Я вскинула голову, наткнулась на насмешливый зелёный взгляд и поняла, что вижу перед собой вовсе не бабу Наю, а совершенно постороннюю женщину.
Просто типаж такой, решила я. Может, у них прадед общий. Да какая мне разница!
Я поплелась обратно в дом, той же дорогой, какой пришла на новогадюкинский базар, только без Рыжего. В доме хотя бы душ принять можно и в тени полежать, собирая мозги в кучку на тему, что же мне делать теперь дальше.
На бахче скелетов уже не наблюдалось, равно как и арбузов. Всё собрали и увезли. Лес издали казался узкой тёмной полосой. Я прикинула расстояние и впала в уныние. Никогда ещё не приходилось мне ходить пешком столько, сколько я прошла сегодня!
Как ни крути, колёса всё-таки лучше. Хоть бы Петрович нарисовался и подвёз, как в первый раз. Ну и что, что скелет. Подумаешь, скелет. Тьфу, ерунда какая.
Но синего трактора нигде было не видать. Равно как и любого другого транспорта, хоть телеги какой-нибудь с лошадью в качестве двигателя. По ассоциации я тут же вспомнила о том, что лошади, в отличие от мотора, производят не только углекислый газ и стала нервно смотреть под ноги, нет ли сюрприза.
Лес приближался неохотно и медленно, солнце жарило, шлёпанцы начали натирать, сумка с вареньем оттягивать плечо. Мне конец, обречённо думала я.
Издалека доносились механические звуки, что-то вроде «врумм, врумм» и «бзжжжжж». Я воспринимала их отвлечённо, просто как шум. В городе, если будешь обращать внимание на каждую проехавшую мимо машину из-за работы её двигателя, то сойдёшь с ума быстрее, чем сумеешь пискнуть «мяу». Уши сами фильтровали ненужное.
Я шла, лес неохотно приближался, солнце пекло, визжащие и лязгающие звуки становились громче и ближе. Они раздражали, чтобы не сказать, бесили. Очень сильно захотелось что-нибудь пнуть, швырнуть или на кого-нибудь наорать; я сдержала себя.
Скорей бы уже спасительная тень от деревьев!
Но дорога преподнесла мне неприятный сюрприз.
На границе леса и полей стоял прицеп-лесовоз с уже знакомой мне эмблемой, скелетом и колосьями. В него уже сгрузили несколько спиленных и очищенных от веток стволов. Сколько я таких на дороге прокляла, не перечесть: тащится со скоростью улитки, а обгонять нельзя, двойная осевая или же взгорок, из-за которого не видишь, что там по встречке несётся. Выйдешь на обгон – либо гибдвад штраф организует, либо – лоб в лоб, и сокрушайся потом, в морге, о вселенской несправедливости…
Я подошла ближе. Конечно, скелеты, кто же ещё! Они ловко орудовали двуручной бензопилой – бжжж, бжжж! – одна пара, вторая пара, третья. Прямо при мне громадная ель переломилась и рухнула, спиленная на уровне скелетонских костистых рук. Её подхватили в несколько рук и поволокли в сторону, освобождать ствол от ветвей.
– Эй! – заорала я. – Вы что делаете, сволочи?!
Рухнуло ещё одно дерево. Костистые вандалы на меня даже не оглянулись. Они пилили с бешеным остервенением, как будто им в черепушки вложили программу на распил, а в одно место вставили термоядерный двигатель в качестве источника бесконечной энергии. Только щепки в стороны летели.
Живой человек такой силищей похвастаться не может, ясное дело.
Я испытала очень сложное, но отменно бешеное чувство. Откуда-то поднялась уверенность в том, что лес Хан-Дыковские выкормыши из «Биоманс-Агро» пилили незаконно, документов у скелетов никаких нет и никогда не было. Это рейдерский захват!
Лес растёт десятки и сотни лет, спилить его можно в два счёта, а потом ухмыляться и говорить: ну так всё равно же тут одни пни остались, давайте-ка уже займём пустырь чем-нибудь полезным.
Бахчой, например…
О, как я в один миг поняла вдруг Петровича, разорявшегося в адрес «Биоманс-Агро» вообще и скелетов госпожи Хан Дык в частности!
