— То, что я тебе скажу, обрушит твой мир, Серафим. Прости, но мне придётся тебе всё рассказать, иначе тебе не понятна моя мотивация, и ты мне не веришь.
— Вы постоянно что-то делаете с моим миром, я уже стал привыкать, — огрызнулся Серафим. — Давай без предисловий.
Сделав вздох, Вианор прикрыл глаза, после чего развернул кресло, чтобы оказаться к Серафиму лицом к лицу, и упёрся пронзительным взглядом в его разъярённые глаза.
— В тот день, когда капеллан Антоний явился в Вознесенку, мы не собирались вас брать. Никон просил отложить штурм, утверждая, что капеллан Антоний рвётся к Александру, чтобы уговорить его вернуться в обитель. Мы поверили Никону, но на всякий случай наблюдали за Антонием в стелс-режиме. Так мы и узнали, что Антоний, оказывается, пришёл вовсе не ради этого...
Вианору стало душно. Он надавил на дверцу бара в стенке магнекара и, когда она отползла в сторону, обнажив нишу с четырьмя стаканами, скользнул пальцами по светящейся тач-панели ледогенератора, чтобы наполнить стакан водой со льдом. Серафим, видя волнение всегда холодного и невозмутимого Вианора, тоже немного разволновался, но успокоил себя тем, что ничто не может оказаться страшнее того, что он уже пережил.
— Да, конечно, это правда: Антоний уговаривал Александра вернуться в обитель, но... но ещё Антоний упрекал Александра в том, что он... что он его любил, а отец Александр... — Вианор поднес стакан с водой и льдом к губам, сделал глоток и вскинул глаза на Серафима. — А отец Александр любил настоятеля Никона... Тот его совратил.
— В смысле, совратил? — не понял Серафим.
— Брат Серафим... — с болью произнёс Вианор, сжимая стакан в ладони до побеления костяшек. — Отец Александр... твой наставник и мой брат... фаворит владыки Арсения и наш будущий епископ... Он – любовник настоятеля Никона...
Серафим оцепенело молчал и невидящим взглядом уставился перед собой. Валерия, испугавшись за него, приложила ладонь к верховику, под которым бешено колотилось его сердце. Евангел напрягся и сжал ладони в кулаки, Дорофей покрепче стиснул рукоять пистолета.
Вианор ожидал какой угодно реакции, но только не такой. Это могло быть затишьем перед страшной бурей.
— Магнекар к обочине, — приказал он.
Дорофей сбросил скорость, перешёл на малоскоростной рельс, вывел транспорт на обочину и остановился. Серафим словно провалился вовнутрь себя, он так и сидел, ни на что не реагируя. Вианор от неприятной паузы немного поёрзал в кресле и решился что-то говорить:
— Брат Серафим, прими: капеллан Антоний любил твоего наставника. Любил любовью не братской, но любовью греховной, мерзкой Богу любовью. Зен в экипировке класса «Призрак» стоял рядом и слушал их разговор. Узнав о том, что Александр, ещё будучи в обители, систематически совершал с Никоном тяжкий грех, Антоний, гонимый ревностью, пришёл в Вознесенку, чтобы выяснить с ним отношения, после сделал попытку застрелить его.
— Он стрелял в отца Александра? — взмокший от ужаса проговорил Серафим, словно не слыша всего остального. — Боже... почему я оставил Наставника и не пошёл за ними?
Вианор через щели век внимательно взглянул на Серафима, вдруг заподозрив его в том, что ему что-либо известно о нравственном облике Александра.
