Владыка совладал со вспышкой гнева и с дипломатическим примирением сказал:
— Встаньте же... непутёвые дети мои.
Арсений вернулся к письменному столу и сел в своё любимое кресло, слабым взмахом пальцев приказав служителю принести бокал воды. Трое капелланов поднялись с колен и молча наблюдали, как Владыка небольшими глотками пьёт воду, вливая её дрожащими руками в отрывающийся чёрным провалом рот, как дёргается при каждом глотке под кожей острый кадык.
Оставив немного воды на дне, Владыка поставил бокал на стол, взглянул на замерших капелланов и поманил их рукой. Когда все подошли, Арсений повернулся к Иакинфу и заговорил только с ним, игнорируя других. :
— Сын мой, отец Иакинф, — его голос звучал сипло. — Я скорблю вместе с тобой. Прими мои соболезнования в связи с трагической гибелью твоего духовного чада Андриана.
Капеллан Иакинф повесил голову и бессильно опустил плечи.
— Благодарю вас, благословенный отец... — чуть слышно прошептал он.
— Вижу боль твою и мучения твоего сердца. О, несчастный... несчастный послушник Андриан! Сколько же сил своей души ты вложил в него! Как заботился о нём и соблюдал в истинной вере, сколько сделал для его бессмертной души! А ведь послушник Андриан был очень... очень строптивый!
Голос Владыки стал резким, появились интонации недовольства:
— Не гладко проходило его послушание, своенравный был. Чтобы усмирить его, не хватало в тебе жёсткости и веры. Все его дерзости и неподчинения происходили от твоих недостатков, которые ты в избытке явил. Поэтому хоть и был он осужден в Козеозёрский монастырь за преступление против святой воли Бога, но его вину с ним всецело должен был разделить и ты. Только твоё полное и суровое покаяние удостоверило нас, что ты осознал свои ошибки. К твоей чести нужно признать, что обильные плоды покаяния ты нам явственно явил. После уврачевания послушника Андриана в монастыре, твоё усердие в его наставлении стало заметным в его поступках по вере, его послушание стало совершенным. Именно поэтому твоя группа, как одна из лучших, была послана на чрезвычайно ответственное задание, выполнение которого находилось на контроле у самого Правителя. И снова ты совершил тяжёлые ошибки, но на этот раз твои ошибки стоили послушнику жизни. Ты же знаешь, сын мой, что такое ошибка?
— Да, владыка, — бесцветным голосом проговорил Иакинф, — H'amartia 14... промах... грех...
— Раз ты понимаешь, что ошибка есть грех, тогда исповедуй Богу свой грех! — повысил голос Арсений и, упираясь ладонями в стол, угрожающе медленно поднялся из кресла. — Тот самый грех, которым ты послушника своего убил!
Происходило немыслимое. Вианор в изумлении вскинул глаза на Владыку. Он потребовал тайную исповедь в присутствии других? Это было слишком жестоко. Неужели и с ним Владыка сделает то же, что делает сейчас с Иакинфом, когда придет его черёд? Сердце снова охватила тревога, которая даже нивелировала вызванную химией эйфорию. Он надеялся, что Иакинф стыдливо промолчит, но капеллан повалился на колени и с болью прошептал почти не слышно, еле шевеля губами:
— Я медлил...
— Громче! — прикрикнул Арсений, и капеллан с силой в голосе повторил:
— Я медлил, благословенный отец, с выполнением приказа. Я не смог отдать приказ начать огонь на поражение. Я приказал послушнику Луке стрелять только по двигателю полицейского магнекара, пока они не...
— Пока они не убили твоё духовное чадо?! — криком перебил Арсений.
Иакинф вздрогнул всем телом, как от удара бичом, и с надрывом проговорил:
— Да... только после этого.
Арсений смотрел на него, склонившись через стол, и свирепствовал, словно ему была неведома милость:
— Тебе что, для ответственного выполнения задачи необходима сакральная жертва?!
