В комнате царевны Ольги царил лёгкий беспорядок: ящики комода были выдвинуты, на спинках кресел висели шёлковые юбки, а по кровати раскинулись корсажи и ленты.
— Это? Нет, слишком нарядно. В этом я на балу была… А это? Боже, да это на траур похоже, — говорила Ольга, перекладывая очередное платье.
Фрейлина Арцыбашева стояла у окна, молча теребя угол платочка.
— Может, розовое с серебром?.. Хотя нет... Или вот… — она достала из шкафа платье приглушённого, благородного травянисто-зелёного цвета. — Вот оно, кажется…
Она прижала ткань к себе, подошла к зеркалу.
— В нём… что-то есть. Не пышно, но элегантно. И мне, кажется, идёт к глазам. Как ты думаешь, Софья?
В ответ – молчание. Ольга повернулась.
— Софья? — Ольга увидела, что фрейлина отвела взгляд. — Да что с тобой такое?
Софья молчала, только щеки её налились румянцем, а затем — неожиданно — из глаз показались слезы, и она заплакала.
— Софья! Что случилось? – голос царевны был сух и строг, но чувствовалось, что это нарочитая сухость.
Софья всхлипнула, выдохнула и ответила.
— Это… царевич Алексей Александрович, — прошептала она. — Его высочество… Мы вчера говорили… Я… у него теперь невеста… А я… я одна из многих…
Ольга побледнела.
— Он так сказал?
— Да… Он сказал: «Ты ведь знала, на что шла». Мой брак ничего не меняет, ты будешь со мной… Но как же так? Как?
Ольга обняла Софью, прижала крепко, как сестру.
— Вот подлец, — прошептала она. — Прости, Софья. Мне стыдно. Он — мой брат, но… я не ожидала.
Софья долго плакала, потом, наконец, успокоилась. Некоторое время царевна и ее фрейлина молча сидели рядом, будто думали о чем-то, а потом Ольга сказала:
—Послушай… Я и в самых дерзких мечтах не могла предположить, что стану женой любимого человека.
Софья подняла глаза.
— Вам повезло, Ольга Александровна.
— Не знаю. Наверное, да. Но я это к тому говорю, что никогда нельзя терять надежды. А ты теперь успокойся и будешь моей свидетельницей на свадьбе. Будешь ведь?
Софья слабо кивнула, снова всхлипнула.
— Простите меня.
— За что? — усмехнулась Ольга. — За то, что ты живая и настоящая?
Она подхватила зелёное платье и вернулась к зеркалу.
— Всё решено. Венчаться я буду в этом. А ты, Софья, одень белое. Я так хочу.
Софья кивнула уже с лёгкой робкой улыбкой.
— Хорошо… Обязательно.
—Еще два дня и я стану его женой… - пробормотала Ольга. – Не верится…
Царевна Ольга
А на конспиративной квартире на Васильевском острове Мария и Вадим выбирали дату.
—Инструктор предлагает через два дня, - сказал Вадим.
—Хорошо, сил уже нет тянуть, - ответила Мария.
Она поднялась, подошла к календарю на стене и медленно провела пальцем по датам.
—Четверг, это будет четверг, - сказала Мария.
Вадим повернулся к окну. За ним, в жарком свете питерского летнего дня, темнели крыши, хлопало бельё на верёвках, играли дети внизу во дворе.
Четверг. День акта возмездия. И ни Мария, ни Вадим не предполагали, что именно в этот четверг царевна Ольга венчается с графом Строгановым.
Глава 15
Небо над Васильевским островом заволокло облаками, и вечер как будто преждевременно сгустился. Омега стоял у калитки, напротив двери знакомого дома. В тишине шуршали листья, в окнах не было света, но он знал — Ермолаев там и ждёт его.
Он вспомнил Лизу: как она взяла его за руку, глядя в глаза, и сказала:
«Ты должен сначала поговорить с мастером. Пообещай мне ничего не предпринимать без совета с ним».
Омега постучал и дверь открылась почти сразу.
На пороге стоял Ермолаев.
Некоторое время они стояли молча, наконец мастер сказал:
— Здравствуй, мой мальчик. Хорошо, что ты пришёл. Я должен многое тебе рассказать. Наконец-то… - прибавил он, как будто давно ждал этого разговора.
