—Вы правы, Ваше Высочество…
—Прошу, зовите меня по имени и отчеству, когда мы наедине, - поморщился цесаревич.
—Благодарю вас, Александр Александрович, - улыбнулся Греве.
—Итак, девушка никому не нужна.
—А если она с андроидом до сих пор? – спросил полковник.
—А зачем? Зачем она ему? Был бы он мужчина, было бы понятно. Но он – машина. Зачем ему держать при себе девицу?
—Из чувства благодарности, быть может?
—Чувства? У андроида есть чувства? У машины?
Мужчины посмотрели друг на друга.
—А коли так? Коли есть? – спросил Греве.
—А тогда машина ли он? – ответил вопросом на вопрос Александр. – И, к слову, изначально он и внешне не был похож на остальных.
—Но к чему кому-то подставлять живого человека под видом автоматона?
—А чтобы он мог проникнуть в императорский дворец, например.
—Но зачем? Андроида, которые совершили взрыв поезда, четко выполнили поставленную перед ними задачу. Для этого вовсе не нужны живые люди, машины действуют в таких случаях даже лучше, - сказал Греве.
—Вы совсем меня запутали, полковник, - цесаревич потер лоб рукой. – Давайте пока думать, что Омега – андроид. Так проще. А девица с ним… с ним… для того, чтобы… не знаю… для маскировки. Мужчина и женщина, что может быть обыкновеннее?
—Допустим, - согласился Греве.
—Так… Кто бы Омега ни был, не он наш враг, а его создатели. Если он машина, конечно.
—Даже если он человек, который умело притворяется машиной, враги те, кто его подослал, - строго сказал полковник.
—Согласен… Продолжайте наблюдение за Острожским, Ермолаевым и попробуйте все-таки выяснить, что тот незнакомец-маг. Да, и Боровского из виду не упускайте, мало ли.
—Так точно, Александр Александрович!
Собеседники допили коньяк и Греве откланялся. А цесаревич остался думать. Все-таки, дело было очень странное. И что, если Омега – не машина? Что, если он все-таки человек? Бедная фрейлина Воронцова, мелькнула мысль. Ее репутация погублена окончательно и бесповоротно. Впрочем, ему до этого дела быть не должно. А вот жена, должно быть, расстроится.
Лиза и Омега вновь вернулись на Васильевский. Только на этот раз дом был другим и стоял он, к великому огорчению Лизы, на краю кладбища и окнами прямо выходил на могильные кресты. Но деваться им было некуда. Хозяин дома был нелюбезный молчаливый старик, который представился как Афанасий Петрович.
— Великолепно, — буркнула Лиза, отдёргивая занавеску. — Какой живописный вид… Могилы. Очень ободряюще…
— Нам нужно было место, — Омега пожал плечами. – Чем это хуже других?
— Я не против места, — Лиза уселась в кресло. — Просто страшновато спать рядом с кладбищем… Ты опять молчишь, - прибавила она, посмотрев на Омегу.
— Думаю, — коротко ответил он.
— Ну, думай вслух. Мне страшно, когда ты молчишь, - поежилась она.
—Не бойся... Мы со всем разберемся и долго тут не задержимся…
Лиза наклонилась вперёд, прищурилась.
—Уверен?
—Уверен…
—Ответ в мужском духе, - неожиданно ответила Лиза. – Ты не знаешь, кто ты, но ты уверен, что всё контролируешь.
— Я ничего не контролирую, — он чуть усмехнулся. — Особенно с тех пор, как встретил тебя.
Лиза покраснела, но фыркнула:
— Значит, я дезориентирующий фактор.
—Именно так.
—Ужасно…
—Лиза, послушай, - Омега внимательно посмотрел на нее. – Ты совершенно права!
—Но я вовсе не… - начала было она.
—Нет, выслушай меня, - Омега подошел к ней. – Я должен уйти.
—Что? Уйти? Куда? И бросить меня тут одну? – нелогично воскликнула Лиза, вскочив с кресла и схватив Омегу за руки. – Я тут не останусь! Ни за что!
—Милая, ну успокойся, - Омега чуть улыбнулся и погладил ее по щеке.
От этой нехитрой ласки Лиза замерла и уставилась ему в глаза.
—Я не могу жить с мыслью, что ты прячешься тут из-за меня.