— Нет, Преосвященнейший Владыка, нет! — Над верхней губой Иакинфа выступили капельки пота. — Я надеялся, что полицейские не поднимут оружия, и мне не придётся... — он запнулся, чтобы сделать судорожный вздох. — Ведь в Писании сказано: «Кто поднимет меч, от меча и погибнет». Я не мог перед Богом открыть огонь, пока они не начали работать по нам из автоматического оружия и гранатомёта!
Владыка неожиданно промолчал. Он стоял в напряженной позе, склонившись над столом, упираясь в него обеими руками; сверкающая бриллиантами и переливами перламутровой эмали панагия свисала с его шеи и касалась зелёной суконной поверхности. Затем он перевёл взгляд с капеллана куда-то в пустоту и выпрямился, снова приняв спокойную величественную позу. Заложив руки за спину, медленной походкой он обошёл стол и приблизился к Иакинфу.
— Завтра сразу после отпевания благословляю тебе принять затвор до сороковины по послушнику Андриану. Там в посте и молитве вымоли у Бога прощение себе и искупи пролитую тобой кровь врагов Христовых, а по прошествии дней скорби благословляю тебе принять нового воина патриотической армии в послушание.
Иакинф, казалось, не поверил ушам своим. Он поднял на Владыку увлажнённые глаза и с сильным чувством, но тихо произнёс:
— Как... не бетатрин?..
Владыка вздёрнул брови и улыбнулся ему уголками губ.
— Нет, конечно. А ты его ожидал?
Иакинф со спазмом в горле закивал.
— О, Преосвященный Владыка... Простите меня, грешного, я не достоин Вашего великодушия и не надеялся на Вашу милость...
— Так будет лучше, — прервал его Владыка. — Ведь чтобы больше не грешить, о грехах надо помнить.
Тут Иакинф окончательно поверил словам Владыки и задышал глубоко и сильно. Он прошептал благодарность Господу, сглотнул давящий горло ком и нерешительно спросил:
— Но где мне искать нового послушника? Благословите ли отправиться в действующую армию? Или, может быть, начать поиск в тюрьме особого назначения?
Арсений задумался и медленно проговорил:
— Тебе не нужно никуда ехать. Твой послушник уже в обители.
С этими словами он как-то странно посмотрел на настоятеля Никона, а тот живо изобразил на лице удивление:
— Простите великодушно, благословенный отец, но если он уже в обители, значит, у него есть наставник. Иначе я не понимаю, о ком идёт речь.
— Верно ты говоришь, — протянул Арсений, — наставник у него уже есть. И этот наставник – ты. Я говорю о готовящемся к началу послушания демобилизованном воине патриотической армии Искандере.
— Но, Преосвященнейший Владыка... — Никон с недоумением перевёл взгляд на Иакинфа и снова вернулся глазами к епископу. — Но ведь это я готовлю Искандера к началу послушания! Мы отложили читку молитвы над ним на период реабилитации после трансплантации руки, он успешно прошёл курс инъекций, блокирующих отторжение тканей и восстановления чувствительности нервов. Также в этот период он в полноте получил необходимые духовные наставления. Искандер полностью готов к началу послушания и плотью и духом, и я хотел, как подобает наставнику, встать во время читки молитвы над ним одесную 15 вашего святейшества...
— Ничего, встанешь ошуюю 16. Одесную встанет отец Иакинф, — сухо обронил Арсений. — А тебе оформим благодарность за подготовку будущего послушника, да благословит тебя Господь.
Лицо Никона покрылось пятнами, глаза засверкали:
— Но, Владыка, послушайте, Вы не можете...
— Я... не могу?! — медленно и грозно процедил Арсений. — Повтори, а то я, кажется, стал стар и слаб на ухо, мог ослышаться. Ты сказал, что я не могу?!
Никон плотно сомкнул губы и, высоко держа подбородок, обрушил взгляд в пол. От гнева его бросило в жар.
— Я не могу решить, кому отдать послушника? — Никон почувствовал нотку насмешки в тоне Владыки, и от этого ему стало не по себе. — Зачем тебе четвёртый послушник, если не достиг совершенного послушания никто из твоих троих?
