— Электричество?
Прикидывая, сколько эти реконструкторы потратили на аренду усадьбы, а также обстановку, костюмы и прочие атрибуты, Маша рассеяно ответила.
— Ну да — электричество. Я понимаю, у вас атмосфера и все такое... но есть же стилизованные под свечи лампочки, в конце концов. Вон, лестница, какая крутая. Вы в своем балахоне сейчас шею себе свернете. Или все-таки пробки перегорели? Тогда электрика срочно позвать надо. При ваших возможностях можно и ночью вызвать. Или жаба душит?
Каменная лестница действительно в темноте выглядела травмоопасной. Маше приходилось смотреть под ноги, чтобы не оступиться и не упасть. Оканчивалась она небольшой площадкой, по правую и левую стороны которой были расположены еще две убегающие в полумрак лестницы.
На площадке Анна остановилась возле роскошных подвесных канделябров, свечи на которых, дрожа, освещали мрачный, несмотря на позолоту герб с гигантской змеей, вороном и львом. Как бы между делом, но с плохо скрываемой гордостью Анна посмотрела на герб, а потом перевела многозначительный взгляд на Машу. Оценила ли та?
— Прошу прощения, но мне не понятны ваши вопросы. Думаю, будет лучше, если брат вам все сам прояснит.
Ага. Значит, субтильная девица — сестра Николаева. Впрочем, можно было и не уточнять. Слишком сильно сходство всех троих между собой. Разве что Николаев не был так пронзительно красив. Не страшилище, конечно, но не в Машином вкусе. Особенно, бесят эти баки. И вообще – о чем она думает сейчас?
Анна, тем временем, свернула направо, надеясь, что Маша успела проникнуться величием обстановки, но у той накопилось слишком много вопросов, чтобы молчать.
— Девушка, послушайте, а мобильный у вас есть? Или хотя бы городской телефон? Мне надо позвонить маме. Она волнуется, — добавила Маша, придав своему голосу максимум покорности и трепета. Чем еще можно разжалобить эту чокнутую, так ответственно играющую роль кисейной барышни XIX века?
На самом деле с матерью Маша почти не общалась. Когда они встречались в доме Кравцовых, она специально старалась сесть как можно дальше от родительницы и ни в коем случае не оставаться с ней наедине. Как ей надоели эти бесконечные разговоры о никчемности Машиной жизни, о том, что пора думать о будущем и, наконец, выйти замуж.
После смерти отца мать трижды выходила замуж. И каждый раз удачно — мужья были хотя и не очень дряхлые, но жили недолго. Первые два. Последний еще держится. Так что, если кто-то и вспомнит о Маше дома, так это сестра. Но про мать — звучит более жалостливо.
На Анну, как Маша и думала, ее слова подействовали самым положительным образом. Она даже попыталась улыбнуться. Но, видимо, Маша ей настолько не нравилась, что даже в этом усилии не смогла скрыть неприязни.
— Мне, право, очень жаль, — на самом деле — нет, говорили ее застывшие в режиме «полное равнодушие» глаза, — Как я уже сказала, у вас будет возможность задать все интересующие вопросы моему брату. Но позже. Давайте, наконец, дойдем до места?
И она отвернулась, прозрачно намекая, что разговор ей малоприятен. Дальнейший путь они проделали в тишине, в которой звонко цокали по паркету изящные туфельки Анны.
Хотя Машины глаза и привыкли к полумраку, коридоры и помещения, мимо которых они плыли («плыла» из них только Анна в свой белой «ночнушке», но в какой-то момент Маша поймала себя на том, что подстраивается под ее шаг и даже пытается соответствовать) были сами по себе такими темными и высокомерными, что ничего толком, кроме портретов неизвестных мужчин и женщин на стенах, а еще маленького внутреннего дворика в окне, рассмотреть она толком не смогла.
