Часть 1 - ЧЕРНЫЙ ВОЛК
Глава 1.
Свист пуль над головой – неверное изречение. Они не свистели, а пролетали разъяренными молниями, рассекали и нагревали воздух. Я ничего не слышал, сначала грохот взрывов испугал меня до дрожи, но голос командира, прорывающийся сквозь вой баталии, страшил сильнее.
– Вперед, сопляки, не растеряйте свою труху по дороге!
Стать дезертиром никто не хотел, начальство не оставит это без внимания, командиры сгрызут всех трусов, едва представится шанс. Гордость не позволит им допустить, чтобы великую нацию опозорил молодой скот, едва вышедший из академии.
Поэтому сначала мы тряслись от страха, а теперь мышцы вибрировали в такт разрывающихся снарядов. Вот они свистели, прежде чем коснуться земли и осыпать нас осколками и обжигающим огнем. Горький пепел и дым накрывал ребят мягким покрывалом с тысячей пик – кровь мешалась с грязью, пот с пылью.
Это не первый мой бой, я научился справляться – нет, мириться – со страхом, принимать его присутствие за должное. Глубоко дыша, сжимая винтовку, словно последнюю надежду на спасение, я сидел под деревом и выждал момент. Поле впереди полностью изрыто воронками от взрывов, густой дым разрезали что редкие силуэты и вспышки автоматных очередей. Командир орал, отдавал приказы, и, к счастью, не велел рядовым бросаться на убой. Этот старый ублюдок понимал, что положить весь отряд – не вариант, но и надеяться на чудо мы не могли.
Враг нас теснил, собака, и от этого хотелось выть. Ведь мы наступали, мы нанесли первый удар и намеревались раздавать их, как мешающих клопов, которые не могли сидеть спокойно. Так почему же сейчас все так плохо?!
Это ожидание нас убивало морально, меня во всяком случае. Поле большое, на ту сторону черт прорвешься под этим градом, однако дымовая завеса предоставляла отличную возможность. Мы побежим вслепую, но враг также нас не увидит. Шансы равны, разве нет? Сидя за укрытием, я никогда не одержу победу, и уж тем более не допущу, чтобы это произошло за счет других. Нет! Я сорву все лавры, преподнесу этим ублюдкам победу, докажу, что я истинный патриот, истинный волк!
Скрипнув зубами от раздражения, я перехватил винтовку. Снаряды разрывались неподалеку, да и пули не оставляли нас без внимания. Буду двигаться лесной полосы, близ деревьев. Нужно идти вперед, нужно!
Я бросился в пепельное облако по горячей, изрытой земле, пригибая голову и прыгая по воронкам. Несколько раз спотыкался о чьи-то оторванные конечности, закрывался трупом от взрыва, раздавшегося неподалеку. Земля дрожала, и я вместе с ней. Кажется, взрывы становились реже, и я стал слышать голоса за спиной: командир орал, что я конченый ублюдок и велел остальным прорываться следом. Ребята орали так, будто им кишки вытягивали, но с каким-то энтузиазмом. Самоубийцы. Все мы – самоубийцы, точно.
Я уже видел впереди просвет – светлую полосу голубого неба, которое над нами застилала гарь. Мы сможем прорваться, сможем!
Резкий свист сменился оглушительным грохотом. Меня отбросило в сторону, и я более ничего не чувствовал, не видел и не слышал кроме звона, раскалывающего голову изнутри. Секундная вспышка и мир погрузился во тьму, я потерял понятие, что происходит, мир стал таким далеким и нереальным, отчего я не сразу принял окружение за реальность. Сквозь черные вихри проглядывало голубое небо, с каждым мигом, когда я закрывал и открывал глаза, дым редел, показывая яркие лучи солнца. Оно такое теплое и колючее, дотянуться бы до него, почувствовать ожог на ладони, чтобы понять – я жив, я все еще жив.
Я ничего не слышал, перед глазами плыла пелена, и мне хотелось сделать глубокий вдох, но на грудь будто лег тяжелый камень. Мне не хотелось погибать, только не так. Я не чувствовал тела и земли под израненными ладонями, только боль пульсировала глубоко внутри. Это пульс моей жизни, он такой мощный – сердце бешено качало кровь, боролось, только силы будто уходили в никуда.
