Я до боли в ладонях стискиваю спинку стула, который только-только начала отодвигать, чтобы сесть.
Внутренности снова скручивает страх, колет иголочками кожу. Волоски на теле встают дыбом. Немеют, холодеют пальцы, становятся липкими от пота. Безграничный ужас, отчаяние душат, давят, уничтожают.
Паника медленно опутывает меня. Воздух глоточками заталкивается в легкие и словно застревает в них. Выдохнуть не получается.
Страх неизвестного – фундаментальный страх живых существ, что пугает гораздо сильнее смерти. По крайне мере, одну смерть я уже пережила.
Я бы и наполовину меньше паниковала, если бы не было кучи провалов в памяти…
Чувствую себя потерянным, дрожащим котенком, что впервые, по собственной же глупости выбрался за пределы уютной квартиры, где жил с рождения, и открыл для себя столь огромный, пугающий и негостеприимный мир. Но в отличие от котенка трусливо забиться в угол лестничной клетки и жалобно мяукать в ожидании помощи я не могу…
Сплошной стресс, безграничный ужас, панические атаки – вот тот веник, ой простите, букет чувств, который мне подарили за реинкарнацию. А ведь по логике я тут же должна восторженно броситься превозмогать...
Действительно, кто бы мог подумать, что в книгах про попаданцев оторванное от жизни вранье написано! Быть попаданкой, точнее перерожденкой оказалось совсем невесело…
Это прикольно, если тебе автор отсыпает бонусных плюшек с барского плеча, если ты попал в тело главного героя, а не эпизодического персонажа, который помрет на начальных страницах, как в тех шутках про парня в команде по спасению мира, что погибнет первым. Жил грешно и умер смешно, ага…
— …Надо было не ждать тебя, дуру бесполезную, и уйти. Сама бы расплачивалась по счетам! — Заканчивает свою проникновенную речь гипотетический главный мужской персонаж и по совместительству глава местной преступной группировки – по-простонародному, бандит. А после снова открывает рот, чтобы еще вякнуть нечто высокодуховное, и даже вроде что-то говорит, но…
— Ну и свалил бы нахрен отсюда! — Перебиваю я его прежде, чем он успевает завести очередную бесконечную шарманку из претензий, вконец устав от дребезжания низкого голоса, что сверлом вкручивается в уши, отчего голова болезненно ноет и печет. А после плюхаюсь на стул и, не сдержавшись, добавляю вдогонку еще парочку особо любимых нецензурных выражений.
Существо мужского пола напротив затыкается. На его лице от гнева играют желваки, но он больше ничего не говорит.
Кажется, я никогда не вела себя с ним так агрессивно и развязно, и уж тем более он никогда не слышал от меня крепких словечек за все время нашего общения.
Вот, как можете видеть (голосом Дроздова), прямо сейчас был отработано классическое и банальное правило для попаданок и попаданцев – менять свое поведение на противоположное.
Но мне наплевать, что и где стандартный книжный троп!
Я послала существо напротив на юг южный, потому что на сегодня у меня нет никакого желания выслушивать очередной словесный понос, особенно тогда, когда я, мягко говоря, в ужасе, в шоке и слегка на грани умопомешательства из-за невероятной ситуации, в которой очутилась, да еще и не по своей воле.
Но злость на него дала мне гораздо больше, чем можно было бы ожидать. Получилось вынырнуть из вязкого болота паники, в которое меня неумолимо затягивало все глубже и глубже, из-за чего в любой момент могла словить уже неконтролируемую паническую атаку и впасть прилюдно в истерику на радость окружающим людям.
Я перевожу дух, откинувшись на спинку стула. Удалось немного успокоиться. В онемевшие, холодные конечности постепенно поступает кровь, а туннельное зрение становится обычным, поэтому начинаю хоть немного что-то воспринимать вокруг.
