– Только сейчас мысль пришла - нам надо взять с собой корешок кувшинки.
– Что еще выдумала?
– Оберег сделать надо. Мне сон приснился про одолень – траву. Это белая кувшинка, если сказать по- другому. Где ее можно добыть, не знаешь?
– У Арлеты снадобий много, может, и эта травка найдется. Солнце скоро подымется, нам уж пора выходить. Можно ли верить твоему сну, не обман ли он?
– В дорогу привиделся, может, знак добрый. Попробовать надо, дело недолгое, вдруг, правда, поможет.
А ведь нашелся в кладовочке у Арлеты среди запасов целебных травок и корешок белой кувшинки. Из него-то и приготовила Леда в дорогу амулет, всего-то прошептала на росный рассвет заветные слова, согревая сухой корешок своим дыханием, а после опустила зелье обратно в холщовый мешочек:
– По утренним росам и вечерним грозам.
По звездным дорогам, солнечным тропам, облачным вершинам, лунным долинам.
Одолень-трава – растение силы, отведет от меня тени могилы,
удачу принесет, к добру приведет!
Сказано – запечатано!
Не разбить, не развеять, добро полной мерой отмерить!
Из Гнездовья выходили на рассвете, Арлета сама провожала до главных ворот, давая последние наставления брату и названной сестре. Только сонная Леда слушала вполуха, зябко поеживаясь от утреннего холодка, хорошо еще грела плечо горячая ладонь Змея. Никого из дружины с собой в дорогу Годар не взял.
Путь в Мертвую деревню ведут тропки нехоженые, а против нечисти лесной да болотной, против неспокойных духов брошенных поселений не числом нужно биться, а только умением. На умения свои, видать, и надеялся князь. А силушки богатырской было не занимать Медведю. С такими-то провожатыми можно в любой поход смело пускаться.
Через луг да поле недолго и до первых березок. Михей встретил Годара и Леду на лесной поляне. Тоже нес на плече небольшой короб с каким-то скарбом, неужто матушка заботливая в дорогу напекла пирогов? Хотела Леда по этому поводу пошутить, да остереглась, больно уж собраны и суровы были мужчины на вид, а у нее самой сердце пело в груди. И ничегошеньки-то она не боялась, подумаешь, до пустой деревни добраться, да начерпать себе колдовской водицы, великое дело…
Шли не споро, все-таки одноногий Медведь был не лучший ходок, хотя устали не зная, выступал первым. Ближе к вечеру добрались до реки. А вот спускаться вниз по течению решили утром нового дня. На высоком берегу под пологом старых елей мужчины соорудили два костерка.
Леда сперва не додумалась, зачем же второй-то, сообразила лишь, когда принялись укладываться на ночлег. Тот костер, что первым прогорел в неглубоком рве, Михей землицей прибросал да поверх накрыл срезанными еловыми ветками.
– Добрая тебе выйдет постеля! Как у мамки родной выспишься на пахучей хвое.
А к ужину достал Медведь из своего короба подовые пироги с неведомой кисло-сладкой травкой, похожей на ревень да глиняный горшочек с медом.
– Для тебя нарочно припас, на-ко отведай!
– Сла-адко… Все спросить хочу, бабушка-то не ругалась, что увел тогда меня из избы?
– Уже не припомню, утешил ее, сказал, что покраше сыскал невесту. И помоложе…
Леда рассердилась притворно, ткнула его кулаком в плечо, да только ушиблась.
– Вот же ты Медведище дремучий! Не рано ли меня в бабушки записал?
– Для Змея и такая сгодишься, - ворчал беззлобно Михей.
– Может, я сама по себе!
– Это ты кому другому соври, я-то вижу, как глядишь на него. Да и Змея допрежь тебя я ни с одной девкой об руку не видал. Одни звездочки вам в небесах светят, одна травка мягкой кажется.
– Красиво ты говоришь, Михей, ох и заболтаешь невестушку, то-то я гляжу, с первой встречи по тебе Радуня скучает, мастер ты сказки сказывать.
– Не болтай зря, а лучше доешь пироги.
– Мне и одного много!
– Больно худа, ветром унесет, Годар – здоровый мужик, ему надо бабу покрепче.