Хотя, не совсем так. Когда они поднялись на второй этаж, Маша обратила внимание на приоткрытую дверь, за которой увидела Николаева. То есть не совсем Николаева, кончено. А Николаева, если бы тот был лет на двадцать старше — с вызывающей сединой волос, зачесанных назад, проницательным умным взглядом, тонким острым носом и презрительно сжатыми губами (чего Николаев настоящий в Машином присутствии себе обычно не позволял). Портрет старого Николаева был подсвечен более всего остального дома (ступенек, например). Точно иконостас.
В очередной раз Маша удивилась, насколько мощно вложились ребята в игру. Даже на семейный альбом не поскупились для достоверности.
Время от времени Анна предупреждала Машу об очередном повороте, о внезапно выроставшем на их пути кресле, софе или маленьком столике, на котором непременно стояло что-то хрупкое.
Миновав еще одну лестницу, Маша вслед за Анной оказалась на третьем этаже. Как и весь дом, он состоял из коридоров, которые крепко обнимали внутренний дворик, уже виденный Машей внизу.
Закрытых дверей здесь было значительно больше, чем в помещениях второго этажа. Возле одной из них Анна остановилась и повернула ручку.
— Вот ваша комната... На какое-то время, — подчеркнула она после незначительной паузы. — Мы вас не ждали, поэтому подождите немного, я пришлю Дарью — она зажжет свечи и заправит постель. Я же, — Анна недовольно отвела взгляд, но это не ускользнуло от Машиного внимания. — Я принесу вам платье.
Обычно Маша терпеть не могла нарушителей своего личного пространства, но тут почему-то сама не удержалась и взяла Анну за руку, которую та все еще держала на дверной ручке.
— Может, забьем на это? Уже пора в пижаму переодеваться. Что будет, если я пойду есть в своей одежде, — Маше хотелось избавить Анну от неприятной обязанности, возложенной на нее матерью и попытаться за счет этого расположить к себе (мало ли, как пойдет дальнейший разговор с Николаевым), но девица даже в темноте вспыхнула негодованием, вырвала руку и холодно сказала.
— Вы дурно воспитаны. Мама такого не потерпит. Ждите, я пришлю Дарью.
Шелестя платьем, она развернулась и, усердно выпрямляя спину, удалилась. С ее уходом в коридоре стало еще более мрачно.
Маша похлопала себя по джинсам и нашла в заднем кармане зажигалку, которую сунула туда, растопив на даче печь (оказаться бы сейчас там) и почти пустую пачку сигарет.
Курила Маша редко. Утром (неужели это было только сегодня утром?), предполагая не простой день в связи с увольнением Николаева и его возможным отъездом за рубеж, она на всякий случай захватила сигареты с собой, но почти сразу про них забыла. Теперь эта находка весьма кстати.
Маша осветила себе дорогу и вошла в комнату.
Она была намного меньше, чем ожидалось и обставлена скудно, особенно в сравнении с остальной обстановкой высокопарного дома. Одно большое окно, выходящее все на тот же темный дворик, кровать без балдахина (хотя Маша отчего-то ожидала увидеть здесь именно балдахин), прикроватный столик со свечой, на стене картина с изображением какого-то в готических тонах выполненного пейзажа, обтянутая сукном софа и... пожалуй все (потом она обнаружит еще встроенный шкаф, куда, впрочем, ей особенно нечего было складывать).
Зажигалка быстро нагрелась, обожгла пальцы, которые Маша тут же прижала к мочке уха. В комнате стало темно, и из-за ничем не нарушаемой тишины (как будто в бункере) еще и страшно.
Яркая луна, сопровождавшая их всю дорогу из леса, переместилась и глазела теперь на окна в противоположной стороне двора. Маша пригляделась. В них мелькнуло нечто белое и легкое. Оно передвигалось, нет — оно точно летело в ту сторону, где располагалась Машина комната.
Что это? Неужели привидение? Только этого не хватало.
С неподдельным любопытством наблюдая за передвижением от окна к окну «привидения», Маша передумала зажигать свечу. Если они вздумали ее пугать, то не на ту напали. Ох, Николаев, успел-таки нажаловаться своим друзьям на Машу и ее невинную попытку оставить его в галерее. Пусть даже при помощи противозаконных средств. Тоже — мужик, называется.