Наверное, из-за того, что меня не было, еду все еще не принесли – тарелки на столе пусты. Рядом стоит бокал с вином взамен того, что случайно разбила, когда в полуобмороке торопилась в туалет. Но пить алкоголь сегодня не намерена – это форменное самоубийство в моем-то состоянии, ведь мне до сих пор крайне плохо. Домой бы пойти, если бы я помнила, где живу…
Но раз уж оказалась в ресторане, то хоть поем нахаляву (и наплевать, что тошнит), так как не знаю, есть ли у меня в холодильнике еда…
Да и есть ли холодильник вообще…
Поэтому я подзываю официантку и прошу заменить вино на минеральную воду.
Пока жду исполнения заказа, то сосредоточенно изучаю мужчину напротив, который, поджав губы, даже не желает удостоить меня и взгляда, и вместо этого развязно рассматривает женщин за другими столиками.
Я тоже решаю поглазеть на девушек. Тем более за просмотр денег здесь не берут, вроде как, паче не музей.
Ну, женщины за другими столиками в самое деле, что надо – в вечерних платьях, грудь из декольте чуть ли не вываливается, длинноногие… Была бы мужчиной – точно бы оценила и устроила бы здесь жанр бояръ-аниме с гаремником.
Вела бы себя также, как этот альфа-самец напротив меня, что и характером, и внешностью выглядит в точности, как один из самых любимых типажей у читательниц СЛР. Он буквально олицетворяет собой весь набор из эпитетов и тегов, которыми щедро осыпаны аннотации романтических книг – опасный, красивый, мужественный, брутальный, мускулистый, кубики пресса, выступающий подбородок гигачада, большие руки, широкая грудь, узкие бедра, прямой нос, суровые глаза в кучку и т.д., и т.п. – и все-все такое огромное-преогромное, гигантское-прегигантское, как любят великовозрастные и не очень дамы.
Но по закону подлости, нам всегда подсовывают то, что нам нафиг не нужно. Так и с мужчиной напротив. Он абсолютно не в моем вкусе. Ни в прошлой жизни не был бы, ни в нынешней.
Пусть в памяти провалы размером с Гималаи, но никакой любви я к нему не испытывала ни разу. Сомневаться не приходится! Тело не соврет. При общении с ним в груди всегда копошился, да и сейчас копошится, только напряженный страх, словно хожу по тонкому льду, который то и дело похрустывает от каждого неосторожного шага, а подо льдом застыла холодная бездна – туда как ухнешь, то ни дна тебе, ни покрышки.
К тому же я крайне законопослушная гражданка, а за скотоложество в нашей необъятной в своей широкой душе стране положена вполне реальная уголовная статья. До пяти лет за жестокое обращение с животными, так-то. Да и дикие, бородатые обезьяны наверняка в Красную Книгу занесены...
В общем, все это только подтверждает тот неоспоримый факт – я и сей горный фрукт, произрастающий на пологих склонах Кавказа, естественным путем сойтись бы не смогли никогда, никак и нигде! Где я, а где этот шаурма-мен – совершенно на разных уровнях находимся и обитаем, как вода и масло не смешиваемы.
Но в конце концов, любопытство оказывается сильнее затаенного страха перед ним, в причинах которого надо будет еще разобраться – вряд ли это только из-за того, что он бандит. Поэтому соскребаю по сусекам остатки храбрости и решаюсь прервать тягостное и в то же время столь приятное молчание.
— Мммм, — задумчиво тяну я, обращая на себя внимание. — Чет запамятовала… А кто мы друг другу?
Герой девичьих грез бальзаковского возраста и старше в некотором шоке смотрит на меня, будто я сошла с ума. Может, конечно, так оно и есть, но активно указывать на сей печальный факт, зыркая столь неприкрыто, определенно невежливо.
— Ты издеваешься, типа?
Мне кажется, что в его голосе даже слышится затаенный испуг. Но это нормально. Психи пугают. Никогда не знаешь, чего от них ждать.
— Нет, — спокойно уверяю я в обратном. — Просто сидеть в молчании скучно. Поэтому можешь излить свое негодование на меня, как раньше. Рассказать, как мы докатились до печальной жизни такой.