— Я не прячусь. Я живу. С тобой. И знаешь что? Я вполне счастлива!
Он некоторое время помолчал, потом сказал:
— Прости.
— За что на этот раз? – вспыхнула Лиза.
—Ты ведь даже не понимаешь, в какое положение я тебя поставил. Будь проклята моя слабость! – воскликнул он вдруг, отвернувшись от нее. – Но я не дам тебе испортить себе жизнь, - прибавил он глухо.
—Нет… нет… ты вовсе ничего не портишь. Это было моё решение…
—Ну, нет. Какой бы я ни был, но я мужчина и не должен перекладывать на женские плечи вину за собственные поступки.
—Я сама всё решила, я…
—Лиза! – Омега опять повернулся к ней, и она осеклась, поразившись тому, как сверкают его глаза, каким взволнованным выглядит его лицо. — Больше всего на свете я хочу остаться с тобой и ни о чем не думать, но я должен хотя бы… попробовать всё уладить. Мы не можем вечно скрываться. Мы не преступники. Я должен сам — не ты, не Ермолаев — я должен сам всё решить. Я отправлюсь во дворец, в Академию, я вернусь… Мой побег был глупостью, а брать тебя с собой было просто преступлением. Как я корю себя за это! Да и… сама подумай, что я за спутник для тебя? Это мне хорошо быть с тобой, а каково тебе?
—Мне тоже хорошо…
—Лиза… Подумай, кто ты и кто я?
Она отвернулась и пробормотала:
— Ты не вернёшься… Они убьют тебя.
— Вернусь.
— Обещаешь?
Он подошёл вплотную. Положил руки ей на плечи.
— Я постараюсь сделать для этого всё, - серьёзно сказал Омега.
Лиза потянулась к нему, прижалась и они принялись целоваться, взаимно поражаясь тому, что с ними происходит. Машина? Да какая машина! С машинами так не бывает!...
Потом, когда, наконец, они нашли силы оторваться друг от друга, Лиза прошептала:
Когда они отстранились, Лиза прошептала:
— Только одно. Обещай — без разрешения Ермолаева ты никуда не пойдёшь. Мы сначала поговорим с ним.
Он кивнул.
— Обещаю.
— Вот и хорошо, — сказала она, обнимая его. — А теперь садись. Я налью тебе чаю. И себе тоже… Пусть хоть немного, но будет… обыкновенно…
—Да, мне тоже безумно этого хочется, - грустно произнес он.
Доктор Семашин нынче вернулся домой не поздно. Больных было мало и все лёгкие, дежурства не было, а потому он пришел часа в четыре пополудни, спросил у кухарки чаю и сел на террасе, расположившись за столиком, на котором стоял самовар, чайник, сахарница с щипцами и колотым сахаром, две вазочки с вареньем (вишня и экзотический абрикос), запотевшая маслёнка, принесённая с ледника, и тарелка с бубликами, которые Алексей Евграфович очень уважал. Доктор даже не стал читать газету, так ему хотелось умиротворения. Ветерок колыхал ветви, из сада доносился медовый аромат согревшихся за день цветов, и чай с бубликами и вареньем был почти как в детстве в отцовском имении. Не хватало только маменьки и нянюшки, а так – всё то же. Мир и покой.
Однако покой недолго продолжался. Хлопнула калитка, послышались шаги и Семашин узрел пред собою мастера Ермолаева.
—Георгий Матвеевич? – Семашин поднялся и спустился с террасы навстречу гостю. – Какими судьбами? Сколько лет, сколько зим…
—Здравствуй, Алёша, - тяжело вздохнув, ответил гость.
—Чаю? Вид у вас уж больно усталый…
—Да какому же ему быть…
Гость и хозяин поднялись на террасу, Ермолаев тяжело уселся на стул, Алексей налил ему чаю. Мастер молча сидел некоторое время, смотрел куда-то вглубь себя. Потом произнёс:
— Ты знаешь, Алёша, о ком я пришёл говорить, — начал Ермолаев.
— Не совсем…
Доктор Семашин и впрямь терялся, и не понимал, почему старый мастер вдруг пришел к нему. Да, они были знакомы и тесно, но… С тех пор прошло много времени и после известных событий отношения между ними не то, чтобы разладились, а как-то сошли на нет.