Естественно, в привидения Маша не верила, поэтому решила встретить незваного гостя (или гостью) по-своему тепло и радушно.
Притаившись за дверью, она дождалась пока белое нечто не покажется из-за угла. Ну, вот. Сначала появилась гигантская тень на стене, а вслед за ней появилась свеча, за которой скрывалось «привидение».
Маша быстро спряталась за дверь и постаралась, чтобы шумное дыхание не выдало ее присутствия.
Наконец, свеча «вплыла» в комнату и замерла. Тот, кто держал ее, видимо остановился в нерешительности, оглядывая пустую комнату.
Прошло несколько секунд, и Маша услышал удивленное мычание, а затем неуверенные шаги назад.
Пора! Маша с криком: «А вот и я!», который эхом отозвался в пустых коридорах, выпрыгнула в дверной проем и лицом к лицу встретилась с девочкой - не больше пятнадцати-шестнадцати лет - с абсолютно белыми волосами, бровями и ресницами. Какого же цвета было лицо у незнакомки Маша не узнала — после ее экстравагантного появления все краски разом сошли со щек девушки, сделав их того же оттенка, что и волосы.
Бледно-голубые — практически прозрачные, как родниковая вода в безветренный солнечный день — глаза распахнулись, не в силах даже мигать от ужаса при виде Маши. Девушка выронила свечу, упала на колени, стала громко и отчаянно мычать,одновременно креститься и пытаться уползти, путаясь в длинном светлом сарафане (в чем же еще — не удивила, ни капельки!).
Заметив, что упавшая свеча не погасла сразу же, а наоборот, ее пламя осторожно, точно пробуя на вкус, касается подола платья, погруженной в мистический страх девушки, Маша громко и не совсем прилично выругалась и бросилась тушить огонь.
Во вновь образовавшейся темноте сверкали лишь при лунном свете белые волосы, придавая девушке вид не то утопленницы, не то какого-то мифического существа, вроде русалки. От того, что Маша, топая ногами по платью, приблизилась почти вплотную, девочка начала выть еще громче и отчаяннее, что, надо сказать, в тишине и пустоте старинного дома выглядело жутковато даже для далеко не робкой Маши.
— Успокойся, я пошутила. Пошутила я. Перестань вопить, - неловко пыталась Маша успокоить несчастную, но подходить еще ближе, учитывая реакцию, которую производила, не решалась. — Как тебя зовут? Меня — Маша. Ты только орать перестань. Хорошо? Давай я помогу тебе подняться?
Увидев протянутую руку, девушка окончательно потеряла контроль над собой (которого и раньше в помине не было) и упала на пол, закрыв голову ладонями.
Именно эта картина и предстала перед Анной, когда незамеченная в суматохе подошла к ним с платьем, перекинутым через локоть, и свечей, на этот раз благоразумно захваченной с собой.
— Что здесь происходит? — воскликнула она в недоумении переводя взгляд с Маши на распростертую фигурку на полу. — Что вы сделали бедной Дарье? Ее же теперь неделю лечить придется у Агафьи. Ух, она вам и покажет, — с непонятным злорадством добавила Анна.
Маша, которая до этого стояла на коленях возле воющей девушки, поднялась и пожала плечами.
— Понятия не имею, что на нее нашло, — не моргнув глазом, соврала она. — Кто это вообще? И включите, наконец, свет!
Прежде чем ответить, Анна всучила Маше свечу.
— Пожалуйста. Можете поставить и в вашей комнате. Не в темноте же переодеваться, — бесцеремонно переложила платье на Машино плечо и присела рядом со слабонервной девушкой, которая при звуках ее голоса перестала мычать и затихла, а когда рука Анны легла ей на голову, вывернулась, как котенок, и стала целовать ей пальцы.
— Ну, ну, Дарья успокойся. Это всего лишь наша гостья. Я тебе говорила. Не бойся, все хорошо.
Та, которую называли Дарьей вновь замычала, но теперь звуки, которые она издавала, больше напоминали мурлыканье.
— Она не умеет говорить, — с сочувствием догадалась Маша.