– Слово-то какое – «ба-ба»… - вздохнула Леда.
– Самое доброе слово, особливо для голодного мужика, - рассудил Михей, отряхивая со штанины хлебные крошки.
– Слышал бы твой Князь, какие ты со мной речи ведешь, как бы противу шерстки не погладил.
– Ай, боюсь, аж поджилки трясутся, смотри, девка, меня не выдай!
– Вот же ты чудной!
Годар в это время на реку ходил, а уже в сумраке вернулся с парой большеньких щук. Здесь же на углях рыбин и испекли, потрапезничали на славу. Скрипели по округе козодои, сгущалась тьма. Медведь вызвался в ночь сторожить, а спутникам своим велел укладываться на отдых. Князь хотел по очереди не спать, но Михей его успокоил:
– Отдыхайте с Ладушкой, я за всем прослежу, мимо меня ни один зверь незамечен не пробежит, ни одна пичуга не пискнет. Я с малолетства в пол-уха сплю.
Годар расстелил на еловых лапах свой широкий плащ, и Леда закуталась в него чуть не с головой. Ночь подступила прохладная, а ей было тепло, словно лежала на бабушкиной печи, дух слегка подгоревшей хвои успокаивал, расслаблял уставшее за день тело. А когда уже совсем приготовилась засыпать, ощутила, как прилег рядом и князь. Спиной к нему была, а сразу признала, больше ведь некому...
– Тепло тебе или еще шибче ножки закутать?
Не выдержала, оборотилась на волнующий голос:
– А сам-то как же… Может, укроемся вместе, твоего плаща на двоих хватит.
– Обо мне не заботься, я и сам жаркий, и тебе замерзнуть не дам, до зари буду согревать. Нынче прятаться не от кого…
Улыбнулась, прикрывая глаза, выпутала из складок шерстяной ткани ладошку, коснулась его груди, расслышав глубокий вздох в ответ:
– На руку мне ложись, вот так ладно будет… Спи, заюшка, завтра долог день ожидает.
– Годар, а какой у нас план? Просто через деревню пройдем и наберем воды?
– Так, да не так… про те места больно слава худая идет, много охотников за целебной водой ушли, не воротясь. Нежить там свой закон правит, кабы не крайняя нужда, ни по чем бы не ступил на проклятую землю, что по ночам топляков из себя выпускает. Однако же, к ночи худые беседы вести нам не следует, в головушку не бери, пригрейся да спи.
– Хоть ты жуть говоришь, а мне не боязно с тобой рядом.
– А тебе и не придется пугаться. В деревню тебя не возьмем, обождешь на другом бережку, мы с Михеем вдвоем управимся.
– Вот придумал, конечно, я с вами пойду, мне одной-то страшнее будет!
– Не спорь, а то зацелую.
Леда глаза широко распахнула, пытаясь в кромешной тьме разглядеть, не светятся ли очи Годара желтыми огоньками, но ничего не увидела, почувствовала только, как коснулись ее щеки твердые губы, а после неторопливо достали и рот.
Тепло-тепло, а по телу дрожь прокатилась, когда вдруг ответила смело. В первый раз поцеловала сама. И обожгло… Будто всполохи пламени охватили ум, заставили сладко томиться тело, одно желание – совсем близко быть, прижаться к нему и таять под ласками, дозволяя все.
Целовались жадно, неистово, оба сгорая от неутоленной страсти, распаляя себя еще более, и в этот раз первым опомнился Годар, оторвался от ее дрожащих губ, прошептал глухо:
– Дома тебя взять хочу, на постели своей, а не в лесу на еловых игольях. Хочу, чтоб во всем тебе хорошо было, радость тебе дать желаю и наутро снова любить, а не вести на поклон к нечисти.
Только и смогла в ответ вымолвить:
– С тобой все приму.
– Не забудь свои слова, когда у Лунной Девы окажешься. Про меня не забудь.
Леда теперь молчала. Удобно пристроилась в крепких руках и задремала вскоре, взяла усталость свое. Одна лишь мелькнула мысль:
«А надо ли мне вернуться в свой мир и свое время, если Годар здесь один останется? Мое место подле него. Пусть и будет так».
