Старик рассмеялся, не размыкая губ, потом, надавив ладонью на щеку, повернул лицо Максима в сторону купальни и спросил:
— Этот? Ты видел этого Правителя?
Максим взглянул в указанном ему насильственным образом направлении, не понимая, на что ему смотреть.
Одна из девушек, влекомая любопытством, вылезла на бортик купальни и уселась, опираясь спиной о колонну, игриво прикрывая рукой свою обнажённую полную грудь. Она, не отрываясь, смотрела на Максима и, встретившись с ним глазами, тут же вскинулась и быстро, как нутрия, нырнула обратно в купальню.
Максим от изумления расширил глаза и приподнял брови: ему показалось, что у девушки вместо ног – рыбий хвост...
Он сощурил глаза и стал пристальней вглядываться в происходящее в купальне. Только сейчас он увидел, что девушки – не совсем девушки. У всех вместо ног оказались рыбьи хвосты. Выглядели они совсем как настоящие, кожистые, похожие на дельфиньи.
Среди резвящихся в воде русалок он заметил и мужчин с рыбьими хвостами. Один из них с немного вздёрнутым носом и со стриженными вьющимися волосами отплыл подальше и с видом оскорблённого достоинства откинулся на борт купальни, приподняв себя из воды, подперев спину локтями. Он сердито дул губы, обиженно бил о воду хвостом и с нескрываемой ревностью смотрел на Максима, смеривая его жгучим взглядом.
Максим в ошеломлении застыл. В этом мужчине он узнал Великого Правителя. Он закрыл глаза и немного встряхнул головой, чтобы избавиться от увиденной картины, но, когда их снова открыл, всё осталось на своих местах.
— Это... Великий Правитель? — всё же решился переспросить Максим, всё ещё душой надеюсь, что происходящее лишь какое-то безумие, злая шутка. — Тут? У вас? В бассейне? Боже...
— Конечно, это он! — оскалился улыбкой старик. — Хотя... какая разница? Сейчас Правитель – он. Следующим, если захотим, будешь ты. Все равно Правители – это всего лишь наши аватары 30, а раз так – разве важно, кого из них принимают за Правителя? Всё равно все они – исполнители воли Нашей! Причём всё законно! Все они набирают на выборах абсолютное большинство голосов. Мы соблюдаем Конституцию!
— Кто вы?!! — выкрикнул и попятился Максим, но ему в спину упёрлись четыре руки и снова толкнули вперёд. — Неужели вы... вы...
Старик расхохотался. Удерживающие отпустили Максима и вышли из-за его спины. Один принялся снимать наручники, другой одновременно с ним стал грубо расстёгивать верховик.
— Давайте, давайте, париваара 31 доблестная моя, быстрее, снимайте с него всё! — подстёгивал их старик, и в купальне усилилось возбуждённое движение. — На этот раз амрита гораздо быстрее обо всём догадался. Неужели после бетатрина нейронная сеть всё же сохраняет память о предыдущем опыте?
Максим, задыхаясь от страха, опустил глаза, рассматривая человека, который занимался его наручниками. Это был крепкий мускулистый мужчина в чёрных штанах и в серой тунике без рукавов, с накинутым на голову капюшоном в маске, закрывающей нижнюю часть лица, но глаза... такие знакомые глаза... Максим задержал дыхание, сосредотачиваясь, смотрел, как справляются с наручниками его загорелые жилистые руки, оплетённые до плеч венами. И тут он его вспомнил.
— Брат Ангеларий?! — почему-то шёпотом спросил Максим, надеясь, так сильно надеясь, что ошибся, но человек вздрогнул от звука своего имени, поднял голову и посмотрел ему в глаза. — Брат Ангеларий?! Нет... Боже, нет! Не может этого быть, не может этого быть...
Человек не опустил глаза и пристально смотрел на него. От стресса Максим ослабел, свет померк в глазах, душа заплакала от боли за брата.
— Любимый брат Ангеларий... почему ты здесь?
— И ты здесь, — ответил человек, и у Максима бешено застучало сердце, когда он понял эти слова.