Я подлетела к разбойникам, откуда только силы взялись, и заорала:
– А ну прекратить, ептышкины кочерыжки! Сейчас же!
Кто б там слушал! Пилы только сильнее завизжали. Я со злобы пнула колесо у лесовоза, забыла, что в шлёпанце, и очень больно ушибла пальцы.
– Да чтоб тебе лопнуть, японский бублик! – вырвалось из меня вперёд разума.
А колесо вдруг зашипело и… лопнуло! Качественно. Прицеп накренился, и уже сложенные в него стволы с грохотом вывалились на обочину.
Они не раздавили меня лишь по счастливой случайности. Я успела отскочить, и теперь заново привыкала к тому, что живу на свете. Могла бы уже и не жить! Подняла бы в таком случае «Биоманс-Агро» мой скелет для того, чтобы и его тяжёлой полевой работой загрузить по самую черепушку? Я не знала.
Я вдруг поняла, что больше не слышу звуков бензопилы. И точно. Скелеты бросили работу и теперь шли ко мне, причём с самыми скверными намерениями. Уж очень у них глаза горели. Сильнее, чем тогда, у бахчи, когда одного из них пнул Рыжий и велел следом за нами не ходить.
Меня пронзил укол едкого ужаса, щедро сдобренный исходящими от спиленных деревьев запахами хвои и еловой смолы. А Рыжего-то рядом и нет. Вообще.
Кажется, я попала.
Я скрестила руки на груди, встала как можно ровнее, вскинула голову и постаралась смотреть поверх лысых, блестящих на жарком солнце, черепушек. Gоджилки тряслись, если честно. Что они со мной сделают?..
– Пошли вон, – заявила я командирским голосом. – Это мой лес! Не сметь его пилить и корчевать!
На слове мой по лесу прошёл вдруг порыв бешеного ветра. Пригнул макушки, ударил в лицо хвойными запахами, понёсся дальше. Я вдруг ощутила прилив сил, попросту словами не передать, насколько мощный. Мне кажется, даже росту во мне прибавилось.
Скелеты замялись. Переглядывались, топтались на месте, как будто переговариваясь друг с другом фразами типа «И что с ней делать?». «У нас план, за невыполнение хандык, кирдык, каюк, печаль». «План-то план, но с ней - что?» «Живых - нельзя». «А как же план?» «А каюк за невыполнение плана?»
Потом в скелетонских черепушках что-то перещёлкнулось в сторону выполнения плана, глаза загорелись мрачной зеленью, и окаянные черти дружно шагнули ко мне, сжимая в костистых руках кто пилу, кто топорик, кто дрын или палку.
«Скажем, что бревном придавило». «Точно!» «Верно!» «Она сама колесо спустила!»
– Стоять, сволочи! - некрасиво завизжала я.
Кто б там слушал!
От леса пришла волна ураганной силы. Вместе с волной донёсся бешеный рёв. Ма-ма!
Медведь! Да здоровущий! Он попёр на скелетов по траектории «вижу цель - не вижу препятствий». Костистые негодяи побросали инструмент и кинулись врассыпную. Кто замешкался, того медведь размотал лапой на отдельные косточки в два счёта.
Я мстительно проорала:
– Так им, Копатыч! Давай!
А потом вломилось в сознание, что медведь - это тоже та ещё зараза, и под лапу ему лучше не попадать. Как я бежала! Никогда в жизни я ещё не бегала с такой скоростью. Вот что скелеты и медведь животворящий делают.
С разгону я влетела в грязевуху и даже не заметила этого. Поганая лужа тоже оторопела и очнулась только тогда, когда её плевки уже не могли до меня достать. На удивление, шлёпки в грязи не утонули, хоть и испачкались. Но сознание отметило этот факт между делом, ноги продолжали нести меня вперёд.
Я пришла в себя только за забором бабНаиного дома. Схватилась за перила у крыльца, долго пыталась отдышаться, не получалось. Старые ели смыкались вокруг дома защитной стеной. Ни одного скелета не пропустят!
– Твою же дивизию сквозь чёртову кочерыжку, – выговорила я слабым голосом, отирая лицо. - Скелеты. Медведь. Да тьфу…
Руки дрожали. Сквозь сумку, болтавшуюся на плече, - и как не уронила во время сумасшедшего забега! - вдруг начало припекать. Я сунулась внутрь, вытащила магнитик с эмблемой «Биоманс-Агро», обожглась о него ещё сильнее и метнула через забор на улицу.
