— Медицинский консилиум рекомендовал вам как можно скорее начать и завершить эту аудиенцию, так как прошлое промедление разозлило Госпожу Дживану, она совершила вход в состоянии агрессии, что вас расстроило и повысило показатели артериального давления на девять процентов.
— Хорошо… — процедил сквозь зубы Властитель. — Пусть через пять минут эта похотливая коза войдёт. Если бы не её муж – министр безопасности, лояльность которого нам особенно сейчас нужна – это стоило бы ей яда! Но… зачем нам испытывать чувства командующего самой совершенной обороннительной системы? Как говорится, чтобы избежать ненависти, необходимо воздерживаться от посягательств на женщин подданных!
— Принято. Бесподобная Госпожа Дживана уведомлена о вашем высочайшем разрешении.
Максим услышал удаляющиеся шаги Властителя и сопровождающего его преторианца. В образовавшейся тишине он стал слышать тихие хрипы. Насколько было возможно в своей позе, он скосил глаза и встретился с взглядом, беспомощно смотрящим на него из ближайшей статуи какого-то античного божества. Это был взгляд обезумевшего от страданий, закованного внутри неподвижного тела человека. Максим не знал, сколько времени он находится в этой муке, но понял, что тот на краю могилы. И попросил у Бога для него быстрой смерти.
Выходило, что все статуи в галерее – это живые мужчины и женщины, застывшие в кататоническом ступоре под воздействием удерживающего их пси-излучения. Они хрипели в попытке дышать, со всех сторон слышался глухой стон, мало похожий на человеческий.
Нервно потрясая кистями рук, Властитель направился в зал для приёма гостей. По дороге он зашёл в гардеробную капсулу. Всё ещё дуясь и обиженно держа подбородок, он выкрикнул: «Петруччо у венчального алтаря!» и развёл руки в стороны. Механизмы быстро распечатали прямо на нём грязный камзол и спрыснули духами с запахом дешёвого портвейна. Великий оглядел себя в зеркало и хихикнул довольно, настроение значительно улучшилось.
— Посмотрим, что ты на этот раз скажешь нам, стерва…
В Овальный зал приёма полукругом выходило несколько раздвижных дверей. Ни одна из них не вела наружу. В каждой располагалась ниша с андроидом-теленоидом для сертифицированного доступа. Над одной из ниш зажёгся свет, раздвинулись двери, выпуская из себя кибернетический организм.
— Приветствую того, кто следует за тем, кто был раньше, и предшествует тому, кто будет потом, — проговорил теленоид голосом дочери Властителя.
Того передёрнуло:
— «Предшествует тому, кто будет потом»? Не дождёшься, о, дитя девяноста соитий! Не будет ни у кого власти после меня! После меня – только потоп!
— Твоя власть, как и любая другая власть, имеет конец. Да и зачем тебе власть, если ты только и занят тем, что каждую минуту твоей Великой жизни посвящаешь извлечению наслаждения? — Теленоид произносил это, двигая губами, приближаясь к трону. Он оглядывался, словно управляющий им человек что-то искал. — Когда ты последний раз покидал Цитадель и интересовался, что происходит с миром?
— Зачем этим заниматься, скажи нам? Только неустойчивая система нуждается в постоянном контроле! Мы создали устойчивый мир. Бог шесть дней творил мир, а на седьмой день опочил после трудов своих. Так и мы шестьдесят лет создавали мир, где будет всё, – мир однородный, безопасный, стабильный! Теперь мы можем обрести вечный покой и наслаждаться от вкушения плодов дел рук своих. Не та ли эта обетованная человечеству вечность?
— Но в твоей вечности нет других! Но главное – в ней нет меня!! — мимика и голос теленоида выражали обиду.
— Другой – это ад! Другой нужен только ради пользы, которую можно из него извлечь. От родственников вообще одни проблемы.
— Всю ли пользу ты извлёк из того красивого монашка из обители?
Властителю показалось, что взгляд теленоида стал до омерзительности противным.
— Что заставляет тебя интересоваться им преждевременно?
