Элиан встал, повёл плечами, разминаясь.
— Если всё боль, — тихо сказал он, — зачем тогда жить?
Найденочка отвернулась.
— Вот почему ваши храмы полны прихожан. Вам зачем-то врут, что ваша жизнь имеет ценность. Вам лучше сладкая неправда, чем горькая правда.
Они прошли на кухню. Элиан лёг на свой топчан и поставил чайник на плиту.
— А может, это вам лгут, что ваша жизнь не несёт ценности и смысла?
Найденочка села рядом, он положил голову ей на колени. Она принялась задумчиво массировать его лицо, перебирать волосы. Элиан прикрыл глаза и наслаждался. Никакие массажные щётки, которых он захватил из столицы аж три штуки разных, не могли сравниться с человеческими, тёплыми, живыми руками.
— В чем же суть вашей веры? — спросила Найденочка.
Элиан открыл глаза:
— У каждого своя вера, Найденочка, — начал он, не отрывая взгляда от огня. — Каждую веру можно извратить, неправильно понять, поставить на службу злу. В конце концов, в наших храмах говорят о любви, о том, что все люди друг другу братья, но мы всё ещё воюем... Ох, Найденочка! Знала бы ты, как я благодарен, не знаю, богам ли, вселенной ли, судьбе ли, за то, что мне выпал шанс воевать на Гранях. Я не хочу, не могу и не желаю убивать людей. Но мой дар, моя магия — боевая. И если бы я не применял свой дар, он бы сжёг меня гораздо раньше, чем я стал бы калекой.
— А как это было?
Элиан встал и прошёлся взад-вперёд по комнате.
— Мне было четырнадцать. Я прошел магическую инициацию, на которой выяснилось основное направление моего дара: боевая магия. Сильный дар. Жрецы сами пришли ко мне, сказали, что такой воин, как я, нужен вне мира, на гранях. Четыре года тренировался в специальном учебном корпусе. А потом жрецы открыли для меня мост... Так вот, я знаю, что боги есть. Я видел их.
— Я тоже... — тихо сказала Найденочка.
— На гранях они сражаются вместе со смертными магами. Или против. Одни из них злы, другие добры, третьи равнодушны. Но я также знаю, что есть кто-то и над ними.
— Зачем один бог на все случаи жизни, если есть много богов, которые отвечают каждый за своё? — с недоумением спросила она.
Элиан на мгновение замер, затем произнёс:
— Знаешь... Когда невидимый свет проходит через призму, он распадается на разные цвета, но все они — части того невидимого света. Однажды я хочу его найти... этот свет. Этого бога, которого я соберу из осколков, отсветов многообразия мелких божков. Понимаешь?
Она задумалась, обдумывая его слова.
— Я не уверена, что понимаю, — тихо призналась она.
— Я прочитал в одной философской книге... — Элиан продолжил, — что «Бог — это настоящая суть вещей, находящаяся глубоко внутри, и она всегда прекрасна, поскольку это — просто любовь».
— Просто любовь, — завороженно повторила Найденочка.
— Да, — вдохновенно продолжил Элиан. — Любовь к себе, к всему миру, к своей женщине, своему ребенку.
Он хотел бы добавить "А вам, жрицам знакомо это чувство?" Но ещё рано...
Он оборвал сам себя, сел, привалился к стене, неловко заерзал, пытаясь устроиться поудобнее. Найденочка подложила ему под спину подушку.
— Это всё так просто и так сложно одновременно, — сказала Найденочка, слегка улыбаясь. — Иногда кажется, что любовь — это единственное, что имеет значение. Но как же трудно её сохранить в этом мире!
Элиан поднял голову и посмотрел на неё, его глаза светились теплом.
— Да, это действительно трудно. Но именно в этом и заключается суть. Мы должны бороться за любовь, за себя, за своих близких, как за всё, что нам дорого. Каждый день. Каждый миг. Даже когда кажется, что всё против нас, что мы одни.
Найденочка кивнула, её рука продолжала мягко поглаживать его волосы.
— Я всегда думала, что любовь — это просто чувство, которое приходит и уходит. Но ты говоришь о ней как о чем-то более... стабильном, что ли?