— Да, Серафим... Но вышла осечка. Тогда Антоний попытался застрелиться сам, но снова вышла осечка. И тогда кто-то со стороны парка попытался застрелить их обоих, но, благодаря маскировке, он не увидел стоявшего на линии огня Зена, и вышло так, что Зен закрыл их собой. Капеллан Антоний получил тяжёлое ранение в голову – пуля угодила в висок рикошетом, Александр же был спасён. Мы схватили Александра, но Антония, по приказу, оставили. Мы думали, что он мёртв. Задача была выполнена. Но после возвращения в обитель Никон узнал, что нам стало известно о его преступной связи с Александром, и он подделал запись с нашлемной камеры Зена, подверг доклад Зена сомнению и обвинил Зена во лжи. В отредактированной записи не было выстрела ликвидатора, а выходило, что Антоний застрелился сам. Никон выставил любовниками Антония и Александра, изящными словами выгородив себя самого. Зена же подвёл под плеть... под сорок ударов без одного. Владыка поверил не нам, а ему. Бичевание Зена владыка благословил совершить мне. И я Зена убил.
Вианор выпил ещё глоток, чувствуя, что стакан дрожит в его руке, и, сморщив от душевной боли лоб, глянул на Зена в окно. Серафим, чуть дыша, так же ошалело продолжал смотреть перед собой. Вианор подавил судорожный вздох и с трудом продолжил говорить:
— Вернее, я сначала думал, что это я его убил. Но потом обнаружил, что плеть была пропитана сильнодействующим ядом. На плети я видел разводы высохшего раствора. После первой трети ударов у Зена началась симптоматика отравления. После умерщвления Зена, я своими глазами видел, как Никон со всеми мерами предосторожности забрал плеть и унёс её.
Серафим молчал. Вианору было неуютно от его молчания, лучше бы от него получить поток злости – это было бы понятнее. Но Серафим молчал и пытал его своим молчанием, заставляя продолжать говорить:
— Брат Серафим... Настоятель Никон моими руками убил нашего брата Зена, смешав его честное имя с бесчестием. Я боюсь, что он найдёт способ расправиться и с нами, ведь я и мои оставшиеся в живых послушники тоже знаем правду о его любовной связи с твоим наставником. Ради нашей безопасности мы покинули обитель и не вернёмся туда, пока не найдём наставника Антония. Он должен дать обличительные показания в суде против Никона...
— Выходит, и против отца Александра? — еле шевеля губами, наконец, спросил Серафим.
Вианор немного помолчал, виновато взглянул на него и очень аккуратно сказал:
— Возможно, отец Александр покаялся и именно поэтому ушёл из обители, и увёл вас за собой. Мы все надеемся на это, брат Серафим. А может, ничего и не было, и прав был Никон, оправдывая себя. Но если это так, то непонятно, откуда взялся стрелок, и почему он пытался Александра убить? Кто его послал? Если Никон, то почему Никон сам участвовал в разработке плана штурма, чтобы вернуть Александра в обитель? Если не Никон, то кто же? Ответа нет. Скорее всего, есть ещё какие-то неизвестные нам данные, без которых мы не можем составить полную картину.
Вианор с надеждой посмотрел в глаза Серафиму и почти прошептал:
— Я всё тебе рассказал. Ты мне веришь, брат Серафим?
Серафим как очнулся. Он сморгнул и опустил глаза, словно рассматривал свои ботинки.
— Моя жизнь и жизнь моих послушников – в твоих руках, как и доброе имя Зена... — так же тихо проговорил Вианор. — Но в твоих руках и судьба твоего наставника. Если ты его любишь... не иди с ним одной дорогой, обличи его, помоги ему покаяться в грехе! Не допусти, чтобы на архиерейский престол взошёл недостойный человек. Давай же вместе не допустим, чтобы правящим епископом Истинной церкви стал грешник. Это будет смертью церкви.
Серафим молчал, вспоминая, как стрелял в воздух раненый капеллан, и что он при этом говорил. Он требовал правды... «Кто ты, предатель или святой? Что ты принесёшь обители и братьям своим, жизнь или смерть?» Неужели он имел ввиду... именно это?..
И тут до Серафима дошла одна страшная мысль, которая билась на периферии его сознания, но не могла пробиться из-за обилия другой леденящей душу информации.
— Наставник станет правящим епископом Истинной церкви? – спросил Серафим. — Он никогда не согласится на это!