— Ты мне обещал!
— Да, но мы обещали тебе его через три дня! Разве три дня уже прошли?
— Нет, но я напоминаю тебе, что они истекают сегодня в полночь…
— …вот в полночь за ним и приходи!
Властитель ехидно засмеялся, вспоминая о пакости, которую задумал сотворить. Глаза теленоида сузились, словно Дживана что-то заподозрила.
— Где он?
Теленоид снова покрутил головой и вдруг двинулся в сторону галереи. Властителя подбросило. Он вскочил с места и, артистично подволакивая ногу, поплёлся за ним.
В одном из ответвлений галереи послышался грохот. Теленоид остановился и пошёл в сторону звука. Властитель с перекошенным бешенством лицом пытался поспевать за ним.
— Что это за бесцеремонное вторжение?! — сорвался на фальцет надменный голос. — Дживана!! Ты просто хамка!!
Теленоид остановился около постамента, рядом с которым на полу лежал обнажённый мёртвый мужчина. Пси-ловушка перестала взаимодействовать с погибшей нервной системой и больше не могла удерживать его. Тот грохот и был вызван падением с постамента потерявшего пси-контроль тела.
Скользнув по нему взглядом и не опознав искомого человека, теленоид заинтересовался скульптурным изваянием Ахилла рядом с ним, но голографический шлем, закрывавший ему лицо, не позволил проявить дальнейший интерес, и теленоид двинулся дальше. Властитель облегчённо перевёл дух и с презрительной улыбкой на тонких губах последовал за ним.
Где-то в конце галереи снова упало с постамента чьё-то тело.
— У тебя сегодня прямо падёж, — ехидно заметил теленоид голосом его противной дочери.
— Падёж скота, — отмахнулся Властитель.
— Ты переводишь слишком много красивых мужчин, — бросил через плечо теленоид.
— Суррогатные бабы ещё нарожают. Я сделал доступной генетическую модификацию, и красота тела сейчас не проблема. Проблема – красота ума и души. Редкость изрядная, но ещё есть.
— Как у того монашка? — злость Дживаны прожгла пространство и изливалась из глаз теленоида. — Где он?
Теленоид вошёл в спальню и направился прямиком к ложу, Он тычком в плечо перевернул на спину брюнета, скользнул по лицу лежащего рядом с ним без дыхания блондина и закатил глаза:
— Уже третий труп, и один из них – в твоей постели! Я-то считала, что ты ещё в молодости наигрался с некрофилией. Оказывается, нет?
— Что ты лезешь в нашу личную жизнь?! Ты ещё в портки нам загляни! Хабалка!
Властитель сделал вид, что разъярился. На самом деле он был рад, что опасность миновала, и увиденное позволило отвлечь её внимание и выиграть время.
— Ладно… — Теленоид выпрямился, внимательно рассмотрел охрану, и не найдя среди неё того, кого искал, повернул голову к Властителю и с презрением окинул его взглядом с головы до ног. — Ты зачем так вырядился?
— Это намёк, строптивая Катарина!
— На меня впечатления это не произвело. Ты – бездарный паяц.
— Бездарный паяц?!! — взвыл хор голосов. — Мы?! Бездарный?! Паяц?!!
Властитель словно хотел взорваться, но передумал. Его губы сжались в мстительную ухмылку.
— Приходи сегодня на вечеринку. Лично. Мы представим тебе наше феерическое шоу. Думаю, ты оценишь его по достоинству и узнаешь нашу творческую гениальность во всей её безудержной красе.
Теленоид стоял к нему полубоком, повернув антропоморфное лицо.
— Я приду, – произнёс он и застыл, больше ничего не говоря.
Только через несколько секунд Властитель понял, что Дживана вышла из связи, и взревел:
— Вот стерва!!! Мы устроим сегодня тебе!!! Ты узнаешь наше великодушие и получишь своего монашка, вот только жевать там будет уже нечего!!!
Он подошёл к большому зеркалу на стене и поправил душивший его воротник камзола.