— Именно, — ответил Элиан. — Любовь — это не просто эмоция. Это действие, это выбор. Каждый день мы выбираем любить и быть любимыми.
— И что, если этот выбор будет ошибочным? — спросила она, нахмурившись. — Что, если я выберу неправильно? Что если я уже...сделала страшную ошибку, непоправимую ошибку, и никто мне не поможет?
"О чем ты, Найденочка" - с грустью подумал он. - "Можно ли считать это признанием, что это ты создала Нездешнего? "
— Ошибки — это часть жизни, — Элиан пожал плечами. — Каждый из нас учится на своих ошибках. Главное — не бояться любить, даже если это может привести к боли. Иногда именно через боль мы понимаем, что такое настоящая любовь.
Найденочка задумалась, её взгляд скользнул к окну, где вечерний свет мягко освещал комнату.
— Ты прав. Может быть, именно поэтому я так боюсь открываться. Страх потерять то, что дорого, может подавить желание любить.
— Страх — это нормально, — сказал Элиан, обнимая её. — Но помни, что без риска не бывает и радости. Если бы я не решился пойти на войну, я бы никогда не узнал, что значит быть сильным и стойким.
Она посмотрела на него, её глаза полны нежности.
— И всё же, ты должен был видеть ужас войны. Как ты справляешься с этим?
Элиан вздохнул, его лицо омрачилось на мгновение.
— Я вижу множество ужасов. Но именно это заставляет меня ценить моменты любви и счастья. Я понимаю, что жизнь — это не только светлые моменты, но и тени. И важно находить свет даже в тени.
Она посмотрела в его глаза, и в этот миг поняла, что его вера и его опыт делают его тем, кем он есть.
— Я хочу верить в это, — сказала Найденочка, чувствуя, как её сердце наполняется теплом. — Хотеть любить, несмотря на страх. Хочу верить в то, что есть на свети боги, которые не хотят зла людям. Правда хочу! Но все, чему меня учили ...
Она закрыла лицо руками.
Элиан усмехнулся, его улыбка была искренней.
— И ты сможешь. Мы вместе. Мы справимся со всем.
Они сидели в тишине, наслаждаясь моментом, который стал для них чем-то большим, чем просто разговор о вере. Это была крепкая связь, основанная на доверии и любви, что давало им силу идти дальше, несмотря на все трудности этого мира.
Некоторое время они просто смотрели на огонь, молчали, позволяя теплоте пламени окутать их.
— Хочешь, чтобы я тебя любила? Как своего мужчину? — вдруг спросила Найденочка, чуть приподняв брови.
Элиан ощутил соблазн ответить "да". Но в глубине души он знал, что не может быть её мужчиной. Это не было делом неполноценности; дело было в том, что даже если бы он обладал двумя руками, десятью руками, это не изменило бы её чувства. Он понимал, что дружеские чувства, возникшие из благодарности, не могли бы заменить настоящую любовь. Это разрушило бы их дружбу.
— А чего бы хотела ты? — спросил он напрямик, глядя ей в глаза.
Она отвернулась, её голос стал тихим, как ветер в лесу.
— Я люблю тебя как брата. Извини.
Элиан улыбнулся, привалился к ней и потерся щекой о её плечо.
— Ну и хорошо, сестричка. С этим разобрались. Всё, хорошо.
Когда она уже ушла спать, Элиан не выдержал и взглянул в спальню:
— Найденочка, — позвал он. — Кто ты?
— Я не могу сказать, — сонно ответила она.
Он уже понимал, что у девушки сильные ментальные способности, и пробиваться через её блок опасно и неразумно сейчас, если он хочет мира с жрицами.
Но он всё-таки спросил:
— Найденочка... Если бы у тебя родился сын... Ты бы его любила?
— Сын? — переспросила она. — У нас не бывает сыновей.
Что ж...ответ вполне правдивый. Можно приступать к допросу...
