- Ты мне нравишься. Люблю ёжиков.
Причём тут ёжики, курьер не понял, отчаянно покраснел и пискнул, яростно полыхая ушами:
- Тимоха я.
- Яблочко будешь, Тимоша? – Катя с видом прародительницы Евы вытащила из передничка яблоко и протянула мальчику.
Тот зачарованно взял, не смея надкусить дивный плод, подаренный юной прелестницей. Яков, вышедший буквально на пару минут за пером, вернувшись обнаружил курьера полностью деморализованным и начисто позабывшим о цели визита.
«Ох уж эти женщины, - усмехнулся Штольман, вспоминая с лёгкой полуулыбкой, как часто сам вот так вот плавился под небесно-голубым взором Анны, забывая о делах, да что там, едва ли не дар речи теряя, - великой властью над нами наделены».
Гриша смотрел на Тимоху с нескрываемым сожалением, мягкий деспотизм сестрёнки он знал на собственном опыте, Анна и нянюшка старательно зажимали рот рукой, чтобы не рассмеяться.
- Итак, где ответ на телеграмму? – Штольман поймал растерянный взгляд мальчишки и пояснил. – Ты сказал, что принёс мне ответ на мою телеграмму в Москву.
- Сказал, - авторитетно подтвердила Катя, - я сама слышала.
Спорить с таким авторитетом Тимоха ни за что бы не насмелился, а потому поспешно засунул руку за пазуху и вынул тщательно сложенную бумагу, разгладил чуть подрагивающими от волнения (девочка же смотрит!) руками и подал с поклоном:
- Вот-с, извольте. В получении распишитесь.
Штольман поставил решительный росчерк и забрал ставший необходимым ответ. Тимоха горестно вздохнул, понимая, что дело сделано, а раз так, то и оставаться в доме господина адвоката Миронова больше нет повода, и тут Катя решительно взяла его за руку:
- Ты до которого часа на службе?
Вопрос часто задавался папе, а потому малышка очень хорошо запомнила мудрёную фразу и без труда воспроизводила. Тимоха озадаченно хлопнул глазами, но потом солидно выпятил вперёд то, что при сытой и безбедной жизни лет так через …дцать могло стать брюшком:
- Ныноче да пяти, зато завтрема выходной.
Девчушка захлопала в ладоши:
- Чудно! Значит, приходи завтра к нам, вместе гулять будем. Придёшь?
Даже если бы прямо сейчас разверзлись тверди небесные и из них вылез Люцифер, требуя, чтобы Тимофей забыл кудрявую девочку, мальчика это не остановило бы. Тимоха кивнул, пылко поклялся:
- Приду! Богом клянусь, приду!
Счастливый курьер вылетел за дверь, Гриша тяжко вздохнул и пошёл выцарапывать на гребешке ещё одну царапину, счёт сестрицыным победам, а то потом, коза такая, вырастет и не поверит, что ещё малявкой головы мальчикам кружила. Катя, довольная тем, что обзавелась новым другом, бросилась было к родителям, но услышала голоса из столовой (вроде как на веранду собрались выходить), посмурнела и шмыгнула к себе, верная нянюшка отправилась следом. Яков развернул присланный ответ, пробежал глазами, нахмурился, перечитал ещё раз, внимательнее, задерживаясь на каждой строке.
- Плохие вести? – Анна с тревогой смотрела на мужа, честно стараясь не читать из-за его плеча (знала, что Яков этого не любит).
Штольман притянул жену к себе, протянул ей бумагу:
- Вот, прочти.
На первый взгляд в ответе Карла Платоновича ничего подозрительного не было. Выписка со счёта господина Топоркова, кою посторонним-то лицам видеть и не следовало бы, да брат родной посторонним ведь быть не может, краткая справка о двух предыдущих жёнах и буквально пара строк о самом Фёдоре Михайловиче. На первый, самый скользящий взгляд, всё было очень даже недурственно, только Карл Платонович прекрасно знал, что Яков поверхностным осмотром никогда не ограничивается. Вот, например, невинная фраза: «Первая супруга после бала почувствовала недомогание и скончалась, прохворав три дни», сопровождалось упоминанием того, что за месяц до трагедии госпожа Топоркова отписала своему обожаемому супругу всё своё состояние, а было оно немалым, пятьдесят тысяч. Да ещё как бы случайно делалась упоминание на историйку некоей Кристины, Анне Викторовне неведомой.