Он теперь здесь. Он точно так же теперь здесь, как Правитель... как Ангеларий... Всё, он теперь здесь!
Нет. Он не здесь! Он не позволит этому случиться. На этот раз он умрёт раньше.
Когда эта неумолимая уверенность охватила его душу, Максим с откуда-то взявшейся у него силой толкнул освобождёнными он наручников руками стоящего перед ним Ангелария, выскользнул из верховика, который остался в руках другого служителя, и со всех ног бросился к морю.
«Боже… Боже, милосердный, — взывал Максим внутри себя, — прошу Тебя, скорее, скорее пошли мне смерть!!!»
В купальне весело завизжали. Максим влетел в набежавшую прозрачную волну, увязая в песке и теряя скорость, изо всех сил ринулся дальше. Он слышал за спиной плеск воды от погони по пятам преследовавших его. К несчастью было неглубоко, по колено. Надо дальше, дальше... Вода дошла до середины бедра, когда вдруг он всем телом стукнулся о невидимую стену.
Он стремительно обернулся и отклонился от набросившегося на него Ангелария, упал в прозрачную волну и мощным выдохом избавился от всего воздуха в легких, чтобы быстрее захлебнуться, попытался под водой вздохнуть, как его схватили за волосы и вытащили на поверхность. Он изо всех сил отбивался, вырывался, со всхлипом и слезами вдыхая обожжённым солёной водою горлом ненавистный ему чистый воздух, пытался снова погрузить в воду лицо, но тут подоспел второй. Его крепко схватили с двух сторон, удерживая голову над водой. Максим сдавленно попытался крикнуть, и крик, вопль, исполненный смертного страдания, огласил пространство над морскими волнами.
Ему не дадут умереть...
Силы сразу покинули его, в глазах потемнело, и он повис на руках, свесив вздрагивающую голову. Горькая вода ручьями потекла с волос.
Его выволокли на берег и, оставляя на белом песке две борозды от ботинок, потащили к нервно хихикающему и мнущему ладони старику и опустили перед ним на колени на плитчатый пол.
— Думаешь, ты впервые совершаешь побег? — старик продолжал зло и недовольно смеяться. — Я повторяю: ты предсказуем, Максимилиан Терон, в своей жажде самоубийства, правда, весьма разнообразен в способах свершения. Но теперь мы всё учли.
— Да-да! Он уже топился, устраивал себе кровопускание, вешался! — сердился жеманный голос. — После всех твоих выходок нам пришлось принять надлежащие меры!
— Когда же он поймёт, что он в полной нашей власти? — раздражался женской голос. — Каждый раз так отчаянно борется, но ему никогда не удавалось ничего сделать!
— Зато после каждого раза он заслуживал сурового наказания... — ухмыльнулся низкий голос. — За эту попытку необходимо наказать его особенно жестоко.
— Мы его накажем, обязательно накажем! — словно успокаивая сам себя, сказал стариковский голос. — Но это всё потом, потом, а сейчас снимите с него всё!
Служители повалили Максима на пол и в четыре руки, преодолевая его слабое сопротивление, продолжили раздевать его.
Максим молился, и в своей молитве прощался с Господом.
«Отец, Бог любимый мой... эти последние минуты я полон Тобой. Я люблю Тебя и мечтал быть в вечности с Тобой и с братьями моими. Я не знаю, что конкретно сейчас произойдет, но точно знаю: будет то, что оторвёт меня от Тебя и навсегда лишит вечности с Тобою. А это хуже смерти. Знай же, любимый, знай, что будь бы моя воля, я навсегда остался бы с Тобой, ни минуты не сомневаясь в верности выбранного пути, и ни о чём ни на миг не жалея. В великой скорби прощаюсь с Тобой, и только одно обрадует меня: если буду знать, что с Тобой навсегда останутся все братья мои. Трудно им будет на Твоём царском пиру без меня... Но что же делать... Сбереги же их!..»
Дрожащего и обнажённого, Максима подняли на ноги и повели к купальне, там и поставили у края её. Русалки и русалы, ахая, приподнимались из воды, подплывая поближе, жадно рассматривая красивое, до совершенства, тело.
