ЧАСТЬ 1. ПРОЛОГ
Осень 1630 года
ГЛАВА 1. Встреча на дороге в Люсон
Черная карета, почти без охраны, за исключением двух мушкетеров, ехавших по обе стороны от нее, увлекаемая вперед шестеркой великолепных гнедых, неслась по дороге в сторону Люсона.
Возница, облаченный в зеленую ливрею без гербов, вовсю хлестал лошадей: его намерение засветло добраться до города было очевидным и вполне объяснимым: смеркалось, погода портилась. Над холмами, уже полностью укрыв их вершины, клубились мрачные лиловые тучи, а резкий свист осеннего ветра, до того тоскливо должен был отдаваться в сердцах, что даже бывалые вояки-мушкетеры начали подумывать о том, как хорошо было бы сменить кожаные седла на удобные скамьи в харчевне, а вместо унылого завывания ветра и дробного стука копыт слушать шипение гусиного жира на противне и пение сковородок на очаге. Но до Люсона было еще не менее двух часов езды, да и то оставалось неясным, отпустит ли их монсеньор ужинать сразу же по прибытии на место.
Карета, достаточно просторная, чтобы вместить четверых, скрывала в своих полутемных, обитых бархатом недрах только одного человека: мужчину лет тридцати пяти, среднего роста, сутулого и на первый взгляд ничем не примечательной внешности. Он полулежал в углу кареты, подложив под спину подушку, и, до самых бровей закутавшись в плащ, казалось, дремал. Но это впечатление было обманчивым: расслабленная поза и безмятежно закрытые глаза только маскировали непрерывную и лихорадочную работу его острого ума. Удобно расположившись в карете, он наконец-то остался наедине с самим собой и полностью погрузился в решение одной чрезвычайно важной задачи, не дававшей ему покоя уже несколько дней. И сейчас он как будто нащупал верный путь…
В это время колесо наскочило на камень, и, хотя рессора выдержала, карету сильно тряхнуло. Лошади остановились, возница спрыгнул с козел.
Маленькое досадное происшествие нарушило ход мыслей мужчины. Он тихо выругался и, высунув голову в окошко, окликнул возницу:
- Поль! В чем дело? Поломка?
Поль на миг оторвался от осмотра заднего колеса, увязшего в дорожной грязи, поклонился и почтительно проговорил:
- Нет, ваша светлость, не извольте беспокоиться. Сейчас поедем. Но я на всякий случай решил глянуть – уж больно здорово подбросило… На такой дороге всяко бывает, сами понимаете.
Знатный путешественник кивнул и обратился к мушкетерам, стоически хранившим молчание:
- Я понимаю, господа, провести целый день в седле при такой погоде – сомнительное удовольствие. Но наше путешествие близится к концу, и я рассчитываю не пропустить время ужина.
Мушкетеры поклонились одновременно, как заводные куклы. Тот, кого они называли монсеньором, дожидаясь, пока возница убедится в исправности кареты, с любопытством огляделся по сторонам. Справа от дороги и на горизонте синели холмы, между ними были разбросаны деревеньки. Слева, за кромкой чернеющего осеннего леса, не дальше полулье, возвышались серые башни и черепичная крыша какого-то замка.
- Что это за поместье, шевалье? – обратился монсеньор к одному из мушкетеров – высокому и широкоплечему мужчине, с осанкой вельможи и с лицом, слишком благородным и красивым для простого солдата.. – Вы его знаете?
- Разумеется, ваша светлость. Это Брасси.
- Брасси? – монсеньор нахмурился, вспоминая. – Я знаю в здешних краях только одних Брасси – тех, что в родстве с Шале через де Бриссаков.
- Это они и есть, ваша светлость, - подтвердил шевалье. – Нынешнего владельца ваш брат как-то принимал в Люсоне.
- Странно, я не первый раз еду в Люсон по этой дороге, но никогда не обращал внимания на замок…
- Это потому, что мы всегда ехали через Мо ле Руа, а сегодня обогнули деревню с другой стороны. За холмом поместья не видно.
