За последние десятилетия кругозор человека расширился в связи со вседоступностью и разносторонностью информации в сети
и...
развитых людей стало больше.
Но по той же причине стало больше и недоразвитых, число которых – особенно в самой неблагоприятной среде – неуклонно растет, усугубляя свое состояние не только по мере роста, но и по мере взросления, предоставляя нам еще одну закономерность, о которой у нас так же нет достаточного представления, как и о вышеупомянутом законе.
Но именно о нем мы с вами и поговорим.
И пусть вас не беспокоят рассуждения о том, чего мы толком не понимаем, – для людей, которые делают все не вовремя, повторяя одни и те же ошибки, такое явление весьма свойственно, – пусть вас тревожит тот факт, что вы не беспокоились об этом раньше.
Давайте попробуем вспомнить все сначала?
С самого детства вам постоянно не везло.
Сколько себя помните, вы все время болели и лежали в больнице, при этом один раз заболели так, что вас огородили ширмой, чтобы не пугать других детей.
Когда вы еще не ходили в школу, на ваших глазах чудовищным образом расправились с новорожденными щенками, отчего вы до сих пор боитесь и ненавидите пьяных страшных мужиков, похожих на троллей.
А когда пошли в школу, то и тут ничего не успевали и не могли понять, из-за чего у вас не было друзей, но были проблемы с классным руководителем, которая считала таких, как вы – и вас лично, – что возможно, было небезосновательно, – идиотами и очень любила ставить "5" – всем ученикам, которых она любила, "2" – ученикам, которых она не любила, так, что в классе почти не было промежуточного звена.
Спасало лишь то, что вас любили дома.
Впоследствии все это напрямую отразится на становлении вашей личности.
А пока вы успели два года поучиться на первом курсе медицинского колледжа, поработать санитаром в экстренной хирургии областной травматологической больницы, где возненавидели трепанации, особенно, когда их было больше одной за дежурство, что означало кучу пропитанных ослизлой кровью тряпок, которые вам приходилось отмывать и которым не было конца: только подготовишь операционную, как опять кого-то угораздило – везут больного, и снова тряпки, и так всю смену; а в итоге – отправились служить в армию, где оказалось намного хуже, чем было в самые трепанационные дни, и чем вы вообще могли себе представить.
Но забегая вперед, можно сказать, что именно этот момент станет в вашей жизни переломным – армия и одна книга, открывшие перед вами целый мир!
И нет, это был не воинский устав.
Как только вы попали за ворота вашего нового места дислокации, вам оно сразу же не понравилось. И с каждым последующим днем нравилось все меньше. Особенно, если учитывать то обстоятельство, что этим дням, как тряпкам в операционной, не было конца и случались они каждый день.
Сержантам вы тоже не понравились, равно как и сослуживцам, а ротный все больше напоминал классного руководителя, с той лишь разницей, что у него не было солдат, которых бы он любил.
Но это длилось лишь пять месяцев, за время которых, впрочем, вы умудрились оказаться в госпитале, где напросились на должность медбрата и где вас закрепили за люкс-палатой, в которую тут же и заехал целый подполковник, начальник одного из отделений госпиталя для солдат, офицеров и семей военнослужащих.
По возвращении из госпиталя в часть вы поняли, что более не намерены там задерживаться, но только не знали, каким образом это осуществить.
Случай представился самостоятельно – вы заболели. Вас аккуратно уложили в медсанчасть, а случай намекал на то, что иногда события происходят очень даже вовремя, и что вы способны вовремя сделать им шаг навстречу.
И вы сделали: обманным путем и хитростью, доселе вам несвойственной, добываете свой военный билет и выезжаете из части в военный госпиталь под предлогом, обнаружив который и вернись вы обратно, вас бы, пожалуй, расстреляли.
Поэтому возвращаться было ни в коем случае нельзя, а легального права оставаться в части при военном госпитале у вас не было никакого. И в тот момент, когда вас уже отправляли обратно, вы в отчаянии отправились прямо к главной медсестре госпиталя и заявили, что хотите служить здесь на благо человечеству, при этом соврав, что у вас имеется диплом об окончании колледжа.
Надо сказать, что главная медсестра госпиталя была женщиной хотя и строгой, но отзывчивой, к тому же именно в это время заболел и без того будучи инвалидом ее сын.
Она не могла не уловить отчаяние в ваших глазах и, наложив его на собственное страдание, повела вас к начальнику приемного отделения, где как раз не хватало сотрудника. К вашей несказанной радости им оказался тот самый подполковник из люкс-палаты, который сообщил, что хотя они и не практиковали эксплуатации солдат срочной службы на местах медицинского персонала, но вас возьмет, так как вы неплохо справлялись со своими задачами, принимая непосредственное участие в его выздоровлении и даже втайне от лечащих врачей приносили ему коньяку. Он был не дурак выпить.
К тому же выяснилось, что командир части, откуда вы прибыли, его хороший знакомый, которому он тут же позвонил и с легкостью, не знающей примеров, договорился о вашем переводе под его неизменное начало.
