Живут в Амариге, считают себя едва ли не наместниками самого Светозарного. А что бастард… В каком роду их нет, ткните пальцем!
– Что же ты натворил такого, бастард Яр Скада? – полюбопытствовала я. – Что аж надзор на тебе магический, и убийцы дышат в спину?
– Лучше бы тебе не знать, светлая госпожа, – с достоинством ответил он. – Это моя беда и моя ноша.
– Те, кто по твою душу явились, всё равно подумают, что ты мне всё рассказал, – заявила я.
– И всё же. Меньше знаешь – крепче спишь.
– Как хочешь.
Я не буду умолять и просить рассказать мне всё. Его распирает изнутри, он сам не сдержится, так или иначе. Вот, имя рода своего уже назвал. А что бастард… Невелика беда, золотая кровь выше статута о фамилиях.
Особенно если она королевская.
– Тейшин…
В раздражении я подумала, что стоит окоротить без меры осмелевшего. Нечего звать меня по имени, я ему не жена и даже не невеста. Но мне не понравилось, как изменился у него голос. Я обернулась.
Вовремя. Яр сползал по стене, и лицо его заливала восковая бледность. А вот! Не здоров он ещё для того, чтобы по лестницам на самый верх башни смотровой бегать!
Я училась лекарскому делу, всех боевых магов учат. Воин наносит раны, но воин же обязан уметь и исцелять их. Иначе как спасти после смертельной битвы товарища? К лекарю с дипломом Амаригской Академии магии надо ещё раненого донести! Не всегда удаётся.
Но то, что творилось с бывшим пленником, было мне не по зубам. Телесные раны его закрылись, не кровоточили больше, но у него болела душа, пятна некроза в ауре никак не пропадали, несмотря на все ухищрения нашего целителя, доктора Рогоза. Вот и сейчас разливалось мертвенное сияние возле головы, как у призрака.
Призраков я на своём недолгом веку повидала. Некротическая энергия, связанная волей умирающего, не завершившего при жизни какой-то долг или дело. Или же удержанная в зримом мире каким-нибудь некромантом душа. Самые разные бывают здесь варианты. Изошедшую из тела душу можно ведь превратить в умертвие. Как раз через долгие страдания духа и тела это делается. Получившийся на выходе монстр будет нападать на живых, чтобы полакомиться энергией их душ в момент перехода от жизни к смерти.
Я о таком читала, давно. Стало жутко, но дочитать не смогла – когда пыталась снова найти ту книгу в замковой библиотеке, ничего у меня не вышло. Наверное, её спрятали. Ребёнку, уже начавшему обучение у лучших магов-бойцов родового владения, ни к чему принимать знания не по возрасту…
Из Яра хотели сделать умертвие?
Доктор Рогоз от моего вопроса впал в серьёзную задумчивость.
– Не хотите изучить лекарское дело тщательнее, светлая гсопожа Тейшин? – спросил он наконец. – У вас определённо есть склонность.
– Нет уж, лучше я тщательнее отточу боевой приём из тех, что мне до сих пор плохо удаются, – ответила я. – Болезни, смерти, алхимия, – всё это пускай остаётся вам!
Он лишь плечами пожал. Не в его правилах было заставлять учиться против воли. В учениках у нашего целителя ходили только те, кто сам того хотел.
– Я бы просил вас, светлая госпожа, повторно осмотреть нашего гостя вместе со мной, – выговорил доктор. – Вы предполагаете, что, возможно, из него пытались сотворить умертвие. Покажете мне, почему создалось у вас такое впечатление. Видите ли, это древняя, очень древняя магия. И, как бы так сказать… Безумная. Безумно жестокая.
Безумно жестокая, повторила я про себя услышанное. Ну… да… наверное… Пытать жертву предполагается долго, одновременно поддерживая в ней жизнь, чтобы не умерла раньше срока. Решиться на такое может только очень жестокий человек.
Я предпочитаю убить. В бою. Или по приговору суда – через отсекновение головы или повешение, смотря по тому, какова вина и кто осуждённый по статусу. Но пытать? Чтобы сотворить страшного монстра, живущего убийствами?
