Она благополучно добралась до площадки с гербом и уже планировала начать спускаться дальше, как резко затормозила, увидев у подножья бородатого Егора. Он стоял к ней спиной, но невзирая на все предосторожности, все же услышал шорох Машиного платья, обернулся и нехорошо оскалился.
— А вот и ведьма пожаловала. Барыня так и сказала, тута тебя ждать, — в его голосе читалось неприкрытое восхищение — кажется его радовало все, что делают обитатели этого дома. — Ну че встала — иди сюда? Темно ужо, я тебя сам до леса провожу — ты же туда собралась, — он издал звук, похожий на смех, но почти сразу закашлялся. Смех оборвался, а в его глазах Маша увидела такую особую злобную решимость, что попятилась.
— Мария Игоревна! — услышала она сверху. — Вы все же заблудились?
Никогда еще Маша не была так рада видеть Николаева. Пулей взлетела она наверх и остановилась возле него настолько близко, насколько это было возможно. По крайней мере, в его планы точно не входило, закопать ее под елкой. Не входило же?
— Я туалет искала.
Николаев поднял свечу повыше, чтобы случайно не опалить волосы девушки. Посмотрел вниз. Егор встал на цыпочки, чтобы Николаеву лучше было его видно.
— Я вам нужен, Андрей Александрович?
Маша с тревогой подняла голову и уставилась на четко очерченный подбородок Николаева. Если он сейчас скажет «да», то все пропало.
— Нет, Егор, спасибо. Иди спать, — ответил Николаев и затем опустил глаза на Машу, их взгляды встретились. После секундного молчания, которое успело стать напряженным, Николаев предельно вежливо сказал. — Я сейчас позову Дарью — она вас проводит.
Только не Дарью!
— Андрей, не надо Дарью. Она неадекватно на меня реагирует. И вообще — она странная. Мне с ней неуютно.
При этом Маша благоразумно умолчала, что странные они тут однозначно все.
Недолго поколебавшись, Николаев кивнул.
— Думаю, вы правы, Мария Игоревна, я сам провожу вас. Тем паче, нам необходимо объясниться. Только прошу вас, не уходите от разговора!
Маша хмыкнула.
—Человек, который рвется в туалет далеко от разговора не убежит.
Ей показалось, или Николаев покраснел.
—Конечно, извините меня. Я не подумал.
Не тратя более драгоценное для решения Машиной проблемы время, он провел ее коридорами до угловой части дома, и остановился возле неприметной двери.
— Я подожду вас тут. Возьмите свечу.
Сделайте милость, — в тон ему ответила Маша, дергая за ручку.
Меньше всего она ожидала увидеть внутри то, что увидела. Посреди крошечной комнаты стояло нечто, напоминающее высокий ящик, поставленный торцом, с круглым отполированным отверстием посредине. Если это и был какой-то навороченный унитаз, то напрасно Маша хлопала в ладоши, топала ногами и пыталась голосом заставить слив заработать. Такой техники ей видеть еще не приходилось.
— Я там с вашей сантехникой не разобралась, — честно призналась она, выйдя, наконец, после всех бесполезных попыток, обратно в коридор.
Николаев прикрыл лицо рукой, и Маша не смогла прочесть выражение, которое он быстро скрыл от ее глаз. А когда он руку отнял, то выглядел уже как обычно.
— Не думал, что именно так и при таких обстоятельствах скажу правду, — начал он. — Вы, должно быть, уже заметили странности окружающей вас обстановки?
«И не только обстановки», — подумала Маша. Вслух она ничего не сказала, позволив Николаеву спокойно продолжать.
— Дело в том, что этому есть одно объяснение. Мария Игоревна... вы, как бы невероятно это сейчас не звучало, попали в прошлое.
Потребовалось несколько глубоких вздохов, чтобы Маша, сдерживая с одной стороны смех, а с другой, тревожность за здоровье Николаева (единственного, как ей казалось, адекватного здесь человека), смогла собраться и уточнить.
— В прошлое? Вы серьезно?
Никаких признаков веселья на лице Николаева Маша не обнаружила.