- А что за Кристина? – Аннушка честно старалась, чтобы в вопросе не проскользнуло даже тени ревности, но судя по тому, как дрогнули уголки губ мужа, скрыть чувства полностью не удалось.
Штольман поцеловал жену в озорной завиток на виске, щекотнул шёпотом кожу, прогоняя всех демонов ревности, кои насмелились вылезти на белый свет:
- Ляпидевская. Муж отравил её из ревности прямо на балу, подсыпав яд в мороженое.
- Какой ужас, - Анна зябко передёрнула плечами. Хоть Анна Викторовна и была спиритом, служащим в полицейском управлении стольного Петербурга, а всё же к смерти, особенно такой вот подлой, заугольной, от руки любимого, привыкнуть не могла. Да и не хотела, если по совести говорить.
- И как вы изобличили преступника?
- Сам пришёл, - Яков погладил жену по рукам, снимая напряжение, - не смог жить без любимой, видеться она ему стала всюду.
Аннушка вздохнула.
- Не, с господином Топорковым такой номер не пройдёт, - хмыкнула тётка Катерина, задумчиво почёсывая щёку, - он, коли покойников видеть станет, не в полицию побежит, а в лечебницу.
Анна укоризненно посмотрела на тётку, намекая, что её присутствие несколько необязательно в данный, такой исключительно семейный момент и продолжила чтение. О второй супруге Фёдора Михайловича карл Платонович написал, что та принимала ванну, когда с ней приключился сердечный приступ. И опять скользнула вроде бы непримечательная фраза, что-то вроде: «Ну, ты же помнишь, как это бывает, Яша». Анна ткнула пальчиком в зацепившую строку и вопросительно посмотрела на мужа. Штольман нахмурился, сей момент он вспоминать не любил, но на что не пойдёшь во имя обожаемой супруги!
Елизавете Платоновне Штольман, по единодушному мнению её братьев, следовало бы родиться мальчишкой, уж больно пытливый ум и непоседливая натура была у неё. В детстве Лизхен быстро перешла от сказок и сентиментальных романов к книгам детективным и готическим, питая особое пристрастие к литературе, связанной с делами следственными. В одной из таких книг барышня и прочла об интересном способе утопления: ни о чём не подозревающая жертва ложится в ванну, а преступник садится подле её ног, какое-то время занимает невинным разговором, а затем резко хватает за щиколотки и тянет под воду. Следов сопротивления на теле при сём душегубстве не остаётся, жертва погибает чаще от сердечного приступа, чем от утопления. Лизонька, натура деятельная, поведала о прочитанном братьям, те заспорили, утверждая, что следы душегубства всё одно должны остаться. Дошло до того, что решено было провести следственный эксперимент, а жертву и утопителя выбирали с помощью жребия. Погружаться в воду выпало Якову, он беспрекословно (на что только не пойдёшь ради истины) лёг в ванну, а Платон, коему предстояло изобразить душегуба, резко рванул за ноги. От совсем уж непоправимого братьев спасло провидение, не иначе. Платон Карлович приметил, что сыны о чём-то энергично шепчутся и решил проверить, какую именно шкоду затевает юное поколение семейства Штольман. Отец успел вытащить Якова из воды и откачать, попутно, словно чудное многорукое индийское божество, ещё и надавав подзатыльников остальным отпрыскам. Попало даже Лизхен, хотя вообще ей, как девчонке, многое сходило с рук. Прибывший доктор накапал Марте Васильевне успокоительных капель, Якову горькой, словно из гнилых овощей сваренной, микстуры, Платону Карловичу коньяка и приказал хоть привязать, а удержать отпрыска в постели пять дён, дабы сердечная мышца, претерпевшая серьёзную нагрузку, окончательно не надорвалась. Эти пять дней в жизни Якова были самыми длинными, хотя именно они избавили его от строгого батюшкиного выговора, закончившегося переносом всех следственных книг в рабочий кабинет и расстановкой отпрысков по углам. С тех пор Яков недолюбливал постельный режим (а доктора просто обожали его прописывать при любых, даже самых лёгких недомоганиях, не говоря уж про серьёзные травмы и ранения) и к идеям барышень относился с изрядной долей скепсиса, в чём Аннушка успела на собственном опыте убедиться.
