– Может, и дуры, кто вас разберет… Одно знаю, матушка Его жалела очень, легко ли бессердечным-то быть.
– Ну, давай, скажи еще, что и сам Кащей у вас безвинный страдалец! - заметила Леда.
– Вины много на нем, а только и у него прежде была мать, которая любила сынка без памяти, не чаяла в нем души, - терпеливо заступался незримый голос.
– Видно, все не впрок…
– Хватит уже зря воздух толочь пустыми басенками, гляди лучше, вон и охрана твоя сюда мчится. А Медведь-то здоров, что за него замуж не пошла, али не по нраву безногий пришелся?
– Я совершенно не собиралась здесь создавать семью! И до сих пор сомневаюсь в правильности и целесообразности… Годар! Здесь я, Годар! Сюда!
И тут что-то крепко сжало девушку будто железной хваткой, приподняло над землей и обдало лицо теплым порывом воздуха.
– Все вы, девки, одинаковы… Прощай, лапушка, может, еще свидимся когда. На свадебку-то пригласишь? Я с подарком явлюсь, уже придумал насчет доброго гостинчика - будешь рада.
Леда не в силах слово молвить, только кивнула и тотчас оказалась на свободе:
– Ну, ты даешь, чудище мое невидимое! Думала, раздавишь сейчас и косточек не соберу. Вот же, какой нахал!
Но все Науму было нипочем, звонкий смешок его уже улетал за черемуховые заросли, откуда вдруг раздались как-будто тонкие посвисты и щелканье соловья. Жизнь просыпалась в этих краях позже срока и ничего, что скоро пожухнет трава, опадут листья, укроет холмы над заброшенной деревней легкий снежный покров. Не саваном погребальным укроет на сей раз, а белой фатой невесты, что давно готова жениха встретить.
А новой весной начнется здесь совсем иная пора, пусть легло семя в холодную землю, но не погибло навек, а лишь затаилось до срока, терпеливо ждет своего часа, а после подымется высоко нежный, но сильный росток, раздвинет мрачные своды гробницы и гордо покажется Солнцу: "Я смог, я здесь, вместе со всеми буду славить Великую Твою Щедрость!"
Со слезами на глазах Леда кинулась в объятия родного князя, припала щекой к груди, ничего более и не надобно:
– Заюшка моя, что же ты со мной сотворила, думал, не переживу эту ночь…
А где-то сбоку уже непритворно сердито ворчал Михей:
– Я разве виноват, что кулема твоя на берег сбежала? Мне ж еще зря шкуру попортил! Сюда пришел хоть калека, да не урод, а теперь, если водицы живой не добыть, на меня Радунюшка и не взглянет.
Леда от Годара отстранилась, хотела друга лесного поприветствовать, да только ахнула – рубаха на Медведе вся обгорела, половина волос клочьями торчит, на лице, кажись, ни бровей ни ресниц не видно.
– Ну, как тебе таков-то женишок? Изрядно меня твой Змей подпалил, аки порося на Корочун.
Годар тяжко вздохнул, видела девушка, что нелегко ему эти слова слышать, да ничего не исправишь.
– Когда заметил пропажу, весь берег ради тебя обегал, понял, что лодки нет, решил - тебя увезли. Эту Корягу безногую будил, да видно морок на Медведя наслали, словно убитый проспал до зари. А вот мне было не до сна.
Медведь Годара перебил, видать крепко саднило тело от Княжеского припека:
– То-то я еле жив очнулся, едва пламя сбил на себе…
– Спасибо скажи, что вообще очухался! Спящего могли русалки защекотать, дело нехитрое.
– Не ссорьтесь, ребята, пойдемте лучше к Ясеню скорей, тут чудные дела творятся, как бы все совсем не исчезло, - убеждала Леда не в силах отвести взгляда от дорогого ей мужчины.
Да и сам Змей, кажется, вовсе не хотел девушку из рук выпускать. Однако, надо же и впрямь было до источников заветных добраться.
– Ба! А где же деревенька-то проклятущая? Я бы не прочь ее Хозяину голову оторвать за радушное гостеприимство!