Он некоторое время мужественно, по мнению гипотетических читательниц, гримасничает – шевелит бровями и будто жует губы, пытаясь осмыслить мою излишне, по-канцелярски закрученную речь (честно говоря, сама не поняла, что ему сказала-то), а после наконец выплевывает слова:
— Мы помолвлены, типа! Меня заставили, типа, быть твоим женихом, типа!
«Как содержательно! Насколько все прояснилось! Краткость сестра таланта, а четкость – друг военного?» — У меня невольно дергается глаз, а в горле кипят язвительные слова, что чуть не сорвались с губ.
Несмотря на то, что хамство может дорого обойтись сейчас или же в будущем, я скорее всего все-таки не выдержала бы и ляпнула что-то в ответ весьма и весьма оскорбительное…
Но тут, слава богу, пришлось отвлечься. Как раз, очень вовремя, в эту секунду подошла официантка и поставила передо мной бокал с минеральной водой.
Я тотчас же делаю из него большой глоток, так как желаю прогнать железный привкус крови на языке.
Но становится только хуже – солоноватый вкус газированной воды лишь усиливает мерзкое ощущение во рту, да так, что снова подкатывает тошнота. Дыхание спирает спазм, но мужественно заставляю себя допить всю жидкость до дна, давясь и кашляя.
Парадоксально, но в конце концов все-таки полегчало, даже в голове немного прояснилось, а панический страх из-за нынешней непонятной ситуации, который я с самого начала невероятным усилием воли загнала на задворки сознания, отступает практически полностью.
— Так кто заставил-то? — Прокашлявшись, вкрадчиво уточняю я, а после облизываю влажные, солоноватые от воды губы.
Обычно таким ласковым голосом, как мой сейчас, говорят санитары из дурки с особо буйными психбольными. Не смогла сдержаться и все-таки начала говорить с объектом напротив, как с умственно отсталым. Сложно уважать того, кто не уважает тебя изначально.
— Ты, типа! — Рявкает бандит и скрещивает руки на груди.
— По подробнее! Мне клещами каждое слово из тебя вытягивать? — Меня так и искушает добавить «типа» в свою речь, но заталкиваю опрометчивое желание поглубже в себя. Передразнивать его сейчас себе дороже.
И вместо этого начинаю требовательно стучать ногтем по пустому бокалу, но в ответ получаю только многозначительное молчание, в котором так и сквозит презрение, постепенно переходящее в лютое бешенство.
Монотонное «звяк-звяк-звяк» явно выводит его из себя, но он усилием воли сдерживается. Его взгляд звереет, а кулаки невольно сжимаются. Очень заметно, что у него так и чешутся руки убить меня на месте. Но что-то сдерживает, но что?
И вместо того, чтобы благоразумно отступить, я закусываю удила, азарт снова вскипает в крови. Осторожность сменяется отчаянной храбростью.
Возможно, это влияние как дурмана, которым все еще заполнен мой разум, так и отчетливого воспоминания о собственной смерти, о которой невольно напоминает боль в голове, что злыми червячками копошится, ползает и грызет ее.
Или, может, психика вконец не выдержала, и я окончательно сломалась, оттого и утратила чувство самосохранения. Хоть почти ничего и не помню, но, похоже, в новом мире слишком долго находилась под давлением внешних обстоятельств, вечно играла чужую роль, постоянно унижая себя и наступая на горло своей же гордости.
— То есть, если судить по очень, крайне и весьма развернутому ответу, то ты утверждаешь, что я завалилась к тебе и заявила: ты – мой жених. А ты с грустной рожей в ответ – окай. Как баран, которого ведут на бойню, согласился страдать и плакать в подушку от такой неволи. Так что ли было? — Истекаю ядом я.