Арсений пристально посмотрел на настоятеля Никона. Не сводя с него этого странного взгляда, епископ тихо сказал в сторону Иакинфа:
— Если ты всё уяснил, то можешь идти. Утоли своё горе в тишине одиночества и молитве. А с отцом-настоятелем и отцом Вианором мне ещё надобно кое о чём поговорить.
Иакинф с трепетом дождался протянутой ему руки, благоговейно прижал её руками к своим губам, после чего поднялся с колена и, так и не посмев взглянуть Владыке в глаза, с поклоном удалился.
-------------------
ПРИМЕЧАНИЕ
13 — Цитирование слов Христа, Евангелие от Матфея 17 глава, 17 стих (Мф 17:17)
14 — h'amartia («х'амартиа» др.-греч. яз.: промах стрелы мимо цели, ошибка, грех)
15 — Одесную — по правую руку (старославянск. яз)
16 — Ошуюю — по левую руку (старославянск. яз)
Когда за Иакинфом затворилась дверь, Арсений обратился к Вианору:
— Ну что ж, сын мой, пришло время послушать твой аналитический отчёт о спецоперации. Ты можешь взять пример с отца Иакинфа и, так же, как и он, оправдать свои провалы и ошибки с помощью теологумена 17. Но для начала, пусть любезный отец Никон поможет нам понять, почему отступник Антоний, вместо того, чтобы по-дружески, как отец Никон нам обещал, уговорить Александра вернуться в обитель, решил его убить.
— Благословенный Владыка... вряд ли я могу знать эти причины, — медленно и аккуратно проговорил Никон, глядя на Арсения напряжённо, сощурившись. — Но могу высказать предположение.
Владыка приблизился к нему вплотную и произнёс, дыша в лицо:
— Предположение? — Арсений рассмеялся. — О нет, любезный, нам нужна точная информация. А свои предположения оставь при себе: фантастические гипотезы нам ни к чему.
Он отвернулся от Никона, как будто сразу потерял к нему интерес, и бросил в сторону Вианора:
— Тогда я слушаю тебя. Начинай.
Вианор, внутри ещё раз воззвав к глухому Богу, вытер о камуфлированные штаны взмокшие ладони и начал излагать свой вариант:
— Владыка, сначала мы действовали строго по предложенному отцом Никоном и благословлённому Вашим святейшеством плану, который изначально предполагал решить дело путём мирным, тихим и бескровным. План был основан на предположении, что верный Богу и принципиальный, как показала история с Фостирием, отец Антоний выйдет на разговор с Александром и уговорит его вместе с его мятежными послушниками вернуться в обитель. Сильной стороной плана была ставка на дружбу и особые отношения капелланов, о которых нам засвидетельствовал отец Никон. У нас есть неопровержимые доказательства, полученные отцом Никоном посредством тайной исповеди, которую он лично принимал у отца Александра, а затем и посредством доверительного разговора с отцом Антонием.
Вианор повернулся к Никону и со взглядом, в котором сквозило холодное презрение то ли к настоятелю, то ли к его способу добывания информации, заключил:
— Подтвердилось, и потому сомнений нет: капелланы дружили. Отец Антоний даже больше, чем дружил. Он действительно Александра любил.
Этот короткий, брошенный отцом Вианором в его сторону взгляд, Никона разозлил, но он успокоил себя тем, что просто добавил его Вианору в счёт уже существующего кровавого долга, который очень скоро собирался взыскать.
Вианор продолжал:
— Слабой стороной плана являлось несовершенство человеческой плоти, помрачённое грехом Адама. — Видя непонимание в глазах архиепископа, он пояснил: — Как показали данные микродрона, с помощью которого мы вели слежку за действиями капеллана Антония в сателлите, отступник сильно грешил и потерял возможность поступать по воле Бога. Пару раз по ночам он был замечен в тесном тактильном контакте со своей малолетней подопечной. Все больше увязая в грехе, капеллан становился непредсказуем. Именно поэтому группа быстрого реагирования, которая постоянно находилась на территории наблюдаемого объекта в стелс-режиме, была переведена в состояние боевой готовности.