И уже сквозь сон пробормотала тихонько:
– Не забуду и не оставлю. Люблю…
Все кончается, мой друг,
разрывают кольца рук,
свитые в тугую плеть
боль и сказка, свет и смерть.
Все, к чему вела нас страсть,
скоро все должно упасть,
и за этот острый край
выходи - гостей встречай…
Ранним утром Михей раздобыл где-то в зарослях рогоза лодку с почерневшим от времени веслом, и путники поплыли вниз по течению Резвушки. Греб сам князь, высказав, что ночью хорошо отдохнул и никогда прежде столь сладко не высыпался, как на еловых лапах поверх кострища с ладушкой своей рядом.
Леда молчала, сидела на днище лодочки, закутанная в теплый плащ по самые глаза, - на реке туман, слякотно, небо серыми тучами заволокло, вот-вот дождик крапать начнет. Одна только забава на пути и случилась - рядом с кормой вынырнул из воды яркий зимородок, держал в остром клюве неудачливого гольянчика.
Вздрогнула Леда, а после залюбовалась полетом красивой пташки. И все равно грустно, маятно на душе:
– А долго ли еще добираться-то?
– До вечерней зори должны увидать домишки и холм с Ясенем. Только в темное время туда идти - затея глупая, придется опять ночь переждать и попробовать утром.
Погода за весь день так и не установилась, дважды путники на берег сходили – ноги поразмять, правда, огня уже не зажигали, лес мокрый и не до того было. В густых сумерках едва не проскочили деревушку, хорошо, заметил Годар одинокий фонарь на берегу.
Странное свечение, факел - не факел, а будто бы головешка мерцала высоко на шесте, чисто маячила: «Сюда, мол, плывите, туточки мы все, вас одних поджидаем!»
И тишина… Ни рыбка хвостом не плеснет, ни птица не пролетит. Тишь и мрак могильный.
Привалилась лодка к противоположному берегу, там и решено было заночевать, да только какой тут сон, если рядом через неширокую водицу раскинулись заповедные места, где правит Навий Хозяин. Однако же из каких-то брошенных жердин и кучки подсохшего хвороста близ чахлого леска Михей соорудил костерок для Леды, сам рядом прилег на свою душегрейку и вскоре крепко заснул. Недаром прошлую ночь стоял в карауле да почти полдня греб по реке, надо и Медведю набраться сил.
Годар же решил до Резвушки дойти, еще разок оглядеть темные силуэты построек, разгадать, что за огнище такое на шесте светится. А Леда закусила остатками подсохших лепешек и приготовилась немного подремать, ожидая Змея. Однако, вскоре прислушалась и насторожилась.
Голос жалобный послышался от реки. Будто бы даже детский голосочек на помощь звал. Попробовала Леда добудиться Михея, толкнула пару разов в плечо, да все без толку - беспробудно спал медведь, утомившись за день. Так и пошла одна на далекий зов, думая, что у реки и Годара встретит. Двоем-то живо разберутся, что к чему.
Барыней в красной шали выплыла на мрачный небосвод круглощекая сдобная Луна. Затянулась облачной фатой, словно спряталась, застыдившись. Но стало немного светлее и Леда торопко шла на детский голос, как вдруг неподалеку еще один различила, точно, ребятишки плачут, потерялись, глупые. Кто же их о такую пору здесь одних бросил…
Свежестью потянуло с реки, а еще резко пахнуло вдруг запахом гнили, хоть нос затыкай. Леда растерялась на миг, нос рукою зажала и начала ребятишек кликать: «Сюда, сюда!» Только никто уже ей не отзывался, а потом раздался позади ехидный смешок. И сбоку тоже и спереди в густой траве у самой воды. И заплакало, заухало где-то под ногами.
Вот тогда и напала на нее настоящая жуть, кинулась назад, но, споткнувшись о кочку, тут же свалилась наземь. Зашелестел камыш вдоль всего низкого берега, зазвенело в ушах от писка и гомона. Леда глаза протерла и остолбенела. Прямо на нее ползли по траве маленькие человечки без рук, без ног, одна головенка на тощем тельце вертится, а крохотные ротики скалятся в ухмылке, показывая острые блестящие зубы.