— Согласится, — грустно сказал Вианор. — В архиерейском собрании никто не знает о его отступничестве, никто не знает о его грехе, поэтому следует ожидать, что владыка Арсений выставит его героем, который усмирил Марс и обнаружил логово противоречащего. Его изберут тайным голосованием, за него проголосует большинство. А когда он станет первым среди равных, ничто уже не будет ему указом, ведь никто не осмелится противоречить истинной воле нового владыки. Полная безнаказанность приведет к умножению грехов, и тогда обители, как форпосту чистоты Истинной веры, наступит конец.
Серафим горько усмехнулся, заявив:
— С одной стороны, я очень рад, что «форпосту чистоты Истинной веры» наступит конец, ибо и сам мечтал разворошить это греховное гнездо. Но с другой стороны... я не хочу допустить, чтобы моего Наставника сделали правящим архиереем. Но по другим причинам. Это – насилие. Это против воли моего Наставника! Чтобы он добровольно взошёл на архиерейский престол?! Такое проделать с ним можно только через технологию забвения! Поэтому я готов сотрудничать с вами.
Увидев, что взгляд Вианора потеплел, Серафим тут же добавил:
— Но только при одном условии.
— Любые выполнимые условия, брат Серафим, всё, что пожелаешь, — быстро забормотал Вианор.
— Сержант Альберт Василевский. Он мне нужен живым. Он – мой командир, он – сыщик и мозг операции, и без него нам не спасти Максима. Забери его у федералов.
— Серафим... — расстроился Вианор. — Пойми, это почти невозможно...
— Это моё условие: сначала брат Альберт, потом – брат Максим.
— Брат Альберт? — нахмурился Вианор. — Вот как... Как же язычник некрещеный стал братом тебе?
Серафим вдруг вспомнил день, когда он впервые оказался в Вознесенке, и слова Андрея, которые он услышал от него в гостевом доме: «Разве не рассказывал тебе никогда отец Александр, что некрещеные оглашаемые первых веков принимали страдания за Христа... и это называлось “крещение кровью”?» И ответил:
— Брат Альберт – оглашаемый. И вы его крестили. Кровью.
— Ну... раз так... — замешкался Вианор. — Что ж, это меняет дело. Попробую тогда что-то сделать для него.
Он тут же вызвал по пси Черепцова:
— Коллега, тут выяснилось одно обстоятельство. Так... нелепица, вышло недоразумение. Мы вынуждены забрать у вас сержанта Василевского... Да, того самого...
— А вот хрен вам! Уже стремглав левитирую ваши приказы исполнять! — возмутился майор Черепцов. — Сержант является важным фигурантом по делу полицейского заговора!
Но тон Вианора остался невозмутимым:
— На первое время вам должно хватить и полковника. Выяснилось, что преступная секта обратила сержанта Василевского в свою веру. Он тайно крестился и теперь является опасным противником Истинной церкви. Мы забираем его. Допросим сержанта, перевоспитаем и, если надо, вернём вам.
Майор молчал, и на фоне его молчания слышались сильные крики, как будто где-то рядом кого-то били или жгли плетями.
— Ах вы, псы поганые, — недовольно проворчал, наконец, майор. Количество неприятностей, инициированных архиепископией, уже зашкаливало, и теперь ему явно не хотелось иметь с церковниками больше никаких дел. — Утомили уже, везде у вас ведьмы да еретики, даже в полицейском Управлении! Ладно, забирайте. Он в полисном отделении федерального следственного изолятора. Но верните его без сквозного отверстия от задницы до горла, пробитого осиновым колом, и без чистки бетатрином!
— Ну, это уж как получится, — усмехнулся Вианор, отворачиваясь от Серафима и фиксируя кресло в прежнем положении.
— А чтоб вас... дьявол вас побери... орлы-стервятники... ритуальная охреневшая контора... — майор напутствовал Вианора длинной бранной тирадой и вышел из пси.
На дисплее навигатора появились координаты следственного изолятора. Дорофей проложил маршрут, активировал двигатель, и магнекар лёг на курс. Серафим поглядывал в затылок Вианора и сначала не решался ничего говорить, но, наконец, с уважением заметил:
— Ты – человек слова.
