– О родне он печется, конечно, за брата переживает, это я понимаю, - уже тише расудила Леда. - А к другим людям сердце каменное, уж какие там печали, вряд ли. И правильно, что не женится, не умеет любить… Злой он, сердитый вечно! Не угодишь ему вовек, стоит ли пробовать...
Тека со щек слезинки утерла, бросила на Леду быстрый внимательный взгляд и тотчас начала поправлять платок.
– Ты же не знаешь ничего, зачем напраслину возводить. И знать бы тебе на надобно, да не смолчу. Имя девичье шепчет, когда бывает со мной, - ласково, горячо шепчет… Раньше завсегда молчал, а теперь будто забывается. Другую вместо меня видит, понимаешь, тошнехонько ему со мной-то теперь.
Леда растерянно на Теку смотрела, ничего не могла уразуметь из ее странного рассказа.
– И чье же имя?
– Не проси, не скажу!
– Вот еще! Нужны мне ваши секреты! Что это за Князь, когда не может быть с той, что ему по-настоящему нравится? Глупость какая, тебя еще при этом терзать.
– Больше и не позовет. В прошлый раз осердился больно.
– Да ты-то в чем виновата?
Тека вдруг засмеялась - сразу краше стала, словно расцвела, вновь показались на щеках озорные ямочки, задорно блеснули глаза:
– А что я – не она…
– Чудовище он после этого! Взял бы себе ту кралю, о которой по ночам вздыхает да утешился. Может, веселей бы на всех глядел. Что, царица заморская, в чужих землях осталась? Надо было завоевать! Или чужая жена? Ага! Вот оно в чем дело! Семью разрушать не хочет, тогда надо его похвалить. Ничего! Пусть один страдает, чем куча народу. Она-то, наверно, не хочет с ним быть - та девушка?
Не успела Тека ответить на гневную речь, как прибежала Радуня, потянула ее за свежескошенный стог:
– Прости, милая, с глазу на глаз побеседуем.
– Это уж как вы хотите… - отмахнулась Леда.
Задержались девушки с прогулки. Давно уж стол был накрыт, остывали щи, мрачнела Арлета. Первой Радунюшка забежала в терем, со смешком еле от мамкиного тычка увернулась. А Леда замешкалась в полутемных сенях, тут Годар ей и встретился. Вздрогнула даже, удивилась, словно поджидал ее давно.
– Все по лесам не набегаешься! Не всем медведям еще головы задурила?
– Яс подружками была. Радсея бы взяли, жаль с тобой уехал. Почему ты меня винишь, вот Радсей никогда не ругается! - сбивчиво пыталась оправдаться, да только вот в чем...
– Был бы я твой жених, выпорол за прогулки твои и в светлице запер! - сверкнул очами Годар.
– Ох, какой грозный! Аж оторопь берет, - нарочно дерзила в ответ.
Друг против друга стояли, и Леда отчего-то не боялась его ничуть. Опять попусту бранит! Только она больше молчать не будет, прошло это время. Будто бы изумление мелькнуло на смуглом лице князя, а потом появилась почти добродушная усмешка:
– Чем губы-то измарала? Так ведь и выйдешь ко столу.
Леда едва разобрала его слова, а уж Годар большим пальцем принялся уголок рта ей тереть, наклонился совсем близко.
– Черника, вроде, не поспела еще, где только угораздило-то тебя, к свету пойдем, что ли…
За плечо схватил, завел в ближнюю кладовую с оконцем, поставил перед собой. У Леды ноги вдруг в коленях ослабли, руки стали словно ватные. Даже и не думала перечить, смотрела неотрывно в его сузившиеся кверху зрачки, отливающих золотом глаз. Колдовство, не иначе…
А Годар от губ ее руку отвел, коснулся растрепавшихся завитков волос, что ушко закрыли, между пальцами одну прядку расправил, будто залюбовался. А потом ненароком задел щеку, ниже по шее провел, зацепил серебряную цепочку, лежащую поверх тонкой ключицы, потянул из ворота сорочки подвеску.
– Безделушку дрянную носишь, а от жемчуга отказалась, глупая… В золоте ходить должна. Как подобает. Все бы тебе дал, только попроси.