– Спит Хозяин, а за ним вслед и все чары заснули-развеялись. Я так думаю, не будет здесь больше нежить всякая собираться да хороводы водить возле бедного Савушки. Где-то сейчас болезный… Надеюсь, и ему под землей нынче сладко спится.
Не мешкая более Леда, Годар и Михей взобрались на холм за бывшей околицей, встали перед высоким деревом и поклонились поникшим ветвям. Издали, на подходе еще было слышно, как журчала вода, стекая в низину. Бежали с возвышения два маленьких шустрых ручья, вроде совершенно одинаковые с виду.
То ли ветерок дунул, то ли сам по себе вдруг отвалился с ясеня пожелтевший лист и в быстром танце кружась, опустился на воду. Вот только заметили люди, что гибкими струями влекомый, лист из чахлого да желтого вдруг стал ярко-зеленым, в один миг все жилки расправил, наливаясь животворящим соком. Таким возрожденным и пропал из виду в прогалине под холмом.
Михей с Годаром переглянулись, и начал Медведь распутывать крепкую дратву да ремешки, что крепили липовую култышку к телу. А после чуть подрагивающими руками рубаху с себя стащил. Далее Леда смотреть не стала, ближе к дереву подошла, обняла шершавый ствол, уперлась лбом в морщинистую кору и закрыла глаза, об одном молясь:
«Пусть свершится чудо! Пусть окрепнет тело и вернется живая плоть на старую рану. Пусть они будут счастливы с Радуней, деток сотворят и вырастят на радость всему роду - Медвежьему ли Змеиному, все равно, лишь бы добрые люди его составляли. Да будет так!»
Показалось Леде что долго-долго она уже так стоит у дерева одна, но вот легли на плечи знакомые горячие ладони, а потом заскользили по ее рукам, вместе с ней обхватывая мощный ствол. Хрипловатый голос прозвучал над макушкой:
– Растрепа моя, пойдем, хоть умою… Как в живую водичку окунешься, еще пуще красавицей станешь, будет тебя муж сильно любить, на руках носить, ласковые слова говорить, прижимая к сердцу. Будешь ему всего дороже на белом свете. Пойдем, ладушка!
– А он… Михей-то наш как?
Годар своими же руками ее в сторону развернул, и Леда сначала изумленно вперед глядела, а после, опомнившись и смутившись, опустила глаза себе под ноги. Хорош был Медведь. Таким прежде его девушка и не знала – стоял в двадцати шагах от нее красивый крепкий мужчина в самом расцвете сил. Густая шапка каштановых кудрей покрывала голову, глаза веселые, так и жгут, сам кровь с молоком, иначе не скажешь. И обе ноги исправно на своих местах, как мамка задумывала.
Леда в слезы, вроде рванулась обнять друга, да Годар не пустил. А Медведь только усмехался, подбоченясь, ишь ты, уже даже в новую рубаху и порты переодеться успел:
– Ох, голубушка, теперь, небось, жалеешь, что когда-то мне отказала. Поздно плакать, милая, обещался другой. Уж не обессудь!
Леда тоже смеялась, обхватив Князя за шею, так уж хотелось сейчас кого-то приласкать, пела душа от счастья. А все ж хотелось Медведя подразнить:
– Ради меня-то ты в такие страшные края и не собирался.
– Да если б я раньше знал, что ты с нечистой братией так ловко договориться сумеешь, давно бы сюда доковылял и тебя на загривке притащил. Уж больно смела!
Такие разговоры явно Змею не нравились, кошки скребли на душе, легко ли признать, что хрупкая девушка вместо двух здоровых мужиков все подвиги совершила за единую ночь. И сама цела осталась и мир подарила многим неприкаянным душам.
Вот такая невеста у Змея, не простая, знать, девица, недаром выбрала ее Лунная дева. Только и осталось, что при себе удержать. С этим уж точно справится Змей, никуда больше от себя не отпустит, итак уже раз оплошал, другого нельзя допустить.
Но сейчас князю пришлось разжать руки, сомкнутые вокруг милой невесты, позволить девушке подойти к ручью. Леда зачерпнула пригоршнями студеную водицу и плеснула себе в лицо, а потом так же, держа ладошки ковшичком, сделала пару осторожных глоточков.