— Абсолютно. Этого не должно было произойти, — жарко и чересчур поспешно заверил он ее. — Если бы вы не привезли меня в тот дом сегодня, я бы просто исчез из вашей жизни, а не затащил за собой в 19 век.
Как только он упомянул про Машино невинное преступление, все встало на свои места.
—Николаев, — как можно спокойнее начала она. — Я поступила плохо. Каюсь, — без малейший раскаяния в голосе сказала Маша. — Но то, что вы сейчас несете — это же полный бред! Ничего умнее не могли придумать, чтобы меня наказать?
Лицо Николаева сделалось аристократично-печальным.
—У меня и в мыслях не было вас наказывать, Мария Игоревна. Вы и так себя уже наказали. Оказаться в 19 веке без возможности вернуться обратно — это, должно быть, страшно. И вам потребуется время, чтобы принять новую реальность.
Маша прищурилась. Или все-таки сумасшедший? А с чокнутыми лучше не спорить. Теперь зато понятно, почему он на нее тогда не клюнул. Кто ж знает, что у сумасшедших на уме? И реально только сумасшедший мог отказаться с ней переспать.
—Андрей, проводите меня, пожалуйста, в комнату. Очень спать хочется. А про 19 век мы завтра с вами поговорим. Ок?
Ее невозмутимость и внешнее спокойствие поразили и восхитили Николаева.
— Не ожидал, то вы так мужественно воспримите эту новость, — признался он. — Конечно, я провожу вас. Вы, должно быть очень устали.
Возле Машиной спальни они, к Машиному удовольствию, наконец, распрощались. После чего Маша, прикрыв за собой дверь, с наслаждением скинула тесное платье, переоделась в свою одежду, в которой и завалилась на кровать, собираясь дождаться пока все уснут, а потом повторить попытку бегства. И на этот раз удачно. Однако уже через минуту она уснула.
Ибо не только Маша умела использовать снотворное по назначению.
Снотворное было качественное. Маша спала без задних ног и передних рук. Она даже не пошевелилась (разве, что сладко всхрапнула), когда ранним утром, еще в осенней темноте, в комнату проскользнула Дарья, оставила на столе завтрак, тазик с водой и кувшин для умывания, а на полу сосуд, внешне напоминающий большой соусник, и, стараясь не смотреть на Машу, которой все еще побаивалась, ушла восвояси
О том, что Дарья крепко заперла за собой дверь, Маша узнала уже утром. Проснулась она не выспавшаяся, злая, со спутанными волосами и жуткой жаждой. (Да-да, именно эту жажду испытал накануне Николаев).
День наступил пасмурный, и свет, падающий через небольшое окно, выходящее в темный внутренний дворик, создавал в комнате мрачный сумрак.
Первое, что увидела Маша, открыв глаза, был кувшин с водой. Не догадавшись о его назначении и не подумав сразу о том, откуда он взялся, она приподнялась на локте и жадно к нему припала.
Напившись от души, Маша опустила ноги на пол, опрокинув сосуд, заботливо оставленный Дарьей. Чертыхнувшись, она подняла его и стала с любопытством рассматривать.
Сначала Маша решила, что хозяева подумали, будто она слишком много выпила за ужином и подготовились на случай внезапного бунта Машиного желудка. Но потом... потом она смутно припомнила, что видела не то в музее, не то в интернете похожие чаши, и предназначались они для...
Фуууу... Маша брезгливо поставила его обратно на пол и подошла к двери. И вот как раз в этот момент она поняла, что ее заперли.
Сказать, что Маша испугалась, нельзя. Она, скорее, разозлилась. И довольно сильно.
Несколько раз дернув ручку для уверенности, что не выставит себя дурой, не разобравшейся, в какую сторону открывается дверь, она убедилась в худших своих подозрениях и принялась, что есть мочи колотить по крепкому качественному дереву, из которого была изготовлена дверь.
— Вы там вконец охренели что ли?! Немедленно меня выпустите! Я в туалет хочу. В нормальный туалет! Вы права не имеете! Я вас всех в тюрьму отправлю. На десять лет сядете. Нет! На двадцать!