Как-то низко. Не самой драться, а посылать вместо себя чудовище и не бояться, что контроль над умертвием может вдруг сойти на нет. Сам по себе или от встречной атаки врага. Про то же, как свои же собственные создания оборачиваются против хозяев, достаточно и в народе баек ходит, и в умных книгах описывается.
Яр лежал в постели неподвижно. Мгновение я не жила: подумалось, умер. Но нет, упрямая жизнь не торопилась покидать истерзанное тело. И даже характерные пятна некроза, пятнавшие чистое сияние ауры души, вроде бы стали меньше.
– Что вы видите, светлая госпожа? – спросил доктор Рогоз. – Расскажите. А всего лучше, покажите магограмму. Вы ведь умеете снимать магограмму с человека или местности?
Умею, ты же сам меня учил! Но я не стала огрызаться. Я чувствовала волнение целителя как своё собственное. Правда, природу его истолковать не могла: то ли он рад получить в свои руки по-настоящему интересный и сложный случай, то ли страх испытывает от того, что кто-то пробавлялся в наших владениях запретной магией.
Законы Империи безжалостны к тем, кто творит умертвия из живых, людей или животных, без разницы. Собственно, вся прочая некромантия тоже под негласным запретом. Лишь судом дозволяется в интересах следствия и по совсем уже серьёзным случаям, когда живых свидетелей уже не найти.
– Ну? – спросила я нетерпеливо, слишком уж долго молчал целитель. – Из него пытались сотворить умертвие? Или нет?
– Если и пытались, то делали это как-то не нормально, – нехотя сообщил доктор Рогоз. – Сейчас больному ничего не угрожает. Сон – самое лучшее лекарство. Оставим его, пусть спит. Надобно рассказать обо всём отцу вашему, владетелю Штормового Замка!
Я посмотрела на Яра. Он спал, глубоко и полно, так, как спят в наведённом исцеляющей магией сне.
Где он взял врагов, настолько могущественных, что не побоялись колдовством непотребным заняться, против закона имперского пойти?
И вновь гроза шла над побережьем, гнала на скалы чёрные, в белой яростной пене, волны. Ветер разбивался о каменные стены нашего родового замка, в бессильной злобе хоть что-нибудь с ними сделать. Яростное море мешалось с небом, и в круговерти мрака, пронизанного косыми стрелами проливных дождей, сверкали запредельным синим огнём злые молнии.
А дрова в камине пылали уютом, от них дышало теплом и покоем. Самое безопасное место во всех пределах – покои моего отца…
– Что гость наш? – спрашивал отец, раскладывая на низеньком столике карты, норовящие свернуться обратно в трубочку.
Что-то ему в них не нравилось, что-то заботило, но мне печали свои раскрывать отец не спешил.
Я села на пол, у ног отца, в пушистый амаригский ковёр, зачарованный на вечную белизну. Испачкать его способно лишь чьё-то проклятие, и то, лишь в том только случае, если проклинающий вложит в слова свои большую силу, чем тот, кто над ковром сплетал чару.
Отец провёл ладонью по моим волосам, и я взяла его за руку, прижалась щекой к его пальцам. Родное тепло, бесконечно близкое. Золотая кровь королевского древа…
– Душу в нём разрывали пытками, – объяснила я про Яра. – Доктор Рогоз говорит: злое волшебство, запретное, смертная кара за него положена.
Отец замер на мгновение. Не такие, видно, слова хотел услышать от меня.
– И что же? Что ещё сказал почтенный лекарь? Процесс остановлен? Не получим ли мы на свою голову умертвие с приказом уничтожить Штормовой Замок?
– Слишком просто было бы, отец, – отозвалась я. – Там, на берегу, его добивали. Нельзя было подгадать к нашему появлению! Мы в другой день могли проехать мимо. Или другою дорогою. Нет, думаю, гостя нашего в песке зарыть хотели. А вот то ещё думаю, отец, не потому ли, что поняли судьбу его дальнейшую? Умертвие, это ведь страшно.
– Не видали вы умертвий, душенька, – хмуро сказал отец. – И не приведи Светозарный вам когда-либо с ними встретиться.