- Милый мой, - Анна погладила мужа по щеке, внутренне ужасаясь тому, что могла вообще его не встретить, не узнать.
- Зато мы точно убедились, что следы всё же остаются, - Штольман смущённо улыбнулся, - чуть приметные, на ногах, если специально не искать, нипочём не увидишь.
- А у госпожи Топорковой их не искали…
- Именно. Аннушка, не хочу тебя волновать, но… Надин богатая особа?
Анна прикусила губу. В гимназии вопросы состояния волновали мало, разговоры о удачных сделках и прочем, приносящем выгоду, казались непонятными и пролетали мимо ушей, но разница в тканях и фасонах форменных платьиц всё же была заметна. Да и экипажи, как и их отсутствие, тоже не ускользали от остроглазых девиц.
- Отец Наденьки был очень богатым купцом первой гильдии, наряды для дочери привозил из Парижа и Лондона.
- Был?
Анна коротко кивнула:
- Да, он умер в декабре 1889 от удара, тогда много всего произошло…
Аннушка прикусила губу, воспоминание об исчезновении Штольмана обухом ударило по сердцу, выжигая слёзы из глаз. И пусть все беды растворились в прошлом, Яков не только вернулся, но и стал супругом, каждый день с коим дарит бесконечную радость, а боль от тех памятных дней не угасает, просто в благостные дни прячется в самых потаённых глубинах души, точно змея под камнем.
- Я люблю тебя, Яшенька, - Анна порывисто прижалась к мужу, обняла его, трепетно заглядывая в глаза блестящими от слёз голубыми глазами, - не исчезай больше.
- Никогда не исчезну, - хрипло прошептал Яков, - я люблю тебя, Аня…
Супруги Штольман отвлеклись, а потому и не приметили, как лютой звериной злобой сверкнули глаза вышедшего в этот момент из столовой Фёдора Михайловича, как в зверином оскале блеснули зубы.
- Может, ещё погостите? – Мария Тимофеевна была весьма рада новому знакомству, не понимая, почему супруг, зять, да и деверь тоже отнеслись к нему так холодно, даже, пожалуй, враждебно.
- Не могу, милейшая Мария Тимофеевна, - пророкотал господин Топорков, целуя даме ручку, - дела-с. Должен отбыть из Затонске нынче же вечером.
- А ты мне ничего не говорил, - протянула Наденька, надувая губки.
Фёдор Михайлович виновато улыбнулся:
- Прости, родная, захлопотался, сказать не успел.
Анна и Яков, старательно держащиеся в тени коридора, словно боящиеся оказаться застуканными подростки, переглянулись, вспомнив о клаустрофобии госпожи Топорковой. Ох, не к добру господин Топорков вознамерился уехать, как бы он, пользуясь тем, что его якобы не было дома, не попытался в очередной раз овдоветь.
- Может, Наденьке остаться у нас? – прошептала Анна на ухо мужу.
Тот подумал немного, просчитывая варианты и покачал головой, шепнул в ответ:
- С поличным поймать надёжнее.
На прощание с Марией Тимофеевной у семейства Топорковых ушло ещё добрых пятнадцать минут, Анна как раз успела шепнуть дядюшке, чтобы прикрыл их с Яковом пред маменькой.
- Не могу не спросить, Annett, что именно вы задумали? – Пётр Иванович, чьё настроение существенно улучшили скорое освобождение от слащавого до тошнотворной приторности Фёдора Михайловича и переданная сердобольной Прасковьей рюмочка вишнёвой наливочки, с любопытством посмотрел на Анну.
Аннушка смутилась, затеребила кудряшку у виска:
- Да так, прогуляться хотим.
Пётр Иванович недоверчиво хмыкнул, однако же милостиво согласился прикрыть непоседу племянницу и её супруга, тоже того ещё сборщика шишек на буйную голову.