Это было чудом! И вы продолжили свою службу совершенно в другом качестве и отличных почти на противоположные условиях.
О таком можно было только мечтать. А в запуганном, затравленном сознании новобранца не было решимости даже для этого. Но вы решились на шаг и обман, которые как нельзя к лучшему изменили вашу жизнь на ближайшие полтора года и не только.
Жизнь и служба в военном госпитале была исключительно интересной, а также наполненной разнообразными событиями, которые начались в первую же неделю ваших дежурств, прямо на третьей смене, когда среди ночи привезли истошно кричащего офицера, всего в крови и в полубезумном состоянии.
Тут следует отметить, что организация неотложной помощи в медицинском учреждении вооруженных сил отличалась от экстренной хирургии областной травматологической больницы, где к моменту поступления тяжелобольного всё и все были на своих местах.
К моменту же поступления офицера в приемное отделение госпиталя на месте были лишь дежурный врач, – к тому же терапевт, – вы и дневальный, который слонялся без дела, размышляя над тем, где бы ему раздобыть сигарет.
Нервничая и не зная с чего начать, дежурный врач рекомендует вам срезать одежду. Вы не возражаете. И когда дрожащими ножницами, – а от каждого прикосновения приемное отделение погружалось в дикий рев, так как уколы промедола и атропина не оказывали должного эффекта, вероятно, в силу того что офицер был изрядно пьян, – дошли до шнурков и начали снимать берцы, то обнаружили, что один их них снимается вместе со стопой, при чем с каждым движением из ботинка выливается порция крови. Стопа оторвана. Вы пытаетесь, но не знаете, как снять ботинок.
И позже, когда из рентгенологического отделения доносились жуткие вопли, как из камеры допросов НКВД, а затем удалялись по мере перемещения раненого в сторону оперблока, выяснилось, что на левой ноге у него четыре перелома, два из которых открытые, включая наполовину оторванную стопу, на правой – еще три; правая рука и позвоночник сломаны в нескольких местах, проломлена грудная клетка, таз раздроблен.
Еще позже вы узнали, что офицер в изрядном подпитии и на большой скорости выехал на встречную полосу шоссе.
К утру он умер.
И странно, что еще вчера этот человек кем-то командовал, строил планы, копил деньги, а сегодня оказался там, где совсем не планировал. При этом, сделал это собственными усилиями, безо всяких планов.
Жизнь полна сюрпризов. Хотя таких, пожалуй, хотелось бы поменьше.
В тот день вы заметили, что не только вы способны делать все не вовремя, и особенно задумались над этим после того, как в одно из дежурств, ближе к обеду, когда приближающееся время навевает аромат кружащихся в голове котлет и сосисок, а мысли в основном заняты их визуальными образами, поступил звонок с угрозой доставки в отделение приемного покоя черепно-мозговой травмы.
Подробностей не поступило. Никто не напрягался, многие отправились в столовую.
Вы и дежурный врач – на этот раз женщина-гинеколог – томились в ожидании пациента, чтобы как можно скорее оформить его и последовать примеру коллег, как вдруг заслышали на проходной какую-то возню. Тревожная волна хлынула в приемную, а за ней – запыхавшийся, розовый от волнения прапорщик и четыре солдата с носилками, на которых, в бессознательном состоянии, бледный и весь в песке лежал пятый как солдат и шестой как человек прибывший.
"Ничего себе черепно-мозговая!" – усомнились вы, вместе с остальными перетаскивая не подающее признаков жизни тело на кушетку и невольно вспоминая о трепанации.
С минуту все стояли, хлопая глазами, уставившись на солдата, не зная, что с ним делать.
"Кажется, здесь это обычная практика", – подумали вы.
Неизвестно, что подумала гинеколог, но вслух выпалила:
– Что это с ним? – и еще чуть-чуть подумав, добавила: – Надо же что-то предпринимать.
Теперь все с удивлением уставились на нее.
А призыв врача никого не побудил к действию, даже ее саму.
Но тут ко всеобщему счастью с обеда возвращался ведущий хирург, боевой офицер, решительный и компетентный во всех вопросах.
Завидев столпившуюся и замершую в приемном отделении компанию, включавшую в себя прапорщика и женщину-гинеколога, он не без любопытства заглянул внутрь, распахнул глаза, растолкал солдат и молниеносно отдал всем присутствующим исключительно точные, ясные и даже, возможно, спасительные – не будь потерпевший в столь безнадежном положении – распоряжения, которые умудрился сформулировать в паре фраз:
– Вы что стоите?! Пип-пибип! Отошли все!
– Ножницы! Реанимацию! Рентген! Быстро! – адресовано вам.
– Воду! – дневальному.
– Бииип! – кажется, гинекологу.
Вы разрезаете на пострадавшем рабочий бушлат, и вместе с рукавом отпадывает сама рука.
Стоит признать крайне странным занятием доставание из рукава оторванной руки, которая еще цеплялась за тело обрывками кожи и сухожилий.