- Да, не видно, - монсеньер рассеянно покачал головой. – Помнится, дед нынешнего Брасси обвинялся в колдовстве… еще при Валуа.
- Это так, ваша светлость. И хотя обвинение было впоследствии снято, это нанесло всему семейству чувствительный удар. Они сильно обеднели, но потом, уже при Генрихе IV, поправили свои дела. И все же у нынешнего владельца тоже дурная репутация. Если бы не его чрезвычайно выгодная женитьба…
- Вот как, и на ком же он женат? – монсеньера явно занимал этот разговор, и шевалье, которому наскучило вынужденное дорожное безмолвие, охотно делился сведениями: он знал, что его светлость чрезвычайно интересуется жизнью и нравами провинциальных вельмож, особенно тех, которые были достаточно богаты и знатны, чтобы с их мнением считались другие дворяне в данной провинции.
- На дочери графа де Сен-Реми. Богатство Брасси, помноженное на родовой герб Сен-Реми… блестящее сочетание. Отец дал за дочкой сто тысяч ливров. Да и девушка, говорят, недурна собой. Маркиз сделал ее одной из первых дам в Турени.
- Интересная семья, - задумчиво проговорил монсеньер. – Очень интересная. Спасибо, шевалье, со временем мы обязательно познакомимся с Брасси поближе. Но сейчас нам надо в Люсон. – С этими словами он снова обернулся к вознице:
- Как думаете, Поль, доберемся мы в Люсон до темноты?
- И не сомневайтесь, ваша светлость, эти кони - настоящие дьяволы!
- Не поминайте всуе нечистых духов, Поль, - наставительно проговорил его господин. И прибавил с ироничной улыбкой: – Но все же надеюсь, что ваша характеристика, данная этим благородным животным, отчасти соответствует истине… Что ж, если с каретой все в порядке, не будем дольше задерживаться. Едем.
- Монсеньер, - вдруг проговорил второй мушкетер –худой и жилистый мужчина с рыжими волосами, - по дороге бежит какая-то женщина! Вон оттуда, со стороны деревни… Она кричит…похоже, зовет на помощь.
Шевалье приподнялся на стременах и вгляделся в сумеречную мглу, в направлении, которое указывал его приятель, и подтвердил:
- Да, в самом деле. И с ней ребенок, маленький мальчишка! Что прикажете, монсеньор?
- Быстро узнайте, в чем дело, - распорядился путешественник. – И если эта дама действительно нуждается в помощи, приведите ее ко мне.
- Ваша светлость, - возразил рыжеволосый. – Едва ли это разумно. Кто знает, что у нее на уме? Скорее всего, это нищая бродяжка, да еще и полоумная.
-Я не привык повторять свои приказы дважды, Винтер, - отчеканил монсеньер. - Привести ее ко мне, быстро!
Не споря больше, мушкетеры пришпорили коней и поскакали навстречу незнакомке.
- Поль, на козлы! Мы отправляемся, как только узнаем, в чем дело.
- Ваша светлость, лучше бы вы послушались господ мушкетеров, - пробурчал возница. – Мало ли, что за сброд шатается…Места здесь глухие, времена нынче тревожные.
- Было бы странно, если бы четверо вооруженных мужчин вздумали испугаться женщины и маленького мальчика. Да и кому, как не пастырю духовному, протянуть руку помощи этой бедняжке?
- Но, монсеньер, вы здесь инкогнито…
- Собираясь совершить богоугодное дело, можно и не раскрывать инкогнито, Поль. Мой профиль не чеканят на монетах, так что я не настолько известен в провинции, чтобы каждый крестьянин узнавали меня в лицо.
Женщина и мальчик, увидев скачущих к ним во весь опор всадников, остановились посреди дороги и взялись за руки. Похоже было, что они советуются – не пуститься ли наутек, пока не поздно? Они спасались бегством от опасности, когда повстречали карету, но что, если они, оттолкнув от себя одну беду, попадут в другую, еще худшую?