Попала в грязевуху, жаждущую мести. Эффект превзошёл все ожидания: жидкая грязь взметнулась вверх миниатюрной копией термоядерного взрыва. Брызги, впрочем, через забор пролететь не смогли, словно над забором поднимался купол силового поля из космической фантастики.
Дичь! Лес, медведь, скелеты, некроманты и - силовые поля? Так не бывает!
Я осторожно выглянула поверх частокола. Лужа бешено бурлила, матерясь по-своему, по-грязевушески. Ну, хоть живая… Жалко было бы, если бы её разорвало этим мерзким магнитиком. Тварь заметила меня и плюнула, но не попала: недолёт. Я поспешила убраться от забора в глубину двора.
Ну её. Пусть по дороге ползает. Если скелеты сюда явятся, то она их оплюёт с головы до ног в лучшем виде.
Я посмотрела на грязные ноги и поплелась их отмывать.
Через некоторое время прокляла всё на свете. Грязевушные пятна отмывались с кожи из рук вон плохо. А баньку мне, понятно, никто не истопил, некому было потому что. Пришлось самой. Холодной водой. Из колодца!
Лопни моя селезёнка, из самого настоящего деревянного колодца с ручкой: крутишь ручку - поднимаешь ведро. Вода была хрустально-чистой и ледяной до судорог. Первое, что я сделала, напилась вдоволь. Всё-таки голову мне по дороге напекло знатно. А здесь кроны плодовых деревьев смыкались высоко над головой, под ними стояла приятная прохлада и мозги постепенно выходили из перегрева в рабочий режим.
В курятнике снова грянуло Рамштайном. Спасибо, что не Кадышевой!
У меня сегодня однозначно безумный день.
Я решила, что весь мир может подождать или лопнуть или рухнуть там, на его, мира усмотрение, но сначала я пообедаю. Маковой росинки с утра во рту не было! Если не считать несколько ложек варенья на базаре.
Голод во мне проснулся поистине зверский. Надо посмотреть на кухне, что там можно в себя бросить. Не могла же баба Ная свалить на свой слёт, шабаш или что у неё там такого нарисовалось по жизни неотложного, и оставить меня при пустом холодильнике?! Это с её-то хлебосольностью!
В доме стояла прохлада и приятно пахло травами. Кажется, полынь, и что-то ещё. Я подняла голову.
Потолок здесь был деревянным, с балками, и на балках висели сухие связки трав. Чистая посуда стояла на полках возле раковины с вполне современными кранами. Забавно. У них здесь что, центральный водопровод? Или насос к колодцу подключен?
В том колодце, откуда я доставала воду, никакого насоса не наблюдалось, но кто сказал, что на дворе колодец всего один? Я покрутила ручки.
Вода шла, но только холодная. Я поискала взглядом чайник. Нашёлся, пузатая жестянка со свистком. А печь где? Ладно, печь, с печью ещё разберёмся, где холодильник?
От стола вдруг дохнуло выпечкой. И точно, в ряд стояли широкие чаши, накрытые вышитыми полотенцами. Пирожки! Мясные, сладкие, капустные. Баба Ная была мастерица, пирожки всегда пекла отличные.
Меня неприятно кольнуло словом «была». С чего была, она и есть, вот вернётся со своего шабаша… Меня окатило ещё одной волной неприятного ощущения: не вернётся. Баба Ная не вернётся. Я больше её не увижу. Никогда.
Я встряхнула головой, отгоняя неприятные мысли. Если не думать о плохом, то оно не случится, верно? Вот пирожки, умру от голода, если не съем хотя бы один… нет, два… может, даже три, и совсем без хлеба.
М-м-м-м, пища богов! Пышное, но тонкое тесто, начинка - яблоко и абрикос, язык проглотишь, пальцами закусишь!
Я думала, что сожру всё, что на столе стоит, но нет. Насытилась быстро, а пирожков осталось ещё очень много. Но меня, как всегда после плотной еды, сразу же начало клонить в сон. Помыться бы… Но ванну я уже не вынесу, засну прямо в ней. Тогда я вспомнила, что мельком видела в саду качель-лавочку, и решила подремать немного там. Подцепила пёстрый плед и вышла из дома.
