При виде девушек, Николаев коротко опустил голову, приветствуя их, а его мать выдала дежурную улыбку.
— Ну, наконец-то, - внимательно, но без видимого одобрения осмотрела Машу и также не преминула отметить несоответствие размеров. — Да, Анна, определенно тоньше вас. Но, увы, ничего другого предложить мы не можем.
В досаде, что ее уже дважды завуалированно обозвали коровой, Маша не очень вежливо буркнула.
— Я бы и в джинсах отлично поела. Вообще-то в ваших игрищах я не участвую. Нравится, вам в дворян играть — ваше право. Я-то тут при чем?
Все родственники, присутствующие в комнате, понимающе переглянулись. Так, как будто Маша сильно больна на всю голову, но пока не осознает этого.
Пауза затянулась, и Николаев решил ее прервать.
— Предлагаю все же сесть за стол. Я ужасно голоден, — и он галантно отодвинул стул, кивков предлагая Маше сесть.
Столовая помимо размера удивила Машу тем, что в сравнении с комнатой, где ей предстояло ночевать, выглядела вполне сносно. Можно даже сказать — изысканно. И Маша примерно представляла, сколько это все стоит. Фарфор, горделиво выставленный на показ, очевидно, английский. Стол, стулья с высокими спинками — из дорогого дерева. Высокие окна днем, без сомнения, впускают внутрь много света. Стены не плотно увешаны портретами господ (иначе не назовешь) с очевидным фамильным сходством с собравшимися.
Увлеченная рассматриванием обстановки, Маша пропустила мимо ушей начало беседы. Впрочем, она велась так, словно Маши в комнате и не было, хотя касалась ее напрямую.
— Я уже говорила твоему брату, Анна, что он поступил, крайне неразумно, позволив девушке появиться здесь.., — неторопливо и тихо, как все люди, которые привыкли, что окружающие ловят каждое их слово, говорила мать Николаева.
— Но, мама! Я, кажется, уже объяснил, что в произошедшем нет моей вины. Все случилось внезапно, и уже ничего нельзя было поделать, — эмоционально, чего Маша прежде за ним не замечала, отбивался Николаев.
— Я понимаю, но это не отменяет того факта, что с проблемой надо что-то делать.
Жадно прислушиваясь к беседе, Маша вдруг похолодела. А если это все-таки похищение? Фраза «проблема» в отношении нее, Маши, какая-то слишком бандитская. Но тогда ее дела плохи. Николаева она знает в лицо. Да и остальные особо не стесняются ее присутствия. Вон, как Анна картофель жует и ушами при этом двигает.
То есть, если ее догадка верна — в живых ее никто оставлять не собирается.
Неужели они всерьез думают, что сестра жены самого Кравцова может исчезнуть бесследно? Ну ладно еще эти двое, но Николаев — Николаев уж точно знает, с кем ему придется иметь дело!
Маша скосила глаза на бывшего подчиненного (разумеется, бывшего — теперь уже ни каких сомнений, пусть даже не рассчитывает особо на старое место). Он сидел слева от нее и терпеливо, хотя и не сказать, что покорно, выслушивал упреки свей матери. Когда Николаев резко обернулся к ней, отвести глаза Маша не успела. Внимательный и оценивающий взгляд не сделала более мягким даже улыбка, которая, видимо, в этом обществе считалась признаком хорошего воспитания, особенно, если терпеть не можешь собеседника.
А в том, что Николаев ее тереть не может, Маша не сомневалась. И если раньше он ее почти откровенное презирал за непрофессионализм и праздный образ жизни — нет, прямо, он, конечно, никогда бы не осмелился ей такое сказать в лицо, — но Маша, несмотря на внешнее легкомыслие и поверхностность, обладала неплохой интуицией.
— Положить вам картофель, Мария Игоревна?
— Что? — не переставая в упор смотреть на Николаева, переспросила Маша.
Николаев кивнул на блюдо (по виду, серебро) с теплой, но уже не дымящейся аппетитно картошкой и повторил.
— Рекомендую картофель. В этом году удивительный урожай.