Ангеларий взял его за левую руку и стал надевать пси-браслет. С наворачивающимися на глаза слезами Максим смотрел в его холодные спокойные глаза, всем сердцем желая в эти последние минуты своей теперешней жизни сделать хоть что-нибудь для него. И он сказал с жаром любви, с нежностью:
— Брат Ангеларий... ты же, как и я, послушался у нашего любимого отца Александра, и твоё послушание было совершенным. Ты стал святым капелланом. Бог дал, чтобы я узнал, как ты на поле боя отдал жизнь за жизнь. Но, слова Богу, что ты жив... Но как же получилось, что ты предал любовь Христа и оказался здесь?
Ангеларий застегнул пси-браслет и бережно опустил руку Максима. Он неподвижно стоял, опустив глаза, но по его сведённым к переносице бровям Максим понял, что он о чём-то думает. И он заговори:
— Я был убит на поле боя. Великий меня воскресил. Он – Спаситель, которого мы ждали две тысячи лет. Он – мой Господь и Бог.
Наконец, Ангеларий поднял на Максима глаза и мягко произнёс:
— Служить Великому Господину – это великая честь, брат Максим. Войди же в радость Господина своего.
С этими словами, Ангеларий положил руку на плечо Максима и столкнул его в воду.
Сначала Максим ушёл на глубину с головой. Мышцы словно одеревенели, он больше не мог двигаться, вода вскружила голову, наполняла экстатической теплотой. Его подхватили чьи-то руки, вынесли на поверхность и прижали спиной к стене купальни. Пронзительно глядя ему в пьяные глаза, подплыла та самая русалка, с которой он пересёкся взглядами. На её щеках и ресницах сказочными бриллиантами застыли флуоресцентные капли. Несколько мгновений она улыбалась ему, потом сладким голосом произнесла:
— Красавец, не бойся трапезы... Это наслаждение, которое не испытывал никто и никогда... Всё неприятное ты забудешь, как дурной предрассветный сон... Сейчас тебе станет хорошо...
Продолжая улыбаться, девушка с рыбьим хвостом медленно и красиво без всплеска ушла под воду. Со всех сторон к Максиму потянулись руками русалки, он же, как заворожённый, смотрел в затягивающую пустоту чёрного потолка над собой.
— Ах, Максимилиан, никогда не говорили мы об этом с тобой, — скидывая с себя халат и устраиваясь на ложе на краю купели напротив Максима, произнёс старик. — Не говорили... хотя зачем говорить? Все стирал бетатрин...
Старик взял с золотого подноса поднесённый ему пси-браслет и стал надевать на левую руку, продолжая говорить:
— Мы давно разучились чувствовать... Любовь, юношеские любовные утехи, вкус еды, запах вина...
— И запах роз, и духов! — добавил со вздохом женский голос.
— И сладость музыки, и любопытство науки, и мудрость философии... — сокрушённо сказал жеманный.
— Да, — согласился старик, — всё, всё для нас потеряло смысл... А ведь чувства – это признак живой души...
— Даже боль... — взгрустнулось низкому голосу.
— Да, даж боль! Больше мы не можем чувствовать и её. Именно поэтому мы спонсировали разработку принципа трансляции эмоций через пси-нейронную сеть. Много лет мы финансировали и развивали её, оттачивали, чтобы она собирала, отбирала и синтезировала новые чувства, ощущения. Теперь пси-сеть совершенна. Она может всё. Как тут не потерять представление о реальности? Что реально, а что виртуально? Копии становятся так совершенны, что в пси-отношениях становится лучше, чем здесь. Теперь мы имеем всевозможные чувства, и нет ничего в этом мире, что было бы нам не доступно... кроме одного... Того, что имеешь ты: у тебя есть роскошь иметь чувства в подлиннике. И в этом парадокс: имея самую совершенную подделку, мы всё больше хотим оригинал.
Старик активировал свой пси-браслет и, со сладким многоголосным стоном наслаждения, вырвавшимся из его горла, откинулся на ложе и прикрыл глаза.
