Катюша же и вовсе скуксилась, гадая, не применить ли ей грозное оружие массового поражения, пред которым даже папенька трепещет, проще говоря, не зареветь ли.
- Машенька, думаю, дети устали и им нужно отдохнуть, - Виктор Иванович мягко и при этом непреклонно повёл жену к экипажу, - коротко кивнув чете Топорковых, преимущественно Надежде. – Всего доброго.
- Завтра всенепременно ждём в гости, - крикнула Мария Тимофеевна, устраиваясь в экипаже и сажая себе на колени Катю. – Что случилось, Катенька, устала?
- Не хочу с акулой здороваться, - пробурчала девочка, утыкаясь бабушке в грудь.
Мария Тимофеевна выразительно вздохнула, давая себе зарок всенепременно поговорить с дочерью по поводу воспитания внучки. Что, право слово, за дурная привычка всех людей с какими-нибудь животными сравнивать! Это же неприлично, в конце концов!
У Екатерины Яковлевны Штольман не было дара к спиритизму, она, в отличии от матушки и брата, духов не видела и не слышала, лишь чувствовала их присутствие. Зато девочка легко могла любому встреченному на пути человеку подобрать звериный образ, наиболее соответствующий характеру и тайным порывам души. Так дедушка Петя был в воображении Кати опытным и хитрым лисом, его супруга скромной лошадкой, дедушка Витя – благородный соболь, а бабушка Маша – хлопотливая пестунья курочка. Брата малышка считала щеночком, который непременно станет большим и сильным псом, себя игривым котёночком, а папу – драконом. На вопрос Якова, почему вдруг он дракон, Катя серьёзно ответила, что папа большой, сильный, смелый и красивый, а ещё женат на маме-принцессе. А принцессы, как всем известно, достаются либо отважным драконам, либо пустоголовым, с кастрюлей вместо головы, рыцарям. Штольман искренне порадовался тому, что любимая дочка не отнесла его в категорию рыцарей, носить кастрюлю на голове было бы крайне неудобно. Кстати, согласно теории Кати, мама после свадьбы с папой тоже стала драконом, потому что он подарил ей крылья и научил летать. На это утверждение возражений не последовало, более того, к вящей радости Штольмана, Анна горячо его поддержала.
Гриша, копируя папенькин скептицизм, над талантом сестрицы беззлобно подтрунивал, в глубине души даже немного, самую капельку, ей завидуя. В самом деле, видеть духов не такая уж и великая заслуга, это многие могут, а вот так вот моментально с животным каким сравнить – это да, это уметь надо. А то, что бабушка непременно сердится от такого таланта Катеньки, так это лишь потому, что ей досадно: она-то даже духов не видит. Гриша сочувственно посмотрел на Марию Тимофеевну и подвинулся к ней поближе, обнял, шепнул горячо, успокаивая:
- Я тебя очень люблю, бабулечка.
- И я, - моментально влезла Катюша, ревниво оттирая братика плечиком, - я тоже люблю.
- И мама с папой любят, - добавил Гриша, садясь с другой стороны от Марии Тимофеевны (не отталкивать же сестрёнку, она же, во-первых, девчонка, а настоящие мужчины их не обижают, во-вторых сестра, а в-третьих, маленькая, её защищать надо).
- Любят, - хмыкнула Мария Тимофеевна, обнимая внуков и не удержалась от шпильки, - что же не приехали-то?
- Дела служебные, - солидно объяснил Гриша, - тётя Юля сказала, они призрака ловят. Как поймают, так и прибудут.