—Вы простите меня, - начал Семашин, - я должен был навесить вас. Но после смерти Матвея как-то…
—Я всё понимаю, не извиняйся, - глухо ответил Ермолаев. – Ты молодой человек, тебе жить хочется, а не к старику ходить…
Доктор опустил голову и, чтобы скрыть смущение, отпил из чашки.
—Но вот что я должен тебе сказать, - продолжил Ермолаев. – Понимаешь… Я кое-что напутал, а поделиться мне и не с кем… Пожалуй, ты единственный, ведь ты доктор, ты ученый… Наука, которая диктует жертвы своим адептам, не чужда тебе. Ты должен меня понять… Да и человеческая боль тебе знакома… Алёша, я путано говорю, но ты уж попробуй меня понять… Ты был другом Матвея… А у меня кроме него, сам знаешь, никого не было… И смерть его… смерть моего единственного сына… она во многом подкосила меня…
Семашин внимательно слушал гостя и, признаться, в глубине души корил себя за невнимание к старику. Ведь с Матвеем – сыном мастера – они были когда-то друзьями. И гибель его, неожиданная, трагическая, в своё время сильно всколыхнула душу Семашина и именно это сподвигло его выбрать профессию врача.
Алексей вспомнил, что было им с Матвеем по шестнадцать лет, вспомнил и то злосчастное купанье, и болезнь… И лекаря, который не смог спасти Матвея. Вот теперь, коли бы попался ему, Семашину, такой пациент, он бы играючи его спас. А тот лекарь был простым коновалом. А Ермолаев, между тем, продолжал говорить.
—Я не смог его забыть, не смог… и совершил ошибку… понимаешь, Алёша?
—Но что вы сделали? – Семашин внимательно посмотрел на мастера. – Я никогда не поверю, что вы могли совершить что-то ужасное.
—И всё же… совесть моя нечиста…
Семашин и Ермолаев еще долго просидели на террасе, и доктор слушал грустную исповедь старика. Расстались они, обменявшись крепким рукопожатием и Алексей сказал Ермолаеву на прощание:
—Я всё сделаю, я обещаю. Вы можете на меня положиться.
—Спасибо, - ответил Ермолаев и медленно побрел прочь.
А Семашин вернулся в дом, схватился руками за голову и воскликнул:
—Ну как, как такое могло произойти? Что же теперь делать-то?
Во дворце было жарко, и цесаревна Александра лежала на кушетке. Чувствовала она себя уже хорошо, но порою на нее накатывала слабость, вот как сейчас и она отдыхала. При дворе было затишье: ни балы, ни иные мероприятия не проводились, все, что необходимо было делать, делала императрица. Цесаревну же не беспокоили, чему она и радовалась.
В этот день рядом с ней сидела фрейлина Шаховская с книгой в руках. Поначалу Шаховская читала цесаревне книгу, новый роман господина Толстого, но вскоре тяжеловесные рассуждения Александре прискучили, и она попросила Шаховскую остановиться. И теперь они молча сидели и слушали, как за окном перекликаются птицы.
—Слушала бы и слушала, - сказала Александра.
—Почти как в деревне, - задумчиво сказала Шаховская.
—Как у вас дома? – проницательно спросила цесаревна.
—Да… Бабушкин сад… Не могу забыть, так бы и поехала туда.
—Так за чем же дело стало?
—А как я вас брошу, Ваше Высочество?
—Спасибо, дорогая, - ответила с благодарностью цесаревна. —А что же с Лизой? Нет ли каких известий? – спросила она вдруг.
—Ничего, - тихо ответила Шаховская.
—Я волнуюсь за нее…
—Говорят, что полковник Греве по личному поручению цесаревича занимается этим делом, - сказала Шаховская.
—Вот как?... Когда их найдут, я буду хлопотать за нее, - серьезно сказала цесаревна.
—А за андроида? За этого Омегу? – вдруг спросила Шаховская. – Вот я думаю… Лиза рискнула всем, ради его спасения… Ради спасения бездушного существа… Почему?
—Знаете, я думаю, она лучше нас всех, вот почему, - цесаревна встретилась взглядом с фрейлиной. – Пожалеть другое живое существо можно, это объяснимо и очень по-человечески. Но пожалеть то, что заведомо души не имеет… Для этого надо иметь… огромное великодушие…
—Или огромную любовь и милосердие к любому созданию, - продолжила мысль Александры Шаховская.