---------------------
ПРИМЕЧАНИЕ
27 — Амри?та — (санскрит ????) — напиток или нектар, отвращающий смерть. Вкушая этот напиток, боги восполняли жизненные силы, делались бессмертными, вечно юными, поддерживая вечное своё существование. Опьяненные амритой, боги становились одержимыми буйством.
28 — Le prix s’oublie, la qualite reste! — Цена забывается, качество остаётся (французская поговорка).
29 — «Имя мне – Легион, ибо нас много» — Цитата из Евангелия от Марка 5:9.
30 — Авата?ра (санскрит ?????) — нисхождение божества на землю, его воплощение в разных человеческих обликах.
31 — Париваaра — (санскрит ??????) — охрана, стража, свита.
Когда Серафим ударил, Вианору показалось, что хрустнул череп, на самом деле это хрустнули зубы. Боль была такой острой и сильной, что он, потеряв самообладание, зажал лицо ладонями и по-звериному взвыл, откинув голову на подголовник кресла; в горло из разбитых дёсен и носа хлынула кровь.
Дорофей, бледный от ярости, еле дышал, готовый растерзать напавшего на наставника, и только приказ не трогать союзника в предстоящей битве за честное имя Зена сдержал его. На лице же Евангела лежала печать холодной отрешенности, он словно был здесь и не здесь.
На столе полковника пахли ветчиной и сыром останки пиццы разной степени раздавленности, и Серафим, с опаской оглядываясь, жадно их поглощал, словно птица – крылом прижимая к себе Валерию.
— Ну что, все ли получили по мордам от Серафимушки? Ещё желающие есть? — веселился полковник Проханов. Он поднял указательный палец вверх и погрозил им. — Снизошла на вас кара Всевышнего от его божественной десницы! — Он вышел из-за стола, подошёл к корчившемуся в кресле капеллану, наклонился к нему, охая, и покачал головой. — Ну, ничего, ничего! Терпи, терпи, святой отец! Страдания очищают душу, вот Серафимушка легонечко почистил и твою!
Презрительная реплика полковника ранила душу похлеще удара Серафима. Вианор отнял от лица руки, промокнул под носом кровь тыльной стороной дрожащей ладони. Боль была такая, что казалось, голову разрубили топором, но капеллан принял в кресле положение сдержанного достоинства и прохрипел, еле двигая окровавленными губами:
— Ангела за трапезой... брат Серафим...
Дорофей, потрясённый самообладанием наставника, восхищённо выдохнул и посмотрел на капеллана с подобострастием, после мрачно продолжил следить за ожесточённым поеданием пиццы.
— Спасибо за угощение, — с набитым ртом ответил Серафим, с трудом глотая не пережеванные куски и запивая газировкой. — Очень вкусно. Но сейчас занят только мой рот, а не мои уши. Можешь смело выкладывать всё, что собирался. Иначе вопросы с пристрастием начну задавать я.
Вианор грустно усмехнулся, поражаясь невиданной дерзости Серафима, о которой говорил ему Владыка – «проще пристрелить, чем перевоспитать». Несомненно, такую дерзость выпестовал в своих послушниках фаворит епископа – капеллан Александр. Непросто такого после всего произошедшего на свою сторону обратить, но что ему ещё оставалось? И Вианор согласился:
— Хорошо, перейдём к делу. Мне нужен капеллан Антоний. Я знаю, что он жив, но вы где-то прячете его.
— Чего захотел, — нахмурился Серафим, облизывая с пальцев сырный соус.
— Давайте так... — содрогаясь от боли, отреагировал Вианор. — Вы отдаёте мне капеллана, а в благодарность за это я выдаю вам местоположение послушника Максима и помогаю вызволить его.
— С чего вдруг такое благородство? — с недоверием прищурился Серафим. — Дай-ка сообразить. Из всех удравших из обители только меня вы не смогли сцапать. Ты хочешь заставить меня добровольно прийти туда, где меня повяжут без проблем? Или собираешься использовать меня в своих грязных целях?
— Ты вправе мне не доверять, Серафим, — неторопливо возразил Вианор, — и моё дело предъявить тебе доказательства чистосердечности моих намерений. Я это с охотой сделаю...
