Филин проводил ее к теплому источнику, который бился из карстовой впадинки, образуя настоящую природную ванну, а сам возвратился к Змею. С наслаждением окунулась Леда в бурлящую минеральную воду, смыла с себя все заботы душевные и телесную усталость, долго плескалась, зажмурив глаза, чувствуя на губах теплый солоноватый вкус.
А когда уже надумала покинуть приветливую купель, то обнаружила на камне рядом стопочку чистой одежды. Рубашка из некрашеного льна мягко обняла тело, особым широким полотном волосы можно было обсушить…
"Спасибо правителям Долины за заботу!"
Годар ожидал суженую под старой елью, тоже помыться успел, блестели на солнце влажные волосы, зачесанные назад. У колен его прямо на земле была разостлана вышитая скатертка, поверх лежал белоснежный рушник, а на нем всякие кушанья: хлебушек, словно лишь сейчас из печи, аж корочка хрустит на изломе, тонкие ломти розоватого сала, каждый прозрачен на свет, жбан с квасом и кувшинчик душистого травяного настоя. А еще яблоки – небольшие, соломенно-желтые, со свежей кислинкой на вкус. Благодать…
Князь строго посматривал на притихшую спутницу:
– Что худо ешь? Меня забранит сестрица, скажет, совсем тебя в пути не берег.
– Сыта уже. Глаза сами закрываются. Перепутала день с ночью. Еще после воды меня разморило.
Филин усмехнулся в седые усы:
– Знамо дело. Водица здесь целебная, тело врачует и успокаивает дух. Ложись-ка, поспи перед обратной дорогой.
Леда уютно устроилась на плаще прямо под мохнатыми еловыми лапами, быстро заснула и не заметила даже, как вскорести к ней присоединился и князь. Поцеловал в теплую щеку, сбросил с плеча ладушки махонького паучишку на прозрачной тонкой кудельке и тоже будто задремал.
В путь тронулись ближе к полудню. Филин разбудил гостей, дал немного понежиться друг возле друга, а потом сам помог Леде обвязаться ремнем на спине Крылатого. И уж в этот раз она вдоволь насладилась полетом, смеялась даже от избытка восторженных чувств и пробовала напевать, только голос срывался. Молча любовалась тем, как сменяются пейзажи под крылом Змея, поглаживала шероховатый «малахит» шеи чудовища.
Болота миновали быстро, а потом замелькали внизу леса, поля, поселения. Может, сама Лунная Дева удвоила силы Годара, и потому легко парил он в облаках, устали не зная. Или счастлив был, что летит домой, а с ним рядом его ненаглядная. Должно быть так.
Заночевать решили на окраине Торжка. Не восхотел Годар добираться вечером до воеводы, а в человеческом обличье, держа Леду за руку, простым гостем зашел на постоялый двор. Только быстро признали Князя, едва не в ноги повалились, послали таки за местной знатью. Хозяин двора славным ужином расстарался, шутка ли, Сам пожаловал, а с ним девица пригожая, даром, что в мужских портах. Как не уважить высокого гостя!
И здесь в чистой маленькой комнате наверху Леда снова уснула, только коснувшись головой мягкой подушки на утином пуху. А вот Годар, напротив, до самого рассвета не сомкнул очей. С городским главой толковал о чем-то, выслушивал просьбы и жалобы торговых людей, отказывался от подарков, что норовили вручить купцы.
А едва показалось солнышко, Леду разбудила девочка-работница:
– Подниматься изволь! Князь тебя за столом ожидает. Вот я умыванье принесла. Пожелаешь и косыньку заплету мудрено. У меня пять сестренок, давно наловчилась.
Леда потягивалась, зевала, прогоняя остатки сладкой дремы, «еще бы часок поваляться на сдобной перинке…». Но с улыбкой спросила:
– Пять сестренок - это хорошо! Неужели ни одного парня?
Девчушка нахмурилась деловито, хотела казаться взрослей:
– Маменька брюхата опять, небось, на сей раз принесет мужика. То-то тятька возрадуется. Он у нас по дереву мастер, все жалобится, что от девок ему никакой подмоги, а сынка бы выучил своему ремеслу.
