Прикрывшись краешком мягкой овчины, Леда тщетно силилась разглядеть в полумраке убранство избы. Чистенько вроде, паутины не видно, от лавки старым деревом тянет. Сама же бабка копошилась у печки, стучала ухватами, что-то бурча под нос. Какой уж тут сон!
Но глаза закрывались, тело просило отдыха, а ум желал немного отвлечься от суматохи странного дня. Вскоре Леда задремала, а вот проснулась от монотонного пения за окном, голову от лежанки тотчас приподняла и прислушалась. Чужой, вроде как мужской грубый голос уныло тянул простую мелодию:
– Скрипи нога, скрипи липовая, все люди спят, все звери спят, один я не сплю, по ночам брожу…
Затрещали половицы у порога, и кто-то тяжелый грузно ввалился в избу:
– Здорово, мать! Кто у тебя есть? Кажись, девкой пахнет!
Леда сонно моргала, пытаясь полностью закутаться в свой тулупчик, отползти подальше к стене. Вошедший человек был велик ростом и широк в плечах, настоящий великанище, как только в этой низкой избенке и помещался. Но вместо ноги у него была деревяшка, это Леда почти сразу сообразила, когда чужак приблизился к ее лавке, неловко заваливаясь на целую конечность. Опирался мужик п на здоровенную палку, что сама прежде жила стволом молодой березки.
– И правда, девка! Молодая, ладная…
Здоровяк шумно потянул воздух носом, громко фыркнул и усмехнулся недобро, зависая над скорчившейся под овчиной Ледой.
– Себе возьму. Женой сделаю.
И тут старуха неожиданно громко и властно подала голос из своего угла:
– Остынь, Михей, может, не про тебя товарец! Не решила я еще с ней.... Иди лучше, варева похлебай да ложись-ка спатеньки. Устал, небось.
Чувствуя с тоской, как сильные ручищи бесцеремонно сдергивают с нее подобие одеяла, Леда решительно поднялась и села на лавку.
– Чего вы пристали ко мне? Вы здесь кто? Хозяин? Ну, так я в гостях у вас, имейте совесть и проявите уважение. Я из другого мира, совсем не сказочного, а тут у вас заблудилась немножко и скоро меня бабушка отправит домой. Ведь, правда, же? Да?
Леда с отчаянной надеждой глянула на старуху, что, оказывается, до полуночи вертела колесо деревянной прялки, наматывая на веретенце тонкую шерстяную нитку.
– О чем это девица толкует? Вразуми-ка меня, мать, сам я не домыслю.
Чужак ли, хозяин круто повернулся к той, что упрямо называл матерью. Бабка отложила работу и уперлась сухими, сморщенными кистями в свое сиденье, хмуро поглядывая на Леду.
– Только Лунная Дева подсобить тебе сможет. И то, если сжалится над твоими слезами горючими. А до самого капища путь не близкий, топи непроходимые, звери лютые, а гады ползучие. Гиблые там места, ой, чую, девка, не дойти тебе по земле.
– А как иначе-то можно добраться? Может, одолжите ковер-самолет?
Леда начинала закипать, что случалось с ней крайне редко. Так ведь не каждый день попадаешь в такую историю… Да что же это такое здесь происходит! Врываются в избу непонятные мужики на костылях, чуть ли не силой замуж волокут, а бабулечка, видите ли, придумала увлекательный квест на болота, причем заведомо непроходимый. И где же гарантия, что эта Лунная Дева реально поможет вернуться домой?
– Ковра златотканного, что как птица в небесах парить может, у меня более нет. Лешачата скрали, пустили на тряпки-игрунки, заморышей в камышах забавляют. Я не сержусь, худая доля у нежити, так пусть хоть куколками на досуге поиграют, - сухо отвечала старуха.
– Поймаю, головенки-то хлипкие пооткручиваю! – сквозь зубы процедил мужик, хромая к столу.
Там он уселся на лавку, вытянул вперед здоровую ногу, спрятав свою деревяшку под стол, угрюмо поглядывал в сторону Леды. А вот она осмелела, встала с лежанки, подошла к бабуле.
– Может, вам помощь какая по дому нужна? Вы не стесняйтесь, я все умею, пол могу помыть, что-то приготовить. Только скажите. Бабушка, а если без ковра летающего, как еще туда можно добраться? Что же мне делать-то теперь?