На качели меня поджидали пёстрые подушки в плотных гобеленовых наволочках. Едва я прикоснулась к ним головой, как сон обрушился на меня стеной, так ещё при наркозе в операционной бывает. Только что думала, ощущала, осознавала себя, и тут вдруг - тюк в темечко, и нет тебя.
Последней моей мыслью было «и ничего удивительного! Ходила в центр посёлка, туда да обратно, да по солнцепёку»…
Вырвал меня из сна снова Рамштайн. Дежа вю в одной отдельно взятой глухой деревне Новогадюкино. Над самым ухом, сволочь!
Я отмахнулась подушкой, не глядя:
– Выключи шарманку, дай поспать!
Шарманка в отместку заорала ещё истошнее, старательно имитируя не только голос фронтмена рок-группы, но и барабаны и всё остальное. В ноты она попадала не всегда, безбожно и невпопад давала петуха, зато брала дикой громкостью, как у колонки уличного концерта. Словом, издевалась, как могла. Я с трудом разлепила глаза - неужели сам Тиль Линдеманн ко мне припожаловал, да как ещё узнал, что я здесь сплю?! – и увидела диво дивное. На поручне лавочки-качели сидела чудесная прехорошенькая птичка, с невероятным желтовато-алым изящным хохолком, красными крыльями, пышным хвостом, с перьями, переливающимися всеми цветами радуги.
Птичка склонила голову набок, пристально рассматривая меня одним глазом. Лапки у неё оказались куриными, но в пропорции, Каждый коготок сиял изумрудом, синевой, вишнёвыми и алыми искрами.
В полном обалдении я поняла, что когти птицы не сами по себе, от природы, так окрашены. Это маникюр! Высококлассный, между прочим.
И тут я совершила глупость. Надо было про мастера спрашивать! Потому что день-другой в деревенской пасторали, и мне самой понадобится спа-салон! Пусть местный, пусть в какой-нибудь такой же избе, как бабНаино жилище, неважно. Главное, пальчики в порядок привести!
Так вот, спросила я у птицы хриплым со сна голосом совсем другое:
– Ты кто?!
Чудо раскрыло изящный клювик и сообщило грубым пропитым голосом:
– Умница, красавица, комсомолка, спортсменка!
– Попугай, что ли? – уточнила я.
Центры, отвечающие за логику и здравый смысл в моём мозгу всё ещё не проснулись, иначе, сами понимаете, я спрашивала бы про маникюр, а не про вот это всё.
– Тамбовский волк тебе попугай, лысая обезьяна, – с достоинством возразила птица.
– Однако! – поразилась я птичьей наглости. – Не хами мне, и не хамима будешь, поняла?
Птица гнусно расхохоталась и добавила несколько гнусных, абсолютно не печатных слов.
– Ах, так ты ещё и матерщинница! – взвилась я, хватая первое, что попалось под руку. – Вот тебе! Получай! Статья двадцать точка один, мелкое хулиганство, штраф тысяча рублей!
Птичка легко уклонилась от предмета и полетела прочь, истошно голося хриплым, я бы сказала, даже пропитым напрочь:
– Караул! Убивают! Люди добрыя, меня ведьма убивает!
– Да чтоб тебя! – в сердцах высказалась я.
Но едва я пожелала поганой курице щипанной налететь на собственную ось или на ближайшее дерево, как у меня с губ вместо штрафных выражений понеслись странные ухающие звуки.
«Да твою же мать, какого ядрёного батона!» мгновенно конвертировалось в «ух-ух-хыч, мрык-мрык, хыч-ух-хыч-ух».
Я зажала рот ладонью, испугавшись не на шутку. Этого ещё не хватало!
Паника захлестнула меня с головой. Меня лишили речи! Что теперь, записками общаться?!
– Как же это так, кому понадобилось, – выговорила я в отчаянии, и – о, счастье! – услышала нормальные слова.
Воспряла я духом сразу же: могу говорить! Всё-таки могу говорить! Но вопль радости «ёперный театр, мы ещё поживём!» тут же озвучился мерзким совиным уханьем.