Бросив на Машу неприязненный взгляд снизу вверх, Анна, уже вполне овладев собой, ответила.
— Прошу вас — переоденьтесь к ужину. Мама и Андрей уже заждались нас. О Дарье я позабочусь сама.
Потоптавшись еще немного в нерешительности и обеспокоенности от происходящего, Маша подумала, что будет неправильно все же оставлять барышень в темноте, поставила свечу на подоконник и, подобрав в охапку волочащееся о полу платье, прошла в свою комнату. Там она бросила платье на кровать, наощупь нашла зажигалку, которую до этого уронила на пол, и зажгла свечу на столике.
Даже этого скромного освещения было предостаточно, чтобы окончательно разочароваться в убранстве комнаты, которую ей выделили хозяева. Чересчур темные обои и маленькое окно. Даже пейзаж на картине не делал жилище более уютным и теплым. Очевидно, на комнатах третьего этажа реконструкторы, с блеском обставившие остальные помещения, решили все-таки сэкономить.
Кстати, о реконструкторах. Зачем им понадобилось и Машу рядить в свои древние наряды? Она осмотрела платье, приготовленное для нее Анной. Скромное, в неброский синий цветочек. Явно ношеное и маленькое. Еще не факт, что Маше удастся в него втиснуться. Неприятно признавать, но фигура у Анны очевидно более хрупкая и девичья. В отличие от заметно крупной Маши, несмотря на все ее диеты.
Ну, что ж — попробуем.
Как и ожидалось, платье угрожающе затрещало, когда Маша, едва не застряв в груди, попыталась в него втиснуться. И все же, с горем пополам, у нее даже получилось его застегнуть. Грудь, правда, до этого не особо выдающаяся, стала вдруг выглядеть вполне пристойно и даже пышно. Маша огляделась в поисках зеркала и обнаружила его в углу, у окна.
Б-рррр. Ну и видок у нее! Неудивительно, что Дарья испугалась. Тушь окончательно расползалась по нижнему и верхнему веко, губы обветрились и пошли мелкими трещинами. Так. Где-то у нее была гигиеническая помада.
Маша метнулась к своей старой одежде, осмотрела более внимательно карманы, выложила и спрятала под подушку сигареты. Помаду не нашла, зато замерла от внезапно пришедшей в голову мысли.
А где, собственно, ее телефон? Перед тем, как все это началось, Маша боялась, что телефон не вовремя попадет в руки Николаева, и тот выберется с дачи раньше, чем она осуществит свой план. Оставила ли она его в доме или... Вдруг он все еще в лесу, под кустом. Ага, там, где, возможно, бродят волки. Так себе перспектива, конечно.
Маша фыркнула. Тоже мне Красная Шапочка нашлась. Надежда маленькая, но проверить не помешает.
Взгляд невольно упал на темное окно.
Только не сейчас. Теперь ей не помешает подкрепиться, поспать, а уже утром вернуться в лес и поискать телефон, раз уж здесь ей в такой малости отказывают эти чертовы реконструкторы с их достоверностью.
В дверь настойчиво постучались.
— Вы еще долго? Нам действительно пора.
— Иду.
Пригладив беспорядочно торчащие волосы пальцами, Маша, стараясь пореже дышать, чтобы не дать платью шанса лопнуть в самый интересный момент, вышла.
Дарья исчезла, а Анна, не считая нужным скрывать свое нетерпение, стояла у окна. Критически осмотрев Машу, она не удержалась от замечания.
— Боюсь, у нас с вами не одинаковые размеры. Я так сразу и подумала, но мама была настойчива.
— Ничего, — криво усмехнулась Маша, — зато много не съем.
Вниз они спустились, не обменявшись более и словом. Скоро Маша догадалась, куда ее ведут — в ту самую комнату, где висел портрет, изображавший престарелого Николаева.
В комнате — хотя по размерам ее смело можно было назвать залой (как не любила Маша это слово) — собрались Николаев и его мать, а у длинного стола посередине суетилась, очевидно, уже пришедшая в себя Дарья.