Леда очнулась, дыхание перевела, разомкнула пересохшие губы:
– В Долину отнеси. К Лунной Деве. Может, домой меня вернет. Здесь я вам чужая - ты и сам мне не рад.
Годар на мгновение лишь голову поднял, метнулся диким взглядом по полкам, заставленным разной посудой до самого верха, а после обеими руками осторожно сжал ее плечи, заглянул в испуганные глазищи.
– Никуда не пущу! О тайном капище и мечтать забудь, там тебе не бывать вовек. Ишь, чего удумала! Дом твой теперь здесь, подле меня! Я тебе и за мать и за отца буду, за брата и...
Словно еще что-то добавить хотел, да сдержался. Прижался горячим лбом к ее ледяному, дышал тяжело.
– За что же? – пробормотала Леда, еле слышно, - за что ненавидишь меня? Из-за того, что такая неумеха безродная твоему родичу в невесты досталась, прямо скажи…
– Правда твоя - ненавижу! За то, что такая неумеха безродная моему брату досталась. Брату... Не мне.
– Ох… Да зачем тебе-то? У тебя забав здесь и так хватает! - молвила чуть ли не со слезой.
– Это каких же таких забав?
Отстранился даже, снова смотрел в глаза, недоумевая, а Леда выдохнула с укором:
– У тебя Тека есть!
Сказала и пожалела. Совсем не ее дело, с кем водится князь, но ведь раззадорил же! Зачем такие жестокие слова говорит: «Лунную долину забудь», «ненавижу, что брату досталась, а не мне». Это к чему он ведет? Еще и чары какие-то применяет, верно, хочет испытать, не кинется ли она к нему на шею. Будет потом срамить перед всеми. Проверку устроил. Так и есть, змеиными глазами сверкает, злится, что умысел его не удался.
– Тека-то здесь при чем? Не гоже тебе с ней знаться! Уж не ведаю, чего наплела… Завтра же отправлю в деревню!
После такого заявления Леда окончательно пришла в себя. Скинула с плеч руки Князя, отступила на шаг.
– Не смей ее обижать! Ей и так в жизни досталось горя. Ты еще…
– Так разве я тому виной, что родной муж ее со двора прогнал, а в отцовский дом она идти постыдилась? Только разговоры с ней вести тебе не позволю! Одарю ее за все добро и сошлю в Барсучье, у бондаря там жена угорела в бане, с малыми детьми один остался, а мужик справный. Накажу старосте их свести.
– Горазд ты, видно, сам за людей решать! А если им то не мило?
– Распоясалась, вовсе, гляжу… Указывать мне взялась! Хороша-а...
А сам уже смотрит совсем беззлобно, чуть ли не радостно. Ох, не поймешь его, не разгадаешь, что в сердце змеином прячется на самом донце еще. А надо ли ей про то знать?
Из горницы вдруг крики раздались, чуть не плач девичий навзрыд. Леда, себя не помня, метнулась из кладовой через сенцы в большие покои. Так и есть, Радуня за младшего дядюшку прячется, матери что-то отговаривает дерзко, сам Радсей стоит посреди комнаты, руки расставил, не пускает сестрицу к дочери. А в зубах у парня свистулька бесперечь пищит. Едва Леда на пороге показалась, Арлета тут же на нее напустилась:
– Ты, непутевая, довела! Твой недосмотр, что из лесу девке моей медведи гостинцы таскают. Не для того я цветик растила, чтобы она в норе на звериных шкурах жила, лешака угрюмого тешила.
И опять Леда кругом виновата вышла. Какие уж тут щи! Она развернулась и хотела выскочить из покоев, в светелке своей укрыться, обо всем случившемся поразмыслить, а то поплакать в подушку. Годар удержал, приобнял за плечо, едва ли не силой завел обратно.
– Не шуми, сестра, расскажи толком, что у вас стряслось.
А когда узнал из-за чего весь сыр-бор, только головой покачал. Арлета же бушевала вовсю:
– Сожгу в печи подарунки лесные! Чую присуха на них, девка вон мается, с лица сошла. У-у! Ведьмин выкормыш! Попадись мне только, так бы и огрела кочергой по звериной морде.
– Будет, будет! Садитесь за стол! Поутру навещу Михея, давно не видались. За племянницу его еще не благодарил, да и так есть о чем потолковать.