Молчание он воспринял, как согласие, и положил на Машину до сих пор пустую тарелку пару крупных клубней.
— Вина?
— О, да, круто, — с готовностью согласилась Маша. Ничто так хорошо, не очищает мозг, как бокал хорошего вина (и лучше — два).
А вино, действительно, оказалось хорошее. Как и картофель. И хотя Маша думала, что не сможет впихнуть в себя ни кусочка после услышанного, очень даже неплохо впихнула, да еще и добавки попросила.
— Пожалуйста, — невозмутимо отозвался Николаев, и казалось потерял к Маше интерес, вернувшись к прерванной беседе с родственниками.
— Мама, ты сама не раз говорила про моего уважаемого прадеда, который захватил с собой из путешествия собаку, — напомнил он чинно жующей даме какой-то, по всей видимости, значимый семейный эпизод. Однако это вызвало у его матери лишь недовольство.
После своего короткого замечания относительно Машиного туалета она больше не удостоила Машу добрым (и злым тоже) словом, но после слов сына, бросила на нее все же мимолетный взгляд и поджала губы.
— Я, конечно, не в восторге от твоей выходки. Но сравнивать девушку с собакой — это чересчур! Да, твой прадед также не слишком обдуманно привез с собой Артура. И, тем не менее, это оказался вполне воспитанный и добрый пес, — «чего не скажешь о твоей новой знакомой» хотела сказать она, но осеклась и быстро пригубила вино из своего бокала, чтобы не сказать лишнего, как бы не желалось. — Ты же понимаешь, какие трудности ожидают нас в связи с появлением этой женщины?
Вновь обернувшись к Маше, Николаев неохотно, но согласно кивнул.
— Да, безусловно...
Женщину? Машу еще никто не называл женщиной! Да кто она вообще такая, чтобы так ее оскорблять! И все-таки, надо признать, ее слово здесь далеко не последнее. Если они все-таки имеют против нее нехорошие мысли молчать и делать вид, что ничего не понимаешь больше нельзя.
Маша отложила приборы, глотнула еще вина для храбрости и громко сказала (громко, потому что за последние пятнадцать минут чувствовала себя почти невидимкой и уже стала сомневаться, замечают ли ее остальные).
— Послушайте... Я не знаю, как вас зовут...
— О, — воскликнул Николаев почти сразу, — это моя оплошность, простите. Мария Игоревна, разрешите представить мою мать — Ольга Павловна Николаева.
Ольга Павловна слегка опустила глаза в знак приветствия и бросила неодобрительный взгляд на сына, как бы говоря, что война войной, а хорошие манеры никто не отменял.
— Ольга Павловна! — решительно, тем временем, продолжила Маша. Видимо слишком громко, так как в углу что-то грохнулось, и все обернулись. Это Дарья опрокинула поднос с фруктами, опять сделалась белой, как привидение, закрыла лицо руками и, расстроенно мыча, выбежала из комнаты.
Компания еще несколько секунд хранила тишину, а потом невозмутимо (все, кроме Маши) вернулась к ужину.
— Ольга Павловна, я вижу, что мне тут не особо рады, — Анна кинула на Машу ироничный взгляд, но вмешаться, заметив предостерегающий жест матери, не решилась. — Понятия не имею, что вам наговорил обо мне Николаев, — опять она что-то не то ляпнула судя по реакции присутствующих — ну и фиг с ним. — Только я не меньше вас мечтаю покинуть этот гостеприимный (на самом деле — нет!) дом. Если вы вызовите мне такси до Москвы — сестра все оплатит, в том числе компенсацию за мое нежданное вторжение — последнее предложение Маша произнесла уже своим обычным покровительственным тоном. Как она могла забыть, кто ее сестра! Кем бы не были эти люди — семья Кравцовых занимает слишком высокое положение, чтобы с ней не считаться. Даже в этом захолустье среди ряженых клоунов.
И Николаеву не стоит об этом забывать. Вскинув бровь, Маша выразительно на него посмотрела, но в ответ, к удивлению, поймала жалость и... сочувствие?