— Этот? Ты видел этого Правителя?
Максим взглянул в указанном ему насильственным образом направлении, не понимая, на что ему смотреть.
Одна из девушек, влекомая любопытством, вылезла на бортик купальни и уселась, опираясь спиной о колонну, игриво прикрывая рукой свою обнажённую полную грудь. Она, не отрываясь, смотрела на Максима и, встретившись с ним глазами, тут же вскинулась и быстро, как нутрия, нырнула обратно в купальню.
Максим от изумления расширил глаза и приподнял брови: ему показалось, что у девушки вместо ног – рыбий хвост...
Он сощурил глаза и стал пристальней вглядываться в происходящее в купальне. Только сейчас он увидел, что девушки – не совсем девушки. У всех вместо ног оказались рыбьи хвосты. Выглядели они совсем как настоящие, кожистые, похожие на дельфиньи.
Среди резвящихся в воде русалок он заметил и мужчин с рыбьими хвостами. Один из них с немного вздёрнутым носом и со стриженными вьющимися волосами отплыл подальше и с видом оскорблённого достоинства откинулся на борт купальни, приподняв себя из воды, подперев спину локтями. Он сердито дул губы, обиженно бил о воду хвостом и с нескрываемой ревностью смотрел на Максима, смеривая его жгучим взглядом.
Максим в ошеломлении застыл. В этом мужчине он узнал Великого Правителя. Он закрыл глаза и немного встряхнул головой, чтобы избавиться от увиденной картины, но, когда их снова открыл, всё осталось на своих местах.
— Это... Великий Правитель? — всё же решился переспросить Максим, всё ещё душой надеюсь, что происходящее лишь какое-то безумие, злая шутка. — Тут? У вас? В бассейне? Боже...
— Конечно, это он! — оскалился улыбкой старик. — Хотя... какая разница? Сейчас Правитель – он. Следующим, если захотим, будешь ты. Все равно Правители – это всего лишь наши аватары 30, а раз так – разве важно, кого из них принимают за Правителя? Всё равно все они – исполнители воли Нашей! Причём всё законно! Все они набирают на выборах абсолютное большинство голосов. Мы соблюдаем Конституцию!
— Кто вы?!! — выкрикнул и попятился Максим, но ему в спину упёрлись четыре руки и снова толкнули вперёд. — Неужели вы... вы...
Старик расхохотался. Удерживающие отпустили Максима и вышли из-за его спины. Один принялся снимать наручники, другой одновременно с ним стал грубо расстёгивать верховик.
— Давайте, давайте, париваара 31 доблестная моя, быстрее, снимайте с него всё! — подстёгивал их старик, и в купальне усилилось возбуждённое движение. — На этот раз амрита гораздо быстрее обо всём догадался. Неужели после бетатрина нейронная сеть всё же сохраняет память о предыдущем опыте?
Максим, задыхаясь от страха, опустил глаза, рассматривая человека, который занимался его наручниками. Это был крепкий мускулистый мужчина в чёрных штанах и в серой тунике без рукавов, с накинутым на голову капюшоном в маске, закрывающей нижнюю часть лица, но глаза... такие знакомые глаза... Максим задержал дыхание, сосредотачиваясь, смотрел, как справляются с наручниками его загорелые жилистые руки, оплетённые до плеч венами. И тут он его вспомнил.
— Брат Ангеларий?! — почему-то шёпотом спросил Максим, надеясь, так сильно надеясь, что ошибся, но человек вздрогнул от звука своего имени, поднял голову и посмотрел ему в глаза. — Брат Ангеларий?! Нет... Боже, нет! Не может этого быть, не может этого быть...
Человек не опустил глаза и пристально смотрел на него. От стресса Максим ослабел, свет померк в глазах, душа заплакала от боли за брата.
— Любимый брат Ангеларий... почему ты здесь?
— И ты здесь, — ответил человек, и у Максима бешено застучало сердце, когда он понял эти слова.
Он теперь здесь. Он точно так же теперь здесь, как Правитель... как Ангеларий... Всё, он теперь здесь!