Но моя речь получается путаная, невнятная, глупая, натужная, жалкая, как будто несколько раз через переводчик на иностранный язык перегнанная туда-сюда. Мозг принципиально отказывается работать нормально. Я как слабоумная, которой никак не удается четко и емко выразить свою мысль, отчего злюсь все больше и больше, и особенно на себя.
— Мне Председатель, типа, приказал жениться на тебе, иначе он угрожал, типа, убить моих пацанов… — Наконец, нехотя поясняет он.
— …Типа, — не удержавшись, озлобленная, раздраженная, доведенная до ручки даже столь малым общением с ним, я все-таки вворачиваю в речь жениха его излюбленное слово-паразит прежде, чем успеваю остановить саму себя. Но слово не воробей...
Искушение ляпнуть какую-нибудь гадость оказалось сильнее благоразумия и снова победило в неравной схватке. За две жизни я так и не научилась держать язык за зубами и не идти на поводу эмоций. Поэтому весьма недовольная собой, слегка прикусываю кончик языка, чтобы хоть немного привести себя в чувство.
Вот скажите на милость, зачем сейчас нужно было передразнивать его и тем самым провоцировать лишний раз? Делать мне нечего? Жить надоело? Бессмертная дофига?!
Однако, в любом случае последнее сказанное бандитом гораздо интереснее всего прочего, что было выужено с таким трудом из нашей недолгой беседы, и определенно заслуживает всяческого внимания.
Пусть информации получено с гулькин нос, но в памяти все равно мелькает слабое узнавание. Хотя вспомнить Председателя в живую никак не получается – ни лица, ни голоса, ни разговоров с ним, если он вообще общался со мной в новой жизни.
Но в романе он был главный злодеем истории, мешал всячески великой любви между положительными героями, вставил палки им в колеса… Короче, постоянно под дверь им срал.
В общем, эталонный злодей из палаты мер и весов. Даже до полноценного антагониста не дотягивал, когда я про него читала. Слишком плоский персонаж получился, несмотря на все попытки сделать из него своеобразного дона от мира мафии, только с учетом местнячкового, русского колорита.
Мотивация поступков Председателя так и осталась за кадром. Начальнице не удалось придать ему глубины, но возможно из-за того, что не был прописан адекватный сюжет.
Весь роман был заполнен только эмоциональными качелями и постоянными сношениями между главными героями, которые бесконечно психологически насиловали и трахали как друг друга, так и восторженных читателей, а им и норм – читателям, в смысле.
— Но в этом ты, типа, виновата! Только ты, типа, могла упрашивать его! Я бы, типа, и на пушечный выстрел бы к тебе не подошел! Жирные уродки не в моем вкусе… — Продолжает сыпать претензиями и однообразными оскорблениями мой так называемый жених.
— Тебя заело на жирных? Сейчас это к делу не относится! — Одергиваю его я, скрипнув зубами от злости.
Как хорошо, что он не в моем вкусе! Как же благодарю Бога за то, что уродилась с весьма странными и специфичные перверсиями! Иначе было бы и больно, и обидно.
Но постоянно выслушивать оскорбления от гопника, застрявшего мозгами на уровне подростка с бесконечными «типа», больше нет никакого желания даже у меня, которая уже давно набралась толстокожести по самые гланды.
Не по фене он масть держит, ох не по фене! Но осадить его в очередной раз не успеваю, так как, наконец, приносят заказанную еду.
Себе он заказал какой-то шашлык с картошкой, салат и закуски. Передо мной ставят только салат, который, судя по составу из курицы, капусты, тертого сыра, нескольких сухариков и помидоров черри с капелькой соуса, является Цезарем.
Настолько скромная еда по идее должна оскорбить, но меня все устраивает. Главное – не рыбу заказал, иначе я осталась бы голодной. Рыбу и морепродукты ни в каком виде не переношу – ни в сыром, ни в жареном. От малейшего запаха рвота открывается.
Ничего, абсолютно ничего жених обо мне не знает, и это радует. Весьма-весьма.
Чем меньше обо мне знают, тем больше свободы действий. Самое главное правило дикой природы – максимальная маскировка, чтобы хищники не сожрали.