Тогда я начала бешено соображать. Это что же получается, мне выписали штраф за
Просто типаж такой, решила я. Может, у них прадед общий. Да какая мне разница!
Я поплелась обратно в дом, той же дорогой, какой пришла на новогадюкинский базар, только без Рыжего. В доме хотя бы душ принять можно и в тени полежать, собирая мозги в кучку на тему, что же мне делать теперь дальше.
***
На бахче скелетов уже не наблюдалось, равно как и арбузов. Всё собрали и увезли. Лес издали казался узкой тёмной полосой. Я прикинула расстояние и впала в уныние. Никогда ещё не приходилось мне ходить пешком столько, сколько я прошла сегодня!
Как ни крути, колёса всё-таки лучше. Хоть бы Петрович нарисовался и подвёз, как в первый раз. Ну и что, что скелет. Подумаешь, скелет. Тьфу, ерунда какая.
Но синего трактора нигде было не видать. Равно как и любого другого транспорта, хоть телеги какой-нибудь с лошадью в качестве двигателя. По ассоциации я тут же вспомнила о том, что лошади, в отличие от мотора, производят не только углекислый газ и стала нервно смотреть под ноги, нет ли сюрприза.
Лес приближался неохотно и медленно, солнце жарило, шлёпанцы начали натирать, сумка с вареньем оттягивать плечо. Мне конец, обречённо думала я.
Издалека доносились механические звуки, что-то вроде «врумм, врумм» и «бзжжжжж». Я воспринимала их отвлечённо, просто как шум. В городе, если будешь обращать внимание на каждую проехавшую мимо машину из-за работы её двигателя, то сойдёшь с ума быстрее, чем сумеешь пискнуть «мяу». Уши сами фильтровали ненужное.
Я шла, лес неохотно приближался, солнце пекло, визжащие и лязгающие звуки становились громче и ближе. Они раздражали, чтобы не сказать, бесили. Очень сильно захотелось что-нибудь пнуть, швырнуть или на кого-нибудь наорать; я сдержала себя.
Скорей бы уже спасительная тень от деревьев!
Но дорога преподнесла мне неприятный сюрприз.
На границе леса и полей стоял прицеп-лесовоз с уже знакомой мне эмблемой, скелетом и колосьями. В него уже сгрузили несколько спиленных и очищенных от веток стволов. Сколько я таких на дороге прокляла, не перечесть: тащится со скоростью улитки, а обгонять нельзя, двойная осевая или же взгорок, из-за которого не видишь, что там по встречке несётся. Выйдешь на обгон – либо гибдвад штраф организует, либо – лоб в лоб, и сокрушайся потом, в морге, о вселенской несправедливости…
Я подошла ближе. Конечно, скелеты, кто же ещё! Они ловко орудовали двуручной бензопилой – бжжж, бжжж! – одна пара, вторая пара, третья. Прямо при мне громадная ель переломилась и рухнула, спиленная на уровне скелетонских костистых рук. Её подхватили в несколько рук и поволокли в сторону, освобождать ствол от ветвей.
– Эй! – заорала я. – Вы что делаете, сволочи?!
Рухнуло ещё одно дерево. Костистые вандалы на меня даже не оглянулись. Они пилили с бешеным остервенением, как будто им в черепушки вложили программу на распил, а в одно место вставили термоядерный двигатель в качестве источника бесконечной энергии. Только щепки в стороны летели.
Живой человек такой силищей похвастаться не может, ясное дело.
Я испытала очень сложное, но отменно бешеное чувство. Откуда-то поднялась уверенность в том, что лес Хан-Дыковские выкормыши из «Биоманс-Агро» пилили незаконно, документов у скелетов никаких нет и никогда не было. Это рейдерский захват!
Лес растёт десятки и сотни лет, спилить его можно в два счёта, а потом ухмыляться и говорить: ну так всё равно же тут одни пни остались, давайте-ка уже займём пустырь чем-нибудь полезным.
Бахчой, например…
О, как я в один миг поняла вдруг Петровича, разорявшегося в адрес «Биоманс-Агро» вообще и скелетов госпожи Хан Дык в частности!
Я подлетела к разбойникам, откуда только силы взялись, и заорала:
– А ну прекратить, ептышкины кочерыжки! Сейчас же!