Нет. Он не здесь! Он не позволит этому случиться. На этот раз он умрёт раньше.
Когда эта неумолимая уверенность охватила его душу, Максим с откуда-то взявшейся у него силой толкнул освобождёнными он наручников руками стоящего перед ним Ангелария, выскользнул из верховика, который остался в руках другого служителя, и со всех ног бросился к морю.
«Боже… Боже, милосердный, — взывал Максим внутри себя, — прошу Тебя, скорее, скорее пошли мне смерть!!!»
В купальне весело завизжали. Максим влетел в набежавшую прозрачную волну, увязая в песке и теряя скорость, изо всех сил ринулся дальше. Он слышал за спиной плеск воды от погони по пятам преследовавших его. К несчастью было неглубоко, по колено. Надо дальше, дальше... Вода дошла до середины бедра, когда вдруг он всем телом стукнулся о невидимую стену.
Он стремительно обернулся и отклонился от набросившегося на него Ангелария, упал в прозрачную волну и мощным выдохом избавился от всего воздуха в легких, чтобы быстрее захлебнуться, попытался под водой вздохнуть, как его схватили за волосы и вытащили на поверхность. Он изо всех сил отбивался, вырывался, со всхлипом и слезами вдыхая обожжённым солёной водою горлом ненавистный ему чистый воздух, пытался снова погрузить в воду лицо, но тут подоспел второй. Его крепко схватили с двух сторон, удерживая голову над водой. Максим сдавленно попытался крикнуть, и крик, вопль, исполненный смертного страдания, огласил пространство над морскими волнами.
Ему не дадут умереть...
Силы сразу покинули его, в глазах потемнело, и он повис на руках, свесив вздрагивающую голову. Горькая вода ручьями потекла с волос.
Его выволокли на берег и, оставляя на белом песке две борозды от ботинок, потащили к нервно хихикающему и мнущему ладони старику и опустили перед ним на колени на плитчатый пол.
— Думаешь, ты впервые совершаешь побег? — старик продолжал зло и недовольно смеяться. — Я повторяю: ты предсказуем, Максимилиан Терон, в своей жажде самоубийства, правда, весьма разнообразен в способах свершения. Но теперь мы всё учли.
— Да-да! Он уже топился, устраивал себе кровопускание, вешался! — сердился жеманный голос. — После всех твоих выходок нам пришлось принять надлежащие меры!
— Когда же он поймёт, что он в полной нашей власти? — раздражался женской голос. — Каждый раз так отчаянно борется, но ему никогда не удавалось ничего сделать!
— Зато после каждого раза он заслуживал сурового наказания... — ухмыльнулся низкий голос. — За эту попытку необходимо наказать его особенно жестоко.
— Мы его накажем, обязательно накажем! — словно успокаивая сам себя, сказал стариковский голос. — Но это всё потом, потом, а сейчас снимите с него всё!
Служители повалили Максима на пол и в четыре руки, преодолевая его слабое сопротивление, продолжили раздевать его.
Максим молился, и в своей молитве прощался с Господом.
«Отец, Бог любимый мой... эти последние минуты я полон Тобой. Я люблю Тебя и мечтал быть в вечности с Тобой и с братьями моими. Я не знаю, что конкретно сейчас произойдет, но точно знаю: будет то, что оторвёт меня от Тебя и навсегда лишит вечности с Тобою. А это хуже смерти. Знай же, любимый, знай, что будь бы моя воля, я навсегда остался бы с Тобой, ни минуты не сомневаясь в верности выбранного пути, и ни о чём ни на миг не жалея. В великой скорби прощаюсь с Тобой, и только одно обрадует меня: если буду знать, что с Тобой навсегда останутся все братья мои. Трудно им будет на Твоём царском пиру без меня... Но что же делать... Сбереги же их!..»
Дрожащего и обнажённого, Максима подняли на ноги и повели к купальне, там и поставили у края её. Русалки и русалы, ахая, приподнимались из воды, подплывая поближе, жадно рассматривая красивое, до совершенства, тело.