— В общем, — стараясь не терять уверенности, которой в обычной жизни ей было не занимать, а тут как-то вся распылилась под их многозначительным молчанием. — Я хочу немедленно вернуться домой. И требую, чтобы вы вызвали мне такси. Или отвезли на своей машине до цивилизации, — заметив, как остальные в очередной раз обменялись взглядами, Маша не выдержала, выскочила из-за стола, но почти сразу услышала жалобный треск узкого платья, и тут же села обратно. Еще не хватало голой перед Николаевым предстать. Сравнение будет не пользу его худосочных родственников. Хотя какая ей разница? И дела Маше нет до высокомерного Николаева! — Только не говорите, пожалуйста, что у вас тут одни кони да экипажи. Никогда не поверю! Никогда!
Ее «никогда» поднялось наверх к элегантной лепнине потолка, замерло там на мгновение и шлепнулось о стол вместе с ладонью Ольги Павловны. Не поднимаясь со своего места, она пригвоздила Машу (или попыталась это сделать) тяжелым, особенно для такой хрупкой и миниатюрной на вид женщины, не терпящим возражения взглядом.
— Она требует! Какая вопиющая бестактность! Андрей! Неужели там, — «там» прозвучало громче и выразительнее, если это вообще возможно, учитывая бескомпромиссность ее тона, — неужели ТАМ все барышни такие?
Пряча улыбку (а улыбался Андрей не часто — и зря, ему очень идет), Николаев ответил уклончиво:
— Мир сильно изменится, мама.
— Есть вещи, например, воспитание, целомудренность и тактичность, которые не должны меняться, — жестко отрезала его мать. — Но как бы там ни было, барышня — Мария Игоревна, я не ошибаюсь? Вы не в том положении, чтобы диктовать нам условия. Прошу не забываться! Кто вы — и кто мы!
Маша чуть не задохнулась от ярости. Да кто она, собственно, такая, чтобы читать ей нотации о воспитании? Великолепное у Маши воспитание! Это еще ее мама не слышала, как эта ряженая старуха о ее воспитании отзывается.
— Вот именно, — высокомерно заметила она, стараясь нее повышать голос в тон Ольге Павловне. Она ей еще покажет, что тоже вполне может владеть собой. Как леди, блин. — Наша семья очень крутая. И вы очень сильно пожалеете, если и дальше будете силой удерживать меня здесь.
К удивлению, эффект от ее речи оказался прямо противоположным ожидаемому. Родственники за столом развеселились, Николаев коротко хохотнул, и даже Анна не удержалась от замечания.
— Вот смех! Как жаль, что Алексей спит — от души бы повеселился.
Обескураженная, Маша нахмурилась.
— Да вы хоть у него, — она кивнула на Николаева, — спросите, и дернула Николаева за рукав, к его явному неудовольствие. Сразу нахмурился. — Андрей, скажите им, кто такой Кравцов, — потребовала она.
Но ответить Николаеву помешала вездесущая Ольга Павловна. В отличие от остальных она не явно выражала свои чувства, но тоже не смогла скрыть снисходительной улыбки.
— Мне неведомо, какое положение вы занимаете у себя. В любом случае, вам об этом придется забыть. Вероятнее всего, навсегда. Здесь вы — большая проблема и угроза для нашей семьи. Которую мы должны устранить до того, как невеста Андрея и его родственники прибудут в усадьбу.
Невеста? Ого! Против воли Маша с интересом посмотрела на Николаева, точно в первый раз. Наверное, именно так смотрят парни на главную замухрышку в классе, когда выясняется, что она внезапно вышла замуж за первого красавчика. И у всех немой вопрос в глазах: «Любопытно, что он в ней нашел?»
Поскольку Маша никогда не видела рядом с Николаевым ни одной женщины, она даже и не задумывалась об этом аспекте его жизни. Особенно после того, как он не проявил к ней самой ни малейшего интереса. К счастью, флиртовала она с ним, скорее, из спортивного интереса, и его равнодушие ее мало задело.
Но тут вон оно что!
Под пристальным Машиным взглядом Николаев, кажется, смутился, но взгляда, который все еще смеялся после ее попытки припугнуть компанию своими родственниками, не отвел.