Но ответ «бабушки» едва Леду с ног не свалил, это же можно была ума лишиться такое услышав:
– А зачем тебе уходить? Оставайся-ка жить у меня. Будешь тут надо всем хозяйкой. Я шибко стара уже, мне власти не надобно, пару веков бы промыкаться, а тебя я мно-огому научу. Жена Михею нужна. Давно мужик мается, хоть и не родная кровь, а жалко мне его. Медвежонком ведь еще в дом приняла, выпестовала, вынянчила, болит за него душа. Свои-то деточки у меня не получились, так он мне заместо сына теперь.
Дурной был по молодости, в деревню повадился ходить, на девок смотреть. Местный знахарь прознал, скрад-ловушку поставил, так он лапы-то левой и лишился. Ну, дорогой же ценой они от меня откупались, вся округа стоном стонала, когда напустила на деревню коровий мор. А Михею впредь наука! Не ходи в чужой огород, свой заимей. Ишь, уставился! Глянешься ему, знать, кровь-то кипит, я отсюда чую… Да, ты не боись, что медведь, нравом он смирный, на ласку скорый, хорошим мужем тебе станет, и я во всем подсоблю.
– Вы не понимаете, мне надо домой!
– А где муж обитает, там и дом твой станет, ты разве ж не знала? Хоть дворец, хоть берлога… Такая твоя бабская доля, привыкай, молодица.
– Но я не хочу! Это… это даже… Дикость какая! Слов у меня больше нет! Просто нет слов!
– А ежели слов нет, сядь и помолчи! Целее будешь. И чегось ты такая худая, кого ж ты родить-то нам сможешь? Надо бы тебя откормить, девка, чтобы кровь с молоком, чтобы глаз мужу радовала. Сейчас заведу квашню…
Леда столбом стояла посреди избы и только возмущенно переводила взгляд то на мужика с липовой ногой, то на зловредную бабку. Может, все это местные шуточки? "Сват Наум, да на кого же ты меня оставил, негодный!"
– Ты глазищами-то на меня не зыркай, и не таких обламывала. Велено тебе прижать к лавке задок, так и поступи раз сама здесь пока никто.
Тут Леду обуял самый настоящий страх. Просто заповедник каких-то жутких существ: невидимки всемогущие, когтистые руки из мутной реки, коты чудовищных размеров, а теперь еще и медведя-оборотня в мужья прочат… От кого же заступы искать, кому в ножки поклониться с мольбой о помощи. Но в одном бабуля права, надо бы сесть и поговорить спокойно. Так она и поступила. Присела за край стола и даже покосилась тайком на одноногого «жениха».
А тот уставился на нее, нисколечко не таясь, уверенно сложив на щербатую столешницу большие руки. Волосы взъерошенные, до самых плеч, лицом оброс, видно, давненько не брился, а глаза выразительные – темные будто, в обрамлении длиннющих ресниц, глядят испытующе, со скрытой звериной страстью.
– Красивая ты. Любить тебя буду. Беречь.
У Леды от этих простых слов мороз по спине пробежал. «Проснуться бы сейчас самое время, да видно это не сон… Ой, мамочки, что же будет со мной дальше!»
– Простите, но я так не могу. Я вас совсем даже не знаю. И вы меня тоже, кстати. Я вам могу не подойти. «По размеру хотя бы. Никогда мне не нравились такие большие мужчины. Я их просто опасаюсь. Да, если он меня схватит, я от страха тотчас на месте умру, а это было бы обидно. Мне же надо домой. Должен же быть какой-то способ вернуться».
– А вот я сейчас и проверю, подходишь или нет… На-ко, держи!
Через весь стол полетел в сторону Леды какой-то маленький предмет, завертелся прямо напротив девушки. Надо же, фигурки двух крохотных медвежат, вырезанные из дерева. Грубая работа, резьба неуклюжая, но, кажется, дорого было мужчине это нехитрое украшение.
– Нравятся тебе? В подарок возьмешь?
– Простите, но я не могу, - сглотнув ком в горле, пискунла Леда
– Значит, не поглянулось мое подаренье… - задумчиво прогудел человек- медведь.