Бежать было некуда, да и не зачем. Оба настолько обессилели от страха и усталости, что нагнать их смог бы даже хромой. Даже самый заядлый любитель травли не признал бы эту пару лакомой дичью.
Женщина, в черном платье и с черной накидкой на голове, в грубых башмаках, напоминала не то монашку, просящую милостыню, не то бедную вдову; она прижимала к себе мальчика, худого и бледного, кое-как одетого в поношенную ливрею, которая была ему сильно велика, и короткие штаны, какие носят подмастерья, цыгане и уличные актеры. На тонком лице ребенка двумя черными колодцами темнели огромные глаза.
Когда всадники поравнялись с ними, женщина приложила одну руку к груди, а вторую с мольбой протянула вперед. Во всем ее облике было столько униженного смирения, что мушкетеры даже почувствовали досаду. Хватило беглого взгляда, чтобы понять: эта пара отверженных не представляет никакой угрозы. Женщина и мальчик просили только одного: подвезти их до ближайшего города, а если это невозможно, то хотя бы дать кусок хлеба, чтобы они смогли идти дальше.
Удивляясь про себя, для чего монсеньеру понадобилось принимать личное участие в судьбе этих бродяг, когда достало бы и пары монет, шевалье помог женщине взобраться на седло и усадил ее перед собой; его друг таким же образом устроил ребенка.
Совершив этот подвиг галантности и воинского послушания, шевалье уже приготовился задержать дыхание (шутка ли, прижимать к себе грязную нищенку!), но совершенно неожиданно его нос уловил слабый аромат флорентийских духов, глаза разглядели под уродливой черной накидкой нежную молочно-белую шею, а руки почувствовали под грубой материей стройное и молодое тело.
Неожиданно для себя, он проговорил:
- Не бойтесь, сударыня, вам ничто не угрожает. Никто не причинит вреда ни вам, ни вашему сыну.
- Спасибо, сударь, - тихо ответила она. – Я очень надеюсь, что в свое время смогу отблагодарить вас чем-то большим, чем самая горячая признательность.
И в этот миг шевалье озарила догадка. «Черт возьми, значит, все это правда! Надо побыстрей рассказать монсеньеру…За такие сведения он будет мне весьма признателен».
Не прошло и четверти часа, как черная карета снова тронулась в направлении Люсона, нно теперь уносила уже троих – знатного вельможу, никому не известную женщину и хрупкого мальчика. Мать и сын, согревшись под плащом, пожертвованным шевалье, прислонились друг к другу и скоро задремали. Мужчина же, прищурив проницательные зеленоватые глаза, и опершись подбородком на руку, унизанную дорогими перстнями, пристально изучал обоих спасенных. Дама, одетая в бедное платье, вызывала у него особенный интерес. Едва обменявшись с ней парой слов, он понял главное: случайная встреча на дороге именно с ним была для нее той самой редкой улыбкой Фортуны, тем единственным шансом из миллиона, не использовать который было равносильно самоубийству. И он с нетерпением ждал момента ее пробуждения, чтобы задать вопросы, роившиеся у него в мозгу.
У него было полное право задать их и потребовать ответа именем самого Бога: ведь он был священником. Священником, стоявшим в этой стране выше всех священников, архидьяконов, епископов и архиепископов. Выше всех дворян, ибо он был герцогом. И, может быть, даже выше самого короля Франции, потому что он, именно он был ее истинным правителем – кардиналом де Ришелье.
ГЛАВА 2. Шевалье де Ла Мотт нарушает приличия
Дом в Люсоне, где Ришелье временно поместил свою подопечную, находился на улице, примыкающей к соборной площади, недалеко от епископского дворца. Двухэтажный особняк, построенный около полувека назад, примыкал к поросшей мхом ограде маленькой церкви. Три других стены были обращены в сад, буйно заросший кустами сирени и терновника, так что с улицы нельзя было разглядеть ни самого дома, ни его обитателей. Жизнь в этом убежище напоминала размеренный ход часов. Ранним утром слуга с большой корзиной отправлялся на рынок; в полдень подавался обед, по вечерам топился камин. В десять часов вечера окна гасли, и дом погружался в спокойный сон. Все подчинялось раз и навсегда заведенному порядку.