—Я рада, что вы разделяете мое мнение, - цесаревна протянула Шаховской руку и дамы обменялись рукопожатием.
Сад при дворце начинал терять свежесть — в жаркий полдень розы вяли прямо на ветвях, чахли, и разогретый воздух дрожал над травой. Софья вышла одна — без зонта, без шляпки, будто бы намеренно забыв о жаре и обо всем.
Всё внутри неё сжималось. Утром при общем разговоре в гостиной одна из личных камер-фрейлин императрицы сообщила всем, что царевича Алексея сватают к датской принцессе, после этого Софья больше не могла сидеть спокойно. Ее хрупкое счастье разваливалось на куски. Конечно, это было ожидаемо, но она наделась… Она очень надеялась… И вот ее надежды рухнули под напором реальности.
Софья села на край мраморной скамьи у маленького фонтанчика, ее руки дрожали, и она опустила их в воду, чтобы немного унять дрожь и остыть.
— Софи, — раздалось вдруг за ее спиной.
Она вздрогнула. Обернулась. Царевич Алексей стоял перед ней и улыбался.
— Я искал тебя.
— А я тут, — коротко ответила она, поднимаясь.
— Послушай… Я… Ты, должно быть, слышала, что…
— Да, — перебила она. — Слышала. О датской принцессе. О блестящих перспективах и о твоем долге… Да, она счастливица, - с нежданным пылом продолжила Софья. – Стать женой русского принца, что может быть лучше! Тем более, для датской принцессы…
—Вот как? Ты и впрямь так думаешь? – рассмеялся Алексей.
—Ну, конечно. Максимум, на что она могла бы рассчитывать, это один из внуков королевы Виктории, но все принцы брачного возраста уже просватаны, кажется. Да, немецкие князья тоже в счёт, - Софья улыбнулась дрожащими губами.
—А еще шведский наследник.
—Шведский наследник тебе и в подмётки не годится.
—Но он – наследник!
—А ты – русский принц. Такой роскоши она не будет знать нигде… Как ее зовут?
—Ее зовут Луиза, Софи, - ответил Алексей, протянул руки и обнял девушку.
—Красивое имя… - она уперлась ладонями в его грудь, не позволяя Алексею прижать себя ближе.
Он нахмурился.
— Это не мой выбор. Это политика. Меня поставили перед фактом.
— А ты что? — голос Софьи дрогнул. — Покорно кивнул? Или робко попросил отложить?
Алексей молчал.
— Так я и думала, — прошептала она. – А как же то, что было между нами?
— Софи… я помню всё. Но ты знаешь, что я не свободен, - в голосе Алексей послышалось лёгкое раздражение, но оно быстро улеглось и у Софьи создалось впечатление, что с ней говорят как с маленькой упрямой девочкой, потребовавшей шоколаду вместо каши. Шоколад – каприз, а каша полезна для пищеварения.
—Я должен, я обязан, - говорил царевич. – Мой долг повиноваться императору, а твой – повиноваться мне. Я несвободен, ты знала это.
— Никто не свободен, — прошептала она, глядя ему в глаза. — Но кто-то борется, а кто-то — идёт на поводу.
—Бог мой, я никак не думал, что ты это всё воспримешь именно так, - с досадой произнес царевич. – В конце концов, я же никуда не уезжаю. Женюсь я или нет, мы будем вместе. По крайне мере, я на это надеялся и рассчитывал.
—Как ты можешь, - пробормотала Софья. – Как ты можешь…
—Обычное дело, - ответил он. – Я царевич, у меня долг перед семьей, перед страной. Но на что рассчитывала ты? Не понимаю… Кроме того, я мужчина, для меня естественно любить многих…
—Что? – София пораженно отшатнулась от него. – Так я – только одна из многих?
—Ну, прости… - он недоуменно посмотрел на девушку. – Но не могла же ты думать, что…
Софья вскрикнула, закрыла руками лицо, а потом… потом бросилась бежать без оглядки. Ее жёг стыд, ужас охватил ее душу! Как она могла! Как! Как поверила! Как полюбила… такое!
Алексей, глядя ей вслед, только хмыкнул и пожал плечами.
Что же, быть может, оно и к лучшему. Пусть бежит. Спокойно насвистывая, он направился прочь из сада. Все-таки, тут было невыносимо жарко и душно, душно среди этих цветов, этих хрупких и удушающих созданий.