– Страшно? – с любопытством спросила я.
И когда отец успел… Но юность провёл он в походах, с королевскими Белыми Стражами, охранителями границ Империи. Там-то насмотрелся всякого. С чего и меня учить делу воинскому не запрещал. Женщина в среднем слабее мужчины, но бывает и так, что нет рядом с нею защитников, все как один полегли. И что же тогда, в плен идти покорною рабынею? Золотокровная рабыня дорого стоит, наверное. В особенности же, дети её, рождённые в рабстве и свободы не ведавшие.
– Смотрите сами, – отец прижал пальцем края карты. – Нет у любого золотокровного друзей, кроме собственной вооружённой руки! Все, кто рядом, уважаемые соседи наши, не друзья нам. Мало тех, кто не скрывает чёрной своей зависти. Куда больше тех, кто хотел бы, чтобы нас вовсе не стало, только руки сам марать не хочет, и потому прячет свои помысле и желания за улыбкой вежливой. Первых опасайтесь, душенька, но бойтесь молчунов! Тех, кто ни нашим, ни вашим. Что у них в голове, вы не знаете. Как они думают о вас, не ведаете. Пока им выгодно, они с вами. Едва подул холодный ветер опалы, и вот уже нож торчит у вас под лопаткой. Да, сударыня, извольте не удивляться, нож. И благоволите признать, что большой и острый!
Я обдумала сказанное. Отец попусту словами воздух тревожить не станет. Пришла пора и для такого урока, хотя нового он не принёс ничего. Я и раньше знала, и все вокруг знали. Слишком уж многим костью в горле застряли шестой принц и седьмая принцесса, если считать по старшинству от трона амаригского!
– А из каких будет род Скада, отец? Из молчунов или из тех, кто ножи на нас открыто уже точат?
Отец внимательно посмотрел на меня. Под его пристальным взглядом мне стало очень не по себе, но я не дрогнула, решив для себя, что надлежит мне знать всё, что касается хоть как-то нашего гостя.
– Почему вы спрашиваете, Тейшин?
Серьёзно как всё, раз по имени… А в миг следующий я сама себе ужаснулась: ведь утаить от отца захотела, откуда, от кого и как услышала о роде Скада! Зачем, спрашивается, и почему. Отродясь не было у меня желания скрывать что-то от отца моего. Я любила его, он любил меня и баловал. И тут вдруг – такое. На пустом месте.
– Яр сказал, что он – бастард рода Скада, – честно ответила я.
– Не похож, – сурово приговорил отец.
– И всё же. Он сказал так. Я не уловила в речи его лжи…
По правде говоря, и не пыталась. Почувствовать, лгут тебе или нет, можно тогда, когда заранее ждёшь неправды. А в разговоре с тем, от кого не ждёшь подвоха, не всегда понятно бывает.
– Мальчику, скорее всего, самому не сказали правды, – отец побарабанил пальцами по столику.
Одна из карт снова свернулась в трубку, зато вторая лежала ровно. На ней начертаны были изгибы и выступы берегов вдоль нашего Прибережья. Поселения и бухты, где скрывались военные да рыболовные корабли, какие скалы служили опорными для инциирования магического купола, никак не отмечались. Предполагается, что, если ты смотришь эту карту, то и так знаешь, на память, где там и что.
– Так что же, Яр не имеет отношения к семье Скада? – спросила я.
– По крови – вряд ли. Он – воспитанник… Но не бастард.
– Но он ведь золотой крови, отец! – воскликнула я с горячностью, которой сама не ожидала от себя.
Тайна бывшего пленника занимала меня, не давала покоя. Он назвал себя бастардом рода Скада, но по факту им не был, и страшно было задуматься о том, почему его так воспитали. И отчего пожелали сотворить из него умертвие.
Слишком близко к амаригскому трону.
– Отец, скажи… А на короля нашего, тысячу лет его справедливому царствованию, Яр похож?
За окном грохнуло настолько сильно, что замок наш, как мне показалось, поколебался весь целиком, от самого основания. А я и забыла, что снаружи бушует буря из тех, что приходят лишь раз в десятилетие. О её приближении мы знали заранее. Если уж принимаешь посвящение по стихии Воздуха, то погоду начинаешь воспринимать с закрытыми глазами!