Яков Платонович и Анна, стараясь ступать как можно тише, направились следом за четой Топорковых, радуясь тому, что те до Мироновых добирались пешком, решив прогуляться по хорошей погоде. Фёдор Михайлович ничем своих коварных намерений, буде таковые имелись, не проявлял, наоборот, всячески демонстрировал любовь и внимание то нежно приобнимая супругу за плечики, то подхватывая под ручку, при обходе высохшей лужи, коими, стоит отметить, дорога весьма обильна была. Глядя на такую заботу Анна даже начала сомневаться, не поторопились ли они записать господина Топоркова в душегубы. Какой ему резон в вечерних сумерках да без свидетелей нежность с любовью демонстрировать?
- Да затем, что Наденька барышня сообразительная, её постоянно обольщать надо, иначе начнёт примечать несуразное, а паче того вопросы нехорошие задавать, - объяснила бабушка, недовольно покачивая головой. – А вы бы не ходили одни-то, небезопасно сие.
Анна недовольно поморщилась. Малой ей матушкиных непрестанных наставлений, так ещё и призрачные родственники всё время норовят вмешаться, добро, что в основном с полезными сведениями, хотя и на советы не скупятся. Яков духов не видел и даже не ощущал их присутствия, но Аннушка порой дивилась, как точно его умозаключения совпадают с тем, что говорят призраки. Вот и сейчас Штольман посмотрел на освещённые золотистым светом окна небольшого домика Михаила Ивановича Ульяшина и остановился:
- Ульяшина надо позвать, мы же всё-таки в отпуске, задерживать Топоркова не имеем права.
Анна посмотрела на удаляющееся семейство Топорковых:
- А как же Наденька? Может, мне дальше пойти, а…
- Нет, ты останешься, а я пойду за ними.
Хоть и не больно-то хотелось, да пришлось подчиниться, долго судить да рядить времени не было, от каждой краткой секундочки жизнь подруженьки зависела.
Безмятежно-восторженное настроение Надин было подобно июльскому небу, единственным облачком печали на коем была скорая разлука с любимым мужем. По дороге к дому госпожа Топоркова всё допытывалась, какие такие спешные дела призывают его уехать, ведь утречком даже полсловечка ни о чём таком не обмолвился. Фёдор Михайлович отшучивался, ловко переводил разговор, но жена не отставала, проявляя не свойственную ей ранее настойчивость.
«Вот привязалась, - думал господин Топорков, алчно проводя взором один особо ладный камушек, коим можно было бы размозжить голову жене, - ну да ничего, потерплю, теперь уж немного осталось. Главное, чтобы никаких следов не осталось, чтобы даже если догадается кто, всё одно ничего доказать не смог».
Внезапно Фёдору Михайловичу показалось, что за ним кто-то наблюдает. Мужчина остановился, напряжённо всматриваясь в призрачно-серые сумерки, ловко скрадывающие окружающие предметы, прислушался, даже рот приоткрыл от усердия, но ничего не услышал. Помстилось, видимо.
- Что с тобой, Феденька? – Надин с тревогой посмотрела на мужа. – Плохо стало, может, доктора позвать?
Господин Топорков тряхнул головой и прибавил шагу. Жена всплеснула руками, бросилась следом то и дело срываясь на бег, точно собачонка, которую злой мальчишка волочит за собой на верёвке.
- Да отвяжись ты! – рыкнул Фёдор Михайлович, но тут же, увидев в глазах Наденьки слёзы, перешёл на обволакивающее ворчание. – Право слово, Надин, ну что ты так суетишься? Спешу я потому, что на поезд опоздать страшусь, говорил же, что уезжаю.
- Возьми меня с собой! – взмолилась Надин.
Топорков не сдержался, глянул насмешливо, благо, сгущающиеся сумерки сие скрыли и ещё пуще прибавил шаг. Фёдор Михайлович уже давно решил, как именно избавится от жены, а потому, оказавшись дома, от помощи в предотъездных сборах отказываться не стал. Пусть хлопочет, хоть самому с вещами возиться не надо.