Мария Тимофеевна взором голодного дракона воззрилась на Петра Ивановича, который, шалапут эдакий, втянул Анну в это спиритическое безобразие. И в результате сам на свежем воздухе летом наслаждается, а Анна из-за его глупостей вынуждена в душном пыльном каменном городе маяться! Нет, надо было ей за князя Разумовского выходить, сейчас бы на балах блистала! И не было бы ни Гриши, ни Катюшки, не сияли бы счастием глаза дочери, не звенел бы колокольчиком её нежный голос. Да, с Яковом Платоновичем Анна хлебнула немало горя, особенно, когда он пропал невесть куда, но зато каждый миг рядом с ним счастлива безмерно. Красивые и умные детки тому наглядное подтверждение, от нелюбимых-то женщины не рожают. Мысли Марии Тимофеевны невольно перескочили на Наденьку и её супруга. Им-то детишек господь не дал… И Катюша его акулой назвала, хотя всё это детские глупости, надо будет Анне сказать, чтобы как можно скорее прекратила это безобразие. Мария Тимофеевна вспомнила, сколько сил потратила в своё время, чтобы Анечка перестала видеть духов и раздражённо вздохнула. Подумать только, годами Анне внушали, что никаких призраков не существует, а Пётр Иванович приехал и в сутки, даже меньше, всё прахом пустил! Шалапут, как есть шалапут! Мария Тимофеевна сердито взбила волосы у виска, старясь не смотреть на вызвавшего гнев родственника.
Пётр Иванович хоть раздражение невестки и приметил, да выяснять его причину не стал, тем более, что явление то по сути было привычным. Едва коляска остановилась у дома пригласил Гришу и Катю на речку, пообещав показать крупных, с ладонь, не меньше, стрекоз. Дети восторженно захлопали, но Мария Тимофеевна строго нахмурилась:
- Сначала переодеться нужно, чаю испить, а уж потом на речку пойдёте. И не одни, само собой.
Катюшка широко распахнула серо-голубые глаза, опушённые длинными, завивающимися кверху ресницами:
- Так мы и не одни, с нами дедушка Петя будет.
С точки зрения Марии Тимофеевны Пётр Иванович не только не был взрослым, но по поступкам своим не дотягивал даже до Катюши, не то, что до Гриши, но ссориться женщине не хотелось, а потому она похлопала девочку по щеке и мягко повторила:
- После чая и не только с дедушкой Петей, но и Витей.
Виктор Иванович, который хотел в кабинете поразбирать бумаги, посмотрел на жену укоризненно, но натолкнулся на неприступный, точно стены крепости взор и лишь вздохнул. Спорить с любимой амазонкой было бессмысленно, хоть Мария Тимофеевна и не желала это признать, но упрямство Анна унаследовала именно от неё.
Гриша и Катя с трудом принуждали себя сидеть за столом. Расплавленное солнечное золото, заливающее столовую, манило на улицу, лёгкий шаловливый ветерок, напоённый цветочными ароматами, шевелил волосы и остужал горящие от нетерпения щёки, ноги сами собой дёргались, словно уже бежали по тропинке к реке. Гриша быстро выпил чашку чая, проглотил, толком не разжёвывая, печенье, приятно щекочущее язык терпкой горечью корицы и аккуратно, точь-в-точь как папа, сложил салфетку и вышел из-за стола, коротко поклонившись:
- Благодарю за угощение, всё очень вкусно.
Мария Тимофеевна умиленно улыбнулась, Пётр Иванович пригасил улыбку глотком чая, а Варвара Петровна ласково предложила:
- Может, ещё чаю налить?
Гриша отрицательно замотал головой, отчего чёрные кудряшки упали на голубые, как у мамы, глаза:
- Нет, я пойду собираться.
- Меня подожди, - скуксилась Катенька, досадуя на печенье, которое никак не хотело уменьшаться. Ещё и чашка с чаем словно бездонная, никак не пустеет!
Гриша наморщил нос, с тоской глянул в окно:
- А ты долго?
Катя почти с ненавистью взглянула на чашку, которая даже до половины не опустела. Какая, право, досада, что она маленькая, вон, брат уже всё, а ей пыхти тут над этой посудиной! Катенька насупилась, а потом расцвела улыбкой, коя появляясь на губах Анны Викторовны непременно заставляла Якова Платоновича насторожиться в ожидании какой-нибудь каверзы: прогулки по кладбищу в одиночестве, посещения куафёра-отравителя или ещё чего-нибудь такого же, небезопасного. Лёгким и как бы случайным движением руки Катюша опрокинула чашку, чай щедрой волной выплеснулся на блюдце, скатерть и немножко на дорожное платьице, последнего было искренне жаль, но на что не пойдёшь ради речки. Девочка поспешно вскочила из-за стола, прижала салфетку к растекающейся луже и выпалила:
- Простите, бабушка Маша, я не хотела!
