– Что может роднить тебя с Ивейном или Роландом? Высокое происхождение, образованность, чистота души и помыслов?
– Тебе выбирать, госпожа моего сердца. Мне же радостна мысль о том, что твои думы заняты мною.
Он коротко поклонился ей. Уже у самого порога остановился и сказал:
– Я буду ожидать внизу, у ворот.
Она лишь молча пожала плечами. Что ей до его притворства? Оно не поможет ему стать тем, кем он не является по праву рождения.
Тем не менее приняла игру и не противилась, когда Лео подал ей руку, помогая сесть в седло. Полдень давно миновал, небо немного прояснилось, а буря утихла. Соболий мех, которым был подбит плащ Анастази, надежно защищал и от холода, и от ветра.
Лео, как всегда, был в черном, за исключением котты – темно-серой, с вышитым на груди гербом короля Вольфа. Черный же шерстяной плащ, заколотый на правом плече круглой серебряной фибулой с вставками бирюзы и сердолика, отблескивал по краю узорчатой каймой.
Его не по чину богатый наряд – слишком редкий цвет, слишком дорогие ткани, – часто вызывал насмешки, раздражение и зависть более родовитых, но менее состоятельных царедворцев. И то, и другое менестрель с завидной самонадеянностью пропускал мимо ушей.
«Если бы в тевольтском королевстве ввели налог на роскошь, как уже поступили в Вермандуа и в Арелате, то деньги, которые этому проходимцу пришлось бы платить за право носить подобную одежду, поддерживали бы в полном достатке казну короля Вольфа!»
Ворота отворились, Лео и Анастази проехали по мосту, а сразу за ним свернули вправо и углубились в Эсвельский лес. Здесь заснеженные деревья оставались недвижны до самой весны, и чаща походила на волшебный дворец. Королева и менестрель ехали неспешно, почти не разговаривая, и к тому времени, когда выбрались на равнину, уже начинало темнеть. Короткий зимний день подходил к концу.
– Ну, что же ты хотел показать мне, Лео? – капризно спросила Анастази, едва они оставили лес позади. – Ты уверен, что прекрасный вид стоит того, чтобы ехать так далеко?
Лео оглянулся, и от королевы не укрылось, что он чем-то встревожен. Он улыбнулся какой-то новой, незнакомой улыбкой, растерянной и наглой одновременно.
– О, да, в этом я полностью уверен, моя королева. Но нам стоит поспешить – буря может начаться опять, и лучше к этому времени уже направляться обратно.
Анастази не стала возражать, и они пустили лошадей рысью, а навстречу и сбоку накатывалась, подступая все ближе, коричнево-серая мгла зимнего вечера. Вновь поднялся ветер, пронзительный и холодный, взметая колючий снег и осыпая им всадников. Довольно долго они ехали так, и Анастази сбоку заглядывала в сосредоточенное лицо менестреля, а он хмурился, озираясь, оценивая катившуюся теперь, казалось, уже с трех сторон неспокойную тьму. Даль, простершаяся перед ними, еще была различима, и лес, и спуск к реке по левую руку. Лео вдруг остановился с предостерегающим возгласом, протянул руку к руке королевы, дотронулся до запястья.
Анастази натянула поводья, и вовремя – земля уходила почти что из-под самых копыт лошади широким, крутым размахом склона, на котором лишь кое-где виднелись редкие кустарники, заметаемые снегом, который каждая следующая буря уносила лишь затем, чтобы высыпать новый. Дальше на равнине угадывались очертания речных берегов, перелески в черных росчерках оголенных деревьев, а вправо потянулись незамерзающие, темные, лишь чуть-чуть припорошенные снегом болота, и Анастази даже зажмурилась, боясь увидеть там синие, пляшущие над водой огоньки… Слева, совсем далеко, у самого леса, виднелись несколько теплых огоньков деревни, но прибывающий бурый сумрак затапливал равнину, делая вид сказочным и страшным; пошел снег, и все ветер не стихал, дул в спину, словно норовя подтолкнуть, лошади фыркали и мотали головами, но бесконечный простор завораживал, и глаз было не отвести. Буря набирала силу, и Анастази казалось, что она хочет лететь вместе с ней, над этой странной, унылой, опустелой землей. Она взглянула на Лео, с плеч которого неутомимый ветер пытался сорвать широкий плащ, и увидела, каким восторгом сияют глаза менестреля.