Рядом умывался Годар. А Михей между тем другое важное дело совершал, вытащил из своего короба бутылечек граненый и набрал воды из другого ручья. Крепко привинтил крышечку, снова пряча дорогую вещицу сперва в полотняный мешок, а потом еще и в маленький берестяной туесочек.
– Во и ладно! Благодарствуем тебе, Пресветлая Живина, что одарила нас своими милостями. Обещаем во благо пустить.
Тут зашелестел Ясень оставшейся блеклой листвой, жалобно застонали голые ветви, будто старый дедушка желал плечи расправить да покрасоваться перед родней напоследок. Змеями тугими шевельнулись под землей корни дерева, засыпая гремящие родники дерном и глиной. Немного времени спустя оба источника замолкли. Просочились под землю последние прозрачные лужицы у подножья холма, и вскоре на местое заветных ключей поднялось густое свежее разнотравье.
– И то верно, - рассудил Михей, - мало ли с каким умыслом потянулись бы сюда люди со всей округи. Некому больше здесь охранять чистые слезы Живины, и знать, высохли они уже, на улыбку сменились. И в том есть заслуга твоя, Ладушка. Береги ее шибче, Змеиный Князь, не в каждый год пташка такая садится на твое крыло. Помни, цени!
– О том лишь забота моя, - усмехнулся Годар, - да вот как бы сама не возжелала улететь, хочу удержать, но не в золотой клетке, а на раскрытой ладони. Веришь ли мне, хоть моя, Лебедушка белая?
– Верю. И не хочу тебя покидать. Мне бы только узнать про родных, весточку им отправить, о том и буду просить Лунную Деву.
– Значит, и нам пора в путь-дорогу отправляться. Только на небесных струях и без ладьи, а поверх моей железной брони. В прошлый-то раз я тебя не больно спрашивал, когда с крыши снимал, а теперь спрошу. Доверишься мне, позволишь с тобой вместе взмыть к облакам?
От этого приглашения у Леды даже дух захватило, и впрямь самое тайное наяву свершится сейчас.
– Я согласна всегда...
У звездной Ночи тысячи глаз –
Одновременно видит всех нас.
Радостно смотрит или с досадой,
Оделяя наградой нас или утратой.
Великая Жива – Предвечная Мать,
Позволь твою силу и мудрость объять.
Постичь наслаждение, боль и покой -
Великую тайну слиянья с Тобой.
Леда все же обнялась с Михеем перед расставанием и даже потрепала робко его темные кудри.
– Доброй дороги! Надеюсь, не потеряешься в лесу. Как прибудешь, сразу навести Теку, очень за них волнуюсь, девочек жалко. Пусть скорее их беды пройдут.
Медведь аж светился весь, и впрямь, мыслями был уже далеко, наверно, мечтал, как во всей красе молодецкой покажется будущей невесте. Может, и сама Арлета перестанет его теперь бранить, разрешит хоть парой слов с Радунюшкой перемолвиться.
– Да и вы быстрее вертайтесь. Без тебя, Князь, меня сестрица твоя строгая и на порог не пустит.
Скоро Михей скрылся в густом подлеске и Годар вопросительно глянул на спутницу.
– Знать и нам пора…
Мужчина достал из заплечной сумы пару длинных кожаных ремней, расправил теплый плащ и стал Леду наставлять относительно предстоящего путешествия.
– Одежду сниму, так ты все в котомку прибери, а после к лапе примотаешь, пригодится. А то после стану вновь человеком и придется перед тобой голышом ходить, мне-то ничего, а ты еще застыдишься. А сама накидку надень, холодно там... в заоблачных теремах.
– Заботливый какой! Обо всем-то подумал.
– Теперь к Ясеню отойди. Хоть и видала меня уже в другом обличье, но все же испугаться можешь, непривычно тебе.
– А кому же привычно? Ты хоть Арлете показывался и… брату?
– Было дело. Еще по молодости.
– Ты и сейчас-то не больно стар.
Годар губы сурово сжал, но глаза улыбались, вспыхивая желтоватыми огоньками. Леда голову опустила, затомилось сердечко под внимательным взглядом суженого. Отвернулась скорей и почти бегом поднялась на пригорок, а там присела на толстый извилистый корень, торчавший над землей, прижалась спиной к стволу дерева. Неужели сейчас наяву все случится, и вместе с Годаром они поднимутся в небесную высь?