– Вот вам и знамение подходящее, душа моя, – печально выговорил отец. – Язык пристегнуть к уху намертво, чтобы мышь не услышала! Умеющих слушать Воздух немало среди имперской знати.
Я обхватила себя за плечи. Не холодно было в покоях, наоборот! Потрескивали дрова в камине, тепло зачарованного по стихии Огня очага прогревало стены. Но будто хлынуло самую душу ледяное дыхание лютой зимы, когда замёрзшее море гулко трескается под жестоким морозом…
– Надобно бы вам мужа взять из крепкого и надёжного рода, Тейшин, – сказал вдруг отец.
Как он вывел одно из другого, замужество моё и предположение, что укрываем мы у себя пусть незаконного, но всё ж таки королевского сына, я не поняла. Но остереглась спрашивать.
Отец всегда заговаривал о моём будущем браке как о чём-то, что нужно, но не обязательно к исполнению прямо сейчас. Он очень любил меня. Говорил, что ликом пошла я в мать, умершую в родах, а характером в него, морского воина, пережившего немало бурь. Все его враги кормили ныне крабов на самом дне, о его морских походах слагали легенды, род Раида не один год и не два держал Прибережье железной рукой.
Вот и сейчас пропустила я мимо ушей слова отца о замужестве.
А зря, как вскоре выяснилось.
Яр пришёл к моему отцу с прошением на третий день. Ненастье ещё не успокоилось, сыпал дождь, ветер хлестал наотмашь, будто плеть. Но волны стали ниже, и гроза убрела куда-то дальше в море, за горизонт.
Он выглядел намного лучше прежнего, Яр. Доктор Рогоз нашёл причину, и потому сумел справиться с одолевавшей спасённого напастью. В ауре Яра, бастарда рода Скада, больше не серебрилось ни пятнышка некроза. Хороший у нас целитель, что ни говори. Знать бы ещё, имел ли он дела с умертвиями напрямую, вне учебного процесса… Но если спрошу, вряд ли он ответит. Высшие маги не очень-то любят рассказывать о своей жизни. Даже имена свои под прозвищами прячут…
– Благо вашему дому, владетель Раида, – сказал Яр. – Не забуду доброты, с какой меня здесь принимали. Но позвольте мне продолжить свой путь.
– Непогода ещё не закончилась, – сказал отец после минутного раздумия. – Останься!
– Не так пугает непогода, как беда, идущая по моим пятам, – Яр остался непреклонным. – За свою жизнь отвечать я не боюсь, но Штормовому замку не вышло бы худа!
– В чём ты виновен? – прямо спросил у него отец.
– В своём рождении, – без колебаний ответил Яр, но мне показалось, что думал он в этот момент о другом.
Есть, есть у него вина и помимо рождения! Он вор? Головорез? Но ни воровство ни наёмничество не вязались с его обликом.
– Если в рождении, – медленно выговорил отец, – то ты не бастард рода Скада. Скада воспитали тебя, но сам ты – знаешь, откуда ты, кто твой отец?
– Знаю, – ответил Яр и не отвёл взгляда. – Но пока имя не прозвучало, я – бастард рода Скада.
Отец кивнул ему. Думал. Хотелось ему задержать спасённого да самому у него выпытать и его тайну и страхи. Кого боится Яр? Почему?
– Что ж, не вижу причин задерживать свободного, – сказал наконец отец. – Ступай себе, Яр, бастард рода Скада. Да прольётся светлый дождь тебе под ноги и да не отвернётся от тебя удача.
Яр не спросил, а отец не предложил ему коня. Как же пойдёт он пешим сквозь не слишком дружелюбные земли, куда?
– Благодарю, владетель Раида, – с достоинством склонил голову Яр. – Я уйду на закате. Дозволь ещё одну малость, прошу.
Отец, уже собравшийся уходить, обернулся к бывшему пленнику снова.
– Проси, – кивнул он величественно.