– Пусть все так и случится! - от души пожелал Леда, а потом сошла вниз по скрипучей старенькой лестнице, - кое-где ступеньки были заменены на новые деревянные плашки, они были гораздо светлее прочих и пахли свежо.
Уже запросто, по-домашнему совсем приветствовала с утра своего князя. Да, видать, близко подошла. Годар милую себе на колени усадил, повелел обнять за шею, сам поцеловал влажные от умыванья завитки волос надо лбом:
– Соскучился-то как по тебе. С трудом держался, чтобы не войти ночью.
– Знаю…
Леда глаза опускала, но улыбку довольную скрыть не смогла, потом наклонилась к уху:
– Смотрят хозяева, на стол не решаются нести, боятся тебя рассердить. Так и будем не кормлены в обнимку сидеть. А надо бы собираться домой.
– Твоя правда, ладушка.
Нехотя перенес ее на лавку рядом, повелительно глянул в сторону кухонных дверей и они тотчас отворились, будто по волшебству. Ох, и хороши были оладушки с пылу с жару, политые теплым медовым сиропом. А сметанка к ним в отдельной плошке стояла – густая да белая. Еще хлеб ржаной с тмином. Тут же первые груздочки соленые и молоденькие опята в прозрачном рассоле с пряными травами. И суп с потрошками.
И пышная «глазунья»...
И блюдо с варениками...
И рубец бычий, всякой всячиной начиненный...
И ягодный пирог...
Подоспели и пряники печатные с отличительным знаком Торжка – ключ на запертых воротах под лошадиной головой.
– Это сколько же они ждут гостей? – удивилась Леда
– Нас одних потчевать собираются, - усмехнулся князь, подвигая ей ближе миску с дымящимся супом.
Пышно провожать себя горожанам Годар не позволил, только что подвезти в крытом возке до последних городских околиц. А там вдвоем с Ледой вернулись они на поле, где вчера завершили полет. И вот снова небеса. Немного осталось верст впереди, близка цель путешествия – родное Гнездовье. Уже после полудня Змей сел у леса, что им отчего-то сразу показался родным.
– Скоро, скоро уже будем дома, ладушка, вижу, что измаялась в дороге, налеталась вдоволь, и не запросишься более со мной.
– Как знать, - вздыхала Леда, - может, недолгое время пройдет, снова мечтать начну, чтобы ты меня покатал.
– Баловство одно, - ворчал князь, пряча улыбку.
Кажется, ее бесхитростные слова ему поглянулись. Посветлел лицом, бережно ухватил под руку.
– Пойдем-ка, что тебе покажу… Нарочно здесь остановку сделал. Уж больно место чудное. Каждый раз, как сюда наведываюсь, долго у камня стою, два пути его уже испытал удачно, а вот третьего еще не доводилось. Не лежала душа по нему ступить. Теперь сам хочу то дело исправить. Пришла, знать, пора.
– Да, о чем же ты говоришь? - удивлялась Леда, вертя головой, силясь увидать новую диковину.
– За мной иди и сама все увидишь.
Она послушно ухватилась за протяную ладонь, вслед за князем прошла вдоль лесной окраины до неширокой равнины впереди. Места нежилые. Непаханная степь с чахлым разнотравьем раскинулась вокруг, но вдалеке уже виднелись новые леса.
С высоты, пожалуй, эта прогалина покажется лоскутком, зажатым между сосновыми борами. Только ровно посредине пустоши непонятный выступ, словно каменный гриб из земли торчал. Путники подошли ближе.
Легкий ветерок шевелил подсыхающие веточки бессмертника и еще крепенькой пижмы с желтыми подушечками цветов. Густо разросся вокруг валуна тысячелистник с душицей, а рядом ковыль расправлял по ветру свой невесомый султан. Ни дать ни взять, кто-то нарочно здесь добрые травы посадил, украсив древнее надгробие. Леда сразу заметила на щербатом от времени валуне какую-то надпись. Стерты были многие буквицы, зеленью обросли или сизым лишайником.
– Что-то я не разберу, Годар. Может, сам прочтешь.