Со двора донесся глухой звук, будто кто-то в ворота стукнул.
– Кого еще нелегкая принесла на ранней заре?
Старуха нехотя поднялась с лавки, сбросила с колен клубки ниток и те сами собой закатились в угол, сами запрыгнули в берестяное лукошко, притаившееся в углу.
– Пойду, гляну, что за гости пожаловали. А ты покамест невестушку повесели, а то пригорюнилась, будто на тризне. Аж с лица спала… Что подарок твой в руки взять не захотела, то вовсе не дурной знак. И об наказе отцовском забудь, иначе век бобылем проходишь. Сама к нам пришла, девка, значит, быть ей за тобой. Так я решила и не перечь!
Леда уныло проводила старуху взглядом и оценила обстановку. За оконцем вроде бы рассветало, не пора ли распрощаться с хозяевами да деру дать. Может, этот Медведь на липовой ноге и не догонит, а бабуля вроде с помелом не дружит. Должно получится… Закрутились мысли, как белки в колесе, да прервал их разбег тихий мужской голос:
– Сбежать надумала? Обожди малость, как мать уснет, сам к людям выведу.
Леда прижала к груди ладошки, умоляюще поглядела на «жениха»:
– Вы сейчас правду сказали? Вы меня отпустите, честно?
– Сказал же, провожу ко Гнездовью, зачем мне жена, для которой я упыря хуже. Вижу, не люб тебе, так и не стану неволить. Силой никого не возьму, слез твоих мне не надо.
– Спасибо… А бабушка уйти разрешит?
– Это вряд ли. Да только ей-то не скажем, а на Змеиной земле она власть потеряет. Ругаться будет, пожалуй, но у меня шкура крепкая, мне не впервой брань терпеть. Дождаться надо только, чтобы уснула после полудня крепко, тогда и пойдем.
– Если вы меня отведете к людям, я вам буду так благодарна, Михей… А как вас по батюшке? Отчество ваше какое?
– Отцом мне был Хозяин Лесной, а мать он в лесу подстерег и своей сделал. А как она меня родила, так света белого не взвидела и сбежала к родне в деревню. Отец вернуть ее захотел, днем пошел за ней сдуру, а народ собрался, да его на рогатку и поднял. Так и стал я один. Другую матушку здесь нашел. Так и живу. Не то зверь, не то человек. Никто мне не рад.
– Грустная ваша история, - от души посочувствовала Леда, - я очень хочу, чтобы нашлась для вас подходящая девушка, я бы и сама с радостью с вами дружила, но вот чтобы женой… простите, но мне надо срочно вернуться, мне не до любовных приключений. Как вы думаете, бабушка про Лунную Деву сказала верно? И как мне до тех мест дойти – долететь?
– Это тебе Змея надо просить, только он в долину Роси летает. Другим вовек не добраться.
– Что ж, стало быть, придется к нему идти на поклон. Скажите, а он хоть добрый? Он меня точно послушает? Он хоть немножечко... человек?
– Человек-то человек, да вот только…
А что «только» Медведь и не досказал, вернулась со двора бабуля, цепко держа в своих сморщенных руках едва шевелящийся кулечек.
– Со Звенигорья явились… Внучок помирает, душу рвет старикам, перепечь просят.
– Это что значит? – шепотом спросила Леда, подвигаясь ближе к своему лохматому собеседнику. После недавнего разговора наедине, она вдруг прониклась к Медведю симпатией и доверием. Не похож он на брехуна, да и зачем ему зря ее обнадеживать.
Не глядя на Леду, мужик сгреб со стола деревянные фигурки медвежат, нацепил на дратву и снова обернул толстую нить вокруг широкого запястья.
– Видно и впрямь малец едва дышит, раз люди сюда явились. К нам редко заглядывают, мало кто дорогу знает. Мать добрая сегодня, глядишь, и поможет.
Теперь Леда сидела рядом с несостоявшимся женихом и во все глаза следила за тем, как Старуха готовилась к странному обряду. Подкинула полено в печь и дунула так, что зола вон полетела, тотчас вспыхнул огонь, жадно накинувшись на сухую плоть дерева.