Их лошади стояли совсем рядом, и Лео сжимал в руке повод белой кобылки, словно этим удерживал Анастази рядом с собой.
– Теперь ты понимаешь, о чем я говорил тебе, моя королева? – выкрикнул он. Завывание ветра почти заглушало его голос, и слова едва можно было разобрать. Анастази молчала, вдыхая полной грудью смятение и счастье, голова кружилась – королева не могла отвести взгляда от заснеженной пустоты. Где-то далеко, на равнине, завыл волк; его сородичи тут же откликнулись из глубины терявшихся на горизонте лесов. Явь искажалась, уступая неистовому ветру и снежным хлопьям, летящим со всех сторон. Лео неожиданно бросил узду, притянул Анастази к себе, и она поняла, что стоит лишь сбыться одному-единственному поцелую – и рухнет все, что она так пытается сберечь.
И, вывернувшись из-под его руки так, как это делает одичавшая кошка, Анастази развернула лошадь обратно к Вальденбургу, изо всех сил хлестнула ее.
– Негодяй! Лео, я ненавижу… Ненавижу!
Она лгала себе, но от этого становилось легче.
Всего на одно мгновение он замер, глядя, как она мчится прочь, а потом понесся за ней сквозь бурю, иногда почти теряя из виду, но вновь нагоняя; и в сердце вскипала страсть, такая же темная, сметающая все на своем пути, как этот ветер, – и Лео, пригнувшись к холке коня, все сильнее пришпоривал его.
Анастази неслась, не разбирая дороги, доверившись своей лошади, которой лишь чудом удавалось избегать оврагов и ям; в коричнево-белой мгле то и дело проступали силуэты деревьев – и проносились мимо. И королева вдруг отчетливо поняла, что не знает, как найти путь к Вальденбургу, что заблудилась и совершенно не знает, где находится. Гордость мешала ей остановиться и позвать на помощь. Кобыла все еще неслась галопом, когда очередной неистовый порыв ветра заставил королеву отвернуться, заслоняясь рукавом…
Лео все-таки настиг ее; усмирил кобылу, схватив под уздцы и заставив остановиться. Анастази смотрела на него, не произнося ни слова и не выпуская поводьев из рук.
– Не смей больше так делать! – закричал на нее Лео. – Никогда не смей! А если бы я тебя не догнал?!!
Она слышала в его голосе неподдельный страх – не за себя, за нее, – и сердце колотилось неистово, со всей полнотой охватившего ее счастья. Но она все еще помнила о том, сколь много между ними различий, и не замедлила напомнить ему, сопроводив свои слова пощечиной – однако Лео перехватил ее руку, не давая ударить.
– Анастази, ты слышишь меня?!
Да, она слышала. Она даже отдавала себе отчет в том, что он прав, и медленно опустила занесенную руку, осторожно высвободилась. Метель все еще бушевала кругом, но небо набирало черноты и показывало звезды, проясняясь к ночи.
– Я хочу вернуться в Вальденбург как можно скорее, Лео. Ты знаешь, в какую сторону нам ехать?
Он молча указал ей направление, придерживая рукой капюшон. Поколебавшись, Анастази направила свою лошадь в ту сторону, и Лео, не отставая, последовал за ней. После всего, что произошло, Анастази не терпелось оказаться дома, вьюга как будто стала стихать, и королева заставила белоснежную кобылу снова перейти на бег, ибо Лео, потерявший всякую осторожность, держался неприлично близко. И лишь у самого моста, открытое пространство которого хорошо просматривалось с дозорных башен, все же восстановил дозволительное расстояние. Далее они двигались почти торжественно, как будто прибыли в какой-нибудь город во главе праздничной процессии.