Леда с опаской водила пальчиками по растрескавшимся рунам, и Князь свою руку поверх ее положил:
– Остереженье это я на память знаю, давно заучил. Теперь вместе прочтем:
Как пряму ехати - живу не бывати
Налеву ехати - богату быти
Направу ехати - женату быти
Леда не сдержала восторженного возгласа:
– Истинные чудеса! Да я же такое знаю, это во всех наших сказках встречается, а вот удалось и наяву повидать. Спасибо, Годар! Только… только страшно чуток, как же так – «живу не бывати»? Неужто, нарочно туда ходил?
Теперь она с замиранием сердца смотрела на заросшую пожухлым клевером тропу, что вела от камня прямиком к чернеющему вдали бору. Потом со страхом глянула в смеющиеся глаза суженого. Годар весел был, ровно такой же по весу камень свалил с души:
– Не тревожься, заюшка моя, давно уж быльем поросло да крапивой подернулось то дремучее зло. Много выпило людской кровушки, много славных витязей истребило, а и на него управа нашлась. Долго бились мы с Поганью, а все ж таки я его одолел. На груди только и осталась метка. Когти у Идолища кривые были, ровно иноземные сабли, а пасть клыкастая как у секача, только гораздо злее. Ну что дрожишь-то вся… не буду далее сказывать… Лучше про богатство спроси.
– Что ж и спрошу, если позволишь. Не отсюда ли полные короба девичьих забав привез в прошлый раз? Кольца, да серьги…
– А вот и не угадала! Украшениями со мной Звенигорцы расплатились. Тамошние мастера на всю Дарилану славятся таким-то добром. А здесь богатство другое оказалось. Не златом-серебром, а медной рудой да красной глиной полна земля, отдал находку рукастым людшкам из Боридуба. Там хорошие гончары и кузнецы, руки их целый город кормят и окрестные поселения.
У подножия камня Годар сорвал маленький цветок незабудки и укрепил в волосах девушки. Строго смотрел, словно в самую глубь души:
– Сама видишь, одна мне дорога осталась. Вместе по ней пойдем, потому как другой мне жены не надобно. Ты – одна мне навек Богами дана.
Рассмеялся даже, так, словно тайну открыл, запрокинув голову к чистому небу, тронула губы улыбка:
– Арлета дома нам свадьбу готовит, уже, чую, наряды шьет, целую толпу девок посадила за работу. Большой праздник нам устроить хочет, все приметы-обряды соблюсти. А в прежние-то времена люди проще женились, обходили посолонь кругом ракитового куста или светлой березки – вот и сладили дело. И я здесь тебе хочу свою клятву дать, что буду тебя любить и беречь, пока кровь по жилам бежит. До последнего дня. До последнего вздоха. И ты обещайся моей быть.
Леда жадно слушала его, трепетала душой: «А ведь верно, какие еще нужны ритуалы, если два человека все друг другу сказали честно. Любим и будем вместе. Потому что в этом счастье для нас, потому что иначе нельзя».
Соединились уста, смешалось дыхание, долго стояли так, обнявшись, Леда поглаживала плечо Годара, чувствуя, как быстро бьется в груди сердце Змея.
«Хороший мой, тоже тебя люблю, один для меня навек и так много счастья сейчас, что даже боязно…»
– Скажи, а что имя твое значит, почему назвали тебя Годар?
Улыбнулся, не открывая глаз:
– Сама додумайся, ведь совсем легко: Го-дар… Горыни дар. Отец меня ждал, любил, да вот только строг был, не в пример матушке.
– А она? Из ближайших мест?
– Сказывала, напротив, из чужой далекой земли. Купил ее отец на торгу. Увидел и сразу признал за свою пару. Все бы отдал, чтобы с собой забрать. Привез в Гнездовье и сделал женой. А она его долго дичилась, после привыкла, конечно, а может, когда понесла, тоже любовь в ней проснулась. Матушка добрая была, песни нам на чудном языке пела…
Ну, полно, полно грустить! Руку мне дай, ступим на заветную тропу, чтобы и мне женату быть. Суженую свою я уже встретил.
– Это хорошо! – согласилась Леда, смело протягивая ладонь любимому.