Прикидывая, сколько эти реконструкторы потратили на аренду усадьбы, а также обстановку, костюмы и прочие атрибуты, Маша рассеяно ответила.
— Ну да — электричество. Я понимаю, у вас атмосфера и все такое... но есть же стилизованные под свечи лампочки, в конце концов. Вон, лестница, какая крутая. Вы в своем балахоне сейчас шею себе свернете. Или все-таки пробки перегорели? Тогда электрика срочно позвать надо. При ваших возможностях можно и ночью вызвать. Или жаба душит?
Каменная лестница действительно в темноте выглядела травмоопасной. Маше приходилось смотреть под ноги, чтобы не оступиться и не упасть. Оканчивалась она небольшой площадкой, по правую и левую стороны которой были расположены еще две убегающие в полумрак лестницы.
На площадке Анна остановилась возле роскошных подвесных канделябров, свечи на которых, дрожа, освещали мрачный, несмотря на позолоту герб с гигантской змеей, вороном и львом. Как бы между делом, но с плохо скрываемой гордостью Анна посмотрела на герб, а потом перевела многозначительный взгляд на Машу. Оценила ли та?
— Прошу прощения, но мне не понятны ваши вопросы. Думаю, будет лучше, если брат вам все сам прояснит.
Ага. Значит, субтильная девица — сестра Николаева. Впрочем, можно было и не уточнять. Слишком сильно сходство всех троих между собой. Разве что Николаев не был так пронзительно красив. Не страшилище, конечно, но не в Машином вкусе. Особенно, бесят эти баки. И вообще – о чем она думает сейчас?
Анна, тем временем, свернула направо, надеясь, что Маша успела проникнуться величием обстановки, но у той накопилось слишком много вопросов, чтобы молчать.
— Девушка, послушайте, а мобильный у вас есть? Или хотя бы городской телефон? Мне надо позвонить маме. Она волнуется, — добавила Маша, придав своему голосу максимум покорности и трепета. Чем еще можно разжалобить эту чокнутую, так ответственно играющую роль кисейной барышни XIX века?
На самом деле с матерью Маша почти не общалась. Когда они встречались в доме Кравцовых, она специально старалась сесть как можно дальше от родительницы и ни в коем случае не оставаться с ней наедине. Как ей надоели эти бесконечные разговоры о никчемности Машиной жизни, о том, что пора думать о будущем и, наконец, выйти замуж.
После смерти отца мать трижды выходила замуж. И каждый раз удачно — мужья были хотя и не очень дряхлые, но жили недолго. Первые два. Последний еще держится. Так что, если кто-то и вспомнит о Маше дома, так это сестра. Но про мать — звучит более жалостливо.
На Анну, как Маша и думала, ее слова подействовали самым положительным образом. Она даже попыталась улыбнуться. Но, видимо, Маша ей настолько не нравилась, что даже в этом усилии не смогла скрыть неприязни.
— Мне, право, очень жаль, — на самом деле — нет, говорили ее застывшие в режиме «полное равнодушие» глаза, — Как я уже сказала, у вас будет возможность задать все интересующие вопросы моему брату. Но позже. Давайте, наконец, дойдем до места?
И она отвернулась, прозрачно намекая, что разговор ей малоприятен. Дальнейший путь они проделали в тишине, в которой звонко цокали по паркету изящные туфельки Анны.
Хотя Машины глаза и привыкли к полумраку, коридоры и помещения, мимо которых они плыли («плыла» из них только Анна в свой белой «ночнушке», но в какой-то момент Маша поймала себя на том, что подстраивается под ее шаг и даже пытается соответствовать) были сами по себе такими темными и высокомерными, что ничего толком, кроме портретов неизвестных мужчин и женщин на стенах, а еще маленького внутреннего дворика в окне, рассмотреть она толком не смогла.