— Так вы женитесь! — не удержалась Маша от комментария. — Вот уж не знала. Почему вы раньше не сказали?
Его губы опять дрогнули в еле сдерживаемой усмешке.
— Не уверен, что вам раньше было дело до мой жизни. Впрочем, — добавил он поспешно, — в том месте, где я имел честь с вами познакомиться, невесты у меня не было и нет.
Наморщив лоб, Маша вложила в ответный взгляд максимум недоумения.
— Ниче не поняла. Вы, Николаев, все-таки мутный тип, — как на духу выдала она, краем глаза заметив, как возмущенно вспыхнули Ольга Павловна и Анна. — Но в любом случае, поздравляю.
Николаев склонил голову.
— Благодарю вас...
— Довольно! — вновь прервала его мать. — Сейчас не до любезностей. Я не закончила, — она вновь выдержала мхатовскую паузу, которая поддерживала интригу и статус говорившей. Достигнув нужного уровня напряженности в зале — даже собственные сын и дочь почтительно задержали дыхание, она продолжила. — Как я уже сказала, здесь и сейчас не важно, кем вы были раньше, Мария Игоревна, — несмотря на то, что она назвала Машу по имени и отчеству, прозвучало это как «закрой свой рот безродная девка». — Уже через неделю мы будем принимать невесту Андрея, и я совсем не хочу оскандалиться перед новыми родственниками. Уффф, — вырвалось у нее возмущенно. — Ни одно уважающее себя семейство еще не притаскивало за собой такой «хвост»...
— Но как же прадедушка? — попытался все же защититься Николаев. — Он и хвост и лапы привез с собой.., — ледяной взгляд матери заставил его проглотить свою шутку.
— Я не буду бранить тебя сейчас, Андрей. Ты еще не до конца оправился после путешествия. Но постарайся впредь быть сдержаннее в высказываниях. Что же касается вас, — она уничижающе посмотрела на Машу. — До того момента, пока мы не решим на семейном совете, что с вами делать, вы наша пленница. И ваше свободное передвижение по усадьбе и приусадебной территории будет ограничено.
Серьезно? Маша с вызовом посмотрела на самоуверенное заявление пожилой женщины. Валить надо сейчас, пока не поздно. Лестница в холл почти сразу за этой комнатой. Подберет юбки и в два счета окажется на улице. До дачного поселка, огни которого она видела — рукой подать. Ночь сегодня хорошая, лунная. Заблудиться не должна. А если будет быстро бежать, то ни бородатый отморозок, ни, тем более, рохля Николаев не догонят.
Внешне пытаясь сохранить невозмутимость, Маша чинно промокнула салфеткой рот.
— Думаю, мы тут все устали. Я жутко спать хочу. Давайте завтра обсудим весь тот бред, что вы несете.
С этими словами она встала. Николаев тут же последовал ее примеру. Ни Ольга Павловна, ни Анна и бровью не пошевелили.
— Я провожу вас, отбрасывая свою салфетку на стол, сказал Николаев, но Маша протестующе подняла обе руки.
— Не стоит. Ужинайте, болтайте — вы же давно не виделись? Я только свечку захвачу. Чтобы на лестнице не убиться, — тут она заметила нездоровый блеск в глазах Анны — на что угодно можно поспорить, что сестра Николаева сочла бы подобный исход не такой уж плохой идеей, и будь ее воля, не видать Маши свечи, как мобильного телефона.
Однако брат ее, видимо, придерживался иной точки зрения, потому как подал Маше светильник и на прощание еще раз склонил голову.
Это Маша думала, что на прощание.
Оказавшись в коридоре, Маша для отвода глаз сделала несколько громких шагов по направлению к лестничному проему, ведущему на третий этаж, тихонько поставила подсвечник на один из маленьких столиков, послюнявила пальцы и загасила свечу. Прислушалась. Из зала доносился неторопливый и негромкий поток речи.
Все трое говорили одновременно. Явно спорили. Но понять, о чем, было невозможно — они как будто не по-русски трещали.
Немного выждав, Маша подобрала неудобное длинное платье, под которым скрывались ее родные кроссовки, и, стараясь двигаться, как можно тише, отправилась к роскошной центральной лестнице.