Кто б там слушал! Пилы только сильнее завизжали. Я со злобы пнула колесо у лесовоза, забыла, что в шлёпанце, и очень больно ушибла пальцы.
– Да чтоб тебе лопнуть, японский бублик! – вырвалось из меня вперёд разума.
А колесо вдруг зашипело и… лопнуло! Качественно. Прицеп накренился, и уже сложенные в него стволы с грохотом вывалились на обочину.
Они не раздавили меня лишь по счастливой случайности. Я успела отскочить, и теперь заново привыкала к тому, что живу на свете. Могла бы уже и не жить! Подняла бы в таком случае «Биоманс-Агро» мой скелет для того, чтобы и его тяжёлой полевой работой загрузить по самую черепушку? Я не знала.
Я вдруг поняла, что больше не слышу звуков бензопилы. И точно. Скелеты бросили работу и теперь шли ко мне, причём с самыми скверными намерениями. Уж очень у них глаза горели. Сильнее, чем тогда, у бахчи, когда одного из них пнул Рыжий и велел следом за нами не ходить.
Меня пронзил укол едкого ужаса, щедро сдобренный исходящими от спиленных деревьев запахами хвои и еловой смолы. А Рыжего-то рядом и нет. Вообще.
Кажется, я попала.
Я скрестила руки на груди, встала как можно ровнее, вскинула голову и постаралась смотреть поверх лысых, блестящих на жарком солнце, черепушек. Gоджилки тряслись, если честно. Что они со мной сделают?..
– Пошли вон, – заявила я командирским голосом. – Это мой лес! Не сметь его пилить и корчевать!
На слове мой по лесу прошёл вдруг порыв бешеного ветра. Пригнул макушки, ударил в лицо хвойными запахами, понёсся дальше. Я вдруг ощутила прилив сил, попросту словами не передать, насколько мощный. Мне кажется, даже росту во мне прибавилось.
Скелеты замялись. Переглядывались, топтались на месте, как будто переговариваясь друг с другом фразами типа «И что с ней делать?». «У нас план, за невыполнение хандык, кирдык, каюк, печаль». «План-то план, но с ней - что?» «Живых - нельзя». «А как же план?» «А каюк за невыполнение плана?»
Потом в скелетонских черепушках что-то перещёлкнулось в сторону выполнения плана, глаза загорелись мрачной зеленью, и окаянные черти дружно шагнули ко мне, сжимая в костистых руках кто пилу, кто топорик, кто дрын или палку.
«Скажем, что бревном придавило». «Точно!» «Верно!» «Она сама колесо спустила!»
– Стоять, сволочи! - некрасиво завизжала я.
Кто б там слушал!
От леса пришла волна ураганной силы. Вместе с волной донёсся бешеный рёв. Ма-ма!
Медведь! Да здоровущий! Он попёр на скелетов по траектории «вижу цель - не вижу препятствий». Костистые негодяи побросали инструмент и кинулись врассыпную. Кто замешкался, того медведь размотал лапой на отдельные косточки в два счёта.
Я мстительно проорала:
– Так им, Копатыч! Давай!
А потом вломилось в сознание, что медведь - это тоже та ещё зараза, и под лапу ему лучше не попадать. Как я бежала! Никогда в жизни я ещё не бегала с такой скоростью. Вот что скелеты и медведь животворящий делают.
С разгону я влетела в грязевуху и даже не заметила этого. Поганая лужа тоже оторопела и очнулась только тогда, когда её плевки уже не могли до меня достать. На удивление, шлёпки в грязи не утонули, хоть и испачкались. Но сознание отметило этот факт между делом, ноги продолжали нести меня вперёд.
Я пришла в себя только за забором бабНаиного дома. Схватилась за перила у крыльца, долго пыталась отдышаться, не получалось. Старые ели смыкались вокруг дома защитной стеной. Ни одного скелета не пропустят!
– Твою же дивизию сквозь чёртову кочерыжку, – выговорила я слабым голосом, отирая лицо. - Скелеты. Медведь. Да тьфу…
Руки дрожали. Сквозь сумку, болтавшуюся на плече, - и как не уронила во время сумасшедшего забега! - вдруг начало припекать. Я сунулась внутрь, вытащила магнитик с эмблемой «Биоманс-Агро», обожглась о него ещё сильнее и метнула через забор на улицу.