Причём тут ёжики, курьер не понял, отчаянно покраснел и пискнул, яростно полыхая ушами:
- Тимоха я.
- Яблочко будешь, Тимоша? – Катя с видом прародительницы Евы вытащила из передничка яблоко и протянула мальчику.
Тот зачарованно взял, не смея надкусить дивный плод, подаренный юной прелестницей. Яков, вышедший буквально на пару минут за пером, вернувшись обнаружил курьера полностью деморализованным и начисто позабывшим о цели визита.
«Ох уж эти женщины, - усмехнулся Штольман, вспоминая с лёгкой полуулыбкой, как часто сам вот так вот плавился под небесно-голубым взором Анны, забывая о делах, да что там, едва ли не дар речи теряя, - великой властью над нами наделены».
Гриша смотрел на Тимоху с нескрываемым сожалением, мягкий деспотизм сестрёнки он знал на собственном опыте, Анна и нянюшка старательно зажимали рот рукой, чтобы не рассмеяться.
- Итак, где ответ на телеграмму? – Штольман поймал растерянный взгляд мальчишки и пояснил. – Ты сказал, что принёс мне ответ на мою телеграмму в Москву.
- Сказал, - авторитетно подтвердила Катя, - я сама слышала.
Спорить с таким авторитетом Тимоха ни за что бы не насмелился, а потому поспешно засунул руку за пазуху и вынул тщательно сложенную бумагу, разгладил чуть подрагивающими от волнения (девочка же смотрит!) руками и подал с поклоном:
- Вот-с, извольте. В получении распишитесь.
Штольман поставил решительный росчерк и забрал ставший необходимым ответ. Тимоха горестно вздохнул, понимая, что дело сделано, а раз так, то и оставаться в доме господина адвоката Миронова больше нет повода, и тут Катя решительно взяла его за руку:
- Ты до которого часа на службе?
Вопрос часто задавался папе, а потому малышка очень хорошо запомнила мудрёную фразу и без труда воспроизводила. Тимоха озадаченно хлопнул глазами, но потом солидно выпятил вперёд то, что при сытой и безбедной жизни лет так через …дцать могло стать брюшком:
- Ныноче да пяти, зато завтрема выходной.
Девчушка захлопала в ладоши:
- Чудно! Значит, приходи завтра к нам, вместе гулять будем. Придёшь?
Даже если бы прямо сейчас разверзлись тверди небесные и из них вылез Люцифер, требуя, чтобы Тимофей забыл кудрявую девочку, мальчика это не остановило бы. Тимоха кивнул, пылко поклялся:
- Приду! Богом клянусь, приду!
Счастливый курьер вылетел за дверь, Гриша тяжко вздохнул и пошёл выцарапывать на гребешке ещё одну царапину, счёт сестрицыным победам, а то потом, коза такая, вырастет и не поверит, что ещё малявкой головы мальчикам кружила. Катя, довольная тем, что обзавелась новым другом, бросилась было к родителям, но услышала голоса из столовой (вроде как на веранду собрались выходить), посмурнела и шмыгнула к себе, верная нянюшка отправилась следом. Яков развернул присланный ответ, пробежал глазами, нахмурился, перечитал ещё раз, внимательнее, задерживаясь на каждой строке.
- Плохие вести? – Анна с тревогой смотрела на мужа, честно стараясь не читать из-за его плеча (знала, что Яков этого не любит).
Штольман притянул жену к себе, протянул ей бумагу:
- Вот, прочти.
На первый взгляд в ответе Карла Платоновича ничего подозрительного не было. Выписка со счёта господина Топоркова, кою посторонним-то лицам видеть и не следовало бы, да брат родной посторонним ведь быть не может, краткая справка о двух предыдущих жёнах и буквально пара строк о самом Фёдоре Михайловиче. На первый, самый скользящий взгляд, всё было очень даже недурственно, только Карл Платонович прекрасно знал, что Яков поверхностным осмотром никогда не ограничивается. Вот, например, невинная фраза: «Первая супруга после бала почувствовала недомогание и скончалась, прохворав три дни», сопровождалось упоминанием того, что за месяц до трагедии госпожа Топоркова отписала своему обожаемому супругу всё своё состояние, а было оно немалым, пятьдесят тысяч. Да ещё как бы случайно делалась упоминание на историйку некоей Кристины, Анне Викторовне неведомой.