— Тут нам остаётся только поблагодарить тебя, брат Вианор, — произнёс капеллан Никон, осветлив губы лёгкой улыбкой. — Благодаря твоим отчётам мы наблюдали за нисхождением в безумие капеллана Антония, который, возомнив себя молодым ловеласом, а затем ангелом Судного дня, устроил из-за девчонки кровавую бойню в сателлите Свободный, чем вызвал у полиции вопрос с недоумением к адекватности Истинной церкви и дискредитировал саму идею святых капелланов. Что теперь подумают в обществе о том, что происходит в обители? Даже страшно подумать. Но продолжай, ведь это ещё не всё?
— Благодарю за похвалу, отец Никон, — сдержанно поклонился ему Вианор и продолжал: — Совершенно верно, после бойни капеллан Антоний явился на территорию наблюдаемого объекта с проникающим огнестрельным ранением и окончательно помраченной психикой. Вместо ожидаемого дружеского разговора, он принялся угрожать огнестрельным оружием нашей приоритетной цели — послушнику Максиму, а после устроил стрельбу боевыми, чем вызвал огромное напряжение у всей нашей группы. Послушник Зен постоянно находился рядом, готовый в случае прямой угрозы жизни для приоритетной цели шагнуть между ними и прикрыть своим телом. К счастью, капеллан Антоний расстрелял весь магазин в воздух. Он добился своего: капеллан Александр вышел, чтобы с ним поговорить. Когда же отступник Антоний потребовал у Александра приватного разговора, Зен организовал прослушку и на безопасной дистанции последовал за ними.
— На содержании этого приватного разговора необходимо остановиться отдельно, Преосвященнейший Владыка, — с нажимом сказал Никон. — Попросите брата Вианора самым подробнейшим образом изложить нам то, что послушник Зен ему доложил.
Вианор в замешательстве глянул на Никона. Поразительно… но настоятель потребовал сообщить Владыке о себе то, что грозило ему епитимьей и позорным лишением настоятельства. Но транквилизатор в крови не позволял отрефлексировать эту странность: не было желания напрягать мышление. Восприятие Вианора притупилось, и он, опустив глаза, с некоторым безразличием произнёс:
— Зен слышал, как Антоний обвинял капелланов Александра и Никона в содомском грехе.
Лицо архиепископа сделалось театральной маской, застывшей в эмоции крайнего изумления. Казалось, он онемел. В напряженной предгрозовой тишине, казалось, стало слышно, как колотится его старческое сердце. Арсений перевёл ошарашенные, испуганные глаза на Никона и процедил:
— Я требую объяснений.
— Возможно ли это объяснить? — несколько томно проговорил Никон и взглянул на свои ногти. — Объяснению поддаётся лишь мудрое, рациональное. Иррациональную глупость невозможно объяснить ничем.
— Ты считаешь обвинение тебя и Александра в содомии иррациональной глупостью?! — в гневе прошипел архиепископ. — Но с чего мог Антоний взять это?! Как мог придумать такое?! Или он знал то, что помогло ему сделать такие выводы?!
Никон перестал рассматривать свои ногти и ответил архиепископу взглядом самоуверенным и спокойным.
— Соблаговолите, Преосвященнейший Владыка, выслушать мои объяснения.
Владыка сверкнул в ответ глазами и выпалил:
— Говори!
— Это – любовь, — со вздохом ответил Никон.
Владыка побелел. Никон сделал паузу, словно наслаждаясь произведенным эффектом, и продолжил:
— Любовь... Этим словом мы обозначаем любовь ко всему. Любовь к Богу и любовь к человеку. Любовь к Родине и любовь к наукам. Любовь к благородному вину и любовь к колбасе. Любовь к Мадонне и любовь к падшим женщинам. У нас это все одно, все это для нас «любовь». Но в древнегреческом существует четыре слова для обозначения любви. Любовь к Родине, к родителям, к семье – сторге. Любовь духовная к Богу и ближнему – агапе.