— Ну, наконец-то, - внимательно, но без видимого одобрения осмотрела Машу и также не преминула отметить несоответствие размеров. — Да, Анна, определенно тоньше вас. Но, увы, ничего другого предложить мы не можем.
В досаде, что ее уже дважды завуалированно обозвали коровой, Маша не очень вежливо буркнула.
— Я бы и в джинсах отлично поела. Вообще-то в ваших игрищах я не участвую. Нравится, вам в дворян играть — ваше право. Я-то тут при чем?
Все родственники, присутствующие в комнате, понимающе переглянулись. Так, как будто Маша сильно больна на всю голову, но пока не осознает этого.
Пауза затянулась, и Николаев решил ее прервать.
— Предлагаю все же сесть за стол. Я ужасно голоден, — и он галантно отодвинул стул, кивков предлагая Маше сесть.
Столовая помимо размера удивила Машу тем, что в сравнении с комнатой, где ей предстояло ночевать, выглядела вполне сносно. Можно даже сказать — изысканно. И Маша примерно представляла, сколько это все стоит. Фарфор, горделиво выставленный на показ, очевидно, английский. Стол, стулья с высокими спинками — из дорогого дерева. Высокие окна днем, без сомнения, впускают внутрь много света. Стены не плотно увешаны портретами господ (иначе не назовешь) с очевидным фамильным сходством с собравшимися.
Увлеченная рассматриванием обстановки, Маша пропустила мимо ушей начало беседы. Впрочем, она велась так, словно Маши в комнате и не было, хотя касалась ее напрямую.
— Я уже говорила твоему брату, Анна, что он поступил, крайне неразумно, позволив девушке появиться здесь.., — неторопливо и тихо, как все люди, которые привыкли, что окружающие ловят каждое их слово, говорила мать Николаева.
— Но, мама! Я, кажется, уже объяснил, что в произошедшем нет моей вины. Все случилось внезапно, и уже ничего нельзя было поделать, — эмоционально, чего Маша прежде за ним не замечала, отбивался Николаев.
— Я понимаю, но это не отменяет того факта, что с проблемой надо что-то делать.
Жадно прислушиваясь к беседе, Маша вдруг похолодела. А если это все-таки похищение? Фраза «проблема» в отношении нее, Маши, какая-то слишком бандитская. Но тогда ее дела плохи. Николаева она знает в лицо. Да и остальные особо не стесняются ее присутствия. Вон, как Анна картофель жует и ушами при этом двигает.
То есть, если ее догадка верна — в живых ее никто оставлять не собирается.
Неужели они всерьез думают, что сестра жены самого Кравцова может исчезнуть бесследно? Ну ладно еще эти двое, но Николаев — Николаев уж точно знает, с кем ему придется иметь дело!
Маша скосила глаза на бывшего подчиненного (разумеется, бывшего — теперь уже ни каких сомнений, пусть даже не рассчитывает особо на старое место). Он сидел слева от нее и терпеливо, хотя и не сказать, что покорно, выслушивал упреки свей матери. Когда Николаев резко обернулся к ней, отвести глаза Маша не успела. Внимательный и оценивающий взгляд не сделала более мягким даже улыбка, которая, видимо, в этом обществе считалась признаком хорошего воспитания, особенно, если терпеть не можешь собеседника.
А в том, что Николаев ее тереть не может, Маша не сомневалась. И если раньше он ее почти откровенное презирал за непрофессионализм и праздный образ жизни — нет, прямо, он, конечно, никогда бы не осмелился ей такое сказать в лицо, — но Маша, несмотря на внешнее легкомыслие и поверхностность, обладала неплохой интуицией.
— Положить вам картофель, Мария Игоревна?
— Что? — не переставая в упор смотреть на Николаева, переспросила Маша.
Николаев кивнул на блюдо (по виду, серебро) с теплой, но уже не дымящейся аппетитно картошкой и повторил.
— Рекомендую картофель. В этом году удивительный урожай.
Молчание он воспринял, как согласие, и положил на Машину до сих пор пустую тарелку пару крупных клубней.
— Вина?