Попала в грязевуху, жаждущую мести. Эффект превзошёл все ожидания: жидкая грязь взметнулась вверх миниатюрной копией термоядерного взрыва. Брызги, впрочем, через забор пролететь не смогли, словно над забором поднимался купол силового поля из космической фантастики.
Дичь! Лес, медведь, скелеты, некроманты и - силовые поля? Так не бывает!
Я осторожно выглянула поверх частокола. Лужа бешено бурлила, матерясь по-своему, по-грязевушески. Ну, хоть живая… Жалко было бы, если бы её разорвало этим мерзким магнитиком. Тварь заметила меня и плюнула, но не попала: недолёт. Я поспешила убраться от забора в глубину двора.
Ну её. Пусть по дороге ползает. Если скелеты сюда явятся, то она их оплюёт с головы до ног в лучшем виде.
Я посмотрела на грязные ноги и поплелась их отмывать.
Через некоторое время прокляла всё на свете. Грязевушные пятна отмывались с кожи из рук вон плохо. А баньку мне, понятно, никто не истопил, некому было потому что. Пришлось самой. Холодной водой. Из колодца!
Лопни моя селезёнка, из самого настоящего деревянного колодца с ручкой: крутишь ручку - поднимаешь ведро. Вода была хрустально-чистой и ледяной до судорог. Первое, что я сделала, напилась вдоволь. Всё-таки голову мне по дороге напекло знатно. А здесь кроны плодовых деревьев смыкались высоко над головой, под ними стояла приятная прохлада и мозги постепенно выходили из перегрева в рабочий режим.
В курятнике снова грянуло Рамштайном. Спасибо, что не Кадышевой!
У меня сегодня однозначно безумный день.
ГЛАВА 3
Я решила, что весь мир может подождать или лопнуть или рухнуть там, на его, мира усмотрение, но сначала я пообедаю. Маковой росинки с утра во рту не было! Если не считать несколько ложек варенья на базаре.
Голод во мне проснулся поистине зверский. Надо посмотреть на кухне, что там можно в себя бросить. Не могла же баба Ная свалить на свой слёт, шабаш или что у неё там такого нарисовалось по жизни неотложного, и оставить меня при пустом холодильнике?! Это с её-то хлебосольностью!
В доме стояла прохлада и приятно пахло травами. Кажется, полынь, и что-то ещё. Я подняла голову.
Потолок здесь был деревянным, с балками, и на балках висели сухие связки трав. Чистая посуда стояла на полках возле раковины с вполне современными кранами. Забавно. У них здесь что, центральный водопровод? Или насос к колодцу подключен?
В том колодце, откуда я доставала воду, никакого насоса не наблюдалось, но кто сказал, что на дворе колодец всего один? Я покрутила ручки.
Вода шла, но только холодная. Я поискала взглядом чайник. Нашёлся, пузатая жестянка со свистком. А печь где? Ладно, печь, с печью ещё разберёмся, где холодильник?
От стола вдруг дохнуло выпечкой. И точно, в ряд стояли широкие чаши, накрытые вышитыми полотенцами. Пирожки! Мясные, сладкие, капустные. Баба Ная была мастерица, пирожки всегда пекла отличные.
Меня неприятно кольнуло словом «была». С чего была, она и есть, вот вернётся со своего шабаша… Меня окатило ещё одной волной неприятного ощущения: не вернётся. Баба Ная не вернётся. Я больше её не увижу. Никогда.
Я встряхнула головой, отгоняя неприятные мысли. Если не думать о плохом, то оно не случится, верно? Вот пирожки, умру от голода, если не съем хотя бы один… нет, два… может, даже три, и совсем без хлеба.
М-м-м-м, пища богов! Пышное, но тонкое тесто, начинка - яблоко и абрикос, язык проглотишь, пальцами закусишь!
Я думала, что сожру всё, что на столе стоит, но нет. Насытилась быстро, а пирожков осталось ещё очень много. Но меня, как всегда после плотной еды, сразу же начало клонить в сон. Помыться бы… Но ванну я уже не вынесу, засну прямо в ней. Тогда я вспомнила, что мельком видела в саду качель-лавочку, и решила подремать немного там. Подцепила пёстрый плед и вышла из дома.