"Потерчата, не иначе... "
Себя не помня, подскочила Леда и бросилась было в сторону, да снова растянулась на скользкой траве и покатилась к воде. А уж когда там села и огляделась, поняла, что почти окружена маленькими уродцами, один выход остался – в лодку прыгнуть, отвязать ее от колышка и выплыть на середину речушки, может, не станут преследовать ее в воде отвратительные создания.
Тут уж не до раздумий, дрожащие руки сами дергали узлы, что вязал Михей. Обдирая кожу до крови, пальцы распутывали веревку. Наконец Леда оттолкнулась веслом от берега, чуть не попав по хихикающим «ползунам».
Крикнуть хотела - во всю моченьку завопить, на помощь позвать мужчин, да поняла, что едва может шептать, будто голоса лишилась. Мерно покачиваясь, меж тем лодочка Михея уверенно плыла через реку к противоположному берегу, словно из-под низу, в мутной воде, чьи-то разумные руки ее направляли. Леда пыталась грести, хотя бы на середине реки держаться, - ни в какую, немного времени прошло и уткнулся деревянный "нос" в старенькие мостки на другом берегу.
Делать нечего, не сидеть же всю ноченьку в лодке, дожидаясь подмоги, хотя, может, именно так и следовало бы поступить, только Леда выбралась на шаткие доски настила и по ним уж дошла до твердой почвы. Решила добраться до «маяка», ближе посмотреть как огонечек мерцает и нет ли рядом кого живого. Отчего-то казалось, что всякая нечисть света боится и не станет ее донимать у фонаря. Только вот напрасно она так рассудила, ой, как напрасно доверилась...
Стоило ей взобраться на невысокий обрыв, откуда шел свет, как тут же затряслась под ногами земля, зашумели крылья, полетели перья и сор в глаза. Леда закрылась руками, упав на колени, а вокруг нее завертелся бешеный хоровод: блеяло, мяукало, свистело, топало и хлопало, улюлюкало в самые уши, что-то скрипело и хлюпало гадостно и совсем рядом раздавалось мерзкое чавканье и хруст костей.
«Мерещится мне, не бывает такого, только у Гоголя в книжках, а взаправду нет-нет-нет… Главное – не бояться! Пусть местных жителей черти стращают, я-то из другого времени, из прогрессивного века, со мной у них такой номер не пройдет. А все равно жутко, даже вспоминать не хочу этих маленьких ползунчиков, ой, мамочки, что же за отродья такие, кажется, где-то я такое читала про потерчат, но чтобы наяву повстречаться...»
Леда приоткрыла один глаз и почти сразу же зажмурилась, руки сами потянулись к мешочку на груди, там, где был припрятан корешок кувшинки, если крепко припечет, во все, что угодно поверишь. А тут еще на уровне своего лица она явно разглядело одинокую конскую ногу с мощным копытом, а с ней рядом форменное человеческое ухо размером с тарелку да еще и на двух тощих куриных ножках по обе стороны.
И сколько же еще странных, нелепых существ приплясывало вокруг - не сосчитать. Истинный праздник уродцев! Резвятся, хохочут, любо им поглядеть, как дрожит и томится в их кругу живая человеческая душа.
Но долго стоять на коленях Леда не собиралась. Да, страшно так, что аж поджилки трясутся, но надо все- таки подняться и посмотреть этой нечисти в глаза или что там еще у них, какие гляделки-зыркалки приспособлены. Так, с опущенной головой она и встала во весь рост, а потом, зажав в руке амулет - корешок, грозно и решительно заговорила, потупя взгляд в землю:
– Я к вам с миром пришла, повидаться с Хозяином этих мест. У меня к нему важное дело. По-хорошему вас прошу, проводите к Самому! Ишь, чего удумали, гостью пугать! У вас хоть когда в последний раз были гости с подарками? То-то же… Совсем потеряли совесть!
Что тут началось, такая несусветная кутерьма и возня вокруг: стон, гогот, хрюкание и визг. Леда вскинула голову и приготовилась лицезреть воочию своих вероятных провожатых. И ведь было чего пугаться, не привидится такое сборище чудищ и в самом невероятном кошмаре. Всплыли в памяти со школьных лет чуть позабытые строки А. Пушкина из сна Татьяны Лариной:
– Что еще выдумала?