Леда тут возьми да брякни не к месту:
– Я бы тоже пошла…
Годар глянул так, что чуть не приросла к полу. И Арлета уперла руки в крутые бока:
– Вот же бесстыдница! Дома ей не сидится! Смотри, Радсей, какова невестушка у тебя! Нужна ли такая…
Молодой князь Радунюшку рядом с собой усадил, спасая от материна гнева, а Арлете спокойно ответил, даже на Леду не посмотрев:
– Может, ты и права сестрица, и зачем мне теперь жена… Хлопоты одни с вами, бабами…
Обедали молча, едва ложки двигались, кусок в горло не лез. Каждый о своем думал. Кое-как до ночи день протянулся, пустая волокита. А на завтра спозаранку суета началась. Радуня в тереме взаперти сидела - нарочно до крови колола пальцы, заняла мать шитьем, Князь в лес по росе ушел, не иначе к Медведю для разбирательства, а Радсей взялся ладью красить.
Давно была готова для него резная лодочка - в дальний путь по суху отправляться. Сам строгать помогал, сам вырезал причудливые узоры по бокам, теперь вот раздобыл краску – заливал впадинки – выбоинки, правил рисунок.
Леда на то дело смотреть не могла, обручем тоска грудь сжимала. Пошла навестить Теку, а там иная забота. Собирала женщина свои немудрящие пожитки в короб да заплечную суму. Осталось лишь на телегу добришко бросить и в Барсучье отправляться.
– И ведь даже проводить не додумался! – пыталась заново возмущалась Леда, но Тека только кротко улыбалась:
– Зачем бы ему…
– Так тебе ведь горько уезжать!
– И ничего не горько, не на пепелище ведь еду-то, а к сиротам малым.
Тека вдруг глаза зажмурила, покатились по лицу крупные слезы:
– Может… может, маменькой меня после звать станут. Князь говорил, мальчонка-то в зыбке еще, а девочки – погодки уже взросленькие, помогать пытались, да куда уж там. Без бабы в дому плохо, каждый знает про то. А девчушкам каково? Косыньки заплести некому, приласкать-приголубить, сказочку на ночь сказать. Вот и я пригожусь.
– Каков еще там хозяин, - насторожилась Леда, - отчего жена его раньше срока преставилась, разобраться бы надо по уму.
Тека сразу же зашептала, прикрыв рот узкой ладонью:
– Догадалась я, что у них стряслось. В баню за полночь, верно, пошла мыться, вот Банница и защекотала дуреху. Такое уж бывало не раз!
Заскрипели под окном ободья телеги, настал черед расставаться. Тека поднялась с лавки, сунула Леде в руки сверток:
– Князю от меня поклонись да передай вот эту рубашку. Только не закончена малость, всего-то пара стежков осталась дошить на груди. Уж потруди свои белые ручки, заверши мою работу.
– Сумею ли… - вздохнула Леда, не ладились у нее дела с рукодельем, хоть ты плачь. Тека взялась утешать да подсказывать.
– Да вот же, глянь, ромбик этот закончишь, и здесь укромную стежку по образцу, узелок затянешь сзади. Только потом сама ему отнеси, да проси, чтоб надел при тебе. Обещаешь наказ мой исполнить?
Пришлось согласиться. Проводила Леда нечаянную подругу из Гнездовья, вернулась к себе и занялась рубашкой. Никто лентяйкой не назовет, подумаешь, всего-то пара стежков, можно и расстараться… Хороша вышивка Теки – красные дорожки на белом льне.
Мужские и женские фигуры в узоре, поменьше – деточки, наверно, еще поля урожайные – знак обилия и богатства, уточки и лошадки – дом полная чаша, от недоброго глаза оберег. Мастерица Тека, ничего не забыла, всем одарила дорогого князюшку, пожелала долгой и счастливой жизни.
Обед Леда просидела в своей светлице, все посылала разузнать, не вернулся еще Годар из леса. А ближе к вечеру дошла весть, что в кузнице князь, сам какую-то работу ладит. Хотела Леда Радсея себе в провожатые взять, да парень так и уснул в ладье, чуть закончив ее украшать. Арлета его лоскутным одеяльцем прикрыла, запретила будить. Пришлось Леде в кузню одной отправиться.