— Бездарный паяц… как она могла?.. Как она могла?!... Вот, стерва…
Махнул рукой преторианцу:
— Освободи амриту, облачи в костюм философа и приведи в трапезную. Я сегодня осушу её до дна, но перед этим мы желаем иметь интеллектуальный пир.
Излучение отпустило. Мышцы разжались. Максим стёк с постамента в чьи-то руки. Первый вдох, глубокий, обжигающий, за ним ещё и ещё, чтобы расправить схлопнувшиеся лёгкие. Запах кожаных доспехов, мелькание перед полуоткрытыми глазами света и теней, звук шагов, переговоры охранников – всё это фиксировало его сознание, но тело не чувствовало прикосновений, словно всё ещё парализованное.
Капсула, похожая на саркофаг, кислородная маска, приставленный к шее автошприц... Он стал чувствовать покалывание в руках и ногах, тепло, которое распространилось по всему телу. Ладони теперь принадлежали ему и слабо сжались в кулаки.
Двое солдат вытащили его из капсулы, но только для того, чтобы подвесить на тросах за руки к потолку в каком-то небольшом техническом помещении. Сверху на него опустился прозрачный купол, изнутри обустроенный всевозможными механизмами, люминесцирующими, словно гребневик мнемиопсис. Вначале его омыло со всех сторон ароматными струями, затем обдало потоками сухого теплого воздуха. Словно быстрые паучьи лапки, механизмы пряли на его растянутом теле белый хитон, а поверх него – багровую тогу.
Всё более усиливалось действие введённых препаратов. Чувствительность возвращалась, но первая расплата за это – боль врезавшихся в запястья оков.
Закончив омовение и облачение, купол подняли. Появилась новая боль. Удар иглой в шею, удары ладонями по щекам, удары тока по мышцам рук, ног, груди, снова удар иглой в шею... Его грубо пытались вернуть к жизни, но его измученный пси-пыткой мозг отказывался брать над телом контроль.
— Если через три минуты амрита не начнёт проявлять необходимую активность, вы все кончите жизнь в изваяниях в "Галерее современного искусства"! — многообещающе произнёс преторианец своему небольшому отряду, и удары током стали чаще и больнее, сотрясая судорогами мышцы, добавляя боль к боли.
Бронзовый воин из числа охраны внимательно вглядывался в лицо подвешенной за руки жертвы. Едва заметив, что оно сначала слабо, но всё явственнее вздрагивает от каждого удара тока, он громко сказал:
— Подождите... Он в сознании и оказывает осознанное сопротивление. Давайте попробую я.
Он подошёл ближе и тупым концом электрошокера-стимула приподнял голову Максима за подбородок.
— Брат Максим... — При звуках своего имени Максим вздрогнул и открыл глаза, пытаясь разглядеть человека в богатых доспехах. — Помнится, ты хвалил меня за то, что моё послушание наставнику Александру стало совершенным. В твоём голосе я услышал гордость за меня. Почему же ты не даёшь мне гордиться тобой?
Несмотря на бронзовое лицо, блестящие лакированной коричневой кожей и золотом доспехи, массивный шлем с гребнем из длинных алых волос, волной ниспадающих на правое плечо, Максим узнал Ангелария. Тот убрал рукоять шокера, но Максим, не опустил голову, продолжая смотреть прямо, хотя для этого требовалось напряжение всех сил.
— Ты, как и я, избран для служения большему, но, в отличие от меня, тебе уготована более великая участь – стать частью Великого Существа. Я вижу твоё желание отгородиться и твою силу это сделать. Похвально мужество быть собой. Но ещё похвальнее мужество быть частью. Тебе уготовано стать частью Великого, соединиться плотью и духом с Господином, повелевающим Смертью, а тем, кто ему верен, он дарует жизнь вечную.
— Вечность в аду... — непослушными губами еле выговорил Максим.