– Оберег сделать надо. Мне сон приснился про одолень – траву. Это белая кувшинка, если сказать по- другому. Где ее можно добыть, не знаешь?
– У Арлеты снадобий много, может, и эта травка найдется. Солнце скоро подымется, нам уж пора выходить. Можно ли верить твоему сну, не обман ли он?
– В дорогу привиделся, может, знак добрый. Попробовать надо, дело недолгое, вдруг, правда, поможет.
А ведь нашелся в кладовочке у Арлеты среди запасов целебных травок и корешок белой кувшинки. Из него-то и приготовила Леда в дорогу амулет, всего-то прошептала на росный рассвет заветные слова, согревая сухой корешок своим дыханием, а после опустила зелье обратно в холщовый мешочек:
– По утренним росам и вечерним грозам.
По звездным дорогам, солнечным тропам, облачным вершинам, лунным долинам.
Одолень-трава – растение силы, отведет от меня тени могилы,
удачу принесет, к добру приведет!
Сказано – запечатано!
Не разбить, не развеять, добро полной мерой отмерить!
Из Гнездовья выходили на рассвете, Арлета сама провожала до главных ворот, давая последние наставления брату и названной сестре. Только сонная Леда слушала вполуха, зябко поеживаясь от утреннего холодка, хорошо еще грела плечо горячая ладонь Змея. Никого из дружины с собой в дорогу Годар не взял.
Путь в Мертвую деревню ведут тропки нехоженые, а против нечисти лесной да болотной, против неспокойных духов брошенных поселений не числом нужно биться, а только умением. На умения свои, видать, и надеялся князь. А силушки богатырской было не занимать Медведю. С такими-то провожатыми можно в любой поход смело пускаться.
Через луг да поле недолго и до первых березок. Михей встретил Годара и Леду на лесной поляне. Тоже нес на плече небольшой короб с каким-то скарбом, неужто матушка заботливая в дорогу напекла пирогов? Хотела Леда по этому поводу пошутить, да остереглась, больно уж собраны и суровы были мужчины на вид, а у нее самой сердце пело в груди. И ничегошеньки-то она не боялась, подумаешь, до пустой деревни добраться, да начерпать себе колдовской водицы, великое дело…
Шли не споро, все-таки одноногий Медведь был не лучший ходок, хотя устали не зная, выступал первым. Ближе к вечеру добрались до реки. А вот спускаться вниз по течению решили утром нового дня. На высоком берегу под пологом старых елей мужчины соорудили два костерка.
Леда сперва не додумалась, зачем же второй-то, сообразила лишь, когда принялись укладываться на ночлег. Тот костер, что первым прогорел в неглубоком рве, Михей землицей прибросал да поверх накрыл срезанными еловыми ветками.
– Добрая тебе выйдет постеля! Как у мамки родной выспишься на пахучей хвое.
А к ужину достал Медведь из своего короба подовые пироги с неведомой кисло-сладкой травкой, похожей на ревень да глиняный горшочек с медом.
– Для тебя нарочно припас, на-ко отведай!
– Сла-адко… Все спросить хочу, бабушка-то не ругалась, что увел тогда меня из избы?
– Уже не припомню, утешил ее, сказал, что покраше сыскал невесту. И помоложе…
Леда рассердилась притворно, ткнула его кулаком в плечо, да только ушиблась.
– Вот же ты Медведище дремучий! Не рано ли меня в бабушки записал?
– Для Змея и такая сгодишься, - ворчал беззлобно Михей.
– Может, я сама по себе!
– Это ты кому другому соври, я-то вижу, как глядишь на него. Да и Змея допрежь тебя я ни с одной девкой об руку не видал. Одни звездочки вам в небесах светят, одна травка мягкой кажется.
– Красиво ты говоришь, Михей, ох и заболтаешь невестушку, то-то я гляжу, с первой встречи по тебе Радуня скучает, мастер ты сказки сказывать.
– Не болтай зря, а лучше доешь пироги.
– Мне и одного много!
– Больно худа, ветром унесет, Годар – здоровый мужик, ему надо бабу покрепче.
– Слово-то какое – «ба-ба»… - вздохнула Леда.