Пролетела к лесу стайка уток, знать, где-то недалече озеро. Прошмыгнула в траве крупная мышь - у, хвостище какой, словно плеть пр траве вьется. Леда даже ноги подобрала, едва не вскричала от неожиданной встречи с шустрым зверьком.
А рядом уже колыхалась земля под огромным телом, уже испуганно трещали сороки, покидая пустырь, птахи поменьше тотчас попрятались в неухоженный малинник и притихли, хотя кому до них было дело. Леда глянула сквозь растопыренные у лица пальцы и замерла от восторга и ужаса. Бывает ли так… А наверно, бывает: «Божечки мои! Какой же он все ж таки большой, я-то по сравнению с ним как цыпленок перед орлом. Ой, мама…»
А Змей, не торопясь, распахнул огромные кожистые крылья, пригнул шею, выжидательно глядя на девушку, не слишком ли дрожит на сей раз его ладушка, не придется ли опять в когти хватать, да тащить бесчувственную. Ох, как бы не хотелось…
Леда дыхание перевела и потихоньку с бугра спустилась, подошла к Великану, не сводя изумленных глаз:
– Годар, неужели это ты?
И в ответ чудовище покорно склонило перед ней шипастую голову, словно высеченную из огромного куска отполированного малахита, теплым паром дохнуло из ноздрей. Леда подошла еще на пару шажочков ближе и несмело вытянула руку вперед, может, прикоснуться дозволит…
– Просто чудо! Это же невероятно!
Польщенный Змей приоткрыл клыкастую пасть и багровым языком лизнул ее ладонь, да не рассчитал, Леда шатнулась в сторону, едва удержалась на ногах.
– О-ой! Ты не очень-то шали, я же маленькая перед тобой сейчас, разве не видишь.
В крайнем смущении Змей опустился на жесткое пластинчатое брюхо, виновато уронил морду на землю: «Прости, заюшка, хотел и таким тебя приласкать».
Леда, конечно, простила, совсем близко встала и погладила жесткий панцирный щиток под янтарным глазом:
– Ты у меня красивый, Годар! Ты - самое прекрасное чудовище на свете.
Прижалась щекой к твердой теплой пластине, улыбалась довольно, в кои-то веки довелось настоящего русского дракона обнять, шутка ли. Рассказать кому – не поверят же, правда, здесь-то как раз и поверят, а вот там, в родном мире…
– Надо лететь, да? Я готова. Я сейчас твою сумку закреплю и сама как-нибудь, ой... заберусь, только у меня опять ноги дрожат, ты меня не торопи.
Но Змей ведь даже и не думал спешить, напротив, душу охватывало смутное беспокойство, а если исчезнет его любимая в Лунной долине, если назад придется возвращаться одному. Нет, такое даже помыслить тяжко!
И вот котомки все закреплены, Змей опустил ниже крыло, приглашая по нему взобраться себе на спину у самой шеи. Леда и себя ремнем привязала, как могла крепко, закуталась в шерстяной плащ и ухватилась за костяной шип поблизости.
«Можно отправлятья!»
Змей помедлил еще немного, прошелся по лугу, запрокидывая морду назад и строго смотря на свою бесценную ношу. Леда пыталась улыбаться побелевшими в раз губами, кивнула, мол, все хорошо, не волнуйся. И тогда он взлетел…
Головокружение и страх. Замерло дыхание, и сердце колоколом бухало в груди. Душа ушла в пятки. Леда впилась ногтями в грубые пластины на змеиной шее, старалась побороть тошноту. Глаза зажмурила, сил нет смотреть вокруг, а ведь раньше предвкушала полет, ждала и мечтала даже.
Что же так подводит слабое тело, только и хочется, что снова под ногами твердую почву ощутить. Где же восторг и изумление, совершенно не манит любоваться сверху на красоты пейзажа. Неужели все придется пропустить, обидно до слез. И Леда расплакалась, щедро вымочив костяные жесткие покровы под руками:
«Прости, Годар, не оценила всю твою мощь, все твое царственное величие крылатого существа. Сжалась в комочек и едва жива от новых ощущений. Никакая я, видать, не летунья. Правильно ты прежде сказал – душа моя заячья!»