Внутренности снова скручивает страх, колет иголочками кожу. Волоски на теле встают дыбом. Немеют, холодеют пальцы, становятся липкими от пота. Безграничный ужас, отчаяние душат, давят, уничтожают.
Паника медленно опутывает меня. Воздух глоточками заталкивается в легкие и словно застревает в них. Выдохнуть не получается.
Страх неизвестного – фундаментальный страх живых существ, что пугает гораздо сильнее смерти. По крайне мере, одну смерть я уже пережила.
Я бы и наполовину меньше паниковала, если бы не было кучи провалов в памяти…
Чувствую себя потерянным, дрожащим котенком, что впервые, по собственной же глупости выбрался за пределы уютной квартиры, где жил с рождения, и открыл для себя столь огромный, пугающий и негостеприимный мир. Но в отличие от котенка трусливо забиться в угол лестничной клетки и жалобно мяукать в ожидании помощи я не могу…
Сплошной стресс, безграничный ужас, панические атаки – вот тот веник, ой простите, букет чувств, который мне подарили за реинкарнацию. А ведь по логике я тут же должна восторженно броситься превозмогать...
Действительно, кто бы мог подумать, что в книгах про попаданцев оторванное от жизни вранье написано! Быть попаданкой, точнее перерожденкой оказалось совсем невесело…
Это прикольно, если тебе автор отсыпает бонусных плюшек с барского плеча, если ты попал в тело главного героя, а не эпизодического персонажа, который помрет на начальных страницах, как в тех шутках про парня в команде по спасению мира, что погибнет первым. Жил грешно и умер смешно, ага…
— …Надо было не ждать тебя, дуру бесполезную, и уйти. Сама бы расплачивалась по счетам! — Заканчивает свою проникновенную речь гипотетический главный мужской персонаж и по совместительству глава местной преступной группировки – по-простонародному, бандит. А после снова открывает рот, чтобы еще вякнуть нечто высокодуховное, и даже вроде что-то говорит, но…
— Ну и свалил бы нахрен отсюда! — Перебиваю я его прежде, чем он успевает завести очередную бесконечную шарманку из претензий, вконец устав от дребезжания низкого голоса, что сверлом вкручивается в уши, отчего голова болезненно ноет и печет. А после плюхаюсь на стул и, не сдержавшись, добавляю вдогонку еще парочку особо любимых нецензурных выражений.
Существо мужского пола напротив затыкается. На его лице от гнева играют желваки, но он больше ничего не говорит.
Кажется, я никогда не вела себя с ним так агрессивно и развязно, и уж тем более он никогда не слышал от меня крепких словечек за все время нашего общения.
Вот, как можете видеть (голосом Дроздова), прямо сейчас был отработано классическое и банальное правило для попаданок и попаданцев – менять свое поведение на противоположное.
Но мне наплевать, что и где стандартный книжный троп!
Я послала существо напротив на юг южный, потому что на сегодня у меня нет никакого желания выслушивать очередной словесный понос, особенно тогда, когда я, мягко говоря, в ужасе, в шоке и слегка на грани умопомешательства из-за невероятной ситуации, в которой очутилась, да еще и не по своей воле.
Но злость на него дала мне гораздо больше, чем можно было бы ожидать. Получилось вынырнуть из вязкого болота паники, в которое меня неумолимо затягивало все глубже и глубже, из-за чего в любой момент могла словить уже неконтролируемую паническую атаку и впасть прилюдно в истерику на радость окружающим людям.
Я перевожу дух, откинувшись на спинку стула. Удалось немного успокоиться. В онемевшие, холодные конечности постепенно поступает кровь, а туннельное зрение становится обычным, поэтому начинаю хоть немного что-то воспринимать вокруг.