Между тем, бабка вынула из кадушки тесто и небрежно шлепнула в сельницу, а после развернула из тряпок до сей поры молчащего младенца. Тут-то он и запищал тоненько, да так жалобно, что у Леды сердце зашлось.
– Михей, а она его не обидит? Она хоть умеет с детьми-то…
Мужчина не отвечал, улыбаясь в густые усы:
– Глядеть боязно, так иди на двор. Сердце заячье!
– Нет, я останусь, мне интересно.
Старуха что-то глухо бубнила себе под нос, потом ухватила маленького и сунула в ту же сельницу, густо обмазывая его свежей квашней. А потом вытащила среди ухватов лопату на длиннющем черенке и уложила на нее малыша. Леда вздрогнула, когда поняла, наконец, истинные намерения старухи.
– Михей, скажите, что она собирается делать? Так же нельзя. Она же его сожжет заживо. Ты что сидишь?
Она уже сама хотела кинуться к ополоумевшей бабке, вырвать у нее из рук малыша, да Медведь руку на плечо положил, словно пригвоздил к месту и рыкнул не так злобно, сколь внушительно:
– Сиди! К живу так выдюжит, если нужен здесь на что… Пусть Князь Огняный решит.
Как завороженная, с остановившимся взором смотрела Леда на то, как медленно бабка протягивает к полыхающему нутру печи лопату с ребеночком. Как на пару мгновений исчезает широкий край той лопаты в раскаленном чреве, а после раздается пронзительный детский вопль. Не в силах смотреть более, зажмурилась, пока не прогудело над ухом медвежье ворчание:
– Буде, буде… прошло уж все, гляди-ка, жив малец, ну и голосище! Да открой глаза-то, уже можно!
Тогда Леда отняла от лица ладони, слезы утерла и теперь себе не веря, смотрела, как ловко Старуха отдирает от кожи младенчика присохшее тесто.
– Славно пропекся, жить долго будет. Продолжит род.
Еще с полчаса старуха колдовала над маленьким, перекидывая его со спины на животик, разминала каждую складочку на ножках, теребила спинку, и он все больше молчал, только покряхтывая в цепких руках, а потом как пустил вверх тугую струю. Михей засмеялся довольно, а Старуха притворно ворчала, кривя впалый рот в улыбке, обертывала малыша в чистые тряпочки. У Леды сразу же потеплело на душе, а от хлебного запаха, что плыл по избе, аппетит проснулся.
– На вот, сама вынеси людям, что на дворе ждут, да сама их гостинцы прими. Я к ним более не выйду, и так умаялась, спать скоро лягу. Всю ноченьку мизюрила, судьбу твою пряла, но пару узелков таки выправила.
Леда не очень-то поняла последние слова старухи, бережно подхватила младенца и осторожно спустилась с ценной ношей по лесенке из избы. У ворот стоял пожилой мужчина в белой простой рубахе, а рядом, едва видна среди огромных лопухов, сидела на земле дородная женщина. Волосы убраны под платок, низко надвинутый на лоб. Лицо немолодое, измученное, щеки впали, глаза красны от бессонных ночей или пролитых слез.
Леда поднесла женщине сверток с ребенком и, чуть поклонившись, произнесла с волнением:
– Бабушка сказала, он будет долго жить. Теперь здоров.
Что еще сказать, не знала, но, кажется, и эти слова такую радость в людей вдохнули, что мужчина кинулся спутницу свою с колен поднимать, а после, придерживая ее за локоть, попытался вместе с ней ответить Леде низким поклоном, совершенно ее смутив.
– Ну, что вы, я же просто вам малыша передаю, а вылечила его бабушка. Возьмите, его надо к маме отнести скорей, покормить.
Дрожащими руками женщина приняла младенца, заворковала над ним, не сдерживая новых радостных слез, а мужчина протянул Леде тяжеленькое лукошко, прикрытое холстиной. Она проводила гостей за ворота и, грустно вздыхая, вернулась в избу. Вовсе не злой оказалась хозяйка лесной усадьбы, детей исцеляет, людям помогает.
А все же нельзя здесь оставаться, надо искать путь домой. Да и какая из нее медвежья жена, даже если сам Михей – хороший… человек. Если его подстричь немного, да побрить, может и красившее бы показался, может, и привыкнуть бы можно. Да только сердечко девичье не дрогнуло, слово свое не сказало, а скажет ли когда, вот вопрос.