И с чего это сердце так разбежалось? Всего-то забот – рубашку отдать, а ноги уже дрожат, щеки пылают. Далеко раздавались по округе удары тяжелых молотов, и не ошибешься - сразу на место прибудешь, хоть располагалась кузница за поселением на широком выгоне, возле маленького пруда в отдельной загородушке.
Леда остановилась на пороге просторной хижины, несмело заглянула внутрь.
– Никак гостюшка к нам пожаловала, - буркнул незнакомый пожилой мужчина с лохматой бородкой, отворотившись от наковальни. Кивнул головой князю, мол, не по твою ли душу красавица заглянула.
Шипела в чане железная скоба, метались по стенам тени от огня в широкой горловине очага. Годар руки о ветошь вытер, неспешно пошел к растворенной двери.
– Неужто впрямь меня искала?
– Тебя.
Едва осмелилась на него глаза вскинуть, уговаривала же себя не робеть, а вот опять какое-то наваждение.
«Радсей во сто крат лучше будет. Добрый, приветливый, для всех слово ласковое найдет. А этот… волосы на затылке в узел собрал, на лбу черная повязка, ну, чисто разбойник! И никогда мне не нравились мужчины с длинными волосами. У Радсея кудри едва до плеч достают, так хоть мягкие, пушистые, русые… А у Годара черные, цвета воронова крыла, и жесткие, наверно, вдобавок, похожие на конский хвост. Сам смотрит хмуро, словно ястреб на перепелочку, а еще эти рисунки на голой груди, едва скрывает их сейчас кожаный передник».
Пока думки в голове метались как беспокойные пташки в силках, послышалась насмешливая мужская речь.
– Знать, понравился тебе мой Крылатый, то-то глаз отвести не можешь. Покажусь сейчас, дам уж полюбоваться, чай, не все рассмотрела тогда в лесу.
– Да я просто так, и не глядела вовсе, - залепетала Леда, полыхая щеками и протягивая вперед руки со свертком. - Держи! Эта тебе Тека передать велела... Перед тем, как уехать ей в поселок по твоему приказанию.
– Вот и славно! Не будешь более за нее корить, - совсем по- доброму усмехнулся князь.
"С чего он сегодня такой довольный... Может, Михею намял бока... или сам получил. Поди ему Михей в силе-то не уступит, "- про себя рассуждала Леда, а вслух решила смиренно добавить:
– Может, сразу наденешь на себя? Она уж очень просила.
Вручить ему подарок да убежать, чего бы проще. Рубашку Леда раскрыла, а у самой руки дрожат, в горле пересохло, что же творится такое, ведь не маленькая давно, навидалась разных людей по жизни - и важных деканов и строгих директоров, пора бы смелее быть. Но, видно, это жар от печи разума лишает. Или насмешливый темный взгляд змеиных глаз.
– Обожди, умоюсь сперва. Пошли-ка на двор, там и польешь мне.
Годар скинул передник кузнеца на изрубленную клинками деревянную чурочку, захватил у порога бадью с водой, поверх которой малый ковшичек плавал и вышел из кузницы на вытоптанный лужок, кое-где едва муравой заросший, а там поставил бадью наземь и обернулся к Леде, уперев кулаки в бока.
– Ну, смотри теперь!
– Очень мне надо!
– Разве не хорош мой Змей? Ты ближе-ближе подойди, небось за бочок не ухватит.
И к чему только принялся шутить, а ведь сразу видно, в добром расположении духа из леса вернулся.
– Умыться хотел, да примерить рубашку… - напомнила Леда, делая строгое лицо.
– Ай, торопишься куда? Жених поди ждет, только не больно ты брата моего привечаешь, я все про вас знаю.
Сверкнули золотом темные глаза, будто опять озлиться готов.
– Мы уж как-нибудь сами разберемся. И без подсказок, - едва удержав голос возразила Леда.
– Сами значит, вон оно как…
И ближе подошел, уже без улыбки. И как же она осмелилась... Видать со страху. Леда зачерпнула ковшом воды и плеснула ему в лицо, а что? Хотел умываться, так получи. А сама назад отскочила, чуть от страху жива, сейчас ругаться начнет. Только Годар фыркнул, будто от распирающего его смеха, нагнулся к бадейке, поднял вверх и всю воду сам на себя вылил, после чего встряхнулся по-звериному и остаток влаги ладонями с тела свел.
– Ну, где там одежка твоя? Сама-то хоть стежок уложила?
Тека со щек слезинки утерла, бросила на Леду быстрый внимательный взгляд и тотчас начала поправлять платок.
– Ты же не знаешь ничего, зачем напраслину возводить. И знать бы тебе на надобно, да не смолчу. Имя девичье шепчет, когда бывает со мной, - ласково, горячо шепчет… Раньше завсегда молчал, а теперь будто забывается. Другую вместо меня видит, понимаешь, тошнехонько ему со мной-то теперь.
Леда растерянно на Теку смотрела, ничего не могла уразуметь из ее странного рассказа.
– И чье же имя?
– Не проси, не скажу!
– Вот еще! Нужны мне ваши секреты! Что это за Князь, когда не может быть с той, что ему по-настоящему нравится? Глупость какая, тебя еще при этом терзать.
– Больше и не позовет. В прошлый раз осердился больно.
– Да ты-то в чем виновата?
Тека вдруг засмеялась - сразу краше стала, словно расцвела, вновь показались на щеках озорные ямочки, задорно блеснули глаза:
– А что я – не она…
– Чудовище он после этого! Взял бы себе ту кралю, о которой по ночам вздыхает да утешился. Может, веселей бы на всех глядел. Что, царица заморская, в чужих землях осталась? Надо было завоевать! Или чужая жена? Ага! Вот оно в чем дело! Семью разрушать не хочет, тогда надо его похвалить. Ничего! Пусть один страдает, чем куча народу. Она-то, наверно, не хочет с ним быть - та девушка?
Не успела Тека ответить на гневную речь, как прибежала Радуня, потянула ее за свежескошенный стог:
– Прости, милая, с глазу на глаз побеседуем.
– Это уж как вы хотите… - отмахнулась Леда.
Задержались девушки с прогулки. Давно уж стол был накрыт, остывали щи, мрачнела Арлета. Первой Радунюшка забежала в терем, со смешком еле от мамкиного тычка увернулась. А Леда замешкалась в полутемных сенях, тут Годар ей и встретился. Вздрогнула даже, удивилась, словно поджидал ее давно.
– Все по лесам не набегаешься! Не всем медведям еще головы задурила?
– Яс подружками была. Радсея бы взяли, жаль с тобой уехал. Почему ты меня винишь, вот Радсей никогда не ругается! - сбивчиво пыталась оправдаться, да только вот в чем...
– Был бы я твой жених, выпорол за прогулки твои и в светлице запер! - сверкнул очами Годар.
– Ох, какой грозный! Аж оторопь берет, - нарочно дерзила в ответ.
Друг против друга стояли, и Леда отчего-то не боялась его ничуть. Опять попусту бранит! Только она больше молчать не будет, прошло это время. Будто бы изумление мелькнуло на смуглом лице князя, а потом появилась почти добродушная усмешка:
– Чем губы-то измарала? Так ведь и выйдешь ко столу.
Леда едва разобрала его слова, а уж Годар большим пальцем принялся уголок рта ей тереть, наклонился совсем близко.
– Черника, вроде, не поспела еще, где только угораздило-то тебя, к свету пойдем, что ли…
За плечо схватил, завел в ближнюю кладовую с оконцем, поставил перед собой. У Леды ноги вдруг в коленях ослабли, руки стали словно ватные. Даже и не думала перечить, смотрела неотрывно в его сузившиеся кверху зрачки, отливающих золотом глаз. Колдовство, не иначе…
А Годар от губ ее руку отвел, коснулся растрепавшихся завитков волос, что ушко закрыли, между пальцами одну прядку расправил, будто залюбовался. А потом ненароком задел щеку, ниже по шее провел, зацепил серебряную цепочку, лежащую поверх тонкой ключицы, потянул из ворота сорочки подвеску.
– Безделушку дрянную носишь, а от жемчуга отказалась, глупая… В золоте ходить должна. Как подобает. Все бы тебе дал, только попроси.
Леда очнулась, дыхание перевела, разомкнула пересохшие губы:
– В Долину отнеси. К Лунной Деве. Может, домой меня вернет. Здесь я вам чужая - ты и сам мне не рад.
Годар на мгновение лишь голову поднял, метнулся диким взглядом по полкам, заставленным разной посудой до самого верха, а после обеими руками осторожно сжал ее плечи, заглянул в испуганные глазищи.
– Никуда не пущу! О тайном капище и мечтать забудь, там тебе не бывать вовек. Ишь, чего удумала! Дом твой теперь здесь, подле меня! Я тебе и за мать и за отца буду, за брата и...
Словно еще что-то добавить хотел, да сдержался. Прижался горячим лбом к ее ледяному, дышал тяжело.
– За что же? – пробормотала Леда, еле слышно, - за что ненавидишь меня? Из-за того, что такая неумеха безродная твоему родичу в невесты досталась, прямо скажи…
– Правда твоя - ненавижу! За то, что такая неумеха безродная моему брату досталась. Брату... Не мне.
– Ох… Да зачем тебе-то? У тебя забав здесь и так хватает! - молвила чуть ли не со слезой.
– Это каких же таких забав?
Отстранился даже, снова смотрел в глаза, недоумевая, а Леда выдохнула с укором:
– У тебя Тека есть!
Сказала и пожалела. Совсем не ее дело, с кем водится князь, но ведь раззадорил же! Зачем такие жестокие слова говорит: «Лунную долину забудь», «ненавижу, что брату досталась, а не мне». Это к чему он ведет? Еще и чары какие-то применяет, верно, хочет испытать, не кинется ли она к нему на шею. Будет потом срамить перед всеми. Проверку устроил. Так и есть, змеиными глазами сверкает, злится, что умысел его не удался.
– Тека-то здесь при чем? Не гоже тебе с ней знаться! Уж не ведаю, чего наплела… Завтра же отправлю в деревню!
После такого заявления Леда окончательно пришла в себя. Скинула с плеч руки Князя, отступила на шаг.
– Не смей ее обижать! Ей и так в жизни досталось горя. Ты еще…
– Так разве я тому виной, что родной муж ее со двора прогнал, а в отцовский дом она идти постыдилась? Только разговоры с ней вести тебе не позволю! Одарю ее за все добро и сошлю в Барсучье, у бондаря там жена угорела в бане, с малыми детьми один остался, а мужик справный. Накажу старосте их свести.
– Горазд ты, видно, сам за людей решать! А если им то не мило?
– Распоясалась, вовсе, гляжу… Указывать мне взялась! Хороша-а...
А сам уже смотрит совсем беззлобно, чуть ли не радостно. Ох, не поймешь его, не разгадаешь, что в сердце змеином прячется на самом донце еще. А надо ли ей про то знать?
Из горницы вдруг крики раздались, чуть не плач девичий навзрыд. Леда, себя не помня, метнулась из кладовой через сенцы в большие покои. Так и есть, Радуня за младшего дядюшку прячется, матери что-то отговаривает дерзко, сам Радсей стоит посреди комнаты, руки расставил, не пускает сестрицу к дочери. А в зубах у парня свистулька бесперечь пищит. Едва Леда на пороге показалась, Арлета тут же на нее напустилась:
– Ты, непутевая, довела! Твой недосмотр, что из лесу девке моей медведи гостинцы таскают. Не для того я цветик растила, чтобы она в норе на звериных шкурах жила, лешака угрюмого тешила.
И опять Леда кругом виновата вышла. Какие уж тут щи! Она развернулась и хотела выскочить из покоев, в светелке своей укрыться, обо всем случившемся поразмыслить, а то поплакать в подушку. Годар удержал, приобнял за плечо, едва ли не силой завел обратно.
– Не шуми, сестра, расскажи толком, что у вас стряслось.
А когда узнал из-за чего весь сыр-бор, только головой покачал. Арлета же бушевала вовсю:
– Сожгу в печи подарунки лесные! Чую присуха на них, девка вон мается, с лица сошла. У-у! Ведьмин выкормыш! Попадись мне только, так бы и огрела кочергой по звериной морде.
– Будет, будет! Садитесь за стол! Поутру навещу Михея, давно не видались. За племянницу его еще не благодарил, да и так есть о чем потолковать.
Леда тут возьми да брякни не к месту:
– Я бы тоже пошла…
Годар глянул так, что чуть не приросла к полу. И Арлета уперла руки в крутые бока:
– Вот же бесстыдница! Дома ей не сидится! Смотри, Радсей, какова невестушка у тебя! Нужна ли такая…
Молодой князь Радунюшку рядом с собой усадил, спасая от материна гнева, а Арлете спокойно ответил, даже на Леду не посмотрев:
– Может, ты и права сестрица, и зачем мне теперь жена… Хлопоты одни с вами, бабами…
Обедали молча, едва ложки двигались, кусок в горло не лез. Каждый о своем думал. Кое-как до ночи день протянулся, пустая волокита. А на завтра спозаранку суета началась. Радуня в тереме взаперти сидела - нарочно до крови колола пальцы, заняла мать шитьем, Князь в лес по росе ушел, не иначе к Медведю для разбирательства, а Радсей взялся ладью красить.
Давно была готова для него резная лодочка - в дальний путь по суху отправляться. Сам строгать помогал, сам вырезал причудливые узоры по бокам, теперь вот раздобыл краску – заливал впадинки – выбоинки, правил рисунок.
Леда на то дело смотреть не могла, обручем тоска грудь сжимала. Пошла навестить Теку, а там иная забота. Собирала женщина свои немудрящие пожитки в короб да заплечную суму. Осталось лишь на телегу добришко бросить и в Барсучье отправляться.
– И ведь даже проводить не додумался! – пыталась заново возмущалась Леда, но Тека только кротко улыбалась:
– Зачем бы ему…
– Так тебе ведь горько уезжать!
– И ничего не горько, не на пепелище ведь еду-то, а к сиротам малым.
Тека вдруг глаза зажмурила, покатились по лицу крупные слезы:
– Может… может, маменькой меня после звать станут. Князь говорил, мальчонка-то в зыбке еще, а девочки – погодки уже взросленькие, помогать пытались, да куда уж там. Без бабы в дому плохо, каждый знает про то. А девчушкам каково? Косыньки заплести некому, приласкать-приголубить, сказочку на ночь сказать. Вот и я пригожусь.
– Каков еще там хозяин, - насторожилась Леда, - отчего жена его раньше срока преставилась, разобраться бы надо по уму.
Тека сразу же зашептала, прикрыв рот узкой ладонью:
– Догадалась я, что у них стряслось. В баню за полночь, верно, пошла мыться, вот Банница и защекотала дуреху. Такое уж бывало не раз!
Заскрипели под окном ободья телеги, настал черед расставаться. Тека поднялась с лавки, сунула Леде в руки сверток:
– Князю от меня поклонись да передай вот эту рубашку. Только не закончена малость, всего-то пара стежков осталась дошить на груди. Уж потруди свои белые ручки, заверши мою работу.
– Сумею ли… - вздохнула Леда, не ладились у нее дела с рукодельем, хоть ты плачь. Тека взялась утешать да подсказывать.
– Да вот же, глянь, ромбик этот закончишь, и здесь укромную стежку по образцу, узелок затянешь сзади. Только потом сама ему отнеси, да проси, чтоб надел при тебе. Обещаешь наказ мой исполнить?
Пришлось согласиться. Проводила Леда нечаянную подругу из Гнездовья, вернулась к себе и занялась рубашкой. Никто лентяйкой не назовет, подумаешь, всего-то пара стежков, можно и расстараться… Хороша вышивка Теки – красные дорожки на белом льне.
Мужские и женские фигуры в узоре, поменьше – деточки, наверно, еще поля урожайные – знак обилия и богатства, уточки и лошадки – дом полная чаша, от недоброго глаза оберег. Мастерица Тека, ничего не забыла, всем одарила дорогого князюшку, пожелала долгой и счастливой жизни.
Обед Леда просидела в своей светлице, все посылала разузнать, не вернулся еще Годар из леса. А ближе к вечеру дошла весть, что в кузнице князь, сам какую-то работу ладит. Хотела Леда Радсея себе в провожатые взять, да парень так и уснул в ладье, чуть закончив ее украшать. Арлета его лоскутным одеяльцем прикрыла, запретила будить. Пришлось Леде в кузню одной отправиться.
И с чего это сердце так разбежалось? Всего-то забот – рубашку отдать, а ноги уже дрожат, щеки пылают. Далеко раздавались по округе удары тяжелых молотов, и не ошибешься - сразу на место прибудешь, хоть располагалась кузница за поселением на широком выгоне, возле маленького пруда в отдельной загородушке.