Наверное, из-за того, что меня не было, еду все еще не принесли – тарелки на столе пусты. Рядом стоит бокал с вином взамен того, что случайно разбила, когда в полуобмороке торопилась в туалет. Но пить алкоголь сегодня не намерена – это форменное самоубийство в моем-то состоянии, ведь мне до сих пор крайне плохо. Домой бы пойти, если бы я помнила, где живу…
Но раз уж оказалась в ресторане, то хоть поем нахаляву (и наплевать, что тошнит), так как не знаю, есть ли у меня в холодильнике еда…
Да и есть ли холодильник вообще…
Поэтому я подзываю официантку и прошу заменить вино на минеральную воду.
Пока жду исполнения заказа, то сосредоточенно изучаю мужчину напротив, который, поджав губы, даже не желает удостоить меня и взгляда, и вместо этого развязно рассматривает женщин за другими столиками.
Я тоже решаю поглазеть на девушек. Тем более за просмотр денег здесь не берут, вроде как, паче не музей.
Ну, женщины за другими столиками в самое деле, что надо – в вечерних платьях, грудь из декольте чуть ли не вываливается, длинноногие… Была бы мужчиной – точно бы оценила и устроила бы здесь жанр бояръ-аниме с гаремником.
Вела бы себя также, как этот альфа-самец напротив меня, что и характером, и внешностью выглядит в точности, как один из самых любимых типажей у читательниц СЛР. Он буквально олицетворяет собой весь набор из эпитетов и тегов, которыми щедро осыпаны аннотации романтических книг – опасный, красивый, мужественный, брутальный, мускулистый, кубики пресса, выступающий подбородок гигачада, большие руки, широкая грудь, узкие бедра, прямой нос, суровые глаза в кучку и т.д., и т.п. – и все-все такое огромное-преогромное, гигантское-прегигантское, как любят великовозрастные и не очень дамы.
Но по закону подлости, нам всегда подсовывают то, что нам нафиг не нужно. Так и с мужчиной напротив. Он абсолютно не в моем вкусе. Ни в прошлой жизни не был бы, ни в нынешней.
Пусть в памяти провалы размером с Гималаи, но никакой любви я к нему не испытывала ни разу. Сомневаться не приходится! Тело не соврет. При общении с ним в груди всегда копошился, да и сейчас копошится, только напряженный страх, словно хожу по тонкому льду, который то и дело похрустывает от каждого неосторожного шага, а подо льдом застыла холодная бездна – туда как ухнешь, то ни дна тебе, ни покрышки.
К тому же я крайне законопослушная гражданка, а за скотоложество в нашей необъятной в своей широкой душе стране положена вполне реальная уголовная статья. До пяти лет за жестокое обращение с животными, так-то. Да и дикие, бородатые обезьяны наверняка в Красную Книгу занесены...
В общем, все это только подтверждает тот неоспоримый факт – я и сей горный фрукт, произрастающий на пологих склонах Кавказа, естественным путем сойтись бы не смогли никогда, никак и нигде! Где я, а где этот шаурма-мен – совершенно на разных уровнях находимся и обитаем, как вода и масло не смешиваемы.
Но в конце концов, любопытство оказывается сильнее затаенного страха перед ним, в причинах которого надо будет еще разобраться – вряд ли это только из-за того, что он бандит. Поэтому соскребаю по сусекам остатки храбрости и решаюсь прервать тягостное и в то же время столь приятное молчание.
— Мммм, — задумчиво тяну я, обращая на себя внимание. — Чет запамятовала… А кто мы друг другу?
Герой девичьих грез бальзаковского возраста и старше в некотором шоке смотрит на меня, будто я сошла с ума. Может, конечно, так оно и есть, но активно указывать на сей печальный факт, зыркая столь неприкрыто, определенно невежливо.
— Ты издеваешься, типа?
Мне кажется, что в его голосе даже слышится затаенный испуг. Но это нормально. Психи пугают. Никогда не знаешь, чего от них ждать.
— Нет, — спокойно уверяю я в обратном. — Просто сидеть в молчании скучно. Поэтому можешь излить свое негодование на меня, как раньше. Рассказать, как мы докатились до печальной жизни такой.