Ангеларий взял его за левую руку и стал надевать пси-браслет. С наворачивающимися на глаза слезами Максим смотрел в его холодные спокойные глаза, всем сердцем желая в эти последние минуты своей теперешней жизни сделать хоть что-нибудь для него. И он сказал с жаром любви, с нежностью:
— Брат Ангеларий... ты же, как и я, послушался у нашего любимого отца Александра, и твоё послушание было совершенным. Ты стал святым капелланом. Бог дал, чтобы я узнал, как ты на поле боя отдал жизнь за жизнь. Но, слова Богу, что ты жив... Но как же получилось, что ты предал любовь Христа и оказался здесь?
Ангеларий застегнул пси-браслет и бережно опустил руку Максима. Он неподвижно стоял, опустив глаза, но по его сведённым к переносице бровям Максим понял, что он о чём-то думает. И он заговори:
— Я был убит на поле боя. Великий меня воскресил. Он – Спаситель, которого мы ждали две тысячи лет. Он – мой Господь и Бог.
Наконец, Ангеларий поднял на Максима глаза и мягко произнёс:
— Служить Великому Господину – это великая честь, брат Максим. Войди же в радость Господина своего.
С этими словами, Ангеларий положил руку на плечо Максима и столкнул его в воду.
Сначала Максим ушёл на глубину с головой. Мышцы словно одеревенели, он больше не мог двигаться, вода вскружила голову, наполняла экстатической теплотой. Его подхватили чьи-то руки, вынесли на поверхность и прижали спиной к стене купальни. Пронзительно глядя ему в пьяные глаза, подплыла та самая русалка, с которой он пересёкся взглядами. На её щеках и ресницах сказочными бриллиантами застыли флуоресцентные капли. Несколько мгновений она улыбалась ему, потом сладким голосом произнесла:
— Красавец, не бойся трапезы... Это наслаждение, которое не испытывал никто и никогда... Всё неприятное ты забудешь, как дурной предрассветный сон... Сейчас тебе станет хорошо...
Продолжая улыбаться, девушка с рыбьим хвостом медленно и красиво без всплеска ушла под воду. Со всех сторон к Максиму потянулись руками русалки, он же, как заворожённый, смотрел в затягивающую пустоту чёрного потолка над собой.
— Ах, Максимилиан, никогда не говорили мы об этом с тобой, — скидывая с себя халат и устраиваясь на ложе на краю купели напротив Максима, произнёс старик. — Не говорили... хотя зачем говорить? Все стирал бетатрин...
Старик взял с золотого подноса поднесённый ему пси-браслет и стал надевать на левую руку, продолжая говорить:
— Мы давно разучились чувствовать... Любовь, юношеские любовные утехи, вкус еды, запах вина...
— И запах роз, и духов! — добавил со вздохом женский голос.
— И сладость музыки, и любопытство науки, и мудрость философии... — сокрушённо сказал жеманный.
— Да, — согласился старик, — всё, всё для нас потеряло смысл... А ведь чувства – это признак живой души...
— Даже боль... — взгрустнулось низкому голосу.
— Да, даж боль! Больше мы не можем чувствовать и её. Именно поэтому мы спонсировали разработку принципа трансляции эмоций через пси-нейронную сеть. Много лет мы финансировали и развивали её, оттачивали, чтобы она собирала, отбирала и синтезировала новые чувства, ощущения. Теперь пси-сеть совершенна. Она может всё. Как тут не потерять представление о реальности? Что реально, а что виртуально? Копии становятся так совершенны, что в пси-отношениях становится лучше, чем здесь. Теперь мы имеем всевозможные чувства, и нет ничего в этом мире, что было бы нам не доступно... кроме одного... Того, что имеешь ты: у тебя есть роскошь иметь чувства в подлиннике. И в этом парадокс: имея самую совершенную подделку, мы всё больше хотим оригинал.
Старик активировал свой пси-браслет и, со сладким многоголосным стоном наслаждения, вырвавшимся из его горла, откинулся на ложе и прикрыл глаза.