— И дела, — бросил через плечо Вианор. — Надеюсь, ты отплатишь мне тем же?
— Луговое... — обессиленно прошептал Серафим. — В Прикалтайском предгорье... на реке Звероножке... — Но тут же, словно пожалев о сказанном, с горящими глазами выпалил: — Но только знайте: это – временный союз. Как только мы закончим дело, мы снова станем непримиримыми врагами и разойдёмся по разные стороны баррикад. Увидимся в прицеле!
— Спасибо тебе, брат Серафим, — вдруг неожиданно со всей душой поблагодарил Вианор и со вздохом откинул гудящую болью голову на подголовник, измученно прикрыв глаза.
Серафим в тревоге опустил лицо в волосы Валерии и прижался к ним щекой, со вздохом пытаясь найти в этом успокоение.
— Господь и Пречистая Матерь Его с тобой. Всё будет хорошо, — прошептала Валерия ему на ухо и обняла за шею рукой, и вдруг в душе Серафима окрепла надежда, и в сердце снизошёл мир.
Когда магнекар приземлился у федерального следственного изолятора, Вианор приказал затемнить стёкла, чтобы никто не увидел сидящего без наручников Серафима. Немного подумав, он взял с собой Евангела, так как оставлять его в магнекаре наедине с Серафимом было опасно для жизни Евангела. Для охраны Серафима приставил Дорофея, прекрасно понимая: если тот захочет сбежать, то никто его не удержит. Но Дорофей хотя бы сможет остановить беглеца точным выстрелом. Поэтому он махнул рукой Евангелу и пошёл получать арестанта.
В СИЗО полным ходом шла работа: в широком помещении с высокими потолками и рядами ячеек-камер шло оформление задержанных на площади перед полицейским Управлением. Камеры битком набили арестантами, они сидели на полу и двухэтажных нарах. Тем, кому не хватило мест в камерах, стянули руки пластиковыми наручниками-затяжками и оставили жаться друг к другу на полу возле стен.
Вианор отметил, что в основном это были молодые мужчины, хотя благодаря достижениям в генной инженерии, это сложно было сказать с уверенностью. Арестованные сидели смирно, видно, впервые столкнувшись с репрессивной системой, и поэтому основательно напуганные ею. Но кто-то держал подбородок высоко. Их было немало: из таких можно было даже составить очередь в альфа-центр.
Цифровая подпись архиепископии, словно мина направленного действия, магически вскрывала всевозможные двери. Используя её, Вианор оформил все необходимые разрешения. Закончив, он направился за конвоиром, и тот ленивой походкой повёл их с Евангелом по длинному коридору с металлическими стенами и овальными бронированными дверями тюремных камер, открывая с помощью электронных ключей шлюзы-сепараторы, пока не остановился перед одним из них с индикатором Красного креста. Конвоир приложил к считывателю ключ, и шлюзовая дверь с тихим вздохом пневматических механизмов отъехала в сторону.
Это был медицинский бокс с ярким освещением, холодными стальными стенами и пружинящим серым покрытием по полу. Сильно пахло средствами для санобработки. У дверей стояло пластиковое прозрачное ведро, в котором лежали окровавленные одноразовые хирургические инструменты и тампоны, ещё не утилизированные.
Прооперированный сержант в тюремном грязно-оранжевом балахоне и с перевязанной головой, лежал пристёгнутый ремнями к медицинской металлической койке-трансформеру. Одного взгляда Вианору оказалось достаточным, чтобы определить состояние арестанта и степень возмущения Серафима, когда он увидит состояние арестанта. Чтобы подтвердить свою догадку, он взглянул на монитор над койкой: перелом челюсти, огнестрельное пулевое ранение грудной клетки. Но, к счастью, раненый не находился на искусственной вентиляции легких, следовательно, дышал сам. Вианор облегченно вздохнул и сказал Евангелу:
— Забирай. Медицинская помощь здесь оказана минимальная, в случае чего – ты и сам лучше справишься.