Вместе, плечо к плечу, ушли они вправо от седого валуна, и не видали уже, как выскочила на камень юркая серая ящерица, долго сидела, греясь на солнышке, смотрела людям вслед, согласно покачивая точеной головкой.
Топись, топись баенка,
Колись, колись, каменка!
Распарись, Леда – душа,
Да свет Александровна!
Ты, пойдем-ка, милая подруженька,
Ты посмой-ка красу девичью,
Что свою-то волю-волюшку…
Увидев наконец названую сестрицу, Арлета высоко брови вскинула, округлила рот в изумленье:
– Ой-еченьки, исхудала-то как, одни глазищи на личике и остались. Ну-ко, поди сюда, так и есть, косточки торчат. Что ж ты не следил, Годар, девка наша еле на ногах стоит!
– Вот и неправда, нас везде вкусно кормили, и ни в чем не было нужды, - притворно сердясь, вырывалась Леда из рук Змеевой сестрицы, которая с новыми прибаутками ощупывала ее со всех сторон.
А после Леда добавила тихо:
– В баню хочу… Чистое все надеть. Сесть рядом с вами и чтобы Радунюшка новости сказывала.
Арлета только руками взмахнула, словно крылья расправила:
– Так вестей-то как раз от тебя ждем, голубушка! У нас все хорошо. Побратим твой лесной приходил, едва не выломал здесь ворота, уж пришлось пустить. Не скажу более худого, мужик справный и речистый стал. Ходит гоголем, смотрит соколом. Ежели он доченьке по душе, так противу быть не желаю, сговор есть, а через годик об эту пору можно и за пир честной да и кончено дело.
Сказала так-то и не смогла слез удержать. Леда обняла будущую золовку, сама тяжко вздохнула – ох, и нелегко будет Арлете расстаться с любимой дочкой, а как иначе, доля женская известна. Из родного гнезда на чужой двор. Хорошо, если муж ласковый, в обиду не даст. Хорошо, что Михей именно такой.
Но Арлета быстро слезы утерла, принялась по хозяйству хлопотать:
– Банька поспела давно, айда, мыть тебя стану.
Годар только усмехнулся, в свою очередь обнимая сестру:
– Недолго ей, милая, твои заботы терпеть… Назову женой, сам буду парить.
Леда головой замотала, вроде отказываясь, а у самой глаза счастьем лучились. Проговорила на местный лад:
– С тобой и вовек не пойду, уж оченно ты горяч!
Встретились взгляды, друг друга приласкали нежно, все поняли про себя, слова не нужны. А вечером остались Леда и Радунюшка в светелке одни, повели разговоры девичьи. Леда о своих приключениях рассказала, а юница испуганным шепотком поведала тайны сердечные:
– Сон мне снился давеча. Такой сон, что и сказать неловко. Будто по лесу иду, и жарко и душно мне, ажно невмоготу стало… Одежку я на поляне скинула, и тут, откуда ни возьмись, медведь. Да такой большой-пребольшой, прямо ко мне лезет. Я без сил упала, сами глазоньки закрылись, но страха не чую, будто радостно даже мне, а он… Ох, и сказать-то стыдно…
Радуня личико спрятала в ладони, дрожала всем телом:
– Он между ног моих стал и давай меня всю лизать… а язык у него горячий и шершавый такой и мне оттого еще жарче стало. Ой, стыд, стыдобища… только тебе и могу повиниться, ты-то не разбранишь, как маменька.
Леда закусывала губу, обнимала подругу, успокаивающе гладила по волосам и нервно подрагивающим плечикам:
«С такими-то снами как бы тебе раньше меня деток не народить. Созрела ягодка, ничего не скажешь... налилась, раздобрела к своим шестнадцати годкам. Скоро уже круглее меня в некоторых местах будет, а там и вовсе перегонит, кажись. Ох, медведь, медведь, будет же тебе радость - смотри, береги, есть кому спросить».
Так в разговорах и ночь прошла, а потом неспешно потекли дни, один за другим. Теперь ближе подступала осень, начали убирать хлеба и гречиху, зазвучали на полях протяжные бабьи песни, завизжали серпы над оселком. Прибавилось хлопот и в Гнездовье, мужчины на охоте пропадали, а девки, ежели не в поле, так бродили окрест по лесам, запасали на зиму грибы, много такого добра засолили в дубовых кадушках: груздочки и опята завсегда были у местных князей в чести.