Отбив до красноты и боли кулак, Маша притихла, чтобы прислушаться к торопливым шагам снаружи и звону ключей, которых, конечно, не услышала. По ту сторону стояла глухая непробиваемая тишина.
— Откройте! Ну, пожалуйста! Если отроете по-хорошему я никому ничего не скажу, — перешла Маша от угроз к переговорам, пустив в ход вторую, еще не пострадавшую в бесполезной борьбе с дверью, руку.
Минут через двадцать бесплодных усилий она со слезами, за которые себя тут же возненавидела, опустилась на пол. Почему она уснула? Почему не сбежала сразу, как только Николаев ее проводил? Что теперь будет?
Проплакавшись, Маша поступила, как любой нормальный человек, который принял решение во что бы то ни стало выжить. На коленях подползла она к ночной вазе и, кряхтя от унижения и неловкости, воспользоваться ею и тут же затолкала сглаз долой подальше под кровать.
Встала, умылась из кувшина остатками воды, проверила, что оставили ей на завтрак. Очевидно, что ни голодом морить они ее не собираются, ни убивать. По крайней мере, пока. Иначе, смысл на продукты тратиться?
Под крышкой она обнаружила хлеб, холодное мясо и сыр. Ну, что же — жить можно. Еще бы кофе, конечно. Если у Маши и мелькнула мысль, что еда может быть отравлена, то голод ее быстро прогнал.
Перекусив, Маша вспомнила про сигареты. Тут любой закурит, не то, что Маша. Она достала пачку, зажигалку, подошла к окну и со злостью выяснила, что оно заколочено, и открыть его невозможно.
Теперь понятно, почему Николаев вчера так удивился, когда услышал, что мать определила Машу на третий этаж. Судя по всему, он пустует, окно выходит в глухой двор - кричи не кричи — никто посторонний ее не услышит. Да и нет тут посторонних.
Маша легла на кровать и, хмурясь, наблюдала, как сигаретный дым уплывает под потолок.
Остается ждать. Рано или поздно кто-то должен прийти — принести еду, забрать чертову вазу. И где, дьявол его возьми, Николаев?
Тут она услышала его голос. Стекло приглушало, но все же пропускало звуки с улицы.
— Где — где ее комната? Она действительно такая страшная, как говорят? Хоть бы глазком одним взглянуть.
— Тихо ты! — прошипела Анна. — Мама меня убьет за то, что я позволила тебе сюда прийти. Она ужасно неприятная. Ты мало потерял. Поверь мне на слово.
Нет, это был не Николаев. Голос, конечно, похож, но моложе и звонче. Маша подошла к окну, выглянула наружу и встретилась глазами с молодым человеком лет двадцати — двадцати трех, который без сомнения принадлежал к семейству Николаевых. Он очень походил на брата, но выглядел куда симпатичнее. Черты Андрея были жестче и значительно грубее. А этот мальчик был его усовершенствованной юной копией.
— Это она? — он растерянно открыл рот и посмотрел на сестру, которая с уже абсолютно не скрываемой неприязнью таращилась на Машу. — Но она же — она же красавица! — не сдержавшись, воскликнул юноша, чем немедленно заслужил Машино расположение.
Анна поморщилась.
— Ну, и вкус у тебя, Алеша. Она отвратительна.
Чего? Маша ударила кулаком по стеклу.
— Эй! Я как бы все слышу. Выпусти меня. И разойдемся, довольные друг другом. Без претензий.
Анна отвела взгляд и сказала тихо, но Маша все равно уловила суть.
— Не разговаривай с ней. Мама запретила нам с ней общаться. Пока они ничего не решат, будем делать вид, что ее не существует.
Это как не существует! Мерзкая выпендрежница.
— Позови Николаева! Быстро! — заорала Маша, ударив по стеклу так сильно, что оно жалобно пискнуло, но не треснуло.
Однако Анна уже тащила своего брата за рукав прочь. А тот совсем не хотел уходить. До последнего он сворачивал в сторону Маши шею и виновато улыбался. Маша хорошо знала этот взгляд. Она к нему привыкла. Именно так обычно на нее и реагировали мужчины. За редким исключением, которым, к сожалению, в данным обстоятельствах, был Андрей Николаев.