Евангел даже смутился от такого неожиданного и приятного признания наставником его практических навыков в медицине.
— Вы постоянно что-то делаете с моим миром, я уже стал привыкать, — огрызнулся Серафим. — Давай без предисловий.
Сделав вздох, Вианор прикрыл глаза, после чего развернул кресло, чтобы оказаться к Серафиму лицом к лицу, и упёрся пронзительным взглядом в его разъярённые глаза.
— В тот день, когда капеллан Антоний явился в Вознесенку, мы не собирались вас брать. Никон просил отложить штурм, утверждая, что капеллан Антоний рвётся к Александру, чтобы уговорить его вернуться в обитель. Мы поверили Никону, но на всякий случай наблюдали за Антонием в стелс-режиме. Так мы и узнали, что Антоний, оказывается, пришёл вовсе не ради этого...
Вианору стало душно. Он надавил на дверцу бара в стенке магнекара и, когда она отползла в сторону, обнажив нишу с четырьмя стаканами, скользнул пальцами по светящейся тач-панели ледогенератора, чтобы наполнить стакан водой со льдом. Серафим, видя волнение всегда холодного и невозмутимого Вианора, тоже немного разволновался, но успокоил себя тем, что ничто не может оказаться страшнее того, что он уже пережил.
— Да, конечно, это правда: Антоний уговаривал Александра вернуться в обитель, но... но ещё Антоний упрекал Александра в том, что он... что он его любил, а отец Александр... — Вианор поднес стакан с водой и льдом к губам, сделал глоток и вскинул глаза на Серафима. — А отец Александр любил настоятеля Никона... Тот его совратил.
— В смысле, совратил? — не понял Серафим.
— Брат Серафим... — с болью произнёс Вианор, сжимая стакан в ладони до побеления костяшек. — Отец Александр... твой наставник и мой брат... фаворит владыки Арсения и наш будущий епископ... Он – любовник настоятеля Никона...
Серафим оцепенело молчал и невидящим взглядом уставился перед собой. Валерия, испугавшись за него, приложила ладонь к верховику, под которым бешено колотилось его сердце. Евангел напрягся и сжал ладони в кулаки, Дорофей покрепче стиснул рукоять пистолета.
Вианор ожидал какой угодно реакции, но только не такой. Это могло быть затишьем перед страшной бурей.
— Магнекар к обочине, — приказал он.
Дорофей сбросил скорость, перешёл на малоскоростной рельс, вывел транспорт на обочину и остановился. Серафим словно провалился вовнутрь себя, он так и сидел, ни на что не реагируя. Вианор от неприятной паузы немного поёрзал в кресле и решился что-то говорить:
— Брат Серафим, прими: капеллан Антоний любил твоего наставника. Любил любовью не братской, но любовью греховной, мерзкой Богу любовью. Зен в экипировке класса «Призрак» стоял рядом и слушал их разговор. Узнав о том, что Александр, ещё будучи в обители, систематически совершал с Никоном тяжкий грех, Антоний, гонимый ревностью, пришёл в Вознесенку, чтобы выяснить с ним отношения, после сделал попытку застрелить его.
— Он стрелял в отца Александра? — взмокший от ужаса проговорил Серафим, словно не слыша всего остального. — Боже... почему я оставил Наставника и не пошёл за ними?
Вианор через щели век внимательно взглянул на Серафима, вдруг заподозрив его в том, что ему что-либо известно о нравственном облике Александра.
— Да, Серафим... Но вышла осечка. Тогда Антоний попытался застрелиться сам, но снова вышла осечка. И тогда кто-то со стороны парка попытался застрелить их обоих, но, благодаря маскировке, он не увидел стоявшего на линии огня Зена, и вышло так, что Зен закрыл их собой. Капеллан Антоний получил тяжёлое ранение в голову – пуля угодила в висок рикошетом, Александр же был спасён. Мы схватили Александра, но Антония, по приказу, оставили. Мы думали, что он мёртв. Задача была выполнена. Но после возвращения в обитель Никон узнал, что нам стало известно о его преступной связи с Александром, и он подделал запись с нашлемной камеры Зена, подверг доклад Зена сомнению и обвинил Зена во лжи. В отредактированной записи не было выстрела ликвидатора, а выходило, что Антоний застрелился сам. Никон выставил любовниками Антония и Александра, изящными словами выгородив себя самого. Зена же подвёл под плеть... под сорок ударов без одного. Владыка поверил не нам, а ему. Бичевание Зена владыка благословил совершить мне. И я Зена убил.