– Пусть дочь ваша Тейшин проводит меня. Недалеко. Но одна. Так надо.
– Что же ты натворил такого, бастард Яр Скада? – полюбопытствовала я. – Что аж надзор на тебе магический, и убийцы дышат в спину?
– Лучше бы тебе не знать, светлая госпожа, – с достоинством ответил он. – Это моя беда и моя ноша.
– Те, кто по твою душу явились, всё равно подумают, что ты мне всё рассказал, – заявила я.
– И всё же. Меньше знаешь – крепче спишь.
– Как хочешь.
Я не буду умолять и просить рассказать мне всё. Его распирает изнутри, он сам не сдержится, так или иначе. Вот, имя рода своего уже назвал. А что бастард… Невелика беда, золотая кровь выше статута о фамилиях.
Особенно если она королевская.
– Тейшин…
В раздражении я подумала, что стоит окоротить без меры осмелевшего. Нечего звать меня по имени, я ему не жена и даже не невеста. Но мне не понравилось, как изменился у него голос. Я обернулась.
Вовремя. Яр сползал по стене, и лицо его заливала восковая бледность. А вот! Не здоров он ещё для того, чтобы по лестницам на самый верх башни смотровой бегать!
Я училась лекарскому делу, всех боевых магов учат. Воин наносит раны, но воин же обязан уметь и исцелять их. Иначе как спасти после смертельной битвы товарища? К лекарю с дипломом Амаригской Академии магии надо ещё раненого донести! Не всегда удаётся.
Но то, что творилось с бывшим пленником, было мне не по зубам. Телесные раны его закрылись, не кровоточили больше, но у него болела душа, пятна некроза в ауре никак не пропадали, несмотря на все ухищрения нашего целителя, доктора Рогоза. Вот и сейчас разливалось мертвенное сияние возле головы, как у призрака.
Призраков я на своём недолгом веку повидала. Некротическая энергия, связанная волей умирающего, не завершившего при жизни какой-то долг или дело. Или же удержанная в зримом мире каким-нибудь некромантом душа. Самые разные бывают здесь варианты. Изошедшую из тела душу можно ведь превратить в умертвие. Как раз через долгие страдания духа и тела это делается. Получившийся на выходе монстр будет нападать на живых, чтобы полакомиться энергией их душ в момент перехода от жизни к смерти.
Я о таком читала, давно. Стало жутко, но дочитать не смогла – когда пыталась снова найти ту книгу в замковой библиотеке, ничего у меня не вышло. Наверное, её спрятали. Ребёнку, уже начавшему обучение у лучших магов-бойцов родового владения, ни к чему принимать знания не по возрасту…
Из Яра хотели сделать умертвие?
***
Доктор Рогоз от моего вопроса впал в серьёзную задумчивость.
– Не хотите изучить лекарское дело тщательнее, светлая гсопожа Тейшин? – спросил он наконец. – У вас определённо есть склонность.
– Нет уж, лучше я тщательнее отточу боевой приём из тех, что мне до сих пор плохо удаются, – ответила я. – Болезни, смерти, алхимия, – всё это пускай остаётся вам!
Он лишь плечами пожал. Не в его правилах было заставлять учиться против воли. В учениках у нашего целителя ходили только те, кто сам того хотел.
– Я бы просил вас, светлая госпожа, повторно осмотреть нашего гостя вместе со мной, – выговорил доктор. – Вы предполагаете, что, возможно, из него пытались сотворить умертвие. Покажете мне, почему создалось у вас такое впечатление. Видите ли, это древняя, очень древняя магия. И, как бы так сказать… Безумная. Безумно жестокая.
Безумно жестокая, повторила я про себя услышанное. Ну… да… наверное… Пытать жертву предполагается долго, одновременно поддерживая в ней жизнь, чтобы не умерла раньше срока. Решиться на такое может только очень жестокий человек.
Я предпочитаю убить. В бою. Или по приговору суда – через отсекновение головы или повешение, смотря по тому, какова вина и кто осуждённый по статусу. Но пытать? Чтобы сотворить страшного монстра, живущего убийствами?