—Прошу, зовите меня по имени и отчеству, когда мы наедине, - поморщился цесаревич.
—Благодарю вас, Александр Александрович, - улыбнулся Греве.
—Итак, девушка никому не нужна.
—А если она с андроидом до сих пор? – спросил полковник.
—А зачем? Зачем она ему? Был бы он мужчина, было бы понятно. Но он – машина. Зачем ему держать при себе девицу?
—Из чувства благодарности, быть может?
—Чувства? У андроида есть чувства? У машины?
Мужчины посмотрели друг на друга.
—А коли так? Коли есть? – спросил Греве.
—А тогда машина ли он? – ответил вопросом на вопрос Александр. – И, к слову, изначально он и внешне не был похож на остальных.
—Но к чему кому-то подставлять живого человека под видом автоматона?
—А чтобы он мог проникнуть в императорский дворец, например.
—Но зачем? Андроида, которые совершили взрыв поезда, четко выполнили поставленную перед ними задачу. Для этого вовсе не нужны живые люди, машины действуют в таких случаях даже лучше, - сказал Греве.
—Вы совсем меня запутали, полковник, - цесаревич потер лоб рукой. – Давайте пока думать, что Омега – андроид. Так проще. А девица с ним… с ним… для того, чтобы… не знаю… для маскировки. Мужчина и женщина, что может быть обыкновеннее?
—Допустим, - согласился Греве.
—Так… Кто бы Омега ни был, не он наш враг, а его создатели. Если он машина, конечно.
—Даже если он человек, который умело притворяется машиной, враги те, кто его подослал, - строго сказал полковник.
—Согласен… Продолжайте наблюдение за Острожским, Ермолаевым и попробуйте все-таки выяснить, что тот незнакомец-маг. Да, и Боровского из виду не упускайте, мало ли.
—Так точно, Александр Александрович!
Собеседники допили коньяк и Греве откланялся. А цесаревич остался думать. Все-таки, дело было очень странное. И что, если Омега – не машина? Что, если он все-таки человек? Бедная фрейлина Воронцова, мелькнула мысль. Ее репутация погублена окончательно и бесповоротно. Впрочем, ему до этого дела быть не должно. А вот жена, должно быть, расстроится.
Глава 14
Лиза и Омега вновь вернулись на Васильевский. Только на этот раз дом был другим и стоял он, к великому огорчению Лизы, на краю кладбища и окнами прямо выходил на могильные кресты. Но деваться им было некуда. Хозяин дома был нелюбезный молчаливый старик, который представился как Афанасий Петрович.
— Великолепно, — буркнула Лиза, отдёргивая занавеску. — Какой живописный вид… Могилы. Очень ободряюще…
— Нам нужно было место, — Омега пожал плечами. – Чем это хуже других?
— Я не против места, — Лиза уселась в кресло. — Просто страшновато спать рядом с кладбищем… Ты опять молчишь, - прибавила она, посмотрев на Омегу.
— Думаю, — коротко ответил он.
— Ну, думай вслух. Мне страшно, когда ты молчишь, - поежилась она.
—Не бойся... Мы со всем разберемся и долго тут не задержимся…
Лиза наклонилась вперёд, прищурилась.
—Уверен?
—Уверен…
—Ответ в мужском духе, - неожиданно ответила Лиза. – Ты не знаешь, кто ты, но ты уверен, что всё контролируешь.
— Я ничего не контролирую, — он чуть усмехнулся. — Особенно с тех пор, как встретил тебя.
Лиза покраснела, но фыркнула:
— Значит, я дезориентирующий фактор.
—Именно так.
—Ужасно…
—Лиза, послушай, - Омега внимательно посмотрел на нее. – Ты совершенно права!
—Но я вовсе не… - начала было она.
—Нет, выслушай меня, - Омега подошел к ней. – Я должен уйти.
—Что? Уйти? Куда? И бросить меня тут одну? – нелогично воскликнула Лиза, вскочив с кресла и схватив Омегу за руки. – Я тут не останусь! Ни за что!
—Милая, ну успокойся, - Омега чуть улыбнулся и погладил ее по щеке.
От этой нехитрой ласки Лиза замерла и уставилась ему в глаза.
—Я не могу жить с мыслью, что ты прячешься тут из-за меня.
— Я не прячусь. Я живу. С тобой. И знаешь что? Я вполне счастлива!