А когда уже надумала покинуть приветливую купель, то обнаружила на камне рядом стопочку чистой одежды. Рубашка из некрашеного льна мягко обняла тело, особым широким полотном волосы можно было обсушить…
"Спасибо правителям Долины за заботу!"
Годар ожидал суженую под старой елью, тоже помыться успел, блестели на солнце влажные волосы, зачесанные назад. У колен его прямо на земле была разостлана вышитая скатертка, поверх лежал белоснежный рушник, а на нем всякие кушанья: хлебушек, словно лишь сейчас из печи, аж корочка хрустит на изломе, тонкие ломти розоватого сала, каждый прозрачен на свет, жбан с квасом и кувшинчик душистого травяного настоя. А еще яблоки – небольшие, соломенно-желтые, со свежей кислинкой на вкус. Благодать…
Князь строго посматривал на притихшую спутницу:
– Что худо ешь? Меня забранит сестрица, скажет, совсем тебя в пути не берег.
– Сыта уже. Глаза сами закрываются. Перепутала день с ночью. Еще после воды меня разморило.
Филин усмехнулся в седые усы:
– Знамо дело. Водица здесь целебная, тело врачует и успокаивает дух. Ложись-ка, поспи перед обратной дорогой.
Леда уютно устроилась на плаще прямо под мохнатыми еловыми лапами, быстро заснула и не заметила даже, как вскорести к ней присоединился и князь. Поцеловал в теплую щеку, сбросил с плеча ладушки махонького паучишку на прозрачной тонкой кудельке и тоже будто задремал.
В путь тронулись ближе к полудню. Филин разбудил гостей, дал немного понежиться друг возле друга, а потом сам помог Леде обвязаться ремнем на спине Крылатого. И уж в этот раз она вдоволь насладилась полетом, смеялась даже от избытка восторженных чувств и пробовала напевать, только голос срывался. Молча любовалась тем, как сменяются пейзажи под крылом Змея, поглаживала шероховатый «малахит» шеи чудовища.
Болота миновали быстро, а потом замелькали внизу леса, поля, поселения. Может, сама Лунная Дева удвоила силы Годара, и потому легко парил он в облаках, устали не зная. Или счастлив был, что летит домой, а с ним рядом его ненаглядная. Должно быть так.
Заночевать решили на окраине Торжка. Не восхотел Годар добираться вечером до воеводы, а в человеческом обличье, держа Леду за руку, простым гостем зашел на постоялый двор. Только быстро признали Князя, едва не в ноги повалились, послали таки за местной знатью. Хозяин двора славным ужином расстарался, шутка ли, Сам пожаловал, а с ним девица пригожая, даром, что в мужских портах. Как не уважить высокого гостя!
И здесь в чистой маленькой комнате наверху Леда снова уснула, только коснувшись головой мягкой подушки на утином пуху. А вот Годар, напротив, до самого рассвета не сомкнул очей. С городским главой толковал о чем-то, выслушивал просьбы и жалобы торговых людей, отказывался от подарков, что норовили вручить купцы.
А едва показалось солнышко, Леду разбудила девочка-работница:
– Подниматься изволь! Князь тебя за столом ожидает. Вот я умыванье принесла. Пожелаешь и косыньку заплету мудрено. У меня пять сестренок, давно наловчилась.
Леда потягивалась, зевала, прогоняя остатки сладкой дремы, «еще бы часок поваляться на сдобной перинке…». Но с улыбкой спросила:
– Пять сестренок - это хорошо! Неужели ни одного парня?
Девчушка нахмурилась деловито, хотела казаться взрослей:
– Маменька брюхата опять, небось, на сей раз принесет мужика. То-то тятька возрадуется. Он у нас по дереву мастер, все жалобится, что от девок ему никакой подмоги, а сынка бы выучил своему ремеслу.
– Пусть все так и случится! - от души пожелал Леда, а потом сошла вниз по скрипучей старенькой лестнице, - кое-где ступеньки были заменены на новые деревянные плашки, они были гораздо светлее прочих и пахли свежо.
