Женщины принялись собирать хворост, а Борька и Славка - разводить костер. Бал правила Рена. Судя по всему, она совмещала функции и организатора, и проповедника. Зеленская расставила всех в кружок возле костра и принялась читать молитву. Её глуховатый скрипучий, как у Борьки, голос звучал не очень отчетливо, заглушаемый журчанием реки и щебетанием птиц. Но все же мне стало жутко. В ярком свете костра я узнал ещё нескольких человек.
Сотворив молитву, Рена достала из-за пазухи некий список, торжественно произнеся:
-Господи, вот имена тех, кто сегодня присоединяется к братству Твоему. Отсутствием лености они готовы доказать свою добрую волю и произнести клятву истинно верующих! Пусть каждый перед лицом братства расскажет, какие побуждения движут им! Ковалева Раиса...
Я вздрогнул, Райка училась в нашем классе и считалась невзрачной тихоней, но невредной. Чего ее-то занесло в болото мракобесия? Девушка вышла вперед, вытянула руку к костру. Лицо одноклассницы в алых сполохах пламени казалось одухотворенным и почти красивым, хоть она и куталась в темный платок.
- Говори от сердца, дочь моя, - подбодрила Рена.
- Господь, прими меня в свое братство, я вижу, в жизни не все справедливо, и хочу помочь ближнему. Мне нужно много молиться за упокой души любимой бабушки Ани, которая недавно умерла. Я должна облегчить переход души её в Царствие Небесное. Потому с радостью прохожу обряд крещения!
"Ну и глупая ты, Райка, - подумал я, - наивно веришь, будто можно помочь людям, посещая идиотские собрания! Насчет души бабушки не знаю, мои, слава Богу, обе живы..."
- Хорошо, дочь моя, - кивнула головой Рена.
Конечно, больше всего меня интересовали помыслы Ярослава; стараясь не издавать звуков, я подобрался поближе к сборищу. Всего обращалось семеро, в том числе и наша соседка Лада Франценюк, пожелавшая вступить в секту, дабы стать хорошей матерью своей дочери Свете, словно между сим похвальным желанием и фактом крещения существовала какая-то связь! Наша мама не верует, но, несомненно, она прекрасная мать. По-моему, все выступающие изъяснялись, мягко говоря, не совсем логично, наверное, они руководствовались своей непонятной мне логикой. Ярослав говорил последним:
- Господь, прими меня в свое братство, мне хочется найти свое призвание в жизни, возлюбить ближнего и, прежде всего, моего брата Владимира. Я надеюсь постичь мудрость предков, потому с радостью прохожу обряд крещения.
- Хорошо, сын мой, - произнесла Рена, - теперь имена ваши я посылаю в Царство Божие. Прими их, Господь милосердный, в свое братство, они вступают с радостью и благодатью в сердце.
Мать Борьки поднесла список к костру, подожгла его. Бумага вспыхнула ярко и сгорела в одно мгновение.
Пока говорил брат, я испытывал странное чувство: будто сам там стою и объясняюсь, почему хочу вступить в секту. Пришлось помотать головой, прогоняя наваждение. Главное, брат упомянул мое имя в контексте любви к ближнему. Поразительно, насколько прав оказался отец тогда, на берегу моря! Дрожа от прохлады и необъяснимого волнения, я продолжал наблюдать за действом.
Все пятеро новичков начали раздеваться, и вскоре женщины остались в длинных ночных рубахах, а Славка - в хлопчатобумажных кальсонах и майке. Лада Франценюк зачем-то развязала одеяльце девочки, оставив ее в тонкой байковой пеленке. Разделась и сама Рена с помощницей - тетей Клавой. Они вошли в воду первыми. От реки шел промозглый пар, и я, сидя в своих кустах, невольно поежился: ведь не май месяц! Будущие члены Братства по очереди заходили в реку (далеко не Иордан), пока вода не достигала подбородка. Рена и Клава утапливали их с головой, наклоняя вперед-назад, причем, вынимали с некоторой задержкой.