Он некоторое время помолчал, потом сказал:
— Прости.
— За что на этот раз? – вспыхнула Лиза.
—Ты ведь даже не понимаешь, в какое положение я тебя поставил. Будь проклята моя слабость! – воскликнул он вдруг, отвернувшись от нее. – Но я не дам тебе испортить себе жизнь, - прибавил он глухо.
—Нет… нет… ты вовсе ничего не портишь. Это было моё решение…
—Ну, нет. Какой бы я ни был, но я мужчина и не должен перекладывать на женские плечи вину за собственные поступки.
—Я сама всё решила, я…
—Лиза! – Омега опять повернулся к ней, и она осеклась, поразившись тому, как сверкают его глаза, каким взволнованным выглядит его лицо. — Больше всего на свете я хочу остаться с тобой и ни о чем не думать, но я должен хотя бы… попробовать всё уладить. Мы не можем вечно скрываться. Мы не преступники. Я должен сам — не ты, не Ермолаев — я должен сам всё решить. Я отправлюсь во дворец, в Академию, я вернусь… Мой побег был глупостью, а брать тебя с собой было просто преступлением. Как я корю себя за это! Да и… сама подумай, что я за спутник для тебя? Это мне хорошо быть с тобой, а каково тебе?
—Мне тоже хорошо…
—Лиза… Подумай, кто ты и кто я?
Она отвернулась и пробормотала:
— Ты не вернёшься… Они убьют тебя.
— Вернусь.
— Обещаешь?
Он подошёл вплотную. Положил руки ей на плечи.
— Я постараюсь сделать для этого всё, - серьёзно сказал Омега.
Лиза потянулась к нему, прижалась и они принялись целоваться, взаимно поражаясь тому, что с ними происходит. Машина? Да какая машина! С машинами так не бывает!...
Потом, когда, наконец, они нашли силы оторваться друг от друга, Лиза прошептала:
Когда они отстранились, Лиза прошептала:
— Только одно. Обещай — без разрешения Ермолаева ты никуда не пойдёшь. Мы сначала поговорим с ним.
Он кивнул.
— Обещаю.
— Вот и хорошо, — сказала она, обнимая его. — А теперь садись. Я налью тебе чаю. И себе тоже… Пусть хоть немного, но будет… обыкновенно…
—Да, мне тоже безумно этого хочется, - грустно произнес он.
Доктор Семашин нынче вернулся домой не поздно. Больных было мало и все лёгкие, дежурства не было, а потому он пришел часа в четыре пополудни, спросил у кухарки чаю и сел на террасе, расположившись за столиком, на котором стоял самовар, чайник, сахарница с щипцами и колотым сахаром, две вазочки с вареньем (вишня и экзотический абрикос), запотевшая маслёнка, принесённая с ледника, и тарелка с бубликами, которые Алексей Евграфович очень уважал. Доктор даже не стал читать газету, так ему хотелось умиротворения. Ветерок колыхал ветви, из сада доносился медовый аромат согревшихся за день цветов, и чай с бубликами и вареньем был почти как в детстве в отцовском имении. Не хватало только маменьки и нянюшки, а так – всё то же. Мир и покой.
Однако покой недолго продолжался. Хлопнула калитка, послышались шаги и Семашин узрел пред собою мастера Ермолаева.
—Георгий Матвеевич? – Семашин поднялся и спустился с террасы навстречу гостю. – Какими судьбами? Сколько лет, сколько зим…
—Здравствуй, Алёша, - тяжело вздохнув, ответил гость.
—Чаю? Вид у вас уж больно усталый…
—Да какому же ему быть…
Гость и хозяин поднялись на террасу, Ермолаев тяжело уселся на стул, Алексей налил ему чаю. Мастер молча сидел некоторое время, смотрел куда-то вглубь себя. Потом произнёс:
— Ты знаешь, Алёша, о ком я пришёл говорить, — начал Ермолаев.
— Не совсем…
Доктор Семашин и впрямь терялся, и не понимал, почему старый мастер вдруг пришел к нему. Да, они были знакомы и тесно, но… С тех пор прошло много времени и после известных событий отношения между ними не то, чтобы разладились, а как-то сошли на нет.