---------------------
ПРИМЕЧАНИЕ
27 — Амри?та — (санскрит ????) — напиток или нектар, отвращающий смерть. Вкушая этот напиток, боги восполняли жизненные силы, делались бессмертными, вечно юными, поддерживая вечное своё существование. Опьяненные амритой, боги становились одержимыми буйством.
28 — Le prix s’oublie, la qualite reste! — Цена забывается, качество остаётся (французская поговорка).
29 — «Имя мне – Легион, ибо нас много» — Цитата из Евангелия от Марка 5:9.
30 — Авата?ра (санскрит ?????) — нисхождение божества на землю, его воплощение в разных человеческих обликах.
31 — Париваaра — (санскрит ??????) — охрана, стража, свита.
Глава 9. Кислород
Когда Серафим ударил, Вианору показалось, что хрустнул череп, на самом деле это хрустнули зубы. Боль была такой острой и сильной, что он, потеряв самообладание, зажал лицо ладонями и по-звериному взвыл, откинув голову на подголовник кресла; в горло из разбитых дёсен и носа хлынула кровь.
Дорофей, бледный от ярости, еле дышал, готовый растерзать напавшего на наставника, и только приказ не трогать союзника в предстоящей битве за честное имя Зена сдержал его. На лице же Евангела лежала печать холодной отрешенности, он словно был здесь и не здесь.
На столе полковника пахли ветчиной и сыром останки пиццы разной степени раздавленности, и Серафим, с опаской оглядываясь, жадно их поглощал, словно птица – крылом прижимая к себе Валерию.
— Ну что, все ли получили по мордам от Серафимушки? Ещё желающие есть? — веселился полковник Проханов. Он поднял указательный палец вверх и погрозил им. — Снизошла на вас кара Всевышнего от его божественной десницы! — Он вышел из-за стола, подошёл к корчившемуся в кресле капеллану, наклонился к нему, охая, и покачал головой. — Ну, ничего, ничего! Терпи, терпи, святой отец! Страдания очищают душу, вот Серафимушка легонечко почистил и твою!
Презрительная реплика полковника ранила душу похлеще удара Серафима. Вианор отнял от лица руки, промокнул под носом кровь тыльной стороной дрожащей ладони. Боль была такая, что казалось, голову разрубили топором, но капеллан принял в кресле положение сдержанного достоинства и прохрипел, еле двигая окровавленными губами:
— Ангела за трапезой... брат Серафим...
Дорофей, потрясённый самообладанием наставника, восхищённо выдохнул и посмотрел на капеллана с подобострастием, после мрачно продолжил следить за ожесточённым поеданием пиццы.
— Спасибо за угощение, — с набитым ртом ответил Серафим, с трудом глотая не пережеванные куски и запивая газировкой. — Очень вкусно. Но сейчас занят только мой рот, а не мои уши. Можешь смело выкладывать всё, что собирался. Иначе вопросы с пристрастием начну задавать я.
Вианор грустно усмехнулся, поражаясь невиданной дерзости Серафима, о которой говорил ему Владыка – «проще пристрелить, чем перевоспитать». Несомненно, такую дерзость выпестовал в своих послушниках фаворит епископа – капеллан Александр. Непросто такого после всего произошедшего на свою сторону обратить, но что ему ещё оставалось? И Вианор согласился:
— Хорошо, перейдём к делу. Мне нужен капеллан Антоний. Я знаю, что он жив, но вы где-то прячете его.
— Чего захотел, — нахмурился Серафим, облизывая с пальцев сырный соус.
— Давайте так... — содрогаясь от боли, отреагировал Вианор. — Вы отдаёте мне капеллана, а в благодарность за это я выдаю вам местоположение послушника Максима и помогаю вызволить его.
— С чего вдруг такое благородство? — с недоверием прищурился Серафим. — Дай-ка сообразить. Из всех удравших из обители только меня вы не смогли сцапать. Ты хочешь заставить меня добровольно прийти туда, где меня повяжут без проблем? Или собираешься использовать меня в своих грязных целях?
— Ты вправе мне не доверять, Серафим, — неторопливо возразил Вианор, — и моё дело предъявить тебе доказательства чистосердечности моих намерений. Я это с охотой сделаю...