- Ты не обожглась? – Мария Тимофеевна подхватила девочку на руки, с досадой покачала головой. – Срочно переодеваться!
Катя чмокнула бабулю в щёку и громко топая побежала переодеваться, радуясь тому, что её проказа удалась. Вот папа бы, например, нипочём на эту уловку не клюнул, с него сталось бы и чашку в полёте подхватить и не дать ей упасть, а бабушка - она доверчивая, и это здорово.
К искреннему огорчению Гриши и Кати, сразу на речку их не отпустили, сначала пришлось переодеваться, затем ждать, пока переоденется и соберётся нянюшка, а дедушки выслушают кучу наставлений от бабушки, и лишь затем истомившихся детей выпустили на улицу. Счастливый, словно выпущенный на прогулку щенок, Гриша восторженно завопил и, подпрыгнув, крутанулся в воздухе, даже на руки встав. Катя честно попыталась повторить сей кульбит за братом, но была перехвачена бдительной нянюшкой.
- Я тоже хочу, - надула губки Катенька, - почему мне нельзя? Я тоже умею на руках ходить!
Нянюшка Марина поджала губки, строго глядя на капризулю. Женщина лучше всех из присутствующих знала, что малышка ничуть не лукавит, утверждая, что не хуже брата умеет ходить на руках. Анна Викторовна и Яков Платонович, обожающие своих детей, не делили забавы на мальчишечьи и девчоночьи, у Катюши даже горячо любимые штанишки были, сменить которые на платьица она соглашалась лишь по просьбе папы или мамы, причём стребовав с родителей поцелуй и сказку на ночь. Гриша, незыблемо убеждённый в родительской любви, сестрёнку не ревновал, относясь к ней со снисходительной нежностью. В иерархии же сердечной Катиной симпатии к представителям мужеского полу брат стабильно занимал второе место, после папы и перед дедушками, к коим девочка была привязана в равной степени сильно.
Речка Калиновка, широкая и полноводная, по весне непременно, невзирая на все меры предосторожности, разливавшаяся и подтапливавшая склады купца Филимонова. Геннадий Павлович каждую весну ярился, сыпал проклятиями и грозил к неведомой коврюжьей матери осушить проклятую реку, никак не затоплявшую склады его конкурента, купца Егорова. Грозная и бушующая в период ледохода и три недели после оного Калиновка к концу мая – началу июня становилась смирной, точно почуявшая опытного наездника лошадь (или, как говорили записные острословы, познавшая мужчину девица), а к середине июля и вовсе превращалась в сонную и сильно мелела, так что хозяева небольших пароходиков вынуждены были товары доставлять на лодках, а потом на спинах, подчас и собственных, втаскивать на высокий песчаный берег, недобрым словом поминая тех, вежливо говоря, нехороших людей, кои убили городского голову Кулагина, собиравшегося, но по причине скоропостижной кончины так и не сделавшего нормальной пристани. Новый городской голова, озабоченный обустройством дорог и налаживанием уличного освещения (злые языки утверждали, что столь пристальный интерес к дорогам и освещению появился после того, как прибывший из Петербурга с проверкой полковник Варфоломеев завяз по потёмкам в грязи едва ли не перед самим полицейским управлением) на жалобы купцов не реагировал, строго заявив, что у него не сто рук, и он сам будет определять, что первоочерёдно, а что нет. Впрочем, детей и пасущиеся на берегу влюблённые парочки отсутствие достойной пристани ничуть не смущало, им речное приволье и так было мило.
Едва лишь дом Мироновых, а следовательно и Мария Тимофеевна, бдительно выглядывающая из окна, скрылись из виду, Гриша расстегнул рубашку и нагнулся стянуть башмаки, но был перехвачен не теряющей бдительности Мариной.
- Я читал, что ходить босиком полезно, - пробурчал Гриша, - генералиссимус Суворов, например…
Нянюшка погрозила пальцем, прошептала негромко:
- У Александра Васильевича не было меньшой сестрицы, во всём ему подражающей. Мне же Катеньку не унять будет, если Вы до пляжа разоблачаться начнёте.