Уже запросто, по-домашнему совсем приветствовала с утра своего князя. Да, видать, близко подошла. Годар милую себе на колени усадил, повелел обнять за шею, сам поцеловал влажные от умыванья завитки волос надо лбом:
– Соскучился-то как по тебе. С трудом держался, чтобы не войти ночью.
– Знаю…
Леда глаза опускала, но улыбку довольную скрыть не смогла, потом наклонилась к уху:
– Смотрят хозяева, на стол не решаются нести, боятся тебя рассердить. Так и будем не кормлены в обнимку сидеть. А надо бы собираться домой.
– Твоя правда, ладушка.
Нехотя перенес ее на лавку рядом, повелительно глянул в сторону кухонных дверей и они тотчас отворились, будто по волшебству. Ох, и хороши были оладушки с пылу с жару, политые теплым медовым сиропом. А сметанка к ним в отдельной плошке стояла – густая да белая. Еще хлеб ржаной с тмином. Тут же первые груздочки соленые и молоденькие опята в прозрачном рассоле с пряными травами. И суп с потрошками.
И пышная «глазунья»...
И блюдо с варениками...
И рубец бычий, всякой всячиной начиненный...
И ягодный пирог...
Подоспели и пряники печатные с отличительным знаком Торжка – ключ на запертых воротах под лошадиной головой.
– Это сколько же они ждут гостей? – удивилась Леда
– Нас одних потчевать собираются, - усмехнулся князь, подвигая ей ближе миску с дымящимся супом.
Пышно провожать себя горожанам Годар не позволил, только что подвезти в крытом возке до последних городских околиц. А там вдвоем с Ледой вернулись они на поле, где вчера завершили полет. И вот снова небеса. Немного осталось верст впереди, близка цель путешествия – родное Гнездовье. Уже после полудня Змей сел у леса, что им отчего-то сразу показался родным.
– Скоро, скоро уже будем дома, ладушка, вижу, что измаялась в дороге, налеталась вдоволь, и не запросишься более со мной.
– Как знать, - вздыхала Леда, - может, недолгое время пройдет, снова мечтать начну, чтобы ты меня покатал.
– Баловство одно, - ворчал князь, пряча улыбку.
Кажется, ее бесхитростные слова ему поглянулись. Посветлел лицом, бережно ухватил под руку.
– Пойдем-ка, что тебе покажу… Нарочно здесь остановку сделал. Уж больно место чудное. Каждый раз, как сюда наведываюсь, долго у камня стою, два пути его уже испытал удачно, а вот третьего еще не доводилось. Не лежала душа по нему ступить. Теперь сам хочу то дело исправить. Пришла, знать, пора.
– Да, о чем же ты говоришь? - удивлялась Леда, вертя головой, силясь увидать новую диковину.
– За мной иди и сама все увидишь.
Она послушно ухватилась за протяную ладонь, вслед за князем прошла вдоль лесной окраины до неширокой равнины впереди. Места нежилые. Непаханная степь с чахлым разнотравьем раскинулась вокруг, но вдалеке уже виднелись новые леса.
С высоты, пожалуй, эта прогалина покажется лоскутком, зажатым между сосновыми борами. Только ровно посредине пустоши непонятный выступ, словно каменный гриб из земли торчал. Путники подошли ближе.
Легкий ветерок шевелил подсыхающие веточки бессмертника и еще крепенькой пижмы с желтыми подушечками цветов. Густо разросся вокруг валуна тысячелистник с душицей, а рядом ковыль расправлял по ветру свой невесомый султан. Ни дать ни взять, кто-то нарочно здесь добрые травы посадил, украсив древнее надгробие. Леда сразу заметила на щербатом от времени валуне какую-то надпись. Стерты были многие буквицы, зеленью обросли или сизым лишайником.
– Что-то я не разберу, Годар. Может, сам прочтешь.
Леда с опаской водила пальчиками по растрескавшимся рунам, и Князь свою руку поверх ее положил:
– Остереженье это я на память знаю, давно заучил. Теперь вместе прочтем:
Как пряму ехати - живу не бывати
Налеву ехати - богату быти
Направу ехати - женату быти
Леда не сдержала восторженного возгласа:
– Истинные чудеса! Да я же такое знаю, это во всех наших сказках встречается, а вот удалось и наяву повидать. Спасибо, Годар! Только… только страшно чуток, как же так – «живу не бывати»? Неужто, нарочно туда ходил?