Они вошли в дом. Тепло лампы разливалось по стенам, на которых висели старые чертежи и сухие травы. Комната была та же, что и прежде: склянки, инструменты, книги, запах металла и мёда.
Омега сел в кресло, не отводя взгляда от собеседника.
— Я слушаю, — тихо сказал он.
Мастер вздохнул, сел напротив.
— Я должен рассказать тебе одну история, - начал Ермолаев. – Возможно, я совершил страшную ошибку, но… Что сделано, то сделано… Так что слушай. Когда-то у меня был сын. Матвей. Единственный мой мальчик. Жена моя умерла много лет назад, и мы остались с ним вдвоем. В нем было моё будущее, по крайней мере, так я тогда думал… Я был большим эгоистом, знаешь ли! И вот как-то летом он с другом отправился купаться в залив. Был у него лучший друг – Алёша. И вот то купанье… Словом, Матвей мой заболел. Поначалу казалось, что ничего страшного, но… Это был дифтерит. Я понял это поздно, поздно позвал лекаря, но даже если б не опоздал… Одним словом, мне сказали, что у него было слабое сердце и он бы всё равно не выдержал. Матвей мой умер. Ему было шестнадцать лет. Его жизнь оборвалась, и моя закончилась. Я не хотел жить. Мне казалось, меня окружает глухая стена. Я не видел и не слышал ничего и никого… И вот на третий день, перед самыми похоронами, ко мне пришёл один человек. Кто он – я не скажу тебе. Скажу только, что это был очень сильный маг. Таких магов в империи у нас нет, только он один.
Ермолаев замолчал, сжал руки в кулаки, негромко застонал.
—Этот человек хотел мне добра, он хотел вернуть меня к жизни, и он пообещал… Он сказал, что сделает слепок души моего сына, что это еще возможно… А потом… технологии идут вперёд и кто знает… И он был прав, знаешь ли… А за это я поклялся служить этому человеку и слово своё сдержал.
Ермолаев встал, прошёлся по комнате и наконец-то взглянул на Омегу.
—Так вот, - продолжил он. — Прошли годы. Потом был этот эксперимент Острожского и наших техномагов. Они научились создавать тела. Не куклы, не машины, настоящие тела, только без души. Все-таки, душу в человека вдыхает Создатель. В эти тела поместили программы, так появились первые андроиды. Это был запрещённый эксперимент. Церковь объявила это ересью. Но Академия молчала и продолжала экспериментировать… И тогда я подумал, а что, если вместо программы в это тело поместить душу? И я сделал это. Я взял слепок души Матвея. И вложил его в это тело.
Ермолаев повернулся, встал перед Омегой.
— И ты… появился.
Омега медленно поднял голову. Глаза его горели.
— Значит… я не программа? Я – человек?
— Нет.
— Но как? Как? – Омега вскочил на ноги и, кажется, Ермолаев был первым, кто видел его таким возбужденным. – Кто я?
—Твоё тело — живое тело. Каждая клетка в нем живая. Сердце. Кровь. Кости. Ты не отличим от человека. И в тебе живет душа, не программа.
— Но почему я ничего не помню? Какие-то неясные тени, ощущения, но нет памяти?
— Потому что слепок — это тень души. Я не знал, пробудится ли она. Не надеялся на это.
— Она… она пробудилась? – спросил Омега.
Ермолаев кивнул.
—Уверен в этом. При встрече с Лизой. Случился как бы… резонанс. Кажется, это любовь всему виной… Ты полюбил ее, она – тебя. Она многим для теб пожертвовала и вот ты проснулся.
— Проснулся… - Омега подошел к окну, некоторое время молча, а потом спросил. – Так кто я? Машина?.. Или…
— Я не знаю, — честно сказал Ермолаев. — На этот вопрос можешь ответить только ты сам. Формально, физиологически ты – человек. Только немного улучшенная копия, без изъянов. Твое тело абсолютно человеческое. Притом из всех андроидов ты единственный, что является именно человеком по всем параметрам. Ты – вершина эксперимента техномагов.
Омега шагнул к окну. За стеклом было темно, как в глухом колодце.