Он некоторое время мужественно, по мнению гипотетических читательниц, гримасничает – шевелит бровями и будто жует губы, пытаясь осмыслить мою излишне, по-канцелярски закрученную речь (честно говоря, сама не поняла, что ему сказала-то), а после наконец выплевывает слова:
— Мы помолвлены, типа! Меня заставили, типа, быть твоим женихом, типа!
«Как содержательно! Насколько все прояснилось! Краткость сестра таланта, а четкость – друг военного?» — У меня невольно дергается глаз, а в горле кипят язвительные слова, что чуть не сорвались с губ.
Несмотря на то, что хамство может дорого обойтись сейчас или же в будущем, я скорее всего все-таки не выдержала бы и ляпнула что-то в ответ весьма и весьма оскорбительное…
Но тут, слава богу, пришлось отвлечься. Как раз, очень вовремя, в эту секунду подошла официантка и поставила передо мной бокал с минеральной водой.
Я тотчас же делаю из него большой глоток, так как желаю прогнать железный привкус крови на языке.
Но становится только хуже – солоноватый вкус газированной воды лишь усиливает мерзкое ощущение во рту, да так, что снова подкатывает тошнота. Дыхание спирает спазм, но мужественно заставляю себя допить всю жидкость до дна, давясь и кашляя.
Парадоксально, но в конце концов все-таки полегчало, даже в голове немного прояснилось, а панический страх из-за нынешней непонятной ситуации, который я с самого начала невероятным усилием воли загнала на задворки сознания, отступает практически полностью.
— Так кто заставил-то? — Прокашлявшись, вкрадчиво уточняю я, а после облизываю влажные, солоноватые от воды губы.
Обычно таким ласковым голосом, как мой сейчас, говорят санитары из дурки с особо буйными психбольными. Не смогла сдержаться и все-таки начала говорить с объектом напротив, как с умственно отсталым. Сложно уважать того, кто не уважает тебя изначально.
— Ты, типа! — Рявкает бандит и скрещивает руки на груди.
— По подробнее! Мне клещами каждое слово из тебя вытягивать? — Меня так и искушает добавить «типа» в свою речь, но заталкиваю опрометчивое желание поглубже в себя. Передразнивать его сейчас себе дороже.
И вместо этого начинаю требовательно стучать ногтем по пустому бокалу, но в ответ получаю только многозначительное молчание, в котором так и сквозит презрение, постепенно переходящее в лютое бешенство.
Монотонное «звяк-звяк-звяк» явно выводит его из себя, но он усилием воли сдерживается. Его взгляд звереет, а кулаки невольно сжимаются. Очень заметно, что у него так и чешутся руки убить меня на месте. Но что-то сдерживает, но что?
И вместо того, чтобы благоразумно отступить, я закусываю удила, азарт снова вскипает в крови. Осторожность сменяется отчаянной храбростью.
Возможно, это влияние как дурмана, которым все еще заполнен мой разум, так и отчетливого воспоминания о собственной смерти, о которой невольно напоминает боль в голове, что злыми червячками копошится, ползает и грызет ее.
Или, может, психика вконец не выдержала, и я окончательно сломалась, оттого и утратила чувство самосохранения. Хоть почти ничего и не помню, но, похоже, в новом мире слишком долго находилась под давлением внешних обстоятельств, вечно играла чужую роль, постоянно унижая себя и наступая на горло своей же гордости.
— То есть, если судить по очень, крайне и весьма развернутому ответу, то ты утверждаешь, что я завалилась к тебе и заявила: ты – мой жених. А ты с грустной рожей в ответ – окай. Как баран, которого ведут на бойню, согласился страдать и плакать в подушку от такой неволи. Так что ли было? — Истекаю ядом я.
Но моя речь получается путаная, невнятная, глупая, натужная, жалкая, как будто несколько раз через переводчик на иностранный язык перегнанная туда-сюда. Мозг принципиально отказывается работать нормально. Я как слабоумная, которой никак не удается четко и емко выразить свою мысль, отчего злюсь все больше и больше, и особенно на себя.