Как-то низко. Не самой драться, а посылать вместо себя чудовище и не бояться, что контроль над умертвием может вдруг сойти на нет. Сам по себе или от встречной атаки врага. Про то же, как свои же собственные создания оборачиваются против хозяев, достаточно и в народе баек ходит, и в умных книгах описывается.
Яр лежал в постели неподвижно. Мгновение я не жила: подумалось, умер. Но нет, упрямая жизнь не торопилась покидать истерзанное тело. И даже характерные пятна некроза, пятнавшие чистое сияние ауры души, вроде бы стали меньше.
– Что вы видите, светлая госпожа? – спросил доктор Рогоз. – Расскажите. А всего лучше, покажите магограмму. Вы ведь умеете снимать магограмму с человека или местности?
Умею, ты же сам меня учил! Но я не стала огрызаться. Я чувствовала волнение целителя как своё собственное. Правда, природу его истолковать не могла: то ли он рад получить в свои руки по-настоящему интересный и сложный случай, то ли страх испытывает от того, что кто-то пробавлялся в наших владениях запретной магией.
Законы Империи безжалостны к тем, кто творит умертвия из живых, людей или животных, без разницы. Собственно, вся прочая некромантия тоже под негласным запретом. Лишь судом дозволяется в интересах следствия и по совсем уже серьёзным случаям, когда живых свидетелей уже не найти.
– Ну? – спросила я нетерпеливо, слишком уж долго молчал целитель. – Из него пытались сотворить умертвие? Или нет?
– Если и пытались, то делали это как-то не нормально, – нехотя сообщил доктор Рогоз. – Сейчас больному ничего не угрожает. Сон – самое лучшее лекарство. Оставим его, пусть спит. Надобно рассказать обо всём отцу вашему, владетелю Штормового Замка!
Я посмотрела на Яра. Он спал, глубоко и полно, так, как спят в наведённом исцеляющей магией сне.
Где он взял врагов, настолько могущественных, что не побоялись колдовством непотребным заняться, против закона имперского пойти?
***
И вновь гроза шла над побережьем, гнала на скалы чёрные, в белой яростной пене, волны. Ветер разбивался о каменные стены нашего родового замка, в бессильной злобе хоть что-нибудь с ними сделать. Яростное море мешалось с небом, и в круговерти мрака, пронизанного косыми стрелами проливных дождей, сверкали запредельным синим огнём злые молнии.
А дрова в камине пылали уютом, от них дышало теплом и покоем. Самое безопасное место во всех пределах – покои моего отца…
– Что гость наш? – спрашивал отец, раскладывая на низеньком столике карты, норовящие свернуться обратно в трубочку.
Что-то ему в них не нравилось, что-то заботило, но мне печали свои раскрывать отец не спешил.
Я села на пол, у ног отца, в пушистый амаригский ковёр, зачарованный на вечную белизну. Испачкать его способно лишь чьё-то проклятие, и то, лишь в том только случае, если проклинающий вложит в слова свои большую силу, чем тот, кто над ковром сплетал чару.
Отец провёл ладонью по моим волосам, и я взяла его за руку, прижалась щекой к его пальцам. Родное тепло, бесконечно близкое. Золотая кровь королевского древа…
– Душу в нём разрывали пытками, – объяснила я про Яра. – Доктор Рогоз говорит: злое волшебство, запретное, смертная кара за него положена.
Отец замер на мгновение. Не такие, видно, слова хотел услышать от меня.
– И что же? Что ещё сказал почтенный лекарь? Процесс остановлен? Не получим ли мы на свою голову умертвие с приказом уничтожить Штормовой Замок?
– Слишком просто было бы, отец, – отозвалась я. – Там, на берегу, его добивали. Нельзя было подгадать к нашему появлению! Мы в другой день могли проехать мимо. Или другою дорогою. Нет, думаю, гостя нашего в песке зарыть хотели. А вот то ещё думаю, отец, не потому ли, что поняли судьбу его дальнейшую? Умертвие, это ведь страшно.
– Не видали вы умертвий, душенька, – хмуро сказал отец. – И не приведи Светозарный вам когда-либо с ними встретиться.
– Страшно? – с любопытством спросила я.