Император, узнав о докладной, пришел в восторг. Его еще ни разу не пытались оштрафовать за использование казённых артефактов в личных целях. И он, конечно, милостиво даровал Элиану право пользоваться артефактом для "сохранения семейных связей". И сообщил по секрету, что, возможно, лет через двадцать-двадцать пять артефакты связи станут доступны всем желающим. Элиан рассмеялся.
— Фантазер. Может, они еще станут такими маленькими, что их можно будет засунуть в карман?
Их идиллический разговор прервала резкая, пронзительная трель, заставившая Элиана вздрогнуть. Это был сигнал из соседней деревни — Север-пятьдесят четыре, Снежный Холм. Дрожащий голос тамошнего мага-почтальона, совсем юного парнишки, сообщил о страшной находке: в деревне найден труп девушки, дочери мельника. Убийца лишил ее ноги уже после смерти… и забрал ногу с собой. В артефакте повисла мертвая тишина, нарушаемая лишь легким шипением аппарата. Элиан почувствовал, как ледяной ужас пробирает его до костей — дело приняло совершенно неожиданный оборот.
Снег, хрустящий под неровным шагом, заглушал всё, кроме собственного дыхания. Ветер, пронзительный, как лезвие, впивался в лицо, но Элиан не чувствовал холода. Только тяжесть в груди, давящая, словно снежная лавина. Путь к соседней деревне — бескрайнее, заснеженное поле, только имперская дорога со столбами, отсчитывающими мили, где каждый вздох отзывался болью в истерзанных морозцем лёгких. Его отсутствие рук он ощущал не как недостаток, а как своеобразную чувствительность. Вибрации земли, едва уловимые колебания воздуха, передаваемые через протезы, рисовали картину мира, недоступную обычным людям. Он чувствовал приближение опасности, как предчувствие бури.
Внутренний голос — холодный, расчётливый — перебирал факты. Убийство девушки в Снежном Холме. Отрубленная нога. Символизм не мог быть случайным. Отрубленная нога — отрыв от жизни, разрыв связи с миром, преднамеренное лишение целостности. Но зачем? Какая цель стоит за этим жутким актом?
Одиночество обволакивало, тяжёлое, густое, как зимний туман. Он был всего лишь Рукой Императора, инструментом, лишенным личности, работающим в тени. И сейчас, оставшись наедине с бескрайними снежными полями, он почувствовал себя совершенно беспомощным. Но эта беспомощность была обманчивой. Его отсутствие рук породило в нём особую остроту восприятия, способность к концентрации и тонкой работе с магией, выходящей за рамки обычного.
Деревня Снежный Холм встала перед ним как противоположность скромной Холодной Ветви. Это скорее был городок, чем деревня. Замощенные улицы, дома с изящной резьбой, богато украшенные двери — это была картина процветания, но процветание это было холодное, натянутое. На лицах жителей, несмотря на внешний блеск, лежала тень скрытого страха. Они оборачивались ему вслед, шептали за его спиной, избегали прямого контакта. Эта закрытость, это скрытое напряжение говорили об ужасе, запертом за замощенными улицами и вычурными домами.
Замощенные улицы, обычно шумные от жизни, были безлюдны. Лишь изредка мелькала фигура за занавесками окон, лицо спрятанное в тени, глаза, наблюдающие за пришельцем с нескрываемым страхом. Даже дети не выбегали поиграть на улицу; их веселый смех был заменен тяжелой тишиной, пронизанной шепотом ветра, словно призраки шептались о тайне, которую хранила эта застывшая в ледяном безмолвии деревня.
Элиан, спешился с Пенька перед домом стражи, чувствовал на себе взгляды невидимых глаз. Дверь, богато украшенная резьбой, казалась не просто дверью, а щитом, защищающим их от внешнего мира. Он постучал – тупой, глухой звук потерялся в заснеженном безмолвии. Дверь открылась медленно, осторожно, как будто выпуская на волю не человека, а призрака. За ней стоял стражник, лицо его было бледным, глаза – узкими щелочками, заполненными не только подозрением, но и ужасом.
— Мне нужен начальник стражи, — сказал Элиан, его голос звенел в холодном воздухе, словно раскаленный металл.