Ангеларий услышал и ответил спокойно:
— Прекрати сопротивление. Откройся для слияния. Великий – твой друг, а не враг. Он освободит тебя от греха Адама – того, кто вкусил плод от древа познания, чтобы научиться различать добро и зло. С тех пор и началась история человечества, полная мук выбора между добром и злом. Откройся... и тебе позволят вернуться в прежнее райское состояние – ты прекратишь различать добро и зло. Разве в муках выбора есть сладость человеческой свободы? Её там нет. Спаситель избавит тебя от этих мук, навсегда освободит твою изнасилованную моралью совесть. Он завершит борьбу, которую ведут внутри тебя сердце и разум победой холодного разума. Именно тогда ты станешь по-настоящему свободен.
— Свободен... от совести... — Максим еле заметно качнул головой. — Я не хочу такой свободы...
— Не хочешь, потому что не знаешь её.
Максим вымученно усмехнулся.
— Красиво говоришь... Скажи... он тебя уже... освободил?
— Да. Великий сделал меня свободным, — кивнул Ангеларий.
— Значит, ты по своей воле на себя весь этот маскарад нацепил?
Максим красноречиво оглядел доспехи Ангелария с ног до головы и вернулся взглядом к его глазам, почему-то вдруг остекленевшим. Ангеларий молчал, замерев, как истукан, потом повернул голову куда-то в сторону и сказал:
— Амрита демонстрирует способность к сарказму, следовательно, готова к интеллектуальному употреблению.
Ангеларий... старший брат, которого они с Серафимом так сильно любили и так скучали по нему. Его жестокие слова совершили кровоизлияние в сердце, причинив такую жуткую боль, перед которой померкла всякая другая. Сухие воспалённые глаза Максима потемнели, он сказал срывающимся шёпотом:
— Тебя больше нет... Ты не вернулся из боя... Ты давно мёртв...
Услышанное никак не отразилось на выражении лица Ангелария, только чуть дрогнул стянутый ремнём шлема мускулистый подбородок. Максим перевёл взгляд на стоявших шеренгой охранников, и с новой болью сжалось его сердце – он увидел, в какой стойке стоят преторианцы: руки за спину, взгляд в пол. Это не армейская выучка. Так могут стоять привыкшие за годы к такой стойке послушники обители капелланов.
Неужели братья, которые по невыясненным причинам пропадали из обители, теперь здесь? Лица смутно знакомые... Сколько их в этом отряде? Пять? Шесть? Когда он сам станет седьмым? Сколько времени у него ещё есть? О чём он будет думать, когда сам станет таким? Или не будет думать вообще?
Командир группы подал команду лёгким кивком головы. Максиму освободили руки. Ещё не научившись держать себя на ногах, он опустился на колени, рассеянно рассматривая вокруг себя на полу складки новой одежды, которая своей театральной неестественностью была отвратительна, но всё-таки лучше, чем постоянная нагота. Но главное... главное – он не чувствовал в себе пси-контроля, хотя браслет на его левой руке никуда не делся. Это означало, что у него появилось какое-то время, чтобы обратиться к Богу с молитвой... с прошением... с одним... всего одним... Просьбой о смерти. Молитвой, которую Господь не хотел слышать, как бы Максим ни просил.
«Я не знаю, где я, и не знаю, сколько времени здесь. Всё, что я знаю – отсюда спасения нет. Господи Боже, не продлевай моих мучений и не позволь умножаться осквернениям. Умертви моё тело, пока не умертвили мою душу. Они что-то задумали новое. Каждое новое мучение позорней предыдущего. Для чего всё это? Мне страшно. Страх есть ожидание грядущей беды. Но я в беде каждую минуту, беда уже со мной, здесь. Почему мне снова страшно? Что может быть хуже того, что было? Что впереди?»
Его поставили на ноги, возложили руки на покрытые багровой тогой плечи. Толкая, вывели из помещения. Освещение вокруг изменилось – они оказались в зале, стены и арочный потолок которого представляли собой морской аквариум. Свет, слабо похожий на солнечный, пробивался сквозь толщу зеленовато-голубой воды и плясал бликами на доспехах преторианцев.