– Ну, давай, скажи еще, что и сам Кащей у вас безвинный страдалец! - заметила Леда.
– Вины много на нем, а только и у него прежде была мать, которая любила сынка без памяти, не чаяла в нем души, - терпеливо заступался незримый голос.
– Видно, все не впрок…
– Хватит уже зря воздух толочь пустыми басенками, гляди лучше, вон и охрана твоя сюда мчится. А Медведь-то здоров, что за него замуж не пошла, али не по нраву безногий пришелся?
– Я совершенно не собиралась здесь создавать семью! И до сих пор сомневаюсь в правильности и целесообразности… Годар! Здесь я, Годар! Сюда!
И тут что-то крепко сжало девушку будто железной хваткой, приподняло над землей и обдало лицо теплым порывом воздуха.
– Все вы, девки, одинаковы… Прощай, лапушка, может, еще свидимся когда. На свадебку-то пригласишь? Я с подарком явлюсь, уже придумал насчет доброго гостинчика - будешь рада.
Леда не в силах слово молвить, только кивнула и тотчас оказалась на свободе:
– Ну, ты даешь, чудище мое невидимое! Думала, раздавишь сейчас и косточек не соберу. Вот же, какой нахал!
Но все Науму было нипочем, звонкий смешок его уже улетал за черемуховые заросли, откуда вдруг раздались как-будто тонкие посвисты и щелканье соловья. Жизнь просыпалась в этих краях позже срока и ничего, что скоро пожухнет трава, опадут листья, укроет холмы над заброшенной деревней легкий снежный покров. Не саваном погребальным укроет на сей раз, а белой фатой невесты, что давно готова жениха встретить.
А новой весной начнется здесь совсем иная пора, пусть легло семя в холодную землю, но не погибло навек, а лишь затаилось до срока, терпеливо ждет своего часа, а после подымется высоко нежный, но сильный росток, раздвинет мрачные своды гробницы и гордо покажется Солнцу: "Я смог, я здесь, вместе со всеми буду славить Великую Твою Щедрость!"
Со слезами на глазах Леда кинулась в объятия родного князя, припала щекой к груди, ничего более и не надобно:
– Заюшка моя, что же ты со мной сотворила, думал, не переживу эту ночь…
А где-то сбоку уже непритворно сердито ворчал Михей:
– Я разве виноват, что кулема твоя на берег сбежала? Мне ж еще зря шкуру попортил! Сюда пришел хоть калека, да не урод, а теперь, если водицы живой не добыть, на меня Радунюшка и не взглянет.
Леда от Годара отстранилась, хотела друга лесного поприветствовать, да только ахнула – рубаха на Медведе вся обгорела, половина волос клочьями торчит, на лице, кажись, ни бровей ни ресниц не видно.
– Ну, как тебе таков-то женишок? Изрядно меня твой Змей подпалил, аки порося на Корочун.
Годар тяжко вздохнул, видела девушка, что нелегко ему эти слова слышать, да ничего не исправишь.
– Когда заметил пропажу, весь берег ради тебя обегал, понял, что лодки нет, решил - тебя увезли. Эту Корягу безногую будил, да видно морок на Медведя наслали, словно убитый проспал до зари. А вот мне было не до сна.
Медведь Годара перебил, видать крепко саднило тело от Княжеского припека:
– То-то я еле жив очнулся, едва пламя сбил на себе…
– Спасибо скажи, что вообще очухался! Спящего могли русалки защекотать, дело нехитрое.
– Не ссорьтесь, ребята, пойдемте лучше к Ясеню скорей, тут чудные дела творятся, как бы все совсем не исчезло, - убеждала Леда не в силах отвести взгляда от дорогого ей мужчины.
Да и сам Змей, кажется, вовсе не хотел девушку из рук выпускать. Однако, надо же и впрямь было до источников заветных добраться.
– Ба! А где же деревенька-то проклятущая? Я бы не прочь ее Хозяину голову оторвать за радушное гостеприимство!
– Спит Хозяин, а за ним вслед и все чары заснули-развеялись. Я так думаю, не будет здесь больше нежить всякая собираться да хороводы водить возле бедного Савушки. Где-то сейчас болезный… Надеюсь, и ему под землей нынче сладко спится.