— Не будет никакого начальника, — прошипел стражник, его губы сжались в тонкой линии. — Уезжай, почтальон. Тебе здесь не место.
Элиан ничего не ответил, только достал из кармана помятый листок. Магией он развернул листок, и ткнул в него стражника носом. В мерцании снежинок слова ожили, словно вышитые золотом. Печать Императора сияла, излучая могущественное свечение.
Стражник выпрямился, его взгляд остановился на печатью. Его лицо побледнело еще сильнее. Он сглотнул слюну, его глаза беспорядочно метались, на лбу выступили капли пота. Он с трудом проглотил слова протеста и пробормотал с едва слышным шепотом:
— Проходите, господин… Простите, я… я не знал…
Тень страха не исчезла с лица стражника, она лишь приняла другую форму – форму покорности перед властью Императора, перед неотвратимостью судьбы, которая привела в эту закрытую деревню человека, способного проникнуть в самую сердцевину тайны. За дверью стражи лежала ледяная правда, и Элиан шел к ней, одинокий, но не беспомощный.
Комната, освещенная мерцающим светом свечей, казалась еще меньше от присутствия троих мужчин. Начальник стражи, крепкий мужчина с лицом, изборожденным морщинами, словно потрескавшаяся от мороза земля, нервно теребил бороду. Рядом с ним, весь в черных одеждах, сидел жрец, его лицо, бледное и вытянутое, словно маска, выражало усталое смирение. Местный маг, молодой человек с растрепанными волосами и блестящими, полными тревоги глазами, потирал запястья, словно пытаясь согреться. Воздух был насыщен запахом ладана и чего-то еще, острого, почти металлического – запаха крови и страха.
- Мы пытались связаться с духом Ирис, – проговорил жрец, его голос был тихим, словно шелест опавших листьев. – Но… она лишь кричала, слова ее были бессвязными, полными ужаса. Только одно мы поняли – она очень боялась… боялась кого-то безрукого.
Элиан кивнул, его взгляд скользил по лицам собравшихся, останавливаясь на каждом чуть дольше, чем требовалось для вежливости.
- Я могу помочь,– произнес Элиан, его голос был спокойным, уверенным, противовесом нарастающей панике. - Моя магия… она иная. Я могу проникнуть глубже, услышать то, что недоступно вам.
Он сбросил шубу с плеч. В этом жесте была скрыта уверенность, выходящая за рамки простого самоощущения. Это было понимание своей силы, силы, зародившейся из слабости.
Он закрыл глаза, погружаясь в медитацию. Снег за окном закружился в вихре, его кристаллы похожие на осколки разбитого зеркала. Перед его мысленным взором предстала Ирис: девушку с золотыми волосами, словно солнечный луч, пробивающийся сквозь зимний мрак. Он увидел ее не как жертву, а как живую и полную жизни. Ее смех, ее легкий бег, ее танец под луной… все это было явно почти осязаемо.
Затем он увидел её последние мгновения: ужас в её глазах, отчаяние… и ту самую фигур. Безрукий силуэт, окруженный темнотой, необъяснимый ужас, от которого душа сжималась от боли.
Элиан резко открыл глаза. Его лицо было бледным, но решительным. Он увидел и услышал больше, чем полагал.
"- Здравствуй, Ирис," – тихо прошептал он, его голос пронизывал холодный воздух комнаты. Видение девушки, наполненное ужасом, материализовалось в мире духов. Ее крик раздался, наполнив комнату эхом отчаяния.
"- Ааа! Безрукий! Не трогай меня!" – пронзительный крик разорвал тишину. Слова были спутаны, но ужас в них был неподдельный. И теперь Элиан понял, что расследование вышло далеко за пределы простого убийства.
Тишина в избе повисла густая, тяжелая, как зимний воздух, пропитанный горечью и ароматом свечей. Плач матери Ирис, резкий и короткий, сменился глухими рыданиями, срывающимися в хрип. Элиан стоял, не двигаясь, ощущая на себе тяжесть чужого горя, как собственный груз.
Старый жрец, с лицом, изборожденным морщинами, словно ледяная кора на старом дереве, протянул руку к матери Ирис.