Вианор выпил ещё глоток, чувствуя, что стакан дрожит в его руке, и, сморщив от душевной боли лоб, глянул на Зена в окно. Серафим, чуть дыша, так же ошалело продолжал смотреть перед собой. Вианор подавил судорожный вздох и с трудом продолжил говорить:
— Вернее, я сначала думал, что это я его убил. Но потом обнаружил, что плеть была пропитана сильнодействующим ядом. На плети я видел разводы высохшего раствора. После первой трети ударов у Зена началась симптоматика отравления. После умерщвления Зена, я своими глазами видел, как Никон со всеми мерами предосторожности забрал плеть и унёс её.
Серафим молчал. Вианору было неуютно от его молчания, лучше бы от него получить поток злости – это было бы понятнее. Но Серафим молчал и пытал его своим молчанием, заставляя продолжать говорить:
— Брат Серафим... Настоятель Никон моими руками убил нашего брата Зена, смешав его честное имя с бесчестием. Я боюсь, что он найдёт способ расправиться и с нами, ведь я и мои оставшиеся в живых послушники тоже знаем правду о его любовной связи с твоим наставником. Ради нашей безопасности мы покинули обитель и не вернёмся туда, пока не найдём наставника Антония. Он должен дать обличительные показания в суде против Никона...
— Выходит, и против отца Александра? — еле шевеля губами, наконец, спросил Серафим.
Вианор немного помолчал, виновато взглянул на него и очень аккуратно сказал:
— Возможно, отец Александр покаялся и именно поэтому ушёл из обители, и увёл вас за собой. Мы все надеемся на это, брат Серафим. А может, ничего и не было, и прав был Никон, оправдывая себя. Но если это так, то непонятно, откуда взялся стрелок, и почему он пытался Александра убить? Кто его послал? Если Никон, то почему Никон сам участвовал в разработке плана штурма, чтобы вернуть Александра в обитель? Если не Никон, то кто же? Ответа нет. Скорее всего, есть ещё какие-то неизвестные нам данные, без которых мы не можем составить полную картину.
Вианор с надеждой посмотрел в глаза Серафиму и почти прошептал:
— Я всё тебе рассказал. Ты мне веришь, брат Серафим?
Серафим как очнулся. Он сморгнул и опустил глаза, словно рассматривал свои ботинки.
— Моя жизнь и жизнь моих послушников – в твоих руках, как и доброе имя Зена... — так же тихо проговорил Вианор. — Но в твоих руках и судьба твоего наставника. Если ты его любишь... не иди с ним одной дорогой, обличи его, помоги ему покаяться в грехе! Не допусти, чтобы на архиерейский престол взошёл недостойный человек. Давай же вместе не допустим, чтобы правящим епископом Истинной церкви стал грешник. Это будет смертью церкви.
Серафим молчал, вспоминая, как стрелял в воздух раненый капеллан, и что он при этом говорил. Он требовал правды... «Кто ты, предатель или святой? Что ты принесёшь обители и братьям своим, жизнь или смерть?» Неужели он имел ввиду... именно это?..
И тут до Серафима дошла одна страшная мысль, которая билась на периферии его сознания, но не могла пробиться из-за обилия другой леденящей душу информации.
— Наставник станет правящим епископом Истинной церкви? – спросил Серафим. — Он никогда не согласится на это!