И когда отец успел… Но юность провёл он в походах, с королевскими Белыми Стражами, охранителями границ Империи. Там-то насмотрелся всякого. С чего и меня учить делу воинскому не запрещал. Женщина в среднем слабее мужчины, но бывает и так, что нет рядом с нею защитников, все как один полегли. И что же тогда, в плен идти покорною рабынею? Золотокровная рабыня дорого стоит, наверное. В особенности же, дети её, рождённые в рабстве и свободы не ведавшие.
– Смотрите сами, – отец прижал пальцем края карты. – Нет у любого золотокровного друзей, кроме собственной вооружённой руки! Все, кто рядом, уважаемые соседи наши, не друзья нам. Мало тех, кто не скрывает чёрной своей зависти. Куда больше тех, кто хотел бы, чтобы нас вовсе не стало, только руки сам марать не хочет, и потому прячет свои помысле и желания за улыбкой вежливой. Первых опасайтесь, душенька, но бойтесь молчунов! Тех, кто ни нашим, ни вашим. Что у них в голове, вы не знаете. Как они думают о вас, не ведаете. Пока им выгодно, они с вами. Едва подул холодный ветер опалы, и вот уже нож торчит у вас под лопаткой. Да, сударыня, извольте не удивляться, нож. И благоволите признать, что большой и острый!
Я обдумала сказанное. Отец попусту словами воздух тревожить не станет. Пришла пора и для такого урока, хотя нового он не принёс ничего. Я и раньше знала, и все вокруг знали. Слишком уж многим костью в горле застряли шестой принц и седьмая принцесса, если считать по старшинству от трона амаригского!
– А из каких будет род Скада, отец? Из молчунов или из тех, кто ножи на нас открыто уже точат?
Отец внимательно посмотрел на меня. Под его пристальным взглядом мне стало очень не по себе, но я не дрогнула, решив для себя, что надлежит мне знать всё, что касается хоть как-то нашего гостя.
– Почему вы спрашиваете, Тейшин?
Серьёзно как всё, раз по имени… А в миг следующий я сама себе ужаснулась: ведь утаить от отца захотела, откуда, от кого и как услышала о роде Скада! Зачем, спрашивается, и почему. Отродясь не было у меня желания скрывать что-то от отца моего. Я любила его, он любил меня и баловал. И тут вдруг – такое. На пустом месте.
– Яр сказал, что он – бастард рода Скада, – честно ответила я.
– Не похож, – сурово приговорил отец.
– И всё же. Он сказал так. Я не уловила в речи его лжи…
По правде говоря, и не пыталась. Почувствовать, лгут тебе или нет, можно тогда, когда заранее ждёшь неправды. А в разговоре с тем, от кого не ждёшь подвоха, не всегда понятно бывает.
– Мальчику, скорее всего, самому не сказали правды, – отец побарабанил пальцами по столику.
Одна из карт снова свернулась в трубку, зато вторая лежала ровно. На ней начертаны были изгибы и выступы берегов вдоль нашего Прибережья. Поселения и бухты, где скрывались военные да рыболовные корабли, какие скалы служили опорными для инциирования магического купола, никак не отмечались. Предполагается, что, если ты смотришь эту карту, то и так знаешь, на память, где там и что.
– Так что же, Яр не имеет отношения к семье Скада? – спросила я.
– По крови – вряд ли. Он – воспитанник… Но не бастард.
– Но он ведь золотой крови, отец! – воскликнула я с горячностью, которой сама не ожидала от себя.
Тайна бывшего пленника занимала меня, не давала покоя. Он назвал себя бастардом рода Скада, но по факту им не был, и страшно было задуматься о том, почему его так воспитали. И отчего пожелали сотворить из него умертвие.
Слишком близко к амаригскому трону.
– Отец, скажи… А на короля нашего, тысячу лет его справедливому царствованию, Яр похож?
За окном грохнуло настолько сильно, что замок наш, как мне показалось, поколебался весь целиком, от самого основания. А я и забыла, что снаружи бушует буря из тех, что приходят лишь раз в десятилетие. О её приближении мы знали заранее. Если уж принимаешь посвящение по стихии Воздуха, то погоду начинаешь воспринимать с закрытыми глазами!