Не мешкая более Леда, Годар и Михей взобрались на холм за бывшей околицей, встали перед высоким деревом и поклонились поникшим ветвям. Издали, на подходе еще было слышно, как журчала вода, стекая в низину. Бежали с возвышения два маленьких шустрых ручья, вроде совершенно одинаковые с виду.
То ли ветерок дунул, то ли сам по себе вдруг отвалился с ясеня пожелтевший лист и в быстром танце кружась, опустился на воду. Вот только заметили люди, что гибкими струями влекомый, лист из чахлого да желтого вдруг стал ярко-зеленым, в один миг все жилки расправил, наливаясь животворящим соком. Таким возрожденным и пропал из виду в прогалине под холмом.
Михей с Годаром переглянулись, и начал Медведь распутывать крепкую дратву да ремешки, что крепили липовую култышку к телу. А после чуть подрагивающими руками рубаху с себя стащил. Далее Леда смотреть не стала, ближе к дереву подошла, обняла шершавый ствол, уперлась лбом в морщинистую кору и закрыла глаза, об одном молясь:
«Пусть свершится чудо! Пусть окрепнет тело и вернется живая плоть на старую рану. Пусть они будут счастливы с Радуней, деток сотворят и вырастят на радость всему роду - Медвежьему ли Змеиному, все равно, лишь бы добрые люди его составляли. Да будет так!»
Показалось Леде что долго-долго она уже так стоит у дерева одна, но вот легли на плечи знакомые горячие ладони, а потом заскользили по ее рукам, вместе с ней обхватывая мощный ствол. Хрипловатый голос прозвучал над макушкой:
– Растрепа моя, пойдем, хоть умою… Как в живую водичку окунешься, еще пуще красавицей станешь, будет тебя муж сильно любить, на руках носить, ласковые слова говорить, прижимая к сердцу. Будешь ему всего дороже на белом свете. Пойдем, ладушка!
– А он… Михей-то наш как?
Годар своими же руками ее в сторону развернул, и Леда сначала изумленно вперед глядела, а после, опомнившись и смутившись, опустила глаза себе под ноги. Хорош был Медведь. Таким прежде его девушка и не знала – стоял в двадцати шагах от нее красивый крепкий мужчина в самом расцвете сил. Густая шапка каштановых кудрей покрывала голову, глаза веселые, так и жгут, сам кровь с молоком, иначе не скажешь. И обе ноги исправно на своих местах, как мамка задумывала.
Леда в слезы, вроде рванулась обнять друга, да Годар не пустил. А Медведь только усмехался, подбоченясь, ишь ты, уже даже в новую рубаху и порты переодеться успел:
– Ох, голубушка, теперь, небось, жалеешь, что когда-то мне отказала. Поздно плакать, милая, обещался другой. Уж не обессудь!
Леда тоже смеялась, обхватив Князя за шею, так уж хотелось сейчас кого-то приласкать, пела душа от счастья. А все ж хотелось Медведя подразнить:
– Ради меня-то ты в такие страшные края и не собирался.
– Да если б я раньше знал, что ты с нечистой братией так ловко договориться сумеешь, давно бы сюда доковылял и тебя на загривке притащил. Уж больно смела!
Такие разговоры явно Змею не нравились, кошки скребли на душе, легко ли признать, что хрупкая девушка вместо двух здоровых мужиков все подвиги совершила за единую ночь. И сама цела осталась и мир подарила многим неприкаянным душам.
Вот такая невеста у Змея, не простая, знать, девица, недаром выбрала ее Лунная дева. Только и осталось, что при себе удержать. С этим уж точно справится Змей, никуда больше от себя не отпустит, итак уже раз оплошал, другого нельзя допустить.
Но сейчас князю пришлось разжать руки, сомкнутые вокруг милой невесты, позволить девушке подойти к ручью. Леда зачерпнула пригоршнями студеную водицу и плеснула себе в лицо, а потом так же, держа ладошки ковшичком, сделала пару осторожных глоточков.
Рядом умывался Годар. А Михей между тем другое важное дело совершал, вытащил из своего короба бутылечек граненый и набрал воды из другого ручья. Крепко привинтил крышечку, снова пряча дорогую вещицу сперва в полотняный мешок, а потом еще и в маленький берестяной туесочек.