—Вы простите меня, - начал Семашин, - я должен был навесить вас. Но после смерти Матвея как-то…
—Я всё понимаю, не извиняйся, - глухо ответил Ермолаев. – Ты молодой человек, тебе жить хочется, а не к старику ходить…
Доктор опустил голову и, чтобы скрыть смущение, отпил из чашки.
—Но вот что я должен тебе сказать, - продолжил Ермолаев. – Понимаешь… Я кое-что напутал, а поделиться мне и не с кем… Пожалуй, ты единственный, ведь ты доктор, ты ученый… Наука, которая диктует жертвы своим адептам, не чужда тебе. Ты должен меня понять… Да и человеческая боль тебе знакома… Алёша, я путано говорю, но ты уж попробуй меня понять… Ты был другом Матвея… А у меня кроме него, сам знаешь, никого не было… И смерть его… смерть моего единственного сына… она во многом подкосила меня…
Семашин внимательно слушал гостя и, признаться, в глубине души корил себя за невнимание к старику. Ведь с Матвеем – сыном мастера – они были когда-то друзьями. И гибель его, неожиданная, трагическая, в своё время сильно всколыхнула душу Семашина и именно это сподвигло его выбрать профессию врача.
Алексей вспомнил, что было им с Матвеем по шестнадцать лет, вспомнил и то злосчастное купанье, и болезнь… И лекаря, который не смог спасти Матвея. Вот теперь, коли бы попался ему, Семашину, такой пациент, он бы играючи его спас. А тот лекарь был простым коновалом. А Ермолаев, между тем, продолжал говорить.
—Я не смог его забыть, не смог… и совершил ошибку… понимаешь, Алёша?
—Но что вы сделали? – Семашин внимательно посмотрел на мастера. – Я никогда не поверю, что вы могли совершить что-то ужасное.
—И всё же… совесть моя нечиста…
Семашин и Ермолаев еще долго просидели на террасе, и доктор слушал грустную исповедь старика. Расстались они, обменявшись крепким рукопожатием и Алексей сказал Ермолаеву на прощание:
—Я всё сделаю, я обещаю. Вы можете на меня положиться.
—Спасибо, - ответил Ермолаев и медленно побрел прочь.
А Семашин вернулся в дом, схватился руками за голову и воскликнул:
—Ну как, как такое могло произойти? Что же теперь делать-то?
Во дворце было жарко, и цесаревна Александра лежала на кушетке. Чувствовала она себя уже хорошо, но порою на нее накатывала слабость, вот как сейчас и она отдыхала. При дворе было затишье: ни балы, ни иные мероприятия не проводились, все, что необходимо было делать, делала императрица. Цесаревну же не беспокоили, чему она и радовалась.
В этот день рядом с ней сидела фрейлина Шаховская с книгой в руках. Поначалу Шаховская читала цесаревне книгу, новый роман господина Толстого, но вскоре тяжеловесные рассуждения Александре прискучили, и она попросила Шаховскую остановиться. И теперь они молча сидели и слушали, как за окном перекликаются птицы.
—Слушала бы и слушала, - сказала Александра.
—Почти как в деревне, - задумчиво сказала Шаховская.
—Как у вас дома? – проницательно спросила цесаревна.
—Да… Бабушкин сад… Не могу забыть, так бы и поехала туда.
—Так за чем же дело стало?
—А как я вас брошу, Ваше Высочество?
—Спасибо, дорогая, - ответила с благодарностью цесаревна. —А что же с Лизой? Нет ли каких известий? – спросила она вдруг.
—Ничего, - тихо ответила Шаховская.
—Я волнуюсь за нее…
—Говорят, что полковник Греве по личному поручению цесаревича занимается этим делом, - сказала Шаховская.
—Вот как?... Когда их найдут, я буду хлопотать за нее, - серьезно сказала цесаревна.
—А за андроида? За этого Омегу? – вдруг спросила Шаховская. – Вот я думаю… Лиза рискнула всем, ради его спасения… Ради спасения бездушного существа… Почему?
—Знаете, я думаю, она лучше нас всех, вот почему, - цесаревна встретилась взглядом с фрейлиной. – Пожалеть другое живое существо можно, это объяснимо и очень по-человечески. Но пожалеть то, что заведомо души не имеет… Для этого надо иметь… огромное великодушие…
—Или огромную любовь и милосердие к любому созданию, - продолжила мысль Александры Шаховская.