— Встаньте же... непутёвые дети мои.
Арсений вернулся к письменному столу и сел в своё любимое кресло, слабым взмахом пальцев приказав служителю принести бокал воды. Трое капелланов поднялись с колен и молча наблюдали, как Владыка небольшими глотками пьёт воду, вливая её дрожащими руками в отрывающийся чёрным провалом рот, как дёргается при каждом глотке под кожей острый кадык.
Оставив немного воды на дне, Владыка поставил бокал на стол, взглянул на замерших капелланов и поманил их рукой. Когда все подошли, Арсений повернулся к Иакинфу и заговорил только с ним, игнорируя других. :
— Сын мой, отец Иакинф, — его голос звучал сипло. — Я скорблю вместе с тобой. Прими мои соболезнования в связи с трагической гибелью твоего духовного чада Андриана.
Капеллан Иакинф повесил голову и бессильно опустил плечи.
— Благодарю вас, благословенный отец... — чуть слышно прошептал он.
— Вижу боль твою и мучения твоего сердца. О, несчастный... несчастный послушник Андриан! Сколько же сил своей души ты вложил в него! Как заботился о нём и соблюдал в истинной вере, сколько сделал для его бессмертной души! А ведь послушник Андриан был очень... очень строптивый!
Голос Владыки стал резким, появились интонации недовольства:
— Не гладко проходило его послушание, своенравный был. Чтобы усмирить его, не хватало в тебе жёсткости и веры. Все его дерзости и неподчинения происходили от твоих недостатков, которые ты в избытке явил. Поэтому хоть и был он осужден в Козеозёрский монастырь за преступление против святой воли Бога, но его вину с ним всецело должен был разделить и ты. Только твоё полное и суровое покаяние удостоверило нас, что ты осознал свои ошибки. К твоей чести нужно признать, что обильные плоды покаяния ты нам явственно явил. После уврачевания послушника Андриана в монастыре, твоё усердие в его наставлении стало заметным в его поступках по вере, его послушание стало совершенным. Именно поэтому твоя группа, как одна из лучших, была послана на чрезвычайно ответственное задание, выполнение которого находилось на контроле у самого Правителя. И снова ты совершил тяжёлые ошибки, но на этот раз твои ошибки стоили послушнику жизни. Ты же знаешь, сын мой, что такое ошибка?
— Да, владыка, — бесцветным голосом проговорил Иакинф, — H'amartia 14... промах... грех...
— Раз ты понимаешь, что ошибка есть грех, тогда исповедуй Богу свой грех! — повысил голос Арсений и, упираясь ладонями в стол, угрожающе медленно поднялся из кресла. — Тот самый грех, которым ты послушника своего убил!
Происходило немыслимое. Вианор в изумлении вскинул глаза на Владыку. Он потребовал тайную исповедь в присутствии других? Это было слишком жестоко. Неужели и с ним Владыка сделает то же, что делает сейчас с Иакинфом, когда придет его черёд? Сердце снова охватила тревога, которая даже нивелировала вызванную химией эйфорию. Он надеялся, что Иакинф стыдливо промолчит, но капеллан повалился на колени и с болью прошептал почти не слышно, еле шевеля губами:
— Я медлил...
— Громче! — прикрикнул Арсений, и капеллан с силой в голосе повторил:
— Я медлил, благословенный отец, с выполнением приказа. Я не смог отдать приказ начать огонь на поражение. Я приказал послушнику Луке стрелять только по двигателю полицейского магнекара, пока они не...
— Пока они не убили твоё духовное чадо?! — криком перебил Арсений.
Иакинф вздрогнул всем телом, как от удара бичом, и с надрывом проговорил:
— Да... только после этого.
Арсений смотрел на него, склонившись через стол, и свирепствовал, словно ему была неведома милость:
— Тебе что, для ответственного выполнения задачи необходима сакральная жертва?!