— Согласится, — грустно сказал Вианор. — В архиерейском собрании никто не знает о его отступничестве, никто не знает о его грехе, поэтому следует ожидать, что владыка Арсений выставит его героем, который усмирил Марс и обнаружил логово противоречащего. Его изберут тайным голосованием, за него проголосует большинство. А когда он станет первым среди равных, ничто уже не будет ему указом, ведь никто не осмелится противоречить истинной воле нового владыки. Полная безнаказанность приведет к умножению грехов, и тогда обители, как форпосту чистоты Истинной веры, наступит конец.
Серафим горько усмехнулся, заявив:
— С одной стороны, я очень рад, что «форпосту чистоты Истинной веры» наступит конец, ибо и сам мечтал разворошить это греховное гнездо. Но с другой стороны... я не хочу допустить, чтобы моего Наставника сделали правящим архиереем. Но по другим причинам. Это – насилие. Это против воли моего Наставника! Чтобы он добровольно взошёл на архиерейский престол?! Такое проделать с ним можно только через технологию забвения! Поэтому я готов сотрудничать с вами.
Увидев, что взгляд Вианора потеплел, Серафим тут же добавил:
— Но только при одном условии.
— Любые выполнимые условия, брат Серафим, всё, что пожелаешь, — быстро забормотал Вианор.
— Сержант Альберт Василевский. Он мне нужен живым. Он – мой командир, он – сыщик и мозг операции, и без него нам не спасти Максима. Забери его у федералов.
— Серафим... — расстроился Вианор. — Пойми, это почти невозможно...
— Это моё условие: сначала брат Альберт, потом – брат Максим.
— Брат Альберт? — нахмурился Вианор. — Вот как... Как же язычник некрещеный стал братом тебе?
Серафим вдруг вспомнил день, когда он впервые оказался в Вознесенке, и слова Андрея, которые он услышал от него в гостевом доме: «Разве не рассказывал тебе никогда отец Александр, что некрещеные оглашаемые первых веков принимали страдания за Христа... и это называлось “крещение кровью”?» И ответил:
— Брат Альберт – оглашаемый. И вы его крестили. Кровью.
— Ну... раз так... — замешкался Вианор. — Что ж, это меняет дело. Попробую тогда что-то сделать для него.
Он тут же вызвал по пси Черепцова:
— Коллега, тут выяснилось одно обстоятельство. Так... нелепица, вышло недоразумение. Мы вынуждены забрать у вас сержанта Василевского... Да, того самого...
— А вот хрен вам! Уже стремглав левитирую ваши приказы исполнять! — возмутился майор Черепцов. — Сержант является важным фигурантом по делу полицейского заговора!
Но тон Вианора остался невозмутимым:
— На первое время вам должно хватить и полковника. Выяснилось, что преступная секта обратила сержанта Василевского в свою веру. Он тайно крестился и теперь является опасным противником Истинной церкви. Мы забираем его. Допросим сержанта, перевоспитаем и, если надо, вернём вам.
Майор молчал, и на фоне его молчания слышались сильные крики, как будто где-то рядом кого-то били или жгли плетями.
— Ах вы, псы поганые, — недовольно проворчал, наконец, майор. Количество неприятностей, инициированных архиепископией, уже зашкаливало, и теперь ему явно не хотелось иметь с церковниками больше никаких дел. — Утомили уже, везде у вас ведьмы да еретики, даже в полицейском Управлении! Ладно, забирайте. Он в полисном отделении федерального следственного изолятора. Но верните его без сквозного отверстия от задницы до горла, пробитого осиновым колом, и без чистки бетатрином!
— Ну, это уж как получится, — усмехнулся Вианор, отворачиваясь от Серафима и фиксируя кресло в прежнем положении.
— А чтоб вас... дьявол вас побери... орлы-стервятники... ритуальная охреневшая контора... — майор напутствовал Вианора длинной бранной тирадой и вышел из пси.
На дисплее навигатора появились координаты следственного изолятора. Дорофей проложил маршрут, активировал двигатель, и магнекар лёг на курс. Серафим поглядывал в затылок Вианора и сначала не решался ничего говорить, но, наконец, с уважением заметил:
— Ты – человек слова.
— И дела, — бросил через плечо Вианор. — Надеюсь, ты отплатишь мне тем же?