Что-то огромное проплыло над головой, устроив небольшое солнечное затмение. По стенам, словно сопровождая движение идущих, скользили какие-то тени.
— Хорошо… — процедил сквозь зубы Властитель. — Пусть через пять минут эта похотливая коза войдёт. Если бы не её муж – министр безопасности, лояльность которого нам особенно сейчас нужна – это стоило бы ей яда! Но… зачем нам испытывать чувства командующего самой совершенной обороннительной системы? Как говорится, чтобы избежать ненависти, необходимо воздерживаться от посягательств на женщин подданных!
— Принято. Бесподобная Госпожа Дживана уведомлена о вашем высочайшем разрешении.
Максим услышал удаляющиеся шаги Властителя и сопровождающего его преторианца. В образовавшейся тишине он стал слышать тихие хрипы. Насколько было возможно в своей позе, он скосил глаза и встретился с взглядом, беспомощно смотрящим на него из ближайшей статуи какого-то античного божества. Это был взгляд обезумевшего от страданий, закованного внутри неподвижного тела человека. Максим не знал, сколько времени он находится в этой муке, но понял, что тот на краю могилы. И попросил у Бога для него быстрой смерти.
Выходило, что все статуи в галерее – это живые мужчины и женщины, застывшие в кататоническом ступоре под воздействием удерживающего их пси-излучения. Они хрипели в попытке дышать, со всех сторон слышался глухой стон, мало похожий на человеческий.
Нервно потрясая кистями рук, Властитель направился в зал для приёма гостей. По дороге он зашёл в гардеробную капсулу. Всё ещё дуясь и обиженно держа подбородок, он выкрикнул: «Петруччо у венчального алтаря!» и развёл руки в стороны. Механизмы быстро распечатали прямо на нём грязный камзол и спрыснули духами с запахом дешёвого портвейна. Великий оглядел себя в зеркало и хихикнул довольно, настроение значительно улучшилось.
— Посмотрим, что ты на этот раз скажешь нам, стерва…
В Овальный зал приёма полукругом выходило несколько раздвижных дверей. Ни одна из них не вела наружу. В каждой располагалась ниша с андроидом-теленоидом для сертифицированного доступа. Над одной из ниш зажёгся свет, раздвинулись двери, выпуская из себя кибернетический организм.
— Приветствую того, кто следует за тем, кто был раньше, и предшествует тому, кто будет потом, — проговорил теленоид голосом дочери Властителя.
Того передёрнуло:
— «Предшествует тому, кто будет потом»? Не дождёшься, о, дитя девяноста соитий! Не будет ни у кого власти после меня! После меня – только потоп!
— Твоя власть, как и любая другая власть, имеет конец. Да и зачем тебе власть, если ты только и занят тем, что каждую минуту твоей Великой жизни посвящаешь извлечению наслаждения? — Теленоид произносил это, двигая губами, приближаясь к трону. Он оглядывался, словно управляющий им человек что-то искал. — Когда ты последний раз покидал Цитадель и интересовался, что происходит с миром?
— Зачем этим заниматься, скажи нам? Только неустойчивая система нуждается в постоянном контроле! Мы создали устойчивый мир. Бог шесть дней творил мир, а на седьмой день опочил после трудов своих. Так и мы шестьдесят лет создавали мир, где будет всё, – мир однородный, безопасный, стабильный! Теперь мы можем обрести вечный покой и наслаждаться от вкушения плодов дел рук своих. Не та ли эта обетованная человечеству вечность?
— Но в твоей вечности нет других! Но главное – в ней нет меня!! — мимика и голос теленоида выражали обиду.
— Другой – это ад! Другой нужен только ради пользы, которую можно из него извлечь. От родственников вообще одни проблемы.
— Всю ли пользу ты извлёк из того красивого монашка из обители?
Властителю показалось, что взгляд теленоида стал до омерзительности противным.
— Что заставляет тебя интересоваться им преждевременно?
— Ты мне обещал!
— Да, но мы обещали тебе его через три дня! Разве три дня уже прошли?