Мне становилось холодно, конечности немели, но хоть слух постепенно возвращался к левому уху. Значит, так приходит смерть? Черт… я не хочу умирать, понимаю это ярко и четко, только эмоции засели глубоко внутри, не трогая сердце. Не так я хотел отойти в мир иной, только не грязным раздавленным офицером, истекающим кровью в воронке из-под разорвавшегося снаряда.
Отец… не хочу я уходить к тебе в таком виде. Если мы и встретимся, то как равные, чтобы мне было, что предъявить тебе, показать, кем я стал, чего добился. И все заслуги нашей семьи, которые ты перечеркнул разом, мне удалось воскресить, восстановить наше имя.
– Эй!
Из забвения меня вырвал громкий звук – лай раздался над самым ухом, и я невольно порадовался, что оглох на него – иначе бы голова взорвалась болью. С трудом разлепив влажные веки, я увидел пса, разрывающегося надо мной лаем. Изредка вспыхивали выстрелы. А затем ко мне подлетел ангел – наверное, так они являются раненым солдатам на поле боя. Только мой спаситель не имел крыльев, носил не мантию с нимбом, а униформу с налобной защитной повязкой. Сходство у них, конечно, имелось – полностью белоснежное одеяние.
Белый жилет и красный крест на плечевой повязке. Чертовы самоубийцы…
– Держись, эй! Держись, солдат, – обратив мое лицо к себе, призвала ангел милосердия, пока ее псы звонко лаяли. – Я тебя вытащу. Ты только не сдавайся.
Глава 2.
Может, я просто умер, и теперь мучения позади? Боже, скажи, что я умер… нет, вряд ли, только здесь, на пропахшей трупами и кровью земле голова способна болеть, будто грозясь разорваться на части.
Мигрень я почувствовал еще до того, как проснуться. Изменилось лишь то, что по пробуждении появился звон в левом ухе, сквозь который едва пробивались голоса и посторонние звуки. Пахло спиртом и кровью, а еще чем-то сладковатым – обычно подобный привкус, напоминающий лаванду, появлялся во время болезни.
Долго пытаясь понять, что происходит, я наблюдал за суматохой. Врачи в заляпанных кровью халатах, десятки кушеток с раненными солдатами, кто-то из бойцов сидел на полу. Где-то в глубине сознания я понимал, что нахожусь в полевом госпитале, но все равно задавался вопросами: «где я? Что происходит?».
Так я, наверное, и лежал, тупо смотря в одну точку и только взглядом иногда хватаясь за проносящиеся мимо тени. Время размылось, и в какой-то момент в голове вспыхнуло яркое воспоминание: комья земли и дыма, волной сбивающие меня с ног, и склонившаяся надо мной девушка. Почему я о ней вспомнил? Потому что увидел ее секунду назад – вот она, в поношенной рубашке с повязкой медицинского работника на рукаве. Делает кому-то перевязь. Такая странная внешность у нее.
– Ты очнулся? Или превратился в овощ?
Обернувшись на знакомый голос, я обнаружил Отиса, улыбающегося так искренне, будто он действительно радовался мне. Один из немногих парней в нашем взводе, да и дивизии, в которой благосклонно ко мне относился.
– Я… не уверен.
Попытавшись приподнять на локтях, я испытал довольно острую вспышку боли в голове, а в левом ухе усилился звон.
– Что со мной произошло?
– Контузия, брат, – трагично покачал головой парень, присев на кушетку, – но в легкой форме – повезло. Хотя, тебя задело парой осколков.
– А с ухом знаешь что? Я ничерта не слышу, кроме звона.
Оглянувшись украдкой, будто школьник, затеявший шалость, Отис снял со спинки кровати медицинскую карточку друга – выглядел листок не лучше меня – и заключил:
– Разрыв барабанной перепонки, мои поздравления. Останешься глухим на левое ухо.
В первый миг показалось, будто он шутит, но мое состояние не оставляло иного выбора, кроме как поверить в диагноз.