Приподнимая тело, обнаруживаете вываливающееся, как из порванного пакета, из пробитых под лопаткой ребер легкое.
Смыв песок, видите содранный скальп, обнажающий височные кости черепа. Скальп срезан по всей окружности головы.
Вас удивляет, что крови почти нет.
– Бинты! Живо!
Хирург приматывает руку к изувеченному туловищу так, словно собирается его мумифицировать, заодно спасая от выпадения легкое.
Вы не знаете точно, как правильно держать пострадавшего и в то же самое время не мешать действиям врача.
Прибегает реанимация со своим оранжевым чемоданчиком, в котором, как казалось, есть все.
Кладем пятого-шестого на носилки, везем в рентген-отделение.
И тут происходит еще одно непредвиденное событие – в госпитале ни с того ни с сего отключается свет.
Конечно, никакого своего генератора в части нет.
А в оранжевом чемоданчике хотя и было все, но не было электричества.
Аппаратуру подключить нельзя, снимки сделать нельзя.
Несчастного упаковывают в скорую и везут в другой госпиталь.
На дорогу уходит еще 45 минут.
В приемном покое окружного госпиталя прибывшему тоже удивились, но меньше.
Солдат умер прямо там. Этому не удивились.
Свет включили в течение часа. А прапорщик медицинского подразделения строительного батальона рассказал вам, что пострадавший солдат тем утром работал на строительном производстве, где по неизвестной причине прекратилась подача электроэнергии. Солдат зачем-то полез (а может быть, ему и приказали) к лопастям бетономешалки. В этот момент подача электричества возобновилась, и его туда закрутило.
За полтора года вашей службы в военном госпитале свет отключали два раза.
Всему виной не вовремя осуществленное действие – ошибка.
Ошибки регулярно совершают все, но они не всегда зависят от нас.
Ведь если родители не любят своего ребенка, унижают и жестоко обращаются с ним, то разве можно сказать, что это его ошибка или она как-то зависит от его действий? А если ребенок родился больным? Или вообще не родился из-за ошибок его родителей, для которых он оказался ненужным? Или его угораздило родиться не в том месте и не в то время, например, в современной России? Просто – в России.
А что, если он станет Гитлером?
Любым другим диктатором, борцом за права и свободы, чья идеология воодушевляет массы, присоединение к которым делает вас не только одним из верномыслящих, но и дает полное право считать себя лучше всех остальных, а остальных, в свою очередь, – врагами.
Ибо разницы между идеологией национал-социализма и пропагандой гендерного, расового равенства нет никакой: хотите вы или нет, но вам придется их придерживаться, к тому же, придерживаясь, вы оказываетесь на стороне правых, а нет – будете осуждаемы, при том часто именно теми, кто сами против, но делают вид, что за.
Все эти движения феминизма, Гитлера или каких-нибудь радикально настроенных исламистов, пребывающих в очумленном состоянии обскурантизма, желают лишь одного – не подвергающегося критике превосходства. А там, где укореняются подобные намерения, всегда обитает неприязнь, легко перерастающая в ненависть.
Какой смысл говорить о защите животных и при этом закрывать глаза на повсеместное попирание закона о защите детей, которых собственные родители лишают всяческих прав, в том числе – права на жизнь?
Какой смысл то и дело заявлять о равноценности прав женщины и мужчины, если это не побуждает человека к саморазвитию и взаимоуважению, а служит предлогом для того, чтобы сваливать ответственность за свои обиды и ощущение неполноценности на противоположный пол?
И какой смысл рассуждать о расовой дискриминации, то и дело разделяя понятия: белый, черный, латино, просто – еврей или вообще – иммигрант?
А как вам пропаганда однополых связей, – в том числе среди подростков, – которые еще полвека назад были вне закона, но стали одобряться и повсеместно демонстрироваться ввиду проявления свободы воли, гражданского права и еще бог знает чего, но при этом отношения, например, между взрослым мужчиной и несовершеннолетней девочкой, или наоборот, являются запретными, преследуются по закону и часто порицаются самим обществом?
Вы не видите особой разницы между двумя положениями.
Впрочем, многие могут с вами не согласиться.
Проблема в том, что люди не понимают того, о чем говорят, потому что сами все время твердят только о себе, о своей правоте, своих проблемах и никогда всерьез не думают о других.
Сострадание, сочувствие – состояния, искренне принадлежащие немногим.
Не следует ждать от мира, где один вид уничтожает другой ради выживания и территориального господства, всеобщего блага или милосердия, поскольку он создан отнюдь не по принципу любви и процветания, а по закону безжалостного уничтожения.
Именно поэтому мы находимся в среде, где боль и страдания – равно как и сама жизнь – не являются приоритетом, где с ними вообще не считаются в угоду собственному благополучию;
мир, где слово "благополучие" стало синонимом циничного отношения к другим.
Какой вообще смысл говорить о правах там, где они зависят не от свобод, а от возможностей; где каждый седьмой