– Ну, показывай, чем тебя наши гости одарили!
Но глаза закрывались, тело просило отдыха, а ум желал немного отвлечься от суматохи странного дня. Вскоре Леда задремала, а вот проснулась от монотонного пения за окном, голову от лежанки тотчас приподняла и прислушалась. Чужой, вроде как мужской грубый голос уныло тянул простую мелодию:
– Скрипи нога, скрипи липовая, все люди спят, все звери спят, один я не сплю, по ночам брожу…
Затрещали половицы у порога, и кто-то тяжелый грузно ввалился в избу:
– Здорово, мать! Кто у тебя есть? Кажись, девкой пахнет!
Леда сонно моргала, пытаясь полностью закутаться в свой тулупчик, отползти подальше к стене. Вошедший человек был велик ростом и широк в плечах, настоящий великанище, как только в этой низкой избенке и помещался. Но вместо ноги у него была деревяшка, это Леда почти сразу сообразила, когда чужак приблизился к ее лавке, неловко заваливаясь на целую конечность. Опирался мужик п на здоровенную палку, что сама прежде жила стволом молодой березки.
– И правда, девка! Молодая, ладная…
Здоровяк шумно потянул воздух носом, громко фыркнул и усмехнулся недобро, зависая над скорчившейся под овчиной Ледой.
– Себе возьму. Женой сделаю.
И тут старуха неожиданно громко и властно подала голос из своего угла:
– Остынь, Михей, может, не про тебя товарец! Не решила я еще с ней.... Иди лучше, варева похлебай да ложись-ка спатеньки. Устал, небось.
Чувствуя с тоской, как сильные ручищи бесцеремонно сдергивают с нее подобие одеяла, Леда решительно поднялась и села на лавку.
– Чего вы пристали ко мне? Вы здесь кто? Хозяин? Ну, так я в гостях у вас, имейте совесть и проявите уважение. Я из другого мира, совсем не сказочного, а тут у вас заблудилась немножко и скоро меня бабушка отправит домой. Ведь, правда, же? Да?
Леда с отчаянной надеждой глянула на старуху, что, оказывается, до полуночи вертела колесо деревянной прялки, наматывая на веретенце тонкую шерстяную нитку.
– О чем это девица толкует? Вразуми-ка меня, мать, сам я не домыслю.
Чужак ли, хозяин круто повернулся к той, что упрямо называл матерью. Бабка отложила работу и уперлась сухими, сморщенными кистями в свое сиденье, хмуро поглядывая на Леду.
– Только Лунная Дева подсобить тебе сможет. И то, если сжалится над твоими слезами горючими. А до самого капища путь не близкий, топи непроходимые, звери лютые, а гады ползучие. Гиблые там места, ой, чую, девка, не дойти тебе по земле.
– А как иначе-то можно добраться? Может, одолжите ковер-самолет?
Леда начинала закипать, что случалось с ней крайне редко. Так ведь не каждый день попадаешь в такую историю… Да что же это такое здесь происходит! Врываются в избу непонятные мужики на костылях, чуть ли не силой замуж волокут, а бабулечка, видите ли, придумала увлекательный квест на болота, причем заведомо непроходимый. И где же гарантия, что эта Лунная Дева реально поможет вернуться домой?
– Ковра златотканного, что как птица в небесах парить может, у меня более нет. Лешачата скрали, пустили на тряпки-игрунки, заморышей в камышах забавляют. Я не сержусь, худая доля у нежити, так пусть хоть куколками на досуге поиграют, - сухо отвечала старуха.
– Поймаю, головенки-то хлипкие пооткручиваю! – сквозь зубы процедил мужик, хромая к столу.
Там он уселся на лавку, вытянул вперед здоровую ногу, спрятав свою деревяшку под стол, угрюмо поглядывал в сторону Леды. А вот она осмелела, встала с лежанки, подошла к бабуле.
– Может, вам помощь какая по дому нужна? Вы не стесняйтесь, я все умею, пол могу помыть, что-то приготовить. Только скажите. Бабушка, а если без ковра летающего, как еще туда можно добраться? Что же мне делать-то теперь?
