал капеллан:
— Резервный вход на вип-линию обычно хорошо замаскирован. Это значит, что сам он его не найдёт. Бросить пострадавших я не могу. Кому его вести?
— Я его проведу, – сказал Санька и, увидев вздох капеллана, готового возразить, тут же добавил:
— Клянусь Богом Авраама и Ужасом Исаака: от святой участи я не сбегу.
— Страшна твоя клятва и проклят ты, если её не исполнишь. – Капеллан разжал пальцы, выпуская меня. – Что ж, веди его. Пересылаю ключ авторизации и даю двадцать минут. Если в душу твою искуситель пошлёт помысел отступить от слова твоего, помни: Око Бога над тобой – оно тебя соблюдёт.
Тут произошло такое, что чуть меня окончательно не разуверило, что это – Санька: человек, внешне похожий на Саньку, с голосом, похожим на Санькин… вдруг встал на колени перед капелланом и в поклоне коснулся лицом земли, а когда поднялся, сказал да так, словно вложил в слова всю свою душу:
— Благодарю, Наставник! Служу Отечеству и Богу!! – и схватив меня за плечо, потащил вдоль магнетрассы.
Я оглянулся с тревогой на капеллана, но он не смотрел на нас, а поднял на руки человека, переложил в подъехавшие автоматизированные носилки и побежал рядом с ними к пиликающему сиреной реанемакару.
Я еле успевал за Санькой, спотыкался, то и дело пытался заглянуть ему под капюшон, но он отворачивался и молчал. Ему дали двадцать минут… десять туда, десять обратно, но уже без меня. Значит, у меня для разговора с Санькой есть всего лишь эти десять минут, и что же, потом мы попрощаемся навсегда?! Я попытался его расспросить, куда он из альфа-центра пропал и почему нашёлся среди капелланов, но в ответ он сжимал зубы и молчал. От Сашки исходила какая-то смертная тоска, мне показалось, что всё это из-за того Ужаса, которым он поклялся. Я спросил, что значит его страшная клятва, но Санька и на это не ответил.
Потихоньку народ всё-таки разъезжался, толпы на улицах становились меньше, зато военных – больше. Мы свернули на узкую улочку старого города, куда не могли проехать броневики, и пошли прочь от магнестрали. Справа и слева горели рекламами вечно праздничные витрины бутиков, кафе, ресторанов. Улочка давно опустела, все двери были плотно заперты. И в этой пустоте затаилась какая-то тревога. От стены к стене перебегали, озираясь, какие-то люди, отовсюду раздавался звон бьющихся стёкол. Мне стало страшно, я покрутил головой, надеясь увидеть военных, но их как раз как ветром сдуло.
Санька тащил меня мимо разбитых витрин, откуда на нас устремлялись мрачные взгляды копошащихся в чужом добре мародёров. Хотя нет, не на нас. На Саньку, не на меня. Видно чем-то раздражал их помутнённую грабежом совесть служитель Бога.
Санька шёл, не сбавляя темпа, только оглядывался внимательно по сторонам. «Что же я молчу, – забеспокоился я. – Время уходит, надо с ним поговорить!»
— И что, ты меня отведёшь, а сам к капеллану вернёшься? – с отчаянием спросил я, переступая через человека, внезапно вывалившегося с мешком на плечах из дверей кафе.
Санька покосился на меня. На его обычно безэмоциональном лице лежал отпечаток внутреннего горя. Он снова мне ничего не сказал, но у меня всё заболело внутри.
Раздался стук, словно били в барабаны. Санька, сбавив шаг, наблюдая за компанией из пяти… нет семи… нет, восьми человек, которая вывернула из переулка и шла нам навстречу. В руках у них были биты, которыми ударяли по стенам – там, там, там-та-там! – всё громче и громче.
Мне стало жутко. Санька совсем остановился. Люди расходились полукругом и нас обступали. Санька дернул меня за плечо и попятился назад, не давая нас окружить, но из переулка, который мы прошли, вышли ещё двое и подошли к нам со спины; а тот, у кого сочетались самые безумные глаза с самой наглой рожей, спросил у стоящего справа от него:
— Что может быть противнее, чем откусить яблоко и обнаружить в нём червячка?
— Встретить во время прогулки святошу? – постукивая битой по ладони, задумчиво сказал тот.
— Тепло, но ещё не горячо, – усмехнулась свирепая рожа, и у его подельника озарилось догадкой лицо:
— А-а-а, быть изнасилованным и убитым!
— Верно, — оскалился первый, и рывком распахнул верховик, показывая, что на пузе у него настоящий пистолет. — У вас минута, чтобы перевести крипту на мой счёт. — Сашка прищурился и наклонил голову. — Не расслышали? — Бандит достал и направил на нас пистолет.
Дальше я плохо понял, что произошло. Сначала Санька толкнул меня и, пока я падал, ринулся вперед. Что-то хлопнуло... Я закрыл лицо руками, а когда открыл, вся компания вокруг превратилась в лежащих, стонущих и расползающихся в разные стороны окровавленных людей. Санька за шиворот поднял меня и снова потащил вперед.