— Если всё боль, — тихо сказал он, — зачем тогда жить?
Найденочка отвернулась.
— Вот почему ваши храмы полны прихожан. Вам зачем-то врут, что ваша жизнь имеет ценность. Вам лучше сладкая неправда, чем горькая правда.
Они прошли на кухню. Элиан лёг на свой топчан и поставил чайник на плиту.
— А может, это вам лгут, что ваша жизнь не несёт ценности и смысла?
Найденочка села рядом, он положил голову ей на колени. Она принялась задумчиво массировать его лицо, перебирать волосы. Элиан прикрыл глаза и наслаждался. Никакие массажные щётки, которых он захватил из столицы аж три штуки разных, не могли сравниться с человеческими, тёплыми, живыми руками.
— В чем же суть вашей веры? — спросила Найденочка.
Элиан открыл глаза:
— У каждого своя вера, Найденочка, — начал он, не отрывая взгляда от огня. — Каждую веру можно извратить, неправильно понять, поставить на службу злу. В конце концов, в наших храмах говорят о любви, о том, что все люди друг другу братья, но мы всё ещё воюем... Ох, Найденочка! Знала бы ты, как я благодарен, не знаю, богам ли, вселенной ли, судьбе ли, за то, что мне выпал шанс воевать на Гранях. Я не хочу, не могу и не желаю убивать людей. Но мой дар, моя магия — боевая. И если бы я не применял свой дар, он бы сжёг меня гораздо раньше, чем я стал бы калекой.
— А как это было?
Элиан встал и прошёлся взад-вперёд по комнате.
— Мне было четырнадцать. Я прошел магическую инициацию, на которой выяснилось основное направление моего дара: боевая магия. Сильный дар. Жрецы сами пришли ко мне, сказали, что такой воин, как я, нужен вне мира, на гранях. Четыре года тренировался в специальном учебном корпусе. А потом жрецы открыли для меня мост... Так вот, я знаю, что боги есть. Я видел их.
— Я тоже... — тихо сказала Найденочка.
— На гранях они сражаются вместе со смертными магами. Или против. Одни из них злы, другие добры, третьи равнодушны. Но я также знаю, что есть кто-то и над ними.
— Зачем один бог на все случаи жизни, если есть много богов, которые отвечают каждый за своё? — с недоумением спросила она.
Элиан на мгновение замер, затем произнёс:
— Знаешь... Когда невидимый свет проходит через призму, он распадается на разные цвета, но все они — части того невидимого света. Однажды я хочу его найти... этот свет. Этого бога, которого я соберу из осколков, отсветов многообразия мелких божков. Понимаешь?
Она задумалась, обдумывая его слова.
— Я не уверена, что понимаю, — тихо призналась она.
— Я прочитал в одной философской книге... — Элиан продолжил, — что «Бог — это настоящая суть вещей, находящаяся глубоко внутри, и она всегда прекрасна, поскольку это — просто любовь».
— Просто любовь, — завороженно повторила Найденочка.
— Да, — вдохновенно продолжил Элиан. — Любовь к себе, к всему миру, к своей женщине, своему ребенку.
Он хотел бы добавить "А вам, жрицам знакомо это чувство?" Но ещё рано...
Он оборвал сам себя, сел, привалился к стене, неловко заерзал, пытаясь устроиться поудобнее. Найденочка подложила ему под спину подушку.
— Это всё так просто и так сложно одновременно, — сказала Найденочка, слегка улыбаясь. — Иногда кажется, что любовь — это единственное, что имеет значение. Но как же трудно её сохранить в этом мире!
Элиан поднял голову и посмотрел на неё, его глаза светились теплом.
— Да, это действительно трудно. Но именно в этом и заключается суть. Мы должны бороться за любовь, за себя, за своих близких, как за всё, что нам дорого. Каждый день. Каждый миг. Даже когда кажется, что всё против нас, что мы одни.
Найденочка кивнула, её рука продолжала мягко поглаживать его волосы.
— Я всегда думала, что любовь — это просто чувство, которое приходит и уходит. Но ты говоришь о ней как о чем-то более... стабильном, что ли?