После полудня к Маше пришла Дарья. Но не одна. Пока она собирала остатки завтрака и накрывала обед, с Маши, не скрывая своего враждебного настроя, не сводил взгляда Егор. Судя по всему, его отношение к незваной гостье стало еще более негативным, и только, очевидно, особые распоряжения на ее счет, сдерживали его неоднозначные порывы.
Но стоило Маше дернуться, чтобы привстать с кровати, как Егор ощетинился, напрягся и прошипел.
— Ух, ведьма.
При слове «ведьма» Дарья мелко задрожала и убыстрилась в своих хозяйственных заботах.
Маша скоротала день в беспросветной скуке без интернета, телефона и каких бы то ни было развлечений. В ее комнате не было даже книг. Однако учитывая повернутость хозяев на девятнадцатом веке, вряд ли они предложили бы ей почитать, что-то более увлекательное, чем Руссо, Ломоносова, Гете... кто там еще засветился? Ах, да — Жуковский. Не слишком увлекательное чтиво, надо сказать. Хоть Пушкина бы подкинули что ли. Но настолько ли они прогрессивны?
Уже стало темнеть, когда под Машины окна, очевидно тайком от родственников, пришел младший брат Николаева. Маша полу дремала, когда услышала удар камешка по стеклу.
Она прильнула носом к окну и увидела Алешу. В руках у него был красочный букет осенних листьев.
— Это вам, — смущенно пробормотал он и не нашел ничего лучшего, чем положить его на землю под Машиным окном. Вот кто Жуковским, видимо, увлекается.
— Помоги мне выбраться отсюда, — без особой надежды попыталась Маша вступить с пылким юношей в переговоры.
Но тот лишь грустно помотал головой и, пятясь, покинул дворик.
Тоже мне поклонник нарисовался. Лучше бы дверь открыл.
А утром, наконец, пришел Николаев. Но разговаривать с Машей он предпочел из-за закрытой двери.
— Мария Игоревна, как вы?
Услышав его голос, Маша пантерой рванула к двери, подергала ее и убедилась, что ничего не изменилось. В позитивную сторону.
— Андрей, что происходит? Выпустите меня!
— Мне жаль, но я пока не могу.
— Что значит — не могу? Вам не кажется, что вы тут все заигрались? Я обещаю, что никому ничего не скажу, если вы сию минуту меня отпустите домой. Иначе гарантирую вам проблемы.
—Вы не понимаете, Мария Игоревна, — спокойно, но твердо ответил Николаев. — Или не хотите принять. В этом времени у вас нет дома, нет семьи и нет той защиты, на которую вы все еще напрасно надеетесь.
Блин, он продолжает ей втирать про девятнадцатый век. Совсем за дуру ее держит.
— И кто же у меня есть в ЭТОМ времени? — ехидно поинтересовалась Маша.
— Боюсь, только я, — помедлив, сказал Николаев. — Остальные решительно настроены против. Но вам не о чем беспокоится. Пока я здесь, с вами ничего не случится.
— Да со мной бы ничего и не случилось, если бы не вы, — крикнула Маша и в который раз толкнула наглухо запертую дверь. — Откройте! Это унизительно заставлять меня писать в миску и кормить отбросами! Так нельзя поступать с девушкой!
— Вас плохо кормят? — обеспокоенно спросил Николаев, тактично опустив первую часть претензий. — Я разберусь, обещаю.
— Разберитесь с этой чертовой дверью, — не унималась Маша. — И перестаньте нести чушь про путешествия во времени. Я, может, и похожа на идиотку, но это совсем не так.
—Я знаю.., — очень тихо сказал Николаев. — Но вам придется еще немного потерпеть. Пока я все не улажу.
— Да вы не мужик, а слюнтяй какой-то. Маменькин сынок! — окончательно взбесившись, сказала Маша.
Она ожидала, что Николаев разозлится, но он выждал время — очевидно, дал Маше остыть, а потом, как ни в чем ни бывало сказал.
— Все будет хорошо. Просто немного потерпите. Я передам для вас книги. Вам, должно быть скучно. Хорошего дня.