—Я рада, что вы разделяете мое мнение, - цесаревна протянула Шаховской руку и дамы обменялись рукопожатием.
Сад при дворце начинал терять свежесть — в жаркий полдень розы вяли прямо на ветвях, чахли, и разогретый воздух дрожал над травой. Софья вышла одна — без зонта, без шляпки, будто бы намеренно забыв о жаре и обо всем.
Всё внутри неё сжималось. Утром при общем разговоре в гостиной одна из личных камер-фрейлин императрицы сообщила всем, что царевича Алексея сватают к датской принцессе, после этого Софья больше не могла сидеть спокойно. Ее хрупкое счастье разваливалось на куски. Конечно, это было ожидаемо, но она наделась… Она очень надеялась… И вот ее надежды рухнули под напором реальности.
Софья села на край мраморной скамьи у маленького фонтанчика, ее руки дрожали, и она опустила их в воду, чтобы немного унять дрожь и остыть.
— Софи, — раздалось вдруг за ее спиной.
Она вздрогнула. Обернулась. Царевич Алексей стоял перед ней и улыбался.
— Я искал тебя.
— А я тут, — коротко ответила она, поднимаясь.
— Послушай… Я… Ты, должно быть, слышала, что…
— Да, — перебила она. — Слышала. О датской принцессе. О блестящих перспективах и о твоем долге… Да, она счастливица, - с нежданным пылом продолжила Софья. – Стать женой русского принца, что может быть лучше! Тем более, для датской принцессы…
—Вот как? Ты и впрямь так думаешь? – рассмеялся Алексей.
—Ну, конечно. Максимум, на что она могла бы рассчитывать, это один из внуков королевы Виктории, но все принцы брачного возраста уже просватаны, кажется. Да, немецкие князья тоже в счёт, - Софья улыбнулась дрожащими губами.
—А еще шведский наследник.
—Шведский наследник тебе и в подмётки не годится.
—Но он – наследник!
—А ты – русский принц. Такой роскоши она не будет знать нигде… Как ее зовут?
—Ее зовут Луиза, Софи, - ответил Алексей, протянул руки и обнял девушку.
—Красивое имя… - она уперлась ладонями в его грудь, не позволяя Алексею прижать себя ближе.
Он нахмурился.
— Это не мой выбор. Это политика. Меня поставили перед фактом.
— А ты что? — голос Софьи дрогнул. — Покорно кивнул? Или робко попросил отложить?
Алексей молчал.
— Так я и думала, — прошептала она. – А как же то, что было между нами?
— Софи… я помню всё. Но ты знаешь, что я не свободен, - в голосе Алексей послышалось лёгкое раздражение, но оно быстро улеглось и у Софьи создалось впечатление, что с ней говорят как с маленькой упрямой девочкой, потребовавшей шоколаду вместо каши. Шоколад – каприз, а каша полезна для пищеварения.
—Я должен, я обязан, - говорил царевич. – Мой долг повиноваться императору, а твой – повиноваться мне. Я несвободен, ты знала это.
— Никто не свободен, — прошептала она, глядя ему в глаза. — Но кто-то борется, а кто-то — идёт на поводу.
—Бог мой, я никак не думал, что ты это всё воспримешь именно так, - с досадой произнес царевич. – В конце концов, я же никуда не уезжаю. Женюсь я или нет, мы будем вместе. По крайне мере, я на это надеялся и рассчитывал.
—Как ты можешь, - пробормотала Софья. – Как ты можешь…
—Обычное дело, - ответил он. – Я царевич, у меня долг перед семьей, перед страной. Но на что рассчитывала ты? Не понимаю… Кроме того, я мужчина, для меня естественно любить многих…
—Что? – София пораженно отшатнулась от него. – Так я – только одна из многих?
—Ну, прости… - он недоуменно посмотрел на девушку. – Но не могла же ты думать, что…
Софья вскрикнула, закрыла руками лицо, а потом… потом бросилась бежать без оглядки. Ее жёг стыд, ужас охватил ее душу! Как она могла! Как! Как поверила! Как полюбила… такое!
Алексей, глядя ей вслед, только хмыкнул и пожал плечами.
Что же, быть может, оно и к лучшему. Пусть бежит. Спокойно насвистывая, он направился прочь из сада. Все-таки, тут было невыносимо жарко и душно, душно среди этих цветов, этих хрупких и удушающих созданий.