Гриша тяжело вздохнул, но тут же позабыл о своих печалях, заприметив своего приятеля, Ульяшина Витю, чей отец заслуженно считался лучшим дактиллоскопистом Затонска.
- Ви-и-итька-а-а!!! – завопил Гриша и бросился к другу, подпрыгивая на бегу и размахивая руками.
Виктор обернулся и разразился не менее оглушительным воплем:
- Гри-и-ишка-а-а!!!
Мальчишки ринулись навстречу, словно два магнита, обнялись, изо всех сил лупя друг друга по спине, а затем разошлись, придирчиво осматривая приятеля, оценивая, кто сильнее вырос да шибче загорел. В плане роста выиграл, вне всякого сомнения, Гриша, пошедший в своего папеньку, а вот загар был ярче у Вити. Оно и понятно, солнце Затонск куда как сильнее Петербурга жалует, да и Михаил Иванович, Витин отец, смугл и черняв, щедро передав сии качества всем своим сыновьям. Злоязыкие кумушки промеж себя давно окрестили Витю Цыганёнком, а Грише дав неблагозвучное прозвище Циркуль за тонкокостность и длинный рост.
- Ты чего, на лето приехал? – завершив церемонию приветствия спросил Витя, отставляя в сторонку глиняный жбан с квасом.
- Ага, - Гриша кивнул и мотнул головой в стороны сестрёнки, - с Катей.
- А родители что же?
- Служба, - тяжело вздохнул, помрачнев, Гриша и насупился.
- Служба, - эхом отозвался Виктор и тряхнул жбаном, - я вот папане квас несу, мамынька наказала, чтоб, значится, ему не так жарко было.
Мальчуганы синхронно вздохнули и замолкли. Они оба знали, что такое дела служебные, как они беспощадны и могут в единый миг разрушить все самые тщательно лелеемые планы. Зато и время, проведённое с отцами, ценили безмерно, каждую такую счастливую минуточку бережно храня в глубинах сердца и хвастаясь приятелю: «А вот мы… А вот у меня…» Гриша ещё раз вздохнул, запирая печальные думы, дабы не омрачать ими счастливые минуты встречи с другом и предложил:
- Давай я тебе Кате представлю. Она выросла, пятый уже.
Витя по привычке хотел вытереть нос рукавом, но устыдился своего такого неблагородного поведения, прогудел шмелём:
- Давай.
Катя, увидев направляющихся к ней мальчишек, поспешно одёрнула платьице и заправила за ушки длинные чёрные вьющиеся крупными кольцами волосы. В свои неполные пять лет девочка была кокеткой из кокеток, инстинктивно чувствуя свою власть над мальчиками. С каждым годом всё сильнее Яков отмечал в дочери черты любимой сестры и заранее с сочувствием думал о тех несчастных, коим суждено запутаться в тенётах страсти к этой обворожительной малышке.
Гриша, сосредоточенно хмурясь и пытаясь вспомнить как должна проходить церемония представления, подвёл друга к сестре и коротко отрекомендовал:
- Кать, ты ведь помнишь моего друга Витю?
Катя очаровательно улыбнулась, напомнив Виктору и Петру Аннушку, и пропищала, вытягивая вперёд, как взрослая, ручку:
- Очень приятно.
Виктор отчаянно покраснел, засопел, точно у него в груди на полную мощь заработали кузнечные меха и осторожно взял маленькую девичью ручку, показавшуюся ему особенно тонкой и нежной:
- Драссти.
Катя кокетливо хлопнула ресницами, но тут же восторженно завопила, увидев большую яркую бабочку. С официозом, вызывающих у взрослых улыбки и приглушённые смешки, было покончено, дети гурьбой бросились за бабочкой, оставив глиняный жбан терпеливо дожидаться в густой траве.
- Пожалуй, отнесу Михаилу Ивановичу квас, - Пётр Иванович кивнул на жбан, - а то как бы не влетело Виктору за неисполненное поручение.
Виктор согласно кивнул:
- А мы к реке пойдём, там тебя и подождём.
К тому моменту, как Пётр Иванович вернулся, Катя и два её верных рыцаря не только догнали бабочку, но и вволю насладились красой её крылышек, после чего, получив разрешение взрослых, погрузились в воду.