Хотя, не совсем так. Когда они поднялись на второй этаж, Маша обратила внимание на приоткрытую дверь, за которой увидела Николаева. То есть не совсем Николаева, кончено. А Николаева, если бы тот был лет на двадцать старше — с вызывающей сединой волос, зачесанных назад, проницательным умным взглядом, тонким острым носом и презрительно сжатыми губами (чего Николаев настоящий в Машином присутствии себе обычно не позволял). Портрет старого Николаева был подсвечен более всего остального дома (ступенек, например). Точно иконостас.
В очередной раз Маша удивилась, насколько мощно вложились ребята в игру. Даже на семейный альбом не поскупились для достоверности.
Время от времени Анна предупреждала Машу об очередном повороте, о внезапно выроставшем на их пути кресле, софе или маленьком столике, на котором непременно стояло что-то хрупкое.
Миновав еще одну лестницу, Маша вслед за Анной оказалась на третьем этаже. Как и весь дом, он состоял из коридоров, которые крепко обнимали внутренний дворик, уже виденный Машей внизу.
Закрытых дверей здесь было значительно больше, чем в помещениях второго этажа. Возле одной из них Анна остановилась и повернула ручку.
— Вот ваша комната... На какое-то время, — подчеркнула она после незначительной паузы. — Мы вас не ждали, поэтому подождите немного, я пришлю Дарью — она зажжет свечи и заправит постель. Я же, — Анна недовольно отвела взгляд, но это не ускользнуло от Машиного внимания. — Я принесу вам платье.
Обычно Маша терпеть не могла нарушителей своего личного пространства, но тут почему-то сама не удержалась и взяла Анну за руку, которую та все еще держала на дверной ручке.
— Может, забьем на это? Уже пора в пижаму переодеваться. Что будет, если я пойду есть в своей одежде, — Маше хотелось избавить Анну от неприятной обязанности, возложенной на нее матерью и попытаться за счет этого расположить к себе (мало ли, как пойдет дальнейший разговор с Николаевым), но девица даже в темноте вспыхнула негодованием, вырвала руку и холодно сказала.
— Вы дурно воспитаны. Мама такого не потерпит. Ждите, я пришлю Дарью.
Шелестя платьем, она развернулась и, усердно выпрямляя спину, удалилась. С ее уходом в коридоре стало еще более мрачно.
Маша похлопала себя по джинсам и нашла в заднем кармане зажигалку, которую сунула туда, растопив на даче печь (оказаться бы сейчас там) и почти пустую пачку сигарет.
Курила Маша редко. Утром (неужели это было только сегодня утром?), предполагая не простой день в связи с увольнением Николаева и его возможным отъездом за рубеж, она на всякий случай захватила сигареты с собой, но почти сразу про них забыла. Теперь эта находка весьма кстати.
Маша осветила себе дорогу и вошла в комнату.
Она была намного меньше, чем ожидалось и обставлена скудно, особенно в сравнении с остальной обстановкой высокопарного дома. Одно большое окно, выходящее все на тот же темный дворик, кровать без балдахина (хотя Маша отчего-то ожидала увидеть здесь именно балдахин), прикроватный столик со свечой, на стене картина с изображением какого-то в готических тонах выполненного пейзажа, обтянутая сукном софа и... пожалуй все (потом она обнаружит еще встроенный шкаф, куда, впрочем, ей особенно нечего было складывать).
Зажигалка быстро нагрелась, обожгла пальцы, которые Маша тут же прижала к мочке уха. В комнате стало темно, и из-за ничем не нарушаемой тишины (как будто в бункере) еще и страшно.
Яркая луна, сопровождавшая их всю дорогу из леса, переместилась и глазела теперь на окна в противоположной стороне двора. Маша пригляделась. В них мелькнуло нечто белое и легкое. Оно передвигалось, нет — оно точно летело в ту сторону, где располагалась Машина комната.
Что это? Неужели привидение? Только этого не хватало.
С неподдельным любопытством наблюдая за передвижением от окна к окну «привидения», Маша передумала зажигать свечу. Если они вздумали ее пугать, то не на ту напали. Ох, Николаев, успел-таки нажаловаться своим друзьям на Машу и ее невинную попытку оставить его в галерее. Пусть даже при помощи противозаконных средств. Тоже — мужик, называется.