— Мне Председатель, типа, приказал жениться на тебе, иначе он угрожал, типа, убить моих пацанов… — Наконец, нехотя поясняет он.
— …Типа, — не удержавшись, озлобленная, раздраженная, доведенная до ручки даже столь малым общением с ним, я все-таки вворачиваю в речь жениха его излюбленное слово-паразит прежде, чем успеваю остановить саму себя. Но слово не воробей...
Искушение ляпнуть какую-нибудь гадость оказалось сильнее благоразумия и снова победило в неравной схватке. За две жизни я так и не научилась держать язык за зубами и не идти на поводу эмоций. Поэтому весьма недовольная собой, слегка прикусываю кончик языка, чтобы хоть немного привести себя в чувство.
Вот скажите на милость, зачем сейчас нужно было передразнивать его и тем самым провоцировать лишний раз? Делать мне нечего? Жить надоело? Бессмертная дофига?!
Однако, в любом случае последнее сказанное бандитом гораздо интереснее всего прочего, что было выужено с таким трудом из нашей недолгой беседы, и определенно заслуживает всяческого внимания.
Пусть информации получено с гулькин нос, но в памяти все равно мелькает слабое узнавание. Хотя вспомнить Председателя в живую никак не получается – ни лица, ни голоса, ни разговоров с ним, если он вообще общался со мной в новой жизни.
Но в романе он был главный злодеем истории, мешал всячески великой любви между положительными героями, вставил палки им в колеса… Короче, постоянно под дверь им срал.
В общем, эталонный злодей из палаты мер и весов. Даже до полноценного антагониста не дотягивал, когда я про него читала. Слишком плоский персонаж получился, несмотря на все попытки сделать из него своеобразного дона от мира мафии, только с учетом местнячкового, русского колорита.
Мотивация поступков Председателя так и осталась за кадром. Начальнице не удалось придать ему глубины, но возможно из-за того, что не был прописан адекватный сюжет.
Весь роман был заполнен только эмоциональными качелями и постоянными сношениями между главными героями, которые бесконечно психологически насиловали и трахали как друг друга, так и восторженных читателей, а им и норм – читателям, в смысле.
— Но в этом ты, типа, виновата! Только ты, типа, могла упрашивать его! Я бы, типа, и на пушечный выстрел бы к тебе не подошел! Жирные уродки не в моем вкусе… — Продолжает сыпать претензиями и однообразными оскорблениями мой так называемый жених.
— Тебя заело на жирных? Сейчас это к делу не относится! — Одергиваю его я, скрипнув зубами от злости.
Как хорошо, что он не в моем вкусе! Как же благодарю Бога за то, что уродилась с весьма странными и специфичные перверсиями! Иначе было бы и больно, и обидно.
Но постоянно выслушивать оскорбления от гопника, застрявшего мозгами на уровне подростка с бесконечными «типа», больше нет никакого желания даже у меня, которая уже давно набралась толстокожести по самые гланды.
Не по фене он масть держит, ох не по фене! Но осадить его в очередной раз не успеваю, так как, наконец, приносят заказанную еду.
Глава 3
Себе он заказал какой-то шашлык с картошкой, салат и закуски. Передо мной ставят только салат, который, судя по составу из курицы, капусты, тертого сыра, нескольких сухариков и помидоров черри с капелькой соуса, является Цезарем.
Настолько скромная еда по идее должна оскорбить, но меня все устраивает. Главное – не рыбу заказал, иначе я осталась бы голодной. Рыбу и морепродукты ни в каком виде не переношу – ни в сыром, ни в жареном. От малейшего запаха рвота открывается.
Ничего, абсолютно ничего жених обо мне не знает, и это радует. Весьма-весьма.
Чем меньше обо мне знают, тем больше свободы действий. Самое главное правило дикой природы – максимальная маскировка, чтобы хищники не сожрали.