Теперь она с замиранием сердца смотрела на заросшую пожухлым клевером тропу, что вела от камня прямиком к чернеющему вдали бору. Потом со страхом глянула в смеющиеся глаза суженого. Годар весел был, ровно такой же по весу камень свалил с души:
– Не тревожься, заюшка моя, давно уж быльем поросло да крапивой подернулось то дремучее зло. Много выпило людской кровушки, много славных витязей истребило, а и на него управа нашлась. Долго бились мы с Поганью, а все ж таки я его одолел. На груди только и осталась метка. Когти у Идолища кривые были, ровно иноземные сабли, а пасть клыкастая как у секача, только гораздо злее. Ну что дрожишь-то вся… не буду далее сказывать… Лучше про богатство спроси.
– Что ж и спрошу, если позволишь. Не отсюда ли полные короба девичьих забав привез в прошлый раз? Кольца, да серьги…
– А вот и не угадала! Украшениями со мной Звенигорцы расплатились. Тамошние мастера на всю Дарилану славятся таким-то добром. А здесь богатство другое оказалось. Не златом-серебром, а медной рудой да красной глиной полна земля, отдал находку рукастым людшкам из Боридуба. Там хорошие гончары и кузнецы, руки их целый город кормят и окрестные поселения.
У подножия камня Годар сорвал маленький цветок незабудки и укрепил в волосах девушки. Строго смотрел, словно в самую глубь души:
– Сама видишь, одна мне дорога осталась. Вместе по ней пойдем, потому как другой мне жены не надобно. Ты – одна мне навек Богами дана.
Рассмеялся даже, так, словно тайну открыл, запрокинув голову к чистому небу, тронула губы улыбка:
– Арлета дома нам свадьбу готовит, уже, чую, наряды шьет, целую толпу девок посадила за работу. Большой праздник нам устроить хочет, все приметы-обряды соблюсти. А в прежние-то времена люди проще женились, обходили посолонь кругом ракитового куста или светлой березки – вот и сладили дело. И я здесь тебе хочу свою клятву дать, что буду тебя любить и беречь, пока кровь по жилам бежит. До последнего дня. До последнего вздоха. И ты обещайся моей быть.
Леда жадно слушала его, трепетала душой: «А ведь верно, какие еще нужны ритуалы, если два человека все друг другу сказали честно. Любим и будем вместе. Потому что в этом счастье для нас, потому что иначе нельзя».
Соединились уста, смешалось дыхание, долго стояли так, обнявшись, Леда поглаживала плечо Годара, чувствуя, как быстро бьется в груди сердце Змея.
«Хороший мой, тоже тебя люблю, один для меня навек и так много счастья сейчас, что даже боязно…»
– Скажи, а что имя твое значит, почему назвали тебя Годар?
Улыбнулся, не открывая глаз:
– Сама додумайся, ведь совсем легко: Го-дар… Горыни дар. Отец меня ждал, любил, да вот только строг был, не в пример матушке.
– А она? Из ближайших мест?
– Сказывала, напротив, из чужой далекой земли. Купил ее отец на торгу. Увидел и сразу признал за свою пару. Все бы отдал, чтобы с собой забрать. Привез в Гнездовье и сделал женой. А она его долго дичилась, после привыкла, конечно, а может, когда понесла, тоже любовь в ней проснулась. Матушка добрая была, песни нам на чудном языке пела…
Ну, полно, полно грустить! Руку мне дай, ступим на заветную тропу, чтобы и мне женату быть. Суженую свою я уже встретил.
– Это хорошо! – согласилась Леда, смело протягивая ладонь любимому.
Вместе, плечо к плечу, ушли они вправо от седого валуна, и не видали уже, как выскочила на камень юркая серая ящерица, долго сидела, греясь на солнышке, смотрела людям вслед, согласно покачивая точеной головкой.
Глава 22. Свадьба в Дарилане
Топись, топись баенка,
Колись, колись, каменка!