Естественно, в привидения Маша не верила, поэтому решила встретить незваного гостя (или гостью) по-своему тепло и радушно.
Притаившись за дверью, она дождалась пока белое нечто не покажется из-за угла. Ну, вот. Сначала появилась гигантская тень на стене, а вслед за ней появилась свеча, за которой скрывалось «привидение».
Маша быстро спряталась за дверь и постаралась, чтобы шумное дыхание не выдало ее присутствия.
Наконец, свеча «вплыла» в комнату и замерла. Тот, кто держал ее, видимо остановился в нерешительности, оглядывая пустую комнату.
Прошло несколько секунд, и Маша услышал удивленное мычание, а затем неуверенные шаги назад.
Пора! Маша с криком: «А вот и я!», который эхом отозвался в пустых коридорах, выпрыгнула в дверной проем и лицом к лицу встретилась с девочкой - не больше пятнадцати-шестнадцати лет - с абсолютно белыми волосами, бровями и ресницами. Какого же цвета было лицо у незнакомки Маша не узнала — после ее экстравагантного появления все краски разом сошли со щек девушки, сделав их того же оттенка, что и волосы.
Бледно-голубые — практически прозрачные, как родниковая вода в безветренный солнечный день — глаза распахнулись, не в силах даже мигать от ужаса при виде Маши. Девушка выронила свечу, упала на колени, стала громко и отчаянно мычать,одновременно креститься и пытаться уползти, путаясь в длинном светлом сарафане (в чем же еще — не удивила, ни капельки!).
Заметив, что упавшая свеча не погасла сразу же, а наоборот, ее пламя осторожно, точно пробуя на вкус, касается подола платья, погруженной в мистический страх девушки, Маша громко и не совсем прилично выругалась и бросилась тушить огонь.
Во вновь образовавшейся темноте сверкали лишь при лунном свете белые волосы, придавая девушке вид не то утопленницы, не то какого-то мифического существа, вроде русалки. От того, что Маша, топая ногами по платью, приблизилась почти вплотную, девочка начала выть еще громче и отчаяннее, что, надо сказать, в тишине и пустоте старинного дома выглядело жутковато даже для далеко не робкой Маши.
— Успокойся, я пошутила. Пошутила я. Перестань вопить, - неловко пыталась Маша успокоить несчастную, но подходить еще ближе, учитывая реакцию, которую производила, не решалась. — Как тебя зовут? Меня — Маша. Ты только орать перестань. Хорошо? Давай я помогу тебе подняться?
Увидев протянутую руку, девушка окончательно потеряла контроль над собой (которого и раньше в помине не было) и упала на пол, закрыв голову ладонями.
Именно эта картина и предстала перед Анной, когда незамеченная в суматохе подошла к ним с платьем, перекинутым через локоть, и свечей, на этот раз благоразумно захваченной с собой.
— Что здесь происходит? — воскликнула она в недоумении переводя взгляд с Маши на распростертую фигурку на полу. — Что вы сделали бедной Дарье? Ее же теперь неделю лечить придется у Агафьи. Ух, она вам и покажет, — с непонятным злорадством добавила Анна.
Маша, которая до этого стояла на коленях возле воющей девушки, поднялась и пожала плечами.
— Понятия не имею, что на нее нашло, — не моргнув глазом, соврала она. — Кто это вообще? И включите, наконец, свет!
Прежде чем ответить, Анна всучила Маше свечу.
— Пожалуйста. Можете поставить и в вашей комнате. Не в темноте же переодеваться, — бесцеремонно переложила платье на Машино плечо и присела рядом со слабонервной девушкой, которая при звуках ее голоса перестала мычать и затихла, а когда рука Анны легла ей на голову, вывернулась, как котенок, и стала целовать ей пальцы.
— Ну, ну, Дарья успокойся. Это всего лишь наша гостья. Я тебе говорила. Не бойся, все хорошо.
Та, которую называли Дарьей вновь замычала, но теперь звуки, которые она издавала, больше напоминали мурлыканье.
— Она не умеет говорить, — с сочувствием догадалась Маша.