- Машенька, думаю, дети устали и им нужно отдохнуть, - Виктор Иванович мягко и при этом непреклонно повёл жену к экипажу, - коротко кивнув чете Топорковых, преимущественно Надежде. – Всего доброго.
- Завтра всенепременно ждём в гости, - крикнула Мария Тимофеевна, устраиваясь в экипаже и сажая себе на колени Катю. – Что случилось, Катенька, устала?
- Не хочу с акулой здороваться, - пробурчала девочка, утыкаясь бабушке в грудь.
Мария Тимофеевна выразительно вздохнула, давая себе зарок всенепременно поговорить с дочерью по поводу воспитания внучки. Что, право слово, за дурная привычка всех людей с какими-нибудь животными сравнивать! Это же неприлично, в конце концов!
У Екатерины Яковлевны Штольман не было дара к спиритизму, она, в отличии от матушки и брата, духов не видела и не слышала, лишь чувствовала их присутствие. Зато девочка легко могла любому встреченному на пути человеку подобрать звериный образ, наиболее соответствующий характеру и тайным порывам души. Так дедушка Петя был в воображении Кати опытным и хитрым лисом, его супруга скромной лошадкой, дедушка Витя – благородный соболь, а бабушка Маша – хлопотливая пестунья курочка. Брата малышка считала щеночком, который непременно станет большим и сильным псом, себя игривым котёночком, а папу – драконом. На вопрос Якова, почему вдруг он дракон, Катя серьёзно ответила, что папа большой, сильный, смелый и красивый, а ещё женат на маме-принцессе. А принцессы, как всем известно, достаются либо отважным драконам, либо пустоголовым, с кастрюлей вместо головы, рыцарям. Штольман искренне порадовался тому, что любимая дочка не отнесла его в категорию рыцарей, носить кастрюлю на голове было бы крайне неудобно. Кстати, согласно теории Кати, мама после свадьбы с папой тоже стала драконом, потому что он подарил ей крылья и научил летать. На это утверждение возражений не последовало, более того, к вящей радости Штольмана, Анна горячо его поддержала.
Гриша, копируя папенькин скептицизм, над талантом сестрицы беззлобно подтрунивал, в глубине души даже немного, самую капельку, ей завидуя. В самом деле, видеть духов не такая уж и великая заслуга, это многие могут, а вот так вот моментально с животным каким сравнить – это да, это уметь надо. А то, что бабушка непременно сердится от такого таланта Катеньки, так это лишь потому, что ей досадно: она-то даже духов не видит. Гриша сочувственно посмотрел на Марию Тимофеевну и подвинулся к ней поближе, обнял, шепнул горячо, успокаивая:
- Я тебя очень люблю, бабулечка.
- И я, - моментально влезла Катюша, ревниво оттирая братика плечиком, - я тоже люблю.
- И мама с папой любят, - добавил Гриша, садясь с другой стороны от Марии Тимофеевны (не отталкивать же сестрёнку, она же, во-первых, девчонка, а настоящие мужчины их не обижают, во-вторых сестра, а в-третьих, маленькая, её защищать надо).
- Любят, - хмыкнула Мария Тимофеевна, обнимая внуков и не удержалась от шпильки, - что же не приехали-то?
- Дела служебные, - солидно объяснил Гриша, - тётя Юля сказала, они призрака ловят. Как поймают, так и прибудут.