Но ответ «бабушки» едва Леду с ног не свалил, это же можно была ума лишиться такое услышав:
– А зачем тебе уходить? Оставайся-ка жить у меня. Будешь тут надо всем хозяйкой. Я шибко стара уже, мне власти не надобно, пару веков бы промыкаться, а тебя я мно-огому научу. Жена Михею нужна. Давно мужик мается, хоть и не родная кровь, а жалко мне его. Медвежонком ведь еще в дом приняла, выпестовала, вынянчила, болит за него душа. Свои-то деточки у меня не получились, так он мне заместо сына теперь.
Дурной был по молодости, в деревню повадился ходить, на девок смотреть. Местный знахарь прознал, скрад-ловушку поставил, так он лапы-то левой и лишился. Ну, дорогой же ценой они от меня откупались, вся округа стоном стонала, когда напустила на деревню коровий мор. А Михею впредь наука! Не ходи в чужой огород, свой заимей. Ишь, уставился! Глянешься ему, знать, кровь-то кипит, я отсюда чую… Да, ты не боись, что медведь, нравом он смирный, на ласку скорый, хорошим мужем тебе станет, и я во всем подсоблю.
– Вы не понимаете, мне надо домой!
– А где муж обитает, там и дом твой станет, ты разве ж не знала? Хоть дворец, хоть берлога… Такая твоя бабская доля, привыкай, молодица.
– Но я не хочу! Это… это даже… Дикость какая! Слов у меня больше нет! Просто нет слов!
– А ежели слов нет, сядь и помолчи! Целее будешь. И чегось ты такая худая, кого ж ты родить-то нам сможешь? Надо бы тебя откормить, девка, чтобы кровь с молоком, чтобы глаз мужу радовала. Сейчас заведу квашню…
Леда столбом стояла посреди избы и только возмущенно переводила взгляд то на мужика с липовой ногой, то на зловредную бабку. Может, все это местные шуточки? "Сват Наум, да на кого же ты меня оставил, негодный!"
– Ты глазищами-то на меня не зыркай, и не таких обламывала. Велено тебе прижать к лавке задок, так и поступи раз сама здесь пока никто.
Тут Леду обуял самый настоящий страх. Просто заповедник каких-то жутких существ: невидимки всемогущие, когтистые руки из мутной реки, коты чудовищных размеров, а теперь еще и медведя-оборотня в мужья прочат… От кого же заступы искать, кому в ножки поклониться с мольбой о помощи. Но в одном бабуля права, надо бы сесть и поговорить спокойно. Так она и поступила. Присела за край стола и даже покосилась тайком на одноногого «жениха».
А тот уставился на нее, нисколечко не таясь, уверенно сложив на щербатую столешницу большие руки. Волосы взъерошенные, до самых плеч, лицом оброс, видно, давненько не брился, а глаза выразительные – темные будто, в обрамлении длиннющих ресниц, глядят испытующе, со скрытой звериной страстью.
– Красивая ты. Любить тебя буду. Беречь.
У Леды от этих простых слов мороз по спине пробежал. «Проснуться бы сейчас самое время, да видно это не сон… Ой, мамочки, что же будет со мной дальше!»
– Простите, но я так не могу. Я вас совсем даже не знаю. И вы меня тоже, кстати. Я вам могу не подойти. «По размеру хотя бы. Никогда мне не нравились такие большие мужчины. Я их просто опасаюсь. Да, если он меня схватит, я от страха тотчас на месте умру, а это было бы обидно. Мне же надо домой. Должен же быть какой-то способ вернуться».
– А вот я сейчас и проверю, подходишь или нет… На-ко, держи!
Через весь стол полетел в сторону Леды какой-то маленький предмет, завертелся прямо напротив девушки. Надо же, фигурки двух крохотных медвежат, вырезанные из дерева. Грубая работа, резьба неуклюжая, но, кажется, дорого было мужчине это нехитрое украшение.
– Нравятся тебе? В подарок возьмешь?
– Простите, но я не могу, - сглотнув ком в горле, пискунла Леда
– Значит, не поглянулось мое подаренье… - задумчиво прогудел человек- медведь.
Со двора донесся глухой звук, будто кто-то в ворота стукнул.
– Кого еще нелегкая принесла на ранней заре?