– Самое доброе слово, особливо для голодного мужика, - рассудил Михей, отряхивая со штанины хлебные крошки.
– Слышал бы твой Князь, какие ты со мной речи ведешь, как бы противу шерстки не погладил.
– Ай, боюсь, аж поджилки трясутся, смотри, девка, меня не выдай!
– Вот же ты чудной!
Годар в это время на реку ходил, а уже в сумраке вернулся с парой большеньких щук. Здесь же на углях рыбин и испекли, потрапезничали на славу. Скрипели по округе козодои, сгущалась тьма. Медведь вызвался в ночь сторожить, а спутникам своим велел укладываться на отдых. Князь хотел по очереди не спать, но Михей его успокоил:
– Отдыхайте с Ладушкой, я за всем прослежу, мимо меня ни один зверь незамечен не пробежит, ни одна пичуга не пискнет. Я с малолетства в пол-уха сплю.
Годар расстелил на еловых лапах свой широкий плащ, и Леда закуталась в него чуть не с головой. Ночь подступила прохладная, а ей было тепло, словно лежала на бабушкиной печи, дух слегка подгоревшей хвои успокаивал, расслаблял уставшее за день тело. А когда уже совсем приготовилась засыпать, ощутила, как прилег рядом и князь. Спиной к нему была, а сразу признала, больше ведь некому...
– Тепло тебе или еще шибче ножки закутать?
Не выдержала, оборотилась на волнующий голос:
– А сам-то как же… Может, укроемся вместе, твоего плаща на двоих хватит.
– Обо мне не заботься, я и сам жаркий, и тебе замерзнуть не дам, до зари буду согревать. Нынче прятаться не от кого…
Улыбнулась, прикрывая глаза, выпутала из складок шерстяной ткани ладошку, коснулась его груди, расслышав глубокий вздох в ответ:
– На руку мне ложись, вот так ладно будет… Спи, заюшка, завтра долог день ожидает.
– Годар, а какой у нас план? Просто через деревню пройдем и наберем воды?
– Так, да не так… про те места больно слава худая идет, много охотников за целебной водой ушли, не воротясь. Нежить там свой закон правит, кабы не крайняя нужда, ни по чем бы не ступил на проклятую землю, что по ночам топляков из себя выпускает. Однако же, к ночи худые беседы вести нам не следует, в головушку не бери, пригрейся да спи.
– Хоть ты жуть говоришь, а мне не боязно с тобой рядом.
– А тебе и не придется пугаться. В деревню тебя не возьмем, обождешь на другом бережку, мы с Михеем вдвоем управимся.
– Вот придумал, конечно, я с вами пойду, мне одной-то страшнее будет!
– Не спорь, а то зацелую.
Леда глаза широко распахнула, пытаясь в кромешной тьме разглядеть, не светятся ли очи Годара желтыми огоньками, но ничего не увидела, почувствовала только, как коснулись ее щеки твердые губы, а после неторопливо достали и рот.
Тепло-тепло, а по телу дрожь прокатилась, когда вдруг ответила смело. В первый раз поцеловала сама. И обожгло… Будто всполохи пламени охватили ум, заставили сладко томиться тело, одно желание – совсем близко быть, прижаться к нему и таять под ласками, дозволяя все.
Целовались жадно, неистово, оба сгорая от неутоленной страсти, распаляя себя еще более, и в этот раз первым опомнился Годар, оторвался от ее дрожащих губ, прошептал глухо:
– Дома тебя взять хочу, на постели своей, а не в лесу на еловых игольях. Хочу, чтоб во всем тебе хорошо было, радость тебе дать желаю и наутро снова любить, а не вести на поклон к нечисти.
Только и смогла в ответ вымолвить:
– С тобой все приму.
– Не забудь свои слова, когда у Лунной Девы окажешься. Про меня не забудь.
Леда теперь молчала. Удобно пристроилась в крепких руках и задремала вскоре, взяла усталость свое. Одна лишь мелькнула мысль:
«А надо ли мне вернуться в свой мир и свое время, если Годар здесь один останется? Мое место подле него. Пусть и будет так».