— О, да, круто, — с готовностью согласилась Маша. Ничто так хорошо, не очищает мозг, как бокал хорошего вина (и лучше — два).
А вино, действительно, оказалось хорошее. Как и картофель. И хотя Маша думала, что не сможет впихнуть в себя ни кусочка после услышанного, очень даже неплохо впихнула, да еще и добавки попросила.
— Пожалуйста, — невозмутимо отозвался Николаев, и казалось потерял к Маше интерес, вернувшись к прерванной беседе с родственниками.
— Мама, ты сама не раз говорила про моего уважаемого прадеда, который захватил с собой из путешествия собаку, — напомнил он чинно жующей даме какой-то, по всей видимости, значимый семейный эпизод. Однако это вызвало у его матери лишь недовольство.
После своего короткого замечания относительно Машиного туалета она больше не удостоила Машу добрым (и злым тоже) словом, но после слов сына, бросила на нее все же мимолетный взгляд и поджала губы.
— Я, конечно, не в восторге от твоей выходки. Но сравнивать девушку с собакой — это чересчур! Да, твой прадед также не слишком обдуманно привез с собой Артура. И, тем не менее, это оказался вполне воспитанный и добрый пес, — «чего не скажешь о твоей новой знакомой» хотела сказать она, но осеклась и быстро пригубила вино из своего бокала, чтобы не сказать лишнего, как бы не желалось. — Ты же понимаешь, какие трудности ожидают нас в связи с появлением этой женщины?
Вновь обернувшись к Маше, Николаев неохотно, но согласно кивнул.
— Да, безусловно...
Женщину? Машу еще никто не называл женщиной! Да кто она вообще такая, чтобы так ее оскорблять! И все-таки, надо признать, ее слово здесь далеко не последнее. Если они все-таки имеют против нее нехорошие мысли молчать и делать вид, что ничего не понимаешь больше нельзя.
Маша отложила приборы, глотнула еще вина для храбрости и громко сказала (громко, потому что за последние пятнадцать минут чувствовала себя почти невидимкой и уже стала сомневаться, замечают ли ее остальные).
— Послушайте... Я не знаю, как вас зовут...
— О, — воскликнул Николаев почти сразу, — это моя оплошность, простите. Мария Игоревна, разрешите представить мою мать — Ольга Павловна Николаева.
Ольга Павловна слегка опустила глаза в знак приветствия и бросила неодобрительный взгляд на сына, как бы говоря, что война войной, а хорошие манеры никто не отменял.
— Ольга Павловна! — решительно, тем временем, продолжила Маша. Видимо слишком громко, так как в углу что-то грохнулось, и все обернулись. Это Дарья опрокинула поднос с фруктами, опять сделалась белой, как привидение, закрыла лицо руками и, расстроенно мыча, выбежала из комнаты.
Компания еще несколько секунд хранила тишину, а потом невозмутимо (все, кроме Маши) вернулась к ужину.
— Ольга Павловна, я вижу, что мне тут не особо рады, — Анна кинула на Машу ироничный взгляд, но вмешаться, заметив предостерегающий жест матери, не решилась. — Понятия не имею, что вам наговорил обо мне Николаев, — опять она что-то не то ляпнула судя по реакции присутствующих — ну и фиг с ним. — Только я не меньше вас мечтаю покинуть этот гостеприимный (на самом деле — нет!) дом. Если вы вызовите мне такси до Москвы — сестра все оплатит, в том числе компенсацию за мое нежданное вторжение — последнее предложение Маша произнесла уже своим обычным покровительственным тоном. Как она могла забыть, кто ее сестра! Кем бы не были эти люди — семья Кравцовых занимает слишком высокое положение, чтобы с ней не считаться. Даже в этом захолустье среди ряженых клоунов.
И Николаеву не стоит об этом забывать. Вскинув бровь, Маша выразительно на него посмотрела, но в ответ, к удивлению, поймала жалость и... сочувствие?