Старуха нехотя поднялась с лавки, сбросила с колен клубки ниток и те сами собой закатились в угол, сами запрыгнули в берестяное лукошко, притаившееся в углу.
– Пойду, гляну, что за гости пожаловали. А ты покамест невестушку повесели, а то пригорюнилась, будто на тризне. Аж с лица спала… Что подарок твой в руки взять не захотела, то вовсе не дурной знак. И об наказе отцовском забудь, иначе век бобылем проходишь. Сама к нам пришла, девка, значит, быть ей за тобой. Так я решила и не перечь!
Леда уныло проводила старуху взглядом и оценила обстановку. За оконцем вроде бы рассветало, не пора ли распрощаться с хозяевами да деру дать. Может, этот Медведь на липовой ноге и не догонит, а бабуля вроде с помелом не дружит. Должно получится… Закрутились мысли, как белки в колесе, да прервал их разбег тихий мужской голос:
– Сбежать надумала? Обожди малость, как мать уснет, сам к людям выведу.
Леда прижала к груди ладошки, умоляюще поглядела на «жениха»:
– Вы сейчас правду сказали? Вы меня отпустите, честно?
– Сказал же, провожу ко Гнездовью, зачем мне жена, для которой я упыря хуже. Вижу, не люб тебе, так и не стану неволить. Силой никого не возьму, слез твоих мне не надо.
– Спасибо… А бабушка уйти разрешит?
– Это вряд ли. Да только ей-то не скажем, а на Змеиной земле она власть потеряет. Ругаться будет, пожалуй, но у меня шкура крепкая, мне не впервой брань терпеть. Дождаться надо только, чтобы уснула после полудня крепко, тогда и пойдем.
– Если вы меня отведете к людям, я вам буду так благодарна, Михей… А как вас по батюшке? Отчество ваше какое?
– Отцом мне был Хозяин Лесной, а мать он в лесу подстерег и своей сделал. А как она меня родила, так света белого не взвидела и сбежала к родне в деревню. Отец вернуть ее захотел, днем пошел за ней сдуру, а народ собрался, да его на рогатку и поднял. Так и стал я один. Другую матушку здесь нашел. Так и живу. Не то зверь, не то человек. Никто мне не рад.
– Грустная ваша история, - от души посочувствовала Леда, - я очень хочу, чтобы нашлась для вас подходящая девушка, я бы и сама с радостью с вами дружила, но вот чтобы женой… простите, но мне надо срочно вернуться, мне не до любовных приключений. Как вы думаете, бабушка про Лунную Деву сказала верно? И как мне до тех мест дойти – долететь?
– Это тебе Змея надо просить, только он в долину Роси летает. Другим вовек не добраться.
– Что ж, стало быть, придется к нему идти на поклон. Скажите, а он хоть добрый? Он меня точно послушает? Он хоть немножечко... человек?
– Человек-то человек, да вот только…
А что «только» Медведь и не досказал, вернулась со двора бабуля, цепко держа в своих сморщенных руках едва шевелящийся кулечек.
– Со Звенигорья явились… Внучок помирает, душу рвет старикам, перепечь просят.
– Это что значит? – шепотом спросила Леда, подвигаясь ближе к своему лохматому собеседнику. После недавнего разговора наедине, она вдруг прониклась к Медведю симпатией и доверием. Не похож он на брехуна, да и зачем ему зря ее обнадеживать.
Не глядя на Леду, мужик сгреб со стола деревянные фигурки медвежат, нацепил на дратву и снова обернул толстую нить вокруг широкого запястья.
– Видно и впрямь малец едва дышит, раз люди сюда явились. К нам редко заглядывают, мало кто дорогу знает. Мать добрая сегодня, глядишь, и поможет.
Теперь Леда сидела рядом с несостоявшимся женихом и во все глаза следила за тем, как Старуха готовилась к странному обряду. Подкинула полено в печь и дунула так, что зола вон полетела, тотчас вспыхнул огонь, жадно накинувшись на сухую плоть дерева.
Между тем, бабка вынула из кадушки тесто и небрежно шлепнула в сельницу, а после развернула из тряпок до сей поры молчащего младенца. Тут-то он и запищал тоненько, да так жалобно, что у Леды сердце зашлось.