Мария Тимофеевна взором голодного дракона воззрилась на Петра Ивановича, который, шалапут эдакий, втянул Анну в это спиритическое безобразие. И в результате сам на свежем воздухе летом наслаждается, а Анна из-за его глупостей вынуждена в душном пыльном каменном городе маяться! Нет, надо было ей за князя Разумовского выходить, сейчас бы на балах блистала! И не было бы ни Гриши, ни Катюшки, не сияли бы счастием глаза дочери, не звенел бы колокольчиком её нежный голос. Да, с Яковом Платоновичем Анна хлебнула немало горя, особенно, когда он пропал невесть куда, но зато каждый миг рядом с ним счастлива безмерно. Красивые и умные детки тому наглядное подтверждение, от нелюбимых-то женщины не рожают. Мысли Марии Тимофеевны невольно перескочили на Наденьку и её супруга. Им-то детишек господь не дал… И Катюша его акулой назвала, хотя всё это детские глупости, надо будет Анне сказать, чтобы как можно скорее прекратила это безобразие. Мария Тимофеевна вспомнила, сколько сил потратила в своё время, чтобы Анечка перестала видеть духов и раздражённо вздохнула. Подумать только, годами Анне внушали, что никаких призраков не существует, а Пётр Иванович приехал и в сутки, даже меньше, всё прахом пустил! Шалапут, как есть шалапут! Мария Тимофеевна сердито взбила волосы у виска, старясь не смотреть на вызвавшего гнев родственника.
Пётр Иванович хоть раздражение невестки и приметил, да выяснять его причину не стал, тем более, что явление то по сути было привычным. Едва коляска остановилась у дома пригласил Гришу и Катю на речку, пообещав показать крупных, с ладонь, не меньше, стрекоз. Дети восторженно захлопали, но Мария Тимофеевна строго нахмурилась:
- Сначала переодеться нужно, чаю испить, а уж потом на речку пойдёте. И не одни, само собой.
Катюшка широко распахнула серо-голубые глаза, опушённые длинными, завивающимися кверху ресницами:
- Так мы и не одни, с нами дедушка Петя будет.
С точки зрения Марии Тимофеевны Пётр Иванович не только не был взрослым, но по поступкам своим не дотягивал даже до Катюши, не то, что до Гриши, но ссориться женщине не хотелось, а потому она похлопала девочку по щеке и мягко повторила:
- После чая и не только с дедушкой Петей, но и Витей.
Виктор Иванович, который хотел в кабинете поразбирать бумаги, посмотрел на жену укоризненно, но натолкнулся на неприступный, точно стены крепости взор и лишь вздохнул. Спорить с любимой амазонкой было бессмысленно, хоть Мария Тимофеевна и не желала это признать, но упрямство Анна унаследовала именно от неё.
Гриша и Катя с трудом принуждали себя сидеть за столом. Расплавленное солнечное золото, заливающее столовую, манило на улицу, лёгкий шаловливый ветерок, напоённый цветочными ароматами, шевелил волосы и остужал горящие от нетерпения щёки, ноги сами собой дёргались, словно уже бежали по тропинке к реке. Гриша быстро выпил чашку чая, проглотил, толком не разжёвывая, печенье, приятно щекочущее язык терпкой горечью корицы и аккуратно, точь-в-точь как папа, сложил салфетку и вышел из-за стола, коротко поклонившись:
- Благодарю за угощение, всё очень вкусно.
Мария Тимофеевна умиленно улыбнулась, Пётр Иванович пригасил улыбку глотком чая, а Варвара Петровна ласково предложила:
- Может, ещё чаю налить?
Гриша отрицательно замотал головой, отчего чёрные кудряшки упали на голубые, как у мамы, глаза:
- Нет, я пойду собираться.
- Меня подожди, - скуксилась Катенька, досадуя на печенье, которое никак не хотело уменьшаться. Ещё и чашка с чаем словно бездонная, никак не пустеет!
Гриша наморщил нос, с тоской глянул в окно:
- А ты долго?
Катя почти с ненавистью взглянула на чашку, которая даже до половины не опустела. Какая, право, досада, что она маленькая, вон, брат уже всё, а ей пыхти тут над этой посудиной! Катенька насупилась, а потом расцвела улыбкой, коя появляясь на губах Анны Викторовны непременно заставляла Якова Платоновича насторожиться в ожидании какой-нибудь каверзы: прогулки по кладбищу в одиночестве, посещения куафёра-отравителя или ещё чего-нибудь такого же, небезопасного. Лёгким и как бы случайным движением руки Катюша опрокинула чашку, чай щедрой волной выплеснулся на блюдце, скатерть и немножко на дорожное платьице, последнего было искренне жаль, но на что не пойдёшь ради речки. Девочка поспешно вскочила из-за стола, прижала салфетку к растекающейся луже и выпалила:
- Простите, бабушка Маша, я не хотела!