- А что за Кристина? – Аннушка честно старалась, чтобы в вопросе не проскользнуло даже тени ревности, но судя по тому, как дрогнули уголки губ мужа, скрыть чувства полностью не удалось.
Штольман поцеловал жену в озорной завиток на виске, щекотнул шёпотом кожу, прогоняя всех демонов ревности, кои насмелились вылезти на белый свет:
- Ляпидевская. Муж отравил её из ревности прямо на балу, подсыпав яд в мороженое.
- Какой ужас, - Анна зябко передёрнула плечами. Хоть Анна Викторовна и была спиритом, служащим в полицейском управлении стольного Петербурга, а всё же к смерти, особенно такой вот подлой, заугольной, от руки любимого, привыкнуть не могла. Да и не хотела, если по совести говорить.
- И как вы изобличили преступника?
- Сам пришёл, - Яков погладил жену по рукам, снимая напряжение, - не смог жить без любимой, видеться она ему стала всюду.
Аннушка вздохнула.
- Не, с господином Топорковым такой номер не пройдёт, - хмыкнула тётка Катерина, задумчиво почёсывая щёку, - он, коли покойников видеть станет, не в полицию побежит, а в лечебницу.
Анна укоризненно посмотрела на тётку, намекая, что её присутствие несколько необязательно в данный, такой исключительно семейный момент и продолжила чтение. О второй супруге Фёдора Михайловича карл Платонович написал, что та принимала ванну, когда с ней приключился сердечный приступ. И опять скользнула вроде бы непримечательная фраза, что-то вроде: «Ну, ты же помнишь, как это бывает, Яша». Анна ткнула пальчиком в зацепившую строку и вопросительно посмотрела на мужа. Штольман нахмурился, сей момент он вспоминать не любил, но на что не пойдёшь во имя обожаемой супруги!
Елизавете Платоновне Штольман, по единодушному мнению её братьев, следовало бы родиться мальчишкой, уж больно пытливый ум и непоседливая натура была у неё. В детстве Лизхен быстро перешла от сказок и сентиментальных романов к книгам детективным и готическим, питая особое пристрастие к литературе, связанной с делами следственными. В одной из таких книг барышня и прочла об интересном способе утопления: ни о чём не подозревающая жертва ложится в ванну, а преступник садится подле её ног, какое-то время занимает невинным разговором, а затем резко хватает за щиколотки и тянет под воду. Следов сопротивления на теле при сём душегубстве не остаётся, жертва погибает чаще от сердечного приступа, чем от утопления. Лизонька, натура деятельная, поведала о прочитанном братьям, те заспорили, утверждая, что следы душегубства всё одно должны остаться. Дошло до того, что решено было провести следственный эксперимент, а жертву и утопителя выбирали с помощью жребия. Погружаться в воду выпало Якову, он беспрекословно (на что только не пойдёшь ради истины) лёг в ванну, а Платон, коему предстояло изобразить душегуба, резко рванул за ноги. От совсем уж непоправимого братьев спасло провидение, не иначе. Платон Карлович приметил, что сыны о чём-то энергично шепчутся и решил проверить, какую именно шкоду затевает юное поколение семейства Штольман. Отец успел вытащить Якова из воды и откачать, попутно, словно чудное многорукое индийское божество, ещё и надавав подзатыльников остальным отпрыскам. Попало даже Лизхен, хотя вообще ей, как девчонке, многое сходило с рук. Прибывший доктор накапал Марте Васильевне успокоительных капель, Якову горькой, словно из гнилых овощей сваренной, микстуры, Платону Карловичу коньяка и приказал хоть привязать, а удержать отпрыска в постели пять дён, дабы сердечная мышца, претерпевшая серьёзную нагрузку, окончательно не надорвалась. Эти пять дней в жизни Якова были самыми длинными, хотя именно они избавили его от строгого батюшкиного выговора, закончившегося переносом всех следственных книг в рабочий кабинет и расстановкой отпрысков по углам. С тех пор Яков недолюбливал постельный режим (а доктора просто обожали его прописывать при любых, даже самых лёгких недомоганиях, не говоря уж про серьёзные травмы и ранения) и к идеям барышень относился с изрядной долей скепсиса, в чём Аннушка успела на собственном опыте убедиться.