— Нет, но я напоминаю тебе, что они истекают сегодня в полночь…
— …вот в полночь за ним и приходи!
Властитель ехидно засмеялся, вспоминая о пакости, которую задумал сотворить. Глаза теленоида сузились, словно Дживана что-то заподозрила.
— Где он?
Теленоид снова покрутил головой и вдруг двинулся в сторону галереи. Властителя подбросило. Он вскочил с места и, артистично подволакивая ногу, поплёлся за ним.
В одном из ответвлений галереи послышался грохот. Теленоид остановился и пошёл в сторону звука. Властитель с перекошенным бешенством лицом пытался поспевать за ним.
— Что это за бесцеремонное вторжение?! — сорвался на фальцет надменный голос. — Дживана!! Ты просто хамка!!
Теленоид остановился около постамента, рядом с которым на полу лежал обнажённый мёртвый мужчина. Пси-ловушка перестала взаимодействовать с погибшей нервной системой и больше не могла удерживать его. Тот грохот и был вызван падением с постамента потерявшего пси-контроль тела.
Скользнув по нему взглядом и не опознав искомого человека, теленоид заинтересовался скульптурным изваянием Ахилла рядом с ним, но голографический шлем, закрывавший ему лицо, не позволил проявить дальнейший интерес, и теленоид двинулся дальше. Властитель облегчённо перевёл дух и с презрительной улыбкой на тонких губах последовал за ним.
Где-то в конце галереи снова упало с постамента чьё-то тело.
— У тебя сегодня прямо падёж, — ехидно заметил теленоид голосом его противной дочери.
— Падёж скота, — отмахнулся Властитель.
— Ты переводишь слишком много красивых мужчин, — бросил через плечо теленоид.
— Суррогатные бабы ещё нарожают. Я сделал доступной генетическую модификацию, и красота тела сейчас не проблема. Проблема – красота ума и души. Редкость изрядная, но ещё есть.
— Как у того монашка? — злость Дживаны прожгла пространство и изливалась из глаз теленоида. — Где он?
Теленоид вошёл в спальню и направился прямиком к ложу, Он тычком в плечо перевернул на спину брюнета, скользнул по лицу лежащего рядом с ним без дыхания блондина и закатил глаза:
— Уже третий труп, и один из них – в твоей постели! Я-то считала, что ты ещё в молодости наигрался с некрофилией. Оказывается, нет?
— Что ты лезешь в нашу личную жизнь?! Ты ещё в портки нам загляни! Хабалка!
Властитель сделал вид, что разъярился. На самом деле он был рад, что опасность миновала, и увиденное позволило отвлечь её внимание и выиграть время.
— Ладно… — Теленоид выпрямился, внимательно рассмотрел охрану, и не найдя среди неё того, кого искал, повернул голову к Властителю и с презрением окинул его взглядом с головы до ног. — Ты зачем так вырядился?
— Это намёк, строптивая Катарина!
— На меня впечатления это не произвело. Ты – бездарный паяц.
— Бездарный паяц?!! — взвыл хор голосов. — Мы?! Бездарный?! Паяц?!!
Властитель словно хотел взорваться, но передумал. Его губы сжались в мстительную ухмылку.
— Приходи сегодня на вечеринку. Лично. Мы представим тебе наше феерическое шоу. Думаю, ты оценишь его по достоинству и узнаешь нашу творческую гениальность во всей её безудержной красе.
Теленоид стоял к нему полубоком, повернув антропоморфное лицо.
— Я приду, – произнёс он и застыл, больше ничего не говоря.
Только через несколько секунд Властитель понял, что Дживана вышла из связи, и взревел:
— Вот стерва!!! Мы устроим сегодня тебе!!! Ты узнаешь наше великодушие и получишь своего монашка, вот только жевать там будет уже нечего!!!
Он подошёл к большому зеркалу на стене и поправил душивший его воротник камзола.
— Бездарный паяц… как она могла?.. Как она могла?!... Вот, стерва…
Махнул рукой преторианцу:
— Освободи амриту, облачи в костюм философа и приведи в трапезную. Я сегодня осушу её до дна, но перед этим мы желаем иметь интеллектуальный пир.