— В общем, — стараясь не терять уверенности, которой в обычной жизни ей было не занимать, а тут как-то вся распылилась под их многозначительным молчанием. — Я хочу немедленно вернуться домой. И требую, чтобы вы вызвали мне такси. Или отвезли на своей машине до цивилизации, — заметив, как остальные в очередной раз обменялись взглядами, Маша не выдержала, выскочила из-за стола, но почти сразу услышала жалобный треск узкого платья, и тут же села обратно. Еще не хватало голой перед Николаевым предстать. Сравнение будет не пользу его худосочных родственников. Хотя какая ей разница? И дела Маше нет до высокомерного Николаева! — Только не говорите, пожалуйста, что у вас тут одни кони да экипажи. Никогда не поверю! Никогда!
Ее «никогда» поднялось наверх к элегантной лепнине потолка, замерло там на мгновение и шлепнулось о стол вместе с ладонью Ольги Павловны. Не поднимаясь со своего места, она пригвоздила Машу (или попыталась это сделать) тяжелым, особенно для такой хрупкой и миниатюрной на вид женщины, не терпящим возражения взглядом.
— Она требует! Какая вопиющая бестактность! Андрей! Неужели там, — «там» прозвучало громче и выразительнее, если это вообще возможно, учитывая бескомпромиссность ее тона, — неужели ТАМ все барышни такие?
Пряча улыбку (а улыбался Андрей не часто — и зря, ему очень идет), Николаев ответил уклончиво:
— Мир сильно изменится, мама.
— Есть вещи, например, воспитание, целомудренность и тактичность, которые не должны меняться, — жестко отрезала его мать. — Но как бы там ни было, барышня — Мария Игоревна, я не ошибаюсь? Вы не в том положении, чтобы диктовать нам условия. Прошу не забываться! Кто вы — и кто мы!
Маша чуть не задохнулась от ярости. Да кто она, собственно, такая, чтобы читать ей нотации о воспитании? Великолепное у Маши воспитание! Это еще ее мама не слышала, как эта ряженая старуха о ее воспитании отзывается.
— Вот именно, — высокомерно заметила она, стараясь нее повышать голос в тон Ольге Павловне. Она ей еще покажет, что тоже вполне может владеть собой. Как леди, блин. — Наша семья очень крутая. И вы очень сильно пожалеете, если и дальше будете силой удерживать меня здесь.
К удивлению, эффект от ее речи оказался прямо противоположным ожидаемому. Родственники за столом развеселились, Николаев коротко хохотнул, и даже Анна не удержалась от замечания.
— Вот смех! Как жаль, что Алексей спит — от души бы повеселился.
Обескураженная, Маша нахмурилась.
— Да вы хоть у него, — она кивнула на Николаева, — спросите, и дернула Николаева за рукав, к его явному неудовольствие. Сразу нахмурился. — Андрей, скажите им, кто такой Кравцов, — потребовала она.
Но ответить Николаеву помешала вездесущая Ольга Павловна. В отличие от остальных она не явно выражала свои чувства, но тоже не смогла скрыть снисходительной улыбки.
— Мне неведомо, какое положение вы занимаете у себя. В любом случае, вам об этом придется забыть. Вероятнее всего, навсегда. Здесь вы — большая проблема и угроза для нашей семьи. Которую мы должны устранить до того, как невеста Андрея и его родственники прибудут в усадьбу.
Глава седьмая
Невеста? Ого! Против воли Маша с интересом посмотрела на Николаева, точно в первый раз. Наверное, именно так смотрят парни на главную замухрышку в классе, когда выясняется, что она внезапно вышла замуж за первого красавчика. И у всех немой вопрос в глазах: «Любопытно, что он в ней нашел?»
Поскольку Маша никогда не видела рядом с Николаевым ни одной женщины, она даже и не задумывалась об этом аспекте его жизни. Особенно после того, как он не проявил к ней самой ни малейшего интереса. К счастью, флиртовала она с ним, скорее, из спортивного интереса, и его равнодушие ее мало задело.
Но тут вон оно что!
Под пристальным Машиным взглядом Николаев, кажется, смутился, но взгляда, который все еще смеялся после ее попытки припугнуть компанию своими родственниками, не отвел.
— Так вы женитесь! — не удержалась Маша от комментария. — Вот уж не знала. Почему вы раньше не сказали?