— Луговое... — обессиленно прошептал Серафим. — В Прикалтайском предгорье... на реке Звероножке... — Но тут же, словно пожалев о сказанном, с горящими глазами выпалил: — Но только знайте: это – временный союз. Как только мы закончим дело, мы снова станем непримиримыми врагами и разойдёмся по разные стороны баррикад. Увидимся в прицеле!
— Спасибо тебе, брат Серафим, — вдруг неожиданно со всей душой поблагодарил Вианор и со вздохом откинул гудящую болью голову на подголовник, измученно прикрыв глаза.
Серафим в тревоге опустил лицо в волосы Валерии и прижался к ним щекой, со вздохом пытаясь найти в этом успокоение.
— Господь и Пречистая Матерь Его с тобой. Всё будет хорошо, — прошептала Валерия ему на ухо и обняла за шею рукой, и вдруг в душе Серафима окрепла надежда, и в сердце снизошёл мир.
Глава 11. Храм в огне
Когда магнекар приземлился у федерального следственного изолятора, Вианор приказал затемнить стёкла, чтобы никто не увидел сидящего без наручников Серафима. Немного подумав, он взял с собой Евангела, так как оставлять его в магнекаре наедине с Серафимом было опасно для жизни Евангела. Для охраны Серафима приставил Дорофея, прекрасно понимая: если тот захочет сбежать, то никто его не удержит. Но Дорофей хотя бы сможет остановить беглеца точным выстрелом. Поэтому он махнул рукой Евангелу и пошёл получать арестанта.
В СИЗО полным ходом шла работа: в широком помещении с высокими потолками и рядами ячеек-камер шло оформление задержанных на площади перед полицейским Управлением. Камеры битком набили арестантами, они сидели на полу и двухэтажных нарах. Тем, кому не хватило мест в камерах, стянули руки пластиковыми наручниками-затяжками и оставили жаться друг к другу на полу возле стен.
Вианор отметил, что в основном это были молодые мужчины, хотя благодаря достижениям в генной инженерии, это сложно было сказать с уверенностью. Арестованные сидели смирно, видно, впервые столкнувшись с репрессивной системой, и поэтому основательно напуганные ею. Но кто-то держал подбородок высоко. Их было немало: из таких можно было даже составить очередь в альфа-центр.
Цифровая подпись архиепископии, словно мина направленного действия, магически вскрывала всевозможные двери. Используя её, Вианор оформил все необходимые разрешения. Закончив, он направился за конвоиром, и тот ленивой походкой повёл их с Евангелом по длинному коридору с металлическими стенами и овальными бронированными дверями тюремных камер, открывая с помощью электронных ключей шлюзы-сепараторы, пока не остановился перед одним из них с индикатором Красного креста. Конвоир приложил к считывателю ключ, и шлюзовая дверь с тихим вздохом пневматических механизмов отъехала в сторону.
Это был медицинский бокс с ярким освещением, холодными стальными стенами и пружинящим серым покрытием по полу. Сильно пахло средствами для санобработки. У дверей стояло пластиковое прозрачное ведро, в котором лежали окровавленные одноразовые хирургические инструменты и тампоны, ещё не утилизированные.
Прооперированный сержант в тюремном грязно-оранжевом балахоне и с перевязанной головой, лежал пристёгнутый ремнями к медицинской металлической койке-трансформеру. Одного взгляда Вианору оказалось достаточным, чтобы определить состояние арестанта и степень возмущения Серафима, когда он увидит состояние арестанта. Чтобы подтвердить свою догадку, он взглянул на монитор над койкой: перелом челюсти, огнестрельное пулевое ранение грудной клетки. Но, к счастью, раненый не находился на искусственной вентиляции легких, следовательно, дышал сам. Вианор облегченно вздохнул и сказал Евангелу:
— Забирай. Медицинская помощь здесь оказана минимальная, в случае чего – ты и сам лучше справишься.
Евангел даже смутился от такого неожиданного и приятного признания наставником его практических навыков в медицине.