Глава 17. Монолог
Излучение отпустило. Мышцы разжались. Максим стёк с постамента в чьи-то руки. Первый вдох, глубокий, обжигающий, за ним ещё и ещё, чтобы расправить схлопнувшиеся лёгкие. Запах кожаных доспехов, мелькание перед полуоткрытыми глазами света и теней, звук шагов, переговоры охранников – всё это фиксировало его сознание, но тело не чувствовало прикосновений, словно всё ещё парализованное.
Капсула, похожая на саркофаг, кислородная маска, приставленный к шее автошприц... Он стал чувствовать покалывание в руках и ногах, тепло, которое распространилось по всему телу. Ладони теперь принадлежали ему и слабо сжались в кулаки.
Двое солдат вытащили его из капсулы, но только для того, чтобы подвесить на тросах за руки к потолку в каком-то небольшом техническом помещении. Сверху на него опустился прозрачный купол, изнутри обустроенный всевозможными механизмами, люминесцирующими, словно гребневик мнемиопсис. Вначале его омыло со всех сторон ароматными струями, затем обдало потоками сухого теплого воздуха. Словно быстрые паучьи лапки, механизмы пряли на его растянутом теле белый хитон, а поверх него – багровую тогу.
Всё более усиливалось действие введённых препаратов. Чувствительность возвращалась, но первая расплата за это – боль врезавшихся в запястья оков.
Закончив омовение и облачение, купол подняли. Появилась новая боль. Удар иглой в шею, удары ладонями по щекам, удары тока по мышцам рук, ног, груди, снова удар иглой в шею... Его грубо пытались вернуть к жизни, но его измученный пси-пыткой мозг отказывался брать над телом контроль.
— Если через три минуты амрита не начнёт проявлять необходимую активность, вы все кончите жизнь в изваяниях в "Галерее современного искусства"! — многообещающе произнёс преторианец своему небольшому отряду, и удары током стали чаще и больнее, сотрясая судорогами мышцы, добавляя боль к боли.
Бронзовый воин из числа охраны внимательно вглядывался в лицо подвешенной за руки жертвы. Едва заметив, что оно сначала слабо, но всё явственнее вздрагивает от каждого удара тока, он громко сказал:
— Подождите... Он в сознании и оказывает осознанное сопротивление. Давайте попробую я.
Он подошёл ближе и тупым концом электрошокера-стимула приподнял голову Максима за подбородок.
— Брат Максим... — При звуках своего имени Максим вздрогнул и открыл глаза, пытаясь разглядеть человека в богатых доспехах. — Помнится, ты хвалил меня за то, что моё послушание наставнику Александру стало совершенным. В твоём голосе я услышал гордость за меня. Почему же ты не даёшь мне гордиться тобой?
Несмотря на бронзовое лицо, блестящие лакированной коричневой кожей и золотом доспехи, массивный шлем с гребнем из длинных алых волос, волной ниспадающих на правое плечо, Максим узнал Ангелария. Тот убрал рукоять шокера, но Максим, не опустил голову, продолжая смотреть прямо, хотя для этого требовалось напряжение всех сил.
— Ты, как и я, избран для служения большему, но, в отличие от меня, тебе уготована более великая участь – стать частью Великого Существа. Я вижу твоё желание отгородиться и твою силу это сделать. Похвально мужество быть собой. Но ещё похвальнее мужество быть частью. Тебе уготовано стать частью Великого, соединиться плотью и духом с Господином, повелевающим Смертью, а тем, кто ему верен, он дарует жизнь вечную.
— Вечность в аду... — непослушными губами еле выговорил Максим.