На качели меня поджидали пёстрые подушки в плотных гобеленовых наволочках. Едва я прикоснулась к ним головой, как сон обрушился на меня стеной, так ещё при наркозе в операционной бывает. Только что думала, ощущала, осознавала себя, и тут вдруг - тюк в темечко, и нет тебя.
Последней моей мыслью было «и ничего удивительного! Ходила в центр посёлка, туда да обратно, да по солнцепёку»…
ГЛАВА 4
Вырвал меня из сна снова Рамштайн. Дежа вю в одной отдельно взятой глухой деревне Новогадюкино. Над самым ухом, сволочь!
Я отмахнулась подушкой, не глядя:
– Выключи шарманку, дай поспать!
Шарманка в отместку заорала ещё истошнее, старательно имитируя не только голос фронтмена рок-группы, но и барабаны и всё остальное. В ноты она попадала не всегда, безбожно и невпопад давала петуха, зато брала дикой громкостью, как у колонки уличного концерта. Словом, издевалась, как могла. Я с трудом разлепила глаза - неужели сам Тиль Линдеманн ко мне припожаловал, да как ещё узнал, что я здесь сплю?! – и увидела диво дивное. На поручне лавочки-качели сидела чудесная прехорошенькая птичка, с невероятным желтовато-алым изящным хохолком, красными крыльями, пышным хвостом, с перьями, переливающимися всеми цветами радуги.
Птичка склонила голову набок, пристально рассматривая меня одним глазом. Лапки у неё оказались куриными, но в пропорции, Каждый коготок сиял изумрудом, синевой, вишнёвыми и алыми искрами.
В полном обалдении я поняла, что когти птицы не сами по себе, от природы, так окрашены. Это маникюр! Высококлассный, между прочим.
И тут я совершила глупость. Надо было про мастера спрашивать! Потому что день-другой в деревенской пасторали, и мне самой понадобится спа-салон! Пусть местный, пусть в какой-нибудь такой же избе, как бабНаино жилище, неважно. Главное, пальчики в порядок привести!
Так вот, спросила я у птицы хриплым со сна голосом совсем другое:
– Ты кто?!
Чудо раскрыло изящный клювик и сообщило грубым пропитым голосом:
– Умница, красавица, комсомолка, спортсменка!
– Попугай, что ли? – уточнила я.
Центры, отвечающие за логику и здравый смысл в моём мозгу всё ещё не проснулись, иначе, сами понимаете, я спрашивала бы про маникюр, а не про вот это всё.
– Тамбовский волк тебе попугай, лысая обезьяна, – с достоинством возразила птица.
– Однако! – поразилась я птичьей наглости. – Не хами мне, и не хамима будешь, поняла?
Птица гнусно расхохоталась и добавила несколько гнусных, абсолютно не печатных слов.
– Ах, так ты ещё и матерщинница! – взвилась я, хватая первое, что попалось под руку. – Вот тебе! Получай! Статья двадцать точка один, мелкое хулиганство, штраф тысяча рублей!
Птичка легко уклонилась от предмета и полетела прочь, истошно голося хриплым, я бы сказала, даже пропитым напрочь:
– Караул! Убивают! Люди добрыя, меня ведьма убивает!
– Да чтоб тебя! – в сердцах высказалась я.
Но едва я пожелала поганой курице щипанной налететь на собственную ось или на ближайшее дерево, как у меня с губ вместо штрафных выражений понеслись странные ухающие звуки.
«Да твою же мать, какого ядрёного батона!» мгновенно конвертировалось в «ух-ух-хыч, мрык-мрык, хыч-ух-хыч-ух».
Я зажала рот ладонью, испугавшись не на шутку. Этого ещё не хватало!
Паника захлестнула меня с головой. Меня лишили речи! Что теперь, записками общаться?!
– Как же это так, кому понадобилось, – выговорила я в отчаянии, и – о, счастье! – услышала нормальные слова.
Воспряла я духом сразу же: могу говорить! Всё-таки могу говорить! Но вопль радости «ёперный театр, мы ещё поживём!» тут же озвучился мерзким совиным уханьем.
Тогда я начала бешено соображать. Это что же получается, мне выписали штраф за