– Михей, а она его не обидит? Она хоть умеет с детьми-то…
Мужчина не отвечал, улыбаясь в густые усы:
– Глядеть боязно, так иди на двор. Сердце заячье!
– Нет, я останусь, мне интересно.
Старуха что-то глухо бубнила себе под нос, потом ухватила маленького и сунула в ту же сельницу, густо обмазывая его свежей квашней. А потом вытащила среди ухватов лопату на длиннющем черенке и уложила на нее малыша. Леда вздрогнула, когда поняла, наконец, истинные намерения старухи.
– Михей, скажите, что она собирается делать? Так же нельзя. Она же его сожжет заживо. Ты что сидишь?
Она уже сама хотела кинуться к ополоумевшей бабке, вырвать у нее из рук малыша, да Медведь руку на плечо положил, словно пригвоздил к месту и рыкнул не так злобно, сколь внушительно:
– Сиди! К живу так выдюжит, если нужен здесь на что… Пусть Князь Огняный решит.
Как завороженная, с остановившимся взором смотрела Леда на то, как медленно бабка протягивает к полыхающему нутру печи лопату с ребеночком. Как на пару мгновений исчезает широкий край той лопаты в раскаленном чреве, а после раздается пронзительный детский вопль. Не в силах смотреть более, зажмурилась, пока не прогудело над ухом медвежье ворчание:
– Буде, буде… прошло уж все, гляди-ка, жив малец, ну и голосище! Да открой глаза-то, уже можно!
Тогда Леда отняла от лица ладони, слезы утерла и теперь себе не веря, смотрела, как ловко Старуха отдирает от кожи младенчика присохшее тесто.
– Славно пропекся, жить долго будет. Продолжит род.
Еще с полчаса старуха колдовала над маленьким, перекидывая его со спины на животик, разминала каждую складочку на ножках, теребила спинку, и он все больше молчал, только покряхтывая в цепких руках, а потом как пустил вверх тугую струю. Михей засмеялся довольно, а Старуха притворно ворчала, кривя впалый рот в улыбке, обертывала малыша в чистые тряпочки. У Леды сразу же потеплело на душе, а от хлебного запаха, что плыл по избе, аппетит проснулся.
– На вот, сама вынеси людям, что на дворе ждут, да сама их гостинцы прими. Я к ним более не выйду, и так умаялась, спать скоро лягу. Всю ноченьку мизюрила, судьбу твою пряла, но пару узелков таки выправила.
Леда не очень-то поняла последние слова старухи, бережно подхватила младенца и осторожно спустилась с ценной ношей по лесенке из избы. У ворот стоял пожилой мужчина в белой простой рубахе, а рядом, едва видна среди огромных лопухов, сидела на земле дородная женщина. Волосы убраны под платок, низко надвинутый на лоб. Лицо немолодое, измученное, щеки впали, глаза красны от бессонных ночей или пролитых слез.
Леда поднесла женщине сверток с ребенком и, чуть поклонившись, произнесла с волнением:
– Бабушка сказала, он будет долго жить. Теперь здоров.
Что еще сказать, не знала, но, кажется, и эти слова такую радость в людей вдохнули, что мужчина кинулся спутницу свою с колен поднимать, а после, придерживая ее за локоть, попытался вместе с ней ответить Леде низким поклоном, совершенно ее смутив.
– Ну, что вы, я же просто вам малыша передаю, а вылечила его бабушка. Возьмите, его надо к маме отнести скорей, покормить.
Дрожащими руками женщина приняла младенца, заворковала над ним, не сдерживая новых радостных слез, а мужчина протянул Леде тяжеленькое лукошко, прикрытое холстиной. Она проводила гостей за ворота и, грустно вздыхая, вернулась в избу. Вовсе не злой оказалась хозяйка лесной усадьбы, детей исцеляет, людям помогает.
А все же нельзя здесь оставаться, надо искать путь домой. Да и какая из нее медвежья жена, даже если сам Михей – хороший… человек. Если его подстричь немного, да побрить, может и красившее бы показался, может, и привыкнуть бы можно. Да только сердечко девичье не дрогнуло, слово свое не сказало, а скажет ли когда, вот вопрос.
– Ну, показывай, чем тебя наши гости одарили!