- Милый мой, - Анна погладила мужа по щеке, внутренне ужасаясь тому, что могла вообще его не встретить, не узнать.
- Зато мы точно убедились, что следы всё же остаются, - Штольман смущённо улыбнулся, - чуть приметные, на ногах, если специально не искать, нипочём не увидишь.
- А у госпожи Топорковой их не искали…
- Именно. Аннушка, не хочу тебя волновать, но… Надин богатая особа?
Анна прикусила губу. В гимназии вопросы состояния волновали мало, разговоры о удачных сделках и прочем, приносящем выгоду, казались непонятными и пролетали мимо ушей, но разница в тканях и фасонах форменных платьиц всё же была заметна. Да и экипажи, как и их отсутствие, тоже не ускользали от остроглазых девиц.
- Отец Наденьки был очень богатым купцом первой гильдии, наряды для дочери привозил из Парижа и Лондона.
- Был?
Анна коротко кивнула:
- Да, он умер в декабре 1889 от удара, тогда много всего произошло…
Аннушка прикусила губу, воспоминание об исчезновении Штольмана обухом ударило по сердцу, выжигая слёзы из глаз. И пусть все беды растворились в прошлом, Яков не только вернулся, но и стал супругом, каждый день с коим дарит бесконечную радость, а боль от тех памятных дней не угасает, просто в благостные дни прячется в самых потаённых глубинах души, точно змея под камнем.
- Я люблю тебя, Яшенька, - Анна порывисто прижалась к мужу, обняла его, трепетно заглядывая в глаза блестящими от слёз голубыми глазами, - не исчезай больше.
- Никогда не исчезну, - хрипло прошептал Яков, - я люблю тебя, Аня…
Супруги Штольман отвлеклись, а потому и не приметили, как лютой звериной злобой сверкнули глаза вышедшего в этот момент из столовой Фёдора Михайловича, как в зверином оскале блеснули зубы.
- Может, ещё погостите? – Мария Тимофеевна была весьма рада новому знакомству, не понимая, почему супруг, зять, да и деверь тоже отнеслись к нему так холодно, даже, пожалуй, враждебно.
- Не могу, милейшая Мария Тимофеевна, - пророкотал господин Топорков, целуя даме ручку, - дела-с. Должен отбыть из Затонске нынче же вечером.
- А ты мне ничего не говорил, - протянула Наденька, надувая губки.
Фёдор Михайлович виновато улыбнулся:
- Прости, родная, захлопотался, сказать не успел.
Анна и Яков, старательно держащиеся в тени коридора, словно боящиеся оказаться застуканными подростки, переглянулись, вспомнив о клаустрофобии госпожи Топорковой. Ох, не к добру господин Топорков вознамерился уехать, как бы он, пользуясь тем, что его якобы не было дома, не попытался в очередной раз овдоветь.
- Может, Наденьке остаться у нас? – прошептала Анна на ухо мужу.
Тот подумал немного, просчитывая варианты и покачал головой, шепнул в ответ:
- С поличным поймать надёжнее.
На прощание с Марией Тимофеевной у семейства Топорковых ушло ещё добрых пятнадцать минут, Анна как раз успела шепнуть дядюшке, чтобы прикрыл их с Яковом пред маменькой.
- Не могу не спросить, Annett, что именно вы задумали? – Пётр Иванович, чьё настроение существенно улучшили скорое освобождение от слащавого до тошнотворной приторности Фёдора Михайловича и переданная сердобольной Прасковьей рюмочка вишнёвой наливочки, с любопытством посмотрел на Анну.
Аннушка смутилась, затеребила кудряшку у виска:
- Да так, прогуляться хотим.
Пётр Иванович недоверчиво хмыкнул, однако же милостиво согласился прикрыть непоседу племянницу и её супруга, тоже того ещё сборщика шишек на буйную голову.