— Нет, Преосвященнейший Владыка, нет! — Над верхней губой Иакинфа выступили капельки пота. — Я надеялся, что полицейские не поднимут оружия, и мне не придётся... — он запнулся, чтобы сделать судорожный вздох. — Ведь в Писании сказано: «Кто поднимет меч, от меча и погибнет». Я не мог перед Богом открыть огонь, пока они не начали работать по нам из автоматического оружия и гранатомёта!
Владыка неожиданно промолчал. Он стоял в напряженной позе, склонившись над столом, упираясь в него обеими руками; сверкающая бриллиантами и переливами перламутровой эмали панагия свисала с его шеи и касалась зелёной суконной поверхности. Затем он перевёл взгляд с капеллана куда-то в пустоту и выпрямился, снова приняв спокойную величественную позу. Заложив руки за спину, медленной походкой он обошёл стол и приблизился к Иакинфу.
— Завтра сразу после отпевания благословляю тебе принять затвор до сороковины по послушнику Андриану. Там в посте и молитве вымоли у Бога прощение себе и искупи пролитую тобой кровь врагов Христовых, а по прошествии дней скорби благословляю тебе принять нового воина патриотической армии в послушание.
Иакинф, казалось, не поверил ушам своим. Он поднял на Владыку увлажнённые глаза и с сильным чувством, но тихо произнёс:
— Как... не бетатрин?..
Владыка вздёрнул брови и улыбнулся ему уголками губ.
— Нет, конечно. А ты его ожидал?
Иакинф со спазмом в горле закивал.
— О, Преосвященный Владыка... Простите меня, грешного, я не достоин Вашего великодушия и не надеялся на Вашу милость...
— Так будет лучше, — прервал его Владыка. — Ведь чтобы больше не грешить, о грехах надо помнить.
Тут Иакинф окончательно поверил словам Владыки и задышал глубоко и сильно. Он прошептал благодарность Господу, сглотнул давящий горло ком и нерешительно спросил:
— Но где мне искать нового послушника? Благословите ли отправиться в действующую армию? Или, может быть, начать поиск в тюрьме особого назначения?
Арсений задумался и медленно проговорил:
— Тебе не нужно никуда ехать. Твой послушник уже в обители.
С этими словами он как-то странно посмотрел на настоятеля Никона, а тот живо изобразил на лице удивление:
— Простите великодушно, благословенный отец, но если он уже в обители, значит, у него есть наставник. Иначе я не понимаю, о ком идёт речь.
— Верно ты говоришь, — протянул Арсений, — наставник у него уже есть. И этот наставник – ты. Я говорю о готовящемся к началу послушания демобилизованном воине патриотической армии Искандере.
— Но, Преосвященнейший Владыка... — Никон с недоумением перевёл взгляд на Иакинфа и снова вернулся глазами к епископу. — Но ведь это я готовлю Искандера к началу послушания! Мы отложили читку молитвы над ним на период реабилитации после трансплантации руки, он успешно прошёл курс инъекций, блокирующих отторжение тканей и восстановления чувствительности нервов. Также в этот период он в полноте получил необходимые духовные наставления. Искандер полностью готов к началу послушания и плотью и духом, и я хотел, как подобает наставнику, встать во время читки молитвы над ним одесную 15 вашего святейшества...
— Ничего, встанешь ошуюю 16. Одесную встанет отец Иакинф, — сухо обронил Арсений. — А тебе оформим благодарность за подготовку будущего послушника, да благословит тебя Господь.
Лицо Никона покрылось пятнами, глаза засверкали:
— Но, Владыка, послушайте, Вы не можете...
— Я... не могу?! — медленно и грозно процедил Арсений. — Повтори, а то я, кажется, стал стар и слаб на ухо, мог ослышаться. Ты сказал, что я не могу?!
Никон плотно сомкнул губы и, высоко держа подбородок, обрушил взгляд в пол. От гнева его бросило в жар.
— Я не могу решить, кому отдать послушника? — Никон почувствовал нотку насмешки в тоне Владыки, и от этого ему стало не по себе. — Зачем тебе четвёртый послушник, если не достиг совершенного послушания никто из твоих троих?