Крестительницы тихо произносили слова, которые я не мог разобрать из-за звучных всплесков. После купальных процедур сам испытуемый сгибал ноги в коленях до тех пор, пока не погружался с макушкой. Посидев так несколько секунд, вставал и выходил на берег. Люди окунались без малейшего страха и колебаний, никто даже не поперхнулся! Последняя в реку вошла Лада Франценюк с дочкой. Я невольно поднялся, готовый вмешаться. Мне показалось, ребенку грозит опасность. А вдруг здесь затевается черная месса с утоплением младенцев, бес их там разберет! Но заплакавшую малышку взяла одна из прошедших крещение женщин в прилипшей к телу мокрой рубахе. Рена с Клавой покурнали Ладу, после чего Зеленская приняла девочку, ещё сильнее зашедшуюся плачем, и, пришептывая молитвы, сунула ребенка в воду с головкой, подержала пару секунд и вынула. Девочка закашлялась и снова захлебнулась ревом, после чего ее наконец-то взяла мать.
- Она описалась, - сказала Лада.
- Хорошо, - ответила Рена, - не волнуйся, дочь моя, я своего Бориса двухмесячным крестила в декабре, в вырубке, так он до пяти лет не болел простудными.
"Зато стал на голову больной", - подумал я; после такого издевательства над ребенком никак не мог прийти в себя.
- А я, когда вынырнула, увидела, как берега раздвинулись, - восторженно произнесла Райка, - и такой передо мной простор открылся, необыкновенный! Словно на море оказалась, горизонта не видно, только синь бескрайняя, даже жарко стало!
- Значит, дочь моя, Господь принял тебя, - прокомментировала Рена.
Никто из сектантов не спешил одеваться, только младенца завернули в сухую пеленку и наконец-то укутали в одеяльце. Остальные прямо в мокром подошли к костру и принялись петь религиозные гимны. Голоса звучали высоко, чисто, красиво, от холщовых рубах шел пар. Простоволосые люди стояли босиком на голой земле вокруг костра. Зрелище завораживало. Рена достала какой-то пузырек и стала по очереди подходить к новоиспеченным членам братства. Женщины сбрасывали рубахи, оставаясь обнаженными, а Зеленская, налив в ладошку какую-то жидкость, растирала им спину, грудь и живот. Никто никого не стеснялся. У меня перехватило дыхание, особенно, когда очередь дошла до Райки Ковалевой.
Она стояла ко мне лицом, и я отчетливо видел её хрупкую почти бесплотную фигурку с едва оформившимися грудками и слабо кучерявившимися волосиками, ну, там, где надо. После того, как Рена растерла грудь и живот девушки, ее кожа стала глянцевой, блестящей, отливающей медью близкого костра. Со мной произошло нечто неожиданное: ладони вдруг сильно вспотели, дыхание перехватило, а чресла налились сладкой свинцовой тяжестью. Я почувствовал, как оттопырились мои спортивные брюки. Странное состояние абсолютно не соответствовало обстановке. Что греха таить, иногда я "летал" во сне, просыпаясь в мокрых трусах, испытывая непонятный стыд и брезгливость. Конечно, знал, откуда дети берутся, но не предполагал даже, насколько сильно можно возбудиться лишь от вида обнаженной девушки!
Во всем теле нарастало необузданное, немедленно ищущее выхода набухание. Учащенно дыша, я смотрел на одноклассницу в страшном волнении и удивлялся, почему до сих пор не обращал на нее никакого внимания, считая серой мышкой. Рая осторожно отвела за спину прядь волос и облизала губы нежно-розовым язычком, ее маленькие нежные грудки оттопыривались, словно молочные яблочки. Мое напряжение достигло пика - я впервые в жизни подпал под сексуальное обаяние женщины. Ощутив сильное, ни с чем не сравнимое волнение, не без труда отдышался. Пламя, разрывающее чресла, постепенно погасло.