– Не выглядишь удивленным. Или расстроенным.
– Да нет, я просто в шоке, – отстраненно отозвался я, а затем посмотрел влево – та девушка все еще занималась перевязкой больного. – Это она меня спасла, да?
Проследив за моим взглядом, Отис обернулся, и при виде медсестры у него сложилось неожиданно противоречивое выражение лица.
– Тоже удивлен?
– Удивлен? – Не понял я. – Что девушка была на поле боя? Да, наверное…
Не хотелось обижать парня, говоря, что его менталитет устарел, и женщины часто помогали солдатам на поле боя, причем мне довелось встретить одну из них в должности снайпера. Отис всего лишь несколько месяцев знал настоящую войну, его перевели к нам во взвод прямиком из частной военной академии, на выходцев которой солдаты смотрели, как на выскочек. Я тоже думал, что широкоплечий высокий аристократ будет смотреть на всех свысока, а потом обделается от страха после первой вылазки. К неожиданности, трусом он не слыл, однако мне повезло спасти его от пули.
Теперь Отис считал меня едва ли не своим другом, во всяком случае, не брезговал дружелюбием. Несмотря на мою репутацию.
– Ты идиот?
– Прости? – Не сказать, что подобного вопроса я ждал от него, но действительно растерялся.
– Ты не знаешь, кто это?
– А… должен?
– Хлой Форан.
Форан – знакомая фамилия. Форан, Форан… Форан. Вот черт.
В таком контексте ситуация приобретала неожиданный поворот, и недоумение Отиса уже не выглядело неуместным. У меня по спине пробежал холодок, поскольку имелась лишь одна причина, по которой человек с такой фамилией вытащил меня с поля боя – обыкновенное незнание.
– Форан говоришь.
– Ага. Ее тоже забрали из Академии, только определили в медицинский гарнизон. Не знаю, как ей удалось уговорить майора Рашвела включить себя в отряд спец назначения… но это Хлой. Она всегда казалась странной.
– Она могла и не спрашивать разрешение у Рашвела, а обратиться напрямую к полковнику. Это же была его инициатива.
– Инициатива?
– Ну и кто здесь контуженный? – Недовольно подметил я. Серьезно, порой Отис производил впечатление глуповатого ребенка. – Месяц назад производился набор в отряд специального назначения – передовую группу, которую отправляли бы в помощь основным силам. Но не для сражения, а спасения: четыре ищейки, два снайпера, пять помощников для прикрытия.
– Да, помню. Любопытная была инициатива.
– Я тоже так подумал, особенно заманчивым выглядело, что приказ на формирование отдан самим полковником. Это был весьма заманчивый шанс подняться по карьерной лестнице, я подходил по всем параметрам, но мне отказали.
– Дай угадаю, ты подал заявку в обход Рашвела?
– Да.
– Мои сожаления, как ты до сих пор жив?
Я и сам задавался этим вопросом, когда меня вызвал к себе Зольф Рашвел и долгую минуту буравил убийственным взглядом сквозь перья сизого дыма. Толком не помню, от чего задыхался больше – запаха табака или же злости, но сохранить невозмутимость удалось. Правда с трудом, и особенно в момент, когда майор напомнил о моей «особенности» родословной, и что не следовало мне выпендриваться. И так повезло, что черный мундир выдали, и был бы рад он избавиться от прокаженного, да только не в капитане дело. Отказ пришел от полковника ему на стол, только поэтому Рашвел и узнал о моих попытках сменить отряд.
– Думаю, он хочет использовать меня подольше, чтобы в нужный момент подставить.
– Брат, это был риторический вопрос… такой, с юмором. Ты немного меня пугаешь своей серьезностью.
– Я не брат тебе, Отис.
– Вот об этом я и говорю, – неодобрительно цокнул языком собеседник. – Нельзя делить мир на черное и белое. Былые времена прошли, это наши родители и деды еще драли глотки друг другу из-за того, кто аристократ, а кто трудяга из партии.
– Тебя что ли это не задевает? – От беззаботного тона Отиса я невольно нахмурился. – Что твою семью, Белых Волков, некогда называемых господами, теперь ни во что не ставят.