– Во и ладно! Благодарствуем тебе, Пресветлая Живина, что одарила нас своими милостями. Обещаем во благо пустить.
Тут зашелестел Ясень оставшейся блеклой листвой, жалобно застонали голые ветви, будто старый дедушка желал плечи расправить да покрасоваться перед родней напоследок. Змеями тугими шевельнулись под землей корни дерева, засыпая гремящие родники дерном и глиной. Немного времени спустя оба источника замолкли. Просочились под землю последние прозрачные лужицы у подножья холма, и вскоре на местое заветных ключей поднялось густое свежее разнотравье.
– И то верно, - рассудил Михей, - мало ли с каким умыслом потянулись бы сюда люди со всей округи. Некому больше здесь охранять чистые слезы Живины, и знать, высохли они уже, на улыбку сменились. И в том есть заслуга твоя, Ладушка. Береги ее шибче, Змеиный Князь, не в каждый год пташка такая садится на твое крыло. Помни, цени!
– О том лишь забота моя, - усмехнулся Годар, - да вот как бы сама не возжелала улететь, хочу удержать, но не в золотой клетке, а на раскрытой ладони. Веришь ли мне, хоть моя, Лебедушка белая?
– Верю. И не хочу тебя покидать. Мне бы только узнать про родных, весточку им отправить, о том и буду просить Лунную Деву.
– Значит, и нам пора в путь-дорогу отправляться. Только на небесных струях и без ладьи, а поверх моей железной брони. В прошлый-то раз я тебя не больно спрашивал, когда с крыши снимал, а теперь спрошу. Доверишься мне, позволишь с тобой вместе взмыть к облакам?
От этого приглашения у Леды даже дух захватило, и впрямь самое тайное наяву свершится сейчас.
– Я согласна всегда...
Глава 19. Лунная Долина
У звездной Ночи тысячи глаз –
Одновременно видит всех нас.
Радостно смотрит или с досадой,
Оделяя наградой нас или утратой.
Великая Жива – Предвечная Мать,
Позволь твою силу и мудрость объять.
Постичь наслаждение, боль и покой -
Великую тайну слиянья с Тобой.
Леда все же обнялась с Михеем перед расставанием и даже потрепала робко его темные кудри.
– Доброй дороги! Надеюсь, не потеряешься в лесу. Как прибудешь, сразу навести Теку, очень за них волнуюсь, девочек жалко. Пусть скорее их беды пройдут.
Медведь аж светился весь, и впрямь, мыслями был уже далеко, наверно, мечтал, как во всей красе молодецкой покажется будущей невесте. Может, и сама Арлета перестанет его теперь бранить, разрешит хоть парой слов с Радунюшкой перемолвиться.
– Да и вы быстрее вертайтесь. Без тебя, Князь, меня сестрица твоя строгая и на порог не пустит.
Скоро Михей скрылся в густом подлеске и Годар вопросительно глянул на спутницу.
– Знать и нам пора…
Мужчина достал из заплечной сумы пару длинных кожаных ремней, расправил теплый плащ и стал Леду наставлять относительно предстоящего путешествия.
– Одежду сниму, так ты все в котомку прибери, а после к лапе примотаешь, пригодится. А то после стану вновь человеком и придется перед тобой голышом ходить, мне-то ничего, а ты еще застыдишься. А сама накидку надень, холодно там... в заоблачных теремах.
– Заботливый какой! Обо всем-то подумал.
– Теперь к Ясеню отойди. Хоть и видала меня уже в другом обличье, но все же испугаться можешь, непривычно тебе.
– А кому же привычно? Ты хоть Арлете показывался и… брату?
– Было дело. Еще по молодости.
– Ты и сейчас-то не больно стар.
Годар губы сурово сжал, но глаза улыбались, вспыхивая желтоватыми огоньками. Леда голову опустила, затомилось сердечко под внимательным взглядом суженого. Отвернулась скорей и почти бегом поднялась на пригорок, а там присела на толстый извилистый корень, торчавший над землей, прижалась спиной к стволу дерева. Неужели сейчас наяву все случится, и вместе с Годаром они поднимутся в небесную высь?