— Да пошел ты! — крикнул Маша, но не была уверена, услышал ее Николаев или нет.
— А вот и ведьма пожаловала. Барыня так и сказала, тута тебя ждать, — в его голосе читалось неприкрытое восхищение — кажется его радовало все, что делают обитатели этого дома. — Ну че встала — иди сюда? Темно ужо, я тебя сам до леса провожу — ты же туда собралась, — он издал звук, похожий на смех, но почти сразу закашлялся. Смех оборвался, а в его глазах Маша увидела такую особую злобную решимость, что попятилась.
— Мария Игоревна! — услышала она сверху. — Вы все же заблудились?
Никогда еще Маша не была так рада видеть Николаева. Пулей взлетела она наверх и остановилась возле него настолько близко, насколько это было возможно. По крайней мере, в его планы точно не входило, закопать ее под елкой. Не входило же?
— Я туалет искала.
Николаев поднял свечу повыше, чтобы случайно не опалить волосы девушки. Посмотрел вниз. Егор встал на цыпочки, чтобы Николаеву лучше было его видно.
— Я вам нужен, Андрей Александрович?
Маша с тревогой подняла голову и уставилась на четко очерченный подбородок Николаева. Если он сейчас скажет «да», то все пропало.
— Нет, Егор, спасибо. Иди спать, — ответил Николаев и затем опустил глаза на Машу, их взгляды встретились. После секундного молчания, которое успело стать напряженным, Николаев предельно вежливо сказал. — Я сейчас позову Дарью — она вас проводит.
Только не Дарью!
— Андрей, не надо Дарью. Она неадекватно на меня реагирует. И вообще — она странная. Мне с ней неуютно.
При этом Маша благоразумно умолчала, что странные они тут однозначно все.
Недолго поколебавшись, Николаев кивнул.
— Думаю, вы правы, Мария Игоревна, я сам провожу вас. Тем паче, нам необходимо объясниться. Только прошу вас, не уходите от разговора!
Маша хмыкнула.
—Человек, который рвется в туалет далеко от разговора не убежит.
Ей показалось, или Николаев покраснел.
—Конечно, извините меня. Я не подумал.
Не тратя более драгоценное для решения Машиной проблемы время, он провел ее коридорами до угловой части дома, и остановился возле неприметной двери.
— Я подожду вас тут. Возьмите свечу.
Сделайте милость, — в тон ему ответила Маша, дергая за ручку.
Меньше всего она ожидала увидеть внутри то, что увидела. Посреди крошечной комнаты стояло нечто, напоминающее высокий ящик, поставленный торцом, с круглым отполированным отверстием посредине. Если это и был какой-то навороченный унитаз, то напрасно Маша хлопала в ладоши, топала ногами и пыталась голосом заставить слив заработать. Такой техники ей видеть еще не приходилось.
— Я там с вашей сантехникой не разобралась, — честно призналась она, выйдя, наконец, после всех бесполезных попыток, обратно в коридор.
Николаев прикрыл лицо рукой, и Маша не смогла прочесть выражение, которое он быстро скрыл от ее глаз. А когда он руку отнял, то выглядел уже как обычно.
— Не думал, что именно так и при таких обстоятельствах скажу правду, — начал он. — Вы, должно быть, уже заметили странности окружающей вас обстановки?
«И не только обстановки», — подумала Маша. Вслух она ничего не сказала, позволив Николаеву спокойно продолжать.
— Дело в том, что этому есть одно объяснение. Мария Игоревна... вы, как бы невероятно это сейчас не звучало, попали в прошлое.
Потребовалось несколько глубоких вздохов, чтобы Маша, сдерживая с одной стороны смех, а с другой, тревожность за здоровье Николаева (единственного, как ей казалось, адекватного здесь человека), смогла собраться и уточнить.
— В прошлое? Вы серьезно?
Никаких признаков веселья на лице Николаева Маша не обнаружила.
— Абсолютно. Этого не должно было произойти, — жарко и чересчур поспешно заверил он ее. — Если бы вы не привезли меня в тот дом сегодня, я бы просто исчез из вашей жизни, а не затащил за собой в 19 век.