Продолжив наблюдение, увидел, как Ярик сбросил портки и майку, оставшись совершенно голым, причем у него не наблюдалось ни малейших следов возбуждения, видимо, брат относился к происходившему совершенно иначе. Рена деловито растерла Славку, и все принялись одеваться. Костер потушили, после чего каждый по очереди взял лопатку и закопал свое мокрое белье неподалеку от берега. Отжатую пеленку Светы Франценюк также зарыли рядом с материнской рубахой.
- Ко времени, когда истлеет крестильная одежда, вы уже должны стать полноценными братьями и сестрами и привести в общину по одному человеку. Запомните! - голосом, лишенным какого-либо выражения, произнесла Рена.
"Интересно, кого приведет Славка, неужели меня?" - издевательски подумал я, сидя в кустах. - "Нет, он не должен втянуть ещё кого-то, все зашло слишком далеко. Надо вырвать, выдрать брата из поганой секты, пока не поздно! Но как? Вот расскажу своим воинам, мы нападем на осиное гнездо во время собрания и разнесем там все к чертям собачьим! В конце концов, второй этаж не так уж и высоко!"
Сектанты наконец ушли, я выбрался из укрытия, подошел к воде, побрызгал на разгоряченное лицо. Холодная вода обжигала разгоряченную кожу, и я со страхом подумал о грудном ребенке, которого полчаса назад опустили в ледяную купель!
Из леса побежал прямиком к Веньке. Увидев мою вытянутую физиономию, друг не на шутку встревожился:
- С тобой все в ажуре? Вовка, посмотри на себя, на тебе же лица нет!
Я все рассказал другу, не умолчав и о своем возбуждении. Тот ахал и охал, упрекая меня:
- Чего ж не позвал с собой, прошляпил такое зрелище!
- Да когда звать-то! Они ведь ушли бы! - гораздо больше меня волновало другое. - Скажи, друг, я теперь обесчещен навеки?
В амурных вопросах тогдашний комсомолец Володя Петров был дуб дубом!
- Ты о Райке? - удивился Венька, - наплюй! Я, когда "Клеопатру" смотрел, раз пять чуть не "приплыл", такая баба красивая - мрак! А ты на Раюшку запал, курёнка бледного, ни рожи, ни кожи! Подумаешь, голая! У ней, небось, ни сиськи, ни письки и жопа с кулачок!
-Заткнись! - я повысил голос, - Если бы ты видел ее у костра, мокрую...
- Все ясно, втюрился! Да ты, если захочешь, можешь с любой девчонкой дружить, по тебе вон полкласса сохнет, я-то знаю! А ты Райку выбрал, во осел! - возмущался Венька.
- Во-первых, не трогай ее своим грязным языком, иначе поссоримся, а во-вторых, я никого не выбрал, и точка! Все прошло! Ясно?
- Да уж, рассказывай, ты её чпокнуть хочешь, раз у тебя на нее стоИт, только учти, девчонки имеют свойство беременеть, вот тогда ты жизнь себе испортишь! - каркал опытный в амурных делах Венька, сам вечно в кого-то влюбленный, не хуже нашего Ярика.
- Бе-ре-ме-неть?! - возмутился я. - Думай, что несешь, дубина! И хватит, лады? Давай лучше подумаем, как вытянуть Славку из сектантского болота!
Злясь на Венькины насмешки, тем не менее, я несколько успокоился: раз влюбчивый друг испытывал подобное, значит, ничего особенного здесь нет, и ничего позорного - тоже. Мы проговорили долго, перебирая всевозможные способы спасения "меньшого" брата, но так ни к чему и не пришли.
- Придется отцу рассказать! - решил я, - лучше уж наябедничать, чем бросить Славку в беде!
- Правильно! - согласился Венька, - тут не до церемоний, сегодня все и расскажи.
Но отца, как на грех, дома не оказалось, его вызвали в штаб - на дальней заимке произошло какое-то ЧП. Мама сидела за столом, проверяя солидную стопку тетрадей.
- Вова, ты целый день где-то пробегал! - Не поднимая головы от стола, упрекнула она. - Опять уроки не выучил? Только не плети про задачи, которые вы с Венькой решали, опять играли в войну! Бери с брата пример: пришел к обеду и уже давно сидит, занимается...
- Если я начну брать с него пример, вы ещё наплачетесь! - вспылил я и осекся.
Мама подняла на меня усталые покрасневшие глаза:
- О чем ты? Почему наплачемся?
- Он все вызубривает... - отговорился я.
- Иди, учи уроки, сынок!
- Иду, мама!
Так уж повелось в нашей семье: мы, трое мужчин, старались оберегать маму, всячески облегчать ей жизнь, даже изнеженный Славка. Отец отнюдь не учил нас отзывчивости и благодарности, его любовь - лучший воспитатель. Я ничего не сказал о религиозной деятельности "младшенького", решил подождать папу. Но его, как назло, отправили на дальнюю заимку, где располагалась база пограничников. В тех глухих местах наиболее часто появлялись подозрительные следы, потому там всегда держали небольшой, но вполне боеспособный отряд с одним из старших офицеров. На сей раз, командир подразделения получил травму, и ему немедленно требовалась замена. Вернувшегося из наряда отца спешным порядком вызвали в штаб и отправили в тайгу, а через неделю, когда он вернулся, разразился грандиозный скандал, потрясший весь городок.
Ярослав после холодной купели даже не зачихал, избежав и легкого насморка. Никаких признаков простуды не наблюдалось и у других действующих лиц спектакля, включая Райку Ковалеву. А вот крошка Светочка вскоре не на шутку расхворалась. Так как Франценюки жили на одной лестничной клетке с нами, мы с братом одни из первых узнали о болезни девочки. Все начиналось, как легкое недомогание, повысилась температура. Врач успокоил родителей, дескать, ничего страшного, подобное часто случается с грудными детьми, прописал жаропонижающее. Но я всерьез встревожился, ночами не мог уснуть, а днем – сосредоточиться, вспоминая, как обреченно расплакалась малютка, когда ее извлекли из реки. Внимательно вглядываясь в лицо Славки, находил в нем отголоски собственной тревоги.
Когда приходил Борька, пытался подслушать, о чем они говорили. В самом начале болезни ребенка Зеленский-младший заявлял, дескать, все нормально: он тоже переболел после крещения в проруби, а потом вообще никогда не простывал. Вскоре состояние малышки резко ухудшилось, и гарнизонный врач встревожился, поставив предварительный диагноз - крупозное воспаление легких, девочке начали делать уколы пенициллина, но доктор порекомендовал срочно везти младенца в стационар, так как состояние критическое. Почерневший от горя и бессонницы лейтенант Франценюк побежал в штаб просить машину. Вернувшись через пятнадцать минут, он тут же вместе с Ладой повез ребенка в город. Свету госпитализировали, но через день крошка скончалась. «От таких заболеваний грудные дети не выживают. Вы крепко простудили ее, а ведь ещё и морозы не начались!» - заключил с горечью тамошний педиатр.
Трагическая фраза облетела весь гарнизон. "Крепко простудили," - билось в моем мозгу, а сверток с орущим ребенком снова и снова погружался в ледяную смертельную купель. Я не мог найти себе места, с ненавистью глядя на Борьку и Славку. Подслушав их разговор, и вовсе ошалел.
-Мать и отец девочки – грешники, потому малышка умерла. Так говорит мама. Ребенок расплатился за родителей, - заявил Борька.
- Но ведь Лада верует, - возразил Славка.
- Значит, ее вера недостаточно крепка, если дите не перенесло крещения...
Больше я не хотел слушать Борькины бредни.
Девочку привезли из городского морга и хоронили на следующий день. Маленький обитый ленточками гробик всю ночь стоял на лестничной площадке. Лада и ее муж походили на две иссохшие мумии. Наша мама помогала с похоронами, всю ночь вместе с другими женщинами готовила еду для поминок. Папа приехал поздно вечером, усталый, замученный, пропахший костром и хвоей. Едва он искупался и поел, я тут же пришел к нему для разговора и попросил выслушать меня, так как больше не мог ждать.
- Сын, у тебя все в порядке? - встревожился отец, вполне понимая: не от хорошей жизни "старшенький" беспокоит его в такой момент.
- Ты знаешь, у Франценюков...
- Да, конечно. Поверь, мне очень жаль маленькую Светочку. Но, к сожалению, такие вещи случаются - умирают грудные дети.
Сотворив молитву, Рена достала из-за пазухи некий список, торжественно произнеся:
-Господи, вот имена тех, кто сегодня присоединяется к братству Твоему. Отсутствием лености они готовы доказать свою добрую волю и произнести клятву истинно верующих! Пусть каждый перед лицом братства расскажет, какие побуждения движут им! Ковалева Раиса...
Я вздрогнул, Райка училась в нашем классе и считалась невзрачной тихоней, но невредной. Чего ее-то занесло в болото мракобесия? Девушка вышла вперед, вытянула руку к костру. Лицо одноклассницы в алых сполохах пламени казалось одухотворенным и почти красивым, хоть она и куталась в темный платок.
- Говори от сердца, дочь моя, - подбодрила Рена.
- Господь, прими меня в свое братство, я вижу, в жизни не все справедливо, и хочу помочь ближнему. Мне нужно много молиться за упокой души любимой бабушки Ани, которая недавно умерла. Я должна облегчить переход души её в Царствие Небесное. Потому с радостью прохожу обряд крещения!
"Ну и глупая ты, Райка, - подумал я, - наивно веришь, будто можно помочь людям, посещая идиотские собрания! Насчет души бабушки не знаю, мои, слава Богу, обе живы..."
- Хорошо, дочь моя, - кивнула головой Рена.
Конечно, больше всего меня интересовали помыслы Ярослава; стараясь не издавать звуков, я подобрался поближе к сборищу. Всего обращалось семеро, в том числе и наша соседка Лада Франценюк, пожелавшая вступить в секту, дабы стать хорошей матерью своей дочери Свете, словно между сим похвальным желанием и фактом крещения существовала какая-то связь! Наша мама не верует, но, несомненно, она прекрасная мать. По-моему, все выступающие изъяснялись, мягко говоря, не совсем логично, наверное, они руководствовались своей непонятной мне логикой. Ярослав говорил последним:
- Господь, прими меня в свое братство, мне хочется найти свое призвание в жизни, возлюбить ближнего и, прежде всего, моего брата Владимира. Я надеюсь постичь мудрость предков, потому с радостью прохожу обряд крещения.
- Хорошо, сын мой, - произнесла Рена, - теперь имена ваши я посылаю в Царство Божие. Прими их, Господь милосердный, в свое братство, они вступают с радостью и благодатью в сердце.
Мать Борьки поднесла список к костру, подожгла его. Бумага вспыхнула ярко и сгорела в одно мгновение.
Пока говорил брат, я испытывал странное чувство: будто сам там стою и объясняюсь, почему хочу вступить в секту. Пришлось помотать головой, прогоняя наваждение. Главное, брат упомянул мое имя в контексте любви к ближнему. Поразительно, насколько прав оказался отец тогда, на берегу моря! Дрожа от прохлады и необъяснимого волнения, я продолжал наблюдать за действом.
Все пятеро новичков начали раздеваться, и вскоре женщины остались в длинных ночных рубахах, а Славка - в хлопчатобумажных кальсонах и майке. Лада Франценюк зачем-то развязала одеяльце девочки, оставив ее в тонкой байковой пеленке. Разделась и сама Рена с помощницей - тетей Клавой. Они вошли в воду первыми. От реки шел промозглый пар, и я, сидя в своих кустах, невольно поежился: ведь не май месяц! Будущие члены Братства по очереди заходили в реку (далеко не Иордан), пока вода не достигала подбородка. Рена и Клава утапливали их с головой, наклоняя вперед-назад, причем, вынимали с некоторой задержкой.
Крестительницы тихо произносили слова, которые я не мог разобрать из-за звучных всплесков. После купальных процедур сам испытуемый сгибал ноги в коленях до тех пор, пока не погружался с макушкой. Посидев так несколько секунд, вставал и выходил на берег. Люди окунались без малейшего страха и колебаний, никто даже не поперхнулся! Последняя в реку вошла Лада Франценюк с дочкой. Я невольно поднялся, готовый вмешаться. Мне показалось, ребенку грозит опасность. А вдруг здесь затевается черная месса с утоплением младенцев, бес их там разберет! Но заплакавшую малышку взяла одна из прошедших крещение женщин в прилипшей к телу мокрой рубахе. Рена с Клавой покурнали Ладу, после чего Зеленская приняла девочку, ещё сильнее зашедшуюся плачем, и, пришептывая молитвы, сунула ребенка в воду с головкой, подержала пару секунд и вынула. Девочка закашлялась и снова захлебнулась ревом, после чего ее наконец-то взяла мать.
- Она описалась, - сказала Лада.
- Хорошо, - ответила Рена, - не волнуйся, дочь моя, я своего Бориса двухмесячным крестила в декабре, в вырубке, так он до пяти лет не болел простудными.
"Зато стал на голову больной", - подумал я; после такого издевательства над ребенком никак не мог прийти в себя.
- А я, когда вынырнула, увидела, как берега раздвинулись, - восторженно произнесла Райка, - и такой передо мной простор открылся, необыкновенный! Словно на море оказалась, горизонта не видно, только синь бескрайняя, даже жарко стало!
- Значит, дочь моя, Господь принял тебя, - прокомментировала Рена.
Никто из сектантов не спешил одеваться, только младенца завернули в сухую пеленку и наконец-то укутали в одеяльце. Остальные прямо в мокром подошли к костру и принялись петь религиозные гимны. Голоса звучали высоко, чисто, красиво, от холщовых рубах шел пар. Простоволосые люди стояли босиком на голой земле вокруг костра. Зрелище завораживало. Рена достала какой-то пузырек и стала по очереди подходить к новоиспеченным членам братства. Женщины сбрасывали рубахи, оставаясь обнаженными, а Зеленская, налив в ладошку какую-то жидкость, растирала им спину, грудь и живот. Никто никого не стеснялся. У меня перехватило дыхание, особенно, когда очередь дошла до Райки Ковалевой.
Она стояла ко мне лицом, и я отчетливо видел её хрупкую почти бесплотную фигурку с едва оформившимися грудками и слабо кучерявившимися волосиками, ну, там, где надо. После того, как Рена растерла грудь и живот девушки, ее кожа стала глянцевой, блестящей, отливающей медью близкого костра. Со мной произошло нечто неожиданное: ладони вдруг сильно вспотели, дыхание перехватило, а чресла налились сладкой свинцовой тяжестью. Я почувствовал, как оттопырились мои спортивные брюки. Странное состояние абсолютно не соответствовало обстановке. Что греха таить, иногда я "летал" во сне, просыпаясь в мокрых трусах, испытывая непонятный стыд и брезгливость. Конечно, знал, откуда дети берутся, но не предполагал даже, насколько сильно можно возбудиться лишь от вида обнаженной девушки!
Во всем теле нарастало необузданное, немедленно ищущее выхода набухание. Учащенно дыша, я смотрел на одноклассницу в страшном волнении и удивлялся, почему до сих пор не обращал на нее никакого внимания, считая серой мышкой. Рая осторожно отвела за спину прядь волос и облизала губы нежно-розовым язычком, ее маленькие нежные грудки оттопыривались, словно молочные яблочки. Мое напряжение достигло пика - я впервые в жизни подпал под сексуальное обаяние женщины. Ощутив сильное, ни с чем не сравнимое волнение, не без труда отдышался. Пламя, разрывающее чресла, постепенно погасло.
Продолжив наблюдение, увидел, как Ярик сбросил портки и майку, оставшись совершенно голым, причем у него не наблюдалось ни малейших следов возбуждения, видимо, брат относился к происходившему совершенно иначе. Рена деловито растерла Славку, и все принялись одеваться. Костер потушили, после чего каждый по очереди взял лопатку и закопал свое мокрое белье неподалеку от берега. Отжатую пеленку Светы Франценюк также зарыли рядом с материнской рубахой.
- Ко времени, когда истлеет крестильная одежда, вы уже должны стать полноценными братьями и сестрами и привести в общину по одному человеку. Запомните! - голосом, лишенным какого-либо выражения, произнесла Рена.
"Интересно, кого приведет Славка, неужели меня?" - издевательски подумал я, сидя в кустах. - "Нет, он не должен втянуть ещё кого-то, все зашло слишком далеко. Надо вырвать, выдрать брата из поганой секты, пока не поздно! Но как? Вот расскажу своим воинам, мы нападем на осиное гнездо во время собрания и разнесем там все к чертям собачьим! В конце концов, второй этаж не так уж и высоко!"
Сектанты наконец ушли, я выбрался из укрытия, подошел к воде, побрызгал на разгоряченное лицо. Холодная вода обжигала разгоряченную кожу, и я со страхом подумал о грудном ребенке, которого полчаса назад опустили в ледяную купель!
Из леса побежал прямиком к Веньке. Увидев мою вытянутую физиономию, друг не на шутку встревожился:
- С тобой все в ажуре? Вовка, посмотри на себя, на тебе же лица нет!
Я все рассказал другу, не умолчав и о своем возбуждении. Тот ахал и охал, упрекая меня:
- Чего ж не позвал с собой, прошляпил такое зрелище!
- Да когда звать-то! Они ведь ушли бы! - гораздо больше меня волновало другое. - Скажи, друг, я теперь обесчещен навеки?
В амурных вопросах тогдашний комсомолец Володя Петров был дуб дубом!
- Ты о Райке? - удивился Венька, - наплюй! Я, когда "Клеопатру" смотрел, раз пять чуть не "приплыл", такая баба красивая - мрак! А ты на Раюшку запал, курёнка бледного, ни рожи, ни кожи! Подумаешь, голая! У ней, небось, ни сиськи, ни письки и жопа с кулачок!
-Заткнись! - я повысил голос, - Если бы ты видел ее у костра, мокрую...
- Все ясно, втюрился! Да ты, если захочешь, можешь с любой девчонкой дружить, по тебе вон полкласса сохнет, я-то знаю! А ты Райку выбрал, во осел! - возмущался Венька.
- Во-первых, не трогай ее своим грязным языком, иначе поссоримся, а во-вторых, я никого не выбрал, и точка! Все прошло! Ясно?
- Да уж, рассказывай, ты её чпокнуть хочешь, раз у тебя на нее стоИт, только учти, девчонки имеют свойство беременеть, вот тогда ты жизнь себе испортишь! - каркал опытный в амурных делах Венька, сам вечно в кого-то влюбленный, не хуже нашего Ярика.
- Бе-ре-ме-неть?! - возмутился я. - Думай, что несешь, дубина! И хватит, лады? Давай лучше подумаем, как вытянуть Славку из сектантского болота!
Злясь на Венькины насмешки, тем не менее, я несколько успокоился: раз влюбчивый друг испытывал подобное, значит, ничего особенного здесь нет, и ничего позорного - тоже. Мы проговорили долго, перебирая всевозможные способы спасения "меньшого" брата, но так ни к чему и не пришли.
- Придется отцу рассказать! - решил я, - лучше уж наябедничать, чем бросить Славку в беде!
- Правильно! - согласился Венька, - тут не до церемоний, сегодня все и расскажи.
Но отца, как на грех, дома не оказалось, его вызвали в штаб - на дальней заимке произошло какое-то ЧП. Мама сидела за столом, проверяя солидную стопку тетрадей.
- Вова, ты целый день где-то пробегал! - Не поднимая головы от стола, упрекнула она. - Опять уроки не выучил? Только не плети про задачи, которые вы с Венькой решали, опять играли в войну! Бери с брата пример: пришел к обеду и уже давно сидит, занимается...
- Если я начну брать с него пример, вы ещё наплачетесь! - вспылил я и осекся.
Мама подняла на меня усталые покрасневшие глаза:
- О чем ты? Почему наплачемся?
- Он все вызубривает... - отговорился я.
- Иди, учи уроки, сынок!
- Иду, мама!
Так уж повелось в нашей семье: мы, трое мужчин, старались оберегать маму, всячески облегчать ей жизнь, даже изнеженный Славка. Отец отнюдь не учил нас отзывчивости и благодарности, его любовь - лучший воспитатель. Я ничего не сказал о религиозной деятельности "младшенького", решил подождать папу. Но его, как назло, отправили на дальнюю заимку, где располагалась база пограничников. В тех глухих местах наиболее часто появлялись подозрительные следы, потому там всегда держали небольшой, но вполне боеспособный отряд с одним из старших офицеров. На сей раз, командир подразделения получил травму, и ему немедленно требовалась замена. Вернувшегося из наряда отца спешным порядком вызвали в штаб и отправили в тайгу, а через неделю, когда он вернулся, разразился грандиозный скандал, потрясший весь городок.
ГЛАВА 5. Трагические последствия.
Ярослав после холодной купели даже не зачихал, избежав и легкого насморка. Никаких признаков простуды не наблюдалось и у других действующих лиц спектакля, включая Райку Ковалеву. А вот крошка Светочка вскоре не на шутку расхворалась. Так как Франценюки жили на одной лестничной клетке с нами, мы с братом одни из первых узнали о болезни девочки. Все начиналось, как легкое недомогание, повысилась температура. Врач успокоил родителей, дескать, ничего страшного, подобное часто случается с грудными детьми, прописал жаропонижающее. Но я всерьез встревожился, ночами не мог уснуть, а днем – сосредоточиться, вспоминая, как обреченно расплакалась малютка, когда ее извлекли из реки. Внимательно вглядываясь в лицо Славки, находил в нем отголоски собственной тревоги.
Когда приходил Борька, пытался подслушать, о чем они говорили. В самом начале болезни ребенка Зеленский-младший заявлял, дескать, все нормально: он тоже переболел после крещения в проруби, а потом вообще никогда не простывал. Вскоре состояние малышки резко ухудшилось, и гарнизонный врач встревожился, поставив предварительный диагноз - крупозное воспаление легких, девочке начали делать уколы пенициллина, но доктор порекомендовал срочно везти младенца в стационар, так как состояние критическое. Почерневший от горя и бессонницы лейтенант Франценюк побежал в штаб просить машину. Вернувшись через пятнадцать минут, он тут же вместе с Ладой повез ребенка в город. Свету госпитализировали, но через день крошка скончалась. «От таких заболеваний грудные дети не выживают. Вы крепко простудили ее, а ведь ещё и морозы не начались!» - заключил с горечью тамошний педиатр.
Трагическая фраза облетела весь гарнизон. "Крепко простудили," - билось в моем мозгу, а сверток с орущим ребенком снова и снова погружался в ледяную смертельную купель. Я не мог найти себе места, с ненавистью глядя на Борьку и Славку. Подслушав их разговор, и вовсе ошалел.
-Мать и отец девочки – грешники, потому малышка умерла. Так говорит мама. Ребенок расплатился за родителей, - заявил Борька.
- Но ведь Лада верует, - возразил Славка.
- Значит, ее вера недостаточно крепка, если дите не перенесло крещения...
Больше я не хотел слушать Борькины бредни.
Девочку привезли из городского морга и хоронили на следующий день. Маленький обитый ленточками гробик всю ночь стоял на лестничной площадке. Лада и ее муж походили на две иссохшие мумии. Наша мама помогала с похоронами, всю ночь вместе с другими женщинами готовила еду для поминок. Папа приехал поздно вечером, усталый, замученный, пропахший костром и хвоей. Едва он искупался и поел, я тут же пришел к нему для разговора и попросил выслушать меня, так как больше не мог ждать.
- Сын, у тебя все в порядке? - встревожился отец, вполне понимая: не от хорошей жизни "старшенький" беспокоит его в такой момент.
- Ты знаешь, у Франценюков...
- Да, конечно. Поверь, мне очень жаль маленькую Светочку. Но, к сожалению, такие вещи случаются - умирают грудные дети.