– Вот вам и знамение подходящее, душа моя, – печально выговорил отец. – Язык пристегнуть к уху намертво, чтобы мышь не услышала! Умеющих слушать Воздух немало среди имперской знати.
Я обхватила себя за плечи. Не холодно было в покоях, наоборот! Потрескивали дрова в камине, тепло зачарованного по стихии Огня очага прогревало стены. Но будто хлынуло самую душу ледяное дыхание лютой зимы, когда замёрзшее море гулко трескается под жестоким морозом…
– Надобно бы вам мужа взять из крепкого и надёжного рода, Тейшин, – сказал вдруг отец.
Как он вывел одно из другого, замужество моё и предположение, что укрываем мы у себя пусть незаконного, но всё ж таки королевского сына, я не поняла. Но остереглась спрашивать.
Отец всегда заговаривал о моём будущем браке как о чём-то, что нужно, но не обязательно к исполнению прямо сейчас. Он очень любил меня. Говорил, что ликом пошла я в мать, умершую в родах, а характером в него, морского воина, пережившего немало бурь. Все его враги кормили ныне крабов на самом дне, о его морских походах слагали легенды, род Раида не один год и не два держал Прибережье железной рукой.
Вот и сейчас пропустила я мимо ушей слова отца о замужестве.
А зря, как вскоре выяснилось.
***
Яр пришёл к моему отцу с прошением на третий день. Ненастье ещё не успокоилось, сыпал дождь, ветер хлестал наотмашь, будто плеть. Но волны стали ниже, и гроза убрела куда-то дальше в море, за горизонт.
Он выглядел намного лучше прежнего, Яр. Доктор Рогоз нашёл причину, и потому сумел справиться с одолевавшей спасённого напастью. В ауре Яра, бастарда рода Скада, больше не серебрилось ни пятнышка некроза. Хороший у нас целитель, что ни говори. Знать бы ещё, имел ли он дела с умертвиями напрямую, вне учебного процесса… Но если спрошу, вряд ли он ответит. Высшие маги не очень-то любят рассказывать о своей жизни. Даже имена свои под прозвищами прячут…
– Благо вашему дому, владетель Раида, – сказал Яр. – Не забуду доброты, с какой меня здесь принимали. Но позвольте мне продолжить свой путь.
– Непогода ещё не закончилась, – сказал отец после минутного раздумия. – Останься!
– Не так пугает непогода, как беда, идущая по моим пятам, – Яр остался непреклонным. – За свою жизнь отвечать я не боюсь, но Штормовому замку не вышло бы худа!
– В чём ты виновен? – прямо спросил у него отец.
– В своём рождении, – без колебаний ответил Яр, но мне показалось, что думал он в этот момент о другом.
Есть, есть у него вина и помимо рождения! Он вор? Головорез? Но ни воровство ни наёмничество не вязались с его обликом.
– Если в рождении, – медленно выговорил отец, – то ты не бастард рода Скада. Скада воспитали тебя, но сам ты – знаешь, откуда ты, кто твой отец?
– Знаю, – ответил Яр и не отвёл взгляда. – Но пока имя не прозвучало, я – бастард рода Скада.
Отец кивнул ему. Думал. Хотелось ему задержать спасённого да самому у него выпытать и его тайну и страхи. Кого боится Яр? Почему?
– Что ж, не вижу причин задерживать свободного, – сказал наконец отец. – Ступай себе, Яр, бастард рода Скада. Да прольётся светлый дождь тебе под ноги и да не отвернётся от тебя удача.
Яр не спросил, а отец не предложил ему коня. Как же пойдёт он пешим сквозь не слишком дружелюбные земли, куда?
– Благодарю, владетель Раида, – с достоинством склонил голову Яр. – Я уйду на закате. Дозволь ещё одну малость, прошу.
Отец, уже собравшийся уходить, обернулся к бывшему пленнику снова.
– Проси, – кивнул он величественно.
– Пусть дочь ваша Тейшин проводит меня. Недалеко. Но одна. Так надо.