После пережитого мои ноги заплетались, как у пьяного. Больше никто нас не трогал, даже наоборот, увидев издалека, скрывались за углом или прятались в глубине разбитых витрин. Санька шумно дышал и шёл всё медленнее. Мы свернули в тупик, в конце которого виднелся сетчатый забор, а в нём – дверь с замком. Дверь откатилась, когда Санька с пси-браслета открыл её выданным капелланом ключом. Мы прошли в замкнутый каменный мешок с вертикальными, уходящими в небо стенами, свернули направо, обнаружили глухую стену без окон, с терминалами мусоропровода и логотипом станции ассенизации, на которой я работал, а между ними – ещё одну ничем не примечательную дверь. Тем же способом Санька открыл и её. За дверью прохода открылась ниша, которая оказалась обычным элеватором.
— Ну вот и всё… — сказал Санька, и я вдруг увидел, что он совершенно без сил. – Теперь прощай…
— Не возвращайся к нему, Санька, – со слезами умолял я. – Я же ничего без тебя не вспомню! До бетатрина ты был моим другом, а после – ты ещё и моя память, моя единственная надежда узнать, что произошло с нами обоими в мой День рождения!
Что-то страшное отразилось в Сашкиных глазах, словно перед ним стоял не я, а тот самый Ужас, которым он поклялся. Он разомкнул губы, словно хотел что-то мне сказать, но остановил себя, потом смутился и только умоляюще прошептал:
— Андрей… прости меня…
— Санька, за что?!! – вскричал я и вдруг замер, уставившись на натёкшую лужу крови у него под ногами. Я поднял глаза и увидел небольшую дырочку посреди живота в намокшей от крови ткани комбинезона.
Он ранен? Но, наверное, это несерьёзно, раз после столько прошёл и стоит сейчас, разговаривая со мной. Не успел я так подумать, как Саня тяжело привалился плечом к стене дверного проёма и заговорил бессвязно:
— Как быть мне? Как?.. Если я ничего не скажу ему, не прощу себя... Если я всё расскажу ему, он не простит меня…
Он зажал рану рукой, застонал, кусая в кровь губы, и повернул ко мне лицо.
— Андрей… слушай меня, Андрей… Я – не Саня… Столько лет одиночества… Я очень нуждался… я просто нуждался в тебе… мне жизненно необходима была дружба с тобой… потому что я посмел захотеть быть как все… как вы, как люди… я обманывал тебя, чтобы беспрепятственно твоей дружбой наслаждаться… мне было страшно, что ты узнаешь... я хотел умереть раньше, чем ты узнаешь обо мне всё… я хотел унести свою тайну в могилу...
— Санька… это что за бред? – Во мне всё дрожало от страха.
— …сейчас мне всё равно…
— Саня, не надо… – я плакал, зажав голову руками, а он на меня смотрел кротко и виновато, и не требовал к себе жалости, а сам меня жалел.
— Андрей, я – ES-CNDR… искусственный человек… меня вывели в лучшем случае – для мяса на поле боя, в худшем – на запчасти для андроидов в Марсианских колониях...
Какое облегчение… Вот что мучило моего друга! Наверное, потому он и в монахи сбежал? Какая же всё это была ерунда!
— Так ты из пробирки? Хех! Нашёл чем удивить!
— Я врал тебе, когда говорил, что работаю в лаборатории… Нет, не учёным я был, а самим материалом для генетических, ментальных… и социальных экспериментов...
— Твоей работой были… твои собственные мучения? — ужаснулся я, он же вздохнул тяжко и глубоко:
– Ты был моим заданием по социализации, но ты стал для меня большим… Спасибо тебе, Андрей… рядом с тобой я почувствовал себя настоящим человеком…
— Ты и есть человек! Ты – самый настоящий, ты – просто потрясающий человек, Санька!! Самый дорогой для меня человек!! — восторженно воскликнул я.
— Самый дорогой человек? – голосом усмехнулся он, но не лицом. – Я знал это и предал тебя... Ведь предать может только тот, кому беззаветно верят...
— Санька… – Я тихо всхлипывал, понимая, что он говорит сейчас правду. Ту самую правду, которую я от него требовал, жгучую и болючую. — Не хочешь ли ты мне сказать, что…
— Это я сдал тебя федералам, – в полном созвучии с моими мыслями проговорил он, глядя на меня не моргая. Его лицо потухло, и на нём догорали ещё подёрнутые влажной пеленой глаза.
— Санька, но за что?! — даже засмеялся я, хоть по щекам лились слёзы. — Нет, Санька, ты меня не предал! Но запомни: ты предашь меня, только если заставишь себя разлюбить!!
Саня еле держал открытыми глаза, всё смотрел и смотрел на меня, словно прощался…
— Найди её... Я не стал брать её… она на свободе, в Вознесенке… знаю, что она ищет тебя…
— Кто она? Кто ищет меня?!
— Твой настоящий дорогой человек… у которого я отнял тебя… Прощай…
Его голос превратился в хрип. Он устало втолкнул меня в кабину, но я в отчаянии вцепился в него, пытаясь втянуть в кабину, и закричал:
— Санька!! Не оставляй меня одного!! Не нужно мне никого!! Наша дружба – навсегда, понимаешь? Навек!!
Он сопротивлялся, держась за двери, но руки ослабли. Я рванул его на себя и тут же стукнул ладонью по панели, отправляя элеватор вниз. Двери закрылись, замигала жёлтая стрелка, направленная вниз. Санька осел на пол, я привалил его к стене, нервно дрожа.
— Ужас Божий… – проговорил Санька, устремив взгляд перед собой в пустоту.