И уже сквозь сон пробормотала тихонько:
– Не забуду и не оставлю. Люблю…
Глава 17. На пиру у Хозяина
Все кончается, мой друг,
разрывают кольца рук,
свитые в тугую плеть
боль и сказка, свет и смерть.
Все, к чему вела нас страсть,
скоро все должно упасть,
и за этот острый край
выходи - гостей встречай…
Ранним утром Михей раздобыл где-то в зарослях рогоза лодку с почерневшим от времени веслом, и путники поплыли вниз по течению Резвушки. Греб сам князь, высказав, что ночью хорошо отдохнул и никогда прежде столь сладко не высыпался, как на еловых лапах поверх кострища с ладушкой своей рядом.
Леда молчала, сидела на днище лодочки, закутанная в теплый плащ по самые глаза, - на реке туман, слякотно, небо серыми тучами заволокло, вот-вот дождик крапать начнет. Одна только забава на пути и случилась - рядом с кормой вынырнул из воды яркий зимородок, держал в остром клюве неудачливого гольянчика.
Вздрогнула Леда, а после залюбовалась полетом красивой пташки. И все равно грустно, маятно на душе:
– А долго ли еще добираться-то?
– До вечерней зори должны увидать домишки и холм с Ясенем. Только в темное время туда идти - затея глупая, придется опять ночь переждать и попробовать утром.
Погода за весь день так и не установилась, дважды путники на берег сходили – ноги поразмять, правда, огня уже не зажигали, лес мокрый и не до того было. В густых сумерках едва не проскочили деревушку, хорошо, заметил Годар одинокий фонарь на берегу.
Странное свечение, факел - не факел, а будто бы головешка мерцала высоко на шесте, чисто маячила: «Сюда, мол, плывите, туточки мы все, вас одних поджидаем!»
И тишина… Ни рыбка хвостом не плеснет, ни птица не пролетит. Тишь и мрак могильный.
Привалилась лодка к противоположному берегу, там и решено было заночевать, да только какой тут сон, если рядом через неширокую водицу раскинулись заповедные места, где правит Навий Хозяин. Однако же из каких-то брошенных жердин и кучки подсохшего хвороста близ чахлого леска Михей соорудил костерок для Леды, сам рядом прилег на свою душегрейку и вскоре крепко заснул. Недаром прошлую ночь стоял в карауле да почти полдня греб по реке, надо и Медведю набраться сил.
Годар же решил до Резвушки дойти, еще разок оглядеть темные силуэты построек, разгадать, что за огнище такое на шесте светится. А Леда закусила остатками подсохших лепешек и приготовилась немного подремать, ожидая Змея. Однако, вскоре прислушалась и насторожилась.
Голос жалобный послышался от реки. Будто бы даже детский голосочек на помощь звал. Попробовала Леда добудиться Михея, толкнула пару разов в плечо, да все без толку - беспробудно спал медведь, утомившись за день. Так и пошла одна на далекий зов, думая, что у реки и Годара встретит. Двоем-то живо разберутся, что к чему.
Барыней в красной шали выплыла на мрачный небосвод круглощекая сдобная Луна. Затянулась облачной фатой, словно спряталась, застыдившись. Но стало немного светлее и Леда торопко шла на детский голос, как вдруг неподалеку еще один различила, точно, ребятишки плачут, потерялись, глупые. Кто же их о такую пору здесь одних бросил…
Свежестью потянуло с реки, а еще резко пахнуло вдруг запахом гнили, хоть нос затыкай. Леда растерялась на миг, нос рукою зажала и начала ребятишек кликать: «Сюда, сюда!» Только никто уже ей не отзывался, а потом раздался позади ехидный смешок. И сбоку тоже и спереди в густой траве у самой воды. И заплакало, заухало где-то под ногами.
Вот тогда и напала на нее настоящая жуть, кинулась назад, но, споткнувшись о кочку, тут же свалилась наземь. Зашелестел камыш вдоль всего низкого берега, зазвенело в ушах от писка и гомона. Леда глаза протерла и остолбенела. Прямо на нее ползли по траве маленькие человечки без рук, без ног, одна головенка на тощем тельце вертится, а крохотные ротики скалятся в ухмылке, показывая острые блестящие зубы.