Его губы опять дрогнули в еле сдерживаемой усмешке.
— Не уверен, что вам раньше было дело до мой жизни. Впрочем, — добавил он поспешно, — в том месте, где я имел честь с вами познакомиться, невесты у меня не было и нет.
Наморщив лоб, Маша вложила в ответный взгляд максимум недоумения.
— Ниче не поняла. Вы, Николаев, все-таки мутный тип, — как на духу выдала она, краем глаза заметив, как возмущенно вспыхнули Ольга Павловна и Анна. — Но в любом случае, поздравляю.
Николаев склонил голову.
— Благодарю вас...
— Довольно! — вновь прервала его мать. — Сейчас не до любезностей. Я не закончила, — она вновь выдержала мхатовскую паузу, которая поддерживала интригу и статус говорившей. Достигнув нужного уровня напряженности в зале — даже собственные сын и дочь почтительно задержали дыхание, она продолжила. — Как я уже сказала, здесь и сейчас не важно, кем вы были раньше, Мария Игоревна, — несмотря на то, что она назвала Машу по имени и отчеству, прозвучало это как «закрой свой рот безродная девка». — Уже через неделю мы будем принимать невесту Андрея, и я совсем не хочу оскандалиться перед новыми родственниками. Уффф, — вырвалось у нее возмущенно. — Ни одно уважающее себя семейство еще не притаскивало за собой такой «хвост»...
— Но как же прадедушка? — попытался все же защититься Николаев. — Он и хвост и лапы привез с собой.., — ледяной взгляд матери заставил его проглотить свою шутку.
— Я не буду бранить тебя сейчас, Андрей. Ты еще не до конца оправился после путешествия. Но постарайся впредь быть сдержаннее в высказываниях. Что же касается вас, — она уничижающе посмотрела на Машу. — До того момента, пока мы не решим на семейном совете, что с вами делать, вы наша пленница. И ваше свободное передвижение по усадьбе и приусадебной территории будет ограничено.
Серьезно? Маша с вызовом посмотрела на самоуверенное заявление пожилой женщины. Валить надо сейчас, пока не поздно. Лестница в холл почти сразу за этой комнатой. Подберет юбки и в два счета окажется на улице. До дачного поселка, огни которого она видела — рукой подать. Ночь сегодня хорошая, лунная. Заблудиться не должна. А если будет быстро бежать, то ни бородатый отморозок, ни, тем более, рохля Николаев не догонят.
Внешне пытаясь сохранить невозмутимость, Маша чинно промокнула салфеткой рот.
— Думаю, мы тут все устали. Я жутко спать хочу. Давайте завтра обсудим весь тот бред, что вы несете.
С этими словами она встала. Николаев тут же последовал ее примеру. Ни Ольга Павловна, ни Анна и бровью не пошевелили.
— Я провожу вас, отбрасывая свою салфетку на стол, сказал Николаев, но Маша протестующе подняла обе руки.
— Не стоит. Ужинайте, болтайте — вы же давно не виделись? Я только свечку захвачу. Чтобы на лестнице не убиться, — тут она заметила нездоровый блеск в глазах Анны — на что угодно можно поспорить, что сестра Николаева сочла бы подобный исход не такой уж плохой идеей, и будь ее воля, не видать Маши свечи, как мобильного телефона.
Однако брат ее, видимо, придерживался иной точки зрения, потому как подал Маше светильник и на прощание еще раз склонил голову.
Это Маша думала, что на прощание.
Оказавшись в коридоре, Маша для отвода глаз сделала несколько громких шагов по направлению к лестничному проему, ведущему на третий этаж, тихонько поставила подсвечник на один из маленьких столиков, послюнявила пальцы и загасила свечу. Прислушалась. Из зала доносился неторопливый и негромкий поток речи.
Все трое говорили одновременно. Явно спорили. Но понять, о чем, было невозможно — они как будто не по-русски трещали.
Немного выждав, Маша подобрала неудобное длинное платье, под которым скрывались ее родные кроссовки, и, стараясь двигаться, как можно тише, отправилась к роскошной центральной лестнице.