— Моя душа — не моя. Моё тело — создано техномагами…
— Кто ты – тебе решать, — сказал Ермолаев. – А для меня ты мой сын…
Омега вздрогнул обернулся.
—Сын?
—Да, сын, - твердо ответил Ермолаев.
Омега слабо улыбнулся.
— А если я поверю и решу, что я человек?
— Тогда ты станешь им.
—А церковь?
Ермолаев пожал плечами.
—Не знаю.
Они долго молчали.
Потом Омега тихо сказал:
— Тогда… я должен бороться. За себя. За неё.
— И за то, кем ты хочешь быть, — добавил Ермолаев. — Ты – свободен. Я вырастил сына, - прошептал мастер.
Домовая церковь Строгановского дворца пряталась за тяжёлой бархатной портьерой, ведущей в небольшой зал с куполом, расписанным выцветшими звёздами. Здесь не было иконостаса в золоте, не было хоров, не было придворного великолепия. Но был настоящий, подлинный уют намоленного места.
Ольга стояла у алтаря в выбранном ею платье, волосы ее были уложены скромно, по-домашнему и покрыты белой вуалью. Рядом с ней стоял жених, граф Григорий Строганов, в мундире, с перевязью через плечо.
Свидетелями на этом венчании были фрейлина Арцыбашева и цесаревич Александр, который стоял и строго, сосредоточенно глядел на жениха и невесту.
Маленький старенький священник начал венчание. Молодые с венцами на голове крепко держали друг друга за руку, горели свечи…
— Не ради титулов, не ради династии, — думала Ольга. — А ради нас.
Когда они надели друг другу кольца, и священник провозгласил:
«И будет двое — плоть едина…» царевна чуть не заплакала. Впрочем, теперь она не царевна, теперь она просто графиня Строганова.
Григорий склонился к ней, прошептал:
— Мы теперь вместе. До конца.
Она кивнула:
— До конца.
Софья вытерла глаза платочком. Александр молча смотрел на сестру — в его взгляде читалась тревога. Он знал, что скоро о свадьбе узнает отец. И тогда…
Впрочем, снявши голову, по волосам не плачут…
После венчания церковь опустела. Свечи догорали. Григорий ненадолго вышел — распорядиться, чтобы слуги приготовили комнаты. Софья, опустив глаза, вышла, оставив брата и сестру наедине.
Ольга сидела на скамье у стены. Александр стоял перед ней, небрежно заложив руки за спину.
— Ну что, — наконец сказал он. — Ты сделала это.
Ольга подняла глаза.
— Сделала.
— Без барабанов, без арки из живых цветов, без гимна и троекратного «ура».
— И без дворцовых сплетен и подглядываний в замочную скважину, — чуть усмехнулась она.
—Ты счастлива?
—Абсолютно.
—Но ты должна будешь сегодня вернуться во дворец, ты понимаешь? Пока это всё секрет.
—Конечно, я всё понимаю, - возмущенно ответила Ольга.
—Нужно поговорить с отцом… - тихо сказал Александр и Ольга присмирела.
Брат сел с Ольгой рядом. Несколько мгновений они молчали.
— Знаешь, — сказал он тихо, — я всё ещё не понимаю, как ты смогла. Отказаться от всего… ради него.
—А от чего я отказалась? От гипотетического царствующего венца? От каких-то почестей?
—Ну, все-таки, положение супруги правящего короля, герцога, князя… И положение просто графини…
— А ты бы не отказался ради Александры?
Он повернул голову, как-то криво улыбнулся и ответил:
— Туше…
— Александр, я… я просто… решила, что моя жизнь — она моя. Понимаешь?
—Эгоистка…
—Да, эгоистка.
—А как же Елена? Анна? Как быть им?
—Им самим решать…
Александр накрыл ладонь Ольги своей ладонью.
— Я буду рядом. Когда всё откроется — я скажу, что всё знал и что венчание было одобрено мною.
— Ты готов принять удар на себя?
Цесаревич усмехнулся.
— А кто, если не я?
Она крепко сжала рукой его пальцы.
— Спасибо, братец.
— Не за что, — ответил он. — Только… будь счастлива. Раз уж решила — иди до конца. Не оборачивайся.
Ольга кивнула.
— Не обернусь.