"Потерчата, не иначе... "
Себя не помня, подскочила Леда и бросилась было в сторону, да снова растянулась на скользкой траве и покатилась к воде. А уж когда там села и огляделась, поняла, что почти окружена маленькими уродцами, один выход остался – в лодку прыгнуть, отвязать ее от колышка и выплыть на середину речушки, может, не станут преследовать ее в воде отвратительные создания.
Тут уж не до раздумий, дрожащие руки сами дергали узлы, что вязал Михей. Обдирая кожу до крови, пальцы распутывали веревку. Наконец Леда оттолкнулась веслом от берега, чуть не попав по хихикающим «ползунам».
Крикнуть хотела - во всю моченьку завопить, на помощь позвать мужчин, да поняла, что едва может шептать, будто голоса лишилась. Мерно покачиваясь, меж тем лодочка Михея уверенно плыла через реку к противоположному берегу, словно из-под низу, в мутной воде, чьи-то разумные руки ее направляли. Леда пыталась грести, хотя бы на середине реки держаться, - ни в какую, немного времени прошло и уткнулся деревянный "нос" в старенькие мостки на другом берегу.
Делать нечего, не сидеть же всю ноченьку в лодке, дожидаясь подмоги, хотя, может, именно так и следовало бы поступить, только Леда выбралась на шаткие доски настила и по ним уж дошла до твердой почвы. Решила добраться до «маяка», ближе посмотреть как огонечек мерцает и нет ли рядом кого живого. Отчего-то казалось, что всякая нечисть света боится и не станет ее донимать у фонаря. Только вот напрасно она так рассудила, ой, как напрасно доверилась...
Стоило ей взобраться на невысокий обрыв, откуда шел свет, как тут же затряслась под ногами земля, зашумели крылья, полетели перья и сор в глаза. Леда закрылась руками, упав на колени, а вокруг нее завертелся бешеный хоровод: блеяло, мяукало, свистело, топало и хлопало, улюлюкало в самые уши, что-то скрипело и хлюпало гадостно и совсем рядом раздавалось мерзкое чавканье и хруст костей.
«Мерещится мне, не бывает такого, только у Гоголя в книжках, а взаправду нет-нет-нет… Главное – не бояться! Пусть местных жителей черти стращают, я-то из другого времени, из прогрессивного века, со мной у них такой номер не пройдет. А все равно жутко, даже вспоминать не хочу этих маленьких ползунчиков, ой, мамочки, что же за отродья такие, кажется, где-то я такое читала про потерчат, но чтобы наяву повстречаться...»
Леда приоткрыла один глаз и почти сразу же зажмурилась, руки сами потянулись к мешочку на груди, там, где был припрятан корешок кувшинки, если крепко припечет, во все, что угодно поверишь. А тут еще на уровне своего лица она явно разглядело одинокую конскую ногу с мощным копытом, а с ней рядом форменное человеческое ухо размером с тарелку да еще и на двух тощих куриных ножках по обе стороны.
И сколько же еще странных, нелепых существ приплясывало вокруг - не сосчитать. Истинный праздник уродцев! Резвятся, хохочут, любо им поглядеть, как дрожит и томится в их кругу живая человеческая душа.
Но долго стоять на коленях Леда не собиралась. Да, страшно так, что аж поджилки трясутся, но надо все- таки подняться и посмотреть этой нечисти в глаза или что там еще у них, какие гляделки-зыркалки приспособлены. Так, с опущенной головой она и встала во весь рост, а потом, зажав в руке амулет - корешок, грозно и решительно заговорила, потупя взгляд в землю:
– Я к вам с миром пришла, повидаться с Хозяином этих мест. У меня к нему важное дело. По-хорошему вас прошу, проводите к Самому! Ишь, чего удумали, гостью пугать! У вас хоть когда в последний раз были гости с подарками? То-то же… Совсем потеряли совесть!
Что тут началось, такая несусветная кутерьма и возня вокруг: стон, гогот, хрюкание и визг. Леда вскинула голову и приготовилась лицезреть воочию своих вероятных провожатых. И ведь было чего пугаться, не привидится такое сборище чудищ и в самом невероятном кошмаре. Всплыли в памяти со школьных лет чуть позабытые строки А. Пушкина из сна Татьяны Лариной:
