Разместились в углу забитой пациентами палаты, к счастью, практически все спали.
– Как там девушка? – Снимая рубашку, неожиданно для себя спросил я санитара. Он на мгновение поднял на меня удивленный взгляд, а затем коротко, но тепло улыбнулся.
– Идет на поправку. Быстро.
– Говорят, матерится много.
– В этом вся она, – кивнул парень. – В академии, правда…
– В академии? Вас что, вместе сюда приволокли?
– Ну… да, можно и так сказать. Она же сначала была зачислена в медицинский гарнизон, а потом пошла к командующему полка, проситься в спецотряд.
Парень принялся аккуратно, но довольно быстро и умело снимать старый бинт с плеча, пока я сидел на стуле и боролся со сном.
– А чего ушла отсюда? Хотела подвигов?
– Сначала я думал, что так. Но, похоже, просто не выдержала.
– Не выдержала? – Удивился я.
– Ну… – Сняв грязные бинты, парень болезненно скривился и, оглянувшись на спящих пациентов, прошептал: – Не всегда же здесь так тихо.
Не всегда здесь так тихо. Что ж, если вспомнить, то меня привезли в госпиталь в бессознательном состоянии, и мне посчастливилось не застать кричащих от боли солдат и тот хаос, который пытались контролировать врачи.
– А вы счастливчик, – вдруг произнес парень, обрабатывая свежую рану, и на мой хмурый взгляд он пояснил: – вас ведь только задело.
– Многих просто задевает.
Я не находил смысла в словах санитара, кроме как если бы он желал поддержать беседу, но дело заключалось в другом.
– Да, но не пуля снайпера. Характер повреждения не как если бы стреляли из пистолета. Похоже, судьба спасла вас от выстрела в спину.
Если бы ты знал, парниша, что значили для меня твои слова, на которые я пусть и никак не отреагировал, но в душе содрогнулся от накатившей ярости. Стрелять в спину из снайперской винтовки мог лишь один человек, и принадлежал он явно не к стану противника.
Напасть на меня в тени, избить и сбросить в яму, руководясь правилами привычной дедовщины – это одно, но пытаться меня убить на поле боя из стрелкового оружия – другое. Струсил ты или промахнулся, Энрик, уже не имело значения. Ты, ублюдок, поплатишься за свою ошибку, и больше я терпеть твои выходки не намерен.
Дни сменялись так быстро, что я потерял им счет. Одно оставалось неизменным – оборонительная позиция противника. Они отошли вглубь своих территорий на три километра, но радости нам не доводилось испытывать, поскольку вдоль хребтовой цепи Беже враг не давал и шагу ступить. Не так-то просто, даже с тяжелой – или же корректнее сказать «особенно» – артиллерией атаковать ввысь по склонам крутых гор.
Мы пытались пойти в разведку с разных сторон, окольными путями, в голову лезли безумные идеи проплыть по буйным горным рекам, но враг рассредоточился по территории и не пускал нас за горы. Оказались мы чересчур измотаны, чтобы противостоять подобной наглости? Сколько их, а сколько нас! Но против мин и растяжек, спрятанных в высокой траве, не так просто бороться.
Один из немногих свободных путей, по которому имелась возможность проскользнуть на территорию противника, была заминированная долина, из которой мы пару недель назад выбирались пешком. Не сказать, что вдоль русла реки исчезли мины, а партизаны оставили посты. Одолжив у взвода конной разведки пару лошадей, чтобы не привлекать лишнего внимания ревом моторов, мы едва ли не сразу принялись взбираться в гору и обходить ее кругом.
Тропы не было, в низине пришлось продираться сквозь колючий густой кустарник и растительность, только выше стало двигаться и издавать меньше шума. Гору мы преодолели за четыре часа, опустившись в низину к дороге, по которой когда-то ехали грузовики, набитые боеприпасами. Но решили двигаться не вдоль нее, рискуя наткнуться на патруль, а, опять же, по склонам.
Говоря «мы», я имел в виду не просто себя и какого-то рядового или Белого, которого Рашвел отправил со мной в назидание. Если говорить прямо, сопровождающего меня человека майор едва ли не от сердца отрывал, а полковник Бэллард пытался ускорить процесс заявлением, что разведывательная миссия на данный момент – единственно безопасная из возможных. Даже я поспорил бы с подобным суждением, но основная часть сил перебрасывалась для прорыва обороны противника. И со мной, прячась за деревьями и ползя по холодной грязи, в какой-то степени действительно безопаснее. Но опять же, как посмотреть. Тем более, если мне в помощники отправили Хлой Форан.
Я тоже не поверил, когда Рашвел изложил детали задания, пребывая не то в угрюмом, не то в подавленном настроении. Удивительно, но, похоже, он действительно волновался за девушку. И я не понимал, даже не постеснялся спросить, как идти с Хлой в разведку? На руках ее тащить? За две с небольшим недели огнестрельное ранение в живот не исцелялось по щелчку пальцев, на что майор долгую минуту буравил меня тяжелым взглядом. Отмахнулся и сказал, что ее только зацепило, нечего переживать, да вот черта с два.
Мы оба понимали, что придется принять неправду, и тем не менее я до последнего противился абсурдному приказу тащить тяжело раненного бойца в разведку – других не найдете что ли? – пока не встретился с девушкой. Тогда я подумал: «ну, допустим, выглядит приемлемо, но что с ней будет, когда по горам пойдем?». А случилось то, что мне пришлось поспевать за ней, словно за прытким зайцем.
– Что?
От того, как резко девушка обернулась и пригвоздила меня свирепым взглядом, я растерялся. Она выглядела такой рассерженной, что я невольно задал встречный вопрос:
– Что?..
– Если хочешь спросить о чем-то, спрашивай. Нам в кустах этих сидеть черт знает сколько.
Мы довольно высоко взобрались на гору, откуда открывался вид на километровый участок дороги. Заканчивался он поворотом за лесную полосу, где противник не просто расположил блокпост, но и растянул колючую проволоку.
– Думаю, ты мне вряд ли скажешь… что-то новое.
– Поверь, я и сама не прочь узнать о чем-то новом.
– Вы действительно ничего не помните?
Хлой долгую секунду пристально смотрела мне в глаза, злость в ее взгляде утихала, сменяясь подавленностью. Нахмурившись, она отвернулась и посмотрела на гору, за которой, по нашим расчетам, противник расположил штаб.
– Что-то помню, что-то нет. Ты вроде умный парень, так что лучше не лезь в это дело.
– Мы сейчас одни, нас никто не услышит. А я уж точно никому не расскажу.
– Тогда зачем тебе что-то знать, если ты не собираешься рассказывать? Любопытство удовлетворить?
– Я просто…
Не знаю, какое оправдание или довод помог бы Хлой довериться мне, я бы тоже на ее месте помалкивал. С научно-исследовательским корпусом шутки плохи, несмотря на их, кажущийся с первого взгляда, скромный статус в обществе. Скромный, да зверства творить им никто не запрещал.
– Я просто хочу понять, как это можно остановить.
Вновь повисла пауза, и Хлой засмеялась – тихо, прижав кулак ко рту, чтобы не издавать лишний шум. Если бы не смущение, я бы тоже посмеялся над собственными словами.
– Остановить? – Ухмыльнулась девушка. – Как? Бомбу на них сбросишь? Я не уверена, что это даже во власти главнокомандующего, нашего партийного лидера. Эти Белые ублюдки боготворят только короля.
Я бы искренне удивился, да только вовремя спохватился и отвернулся. Интересно. Получается, НИК не питал уважения и любви к нашему лидеру, что, в принципе, не удивительно, и тем не менее заставляло задуматься. Но куда сильнее, пожалуй, меня удивила реакция Хлой, ее яркие эмоции, с каким презрением и раздражением она отозвалась о представителях аристократии.
– Что? Удивлен, почему я так ласково отзываюсь о своих? – Поняв ход моих мыслей, уточнила девушка. – Да какие они «свои»… меня в семье-то не очень любили.
Подул ветер, заскрипели сосны, будто вмешиваясь в наш разговор и заставив Хлой замолчать, осознав излишнюю болтливость. На меня нахлынула тоска, и не неожиданная, а вполне объяснимая – для меня затронутая тема также не являлась простой.
– У меня тоже не все так гладко было.
– Тебя хотя бы любили.
– Если бы отец любил меня, то не сбежал бы с преступницей, а сдал ее.
Меня постоянно мучила эта мысль, я задавался вопросом, а было бы все хорошо, поступи отец иначе? Если бы он изначально оставил ту девушку полицейскому комитету, а не притащил к нам домой, чтобы уберечь от Белых, как ценного свидетеля. Когда я пытался разговаривать с тетей на эту тему, она предпочитала отделываться короткой фразой «ты уже ничего не изменишь».
– По сути из-за этой девицы и произошел разлад между нашими семьями, – угрюмо пробормотал я, крутя в руках бинокль, на котором уже отходила краска. – Мой отец идиот.
– А моя бабка была монстром, – с раздражением и упреком произнесла Хлой. – Твой отец просто пытался помочь девушке, попавшей в беду.
– Ни черта он не хотел ей помочь… сначала. Ее поймали в одном из лагерей сепаратистов, где она помогала перевозить контрабанду, прятать солдат. Отец хотел через нее выйти на кого-то покрупнее, но сначала ведь ее схватили именно Белые. Все из-за нее.
Во мне закипала злость, и я не заметил, с какой тоской девушка смотрела перед собой, но абсолютно четко услышал боль в ее голосе, которая и отрезвила меня:
– Ты же знаешь, кем она в итоге стала? Эта девушка… я немногое о ней слышала, но теперь уверена, что именно она была той самой Белой Гончей.
– И что с того? Мне ее жалеть? Мой отец привязался к ней, влюбился, черт его пойми, и в итоге поставил выше семьи.
– Ты злишься на нее? Или на него?
– На всех.
Не знаю, искал ли я поддержки у Хлой, или же просто хотел выговориться, но от одного воспоминания о ночи, когда меня едва не в заложниках держали в собственном доме Белые Волки с требованием отдать им ту девицу, перехватывало дыхание. Повезло, что я не до конца понимал происходящее в силу своих детских лет. И тем не менее, несмотря на одолевающую на протяжении многих лет злость, мне тогда нравилась эта девица, и ее собаки. Та, с механическим протезом, прожила долгую жизнь.
– Просто пойми, Меллиге, что не всем дано выбирать. В научном корпусе обитают одни сволочи, и, если твой отец решил помочь девушке сбежать от них, это было правильно. Окажись ты на ее месте, думал бы иначе.
Это «ее» прозвучало так, словно она хотела сказать «на моем месте». К горлу подступила горечь, и я упрямо наблюдал за дорогой через бинокль, чтобы не встречаться взглядом с девушкой. От чувства вины всегда становилось не по себе, и я злился из-за него, что могу допустить такую слабость. Будто кто-то копошился в груди, посмев нарушить мое личное пространство.
– А ты? – С минуту помолчав и успокоившись, я поймал себя на любопытной мысли, которую рискнул озвучить: – Ты хотела бы что-то изменить?
– То есть?
– Тебе претит положение, в котором ты оказалась. Не хотела бы ты его изменить?
– Хотела бы, но пока не знаю, как.
– А что бы ты хотела?
Хлой недоверчиво скосила на меня взгляд, помолчала, то ли раздумывая над ответом, то ли не зная, стоит ли быть откровенной.
– Ну… я изначально просто хотела служить своей стране, людям, а не обществу долбанутых ученых и старых пердунов с комплексом бога.
– Ты ведь теперь тоже солдат, и могла бы попросить перевод в другую часть, например.
– Попросить могу, да кто меня отпустит? – Вздохнула Хлой. – Я ценный экспонат научного сообщества, меня даже на тот свет не отпустят. Попробую пойти к полковнику, например, и даже если он согласится, ему настучат сверху. Не знаю… я, конечно, да и мы все с ребятами оказались под стеклянным колпаком, но мы вместе, у нас один враг. Это пока неплохо.
– Война не будет длиться вечно, и вы тоже не будете вместе, – прошептал я, и заметил, что со стороны горы, за которой находился вражеский лагерь, выезжает джип. – Смотри.
Передав девушке бинокль, я спустил с плеча винтовку и стал наблюдать за движением через оптический прицел – превосходная вещь, однако! Водитель, остановившись у патруля, позволил быстро разгрузить машину, а затем развернулся и уехал обратно. Четверо сторожил, распределив между собой три небольших ящика, двинулись по дороге и углубились в лес.
– Думаешь, минировать местность собрались?
– Вполне вероятно, – согласился я. – Но это совсем близко к их лагерю, считай, в каком-то километре будут делать поле.
– Будут сниматься с места?
– Или готовятся к обороне… а, может, придумывают ловушку. Один черт, – отстранившись от прицела, я потер переносицу и добавил: – Нужно подойти ближе, попробовать дойти до их лагеря.
– Опасно.
– Везде опасно.
Я думал над тем, как лучим образом осуществить задуманное, и не столкнуться с патрулем, ушедшим в лесную чащу. Как бы абсурдно не звучало, но будет хорошо, если они действительно займутся минированием – тогда их бдительность ослабнет.
– Может, мы разделимся? Я пойду по склону горы, за которой находится лагерь, а ты двинешься по этому. Так мы обойдем дорогу и противника.
– Читаешь мои мысли. Только я пойду по склону за дорогой.
– Решил изобразить героя? – Усмехнулась Хлой.
– Нет, – не разделил я ее веселья. – У меня с левым ухом проблемы, если пойду по этому склону, могу не услышать приближение врага.
Округлив глаза и подняв руки в знак капитуляции, девушка предпочла не спорить, но смех сдерживала из последних сил. Да уж, логика в моих словах прослеживалась катастрофичная.
– Через час встречаемся здесь.
– Думаешь, часа хватит? – Вернула серьезный вид Хлой.
– Надо сделать так, чтобы хватило. Если что, действуем по обстановке. – Я уже думал спускаться вниз, но что-то заставило меня помедлить, какая-то недосказанность, которая может и быть банальной, но необходимой: – Насчет этой ситуации с научным корпусом… я готов тебе помочь. Не знаю как, но если ты готова служить своей стране, своему народу, то я пойду навстречу. Ты меня спасла, и я в долгу не останусь.
Странный вопрос, но в этих чертовых горах весной хоть когда-нибудь бывает хорошая погода? Земля была настолько влажной, что даже идя по ковру из опавших еловых игл и листвы, я умудрялся оставлять неглубокие следы. Положительный момент – других отпечатков ботинок нигде не было видно поблизости, поэтому я смело двигался вперед по склону горы.
Хлой, похоже, уже убежала вперед – я потерял ее из вида, когда пересек дорогу, почувствовав себя в шкуре зайца, с ужасом упрыгивающего от бродящих поблизости лис. Девушка могла уже приблизиться к деревне, а я, как хромой калека, неумело взбирался вверх по крутому склону. Не ожидал, что участок мне попадется такой сложный.
Если переживем этот день, будет любопытно, если девушка действительно примет мою помощь, оказать которую я еще и сам не знал как. Не сказать, что мною двигало сочувствие, однако за прошедшие месяцы я понял одну важную вещь – доверие довольно редкая валюта. Я никому не мог доверить свою жизнь, не испытывал желания всецело полагаться на полковника Ульриха Бэлларда, и уж тем более на майора Зольфа Рашвела. Энрик так вообще пытался убить меня, да только рука у ублюдка дрогнула от испуга, – в его меткости я не сомневаюсь. Но Хлой и Отис… было в них что-то, искра бунтарства и злости, нежелание следовать грязным намерениям Белых. Их наивные, искренние порывы вызывали некую уверенность в их преданности делу. Нельзя это оставлять без внимания, нельзя.
– Как там девушка? – Снимая рубашку, неожиданно для себя спросил я санитара. Он на мгновение поднял на меня удивленный взгляд, а затем коротко, но тепло улыбнулся.
– Идет на поправку. Быстро.
– Говорят, матерится много.
– В этом вся она, – кивнул парень. – В академии, правда…
– В академии? Вас что, вместе сюда приволокли?
– Ну… да, можно и так сказать. Она же сначала была зачислена в медицинский гарнизон, а потом пошла к командующему полка, проситься в спецотряд.
Парень принялся аккуратно, но довольно быстро и умело снимать старый бинт с плеча, пока я сидел на стуле и боролся со сном.
– А чего ушла отсюда? Хотела подвигов?
– Сначала я думал, что так. Но, похоже, просто не выдержала.
– Не выдержала? – Удивился я.
– Ну… – Сняв грязные бинты, парень болезненно скривился и, оглянувшись на спящих пациентов, прошептал: – Не всегда же здесь так тихо.
Не всегда здесь так тихо. Что ж, если вспомнить, то меня привезли в госпиталь в бессознательном состоянии, и мне посчастливилось не застать кричащих от боли солдат и тот хаос, который пытались контролировать врачи.
– А вы счастливчик, – вдруг произнес парень, обрабатывая свежую рану, и на мой хмурый взгляд он пояснил: – вас ведь только задело.
– Многих просто задевает.
Я не находил смысла в словах санитара, кроме как если бы он желал поддержать беседу, но дело заключалось в другом.
– Да, но не пуля снайпера. Характер повреждения не как если бы стреляли из пистолета. Похоже, судьба спасла вас от выстрела в спину.
Если бы ты знал, парниша, что значили для меня твои слова, на которые я пусть и никак не отреагировал, но в душе содрогнулся от накатившей ярости. Стрелять в спину из снайперской винтовки мог лишь один человек, и принадлежал он явно не к стану противника.
Напасть на меня в тени, избить и сбросить в яму, руководясь правилами привычной дедовщины – это одно, но пытаться меня убить на поле боя из стрелкового оружия – другое. Струсил ты или промахнулся, Энрик, уже не имело значения. Ты, ублюдок, поплатишься за свою ошибку, и больше я терпеть твои выходки не намерен.
Глава 9.
Дни сменялись так быстро, что я потерял им счет. Одно оставалось неизменным – оборонительная позиция противника. Они отошли вглубь своих территорий на три километра, но радости нам не доводилось испытывать, поскольку вдоль хребтовой цепи Беже враг не давал и шагу ступить. Не так-то просто, даже с тяжелой – или же корректнее сказать «особенно» – артиллерией атаковать ввысь по склонам крутых гор.
Мы пытались пойти в разведку с разных сторон, окольными путями, в голову лезли безумные идеи проплыть по буйным горным рекам, но враг рассредоточился по территории и не пускал нас за горы. Оказались мы чересчур измотаны, чтобы противостоять подобной наглости? Сколько их, а сколько нас! Но против мин и растяжек, спрятанных в высокой траве, не так просто бороться.
Один из немногих свободных путей, по которому имелась возможность проскользнуть на территорию противника, была заминированная долина, из которой мы пару недель назад выбирались пешком. Не сказать, что вдоль русла реки исчезли мины, а партизаны оставили посты. Одолжив у взвода конной разведки пару лошадей, чтобы не привлекать лишнего внимания ревом моторов, мы едва ли не сразу принялись взбираться в гору и обходить ее кругом.
Тропы не было, в низине пришлось продираться сквозь колючий густой кустарник и растительность, только выше стало двигаться и издавать меньше шума. Гору мы преодолели за четыре часа, опустившись в низину к дороге, по которой когда-то ехали грузовики, набитые боеприпасами. Но решили двигаться не вдоль нее, рискуя наткнуться на патруль, а, опять же, по склонам.
Говоря «мы», я имел в виду не просто себя и какого-то рядового или Белого, которого Рашвел отправил со мной в назидание. Если говорить прямо, сопровождающего меня человека майор едва ли не от сердца отрывал, а полковник Бэллард пытался ускорить процесс заявлением, что разведывательная миссия на данный момент – единственно безопасная из возможных. Даже я поспорил бы с подобным суждением, но основная часть сил перебрасывалась для прорыва обороны противника. И со мной, прячась за деревьями и ползя по холодной грязи, в какой-то степени действительно безопаснее. Но опять же, как посмотреть. Тем более, если мне в помощники отправили Хлой Форан.
Я тоже не поверил, когда Рашвел изложил детали задания, пребывая не то в угрюмом, не то в подавленном настроении. Удивительно, но, похоже, он действительно волновался за девушку. И я не понимал, даже не постеснялся спросить, как идти с Хлой в разведку? На руках ее тащить? За две с небольшим недели огнестрельное ранение в живот не исцелялось по щелчку пальцев, на что майор долгую минуту буравил меня тяжелым взглядом. Отмахнулся и сказал, что ее только зацепило, нечего переживать, да вот черта с два.
Мы оба понимали, что придется принять неправду, и тем не менее я до последнего противился абсурдному приказу тащить тяжело раненного бойца в разведку – других не найдете что ли? – пока не встретился с девушкой. Тогда я подумал: «ну, допустим, выглядит приемлемо, но что с ней будет, когда по горам пойдем?». А случилось то, что мне пришлось поспевать за ней, словно за прытким зайцем.
– Что?
От того, как резко девушка обернулась и пригвоздила меня свирепым взглядом, я растерялся. Она выглядела такой рассерженной, что я невольно задал встречный вопрос:
– Что?..
– Если хочешь спросить о чем-то, спрашивай. Нам в кустах этих сидеть черт знает сколько.
Мы довольно высоко взобрались на гору, откуда открывался вид на километровый участок дороги. Заканчивался он поворотом за лесную полосу, где противник не просто расположил блокпост, но и растянул колючую проволоку.
– Думаю, ты мне вряд ли скажешь… что-то новое.
– Поверь, я и сама не прочь узнать о чем-то новом.
– Вы действительно ничего не помните?
Хлой долгую секунду пристально смотрела мне в глаза, злость в ее взгляде утихала, сменяясь подавленностью. Нахмурившись, она отвернулась и посмотрела на гору, за которой, по нашим расчетам, противник расположил штаб.
– Что-то помню, что-то нет. Ты вроде умный парень, так что лучше не лезь в это дело.
– Мы сейчас одни, нас никто не услышит. А я уж точно никому не расскажу.
– Тогда зачем тебе что-то знать, если ты не собираешься рассказывать? Любопытство удовлетворить?
– Я просто…
Не знаю, какое оправдание или довод помог бы Хлой довериться мне, я бы тоже на ее месте помалкивал. С научно-исследовательским корпусом шутки плохи, несмотря на их, кажущийся с первого взгляда, скромный статус в обществе. Скромный, да зверства творить им никто не запрещал.
– Я просто хочу понять, как это можно остановить.
Вновь повисла пауза, и Хлой засмеялась – тихо, прижав кулак ко рту, чтобы не издавать лишний шум. Если бы не смущение, я бы тоже посмеялся над собственными словами.
– Остановить? – Ухмыльнулась девушка. – Как? Бомбу на них сбросишь? Я не уверена, что это даже во власти главнокомандующего, нашего партийного лидера. Эти Белые ублюдки боготворят только короля.
Я бы искренне удивился, да только вовремя спохватился и отвернулся. Интересно. Получается, НИК не питал уважения и любви к нашему лидеру, что, в принципе, не удивительно, и тем не менее заставляло задуматься. Но куда сильнее, пожалуй, меня удивила реакция Хлой, ее яркие эмоции, с каким презрением и раздражением она отозвалась о представителях аристократии.
– Что? Удивлен, почему я так ласково отзываюсь о своих? – Поняв ход моих мыслей, уточнила девушка. – Да какие они «свои»… меня в семье-то не очень любили.
Подул ветер, заскрипели сосны, будто вмешиваясь в наш разговор и заставив Хлой замолчать, осознав излишнюю болтливость. На меня нахлынула тоска, и не неожиданная, а вполне объяснимая – для меня затронутая тема также не являлась простой.
– У меня тоже не все так гладко было.
– Тебя хотя бы любили.
– Если бы отец любил меня, то не сбежал бы с преступницей, а сдал ее.
Меня постоянно мучила эта мысль, я задавался вопросом, а было бы все хорошо, поступи отец иначе? Если бы он изначально оставил ту девушку полицейскому комитету, а не притащил к нам домой, чтобы уберечь от Белых, как ценного свидетеля. Когда я пытался разговаривать с тетей на эту тему, она предпочитала отделываться короткой фразой «ты уже ничего не изменишь».
– По сути из-за этой девицы и произошел разлад между нашими семьями, – угрюмо пробормотал я, крутя в руках бинокль, на котором уже отходила краска. – Мой отец идиот.
– А моя бабка была монстром, – с раздражением и упреком произнесла Хлой. – Твой отец просто пытался помочь девушке, попавшей в беду.
– Ни черта он не хотел ей помочь… сначала. Ее поймали в одном из лагерей сепаратистов, где она помогала перевозить контрабанду, прятать солдат. Отец хотел через нее выйти на кого-то покрупнее, но сначала ведь ее схватили именно Белые. Все из-за нее.
Во мне закипала злость, и я не заметил, с какой тоской девушка смотрела перед собой, но абсолютно четко услышал боль в ее голосе, которая и отрезвила меня:
– Ты же знаешь, кем она в итоге стала? Эта девушка… я немногое о ней слышала, но теперь уверена, что именно она была той самой Белой Гончей.
– И что с того? Мне ее жалеть? Мой отец привязался к ней, влюбился, черт его пойми, и в итоге поставил выше семьи.
– Ты злишься на нее? Или на него?
– На всех.
Не знаю, искал ли я поддержки у Хлой, или же просто хотел выговориться, но от одного воспоминания о ночи, когда меня едва не в заложниках держали в собственном доме Белые Волки с требованием отдать им ту девицу, перехватывало дыхание. Повезло, что я не до конца понимал происходящее в силу своих детских лет. И тем не менее, несмотря на одолевающую на протяжении многих лет злость, мне тогда нравилась эта девица, и ее собаки. Та, с механическим протезом, прожила долгую жизнь.
– Просто пойми, Меллиге, что не всем дано выбирать. В научном корпусе обитают одни сволочи, и, если твой отец решил помочь девушке сбежать от них, это было правильно. Окажись ты на ее месте, думал бы иначе.
Это «ее» прозвучало так, словно она хотела сказать «на моем месте». К горлу подступила горечь, и я упрямо наблюдал за дорогой через бинокль, чтобы не встречаться взглядом с девушкой. От чувства вины всегда становилось не по себе, и я злился из-за него, что могу допустить такую слабость. Будто кто-то копошился в груди, посмев нарушить мое личное пространство.
– А ты? – С минуту помолчав и успокоившись, я поймал себя на любопытной мысли, которую рискнул озвучить: – Ты хотела бы что-то изменить?
– То есть?
– Тебе претит положение, в котором ты оказалась. Не хотела бы ты его изменить?
– Хотела бы, но пока не знаю, как.
– А что бы ты хотела?
Хлой недоверчиво скосила на меня взгляд, помолчала, то ли раздумывая над ответом, то ли не зная, стоит ли быть откровенной.
– Ну… я изначально просто хотела служить своей стране, людям, а не обществу долбанутых ученых и старых пердунов с комплексом бога.
– Ты ведь теперь тоже солдат, и могла бы попросить перевод в другую часть, например.
– Попросить могу, да кто меня отпустит? – Вздохнула Хлой. – Я ценный экспонат научного сообщества, меня даже на тот свет не отпустят. Попробую пойти к полковнику, например, и даже если он согласится, ему настучат сверху. Не знаю… я, конечно, да и мы все с ребятами оказались под стеклянным колпаком, но мы вместе, у нас один враг. Это пока неплохо.
– Война не будет длиться вечно, и вы тоже не будете вместе, – прошептал я, и заметил, что со стороны горы, за которой находился вражеский лагерь, выезжает джип. – Смотри.
Передав девушке бинокль, я спустил с плеча винтовку и стал наблюдать за движением через оптический прицел – превосходная вещь, однако! Водитель, остановившись у патруля, позволил быстро разгрузить машину, а затем развернулся и уехал обратно. Четверо сторожил, распределив между собой три небольших ящика, двинулись по дороге и углубились в лес.
– Думаешь, минировать местность собрались?
– Вполне вероятно, – согласился я. – Но это совсем близко к их лагерю, считай, в каком-то километре будут делать поле.
– Будут сниматься с места?
– Или готовятся к обороне… а, может, придумывают ловушку. Один черт, – отстранившись от прицела, я потер переносицу и добавил: – Нужно подойти ближе, попробовать дойти до их лагеря.
– Опасно.
– Везде опасно.
Я думал над тем, как лучим образом осуществить задуманное, и не столкнуться с патрулем, ушедшим в лесную чащу. Как бы абсурдно не звучало, но будет хорошо, если они действительно займутся минированием – тогда их бдительность ослабнет.
– Может, мы разделимся? Я пойду по склону горы, за которой находится лагерь, а ты двинешься по этому. Так мы обойдем дорогу и противника.
– Читаешь мои мысли. Только я пойду по склону за дорогой.
– Решил изобразить героя? – Усмехнулась Хлой.
– Нет, – не разделил я ее веселья. – У меня с левым ухом проблемы, если пойду по этому склону, могу не услышать приближение врага.
Округлив глаза и подняв руки в знак капитуляции, девушка предпочла не спорить, но смех сдерживала из последних сил. Да уж, логика в моих словах прослеживалась катастрофичная.
– Через час встречаемся здесь.
– Думаешь, часа хватит? – Вернула серьезный вид Хлой.
– Надо сделать так, чтобы хватило. Если что, действуем по обстановке. – Я уже думал спускаться вниз, но что-то заставило меня помедлить, какая-то недосказанность, которая может и быть банальной, но необходимой: – Насчет этой ситуации с научным корпусом… я готов тебе помочь. Не знаю как, но если ты готова служить своей стране, своему народу, то я пойду навстречу. Ты меня спасла, и я в долгу не останусь.
***
Странный вопрос, но в этих чертовых горах весной хоть когда-нибудь бывает хорошая погода? Земля была настолько влажной, что даже идя по ковру из опавших еловых игл и листвы, я умудрялся оставлять неглубокие следы. Положительный момент – других отпечатков ботинок нигде не было видно поблизости, поэтому я смело двигался вперед по склону горы.
Хлой, похоже, уже убежала вперед – я потерял ее из вида, когда пересек дорогу, почувствовав себя в шкуре зайца, с ужасом упрыгивающего от бродящих поблизости лис. Девушка могла уже приблизиться к деревне, а я, как хромой калека, неумело взбирался вверх по крутому склону. Не ожидал, что участок мне попадется такой сложный.
Если переживем этот день, будет любопытно, если девушка действительно примет мою помощь, оказать которую я еще и сам не знал как. Не сказать, что мною двигало сочувствие, однако за прошедшие месяцы я понял одну важную вещь – доверие довольно редкая валюта. Я никому не мог доверить свою жизнь, не испытывал желания всецело полагаться на полковника Ульриха Бэлларда, и уж тем более на майора Зольфа Рашвела. Энрик так вообще пытался убить меня, да только рука у ублюдка дрогнула от испуга, – в его меткости я не сомневаюсь. Но Хлой и Отис… было в них что-то, искра бунтарства и злости, нежелание следовать грязным намерениям Белых. Их наивные, искренние порывы вызывали некую уверенность в их преданности делу. Нельзя это оставлять без внимания, нельзя.