Распарись, Леда – душа,
Да свет Александровна!
Ты, пойдем-ка, милая подруженька,
Ты посмой-ка красу девичью,
Что свою-то волю-волюшку…
Увидев наконец названую сестрицу, Арлета высоко брови вскинула, округлила рот в изумленье:
– Ой-еченьки, исхудала-то как, одни глазищи на личике и остались. Ну-ко, поди сюда, так и есть, косточки торчат. Что ж ты не следил, Годар, девка наша еле на ногах стоит!
– Вот и неправда, нас везде вкусно кормили, и ни в чем не было нужды, - притворно сердясь, вырывалась Леда из рук Змеевой сестрицы, которая с новыми прибаутками ощупывала ее со всех сторон.
А после Леда добавила тихо:
– В баню хочу… Чистое все надеть. Сесть рядом с вами и чтобы Радунюшка новости сказывала.
Арлета только руками взмахнула, словно крылья расправила:
– Так вестей-то как раз от тебя ждем, голубушка! У нас все хорошо. Побратим твой лесной приходил, едва не выломал здесь ворота, уж пришлось пустить. Не скажу более худого, мужик справный и речистый стал. Ходит гоголем, смотрит соколом. Ежели он доченьке по душе, так противу быть не желаю, сговор есть, а через годик об эту пору можно и за пир честной да и кончено дело.
Сказала так-то и не смогла слез удержать. Леда обняла будущую золовку, сама тяжко вздохнула – ох, и нелегко будет Арлете расстаться с любимой дочкой, а как иначе, доля женская известна. Из родного гнезда на чужой двор. Хорошо, если муж ласковый, в обиду не даст. Хорошо, что Михей именно такой.
Но Арлета быстро слезы утерла, принялась по хозяйству хлопотать:
– Банька поспела давно, айда, мыть тебя стану.
Годар только усмехнулся, в свою очередь обнимая сестру:
– Недолго ей, милая, твои заботы терпеть… Назову женой, сам буду парить.
Леда головой замотала, вроде отказываясь, а у самой глаза счастьем лучились. Проговорила на местный лад:
– С тобой и вовек не пойду, уж оченно ты горяч!
Встретились взгляды, друг друга приласкали нежно, все поняли про себя, слова не нужны. А вечером остались Леда и Радунюшка в светелке одни, повели разговоры девичьи. Леда о своих приключениях рассказала, а юница испуганным шепотком поведала тайны сердечные:
– Сон мне снился давеча. Такой сон, что и сказать неловко. Будто по лесу иду, и жарко и душно мне, ажно невмоготу стало… Одежку я на поляне скинула, и тут, откуда ни возьмись, медведь. Да такой большой-пребольшой, прямо ко мне лезет. Я без сил упала, сами глазоньки закрылись, но страха не чую, будто радостно даже мне, а он… Ох, и сказать-то стыдно…
Радуня личико спрятала в ладони, дрожала всем телом:
– Он между ног моих стал и давай меня всю лизать… а язык у него горячий и шершавый такой и мне оттого еще жарче стало. Ой, стыд, стыдобища… только тебе и могу повиниться, ты-то не разбранишь, как маменька.
Леда закусывала губу, обнимала подругу, успокаивающе гладила по волосам и нервно подрагивающим плечикам:
«С такими-то снами как бы тебе раньше меня деток не народить. Созрела ягодка, ничего не скажешь... налилась, раздобрела к своим шестнадцати годкам. Скоро уже круглее меня в некоторых местах будет, а там и вовсе перегонит, кажись. Ох, медведь, медведь, будет же тебе радость - смотри, береги, есть кому спросить».
Так в разговорах и ночь прошла, а потом неспешно потекли дни, один за другим. Теперь ближе подступала осень, начали убирать хлеба и гречиху, зазвучали на полях протяжные бабьи песни, завизжали серпы над оселком. Прибавилось хлопот и в Гнездовье, мужчины на охоте пропадали, а девки, ежели не в поле, так бродили окрест по лесам, запасали на зиму грибы, много такого добра засолили в дубовых кадушках: груздочки и опята завсегда были у местных князей в чести.