Как только он упомянул про Машино невинное преступление, все встало на свои места.
—Николаев, — как можно спокойнее начала она. — Я поступила плохо. Каюсь, — без малейший раскаяния в голосе сказала Маша. — Но то, что вы сейчас несете — это же полный бред! Ничего умнее не могли придумать, чтобы меня наказать?
Лицо Николаева сделалось аристократично-печальным.
—У меня и в мыслях не было вас наказывать, Мария Игоревна. Вы и так себя уже наказали. Оказаться в 19 веке без возможности вернуться обратно — это, должно быть, страшно. И вам потребуется время, чтобы принять новую реальность.
Маша прищурилась. Или все-таки сумасшедший? А с чокнутыми лучше не спорить. Теперь зато понятно, почему он на нее тогда не клюнул. Кто ж знает, что у сумасшедших на уме? И реально только сумасшедший мог отказаться с ней переспать.
—Андрей, проводите меня, пожалуйста, в комнату. Очень спать хочется. А про 19 век мы завтра с вами поговорим. Ок?
Ее невозмутимость и внешнее спокойствие поразили и восхитили Николаева.
— Не ожидал, то вы так мужественно воспримите эту новость, — признался он. — Конечно, я провожу вас. Вы, должно быть очень устали.
Возле Машиной спальни они, к Машиному удовольствию, наконец, распрощались. После чего Маша, прикрыв за собой дверь, с наслаждением скинула тесное платье, переоделась в свою одежду, в которой и завалилась на кровать, собираясь дождаться пока все уснут, а потом повторить попытку бегства. И на этот раз удачно. Однако уже через минуту она уснула.
Ибо не только Маша умела использовать снотворное по назначению.
Глава восьмая
Снотворное было качественное. Маша спала без задних ног и передних рук. Она даже не пошевелилась (разве, что сладко всхрапнула), когда ранним утром, еще в осенней темноте, в комнату проскользнула Дарья, оставила на столе завтрак, тазик с водой и кувшин для умывания, а на полу сосуд, внешне напоминающий большой соусник, и, стараясь не смотреть на Машу, которой все еще побаивалась, ушла восвояси
О том, что Дарья крепко заперла за собой дверь, Маша узнала уже утром. Проснулась она не выспавшаяся, злая, со спутанными волосами и жуткой жаждой. (Да-да, именно эту жажду испытал накануне Николаев).
День наступил пасмурный, и свет, падающий через небольшое окно, выходящее в темный внутренний дворик, создавал в комнате мрачный сумрак.
Первое, что увидела Маша, открыв глаза, был кувшин с водой. Не догадавшись о его назначении и не подумав сразу о том, откуда он взялся, она приподнялась на локте и жадно к нему припала.
Напившись от души, Маша опустила ноги на пол, опрокинув сосуд, заботливо оставленный Дарьей. Чертыхнувшись, она подняла его и стала с любопытством рассматривать.
Сначала Маша решила, что хозяева подумали, будто она слишком много выпила за ужином и подготовились на случай внезапного бунта Машиного желудка. Но потом... потом она смутно припомнила, что видела не то в музее, не то в интернете похожие чаши, и предназначались они для...
Фуууу... Маша брезгливо поставила его обратно на пол и подошла к двери. И вот как раз в этот момент она поняла, что ее заперли.
Сказать, что Маша испугалась, нельзя. Она, скорее, разозлилась. И довольно сильно.
Несколько раз дернув ручку для уверенности, что не выставит себя дурой, не разобравшейся, в какую сторону открывается дверь, она убедилась в худших своих подозрениях и принялась, что есть мочи колотить по крепкому качественному дереву, из которого была изготовлена дверь.
— Вы там вконец охренели что ли?! Немедленно меня выпустите! Я в туалет хочу. В нормальный туалет! Вы права не имеете! Я вас всех в тюрьму отправлю. На десять лет сядете. Нет! На двадцать!
Отбив до красноты и боли кулак, Маша притихла, чтобы прислушаться к торопливым шагам снаружи и звону ключей, которых, конечно, не услышала. По ту сторону стояла глухая непробиваемая тишина.