- Ты не обожглась? – Мария Тимофеевна подхватила девочку на руки, с досадой покачала головой. – Срочно переодеваться!
Катя чмокнула бабулю в щёку и громко топая побежала переодеваться, радуясь тому, что её проказа удалась. Вот папа бы, например, нипочём на эту уловку не клюнул, с него сталось бы и чашку в полёте подхватить и не дать ей упасть, а бабушка - она доверчивая, и это здорово.
К искреннему огорчению Гриши и Кати, сразу на речку их не отпустили, сначала пришлось переодеваться, затем ждать, пока переоденется и соберётся нянюшка, а дедушки выслушают кучу наставлений от бабушки, и лишь затем истомившихся детей выпустили на улицу. Счастливый, словно выпущенный на прогулку щенок, Гриша восторженно завопил и, подпрыгнув, крутанулся в воздухе, даже на руки встав. Катя честно попыталась повторить сей кульбит за братом, но была перехвачена бдительной нянюшкой.
- Я тоже хочу, - надула губки Катенька, - почему мне нельзя? Я тоже умею на руках ходить!
Нянюшка Марина поджала губки, строго глядя на капризулю. Женщина лучше всех из присутствующих знала, что малышка ничуть не лукавит, утверждая, что не хуже брата умеет ходить на руках. Анна Викторовна и Яков Платонович, обожающие своих детей, не делили забавы на мальчишечьи и девчоночьи, у Катюши даже горячо любимые штанишки были, сменить которые на платьица она соглашалась лишь по просьбе папы или мамы, причём стребовав с родителей поцелуй и сказку на ночь. Гриша, незыблемо убеждённый в родительской любви, сестрёнку не ревновал, относясь к ней со снисходительной нежностью. В иерархии же сердечной Катиной симпатии к представителям мужеского полу брат стабильно занимал второе место, после папы и перед дедушками, к коим девочка была привязана в равной степени сильно.
Речка Калиновка, широкая и полноводная, по весне непременно, невзирая на все меры предосторожности, разливавшаяся и подтапливавшая склады купца Филимонова. Геннадий Павлович каждую весну ярился, сыпал проклятиями и грозил к неведомой коврюжьей матери осушить проклятую реку, никак не затоплявшую склады его конкурента, купца Егорова. Грозная и бушующая в период ледохода и три недели после оного Калиновка к концу мая – началу июня становилась смирной, точно почуявшая опытного наездника лошадь (или, как говорили записные острословы, познавшая мужчину девица), а к середине июля и вовсе превращалась в сонную и сильно мелела, так что хозяева небольших пароходиков вынуждены были товары доставлять на лодках, а потом на спинах, подчас и собственных, втаскивать на высокий песчаный берег, недобрым словом поминая тех, вежливо говоря, нехороших людей, кои убили городского голову Кулагина, собиравшегося, но по причине скоропостижной кончины так и не сделавшего нормальной пристани. Новый городской голова, озабоченный обустройством дорог и налаживанием уличного освещения (злые языки утверждали, что столь пристальный интерес к дорогам и освещению появился после того, как прибывший из Петербурга с проверкой полковник Варфоломеев завяз по потёмкам в грязи едва ли не перед самим полицейским управлением) на жалобы купцов не реагировал, строго заявив, что у него не сто рук, и он сам будет определять, что первоочерёдно, а что нет. Впрочем, детей и пасущиеся на берегу влюблённые парочки отсутствие достойной пристани ничуть не смущало, им речное приволье и так было мило.
Едва лишь дом Мироновых, а следовательно и Мария Тимофеевна, бдительно выглядывающая из окна, скрылись из виду, Гриша расстегнул рубашку и нагнулся стянуть башмаки, но был перехвачен не теряющей бдительности Мариной.
- Я читал, что ходить босиком полезно, - пробурчал Гриша, - генералиссимус Суворов, например…
Нянюшка погрозила пальцем, прошептала негромко:
- У Александра Васильевича не было меньшой сестрицы, во всём ему подражающей. Мне же Катеньку не унять будет, если Вы до пляжа разоблачаться начнёте.