Пролетела к лесу стайка уток, знать, где-то недалече озеро. Прошмыгнула в траве крупная мышь - у, хвостище какой, словно плеть пр траве вьется. Леда даже ноги подобрала, едва не вскричала от неожиданной встречи с шустрым зверьком.
А рядом уже колыхалась земля под огромным телом, уже испуганно трещали сороки, покидая пустырь, птахи поменьше тотчас попрятались в неухоженный малинник и притихли, хотя кому до них было дело. Леда глянула сквозь растопыренные у лица пальцы и замерла от восторга и ужаса. Бывает ли так… А наверно, бывает: «Божечки мои! Какой же он все ж таки большой, я-то по сравнению с ним как цыпленок перед орлом. Ой, мама…»
А Змей, не торопясь, распахнул огромные кожистые крылья, пригнул шею, выжидательно глядя на девушку, не слишком ли дрожит на сей раз его ладушка, не придется ли опять в когти хватать, да тащить бесчувственную. Ох, как бы не хотелось…
Леда дыхание перевела и потихоньку с бугра спустилась, подошла к Великану, не сводя изумленных глаз:
– Годар, неужели это ты?
И в ответ чудовище покорно склонило перед ней шипастую голову, словно высеченную из огромного куска отполированного малахита, теплым паром дохнуло из ноздрей. Леда подошла еще на пару шажочков ближе и несмело вытянула руку вперед, может, прикоснуться дозволит…
– Просто чудо! Это же невероятно!
Польщенный Змей приоткрыл клыкастую пасть и багровым языком лизнул ее ладонь, да не рассчитал, Леда шатнулась в сторону, едва удержалась на ногах.
– О-ой! Ты не очень-то шали, я же маленькая перед тобой сейчас, разве не видишь.
В крайнем смущении Змей опустился на жесткое пластинчатое брюхо, виновато уронил морду на землю: «Прости, заюшка, хотел и таким тебя приласкать».
Леда, конечно, простила, совсем близко встала и погладила жесткий панцирный щиток под янтарным глазом:
– Ты у меня красивый, Годар! Ты - самое прекрасное чудовище на свете.
Прижалась щекой к твердой теплой пластине, улыбалась довольно, в кои-то веки довелось настоящего русского дракона обнять, шутка ли. Рассказать кому – не поверят же, правда, здесь-то как раз и поверят, а вот там, в родном мире…
– Надо лететь, да? Я готова. Я сейчас твою сумку закреплю и сама как-нибудь, ой... заберусь, только у меня опять ноги дрожат, ты меня не торопи.
Но Змей ведь даже и не думал спешить, напротив, душу охватывало смутное беспокойство, а если исчезнет его любимая в Лунной долине, если назад придется возвращаться одному. Нет, такое даже помыслить тяжко!
И вот котомки все закреплены, Змей опустил ниже крыло, приглашая по нему взобраться себе на спину у самой шеи. Леда и себя ремнем привязала, как могла крепко, закуталась в шерстяной плащ и ухватилась за костяной шип поблизости.
«Можно отправлятья!»
Змей помедлил еще немного, прошелся по лугу, запрокидывая морду назад и строго смотря на свою бесценную ношу. Леда пыталась улыбаться побелевшими в раз губами, кивнула, мол, все хорошо, не волнуйся. И тогда он взлетел…
Головокружение и страх. Замерло дыхание, и сердце колоколом бухало в груди. Душа ушла в пятки. Леда впилась ногтями в грубые пластины на змеиной шее, старалась побороть тошноту. Глаза зажмурила, сил нет смотреть вокруг, а ведь раньше предвкушала полет, ждала и мечтала даже.
Что же так подводит слабое тело, только и хочется, что снова под ногами твердую почву ощутить. Где же восторг и изумление, совершенно не манит любоваться сверху на красоты пейзажа. Неужели все придется пропустить, обидно до слез. И Леда расплакалась, щедро вымочив костяные жесткие покровы под руками:
«Прости, Годар, не оценила всю твою мощь, все твое царственное величие крылатого существа. Сжалась в комочек и едва жива от новых ощущений. Никакая я, видать, не летунья. Правильно ты прежде сказал – душа моя заячья!»