— Именно, — ответил Элиан. — Любовь — это не просто эмоция. Это действие, это выбор. Каждый день мы выбираем любить и быть любимыми.
— И что, если этот выбор будет ошибочным? — спросила она, нахмурившись. — Что, если я выберу неправильно? Что если я уже...сделала страшную ошибку, непоправимую ошибку, и никто мне не поможет?
"О чем ты, Найденочка" - с грустью подумал он. - "Можно ли считать это признанием, что это ты создала Нездешнего? "
— Ошибки — это часть жизни, — Элиан пожал плечами. — Каждый из нас учится на своих ошибках. Главное — не бояться любить, даже если это может привести к боли. Иногда именно через боль мы понимаем, что такое настоящая любовь.
Найденочка задумалась, её взгляд скользнул к окну, где вечерний свет мягко освещал комнату.
— Ты прав. Может быть, именно поэтому я так боюсь открываться. Страх потерять то, что дорого, может подавить желание любить.
— Страх — это нормально, — сказал Элиан, обнимая её. — Но помни, что без риска не бывает и радости. Если бы я не решился пойти на войну, я бы никогда не узнал, что значит быть сильным и стойким.
Она посмотрела на него, её глаза полны нежности.
— И всё же, ты должен был видеть ужас войны. Как ты справляешься с этим?
Элиан вздохнул, его лицо омрачилось на мгновение.
— Я вижу множество ужасов. Но именно это заставляет меня ценить моменты любви и счастья. Я понимаю, что жизнь — это не только светлые моменты, но и тени. И важно находить свет даже в тени.
Она посмотрела в его глаза, и в этот миг поняла, что его вера и его опыт делают его тем, кем он есть.
— Я хочу верить в это, — сказала Найденочка, чувствуя, как её сердце наполняется теплом. — Хотеть любить, несмотря на страх. Хочу верить в то, что есть на свети боги, которые не хотят зла людям. Правда хочу! Но все, чему меня учили ...
Она закрыла лицо руками.
Элиан усмехнулся, его улыбка была искренней.
— И ты сможешь. Мы вместе. Мы справимся со всем.
Они сидели в тишине, наслаждаясь моментом, который стал для них чем-то большим, чем просто разговор о вере. Это была крепкая связь, основанная на доверии и любви, что давало им силу идти дальше, несмотря на все трудности этого мира.
Некоторое время они просто смотрели на огонь, молчали, позволяя теплоте пламени окутать их.
— Хочешь, чтобы я тебя любила? Как своего мужчину? — вдруг спросила Найденочка, чуть приподняв брови.
Элиан ощутил соблазн ответить "да". Но в глубине души он знал, что не может быть её мужчиной. Это не было делом неполноценности; дело было в том, что даже если бы он обладал двумя руками, десятью руками, это не изменило бы её чувства. Он понимал, что дружеские чувства, возникшие из благодарности, не могли бы заменить настоящую любовь. Это разрушило бы их дружбу.
— А чего бы хотела ты? — спросил он напрямик, глядя ей в глаза.
Она отвернулась, её голос стал тихим, как ветер в лесу.
— Я люблю тебя как брата. Извини.
Элиан улыбнулся, привалился к ней и потерся щекой о её плечо.
— Ну и хорошо, сестричка. С этим разобрались. Всё, хорошо.
Когда она уже ушла спать, Элиан не выдержал и взглянул в спальню:
— Найденочка, — позвал он. — Кто ты?
— Я не могу сказать, — сонно ответила она.
Он уже понимал, что у девушки сильные ментальные способности, и пробиваться через её блок опасно и неразумно сейчас, если он хочет мира с жрицами.
Но он всё-таки спросил:
— Найденочка... Если бы у тебя родился сын... Ты бы его любила?
— Сын? — переспросила она. — У нас не бывает сыновей.
Что ж...ответ вполне правдивый. Можно приступать к допросу...
Император, узнав о докладной, пришел в восторг. Его еще ни разу не пытались оштрафовать за использование казённых артефактов в личных целях. И он, конечно, милостиво даровал Элиану право пользоваться артефактом для "сохранения семейных связей". И сообщил по секрету, что, возможно, лет через двадцать-двадцать пять артефакты связи станут доступны всем желающим. Элиан рассмеялся.
— Фантазер. Может, они еще станут такими маленькими, что их можно будет засунуть в карман?
Их идиллический разговор прервала резкая, пронзительная трель, заставившая Элиана вздрогнуть. Это был сигнал из соседней деревни — Север-пятьдесят четыре, Снежный Холм. Дрожащий голос тамошнего мага-почтальона, совсем юного парнишки, сообщил о страшной находке: в деревне найден труп девушки, дочери мельника. Убийца лишил ее ноги уже после смерти… и забрал ногу с собой. В артефакте повисла мертвая тишина, нарушаемая лишь легким шипением аппарата. Элиан почувствовал, как ледяной ужас пробирает его до костей — дело приняло совершенно неожиданный оборот.
Снег, хрустящий под неровным шагом, заглушал всё, кроме собственного дыхания. Ветер, пронзительный, как лезвие, впивался в лицо, но Элиан не чувствовал холода. Только тяжесть в груди, давящая, словно снежная лавина. Путь к соседней деревне — бескрайнее, заснеженное поле, только имперская дорога со столбами, отсчитывающими мили, где каждый вздох отзывался болью в истерзанных морозцем лёгких. Его отсутствие рук он ощущал не как недостаток, а как своеобразную чувствительность. Вибрации земли, едва уловимые колебания воздуха, передаваемые через протезы, рисовали картину мира, недоступную обычным людям. Он чувствовал приближение опасности, как предчувствие бури.
Внутренний голос — холодный, расчётливый — перебирал факты. Убийство девушки в Снежном Холме. Отрубленная нога. Символизм не мог быть случайным. Отрубленная нога — отрыв от жизни, разрыв связи с миром, преднамеренное лишение целостности. Но зачем? Какая цель стоит за этим жутким актом?
Одиночество обволакивало, тяжёлое, густое, как зимний туман. Он был всего лишь Рукой Императора, инструментом, лишенным личности, работающим в тени. И сейчас, оставшись наедине с бескрайними снежными полями, он почувствовал себя совершенно беспомощным. Но эта беспомощность была обманчивой. Его отсутствие рук породило в нём особую остроту восприятия, способность к концентрации и тонкой работе с магией, выходящей за рамки обычного.
Деревня Снежный Холм встала перед ним как противоположность скромной Холодной Ветви. Это скорее был городок, чем деревня. Замощенные улицы, дома с изящной резьбой, богато украшенные двери — это была картина процветания, но процветание это было холодное, натянутое. На лицах жителей, несмотря на внешний блеск, лежала тень скрытого страха. Они оборачивались ему вслед, шептали за его спиной, избегали прямого контакта. Эта закрытость, это скрытое напряжение говорили об ужасе, запертом за замощенными улицами и вычурными домами.
Замощенные улицы, обычно шумные от жизни, были безлюдны. Лишь изредка мелькала фигура за занавесками окон, лицо спрятанное в тени, глаза, наблюдающие за пришельцем с нескрываемым страхом. Даже дети не выбегали поиграть на улицу; их веселый смех был заменен тяжелой тишиной, пронизанной шепотом ветра, словно призраки шептались о тайне, которую хранила эта застывшая в ледяном безмолвии деревня.
Элиан, спешился с Пенька перед домом стражи, чувствовал на себе взгляды невидимых глаз. Дверь, богато украшенная резьбой, казалась не просто дверью, а щитом, защищающим их от внешнего мира. Он постучал – тупой, глухой звук потерялся в заснеженном безмолвии. Дверь открылась медленно, осторожно, как будто выпуская на волю не человека, а призрака. За ней стоял стражник, лицо его было бледным, глаза – узкими щелочками, заполненными не только подозрением, но и ужасом.
— Мне нужен начальник стражи, — сказал Элиан, его голос звенел в холодном воздухе, словно раскаленный металл.
— Не будет никакого начальника, — прошипел стражник, его губы сжались в тонкой линии. — Уезжай, почтальон. Тебе здесь не место.
Элиан ничего не ответил, только достал из кармана помятый листок. Магией он развернул листок, и ткнул в него стражника носом. В мерцании снежинок слова ожили, словно вышитые золотом. Печать Императора сияла, излучая могущественное свечение.
Стражник выпрямился, его взгляд остановился на печатью. Его лицо побледнело еще сильнее. Он сглотнул слюну, его глаза беспорядочно метались, на лбу выступили капли пота. Он с трудом проглотил слова протеста и пробормотал с едва слышным шепотом:
— Проходите, господин… Простите, я… я не знал…
Тень страха не исчезла с лица стражника, она лишь приняла другую форму – форму покорности перед властью Императора, перед неотвратимостью судьбы, которая привела в эту закрытую деревню человека, способного проникнуть в самую сердцевину тайны. За дверью стражи лежала ледяная правда, и Элиан шел к ней, одинокий, но не беспомощный.
Комната, освещенная мерцающим светом свечей, казалась еще меньше от присутствия троих мужчин. Начальник стражи, крепкий мужчина с лицом, изборожденным морщинами, словно потрескавшаяся от мороза земля, нервно теребил бороду. Рядом с ним, весь в черных одеждах, сидел жрец, его лицо, бледное и вытянутое, словно маска, выражало усталое смирение. Местный маг, молодой человек с растрепанными волосами и блестящими, полными тревоги глазами, потирал запястья, словно пытаясь согреться. Воздух был насыщен запахом ладана и чего-то еще, острого, почти металлического – запаха крови и страха.
- Мы пытались связаться с духом Ирис, – проговорил жрец, его голос был тихим, словно шелест опавших листьев. – Но… она лишь кричала, слова ее были бессвязными, полными ужаса. Только одно мы поняли – она очень боялась… боялась кого-то безрукого.
Элиан кивнул, его взгляд скользил по лицам собравшихся, останавливаясь на каждом чуть дольше, чем требовалось для вежливости.
- Я могу помочь,– произнес Элиан, его голос был спокойным, уверенным, противовесом нарастающей панике. - Моя магия… она иная. Я могу проникнуть глубже, услышать то, что недоступно вам.
Он сбросил шубу с плеч. В этом жесте была скрыта уверенность, выходящая за рамки простого самоощущения. Это было понимание своей силы, силы, зародившейся из слабости.
Он закрыл глаза, погружаясь в медитацию. Снег за окном закружился в вихре, его кристаллы похожие на осколки разбитого зеркала. Перед его мысленным взором предстала Ирис: девушку с золотыми волосами, словно солнечный луч, пробивающийся сквозь зимний мрак. Он увидел ее не как жертву, а как живую и полную жизни. Ее смех, ее легкий бег, ее танец под луной… все это было явно почти осязаемо.
Затем он увидел её последние мгновения: ужас в её глазах, отчаяние… и ту самую фигур. Безрукий силуэт, окруженный темнотой, необъяснимый ужас, от которого душа сжималась от боли.
Элиан резко открыл глаза. Его лицо было бледным, но решительным. Он увидел и услышал больше, чем полагал.
"- Здравствуй, Ирис," – тихо прошептал он, его голос пронизывал холодный воздух комнаты. Видение девушки, наполненное ужасом, материализовалось в мире духов. Ее крик раздался, наполнив комнату эхом отчаяния.
"- Ааа! Безрукий! Не трогай меня!" – пронзительный крик разорвал тишину. Слова были спутаны, но ужас в них был неподдельный. И теперь Элиан понял, что расследование вышло далеко за пределы простого убийства.
Тишина в избе повисла густая, тяжелая, как зимний воздух, пропитанный горечью и ароматом свечей. Плач матери Ирис, резкий и короткий, сменился глухими рыданиями, срывающимися в хрип. Элиан стоял, не двигаясь, ощущая на себе тяжесть чужого горя, как собственный груз.
Старый жрец, с лицом, изборожденным морщинами, словно ледяная кора на старом дереве, протянул руку к матери Ирис.