Въехали во двор, спешились у самых ступеней широкой лестницы. Лео задержался, чтобы самолично расседлать лошадей, королева же поспешно направилась к дверям. На крыльце ее встретил Фогель, страшно обеспокоенный длительным отсутствием госпожи – король наказал найти ее, если она не объявится в ближайшее время, и королевский распорядитель уже готовил для этого отряд.
– Все в порядке, мой добрый Фогель, – сказала Анастази. – Я сейчас же встречусь с королем и скажу ему, что ваш отряд отлично справился с поручением. Передай воинам, что королева благодарит их за храбрость и рвение.
– Может быть, королеве понадобится, чтобы почтительный и верный слуга сопроводил ее к королю?
– В этом нет надобности, – с улыбкой прервала его Анастази. – Иногда супругам полезно беседовать наедине – даже если их приближенные столь почтительны и верны, как ты, мой дорогой Фогель. Проследи, чтобы воинам принесли вина. Вы так переполошились, словно Вальденбургу грозит война – а дело всего-то в обычной непогоде!
Лео, разбирая конскую сбрую, дышал на мерзнущие пальцы, следил за королевой и распорядителем, досадуя, что старый болван смеет задерживать госпожу. Но вот наконец Анастази сняла расшитую варежку, подала Фогелю руку – тому ничего не оставалось, как с поклоном поцеловать ее, – скрылась за высокими дубовыми дверями.
…Колокол тушения огней, должно быть, уже отзвучал. В холодных залах, переходящих один в другой, не было зажжено ни одной свечи. Услышав за собой шаги, Анастази обернулась – и, увидев менестреля, почти бегом бросилась прочь. Он, разгоряченный недавней неистовой гонкой, не отставал, на ходу раздернул завязки на вороте, словно они мешали ему дышать.
У дверей Большого зала замерла на мгновение и снова скрылась во тьме, раздразнила взлетевшим, словно на ветру, краем накидки, шорохом длинного плаща. Лео, не помнящий и не понимавший сейчас ничего, кроме своего желания, метнулся за ней стремительно и хищно.
Так они промчались по пустым залам, он – охотник, она – его прелестная добыча; и у самой лестницы, ведущей на верхние этажи, в темноте, куда не дотягивалось тусклое сияние светильника, Лео наконец схватил ее, рывком развернул, прижал к себе изо всех сил, словно она могла вот-вот превратиться в воду, ветер, змею, раскаленное железо.
– Не-ет, моя королева, ты от меня не уйдешь.
Ловушка захлопнулась. Напрасно Анастази отстраняла его, закрывала ему губы ладонью, не давая целовать. Вожделение затуманило разум, она ослабела, потерялась, и, почти не понимая, что делает, уронила руки ему на плечи…
Но в следующее мгновение, понимая, как опасно для них обоих быть застигнутыми здесь, отшатнулась, вцепилась в одежду.
– Позже, Лео… О, только не теперь! Меня ждет муж!
Оттолкнула что было сил – что-то звякнуло и покатилось по каменному полу, – и кинулась наверх, туда, где неярко теплился светильник под полукруглым сводом и короткий коридор вел к королевским покоям.
…Они разом подняли головы, когда она распахнула дверь и замерла на пороге – Торнхельм, сидевший у огня, Михаэль, супруг Альмы, королевский постельничий, наверное, в сотый раз за этот вечер расставляющий шахматы на маленьком резном столике, Альма, как обычно, с шитьем в руках. Евгения и Отто, склонившиеся над книгой…
Не отвлекся от своего занятия только Эрих, который дремал на скамье, свернувшись, словно кот, клубком рядом с герцогиней и положив голову ей на колени.
– Анастази, что случилось? Где ты была так долго? – спросил Торнхельм, поднимаясь на ноги. В руке его тускло блеснул охотничий нож, рукоять которого – по старой привычке, – он выправлял сам, ожидая, пока Михаэль расставит фигуры. Евгения тоже подняла взгляд от книги и смотрела на сестру в упор.
Анастази, улыбнувшись, прислонилась спиной к притолоке и взглянула куда-то вверх – взгляд ее блуждал, не задерживаясь ни на чем.