Арсений пристально посмотрел на настоятеля Никона. Не сводя с него этого странного взгляда, епископ тихо сказал в сторону Иакинфа:
— Если ты всё уяснил, то можешь идти. Утоли своё горе в тишине одиночества и молитве. А с отцом-настоятелем и отцом Вианором мне ещё надобно кое о чём поговорить.
Иакинф с трепетом дождался протянутой ему руки, благоговейно прижал её руками к своим губам, после чего поднялся с колена и, так и не посмев взглянуть Владыке в глаза, с поклоном удалился.
-------------------
ПРИМЕЧАНИЕ
13 — Цитирование слов Христа, Евангелие от Матфея 17 глава, 17 стих (Мф 17:17)
14 — h'amartia («х'амартиа» др.-греч. яз.: промах стрелы мимо цели, ошибка, грех)
15 — Одесную — по правую руку (старославянск. яз)
16 — Ошуюю — по левую руку (старославянск. яз)
Глава 18. Никон лжёт
Когда за Иакинфом затворилась дверь, Арсений обратился к Вианору:
— Ну что ж, сын мой, пришло время послушать твой аналитический отчёт о спецоперации. Ты можешь взять пример с отца Иакинфа и, так же, как и он, оправдать свои провалы и ошибки с помощью теологумена 17. Но для начала, пусть любезный отец Никон поможет нам понять, почему отступник Антоний, вместо того, чтобы по-дружески, как отец Никон нам обещал, уговорить Александра вернуться в обитель, решил его убить.
— Благословенный Владыка... вряд ли я могу знать эти причины, — медленно и аккуратно проговорил Никон, глядя на Арсения напряжённо, сощурившись. — Но могу высказать предположение.
Владыка приблизился к нему вплотную и произнёс, дыша в лицо:
— Предположение? — Арсений рассмеялся. — О нет, любезный, нам нужна точная информация. А свои предположения оставь при себе: фантастические гипотезы нам ни к чему.
Он отвернулся от Никона, как будто сразу потерял к нему интерес, и бросил в сторону Вианора:
— Тогда я слушаю тебя. Начинай.
Вианор, внутри ещё раз воззвав к глухому Богу, вытер о камуфлированные штаны взмокшие ладони и начал излагать свой вариант:
— Владыка, сначала мы действовали строго по предложенному отцом Никоном и благословлённому Вашим святейшеством плану, который изначально предполагал решить дело путём мирным, тихим и бескровным. План был основан на предположении, что верный Богу и принципиальный, как показала история с Фостирием, отец Антоний выйдет на разговор с Александром и уговорит его вместе с его мятежными послушниками вернуться в обитель. Сильной стороной плана была ставка на дружбу и особые отношения капелланов, о которых нам засвидетельствовал отец Никон. У нас есть неопровержимые доказательства, полученные отцом Никоном посредством тайной исповеди, которую он лично принимал у отца Александра, а затем и посредством доверительного разговора с отцом Антонием.
Вианор повернулся к Никону и со взглядом, в котором сквозило холодное презрение то ли к настоятелю, то ли к его способу добывания информации, заключил:
— Подтвердилось, и потому сомнений нет: капелланы дружили. Отец Антоний даже больше, чем дружил. Он действительно Александра любил.
Этот короткий, брошенный отцом Вианором в его сторону взгляд, Никона разозлил, но он успокоил себя тем, что просто добавил его Вианору в счёт уже существующего кровавого долга, который очень скоро собирался взыскать.
Вианор продолжал:
— Слабой стороной плана являлось несовершенство человеческой плоти, помрачённое грехом Адама. — Видя непонимание в глазах архиепископа, он пояснил: — Как показали данные микродрона, с помощью которого мы вели слежку за действиями капеллана Антония в сателлите, отступник сильно грешил и потерял возможность поступать по воле Бога. Пару раз по ночам он был замечен в тесном тактильном контакте со своей малолетней подопечной. Все больше увязая в грехе, капеллан становился непредсказуем. Именно поэтому группа быстрого реагирования, которая постоянно находилась на территории наблюдаемого объекта в стелс-режиме, была переведена в состояние боевой готовности.