— Откройте! Ну, пожалуйста! Если отроете по-хорошему я никому ничего не скажу, — перешла Маша от угроз к переговорам, пустив в ход вторую, еще не пострадавшую в бесполезной борьбе с дверью, руку.
Минут через двадцать бесплодных усилий она со слезами, за которые себя тут же возненавидела, опустилась на пол. Почему она уснула? Почему не сбежала сразу, как только Николаев ее проводил? Что теперь будет?
Проплакавшись, Маша поступила, как любой нормальный человек, который принял решение во что бы то ни стало выжить. На коленях подползла она к ночной вазе и, кряхтя от унижения и неловкости, воспользоваться ею и тут же затолкала сглаз долой подальше под кровать.
Встала, умылась из кувшина остатками воды, проверила, что оставили ей на завтрак. Очевидно, что ни голодом морить они ее не собираются, ни убивать. По крайней мере, пока. Иначе, смысл на продукты тратиться?
Под крышкой она обнаружила хлеб, холодное мясо и сыр. Ну, что же — жить можно. Еще бы кофе, конечно. Если у Маши и мелькнула мысль, что еда может быть отравлена, то голод ее быстро прогнал.
Перекусив, Маша вспомнила про сигареты. Тут любой закурит, не то, что Маша. Она достала пачку, зажигалку, подошла к окну и со злостью выяснила, что оно заколочено, и открыть его невозможно.
Теперь понятно, почему Николаев вчера так удивился, когда услышал, что мать определила Машу на третий этаж. Судя по всему, он пустует, окно выходит в глухой двор - кричи не кричи — никто посторонний ее не услышит. Да и нет тут посторонних.
Маша легла на кровать и, хмурясь, наблюдала, как сигаретный дым уплывает под потолок.
Остается ждать. Рано или поздно кто-то должен прийти — принести еду, забрать чертову вазу. И где, дьявол его возьми, Николаев?
Тут она услышала его голос. Стекло приглушало, но все же пропускало звуки с улицы.
— Где — где ее комната? Она действительно такая страшная, как говорят? Хоть бы глазком одним взглянуть.
— Тихо ты! — прошипела Анна. — Мама меня убьет за то, что я позволила тебе сюда прийти. Она ужасно неприятная. Ты мало потерял. Поверь мне на слово.
Нет, это был не Николаев. Голос, конечно, похож, но моложе и звонче. Маша подошла к окну, выглянула наружу и встретилась глазами с молодым человеком лет двадцати — двадцати трех, который без сомнения принадлежал к семейству Николаевых. Он очень походил на брата, но выглядел куда симпатичнее. Черты Андрея были жестче и значительно грубее. А этот мальчик был его усовершенствованной юной копией.
— Это она? — он растерянно открыл рот и посмотрел на сестру, которая с уже абсолютно не скрываемой неприязнью таращилась на Машу. — Но она же — она же красавица! — не сдержавшись, воскликнул юноша, чем немедленно заслужил Машино расположение.
Анна поморщилась.
— Ну, и вкус у тебя, Алеша. Она отвратительна.
Чего? Маша ударила кулаком по стеклу.
— Эй! Я как бы все слышу. Выпусти меня. И разойдемся, довольные друг другом. Без претензий.
Анна отвела взгляд и сказала тихо, но Маша все равно уловила суть.
— Не разговаривай с ней. Мама запретила нам с ней общаться. Пока они ничего не решат, будем делать вид, что ее не существует.
Это как не существует! Мерзкая выпендрежница.
— Позови Николаева! Быстро! — заорала Маша, ударив по стеклу так сильно, что оно жалобно пискнуло, но не треснуло.
Однако Анна уже тащила своего брата за рукав прочь. А тот совсем не хотел уходить. До последнего он сворачивал в сторону Маши шею и виновато улыбался. Маша хорошо знала этот взгляд. Она к нему привыкла. Именно так обычно на нее и реагировали мужчины. За редким исключением, которым, к сожалению, в данным обстоятельствах, был Андрей Николаев.