– Совсем недалеко. Мой возлюбленный государь, клянусь, поначалу это было неопасно. Но я едва нашла дорогу назад! Знали бы вы, что там творится! Метель, буря, ничего не видно...
Они молчали. Анастази, прижимаясь к притолоке виском – сил стоять прямо не осталось, – стянула с плеч расшитую разноцветными бусинами накидку и повторила:
– Какая же там страшная метель…
Стоя внизу, у самой лестницы, Лео Вагнер различал голоса, но разобрать, о чем говорят, не мог, а вслушиваться был не в состоянии. В голове все спуталось, как от славного мозельского, если выпить его гораздо больше меры.
Он хотел привести себя в порядок, найти отскочившую застежку. Шагнул к лестнице – и столкнулся с Паулем, любимым шутом королевы.
– Что за привычки у некоторых важных господ – красться в темноте! – фыркнул тот, сам, похоже, не понимая, говорит ли он, желая пошутить, или всерьез напрашивается на ссору. – Как кот блудливый, честное слово! Ищет и ищет…
– Пошел вон, сволочь! – беззлобно сказал Лео и замахнулся на него, хотя бить вовсе не собирался. – Иди куда идешь, пока ноги при тебе!
Пауль глянул на него сердито, но ничего не ответил, скрылся за поворотом в коридоре, ведущем к кухне. Менестрель подхватил соскользнувший к ногам плащ, тщательно отряхнул. Отыскал наконец серебряную фибулу, вернул на плечо, крепче прихватив плотную ткань.
Его словно лихорадило. Он понимал, что преступает все мыслимые и немыслимые границы, знал, что это грозит ему бедой, и уже почти чувствовал холодный поцелуй веревки на шее. Но он только выпрямился и расправил плечи, улыбнулся в темноту самому себе. Сейчас Лео не пугала даже возможная расправа. В своем воображении он уже видел перед собой замковую площадь и эшафот, но и площадь, и эшафот были прекрасны.
Едва февраль уступил место марту, и разгулье фастнахта с его масками, ряжеными и разными увеселениями было позабыто, солнце стало согревать землю усердно, словно прося прощения за долгое отсутствие. Ночами еще налетали бури с метелью и колючим снегом – жалкие попытки уходящей зимы напомнить о себе; но пушистый снег на ветвях деревьев одним ясным теплым днем превратился в прозрачный, сверкающий, хрупкий лед лишь для того, чтобы еще до наступления темноты пролиться водой в осевшие сугробы.
Ветер тоже утратил зимнюю суровость – теперь в нем чувствовалось дыхание весны, и оживающий лес, словно продрогший мохнатый зверь, стряхивал с себя влажный холод.
Лео Вагнер, стоя у парапета на замковом бастионе, наслаждался теплом и светом, и свежестью весеннего воздуха, однако мысли менестреля занимала Анастази.
По всей видимости, королева так и не рассказала ничего своему супругу – так что следовало ожидать, пока госпожа соизволит подать знак благосклонности или же окончательного отказа. Так предписывали негласные правила любовной игры, и менестрель подчинялся им, хоть и с великой неохотой.
Королева по-прежнему позволяла ему находиться рядом, иногда украдкой касаться руки – была отстраненно-тиха, вероятно, надеясь, что это заставит его охладеть к ней. Лео молча садился у ее ног и целовал руку, замирая, когда тонкие пальцы в ответ нежно поглаживали его ладонь.
Его влекло к ней, он беспрестанно думал о ее руках, обнимающих чьи-то плечи, представлял, как красиво она запрокидывает голову, позволяя целовать…
Зимняя непогода и связанное с ней отсутствие вестей из Тевольта сделали пребывание менестреля в Вальденбурге гораздо более длительным, чем даже он сам рассчитывал. Впрочем, это его не беспокоило, а теперь было даже на руку, ибо Лео держали здесь не только дела его господина, но и нежная страсть.
Сыновья его неотлучно находились при дворе короля Вольфа: Фридрих Эберхард, которому уже исполнилось тринадцать лет, обучался воинскому искусству вместе с другими юношами, в большинстве – старшими сыновьями из знатных семейств королевства.