– Мы не бедствуем, занимаем хорошее положение в обществе, мои родители развивают фабричный бизнес. Хотя, конечно, они не обрадовались, узнав, что меня отправляют на фронт…
– Думали, будешь охранять какого-то важного чиновника, раз упекли тебя в Белую Академию?
– Что-то вроде, но… я хочу быть человеком, помогать своей стране, Йона, а не просто делать вид.
– Все вы такие правильные. – От слов Отиса мне стало противно, уж не знаю, верил ли он в свой же бред, или притворялся, но аристократы никогда не наденут черный мундир, никогда не захотят добровольно признать себя равными Черным Волкам. Это было выше их эго. – Но если присмотреться, то в рядах армии можно увидеть не так много Белых.
– И еще спрашиваешь, почему у тебя нет друзей.
– Я не стремлюсь заводить друзей, мне не интересны бесполезные связи. Да и не в характере моем дело.
– Ой да, характер твой тут совсем не причем.
На сарказм парня я предпочел не реагировать остро, только смерил его сердитым взглядом. Удивительно, что я продолжал разговаривать с ним и взаимодействовать, как с другом, но на войне все оказалось в разы сложнее, чем на гражданке. Иногда хотелось знать, что кто-то есть рядом, кто мог бы прикрыть твою спину.
– Очухался, смотрю.
Отвлекшись от философских размышлений, я скосил взгляд и заметил медсестру – Хлой Форан, – стоящую позади Отиса. Значит, не показалось, у нее действительно странное лицо, слегка ассиметричное, и из-за широко посаженных глаз, словно у кошки, сложно судить о ее привлекательности.
– Нашел себе друга? – Ее губы растянулись в наигранной улыбке, взгляд оставался бесстрастным. – Мило. Отис, подвинь задницу, у меня и так работы много.
– Ладно-ладно, только не кусайся.
Парень поспешно поднялся с койки и отошел, отгораживаясь от Хлой, как от дикой лисы, не спускающей с него хищного взгляда. Не сказать, что меня испугал спектакль, но оставшись наедине с девушкой, я забеспокоился. Вряд ли она рискнет причинить мне вред на глазах у медперсонала и пациентов, и тем не менее я пристально наблюдал за ее действиями, как она снимала бинты с ран и заменяла их новыми.
Мне не терпелось заглянуть в ее глаза, прочесть в них мысли девушки, понять, что она чувствовала на самом деле. Но она умело избегала взгляда, и в какой-то момент неловкая пауза начала действовать на нервы.
– Зачем ты спасла меня на самом деле?
Лишь на миг мой вопрос заставил ее прервать процедуру, а затем она вернулась к работе, только ускорилась – явно не хотела оставаться в моей компании. Что ж, это вполне знакомо, я бы удивился, будь иначе. С момента поступления на службу меня либо старались избегать, либо травили, но не в открытую.
– Так зачем?
Хлой шумно выдохнула и резко затянула бинт, вынудив меня шикнуть от боли. Пришлось плотно сжать губы, чтобы сдержать ругательства, однако я не побрезгал адресовать грубиянке гневный взгляд. Она также не постеснялась ответить взаимностью.
– Я исполняла свой долг, идиот.
Долг – слово острое и тяжелое, никто не стал бы им кидаться направо и налево, и Хлой права в том, что ударила им меня по лицу. Несмотря на дрязки и обиды, мы должны следовать приказам и позабыть о личных мотивах. Вытащить меня из грязи, а не оставить подыхать – поступок, достойный уважения, но и пристального внимания, ведь кто-то на ее месте поступил бы иначе.
Однако судьба распорядилась таким образом, чтобы я не просто слег с сотрясением, но и оказался спасен девушкой, чьего отца убил мой собственный отец.
Глава 3.
Во время боя не замечаешь ничего, что беспокоит тебя в безлунную спокойную ночь: ни собачий холод, ни ноющую боль недавних ран, ни мысли. Я уже натянул на себя вторую фуфайку, но никак не могу согреться, а подходить к костру не решался: не хочу портить идиллию солдат, мучающих гитару и слух окружающих.