Яков Платонович и Анна, стараясь ступать как можно тише, направились следом за четой Топорковых, радуясь тому, что те до Мироновых добирались пешком, решив прогуляться по хорошей погоде. Фёдор Михайлович ничем своих коварных намерений, буде таковые имелись, не проявлял, наоборот, всячески демонстрировал любовь и внимание то нежно приобнимая супругу за плечики, то подхватывая под ручку, при обходе высохшей лужи, коими, стоит отметить, дорога весьма обильна была. Глядя на такую заботу Анна даже начала сомневаться, не поторопились ли они записать господина Топоркова в душегубы. Какой ему резон в вечерних сумерках да без свидетелей нежность с любовью демонстрировать?
- Да затем, что Наденька барышня сообразительная, её постоянно обольщать надо, иначе начнёт примечать несуразное, а паче того вопросы нехорошие задавать, - объяснила бабушка, недовольно покачивая головой. – А вы бы не ходили одни-то, небезопасно сие.
Анна недовольно поморщилась. Малой ей матушкиных непрестанных наставлений, так ещё и призрачные родственники всё время норовят вмешаться, добро, что в основном с полезными сведениями, хотя и на советы не скупятся. Яков духов не видел и даже не ощущал их присутствия, но Аннушка порой дивилась, как точно его умозаключения совпадают с тем, что говорят призраки. Вот и сейчас Штольман посмотрел на освещённые золотистым светом окна небольшого домика Михаила Ивановича Ульяшина и остановился:
- Ульяшина надо позвать, мы же всё-таки в отпуске, задерживать Топоркова не имеем права.
Анна посмотрела на удаляющееся семейство Топорковых:
- А как же Наденька? Может, мне дальше пойти, а…
- Нет, ты останешься, а я пойду за ними.
Хоть и не больно-то хотелось, да пришлось подчиниться, долго судить да рядить времени не было, от каждой краткой секундочки жизнь подруженьки зависела.
Прода от 28.04.2021, 14:06
***
Безмятежно-восторженное настроение Надин было подобно июльскому небу, единственным облачком печали на коем была скорая разлука с любимым мужем. По дороге к дому госпожа Топоркова всё допытывалась, какие такие спешные дела призывают его уехать, ведь утречком даже полсловечка ни о чём таком не обмолвился. Фёдор Михайлович отшучивался, ловко переводил разговор, но жена не отставала, проявляя не свойственную ей ранее настойчивость.
«Вот привязалась, - думал господин Топорков, алчно проводя взором один особо ладный камушек, коим можно было бы размозжить голову жене, - ну да ничего, потерплю, теперь уж немного осталось. Главное, чтобы никаких следов не осталось, чтобы даже если догадается кто, всё одно ничего доказать не смог».
Внезапно Фёдору Михайловичу показалось, что за ним кто-то наблюдает. Мужчина остановился, напряжённо всматриваясь в призрачно-серые сумерки, ловко скрадывающие окружающие предметы, прислушался, даже рот приоткрыл от усердия, но ничего не услышал. Помстилось, видимо.
- Что с тобой, Феденька? – Надин с тревогой посмотрела на мужа. – Плохо стало, может, доктора позвать?
Господин Топорков тряхнул головой и прибавил шагу. Жена всплеснула руками, бросилась следом то и дело срываясь на бег, точно собачонка, которую злой мальчишка волочит за собой на верёвке.
- Да отвяжись ты! – рыкнул Фёдор Михайлович, но тут же, увидев в глазах Наденьки слёзы, перешёл на обволакивающее ворчание. – Право слово, Надин, ну что ты так суетишься? Спешу я потому, что на поезд опоздать страшусь, говорил же, что уезжаю.
- Возьми меня с собой! – взмолилась Надин.
Топорков не сдержался, глянул насмешливо, благо, сгущающиеся сумерки сие скрыли и ещё пуще прибавил шаг. Фёдор Михайлович уже давно решил, как именно избавится от жены, а потому, оказавшись дома, от помощи в предотъездных сборах отказываться не стал. Пусть хлопочет, хоть самому с вещами возиться не надо.