– Тебе выбирать, госпожа моего сердца. Мне же радостна мысль о том, что твои думы заняты мною.
Он коротко поклонился ей. Уже у самого порога остановился и сказал:
– Я буду ожидать внизу, у ворот.
Она лишь молча пожала плечами. Что ей до его притворства? Оно не поможет ему стать тем, кем он не является по праву рождения.
Тем не менее приняла игру и не противилась, когда Лео подал ей руку, помогая сесть в седло. Полдень давно миновал, небо немного прояснилось, а буря утихла. Соболий мех, которым был подбит плащ Анастази, надежно защищал и от холода, и от ветра.
Лео, как всегда, был в черном, за исключением котты – темно-серой, с вышитым на груди гербом короля Вольфа. Черный же шерстяной плащ, заколотый на правом плече круглой серебряной фибулой с вставками бирюзы и сердолика, отблескивал по краю узорчатой каймой.
Его не по чину богатый наряд – слишком редкий цвет, слишком дорогие ткани, – часто вызывал насмешки, раздражение и зависть более родовитых, но менее состоятельных царедворцев. И то, и другое менестрель с завидной самонадеянностью пропускал мимо ушей.
«Если бы в тевольтском королевстве ввели налог на роскошь, как уже поступили в Вермандуа и в Арелате, то деньги, которые этому проходимцу пришлось бы платить за право носить подобную одежду, поддерживали бы в полном достатке казну короля Вольфа!»
Ворота отворились, Лео и Анастази проехали по мосту, а сразу за ним свернули вправо и углубились в Эсвельский лес. Здесь заснеженные деревья оставались недвижны до самой весны, и чаща походила на волшебный дворец. Королева и менестрель ехали неспешно, почти не разговаривая, и к тому времени, когда выбрались на равнину, уже начинало темнеть. Короткий зимний день подходил к концу.
– Ну, что же ты хотел показать мне, Лео? – капризно спросила Анастази, едва они оставили лес позади. – Ты уверен, что прекрасный вид стоит того, чтобы ехать так далеко?
Лео оглянулся, и от королевы не укрылось, что он чем-то встревожен. Он улыбнулся какой-то новой, незнакомой улыбкой, растерянной и наглой одновременно.
– О, да, в этом я полностью уверен, моя королева. Но нам стоит поспешить – буря может начаться опять, и лучше к этому времени уже направляться обратно.
Анастази не стала возражать, и они пустили лошадей рысью, а навстречу и сбоку накатывалась, подступая все ближе, коричнево-серая мгла зимнего вечера. Вновь поднялся ветер, пронзительный и холодный, взметая колючий снег и осыпая им всадников. Довольно долго они ехали так, и Анастази сбоку заглядывала в сосредоточенное лицо менестреля, а он хмурился, озираясь, оценивая катившуюся теперь, казалось, уже с трех сторон неспокойную тьму. Даль, простершаяся перед ними, еще была различима, и лес, и спуск к реке по левую руку. Лео вдруг остановился с предостерегающим возгласом, протянул руку к руке королевы, дотронулся до запястья.
Анастази натянула поводья, и вовремя – земля уходила почти что из-под самых копыт лошади широким, крутым размахом склона, на котором лишь кое-где виднелись редкие кустарники, заметаемые снегом, который каждая следующая буря уносила лишь затем, чтобы высыпать новый. Дальше на равнине угадывались очертания речных берегов, перелески в черных росчерках оголенных деревьев, а вправо потянулись незамерзающие, темные, лишь чуть-чуть припорошенные снегом болота, и Анастази даже зажмурилась, боясь увидеть там синие, пляшущие над водой огоньки… Слева, совсем далеко, у самого леса, виднелись несколько теплых огоньков деревни, но прибывающий бурый сумрак затапливал равнину, делая вид сказочным и страшным; пошел снег, и все ветер не стихал, дул в спину, словно норовя подтолкнуть, лошади фыркали и мотали головами, но бесконечный простор завораживал, и глаз было не отвести. Буря набирала силу, и Анастази казалось, что она хочет лететь вместе с ней, над этой странной, унылой, опустелой землей. Она взглянула на Лео, с плеч которого неутомимый ветер пытался сорвать широкий плащ, и увидела, каким восторгом сияют глаза менестреля.