После полудня к Маше пришла Дарья. Но не одна. Пока она собирала остатки завтрака и накрывала обед, с Маши, не скрывая своего враждебного настроя, не сводил взгляда Егор. Судя по всему, его отношение к незваной гостье стало еще более негативным, и только, очевидно, особые распоряжения на ее счет, сдерживали его неоднозначные порывы.
Но стоило Маше дернуться, чтобы привстать с кровати, как Егор ощетинился, напрягся и прошипел.
— Ух, ведьма.
При слове «ведьма» Дарья мелко задрожала и убыстрилась в своих хозяйственных заботах.
Маша скоротала день в беспросветной скуке без интернета, телефона и каких бы то ни было развлечений. В ее комнате не было даже книг. Однако учитывая повернутость хозяев на девятнадцатом веке, вряд ли они предложили бы ей почитать, что-то более увлекательное, чем Руссо, Ломоносова, Гете... кто там еще засветился? Ах, да — Жуковский. Не слишком увлекательное чтиво, надо сказать. Хоть Пушкина бы подкинули что ли. Но настолько ли они прогрессивны?
Уже стало темнеть, когда под Машины окна, очевидно тайком от родственников, пришел младший брат Николаева. Маша полу дремала, когда услышала удар камешка по стеклу.
Она прильнула носом к окну и увидела Алешу. В руках у него был красочный букет осенних листьев.
— Это вам, — смущенно пробормотал он и не нашел ничего лучшего, чем положить его на землю под Машиным окном. Вот кто Жуковским, видимо, увлекается.
— Помоги мне выбраться отсюда, — без особой надежды попыталась Маша вступить с пылким юношей в переговоры.
Но тот лишь грустно помотал головой и, пятясь, покинул дворик.
Тоже мне поклонник нарисовался. Лучше бы дверь открыл.
А утром, наконец, пришел Николаев. Но разговаривать с Машей он предпочел из-за закрытой двери.
— Мария Игоревна, как вы?
Услышав его голос, Маша пантерой рванула к двери, подергала ее и убедилась, что ничего не изменилось. В позитивную сторону.
— Андрей, что происходит? Выпустите меня!
— Мне жаль, но я пока не могу.
— Что значит — не могу? Вам не кажется, что вы тут все заигрались? Я обещаю, что никому ничего не скажу, если вы сию минуту меня отпустите домой. Иначе гарантирую вам проблемы.
—Вы не понимаете, Мария Игоревна, — спокойно, но твердо ответил Николаев. — Или не хотите принять. В этом времени у вас нет дома, нет семьи и нет той защиты, на которую вы все еще напрасно надеетесь.
Блин, он продолжает ей втирать про девятнадцатый век. Совсем за дуру ее держит.
— И кто же у меня есть в ЭТОМ времени? — ехидно поинтересовалась Маша.
— Боюсь, только я, — помедлив, сказал Николаев. — Остальные решительно настроены против. Но вам не о чем беспокоится. Пока я здесь, с вами ничего не случится.
— Да со мной бы ничего и не случилось, если бы не вы, — крикнула Маша и в который раз толкнула наглухо запертую дверь. — Откройте! Это унизительно заставлять меня писать в миску и кормить отбросами! Так нельзя поступать с девушкой!
— Вас плохо кормят? — обеспокоенно спросил Николаев, тактично опустив первую часть претензий. — Я разберусь, обещаю.
— Разберитесь с этой чертовой дверью, — не унималась Маша. — И перестаньте нести чушь про путешествия во времени. Я, может, и похожа на идиотку, но это совсем не так.
—Я знаю.., — очень тихо сказал Николаев. — Но вам придется еще немного потерпеть. Пока я все не улажу.
— Да вы не мужик, а слюнтяй какой-то. Маменькин сынок! — окончательно взбесившись, сказала Маша.
Она ожидала, что Николаев разозлится, но он выждал время — очевидно, дал Маше остыть, а потом, как ни в чем ни бывало сказал.
— Все будет хорошо. Просто немного потерпите. Я передам для вас книги. Вам, должно быть скучно. Хорошего дня.
— Да пошел ты! — крикнул Маша, но не была уверена, услышал ее Николаев или нет.