Ангеларий услышал и ответил спокойно:
— Прекрати сопротивление. Откройся для слияния. Великий – твой друг, а не враг. Он освободит тебя от греха Адама – того, кто вкусил плод от древа познания, чтобы научиться различать добро и зло. С тех пор и началась история человечества, полная мук выбора между добром и злом. Откройся... и тебе позволят вернуться в прежнее райское состояние – ты прекратишь различать добро и зло. Разве в муках выбора есть сладость человеческой свободы? Её там нет. Спаситель избавит тебя от этих мук, навсегда освободит твою изнасилованную моралью совесть. Он завершит борьбу, которую ведут внутри тебя сердце и разум победой холодного разума. Именно тогда ты станешь по-настоящему свободен.
— Свободен... от совести... — Максим еле заметно качнул головой. — Я не хочу такой свободы...
— Не хочешь, потому что не знаешь её.
Максим вымученно усмехнулся.
— Красиво говоришь... Скажи... он тебя уже... освободил?
— Да. Великий сделал меня свободным, — кивнул Ангеларий.
— Значит, ты по своей воле на себя весь этот маскарад нацепил?
Максим красноречиво оглядел доспехи Ангелария с ног до головы и вернулся взглядом к его глазам, почему-то вдруг остекленевшим. Ангеларий молчал, замерев, как истукан, потом повернул голову куда-то в сторону и сказал:
— Амрита демонстрирует способность к сарказму, следовательно, готова к интеллектуальному употреблению.
Ангеларий... старший брат, которого они с Серафимом так сильно любили и так скучали по нему. Его жестокие слова совершили кровоизлияние в сердце, причинив такую жуткую боль, перед которой померкла всякая другая. Сухие воспалённые глаза Максима потемнели, он сказал срывающимся шёпотом:
— Тебя больше нет... Ты не вернулся из боя... Ты давно мёртв...
Услышанное никак не отразилось на выражении лица Ангелария, только чуть дрогнул стянутый ремнём шлема мускулистый подбородок. Максим перевёл взгляд на стоявших шеренгой охранников, и с новой болью сжалось его сердце – он увидел, в какой стойке стоят преторианцы: руки за спину, взгляд в пол. Это не армейская выучка. Так могут стоять привыкшие за годы к такой стойке послушники обители капелланов.
Неужели братья, которые по невыясненным причинам пропадали из обители, теперь здесь? Лица смутно знакомые... Сколько их в этом отряде? Пять? Шесть? Когда он сам станет седьмым? Сколько времени у него ещё есть? О чём он будет думать, когда сам станет таким? Или не будет думать вообще?
Командир группы подал команду лёгким кивком головы. Максиму освободили руки. Ещё не научившись держать себя на ногах, он опустился на колени, рассеянно рассматривая вокруг себя на полу складки новой одежды, которая своей театральной неестественностью была отвратительна, но всё-таки лучше, чем постоянная нагота. Но главное... главное – он не чувствовал в себе пси-контроля, хотя браслет на его левой руке никуда не делся. Это означало, что у него появилось какое-то время, чтобы обратиться к Богу с молитвой... с прошением... с одним... всего одним... Просьбой о смерти. Молитвой, которую Господь не хотел слышать, как бы Максим ни просил.
«Я не знаю, где я, и не знаю, сколько времени здесь. Всё, что я знаю – отсюда спасения нет. Господи Боже, не продлевай моих мучений и не позволь умножаться осквернениям. Умертви моё тело, пока не умертвили мою душу. Они что-то задумали новое. Каждое новое мучение позорней предыдущего. Для чего всё это? Мне страшно. Страх есть ожидание грядущей беды. Но я в беде каждую минуту, беда уже со мной, здесь. Почему мне снова страшно? Что может быть хуже того, что было? Что впереди?»
Его поставили на ноги, возложили руки на покрытые багровой тогой плечи. Толкая, вывели из помещения. Освещение вокруг изменилось – они оказались в зале, стены и арочный потолок которого представляли собой морской аквариум. Свет, слабо похожий на солнечный, пробивался сквозь толщу зеленовато-голубой воды и плясал бликами на доспехах преторианцев.
Что-то огромное проплыло над головой, устроив небольшое солнечное затмение. По стенам, словно сопровождая движение идущих, скользили какие-то тени.