Их лошади стояли совсем рядом, и Лео сжимал в руке повод белой кобылки, словно этим удерживал Анастази рядом с собой.
– Теперь ты понимаешь, о чем я говорил тебе, моя королева? – выкрикнул он. Завывание ветра почти заглушало его голос, и слова едва можно было разобрать. Анастази молчала, вдыхая полной грудью смятение и счастье, голова кружилась – королева не могла отвести взгляда от заснеженной пустоты. Где-то далеко, на равнине, завыл волк; его сородичи тут же откликнулись из глубины терявшихся на горизонте лесов. Явь искажалась, уступая неистовому ветру и снежным хлопьям, летящим со всех сторон. Лео неожиданно бросил узду, притянул Анастази к себе, и она поняла, что стоит лишь сбыться одному-единственному поцелую – и рухнет все, что она так пытается сберечь.
И, вывернувшись из-под его руки так, как это делает одичавшая кошка, Анастази развернула лошадь обратно к Вальденбургу, изо всех сил хлестнула ее.
– Негодяй! Лео, я ненавижу… Ненавижу!
Она лгала себе, но от этого становилось легче.
Всего на одно мгновение он замер, глядя, как она мчится прочь, а потом понесся за ней сквозь бурю, иногда почти теряя из виду, но вновь нагоняя; и в сердце вскипала страсть, такая же темная, сметающая все на своем пути, как этот ветер, – и Лео, пригнувшись к холке коня, все сильнее пришпоривал его.
Анастази неслась, не разбирая дороги, доверившись своей лошади, которой лишь чудом удавалось избегать оврагов и ям; в коричнево-белой мгле то и дело проступали силуэты деревьев – и проносились мимо. И королева вдруг отчетливо поняла, что не знает, как найти путь к Вальденбургу, что заблудилась и совершенно не знает, где находится. Гордость мешала ей остановиться и позвать на помощь. Кобыла все еще неслась галопом, когда очередной неистовый порыв ветра заставил королеву отвернуться, заслоняясь рукавом…
Лео все-таки настиг ее; усмирил кобылу, схватив под уздцы и заставив остановиться. Анастази смотрела на него, не произнося ни слова и не выпуская поводьев из рук.
– Не смей больше так делать! – закричал на нее Лео. – Никогда не смей! А если бы я тебя не догнал?!!
Она слышала в его голосе неподдельный страх – не за себя, за нее, – и сердце колотилось неистово, со всей полнотой охватившего ее счастья. Но она все еще помнила о том, сколь много между ними различий, и не замедлила напомнить ему, сопроводив свои слова пощечиной – однако Лео перехватил ее руку, не давая ударить.
– Анастази, ты слышишь меня?!
Да, она слышала. Она даже отдавала себе отчет в том, что он прав, и медленно опустила занесенную руку, осторожно высвободилась. Метель все еще бушевала кругом, но небо набирало черноты и показывало звезды, проясняясь к ночи.
– Я хочу вернуться в Вальденбург как можно скорее, Лео. Ты знаешь, в какую сторону нам ехать?
Он молча указал ей направление, придерживая рукой капюшон. Поколебавшись, Анастази направила свою лошадь в ту сторону, и Лео, не отставая, последовал за ней. После всего, что произошло, Анастази не терпелось оказаться дома, вьюга как будто стала стихать, и королева заставила белоснежную кобылу снова перейти на бег, ибо Лео, потерявший всякую осторожность, держался неприлично близко. И лишь у самого моста, открытое пространство которого хорошо просматривалось с дозорных башен, все же восстановил дозволительное расстояние. Далее они двигались почти торжественно, как будто прибыли в какой-нибудь город во главе праздничной процессии.