Леда остановилась на пороге просторной хижины, несмело заглянула внутрь.
– Никак гостюшка к нам пожаловала, - буркнул незнакомый пожилой мужчина с лохматой бородкой, отворотившись от наковальни. Кивнул головой князю, мол, не по твою ли душу красавица заглянула.
Шипела в чане железная скоба, метались по стенам тени от огня в широкой горловине очага. Годар руки о ветошь вытер, неспешно пошел к растворенной двери.
– Неужто впрямь меня искала?
– Тебя.
Едва осмелилась на него глаза вскинуть, уговаривала же себя не робеть, а вот опять какое-то наваждение.
«Радсей во сто крат лучше будет. Добрый, приветливый, для всех слово ласковое найдет. А этот… волосы на затылке в узел собрал, на лбу черная повязка, ну, чисто разбойник! И никогда мне не нравились мужчины с длинными волосами. У Радсея кудри едва до плеч достают, так хоть мягкие, пушистые, русые… А у Годара черные, цвета воронова крыла, и жесткие, наверно, вдобавок, похожие на конский хвост. Сам смотрит хмуро, словно ястреб на перепелочку, а еще эти рисунки на голой груди, едва скрывает их сейчас кожаный передник».
Пока думки в голове метались как беспокойные пташки в силках, послышалась насмешливая мужская речь.
– Знать, понравился тебе мой Крылатый, то-то глаз отвести не можешь. Покажусь сейчас, дам уж полюбоваться, чай, не все рассмотрела тогда в лесу.
– Да я просто так, и не глядела вовсе, - залепетала Леда, полыхая щеками и протягивая вперед руки со свертком. - Держи! Эта тебе Тека передать велела... Перед тем, как уехать ей в поселок по твоему приказанию.
– Вот и славно! Не будешь более за нее корить, - совсем по- доброму усмехнулся князь.
"С чего он сегодня такой довольный... Может, Михею намял бока... или сам получил. Поди ему Михей в силе-то не уступит, "- про себя рассуждала Леда, а вслух решила смиренно добавить:
– Может, сразу наденешь на себя? Она уж очень просила.
Вручить ему подарок да убежать, чего бы проще. Рубашку Леда раскрыла, а у самой руки дрожат, в горле пересохло, что же творится такое, ведь не маленькая давно, навидалась разных людей по жизни - и важных деканов и строгих директоров, пора бы смелее быть. Но, видно, это жар от печи разума лишает. Или насмешливый темный взгляд змеиных глаз.
– Обожди, умоюсь сперва. Пошли-ка на двор, там и польешь мне.
Годар скинул передник кузнеца на изрубленную клинками деревянную чурочку, захватил у порога бадью с водой, поверх которой малый ковшичек плавал и вышел из кузницы на вытоптанный лужок, кое-где едва муравой заросший, а там поставил бадью наземь и обернулся к Леде, уперев кулаки в бока.
– Ну, смотри теперь!
– Очень мне надо!
– Разве не хорош мой Змей? Ты ближе-ближе подойди, небось за бочок не ухватит.
И к чему только принялся шутить, а ведь сразу видно, в добром расположении духа из леса вернулся.
– Умыться хотел, да примерить рубашку… - напомнила Леда, делая строгое лицо.
– Ай, торопишься куда? Жених поди ждет, только не больно ты брата моего привечаешь, я все про вас знаю.
Сверкнули золотом темные глаза, будто опять озлиться готов.
– Мы уж как-нибудь сами разберемся. И без подсказок, - едва удержав голос возразила Леда.
– Сами значит, вон оно как…
И ближе подошел, уже без улыбки. И как же она осмелилась... Видать со страху. Леда зачерпнула ковшом воды и плеснула ему в лицо, а что? Хотел умываться, так получи. А сама назад отскочила, чуть от страху жива, сейчас ругаться начнет. Только Годар фыркнул, будто от распирающего его смеха, нагнулся к бадейке, поднял вверх и всю воду сам на себя вылил, после чего встряхнулся по-звериному и остаток влаги ладонями с тела свел.
– Ну, где там одежка твоя? Сама-то хоть стежок уложила?