Гриша тяжело вздохнул, но тут же позабыл о своих печалях, заприметив своего приятеля, Ульяшина Витю, чей отец заслуженно считался лучшим дактиллоскопистом Затонска.
- Ви-и-итька-а-а!!! – завопил Гриша и бросился к другу, подпрыгивая на бегу и размахивая руками.
Виктор обернулся и разразился не менее оглушительным воплем:
- Гри-и-ишка-а-а!!!
Мальчишки ринулись навстречу, словно два магнита, обнялись, изо всех сил лупя друг друга по спине, а затем разошлись, придирчиво осматривая приятеля, оценивая, кто сильнее вырос да шибче загорел. В плане роста выиграл, вне всякого сомнения, Гриша, пошедший в своего папеньку, а вот загар был ярче у Вити. Оно и понятно, солнце Затонск куда как сильнее Петербурга жалует, да и Михаил Иванович, Витин отец, смугл и черняв, щедро передав сии качества всем своим сыновьям. Злоязыкие кумушки промеж себя давно окрестили Витю Цыганёнком, а Грише дав неблагозвучное прозвище Циркуль за тонкокостность и длинный рост.
- Ты чего, на лето приехал? – завершив церемонию приветствия спросил Витя, отставляя в сторонку глиняный жбан с квасом.
- Ага, - Гриша кивнул и мотнул головой в стороны сестрёнки, - с Катей.
- А родители что же?
- Служба, - тяжело вздохнул, помрачнев, Гриша и насупился.
- Служба, - эхом отозвался Виктор и тряхнул жбаном, - я вот папане квас несу, мамынька наказала, чтоб, значится, ему не так жарко было.
Мальчуганы синхронно вздохнули и замолкли. Они оба знали, что такое дела служебные, как они беспощадны и могут в единый миг разрушить все самые тщательно лелеемые планы. Зато и время, проведённое с отцами, ценили безмерно, каждую такую счастливую минуточку бережно храня в глубинах сердца и хвастаясь приятелю: «А вот мы… А вот у меня…» Гриша ещё раз вздохнул, запирая печальные думы, дабы не омрачать ими счастливые минуты встречи с другом и предложил:
- Давай я тебе Кате представлю. Она выросла, пятый уже.
Витя по привычке хотел вытереть нос рукавом, но устыдился своего такого неблагородного поведения, прогудел шмелём:
- Давай.
Катя, увидев направляющихся к ней мальчишек, поспешно одёрнула платьице и заправила за ушки длинные чёрные вьющиеся крупными кольцами волосы. В свои неполные пять лет девочка была кокеткой из кокеток, инстинктивно чувствуя свою власть над мальчиками. С каждым годом всё сильнее Яков отмечал в дочери черты любимой сестры и заранее с сочувствием думал о тех несчастных, коим суждено запутаться в тенётах страсти к этой обворожительной малышке.
Гриша, сосредоточенно хмурясь и пытаясь вспомнить как должна проходить церемония представления, подвёл друга к сестре и коротко отрекомендовал:
- Кать, ты ведь помнишь моего друга Витю?
Катя очаровательно улыбнулась, напомнив Виктору и Петру Аннушку, и пропищала, вытягивая вперёд, как взрослая, ручку:
- Очень приятно.
Виктор отчаянно покраснел, засопел, точно у него в груди на полную мощь заработали кузнечные меха и осторожно взял маленькую девичью ручку, показавшуюся ему особенно тонкой и нежной:
- Драссти.
Катя кокетливо хлопнула ресницами, но тут же восторженно завопила, увидев большую яркую бабочку. С официозом, вызывающих у взрослых улыбки и приглушённые смешки, было покончено, дети гурьбой бросились за бабочкой, оставив глиняный жбан терпеливо дожидаться в густой траве.
- Пожалуй, отнесу Михаилу Ивановичу квас, - Пётр Иванович кивнул на жбан, - а то как бы не влетело Виктору за неисполненное поручение.
Виктор согласно кивнул:
- А мы к реке пойдём, там тебя и подождём.
К тому моменту, как Пётр Иванович вернулся, Катя и два её верных рыцаря не только догнали бабочку, но и вволю насладились красой её крылышек, после чего, получив разрешение взрослых, погрузились в воду.