Въехали во двор, спешились у самых ступеней широкой лестницы. Лео задержался, чтобы самолично расседлать лошадей, королева же поспешно направилась к дверям. На крыльце ее встретил Фогель, страшно обеспокоенный длительным отсутствием госпожи – король наказал найти ее, если она не объявится в ближайшее время, и королевский распорядитель уже готовил для этого отряд.
– Все в порядке, мой добрый Фогель, – сказала Анастази. – Я сейчас же встречусь с королем и скажу ему, что ваш отряд отлично справился с поручением. Передай воинам, что королева благодарит их за храбрость и рвение.
– Может быть, королеве понадобится, чтобы почтительный и верный слуга сопроводил ее к королю?
– В этом нет надобности, – с улыбкой прервала его Анастази. – Иногда супругам полезно беседовать наедине – даже если их приближенные столь почтительны и верны, как ты, мой дорогой Фогель. Проследи, чтобы воинам принесли вина. Вы так переполошились, словно Вальденбургу грозит война – а дело всего-то в обычной непогоде!
Лео, разбирая конскую сбрую, дышал на мерзнущие пальцы, следил за королевой и распорядителем, досадуя, что старый болван смеет задерживать госпожу. Но вот наконец Анастази сняла расшитую варежку, подала Фогелю руку – тому ничего не оставалось, как с поклоном поцеловать ее, – скрылась за высокими дубовыми дверями.
…Колокол тушения огней, должно быть, уже отзвучал. В холодных залах, переходящих один в другой, не было зажжено ни одной свечи. Услышав за собой шаги, Анастази обернулась – и, увидев менестреля, почти бегом бросилась прочь. Он, разгоряченный недавней неистовой гонкой, не отставал, на ходу раздернул завязки на вороте, словно они мешали ему дышать.
У дверей Большого зала замерла на мгновение и снова скрылась во тьме, раздразнила взлетевшим, словно на ветру, краем накидки, шорохом длинного плаща. Лео, не помнящий и не понимавший сейчас ничего, кроме своего желания, метнулся за ней стремительно и хищно.
Так они промчались по пустым залам, он – охотник, она – его прелестная добыча; и у самой лестницы, ведущей на верхние этажи, в темноте, куда не дотягивалось тусклое сияние светильника, Лео наконец схватил ее, рывком развернул, прижал к себе изо всех сил, словно она могла вот-вот превратиться в воду, ветер, змею, раскаленное железо.
– Не-ет, моя королева, ты от меня не уйдешь.
Ловушка захлопнулась. Напрасно Анастази отстраняла его, закрывала ему губы ладонью, не давая целовать. Вожделение затуманило разум, она ослабела, потерялась, и, почти не понимая, что делает, уронила руки ему на плечи…
Но в следующее мгновение, понимая, как опасно для них обоих быть застигнутыми здесь, отшатнулась, вцепилась в одежду.
– Позже, Лео… О, только не теперь! Меня ждет муж!
Оттолкнула что было сил – что-то звякнуло и покатилось по каменному полу, – и кинулась наверх, туда, где неярко теплился светильник под полукруглым сводом и короткий коридор вел к королевским покоям.
…Они разом подняли головы, когда она распахнула дверь и замерла на пороге – Торнхельм, сидевший у огня, Михаэль, супруг Альмы, королевский постельничий, наверное, в сотый раз за этот вечер расставляющий шахматы на маленьком резном столике, Альма, как обычно, с шитьем в руках. Евгения и Отто, склонившиеся над книгой…
Не отвлекся от своего занятия только Эрих, который дремал на скамье, свернувшись, словно кот, клубком рядом с герцогиней и положив голову ей на колени.
– Анастази, что случилось? Где ты была так долго? – спросил Торнхельм, поднимаясь на ноги. В руке его тускло блеснул охотничий нож, рукоять которого – по старой привычке, – он выправлял сам, ожидая, пока Михаэль расставит фигуры. Евгения тоже подняла взгляд от книги и смотрела на сестру в упор.
Анастази, улыбнувшись, прислонилась спиной к притолоке и взглянула куда-то вверх – взгляд ее блуждал, не задерживаясь ни на чем.