Бросив на Машу неприязненный взгляд снизу вверх, Анна, уже вполне овладев собой, ответила.
— Прошу вас — переоденьтесь к ужину. Мама и Андрей уже заждались нас. О Дарье я позабочусь сама.
Потоптавшись еще немного в нерешительности и обеспокоенности от происходящего, Маша подумала, что будет неправильно все же оставлять барышень в темноте, поставила свечу на подоконник и, подобрав в охапку волочащееся о полу платье, прошла в свою комнату. Там она бросила платье на кровать, наощупь нашла зажигалку, которую до этого уронила на пол, и зажгла свечу на столике.
Даже этого скромного освещения было предостаточно, чтобы окончательно разочароваться в убранстве комнаты, которую ей выделили хозяева. Чересчур темные обои и маленькое окно. Даже пейзаж на картине не делал жилище более уютным и теплым. Очевидно, на комнатах третьего этажа реконструкторы, с блеском обставившие остальные помещения, решили все-таки сэкономить.
Кстати, о реконструкторах. Зачем им понадобилось и Машу рядить в свои древние наряды? Она осмотрела платье, приготовленное для нее Анной. Скромное, в неброский синий цветочек. Явно ношеное и маленькое. Еще не факт, что Маше удастся в него втиснуться. Неприятно признавать, но фигура у Анны очевидно более хрупкая и девичья. В отличие от заметно крупной Маши, несмотря на все ее диеты.
Ну, что ж — попробуем.
Как и ожидалось, платье угрожающе затрещало, когда Маша, едва не застряв в груди, попыталась в него втиснуться. И все же, с горем пополам, у нее даже получилось его застегнуть. Грудь, правда, до этого не особо выдающаяся, стала вдруг выглядеть вполне пристойно и даже пышно. Маша огляделась в поисках зеркала и обнаружила его в углу, у окна.
Б-рррр. Ну и видок у нее! Неудивительно, что Дарья испугалась. Тушь окончательно расползалась по нижнему и верхнему веко, губы обветрились и пошли мелкими трещинами. Так. Где-то у нее была гигиеническая помада.
Маша метнулась к своей старой одежде, осмотрела более внимательно карманы, выложила и спрятала под подушку сигареты. Помаду не нашла, зато замерла от внезапно пришедшей в голову мысли.
А где, собственно, ее телефон? Перед тем, как все это началось, Маша боялась, что телефон не вовремя попадет в руки Николаева, и тот выберется с дачи раньше, чем она осуществит свой план. Оставила ли она его в доме или... Вдруг он все еще в лесу, под кустом. Ага, там, где, возможно, бродят волки. Так себе перспектива, конечно.
Маша фыркнула. Тоже мне Красная Шапочка нашлась. Надежда маленькая, но проверить не помешает.
Взгляд невольно упал на темное окно.
Только не сейчас. Теперь ей не помешает подкрепиться, поспать, а уже утром вернуться в лес и поискать телефон, раз уж здесь ей в такой малости отказывают эти чертовы реконструкторы с их достоверностью.
В дверь настойчиво постучались.
— Вы еще долго? Нам действительно пора.
— Иду.
Пригладив беспорядочно торчащие волосы пальцами, Маша, стараясь пореже дышать, чтобы не дать платью шанса лопнуть в самый интересный момент, вышла.
Дарья исчезла, а Анна, не считая нужным скрывать свое нетерпение, стояла у окна. Критически осмотрев Машу, она не удержалась от замечания.
— Боюсь, у нас с вами не одинаковые размеры. Я так сразу и подумала, но мама была настойчива.
— Ничего, — криво усмехнулась Маша, — зато много не съем.
Глава шестая
Вниз они спустились, не обменявшись более и словом. Скоро Маша догадалась, куда ее ведут — в ту самую комнату, где висел портрет, изображавший престарелого Николаева.
В комнате — хотя по размерам ее смело можно было назвать залой (как не любила Маша это слово) — собрались Николаев и его мать, а у длинного стола посередине суетилась, очевидно, уже пришедшая в себя Дарья.