— Ты сам мне скажешь? Или я прочту об этом в утренней газете?
Голос императора резанул, как удар хлыста.
Александр стоял перед отцом в его кабинете. Император сидел за столом и внимательно глядел на сына.
Цесаревич вернулся во дворец с четверть часа назад и тут же получил приказание явиться к императору.
— Я скажу, — ответил Александр, не опуская глаз. —Ольга обвенчалась с Григорием Александровичем Строгановым.
— Так…
—Я был свидетелем.
— Ты благословил этот союз, я верно понял?
— Я согласился, — твёрдо сказал Александр. — Она моя сестра. И я знаю, что он — человек чести.
—Да, он дворянин и человек чести. А она – дочь императора.
—Она – живой человек и она любит его.
— Ты слышишь, что говоришь? — резко сказал император. — Это ты, наследник престола, ставишь чувства выше долга? Опасное заблуждение, сын…
— Отец… — голос Александра дрогнул. — Я женат на той, кого люблю. И счастлив. Почему я должен отказывать сестре в том же?
—Потому что тебе повезло в браке, да и то. Сегодня любовь есть, завтра ее не будет.
—Но вы с матушкой…
—Мы с матушкой… на нас не смотри. Вспомни деда своего. Уж как любил он супругу, а всё после восьми детей её оставил и увлёкся институткой. Бедная матушка, - император помрачнел. – Какой красавицей она была и как быстро угасла… Вспомни моего деда, своего прадеда. И тоже, в юности любовь была, а потом что? А уж про твоего прапрадеда императора Павла я вообще вспоминать не хочу. При нём, друг мой, и ты и сестрица твоя и пикнуть бы не посмели о любви. Вон, царевну Александру Павловну отдали за венгерского палатина, а через год ее не стало. Уморили австрияки русскую царевну.
—Так зачем же повторять такое? – осторожно сказал цесаревич. – И времена нынче иные.
—Иные – не иные, а долг перед тобой, как перед наследником, есть. И перед сестрами твоими тоже. Что такое венценосные браки? Политика и дипломатия. Сам должен понимать. Вспомни себя, к слову. Как ты влюблен был в принцессу Гессенскую? Но всё ж не стал со мною спорить, женился на Баденской принцессе и, кажется, не жалеешь.
—Мне повезло, - хмуро ответил цесаревич.
О, он прекрасно помнил Алису и всё, что с нею было связано. Помнил, как бредил ею! Как умолял отца согласиться на их брак! Император же был непреклонен. Александру тогда казалось, что его сердце разорвется. Впрочем, сколько ему было? Восемнадцать? А ей – четырнадцать? Он тогда объяснил Алисе, что император против их союза и порвал с нею отношения. До сих пор перед ним стояло ее заплаканное лицо. Через год ее выдали замуж за одного из кузенов – герцога Кларенса, наследника британского престола. Он же по прошествии четырех лет женился на Александре принцессе Баденской. Всё то время он и думать о браке не хотел, отказывался. Но потом... поехал в Баден и встретил там Луизу, младшую дочь Баденского герцога. Не весьма крепкого здоровья, семейный последыш, но она сумела проникнуть в его душу и сердце. Император дал согласие на брак, и они обвенчались. Алиса окончательно осталась в прошлом.
—Да, а могло не повезти, - между тем, произнес император. – Кстати, Алиса Гессенская родила уж мальчика, и ребенок болен гемофилией. Как я и говорил тебе, брать ее жены было дурной затеей. А женился бы на ней ты – был бы у тебя больной наследник.
Александр нахмурился. Отец бил по больному, сам того не желая. И тут царапнуло: Алиса родила больного наследника, а его жена ребенка потеряла.
—Александра потеряла ребенка, - сказал вдруг цесаревич.
—В том нет ее вины, - разумно ответил император. – Она другого родит. А герцогиня Кларенс будет рожать только больных. Впрочем, теперь уж, это не наше дело, слава Богу!
—Отец…
—Сын! Я хочу, чтобы ты понял. Долг превыше всего. Для правителя не может быть иных соображений, кроме соображений долга. Что же касается Ольги. Ты, верно, удивился, что я всё знал? – при этих словах император позволил себе слегка улыбнуться.