– Совсем недалеко. Мой возлюбленный государь, клянусь, поначалу это было неопасно. Но я едва нашла дорогу назад! Знали бы вы, что там творится! Метель, буря, ничего не видно...
Они молчали. Анастази, прижимаясь к притолоке виском – сил стоять прямо не осталось, – стянула с плеч расшитую разноцветными бусинами накидку и повторила:
– Какая же там страшная метель…
Стоя внизу, у самой лестницы, Лео Вагнер различал голоса, но разобрать, о чем говорят, не мог, а вслушиваться был не в состоянии. В голове все спуталось, как от славного мозельского, если выпить его гораздо больше меры.
Он хотел привести себя в порядок, найти отскочившую застежку. Шагнул к лестнице – и столкнулся с Паулем, любимым шутом королевы.
– Что за привычки у некоторых важных господ – красться в темноте! – фыркнул тот, сам, похоже, не понимая, говорит ли он, желая пошутить, или всерьез напрашивается на ссору. – Как кот блудливый, честное слово! Ищет и ищет…
– Пошел вон, сволочь! – беззлобно сказал Лео и замахнулся на него, хотя бить вовсе не собирался. – Иди куда идешь, пока ноги при тебе!
Пауль глянул на него сердито, но ничего не ответил, скрылся за поворотом в коридоре, ведущем к кухне. Менестрель подхватил соскользнувший к ногам плащ, тщательно отряхнул. Отыскал наконец серебряную фибулу, вернул на плечо, крепче прихватив плотную ткань.
Его словно лихорадило. Он понимал, что преступает все мыслимые и немыслимые границы, знал, что это грозит ему бедой, и уже почти чувствовал холодный поцелуй веревки на шее. Но он только выпрямился и расправил плечи, улыбнулся в темноту самому себе. Сейчас Лео не пугала даже возможная расправа. В своем воображении он уже видел перед собой замковую площадь и эшафот, но и площадь, и эшафот были прекрасны.
ГЛАВА 6
Едва февраль уступил место марту, и разгулье фастнахта с его масками, ряжеными и разными увеселениями было позабыто, солнце стало согревать землю усердно, словно прося прощения за долгое отсутствие. Ночами еще налетали бури с метелью и колючим снегом – жалкие попытки уходящей зимы напомнить о себе; но пушистый снег на ветвях деревьев одним ясным теплым днем превратился в прозрачный, сверкающий, хрупкий лед лишь для того, чтобы еще до наступления темноты пролиться водой в осевшие сугробы.
Ветер тоже утратил зимнюю суровость – теперь в нем чувствовалось дыхание весны, и оживающий лес, словно продрогший мохнатый зверь, стряхивал с себя влажный холод.
Лео Вагнер, стоя у парапета на замковом бастионе, наслаждался теплом и светом, и свежестью весеннего воздуха, однако мысли менестреля занимала Анастази.
По всей видимости, королева так и не рассказала ничего своему супругу – так что следовало ожидать, пока госпожа соизволит подать знак благосклонности или же окончательного отказа. Так предписывали негласные правила любовной игры, и менестрель подчинялся им, хоть и с великой неохотой.
Королева по-прежнему позволяла ему находиться рядом, иногда украдкой касаться руки – была отстраненно-тиха, вероятно, надеясь, что это заставит его охладеть к ней. Лео молча садился у ее ног и целовал руку, замирая, когда тонкие пальцы в ответ нежно поглаживали его ладонь.
Его влекло к ней, он беспрестанно думал о ее руках, обнимающих чьи-то плечи, представлял, как красиво она запрокидывает голову, позволяя целовать…
Зимняя непогода и связанное с ней отсутствие вестей из Тевольта сделали пребывание менестреля в Вальденбурге гораздо более длительным, чем даже он сам рассчитывал. Впрочем, это его не беспокоило, а теперь было даже на руку, ибо Лео держали здесь не только дела его господина, но и нежная страсть.
Сыновья его неотлучно находились при дворе короля Вольфа: Фридрих Эберхард, которому уже исполнилось тринадцать лет, обучался воинскому искусству вместе с другими юношами, в большинстве – старшими сыновьями из знатных семейств королевства.