— Тут нам остаётся только поблагодарить тебя, брат Вианор, — произнёс капеллан Никон, осветлив губы лёгкой улыбкой. — Благодаря твоим отчётам мы наблюдали за нисхождением в безумие капеллана Антония, который, возомнив себя молодым ловеласом, а затем ангелом Судного дня, устроил из-за девчонки кровавую бойню в сателлите Свободный, чем вызвал у полиции вопрос с недоумением к адекватности Истинной церкви и дискредитировал саму идею святых капелланов. Что теперь подумают в обществе о том, что происходит в обители? Даже страшно подумать. Но продолжай, ведь это ещё не всё?
— Благодарю за похвалу, отец Никон, — сдержанно поклонился ему Вианор и продолжал: — Совершенно верно, после бойни капеллан Антоний явился на территорию наблюдаемого объекта с проникающим огнестрельным ранением и окончательно помраченной психикой. Вместо ожидаемого дружеского разговора, он принялся угрожать огнестрельным оружием нашей приоритетной цели — послушнику Максиму, а после устроил стрельбу боевыми, чем вызвал огромное напряжение у всей нашей группы. Послушник Зен постоянно находился рядом, готовый в случае прямой угрозы жизни для приоритетной цели шагнуть между ними и прикрыть своим телом. К счастью, капеллан Антоний расстрелял весь магазин в воздух. Он добился своего: капеллан Александр вышел, чтобы с ним поговорить. Когда же отступник Антоний потребовал у Александра приватного разговора, Зен организовал прослушку и на безопасной дистанции последовал за ними.
— На содержании этого приватного разговора необходимо остановиться отдельно, Преосвященнейший Владыка, — с нажимом сказал Никон. — Попросите брата Вианора самым подробнейшим образом изложить нам то, что послушник Зен ему доложил.
Вианор в замешательстве глянул на Никона. Поразительно… но настоятель потребовал сообщить Владыке о себе то, что грозило ему епитимьей и позорным лишением настоятельства. Но транквилизатор в крови не позволял отрефлексировать эту странность: не было желания напрягать мышление. Восприятие Вианора притупилось, и он, опустив глаза, с некоторым безразличием произнёс:
— Зен слышал, как Антоний обвинял капелланов Александра и Никона в содомском грехе.
Лицо архиепископа сделалось театральной маской, застывшей в эмоции крайнего изумления. Казалось, он онемел. В напряженной предгрозовой тишине, казалось, стало слышно, как колотится его старческое сердце. Арсений перевёл ошарашенные, испуганные глаза на Никона и процедил:
— Я требую объяснений.
— Возможно ли это объяснить? — несколько томно проговорил Никон и взглянул на свои ногти. — Объяснению поддаётся лишь мудрое, рациональное. Иррациональную глупость невозможно объяснить ничем.
— Ты считаешь обвинение тебя и Александра в содомии иррациональной глупостью?! — в гневе прошипел архиепископ. — Но с чего мог Антоний взять это?! Как мог придумать такое?! Или он знал то, что помогло ему сделать такие выводы?!
Никон перестал рассматривать свои ногти и ответил архиепископу взглядом самоуверенным и спокойным.
— Соблаговолите, Преосвященнейший Владыка, выслушать мои объяснения.
Владыка сверкнул в ответ глазами и выпалил:
— Говори!
— Это – любовь, — со вздохом ответил Никон.
Владыка побелел. Никон сделал паузу, словно наслаждаясь произведенным эффектом, и продолжил:
— Любовь... Этим словом мы обозначаем любовь ко всему. Любовь к Богу и любовь к человеку. Любовь к Родине и любовь к наукам. Любовь к благородному вину и любовь к колбасе. Любовь к Мадонне и любовь к падшим женщинам. У нас это все одно, все это для нас «любовь». Но в древнегреческом существует четыре слова для обозначения любви. Любовь к Родине, к родителям, к семье – сторге. Любовь духовная к Богу и ближнему – агапе.