Дважды в день молодая женщина и мальчик выходили в сад – подышать воздухом и немного побыть под нежаркими лучами осеннего солнца. Мальчик возился у маленького прудика, бросал в воду камешки и пугал зеленых лягушек, играл с большой лохматой собакой, пока женщина, устало прикрыв глаза, сидела на деревянной скамье; казалось, она все еще не могла поверить, что побег удался, и они с ребенком находится в безопасности.
По вечерам к ним приходил посетитель - тот самый шевалье, что сопровождавший кардинала в его путешествии под видом простого мушкетера. На самом деле граф Филипп де Ла Мотт был доверенным лицом Ришелье. Он даже мог бы считаться его другом, но настоящая дружба возможно только между равными. Так что Ришелье оказывал графу уважение и доверие, а тот готов был выполнить любой приказ кардинала, не противоречащий принципам дворянской чести. Ришелье, как настоящий политик, знал, кто на что способен, и не требовал от Ла Мотта невозможного. Для грязной работы у него были другие люди - к примеру, лейтенант Винтер. Винтер не погнушался бы при необходимости ограбить церковь или отправить на тот свет целую семью.
В Люсоне каждый занимался своим делом. Кардинал тайно встречался со шпионами, прибывшими из Ла-Рошели, Бордо и Тулузы, писал шифрованные письма в Испанию и читал донесения из Парижа, где “партия святош”, во главе с королевой-матерью, готовила его свержение… Ришелье был готов к предстоящей битве, но решил лично проверить подготовленность маршрута, если придется предпринять тактическое отступление. Винтер постоянно находился при нем и составлял списки тех, кого ждала неминуемая расправа за участие в заговоре Марии Медичи.
Граф де Ла Мотт получил спокойное и на первый взгляд простое задание – присмотреться к молодой даме с ребенком и постараться выяснить причину ее бегства от законного супруга. В частности - играет ли она роль гонимой, рассчитывая извлечь выгоду из своего положения, или действительно попала в столь серьезную переделку, что положиться на благородство незнакомых дворян было для нее единственным выходом. Она едва ли догадалась, что за вельможа подобрал ее на пустынной сырой дороге, привез в Люсон в собственной карете и укрыл в надежном доме. Ришелье приказал, чтобы никто до поры до времени не намекал даме на исключительность положения, в котором она оказалась волей судьбы. Возможно, он щадил ее, не желая открыть имя, вызывающее всеобщий трепет; но Филипп, достаточно хорошо изучивший характер и манеру обращения кардинала, полагал, что дело в другом. Ришелье всерьез заинтересовал этот странный случай; и, прежде чем принять решение в отношении судьбы молодой женщины, он желал собрать сведения о ней и о ее супруге. Что касается графа де Ла Мотта, ему была доверена деликатная миссия охраны беглянки.
Кардинал выразился предельно ясно:
- Не переусердствуйте, Ла Мотт. Не докучайте этой женщине расспросами, не сбивайте с толку намеками. Внушите ей доверие своим молчанием - вы на это мастер, и она это оценит. Пусть она спокойно проживет несколько дней, привыкнет к вам, привыкнет к дому, поверит, что ей ничто не угрожает.
- И… что же дальше, ваша светлость? Я полагаю, ей очень скоро захочется узнать, кто вы, и почему проявляете к ней такое участие.
- Скажите, что я священник высокого ранга, этого достаточно. Добавьте, что я готов встретиться с ней, как только она будет готова к подробной исповеди. Если она добрая католичка – ей очень скоро захочется облегчить душу. Если же нет… тем хуже для нее!
Кардинал вообще редко ошибался; еще реже он ошибался в людях, однако Филиппу оказалось совсем не просто исполнить поручение. Молодая беглянка тщательно оберегала свои тайны и не проявляла никакого желания исповедоваться.
